Читать книгу Две двойки два ноля - Евгения Олеговна Садовская - Страница 1

– Две двойки два ноля, – Маша бормотала набор цифр, поглаживая Миру по белой пушистой шерстке. Мира была крысой. Обыкновенной лабораторной крысой, предназначением которой было принести пользу человечеству и отбыть в мир иной в кратчайшие сроки.

Но отбывать Мира никуда не собиралась. По Машиным расчетам, крыса должна была прожить положенные ей пару лет. Оставаясь в прекрасном здравии до конца дней своих.

– Что ты там приговариваешь? – в питомник, где Маша пыталась уединиться со своим лучшим экспериментом, вошел мужчина. Костя. Тоже ученый. Вертлявый, с бегающими глазами и совершенно тщедушного телосложения.

Несмотря на то, что Косте уже стукнуло сорок, никто не называл его по имени-отчеству, или хотя бы Константином. Коллег своих Костик раздражал. Взглядом, который невозможно было поймать, шаркающей походкой и, особенно, дурацкой козлиной бородкой. Но не Машу. Маша вообще мало на что обращала внимания, кроме своих исследований, а Костина борода ее не волновала вовсе.

– Две двойки два ноля, – повторила Маша, возвращая Миру в стеклянный бокс. – Знакомый – как его, ну тот, кто по цифрам будущее предсказывает?

– Нумеролог, – подсказал Костик.

– Да, он. Сказал, что две двойки два ноля станут для меня судьбоносными. И не только для меня, а еще для многих, очень многих людей. А год сейчас как раз две тысячи двадцатый. Две двойки два ноля.

– Ты в это веришь? – Костик демонстративно высоко поднял брови, – Брось, это все мракобесие!

– Неважно, – Маша постучала костяшкой указательного пальца по боксу, где, прищурив красные глазки, старательно умывалась крыса Мира. – Ты посмотри на нее.

Костик подошел поближе. Он смотрел через стекло на упитанного грызуна с гладкой белой шерстью без единого цветного пятнышка и не верил своим глазам.

– Погоди, – сказал Костик, – а это разве не та же, что пару дней назад здесь сидела? Почти лысая, которой только помирать осталось?

– Она, она.

Оторвавшись от Миры, Костик сосредоточился на Маше. С одной стороны, ему очень хотелось уличить Машу во лжи. Потому что увидел он невозможное – то, чего не было и не могло случиться никогда: всего пару дней назад в этом же боксе сидело совершенно больное существо. Измученное дозами опасного для животных препарата. А сейчас – вот эта пышущая здоровьем, чуть ли не лохматая крыса? Решительно невозможно.

С другой стороны… А с другой стороны, Маша вообще была человеком, не способным соврать. Не то что бы ей не хватило бы ума. Ума в их научном центре, не обозначенном ни на одной карте и работающем в глухой сибирской тайге, всем было не занимать. Просто Маше это было ни к чему.

Она не гналась за повышениями. Не строила интриг. Не заводила романы с мужчинами. И не только потому, что заводить эти самые романы было особо не с кем. Кажется, ни о чем таком она даже не задумывалась и была напрочь лишена какой-либо женственности. Больше всего Маша походила на одержимых наукой профессоров из фильмов, только в женском варианте: всегда жиденький беленький хвостик, отсутствие косметики и одни и те же серые брючки при любых обстоятельствах.

Собственно, Маша весьма напоминала своих подопечных белых крыс. И Костик подозревал, что даже если ей об этом сказать – Маша ничуть не обидится. Точнее, вовсе не поймет, на что тут можно обижаться.

– Но ведь этого не может быть, – Костик все же высказал свое недоверие, потому что пауза затянулась и нужно было хоть что-то сказать.

– Может. Помнишь, я тебе рассказывала, что доработала свой давний препарат?

– Который? Тот, который по твоим расчетам должен был лечить от всех болезней? Но это же смешно!

