Читать книгу Турне с Ковидом, или путевые заметки путЁвого ординатора - Евгения Александровна Худолей - Страница 1

Посвящается героям не в чёрных плащах

– людям в белых халатах.

(Все события являются вымыслом автора,

любые совпадения случайны)

-Урааа! Урааа! Урааа! Подписали! Ника кружилась посреди комнаты, не замечая, что заспанный муж недовольно заворочался, подтянув ногу под теплое одеяло: в комнате было прохладно, просыпаться так рано не хотелось, со смены вернулся под утро.

–Ура! Сережка, меня приняли, с понедельника я выхожу на борьбу с Короной!

Сергей недоуменно уставился на свою молодую жену: что опять взбрело в ее сумасшедшую головёнку.

– Сережка, я не успела тебе сказать, но ведь ты не будешь против? Понимаешь, тут такое дело, нас на борьбу с COVIDOM-19 отправляют, ты же знаешь, что творится кругом, да и по-другому никак нельзя, там же люди, Сережка, их много, очень много, по всей Москве перепрофилируют больницы, вот и нас коснулось. Я думала, нас, ординаторов, не станут привлекать, а вчера распоряжение пришло, вот с завтрашнего дня я выхожу работать ВРАЧОМ, представляешь, ВРАЧОМ, правда, стажёром, но это ничего не меняет. Вот здорово, да?

–Ника, сядь, не мельтеши. Причем здесь ты? Ты простой ординатор, практически студент. Без тебя в этот раз спасут мир. Всё, дай поспать, я только лёг недавно, стрекоза.

–Сережа, я не могу не пойти, попросили даже студентов помочь. Ну как я в стороне-то останусь? И, потом, я имею диплом врача.

Сергей понял, что окончательно проснулся, зевая, потянулся за джинсами: собаку что ли выгулять?

–Ника, ты еще совсем без опыта, а там профессионалы нужны, ну какой с тебя инфекционист?

–Нет, нет! Они меня берут, только что звонили и сказали, что с понедельника я буду работать в нашей клинике. Представляешь!

–Господи, Ника, если ты все уже решила, зачем меня спрашиваешь, горе ты мое луковое. Иди сюда, воробей мой. Герой! Мир спасать она идет! Кто бы тебя-то спас! Ладно, рассказывай, что там у тебя, только не перескакивай, по порядку говори.

Ника, всё же сбиваясь, рассказала, что вследствие того, что город просто захлебывался от потока инфицированных людей, инфекционные больницы не справлялись с таким наплывом и стремительно открывались и перепрофилировались клиники, потому что пандемия грозила захватить весь город поголовно. Действительно, ещё недавно бурлящая красавица-Москва словно вымерла. На улицах были люди, на дорогах не прекратилось движение, но это было жалкое подобие бывшего ритма этого города-гиганта. Немыслимые вещи: в метро нет толкучки, а на дорогах ни единой пробки даже в час пик. Это не восхищало – пугало людей. Романтика пустынных и тихих улиц стала жуткой. Ежедневно всплывающие картинки вымирающей Италии наводили на всех ужас и панику. Когда страну коснулась эта беда, правительством было принято решение о так называемых нерабочих днях, но наши соотечественники восприняли сей факт как возможность лишний раз отдохнуть и дружно отпраздновали это вкуснющими шашлыками на дурманящем свежем воздухе. Оно и понятно, люди истосковались по теплу, природе – вот все и хлынули на пикники. Результат был не мгновенным, но очевидным – машины Скорой помощи заполонили километры подъездных дорог к больницам. Москва вздрогнула, а вместе с ней вся Россия – тысячи заболевших. Можно было верить, что этот вирус действительно опасен, можно было думать иначе (как и думало большинство), но… Скорые стояли, а мест в больницах стало не хватать. Участковые врачи в поликлиниках захлёбывались от вызовов – больше восьмидесяти за день, а скорых нет, просто нет, совсем нет. Вызывают скорую, а время ожидания больше суток, а то и двое, что там с несчастным больным может произойти за это время одному Богу известно. Бедные участковые потеряли счёт этим проклятым суткам – люди гибли на их глазах, а они ничего не могли предпринять, даже частная скорая помощь отказывала в вызове. Дело было ещё и в том, что врачи тогда совершенно не знали, что с этим вирусом делать, как и чем его лечить, в очаг ходили по одному, без всякого снаряжения и эпидемиологов, которых просто разрывали на части. Сначала переполнились инфекционки, потом терапия, но этого было так мало, катастрофически мало. Вот тогда и пришлось переделывать больницы под госпитали: другого выхода просто не было. Конечно, вскоре врачей стало не хватать. Привлекали всех желающих: с других регионов, ординаторов, студентов, преподавателей медицинских ВУЗов. Некоторые отказывались, увольнялись, рассуждали так: пересижу полгода, зато жив-здоров останусь, у меня дети, муж, собака, попугайчики и т.д. и т.п. Студенты вплоть до отчисления избегали такой участи. «Трусы», – осуждала Ника первых. «Мажоры, в медицину покрасоваться в халатах пришли», – думала о вторых. И так вышло, что и их больницу переделали, она не осталась в стороне, записалась. Тогда подумалось с грустной улыбкой, как на фронт. Тогда она еще не знала, что это и будет самая настоящая передовая: «красная зона». Предполагалось, что всех работающих медицинских работников поселят в гостинице, чтобы не контактировали с близкими. Обеспечат питанием и всем необходимым. Работать придется по сменам, каждая длится двенадцать часов с перерывом. Пандемия продлится не меньше двух месяцев. Поэтому общение с родными будет только по телефону. Обо всем этом Ника и рассказала мужу. Сергей слушал, молча, потом встал, прижал к себе Нику: «Вещи иди пакуй, на карантин же закроют, героиня» . Поцеловал в макушку свою девочку, которую было не остановить в этом очередном порыве, но на этот раз не осуждал, нет, кажется, он начал гордиться ею, понял, что сделал правильный выбор тогда восемь лет назад, когда впервые увидел эту озорную, словно взъерошенный воробей, девчонку. Он гордился и так боялся за нее, этот страх скользкими щупальцами крался в самое нутро, чтобы не дать ему заполнить всю душу, почти оттолкнул её: «А теперь быстро с собакой гулять, а я в душ, у меня подработка через час».

Ника зажмурилась от такого счастья: на работу взяли, муж больше не сердится. Как бы еще маме тактично так сказать. Так, главное, чтобы решительно, по-взрослому звучало. Мол, так и так, я твердо приняла решение, всё, никаких слез и рыданий. Да, сказать легко, вернее подумать, а с мамой попробуй такой номер проверни – мигом разрушит все планы, еще мужу позвонит: они вечно в сговоре против её идей. Ладно, начну с того, что в первую очередь именно она хотела, чтобы я стала врачом, а теперь всё, что делать, придется идти, спасать мир (как говорит Сережка). Всё это неслось в голове молодого ординатора второго года, будущего акушер-гинеколога (в светлой, надо сказать, голове, но безбашенной, что и говорить), молодой жены, девочки хохотушки, заводилы всего курса Глыбиной Ники.

***

Ника не так давно переехала к мужу в столицу. Женаты они были уже семь лет, а вместе стали жить только пару лет назад. До этого жили по разные стороны нашей огромной страны. Виртуальная любовь. Думаете, такое только в книжках бывает? Нет, поженились на втором курсе академии, когда Ника училась на Дальнем Востоке. Перевестись пробовала, но это оказалось невозможно, вот и переписывались, перезванивались, встречаясь несколько раз в году.

Веселое время было! Студенчество. Подруги. Любимая академия с самым классным деканом на свете. Всё тогда было таким воздушным и несерьёзным. Конечно, учеба давалась тяжело: медицина – это вам не шутки! Но она зубрила, зубрила, зубрила, бегала по семинарам и лекциям, и опять зубрила, зубрила, так как по-другому в этом ВУЗе нельзя учиться. Мама постоянно повторяла: «Врач не может учиться на тройки, в его руках самое главное – жизнь человеческая», вот она и учила всё свободное и несвободное время. Но возраст и студенческая пора брали своё, их группа была сплочённой и весёлой, поэтому учиться было не только интересно, но и весело. На перерывах между парами царила суматоха, шутки раздавались отовсюду. С таким настроем вваливались в аудитории, на ходу запихивая последние куски бутерброда в рот. Лекции начинались под затихающий хохот, но иногда просто разговор обрывался внезапно: раз, и тишина: большинство преподавателей были очень строгими, некоторых боялись, чуть ли не до обморока. Но были и добрейшие, полюбившиеся студентами сразу и навсегда. Одна Галина Электроновна чего стоит! Влетит на своих каблучках. Тук-тук-тук! Маленькая, сухонькая старушка, но еще преподавала и уходить на заслуженный отдых даже не собиралась. Так вот, влетит это «тук-тук-тук», пролепечет что-то, а потом к шкафу – нырь в него, и что-то там продолжает приговаривать. Возится, возится – только пучок на затылке нервно подрагивает, бормочет что-то, приговаривает. Потом, видимо, что-то у нее там совсем важное обнаруживается – обопрется на колено и дальше вглубь – нырь, опять воркует что-то тихонечко, мило так, убаюкивающе. Минут через десять такого преподавания в аудитории начинается сначала хихиканье, потом раздаётся уже гогот. Галина Электроновна выпрыгнет (откуда только силы брались) из своего чудесного шкафа, руки в бока и по аудитории, искать весельчаков. Медики ребята ушлые – разом все макушками вверх – пишут, строчат, работают, не придерёшься. Старушка походит-походит и опять – нырь! Всё, теперь до конца пары что-то там будет искать только ей ведомое. Они, когда поняли такое дело, смеяться перестали, из уважения к возрасту и статусу. Главное – не шуметь и час двадцать глубокого полноценного сна тебе обеспечены – таинственный шкаф со своими бездонными недрами стал надежным другом вечно недосыпающих студентов.

По-разному случалось: бессонные ночи и круглосуточная зубрёжка, сменялись интереснейшими практиками и семинарами, проскальзывали редкие вечеринки и студенческие сборища, но академия позади, и красный диплом в руках. Так и отправилась она покорять Москву, вернее, отправилась к месту прописки, т.е. к мужу. За шесть лет их странных отношений они привыкли к такому браку, оба боялись предстоящей встречи – как сложится теперь, когда вместе двадцать четыре часа, да еще на территории свекрови – женщины взрослой и строгой. Да и привыкла она там и к своему климату, и к людям, дальневосточникам, простым, но надежным ребятам. Одним словом, тряслась все девять часов перелета. Но безумно счастливый муж встретил с цветами в аэропорту, как-то все закрутилось, выровнялось. Поступила в ординатуру, потом влезли в ипотеку – подумать только на тридцать лет, потом начался ремонт уже в своей квартире. Успела поругаться и помириться со свекровью. Тысячу раз поругаться и тысячу один раз помириться с мужем. Позже устроилась подработать медсестрой сначала в одно отделение, следом в другое, в третье – временного сотрудника не особо уважают, вот и перекидывают из одного отделения в другое. Круговерть, одним словом. А теперь все как будто замедлило свой ход, нет, совсем остановило. Казалось, все неслось и прыгало в привычной круговерти: только разрывалась между учебой , работой, домом, дачей, новой квартирой, еще умудрилась на недельку к маме в отпуск слетать – в общем обычная жизнь обычного человека, и ,бац, всё! ПАНДЕМИЯ! Только в учебнике об этом и читали, ерунда, чушь, не с нами, так не бывает, сильные мира сего что-нибудь придумают, не допустят в нашей-то стране подобного, мы же никакие-то там китайцы-итальянцы. Но время шло, а трагедия набирала обороты. Об этом легко говорить, если ты непричастен. Это знаете, как человек не ощущает своего здоровья, пока не заболеет. Так и сейчас, никто не ожидает, что это коснется его, но в один момент это происходит, и привычный мир переворачивается.

Ника так рассуждала, выгуливая собаку по двору, где счастливые обладатели четвероногих не спеша бродили по пустынному пролеску. Скоро все эти обычные дела будут казаться ей уютными и домашними, очень желанными, потому что будут отныне недостижимы. Скоро начнется завтра. А пока, перепрыгивая через чумазые проплешины на асфальте, она неслась за своей большой собакой, напевая что-то и размахивая свободным поводком. Маленькая солнечная девочка, которая решила просто помочь людям, потому что она обычный врач, а вовсе не герой.

Утро началось с суматохи: быстро соберись сама (макияж, прическа –обычные женские дела), кота и собаку накорми, а, да, мужа тоже накорми, вещи, наспех распиханные по пакетам, нужно закинуть в машину, а времени катастрофически мало, потому что они опять проспали, будильник какой-то тихий, не слышно и всё тут, хотя поменяли уже четвертую мелодию…не слышно. Когда последний пакет перекочевал в багажник авто, Ника по совету самой мудрой женщины на свете – любимой мамочки – оглянулась назад (чтобы обязательно вернуться), и тут что-то сжалось внутри, непонятно, то ли от беготни, то ли еще от чего, но она поняла, что на самом деле она боится, очень боится. Вирус уже наделал немало бед, унес тысячи жизней, сможет ли она сама устоять, а вдруг, вдруг мамина примета не сработает. Глаза защипало, дыхание перехватило, но тут дверь в салон распахнулась, и Сергей с широченной улыбкой сгреб её в охапку, прижал крепко-крепко.

–Ну что рассопливилась, героиня, поехали мир спасать!

Слезинки, дрожащие на ресницах, так и не успели скатиться, Ника улыбнулась.

–Поехали! Буду драться с этой короной-дурой, быстрее начнем, быстрее закончим, на море хочется к маме. Сереж, мы же поедем к моим летом? Там отец рыбы нам насушил, ты же так любишь черноморскую ставридку.

–Поедем, конечно, вот закончится этот дурдом и на море! Муж сладко потянулся, уже представляя, как они валяются на любимом пляже в Широкой балке, глядя на бирюзовую гладь вовсе не Черного моря.

***

В фойе отеля толпились люди: десятки врачей, медсестер, ожидая заселения. Как-то до этого момента все казалось еще призрачным каким-то, а теперь, видя пол, заваленный сумками, чемоданами, пакетами, наблюдая за испуганными какими-то лицами докторов, людей, которых сложно чем-то вывести из равновесия, Ника поняла, что начинается что-то новое в ее жизни, пока непонятное для всех, не только для нее, и она странным образом успокоилась, видя врачей, для которых борьба за жизнь людей была привычным делом. Она поняла, что все будет хорошо, что коллеги отработают и эту гадость, подумаешь вирус какой-то, Короной назвали, чушь. Да справятся они, вон сколько профессионалов – умных и опытных – рядом с ней будут плечом к плечу. Впервые она почувствовала спокойствие и гордость , она гордилась тем, что она тоже причастна к этому делу, теперь она ВРАЧ.

Всех медиков расселили по два человека в номер. Очень быстро принесли завтрак: страшно вкусные сырники и даже вредные горячие бутерброды. Правда, без кофе. Рестораны города откликнулись сразу – стали наперебой предлагать организацию питания врачей, борющихся с коронавирусом. Медики попросили кофе. Да запросто! Уже по приезду в больницу их и ждал горячий кофе. Героев поддерживали, как могли – только не уходите, спасайте нас, остановите этот кошмар.

Больницу, где Ника подрабатывала, было не узнать. За считанные дни она стала госпиталем по спасению сотен инфицированных. Несколько дней шло обучение, врачи инфекционисты – будущие заведующие отделениями – проводили инструктажи. Все было просто и понятно. Курс по лечению инфекций проходил каждый, обучаясь в институтах. Нике было просто, совсем недавно она окончила академию, знания были совсем свежими. Потом еще день они готовились к прибытию больных – застилали постели, проветривали комфортные палаты, проверяли необходимое оборудование: ИВЛы мерно жужжали, пульсоксиметры («золотой стандарт») – аппараты самые необходимые в их деле, для измерения насыщения крови кислородом – были в наличии, все лекарства стояли в шкафах. Всё и все были готовы. Уже не было растерянности в глазах медиков: они знали и любили своё дело. Они не герои, нет, просто это их любимая работа, выбранный ими путь, нелегкий и опасный, на грани жизни и смерти, зачастую неблагодарный, но только на врачей мы смотрим как на богов, способных вытащить из рук костлявой. Уставшие, но готовые к борьбе, благо всё для этого у них было, медики отправились в гостиницу: завтра первая смена, нужно отдохнуть, наверняка, сначала будет очень тяжело, но они даже не предполагали насколько…

***

Опять звенел будильник. Ника подпрыгнула, опасаясь, что опять проспала, потому что вечером все долго не могли уснуть: сказывалось все-таки волнение пережитого дня, и чтобы хоть как-то отвлечься от навязчивых мыслей, они с соседями до самой ночи играли в монополию. Но оказалось, что на этот раз она услышала будильник сразу – смена мелодии помогла или просто спала она одна. Настроение было замечательным, от нетерпения даже ладошки зудились, так хотелось быстрее оказаться там, на первой линии – в «красной зоне». Завтрак был вкусным, горячим – как им удается всех горячим обеспечить? Ника быстро собралась – макияж, прическа – женские дела. В холле гостиницы уже были медики, её смена. Подошел организованный автобус, все поехали к новому месту работы.

–Да, красота все-таки страшная сила! – Ника крутилась перед другими докторами. Костюм, подобранный для неё, был самым маленьким, но её метр с кепкой и пятьдесят килограмм просто провалились в этот странный мешок. «Наряд» представлял странную конструкцию: роба медицинская одна, еще одна, и потом вот этот мешок с капюшоном. Ника утонула еще в робе: свою, которая была по размеру, нельзя, всё стерильно. Потом с горем пополам натянула все остальное, но капюшон, затянутый до предела, все равно оказался велик, его пришлось примотать скотчем. Скотч оказался полезным и для их идентификации: на костюм крепили слово «врач» и имя – только так их можно было хоть как-то распознать. На всю эту красоту нацепили очки и респиратор. Всё, боец готов. Снимать форму нельзя шесть часов, потом в перерыве всё менялось снова. Так врачей берегли, опасаясь за их здоровье. Но форма была ужасно не удобной, мягко говоря: очки запотели еще до начала смены, дышать было очень трудно, переносицу давило нестерпимо, уши жгло огнем из-за крепления респиратора. Но молодость, а не только красота – страшная сила – молодые доктора покатывались со смеху, пытаясь узнать друг друга в этих одеяниях, крутились перед зеркалом, фотографировались даже, для потомков, так сказать. Возрастные доктора тяжело вздыхали, представляя, как им в этой форме придется по двенадцать часов не просто находиться – работать. В туалет – никак, пить – никак, осмотреть больного воочию тоже никак. Никто и никогда даже не предполагал, что подобное возможно, научная фантастика какая-то, ворвавшаяся в их жизнь, их профессию. Никто не знал, когда и чем это закончится, всё только начиналось: командировка в «красную зону» с открытой датой возвращения.

–Девочки, смотрите, там целая вереница скорых, это что, все к нам? – молоденькая Аля, медсестра с их этажа, с ужасом уставилась в окно. Машин было много, очень много, хвост этой очереди терялся из виду.

–Вот это да, я думал, что несколько дней будем заполняться, – протянул Илья Игоревич, врач нейрохирург, бывший, разумеется, сейчас они все были иной квалификации. Умный и уверенный в себе доктор, очень хороший специалист в своём деле, но сейчас он тоже был здесь, среди них, людей, которые больше всех остальных желали вернуться в привычное русло жизни.

–Кошмар! Что же это такое?! – закрыла в ужасе лицо ладонями Римма Николаевна, соседка Ники по комнате в гостинице, травматолог, мать, воспитывающая троих очаровательных близнецов, решившая, что она должна попытаться остановить эту заразу, чтобы ее кудрявым ангелочкам ничего не грозило. Она оставила их со своими старенькими родителями в деревне.

Больных везли всю смену. Вечером, когда они вышли на улицу, вереница машин будто и не уменьшилась, она и утром еще будет тянуться на весь квартал. За сутки больница полностью заполнится пациентами.

Первая смена для Ники была жутким кошмаром, знаете, как из фильма ужасов. Было жарко, все чесалось, нестерпимо хотелось пить – кулер, стоявший для пациентов в коридоре, просто уже бесил, в туалет тоже хотелось, но как-то терпимо, не до того было, бегали все, оформляя больных, делая назначения, решая тысячи вопросов.

Пациенты были разные. Одни перепуганные и оттого притихшие, другие раздраженные и злые, наверное, потому что тоже были перепуганные. Была еще одна категория, эти решили, что приехали на если и не на курорт, то в такое местечко для отдыха, ол-инклюзив, где им ВСЕ ДОЛЖНЫ: должны поселить их в отдельную палату, должны организовать шестиразовое питание по системе шведский стол, должны обеспечить постоянным вниманием со стороны медперсонала, ну как медперсонала, обслуги по типу подай-принеси-пошел на фиг-не мешай. Медики держались из последних сил. Терпение лопнуло на руководителе Бог знает какого оооочень крупного предприятия. Как он к ним попал было не очень понятно, если он такой крутой, то, что делает в обычной клинике. Он требовал отдельной палаты и всего прочего обслуживания, соответствующего его статусу. Палаты не было, обслуживания тоже. Поэтому он стал требовать, чтобы его выпустили, наконец, из этого дурдома четырехместного! Дело было во втором часу ночи, уставший доктор Уваров (кстати говоря, травматолог с красивыми сильными руками и стальными нервами – травматологи они такие) вздохнул и выдал:

– Да, пожалуйста, хоть сейчас, подписываете все бумаги, мы вас отпускаем, но если вам снова поплохеет, тогда уже не положим. Выписывать или вы заткнетесь до утра!

–Да как ты смеешь со мной так разговаривать! Да я вас, да я тебя сотру, уничтожу!

–Так выписывать?!

В ответ раздалось что-то из словаря неандертальцев, потом еще из этого же словарного запаса и супер-пупер-босс поплелся к себе в четырехместный «люкс». Утром у него поднялась температура под сорок, к обеду стало ясно – пневмония. Ника, ничуть не издеваясь, несколько раз в день с милой улыбкой интересовалась:

–Валерий Николаевич, по смене передали, что вы просили о выписке. Выписывать? И снова через часа полтора: «Выписываемся что ли, а, Валерий Николаевич? Или уже всё устраивает?» «Босс» сначала молчал, отвернувшись к стенке, потом уже потеплевшим голосом, после очередного массажа грудной поверхности для раскачки легких: «Спасибо, доктор, всё хорошо, домой уже не прошусь, думаю, что здесь есть шансы выжить, вы молодцы».

– Вирус, вирус-убийца! Человеком стал, благодаря вирусу, во как! – шутили потом в ординаторской.

Вечером Ника плелась еле живая к автобусу. Переносица стала свинцово-синей, уши так болели, что казались просто слоновьими. Было только одно желание: в душ и спать, спать, спать. Но уже подъезжая к гостинице, вроде, как и отпустило. После вкусного ужина: домашние какие-то голубцы со сметанкой, огромной порции овощного салата, просто умопомрачительного морса, которым просто не могла напиться (сказалось обезвоживание: двенадцать часов без воды и со скоростью потоотделения как у марафонца где-нибудь в Африке), оказалось, что остались силы на звонки родным. Накануне разговор получился тяжёлым: мама еще не отошла от новости про её трудоустройство и постоянно рыдала в трубку, умоляя сбежать. Ника вся напряглась, набирая знакомый номер, но сегодня разговор получился спокойным: сын Елены Малышевой тоже, оказывается, сражается в красной зоне, а она, Малышева, ничего, держится. Мама тоже со стальными нервами – работа обязывает (завуч и учитель со стажем двадцать лет), взяла себя в руки. Поговорили тепло, голос её чуть дрожал – сдерживается, подумала с тревогой Ника.

–Мам, у меня все хорошо, правда, ну на фото я выгляжу страшнее, чем в действительности, терпимо, интересно очень, много разных случаев, мне, как будущему врачу, полезно набираться опыта, а если ты будешь так расстраиваться, ничего показывать и говорить не буду.

–Ну что ты, родная, все хорошо. Ты держись, мы тебя любим, гордимся! Будь осторожна, очень.

С Сережей разговор был коротким. Спросил о здоровье, сказал, что у них все в норме, и побежал на работу.

Больше никому звонить не хотелось, завернувшись в теплое и мягкое одеяло (все-таки хорошо их разместили), подтянув коленки, через минуту уже спала крепким сном. Молодой организм мгновенно отключился. Чего нельзя было сказать о соседке, она долго ворочалась, молилась за своих близняшек, но потом и ей удалось забыться тревожным сном.

Нике снилось, как она после вручения дипломов, плещется в фонтане со своим однокурсниками: такая традиция была в академии – купать декана на выпускной, плещется, хохочет, хохочет, а декан размахивает и стучит фонендоскопом по фонтану, прямо по фигуре писающего мальчика, пардон, размахивает и снова –дзинь, дзинь, дзинь. Дзиииинь!!!

Господи, да это же будильник надрывается!

–Никааа, подъем! Будильник! Пора уже, просыпайся! Римма Николаевна трясла за плечо и улыбалась задорно, почти как декан, тьфу ты. Утро! Ура! Ника вскочила , вся мокрая: одеяло оказалось очень теплым. Еще на каком-то веселом порыве после сна, быстро позавтракала – как им удается принести нам сырники с пылу с жару – собралась. Ха! Макияж, прическа, скажете тоже, смех да и только, через пять минут там, в красной зоне, в костюме из фильма ужасов не только ни черта не видно, но даже и не узнать их: красным маркером пишут на спине имена. Так что сборы сократились до пятнадцати минут: умылась, позавтракала, натянула джинсы и ветровку, собрала волосы в хвост – всё, боец готов!

Очередь из «скорых» рассосалась, потому что клиника была заполнена под завязку. Все семь этажей за сутки. Тяжелых больных было много. Но оборудования хватало, лекарств тоже, докторами штат был укомплектован. Пока укомплектован. Их сразу предупредили, что через пару недель они все переболеют.

Буквально через несколько дней в ординаторской только и было разговоров о супружеской паре врачей, которые оба откликнулись на призыв и пришли в стационар. Супруги Ваньковы были очень дружной парой. Ника была лично знакома с Ириной Александровной, как-то раз у них состоялась короткая беседа в одну из передышек. Каждый день обедом их кормили в больнице: в специально оборудованном помещении были расставлены столы с огромными пузатыми термосами с кофе и чаем, горячее и салаты находились здесь же в контейнерах. Рестораторы старались разнообразить меню – обеды радовали вкусной и горячей пищей, большими порциями, которым радовались наши мужчины. Есть, как обычно хотелось не очень: сказывалось перенапряжение и тяжелые условия труда, хотелось пить, но все пили маленькими глотками и маленькими порциям – туалет-то под запретом. Ника стояла в стороне с кофе, разглядывала молодых людей за окном, которые дурачились. Ирина Александровна подошла к ней тоже с кофе.

–Да, как будто ничего не происходит вокруг, пацаны вырвались на улицу, бесятся. А мои боятся, дома сидят.

Ника с интересом посмотрела на эту уже не очень молодую, но красивую женщину, которая красива своим светящимся от счастья лицом, счастья спокойного, светлого. Так светятся женщины, которые счастливы детьми и семьёй. Глаза чуть наполнились беспокойством, тут же морщинки вокруг глаз собрались в паутинку.

–У нас двое мальчишек, одному 16 другому 14. Взрослые совсем, самостоятельные. Отпустили нас с мужем сюда, хозяйничают.

–Они одни совсем? – Ника была поражена, их предупредили, что их «вахта» может затянуться на несколько недель, а домой ездить нельзя. Как же они сами, варят, стирают, убирают? Мальчишки же!

–А они у нас с малочку все умеют: мы с Петром оба врачи, работаем по сменам, которые часто совпадают, вот они и привыкли. Сначала мама помогала, но сейчас родители пожилые уже, да и живут в другом городе, здесь у нас никого, надеяться было не на кого, так и вышло, что они всему научились. Старший в одиннадцатом учится, как сейчас все будет неизвестно, переживает очень, но готовится сам к экзаменам, младший помогает во всем, не мешает. По скайпу каждый день общаемся, справляются, все в порядке.

–Да, выпускникам школ не повезло: ни последнего звонка, ни последних дней в школе, ни выпускного, еще с поступлением не очень понятно. У меня сестренка младшая тоже выпускница, так жалко её, а успокоить нечем. Просто поддерживаем все её.

Разговор пришлось прекратить, так как время перерыва подходило к концу, а еще переодеться нужно. Натягивая ненавистный костюм, Ника думала над разговором с Ириной Александровной, пришло на ум, что вот такие семьи и считаются счастливыми, где каждый дорожит друг другом, уважает и помогает другим.

Сейчас вспомнилась та короткая беседа, Ника почувствовала какую-то особую близость с этой чудесной семьёй. От того новость тронула её сильнее, чем других. Оказалось, что сегодня и муж, и жена заболели этой гадостью, как-то сразу слегли. Было страшно за них, но еще больше переживаний вызвало то, что несовершеннолетних детей Ваньковых теперь должны были забрать в специальное учреждение, так как они жили без опеки взрослых. Бабушки не смогли приехать из-за карантина, других родственников в Москве не было. Убеждать опеку, что дети самостоятельные и почти взрослые, оказалось бесполезно. Новость разлетелась по клинике, все гудели, но помочь коллегам не знали как. Неожиданно помощь пришла оттуда, откуда никто не ждал. У главврача семья жила в своем доме неподалеку от Москвы, Анна Федоровна, супруга нашего руководителя, отозвалась на такую беду и согласилась приютить детей на это время, удалось уговорить органы опеки о таком решении, как-то решили этот вопрос, мальчишки переехали на новое место жительства. Позже рассказывали о том, что бабушку все же пропустили в Москву, она забрала мальчиков домой и сейчас всё в порядке. Ваньковы, кстати, быстро шли на поправку и вскоре уже думали выписываться. История эта как-то объединила всех, хотя это так не свойственно в современной жизни. Сейчас же люди старались быть ближе друг к другу, поддерживали, оберегали. Неожиданно у беды нашлась такая вот положительная грань: люди сближались, начинали ценить самое главное – жизнь и само человечество, начали понимать, что ничто не может заменить общения друг с другом, и что всем, пожалуй, нужно быть более человечными.

Доктора стали болеть, смены уплотнились. Теперь приходилось выходить чаще в «красную зону». Но организм стал привыкать, приспосабливаться. Уже было не так тяжело, время летело быстрее, смена заканчивалась стремительно. Может так казалось только Нике, потому что она была самым молодым доктором. Более взрослые коллеги часто жаловались на изнурительный труд. Старшая медсестра как-то пожаловалась ей, что приходиться надевать памперс, так как невозможно шесть часов терпеть. С физиологией не поспоришь. Ника тогда похвасталась, что её мочевой просто молодец, никогда не подводит хозяйку. «Фу! Ни за что не надену, что я бабка какая-то!»

Та смена просто была настоящим испытанием для ее силы воли. На обед привезли котлеты, вкусные, конечно, но после них ужасно хотелось пить. Так хотелось, как даже представить невозможно. Раньше слово «жажда» было почти чуждым явлением: в мегаполисе даже в пробке можно утолить её, противную и изматывающую. А здесь, ну никак, запрещено, да и посуды нет вовсе. Молодые люди нынче изворотливые и жутко находчивые, вот и был придуман выход – врач ты или не врач, а врачу все медицинские приспособления только в помощь. Кто бы сказал раньше, что кружка Эсмарха, клизма по-русски, (кто сталкивался, тот точно знает, о чем речь) может утолить жажду? Этот огромный сосуд, разумеется, стерильный, наполнили водой из водопровода ( кто боится воды из-под крана, когда корона бушует под боком). Взяли тонюсенькую трубочку и … тадаам! Ну чем ни Боржоми, напилась, и мир вокруг заиграл другими красками. Недолго, скажем прямо, играл он таким радужными красками, потому что не прошло и часа, как стало булькать не только в бахилах от стекающего пота (к этому уже привыкла), но и в ушах. Прижало так прижало! Бегала по коридору, припрыгивая, проклиная свой язык за глазливость и самого Эсмарха, что придумал этот чертов сосуд! Как она дожила эти полтора часа до конца смены, вспоминала потом с ужасом. Больные недоумевали: что с доктором, почему она вальсирует по палатам, и гарцует в коридоре. Коллеги хватались за животы, глядя на эту бешеную пляску. А старшая тихонько нашептывала: «Выхода нет, журчи в штаны, памперс-то, фу!»

***

Сегодня был долгожданный выходной, целых два дня. Можно было заниматься, чем угодно! Здорово! Чем угодно – это спать, это есть, это смотреть любимые фильмы, снова спать, снова есть, снова смотреть. В первый день все складывалось хорошо: строго по плану – ела, спала, смотрела, снова ела, снова спала, снова смотрела. Ну чем ни отпуск! К вечеру заболела голова от просмотра фильмов, да и фильмов оказалось не так много интересных, хотя подборок было тьма. К тому же Римму Николаевну перевели в другую комнату, всех расселили по одному в номере. Стало тоскливо, грустно, вспоминались веселые студенческие годы, когда ничего не предвещало такого развития событий. Чудесные не только школьные годы, но и студенческие, которые полны ещё беззаботности, а проблемы вполне решаемы. Почти у всех вполне решаемы, но были и в их среде товарищи, которые, так сказать, пришли в медицину не по адресу, не ту профессию выбрали. Вспомнилась Марина, которая до сих пор не может закончить академию, наверное, к лучшему. Она всегда чудила, бывают такие люди, что бы ни сделал, все невпопад. Как-то на курсе четвёртом их группу отправили в психиатрическую клинику. Прослушали строгий инструктаж, отправились в женское отделение. Сразу заметили, что ни одной двери нет ручек: не положено, открыть ее самостоятельно нельзя, только ключом доктора. Мальчиков-студентов сказали спрятать, чтобы не нервировать пациенток, посмеялись тогда над этим, мол, такой шанс мужики упускают, будут находиться в зоне повышенного женского внимания, но всё же окружили их кольцом, прошли внутрь. Наконец посещение стало подходить к концу, все стояли в коридоре отделения, когда дали команду – очень быстро собраться. Такая суматоха нервная началась: мальчики были рады, что на них не покусилась ни одна пациентка и им удаться выбраться отсюда не только невредимыми, что важнее – целыми; все собирались со скоростью подобной той, с которой неслись все в буфет после трех пар. Через пару минут сказали, чтобы все немедленно покинули помещение, все и вылетели – кто в одном кроссовке, кто в развязанными шнурками, кто совсем босиком. Уф! Дверь захлопнулась, все облегченно вздохнули. И тут «Бах! Бах!» раздалось из-за двери. Она , бедная, чуть с петель не слетела.

–Все на месте?! – профессор от неожиданности сам подпрыгнул. Мы переглянулись и посчитали мальчиков – главная же опасность им грозила. Все студенты мужского пола стояли бледные, но в абсолютном наличии.

–Все, вроде, – протянула староста не очень уверенно.

–Бах! Ба-бабах! – дверь продолжала сотрясаться под чьим-то мощным натиском.

–Тогда, кто там, позвольте спросить?– профессор испугался уже не на шутку.

Все еще раз ощупали друг друга взглядом.

–Да, все, все на месте! – и тут вся группа хором заорала: «Маринааа!» Профессор кинулся к двери, открыл, но мучения Марины не закончились, потому что в момент открытия злополучной двери, она в очередной раз разбежалась и всем своим могучим корпусом вылетела прямо на профессора. На пол они приземлились уже вместе, Марине было не очень больно, а профессору – не очень удобно. Но сразу они не вскочили, а некоторое время даже крепко придерживали друг друга, опасаясь, наверное, усугубления и без того щекотливой ситуации. Сейчас, некоторое время спустя, можно с уверенностью сказать, что после того грехопадения, в смысле, падения, профессор стал чаще заходить на занятия группы, в которой занималась Марина, да, и кто знает, может она именно поэтому до сих пор остается студенткой шестого курса. Много было прожито, но все вспоминалось с теплотой, потому что там, в прошлом её, всё было понятно, а сейчас, происходящее в мире не то, что настораживало, пугало.

***

–Что за день-то такой, выходной называется, тоска. Позвоню главному, пусть завтра в смену поставит, если место есть, не могу я тут валяться, – Ника решительно нажала на вызов, и через секунду все было решено: завтра снова выходит в смену, потому что Лев Константинович, врач с её смены, слег. Вот только вчера с ним в смене была, он все шутил, что она многостаночница – инфекционный акушер-травматолог, потому такая шустрая. Огорчался, что смены не совпадают. И вот, пожалуйста, заболел. Им, конечно, говорили, что через десять дней они все заразятся – очень прилипчивая эта зараза. Но как-то не совсем верилось, меры предосторожности же соблюдаются. Но все равно началось. Ника решила было пораньше лечь спать, но тут позвонил Сергей, он стоит под окном со всем их зоопарком: и собаку, и кота привез. Она метнулась на улицу, нельзя, конечно, но она только животных своих потискает, а мужа ни-ни, социальная дистанция, извольте соблюдать. Пес чуть с ног не сбил, так соскучилась собака по хозяйке, а кот-прохиндей подошел, потерся и обратно в теплую машину, наблюдал за их веселой возней с тем превосходством, каким обладают только коты. Сергей, конечно, переживал, рассматривая её синюю переносицу и залегшие тени под глазами, нервничал и курил одну за другой. Молчал. Потом, понимая всю бессмысленность фразы, тихо произнес:

–Девочка моя, ну что ты делаешь с собой, так же нельзя, бросай всё, ты же не присягала такой службе. Ну, поигралась, хватит, мы за тобой приехали, – потом решил добавить для убедительности,– мы измучились все, сил нет без тебя, все из рук валится, возвращайся. Последние слова он выпалил, опасаясь реакции своей жены. Но Ника подошла, потерлась о заросшую щеку, провела по лицу, будто запоминаю ладошкой каждую черточку любимого лица.

–Я не могу по-другому, сейчас точно не уйду, наши болеют, врачей не хватает. Потерпи, родной, скоро все закончится, я вернусь. Ну вот, карантин нарушили, балбес, марш домой все! – добавила уже с улыбкой.

Ночью опять снился выпускной. Играли в фонтане в футбол. Все носились мокрые насквозь, замерзшие, но счастливые. С деканом. Декан стоял на воротах, с фонендоскопом, опираясь одной рукой на фигуру писающего мальчика. И так азартно играл он в футбол, фонендоскоп опять из стороны в сторону : Дзинь! Дзинь! Дзинь! Дзиииинь!!! Подпрыгнула, чуть не проспала, хорошо хоть фонендоскоп, тьфу ты, будильник разбудил. Все же декан молодец, если бы не он, проспала бы, точно проспала. Хороший сон, все будет сегодня хорошо, так решила и помчалась за завтраком. На завтрак были опять любимые сырнички, ну как любимые, таковыми они были дней десять назад. Оказывается, даже обожаемая еда может осточертеть.

–Что у них творожные реки, с гречневыми берегами (каждый день на обед была гречка, дефицитный, прямо скажем, продукт нашего времени наряду с туалетной бумагой), ну сил нет уже их есть каждое утро, да что же это такое! Пойду и возмущусь, я же не могу сама здесь варить то, что я люблю! Безобразие! Кое-как позавтракав, натянула джинсы, футболку. Кроссовки и ветровка – всё, к бою готова! А, да, волосы в хвост, теперь всё. Спустившись в фойе, не удержалась и подошла к администратору.

–Девушка, а почему у нас такая ситуация стабильная с сырниками и гречкой? Я одна не могу уже на них смотреть или все коллеги просто их обожают, поэтому нас и закармливают данными продуктами, вкусно очень, но десять дней подряд!?

–Вы же сами всегда берёте с первого лотка блюда, я пыталась вам предложить с другого, но вы предпочитаете первый. Мы решили, что вы так любите творог и гречку, что даже стали оставлять специально для вас порции.

–А что есть другие варианты?

–Конечно, сегодня и бутерброды были, и омлет, и каша, и яйца отварные. Ника, давясь смехом, еле уползла от стойки.

–Девушка, так вам гречку оставлять с сырниками? – неслось ей вслед.

Ника только смогла рукой покачать отрицательно, было смешно и неловко из-за собственной глупости. А еще хорошо на душе, хорошо от того, что так начинался день, ведь там, в клинике будет не до смеха, хотя и в их трудном деле находились моменты, вызывающие настоящую неподдельную улыбку и даже смех иногда, казусы случались, как в обычной жизни.

Автобус припарковался и они всей сменой не спеша, шли к госпиталю, глотали свежий воздух, зная, что двенадцать часов будет невозможно дышать, особенно в этих новых респираторах без клапана, шли к месту своей службы, да, службы, их работу сейчас можно сравнить только со службой, а все происходящее с войной, да, они ежедневно отвоевывали у смерти жизни людей, буквально выцарапывали из когтей костлявой. С утра все было хорошо: новеньких не было, сделав все назначения, вся смена работала в ординаторской, заполняли истории, противная процедура, прямо скажем бумажная волокита. Вдруг раздался звонок – нового пациента привезли. Пустое место было только в палате Ники, поэтому она пошла принимать больного. Он был совсем плох, совсем от слова совсем. Возникал вопрос – почему к нам, а не в реанимацию? Ответ ошеломил: «Там не берут, до утра не доживет. ВИЧ четвертой стадии, наркоман, сатурация никакая, легких нет почти. Посмертный оформите».

–Как посмертный? Он же живой, в сознании, всё понимает! Ему всего двадцать девять! Да вы что, спятили?

Ника заходилась от возмущения. Уваров тихо подошел, попытался успокоить её. Все доктора понимали, что у девочки первый такой тяжелый пациент, но они же не Боги. Ничего не поделаешь. Страшная фраза: «Так бывает».

–Нет, нет, не бывает. Медицина, блин, гуманная! Да это же самая страшная смерть от удушья! Мы что будем все смотреть на его мучения, и ждать, когда он умрет?! Да вы что, как так можно, мы же люди! Трясущаяся от рыданий, с запотевшими и полными слез очками, задыхающаяся, маленькая, кажется ребенок ещё совсем, откуда столько стойкости и принципиальности? Она не вызывала жалости, только уважение, глядя на неё доктора как-то устыдились своей профессиональной черствости, приобретенной с годами: столько трагедий и горя прошло через них, что души покрылись защитным панцирем, зачерствели, чтобы не разорваться от чужих бед и слез, продолжая делать своё дело. Все понимали, что этого пациента не спасти, но как сказать этой девочке, что всё напрасно, продолжение его жизни – продолжение мучений, что ни в коем случае нельзя пропускать через себя этот ужас, иначе потом будет ещё больней, а тебе ещё дальше других людей спасать. Не скажешь, потому, как не поймет, сейчас не поймет, нужно самой к этому прийти, что каждый из них так шёл к этой страшной истине. Потому Уваров зашел в палату к этому, как выяснилось, Василию, посмотрел на хлопочущую возле него Нику, подошел и погладил её по голове.

–Ладно, давай попробуем спасти твоего Василия, пойду к реаниматологам. Но ничего не обещаю, сама знаешь, как у них там горячо всегда.

Уваров ушел, она села возле этого тела, человеком сложно назвать то, что просто обтянуто кожей и почти светится. Молча вглядывалась в его огромные глаза, которые наполнялись страхом каждый раз, когда нужно было сделать вдох. Он задыхался, умирал, полностью осознавая всё происходящее. Да, он наркоман и у него ВИЧ, кажется бывший зек, никому не нужный двадцатидевятилетний парень. Как же так случилось, что ни матери, ни родных, ни друзей? Кто же ему скорую вызвал? Почему так происходит, что люди становятся одиноким в таком возрасте? Можно, конечно, сказать, что сам виноват, но на пороге вечности все становятся равны и потому не все ли равно, кто он – бомж или бос? Когда ему становилось совсем плохо, она массировала его худую грудную клетку, ощущая сквозь три пары перчаток, бьющееся, трепыхающееся сердце, готовое замереть навсегда, в эти мгновения Нике становилось так страшно, что даже зажмуривалась, начинала говорить с ним громким и нарочито бодрым голосом. Ей казалось, что так она отпугивает, заговаривает ту, которая уже пришла за её пациентом. Минуты тянулись, Уваров, будто пропал. Вася задыхался, с каждым вдохом все больше синея и замирая. Ника была на грани отчаяния, когда в палату влетели реаниматологи. Они знали своё дело, порой безнадёжное, но всегда надеясь вырвать человека из того запределья, откуда уже не возвращаются. Всё, откачали, будет жить. Возможно, что не целую вечность, но жить. Всю ночь она просидела на полу рядом с ним, со своим Василием. Прислушиваясь к его тяжелому дыханию, с замиранием сердца, ожидая следующего вдоха. Иногда выходила в соседнюю палату, туда вечером привезли бабулю, прямо «одуван» какой-то, а не бабуля. Сухонькая, маленькая, с белым облаком волос. Старушка была смешная, добрая такая, как из сказки. Шутила с ними, вызывая этим восхищение:

–Девоньки, ну и костюмчики у вас. Это кто вас так замуровал? Да что же это они, ироды, нашили такое? Не узнать, где мужик, а где барышня! Хоть бы юбочку вам пришили или шляпку какую!

Все покатились со смеху, представляя поверх этого скафандра еще и юбочку со шляпкой! Словом оптимизма было ей не занимать, хотя бабулька тяжеловатой была, вызывала серьезные опасения: легкие нехорошие на томографии. Вот и дежурили, караулили веселушку. Ника тоже приглядывала за ней в самое коварное время – четыре, пять утра – именно в это время чаще всего «уходят» больные. В приоткрытую дверь бабулиной палаты пробивался свет, Ника тихо подошла к кровати, прислушалась: тяжело дышит, надо бы помочь раздышаться, массаж должен помочь. Она постаралась не разбудить старушку, приподнимая и поддерживая под спину, и тут Таисия Ивановна резко открыла глаз, один, второй почему-то отказывался автоматически сработать и открыться, она уставилась на Нику этим одним глазом, силясь понять, где находится, и что происходит. Ника пыталась её успокоить и потянулась вновь к ней, при этом шепча, что пришла помочь ей. В это время старушка, видимо, так и не вспомнив всех событий прошлого дня, заверещала как сирена, на самой высокой ноте, при этом судорожно крестясь и приговаривая: «Чур, меня, чур, господи, что ж так рано прислал за мной?!» Дверь распахнулась, вспыхнул свет, Уваров уставился на эту странную картину. Тем временем бабуля наконец-то умудрилась разлепить свой глаз, и вместе с этим к ней вернулось не только полноценное зрение (насколько это возможно в столь преклонном возрасте), но и память восстановила произошедшее с Таисией Ивановной: она заболела, теперь в больнице, а эти чудища в балахонах ни кто иной, как врачи. Господи! Привидится же такое! «Ну что за костюмы такие, только людей до смерти пугать», – бормотала она еще долго, устраиваясь поудобнее в постели.

Да, кстати , бабулька-одуван раздышалась, то ли от крика, то ли от стресса, то ли Ника все же успела помассажировать, но дыхание стало ровнее, сатурация повысилась.

Утро в больнице всегда долгожданное, для тяжелых больных тем более. Ещё одна битва выиграна, ещё одна ночь прошла, ещё один день наступил. Долгожданное оно и для докторов, если днем выдержать смену тяжело, то ночью это превращается в ад. В нормальной жизни, если все в порядке в отделении, все спят, врач может немного перевести дух, иногда даже вздремнуть. Теперь же этого сделать не то, чтобы нельзя было, но просто не представлялось возможным. Спать в этом наморднике, с пережатыми ушами и переносицей не получалось никак. Хорошо, если было, чем заняться, а так совсем караул. Вот и ждешь эти первые лучи, вслушиваясь в стоны больных, дыша с ними почти в унисон, в такие моменты, кажется, что своим ровным дыханием ты помогаешь им дышать ровнее, спокойнее. Тише, тише, хорошие мои, поправляйтесь быстрее, только не уходите, не уходите, не дождавшись этих первых паутинок солнца, дождемся вместе и ещё один день судьба подарит .Утро – чудесная пора, начало всему, начало жизни!

Утро выдалось хорошее, все были живы-здоровы, а Василий просто поразил Нику вопросом о работающем поблизости магазине. Она не сдержалась: «А тебе-то зачем, ты ж не ешь ничего пока?» Сама себя устыдилась, поправилась: «Что вы купить хотели, я могу помочь».

–Я бы пюре детское поел, вдруг получится, кажется, я есть хочу, – Василий удивился этому не меньше, чем врачи.

–Конечно, может ещё что-то нужно?

–А книжку можно где-нибудь найти, всё равно какую, я бы почитал, заняться все равно нечем.

Ника просто сияла от счастья – сначала домой забегу, а потом в магазин за пюре и книжкой. «Надо же, заняться ему нечем, вчера чуть не отъехал, так меня напугал, а теперь книжку ему почитать» , – причитала она , стараясь придумать что-нибудь с книжкой. Это оказалось проблемой, у всех уже электронные книжки, пожилые пациенты сами читают, не дадут. «Ладно, что-нибудь придумаем, дадим ему из нашей медицинской литературы почитать, чтобы развеселился», – она довольно улыбнулась сама себе.

В магазине был небольшой ассортимент детского питания, взяла каждого по баночке, уже подходя к кассе, увидела на подоконнике потрепанную книжонку Михаил Лабковский «Хочу и буду: Принять себя, полюбить жизнь и стать счастливым». «О, то, что надо», – подтвердила сама себе. Оплатив покупки, выяснив у продавца бесхозность книги, отправилась, наконец, домой, сейчас передаст со следующей сменой приобретенную передачку для Василия, и всё, спать, спать. Ну и смена выдалась.

Зайдя в фойе гостиницы, подошла за завтраком, предусмотрительно выяснив, что находится на лотках, взяла свой долгожданный омлет и в предвкушении поднялась к себе. Спать. В комнате был порядок, пахло чем-то вкусным, полотенца выстроились в ряд, сверкая белизной. И как им удается так их отбеливать? Уютная кровать так и манила. Сейчас сходит в душ и наконец-то рухнет в объятия пухнатого одеяла. Подойдя к окну, увидела обычный серый мартовский пейзаж. Конечно, скоро всё начнёт распускаться, будет бушевать природа, выбрасывая все свои накопившиеся за долгую зиму соки. Деревья вытолкнут свои клейкие листочки, вперед! К солнцу! Проживите свою короткую, но такую яркую жизнь, заполните высь неба ажурным кружевом молодой листвы, словно барышня на выданье, вызывающая восхищение своей молодостью и пышностью, которая потом заматереет, потемнеет, станет более жесткой, как и положено леди в таком серьезном возрасте. Не хотелось думать, что всё в природе закономерно, и что за зрелостью придёт неминуемо и старость с пожелтевшими кронами, но это будет потом, поздней осенью, которая тоже будет по-своему прекрасна. А сейчас думалось только о приближающемся карнавале красок, потому как парки покроются цветочными платформами, каждый метр свободной земли в Москве будет украшен цветочной клумбой. Всё весной пестрит, благоухает. Чем не карнавал? Серая земля меж асфальтовыми тротуарами покроется нежным ковром молодой и сочной травы , добавив работы коммунальным службам, которые , как муравьи разбредутся по лужайкам, приводя буйное зеленое безобразие в строгий порядок: раз растешь, трава-мурава, в городе, будь добра, соответствуй стандартам: вот тебе место, вот тебе размер, а дальше-больше, ни-ни! И запахнет парным молоком, а вы думаете, чем пахнет свежескошенная полянка, молоком, ммм! Эти воспоминания были скорее уже на уровне подсознания, потому что у прабабушки в деревне, которая находилась на границе с грозной тайгой, она бывала в младенчестве. Как-то всплывали иногда очень четкие картинки той прошлой жизни, полной какой-то первобытной красоты и простоты. Всё было понятно: вот деревня, здесь работают и выживают простые люди, живущие своим трудом. Жизнь суровая, потому выживание. Работать её предки начинали очень рано, часов с четырех. Пока корову подоят, всю скотину накормят, в сараюшках почистят – вот уже и ребятню в школу поднимать, завтраком кормить. Еда простая: молоко парное, ещё с теплой пеной, покрывающей кувшин сверху шапкой, домашний хлеб с хрусткой корочкой, который пекли в настоящей русской печи, так-то электричество было, но часто что-то там ломалось, и люди привыкли обходиться без него, благо печь была в каждом доме. Быт был простым, но сложным. Бельё по старинке стирали на реке. И когда появились стиральные машинки, многие ещё долго предпочитали прежний способ. Выйдешь на берег в специально отведённое для этого местечко, что находится ниже деревни, на доске потрёшь бельё, помнёшь его, а потом полощешь в ледяной проточной воде, такой ледяной, что руки прабабушки аж посинеют, после развесишь белоснежное бельё на длиннющих верёвках, поднимешь их повыше, сохнет. А пахнет потом, как оно пахло, ни один кондиционер не сравнится с этим свежим запахом природы. А рядом была тайга! Её и любили, и опасались, потому что ошибок, и небрежного отношения к ней не прощала. Так жили и её предки, потому дальневосточники слыли простыми, без затей людьми, тружениками, с открытой душой и жестким прямым характером, не терпящим подлости и предательства, так и её воспитывали. Конечно, в жизни в Москве ей это часто мешало, сталкивалась с непониманием – тебе, что больше всех надо – нет, не больше, но надо, надо сделать быстро и по высшей планке, так учили её родители, так учили её предки, такой жизнью жили её земляки, суровые, но правильные какие-то. Там, на севере, не забалуешь, чуть промедлил, и всё, каюк! Так, рассуждая о своей непростой жизни, Ника поплескалась в душе, стоя под тугими струями, расслабляющими все мышцы, натянутыми, словно струны, все-таки вода обладает удивительной живительной силой, окунулся и будто тонны тяжести с тебя схлынут, очистится тело, станет чище и душа.

Омлет оказался выше всех похвал, кофе – вкусным и густым, будто в турке его варили. Чудеса! Кофе перед сном было, конечно, плохой идеей, но стоит ли отказывать себе в таких маленьких слабостях: «Подумаешь, сейчас вырублюсь, едва подушки коснусь». Но то ли сказалась безумная ночка, то ли кофе все же был с настоящим кофеином – сон не шел, проворочавшись битый час, Ника решительно встала и решила всё же прогуляться вокруг гостиницы, благо, что хоть это было не запрещено, а даже если и запрещено всё равно никого рядом не наблюдалось: гостиница стояла полупустая, похоже они были единственными её обитателями. Спустившись вниз, заметила странную группу китайцев: «Ууу, зачинщики неприятностей, что они там едят, что потом весь мир очухаться не может после их перекусов». Вообще-то, китайскую кухню она очень любила. От воспоминания о салате «Харбин» и мясе в кисло-сладком соусе аж слюнки потекли. Раньше так называемая «китайка» была доступным удовольствием:вкусно и дёшево, да ещё на каждом шагу, они жили через речку с Китаем, красоты которого просматривались без бинокля. Ну как красоты, это сейчас красоты – за последние несколько лет г.Хайхе провинции Хэйлудзян стал современным и действительно красивым, а ещё несколько лет назад это был маленький городишко с домиками с земляными полами. Китайцы очень трудолюбивые, потрясающая нация. Только благодаря их титаническому труду, неприхотливости в быту: спят, едят, тут же работают, причем всей своей семьей, а ещё просто потрясающей исполнительности, Китай выбрался из жуткой нищеты и сейчас процветает. Из своего карантина они вышли так быстро, только благодаря этому качеству: сказали маски надеть – немедленно вся страна зачехлилась. Сказали социальную дистанцию держать – пожалуйста, будто рассчитались на первый, второй и рассредоточились согласно порядковым номерам. А наши всё думают, что все их дурят, корона – бред, выдуманный правительством, чтобы поиздеваться над честными людьми. Таких дураков полная больница в семь этажей.

Китайцы, маленькие и несчастные, будто ощущающие вину за мировой апокалипсис жались друг к другу, администратор металась от телефона к стойке, что-то пытаясь решить. Что-то, видимо, не решалось. Оказалось, что группа иностранных граждан просто застряла в России, как и тысячи наших счастливых путешественников в ряде теплых краях (вот уж кто вселенское зло: притащили заразу в страну, лечи теперь их всех). Эта гостиница была одним из мест, где они жили до пандемии, вот они и вернулись сюда, а сюда нельзя. Бедолаги.

Разыгравшийся аппетит от ярких воспоминаний о китайской кухне решено было утолить жутко вредной и жутко вкусной едой из Макдональдса, туда-то она и отправилась. Ресторан быстрого, но не очень полезного питания находился не очень близко, но сейчас это было скорее плюсом, чем минусом: когда ещё так прогуляешься по свежему воздуху. Она шла неспешным шагом, наслаждаясь просыпающимся городом, хотя людей было совсем немного, но кто-то, нарушая все запреты, бегал по пустынным тротуарам, кто-то выгуливал собак, кто-то выносил заветный мусор в полупустом пакете, наверное, разделили на всех членов семьи – один пакет – один выход. В общем, город жил не совсем полноценной жизнью, но не собирался замирать. Возле Макдака толпился народ, но толпился правильно: через полтора метра, как положено. Еду можно купить на вынос, люди так соскучились хоть по какой-то готовой пище, что готовы были стоять в длиннющей очереди. Ника встала возле очередной разграничивающей желтой полоски на асфальте и стала ждать, вслушиваясь в болтовню соседей по полоскам.

–Да, дистант нас доконает, неужели так и оставят всё, это же ужас какой-то, я готова своих прибить уже. Сил нет! Как только учителя с ними справляются? Вот закрыли бы школы вместе с детьми, я бы учителей наших обедами пять раз в день кормила!

–А мои ничего, учатся. У нас учительница по литературе рассказала, что романсы являются предками современного шансона, так мы детям весь репертуар исполнили вместе с мужем, а вечером так пели на балконе всем подъездом. Спасибо ей за такой романтичный вечер.

К разговору подключилась красивая армяночка.

–А наша учительница попросила нас прослушать выразительное прочтение стихов нашими детьми, наизусть, потому что в скайпе они подглядывают в учебники, да ещё и оценки сказала поставить. А мы спрашиваем, а за что пятерку ставить. Она говорит: «За такое прочтение, чтобы хотелось аплодировать». Умная какая женщина. Так сказала хорошо. Выучили, послушали. Артурчик наш такой умница, такой талантливый, весь в отца. Так хорошо выучил, я аплодировала, аплодировала, и Гарик, муж мой, тоже аплодировал, потом пришел брат мужа, Кикос, тоже аплодировал долго, и жена его аплодировала, потом мы позвонили родителям мужа в Армению, они там всей улицей аплодировали. Хорошо Артурчик рассказал, на пятёрку, учительница наша, уважаемая женщина, хорошая такая, поставила в журнал пятёрку, первую за год, мы так городимся нашим Артурчиком, такой молодец!

Соседи в очереди сложились пополам, представляя, как вся Армения отбивает ладоши в восторге от Артурчика! За такими весёлыми разговорами незаметно подошла и её очередь. Возле кассы ждал сюрприз: врачей кормили бесплатно. Мелочь, вроде, но так приятно. Градус настроения взлетел до максимального значения. Обратно шла, чуть не танцуя. В фойе гостиницы китайцы по-прежнему толпились, но уже с радостными лицами, хотя с их типом внешности и так кажется, что они всегда улыбаются. Их размещали в филиале этой гостиницы, ждали автобус, о чем-то оживленно чирикая на своём языке. Ника вспомнила, что у неё на родине китайцы очень быстро учились говорить на русском, а вот наши из китайского языка усваивали только «куня» и «нихао». В номере её ждал еще один сюрприз: Сергей приезжал и привёз цветы, розы были такие ароматные, что запах просто окутал всю комнату. «Как же я его люблю, милый мой, хороший, соскучилась-то как», – слёзы навернулись сами собой, стало так себя жалко, бедную и несчастную, такую здесь одинокую, через минуту Ника ревела в голос, благо звукоизоляция в гостинице была что надо – реви сколько влезет, а ещё через минуту вспомнила про картошку фри и бургер, остывающие в пакете. «Жалко» отступило, Ника глянула мельком в зеркало, отметила, что теперь красная не только переносица, но и нос, махнула рукой своему отражению, еще раз всхлипнула, и принялась уничтожать вредную еду, запивая это безобразие абсолютно полезной колой, зажмуриваясь от удовольствия, думая, что жизнь хороша и жить хорошо. Так-то вот!

Ночью ей снился опять странный сон – что за напасть такая?! Снилось, как они, будучи на практике оперируют пациента, делают лапароскопию, Сонька Синичкина вместе с ней, профессор руководит всем ходом операции. Зашли в живот, а там всё в спайках. Сонька смотрит на всё это безобразие и спрашивает: «Там, наверное, хламидии были, такой спаечный процесс сильный». А профессор в ответ: «Да, всё в спайках, это они, хламидии, виноваты. Смотри, смотри, вон по печени одна поползла!» Сонька от растерянности и испуга инструмент выронила, отскочила в сторону от стола и как заорёт: «Где?! Где она поползла?!» А декан в сторонке (как он здесь оказался опять) от смеха чуть не лопнет, весь колыхается со своим фонендоскопом. А фонендоскоп «Дзинь! Дзинь! Дзинь!» Дзиинь!!! Да что же это такое за наваждение! А может декан –ангел-хранитель, который будит её каждое утро, мол, давай, вставай , вперёд, мир спасать! Уф! Приснится же такое!

На завтрак принесли румяные розовые сосиски, омлет ещё и яйца, странно, теперь на яйца перешли? Н всё было очень свежим и вкусным, ммм! Быстро собравшись: джинсы, кроссовки, хвост, бегом спустилась вниз, автобус уже стоял, все почти собрались. Удивительные люди – врачи! После смены все измотанные, какие-то погруженные в себя, переживающие ещё раз каждый свой шаг, каждое своё назначение – правильно ли всё сделал, и всё ли сделал возможное. Кажется, что люди с такими лицами вряд ли смогут на следующее утро вообще подняться с постели. Но в следующую смену автобус наполняется весёлыми оптимистами: шутки, громкий смех раздаётся до самого госпиталя, стихая только в самом отделении, когда вновь нужно брать на себя ответственность за жизнь людей, без пафоса, спасать и спасать. Автобус припарковался на стоянке, все вышли из теплого салона и замерли. На заборе возле клиники, на всю длину был натянут баннер с надписью: «Врачи, родненькие, спасибо вам за всё!» Все молчали, редко слышат сегодня медики слова благодарности, всё больше претензии: нет так посмотрел, не так сказал, не так прикоснулся, а зачем прикоснулся? не улыбнулся, зашел в палату всего четыре раза днем и три раза ночью – а тут такое признание, такие слова простой искренней благодарности шокировали. Оказалось, что отвыкли от человеческого спасибо, а это, оказывается, так нужно всем, а им особенно, чувствовать, что их труд нужен, что их ценят, а не воспринимают как обслуживающий персонал, что они служат и лечат, а не оказывают услуги. Так важно! Так и брели, опустивши плечи до самой клиники.

–Да, ладно вам, круто же! Эх, жалко, что потом всё забудется! – Ника ещё мало встречалась с черной неблагодарностью, потому пыталась отвлечь всех от невесёлых раздумий, удалось это только в раздевалке. Аля, красотка медсестра с пятого этажа, надела костюм прямо на умопомрачительной откровенности нижнее бельё и так продефилировала перед всей сменой. Заявив, что ей жарко, и мучаться она больше не намерена. У мужчин участился пульс, женщины с отвисшими челюстями просто застыли, минута славы Алечки закончилась с приходом главврача, который пообещал её оснастить внутренним вентилятором с огромными лопастями, сами понимаете, куда прикрепленным. Алечка, оскорбленная таким предложением, удалилась переодеваться, мужчины разочарованно цокали языками, возрастные дамы удовлетворенно поджали губы, а молодежь одобрительно-восхищенным взглядом проводила бунтовщицу: у них смелости-то не хватило. На этой ноте так и начался-покатился рабочий день.

Отделение было забито под завязку, но утром одного пациента выписали. Через несколько минут с приёмной раздался звонок с просьбой принять нового больного. Санитары доставили мужчину на этаж, и тут выяснилось, что по заверениям старшей медсестры место было свободным только в женской палате. Санитары попытались договориться с старшей, доказывая, что пациент старенький совсем, ну какая ему разница, где лежать. Алевтина Матвеевна, старшая медсестра, была женщиной не робкого десятка и всеми своими девяноста килограммами это подтверждала, во всём любила порядок, и потому так глянула на хиленького санитара, что тот испарился в одно мгновение, причём вместе с каталкой и старичком на ней. Мужчину отправили на пятый. Доктор Уваров пошел на обход и обнаружил в мужской палате свободное место. Разобрались, оказалось, что в женской всё занято, а в мужской как раз свободно. Через часок поднимают на этаж поступившую женщину – мест нет, уже без слов, по традиции, увезли на пятый. Уваров позвонил в приёмное и сказал, что они ошиблись, и теперь могут принять мужчину. В приёмном дежурила сегодня Шурочка-хохутушка с огромными хлопающими, как опахало, ресницами (до чего сегодня дошла бьюти индустрия: куда не глянь такая исключительно природная красота, можно ослепнуть от неё, кстати, где она их нарастила, на карантине же все, может, кто из пациентов подрабавывает), так вот, она совершенно не скандальная личность, смеясь, заявила, что второй этаж сегодня просто чудит и совсем её запутал, теперь она, на всякий случай, всех будет отправлять на пятый. Второй этаж, конечно, мысленно поблагодарил проштрафившегося коллегу – сегодня гарантированно смена пройдет спокойно, без новеньких. Через два часа раздался звонок с пятого: «Слушайте, второй, вы совсем там охренели, что за беспредел, везут и везут, вы чего не берёте, а?!» Наш Уваров не растерялся: «Да нет, коллеги , сами не знаем, что происходит, но у нас, вроде всё полным-полно, вам же в приёмном так и сказали. А что, у вас столько свободных коек было? Это как же так?! Мы тут зашиваемся, а у вас курорт, мол, чем выше, тем тише. Ну, вы даёте, коллеги ещё называется!» На пятом бросили трубку, а Уваров, совершенно невинно улыбаясь, засел за заполнение историй. Считай, выбил для отделения денёк передышки. Кто молодец? Уваров молодец!

Часы уже приближались к заветной цифре , когда в третьей палате пожилой мужчина семидесяти лет пожаловался, что он мёрзнет, оно и понятно, раз бьёт озноб, значит, температура поползла вверх, тревожный, но привычный симптом. Зашли, измерили, высоковато, сбили. А он опять мёрзнет, что за ерунда! Медсестра позвала Нику, она его осмотрела, подняла одеяло, а там нога, почерневшая уже вся. Её осенила догадка, но побежала за доктором: нужно посоветоваться. Собрались все, осмотрели ещё раз ногу, с сожалением констатировали гангрену, придется делать ампутацию. Хорошо, хоть вовремя заметили, могло ведь совсем печально закончиться. Да, не повезло, как же он так пропустил такую беду, в современное время и гангрена, обидно до слёз, но ничего не поделаешь.

Перед самым уходом, Ника решила заглянуть в палату к своей коллеге: заболевших врачей лечили у них же в клинике. Удобно опять же: заболел, полечили, поправился, снова на работу. Доктор Сайко Инна Андреевна работала с первых дней открытия госпиталя, поэтому заболела почти сразу. Её как-то сразу накрыло: высоченная температура, пневмония со всеми вытекающими. Её навещали, проведывали, старались ободрить. Вот и Ника зашла поддержать Инну, они были почти ровесниками, поэтому отчества отбросили сразу. В палате было пусто. Куда она исчезла, уйти не могла, еще вчера была тяжелой, хотели в реанимацию перевести, а сейчас куда-то испарилась. Неужели перевели, внутри неприятно похолодело, как же она упустила это. Вдруг дверь ванной распахнулась – Инна предстала завернутой в полотенце с бритвенным станком в руке! Во даёт! С ума сойти! Вчера чуть на ИВЛ не попала, а сегодня она красоту наводит!

–А что, мне стало легче, что совсем зарасти что ли?– она недоуменно хлопала своими меганатуральными ресницами (где они все-таки их наращивают?). Словом, к вечеру она опять затемпературила, захандрила, поклялась, что мыться не будет теперь до самого лета, только выцарапайте меня.

С понедельника в отделение все-таки удалось затащить двух студентов. Учились они на шестом курсе, пришли работать медсёстрами, в последнее время в медицинском образовании произошли перемены, и студенты после третьего курса стали получать сертификаты, позволяющие им осуществлять профессиональную деятельность. Студенты и раньше подрабатывали, но теперь по закону. Леночка и Макс. Леночка гренадерского роста, но с такими плавными движениями и грацией, что закрадывалась мысль о роковой ошибке там, наверху. Господь явно ошибся, одаривая такое мощное тело высоким голоском, каким-то настолько изящным парением, что казалось, будто она плывет, чудным образом ничего не снося своими могучими бёдрами и не менее могучим бюстом. Позже выяснилось, что мама девочки-Леночки всю детскую жизнь держала её в чёрном теле: постоянные диеты, изматывающий спорт: ничего не давало результата – Лена росла как на дрожжах, тогда было решено всю эту семейную терапию-тиранию усилить танцами. Помотавшись вместе с матерью по бальным и хореографическим студиям, Лена с замиранием сердца от радости сначала видела округлившиеся глаза хореографов, потом слышала извиняющимся шепотом (неловко как-то при ребёнке) очередной приговор, следом раздавался ор матери, которая вопила, и вопль быстро набирал децибелы, о том, что её девочка, лань, а не гиппопотам, и что лани тоже бывают крупными, но они не перестают быть ланями и что-то ещё и ещё, пока Леночка не утаскивала свою хрупкую мамочку почти волоком. Лена уже было совсем обрадовалась, что бассейн, коньки, и лёгкая атлетика останутся в её жизни единственным истязанием, как вдруг в одной из студий, пожилой руководитель народных танцев то ли сжалился над несчастной матерью, которая обладала той самой 90-60-90, и, видя её рядом с её же детещем, всем сразу становился ясен мотив мамы и трагизм ребенка, то ли ещё по каким-то другим причинам (а может Анна Петровна, хореограф-народница и впрямь разглядела в ней то изящество, которое потом поражало всех зрителей), так или иначе , а к спорту добавились еще танцы, и исчез последний свободный вечер воскресенья, который был оставлен для подготовки к учебной неделе. К слову сказать, Лена умудрялась каким-то чудным образом успевать в череде бесконечных тренировок, а теперь ещё и репетиций, быть отличницей, но вовсе не зубрилкой. В школе её никогда не дразнили, любили не только за возможность списать у Лены всю домашку, но и за спокойный нрав и очень уживчивый характер. Лучше всего ей давалась биология и химия, она побеждала на всех уровнях олимпиад по этим предметам, втайне от матери, мечтая стать не прима-балериной, а простым врачом. Желание было ооочень тайным, но всё свое свободное время Лена проводила в школьной лаборатории, что-то там исследуя и изучая. Но рано или поздно всё тайное становится явным, и однажды Лена пропустила одну тренировку, потом другую, а потом ещё одну. Матери позвонили, спустя шесть пропущенных тренировок и пять репетиций. Вы когда-нибудь видели девятибалльный шторм, нет, цунами, разрушающее побережье?! Всё это была мамочка Леночки, которая влетела в лабораторию, чуть не убив Дмитрия Вадимовича, учителя биологии. Там и выяснилось, что у дочери талант, большое будущее, она сможет поступить в любой медицинский ВУЗ страны. Мать испытала шок, попыталась утащить свою крошку, которая впервые за свои семнадцать лет отказалась сдвинуться с места. Тихо, но тоном, не терпящим возражений, произнесла: «Я буду врачом, всё, мама, это решено». И что-то было такое в её взгляде, что мать, тоже впервые, уступила и молча вышла.

Потом были блестяще сданные экзамены, зачисление в Сеченовку, и не менее блестящая студенческая жизнь. Кстати говоря, занятия танцами Лена не забросила, конечно, больше вместе с детским коллективом она не занималась, но в универе был свой ансамбль народных танцев, в который её сразу записали, как только она «проплыла» лебёдушкой по сцене. Там-то она и познакомилась с Максом.

Максим был четвёртым ребенком, последышем, в их большой дружной семье. Жили они в маленькой деревушке в Подмосковье. Дом, построенный ещё дедом, был большим. Вместе с ними жили бабушка с дедушкой, так что вечерами, когда все собирались за большим круглым столом, всем было весело и по-семейному уютно. Мама Максима работала фельдшером в маленькой поселковой больнице, чудом не сократившейся в период «всемирной» оптимизации и реструктуризации (как удаётся коверкать так русский язык нашим чиновникам, остаётся непонятным). Максимка ещё ребенком всё время терся рядом с мамой, садик в поселке был, но он рос таким болезненным ребёнком, что ходил туда крайне редко, страдал без общества поселковой ребятни, поэтому, чтобы мальчик не умер от тоски дома, рядом со стареньким бабушкой и дедушкой, мать брала его с собой на работу. В больнице ему нравилось, очень. Всё там было совсем иным, отличавшимся от дома, улицы, даже садика. Маленький Максимка бегал из кабинета в кабинет, скоро все перестали обращать на него внимания, даже больные привыкли и угощали его припасенной конфетой или засахаренным пряником. Больных было не очень много, а больных с серьёзными заболеваниями, слава Богу, почти никогда не поступало: их отправляли в районную поликлинику. Пациенты поселковой больницы чаще жаловались на высокие цены в местном магазине, да на пастуха Костю, который опять напился, паразит такой, заснул на пастбище, а коровы пришли домой вечером сами, правда, двоих хозяйки до самого утра искали в лесочке, что рос вокруг посёлка. Однажды Костю пришлось тоже лечить, одна из хозяек потерявшейся Бурёнки, оказалась настоящей русской женщиной и отходила его дубинкой так, что умудрилась сломать нос и два ребра. Местный участковый, Михаил Иванович, долго кричал, что они его в гроб сведут, не дадут до пенсии спокойно доработать.

Время мчалось, дети росли, и деревья становились для ребятишек с каждым годом всё ниже и ниже. В начальной школе все поселковые ребята были примерно одного роста, к классу восьмому кто-то сильно вытянулся, кто-то оставался вровень с остальными, Максим за все это время подрос сантиметров на двадцать, стоя на физкультуре только перед Машенькой Савицкой. Когда Максим «вытянулся» за лето только на три сантиметра, его родители всерьез запереживали и стали его возить по многочисленным врачам, но все анализы были в норме, доктора сочувственно разводили руками. Один Максим не унывал по этому поводу – в школе он был душой компании, заводилой, но при этом хорошо учился, учителя его обожали за отличные успехи почти по всем предметам. Переживать он начал, когда в класс пришла новенькая, Инесса. Они были беженцами из братской республики, приехали к родственникам переждать трудные времена, да так и остались. Инесса была высокой, стройной красавицей. В их семье не считалось нужным девочке быть образованной, главное, чтобы хозяйкой была, и Инесса «плавала» по всем предметам, кроме физкультуры и уроков труда. Когда она впервые вошла в класс, он понял, что пропал. Они стали друзьями, Максим делал за неё все домашние задания и решал контрольные работы. Она разрешала собой любоваться, но намекала, что ничего большего не может получиться, потому что он еле-еле дотягивает до её плеча. Поначалу он не обратил внимания, пока кто-то на улице не бросил обидное «недоросль», а Инесса в тот момент как-то неловко засмеялась и отпустила его руку. После этого он себя стал истязать разными упражнениями: часами висел на турнике, ел килограммами морковку, перечитал горы литературы про свою проблему. Снова обошли всех докторов, но вердикт был таков: здоров, наследственное. Он просто возненавидел себя, забросил учёбу, перестал ходить на улицу с друзьями, к Инессе даже не подходил, когда понял, что она стыдится его. Когда дело подошло к выпускным экзамена, оказалось, что лучше всего он владеет медицинскими знаниями, не прошли зря годы, провиденные рядом с матерью в больнице, так и решено было на семейном совете, что нужно поступать в мединститут. Положа руку на сердце, Максим надеялся, что став врачом, он найдёт способ помочь себе, и Инесса ещё может к нему вернуться. Так и получилось, что он стал студентом Первого меда. Учился он легко, на первых курсах стремление себя излечить было настолько велико, что он сам того не заметив, стал одним из лучших на курсе. Лёгкий характер и умение ладить со всеми сделали его своим парнем в любой компании. И на курсе так на четвёртом, он понял, что вовсе не в росте дело, что и с его метром с кепкой можно жить обычной жизнью, быть счастливым. И как только он это осознал, то сразу влюбился. В Леночку. А Лена поняла, что нашла того единственного, который станет надежной опорой на всю жизнь. С тех пор они и не расставались, сначала просиживая до глубокой ночи в библиотеке, затем на совместной практике в одной из клиник, а уж после Макс сделал ей предложение, на которое она дала согласие, и через пару месяцев они уже всем курсом гуляли на свадьбе лучших студентов курса.

Они не представляли жизни друг без друга, потому, когда в универ пришло распоряжение о необходимой помощи в госпиталях, сразу оба и вызвались. Через неделю уже примерили защитные костюмы и оказались на том же этаже, где работала Ника. Ребята действительно были толковыми, хватались за любую работу, при этом умудряясь даже в тех условиях поддерживать такие трогательные отношения, что все расплывались в улыбке, когда видели заботу, проявляемую Максимом к Леночке.

Первым испытанием для них стало общение с Василием, который, то ли благодаря своевременной медицинской помощи, то ли благодаря просто человеческому отношению, неожиданно пошел на поправку. Через несколько дней он смог уже питаться нормальной пищей из больничной столовой, которая, кстати говоря, было по-домашнему вкусной и разнообразной, прочитал от корки до корки книгу, раздобыл другую, всем видом своим демонстрируя отделению чудеса современной медицины. В тот вечер наши молодожёны работали в ночную смену с доктором Ильёй Игоревичем и Никой. После вечернего обхода, доктора отправились в ординаторскую заполнять истории болезней, Леночка и Макс пошли выполнять назначения врачей в процедурную. Пациенты, получив вечернюю порцию здоровья, укладывались спать, пытаясь устроиться поудобнее в этой жутко неудобной позе на животе , необходимой для улучшения работы лёгких. Большинство больных уже сопело, некоторые забылись тяжелым сном после сбивания высоченной температуры, которая на протяжении недель изматывала коронавирусных больных. В это время раздался первый звонок из четвёртой палаты, в которой лежал Вася. Леночка кинулась на звонок, прибежав в палату, увидела странную картину. Василий сидел на подоконнике, прижавшись лбом к окну, на вопрос, в чём дело, ответил, что у него раскалывается голова и жар. Привычное дело в их отделении – Леночка сходила за градусником, измерила температуру, повышенная, но не очень, принесла жаропонижающее, настояла, на том, чтобы пациент лёг в кровать. Через пятнадцать минут снова звонок, снова Вася, снова подоконник, снова голова. Леночка еле уговорила , но в постель всё же лёг. Ещё пятнадцать минут и всё снова по прежнему сценарию. На этот раз вместо Леночки пошел Максим – ему-то Василий и закатил скандал, что медсестра якобы его разбудила измерением температуры, у него разболелась сначала голова, а теперь он не может уснуть, и теперь ему может только… димедрол! Ах, димедрол! На шум прибежала Ника – её больной.