– Костик, видно, ты совсем меня не слушал. – Маша провела рукой по своему бледному лицу так, словно хотела поправить очки. Очки она заменила на линзы еще года три назад, а привычка так и осталась. – Не лечить мой препарат должен был болезни! А воздействовать на иммунитет так, чтобы человек вообще не мог заболеть. А если уже болен – значит, организм его сам справится с любой болезнью. Вообще с любой, даже смертельной. Достаточно одной таблетки, как говорится.

– Слушай, но это же гениально, – прошептал Костик, вплотную приблизив лицо к боксу с цветущей Мирой. – Только на людях сработает ли? Как думаешь?

– Пока рано делать выводы. Сам знаешь, тут пятьдесят на пятьдесят. Или сработает. Или не сработает.

Маша не любила делать прогнозы. Даже оптимистичные. Тем более – оптимистичные. Поэтому она плотно сжала тонкие губы, демонстрируя нежелание обсуждать перспективы своего детища.

– Понимаю, понимаю… Все неопределенно. Но какое открытие, а? – бормотал Костик.

– Только ты, Костик, не рассказывай пока никому, пожалуйста, – попросила Маша.

– Да что ты, что ты. Я могила!

За спинами двух исследователей раздался такой оглушительный грохот, словно кто-то додумался притащить с собой ударную установку и начал на ней играть в самом неподходящем для этого месте. Маша вздрогнула. Более впечатлительный Костик схватился за сердце.

У дверей маячил лаборант Васильич. Уронил он швабру и, полезное, в общем-то, устройство так прогрохотало в полной тишине, что перепугало и Машу, и Костика. И даже самого Васильича, судя по тому, что он начал заикаться, хотя до этого дефектов речи у него замечено не было.

– Ма-ма-ма… Мария Ал-ал-ал…

– Алексеевна, – раздраженно закончил Костик. – Чего хотел-то, Васильич? Перепугал нас до полусмерти!

– Извиняюсь. Я случайно. Марию Алексеевну вызывают. Сам Николай Андреевич, – заикание у Васильича прошло, зато изменился тембр голоса. Приятный баритон мужчины, которому вот-вот должно было исполниться шестьдесят, отчего-то превратился в совершенно мерзкий подростковый фальцет.

Разумеется, Маша не придала никакого значения трансформациям с голосом лаборанта. Просто кивнула и вышла из питомника. К Николаю Андреевичу стоило поспешить. Он был заведующим их конспиративного центра и не терпел не только долгих ожиданий, но и вообще любых нарушений дисциплины. И если ты, например, опоздал, то вынужден был сначала прослушать лекцию минут на тридцать о том, как для ученого важна пунктуальность, и только потом приступать собственно к делам.

***

– Присаживайтесь, Мария.

Николай Андреевич сверлил Машу взглядом так, словно подозревал ее в каком-то неблаговидном поступке. Минуты две Маша старалась никак на этот взгляд не реагировать, но потом все же не выдержала и спросила:

– Что-то случилось, Николай Андреевич?

Именно этого Николай Андреевич и ждал. Бог знает где он услышал или вычитал, что собеседника обязательно нужно вынудить самому начать диалог. Мол, тогда он – собеседник – будет чувствовать, что он заинтересован в диалоге больше, чем оппонент, и из чувства долга мигом выдаст всю нужную информацию.

– А вы не догадываетесь, Мария?

Ну вот, еще и сама угадать должна, с тоской думала Маша. Мало того, что сам ничем особо не занимается, так еще и другим работать не дает.

Николай Андреевич провел рукой по намечающейся лысине, надел очки – очевидно, для солидности, Маша вообще была уверена, что в очках начальника нет диоптрий – и продолжил Машу гипнотизировать.

– Я не понимаю, о чем вы, – сообщила Маша, чтобы попробовать подтолкнуть беседу к завершению.

– А я вам скажу. Скажу. Что происходит с крысой в, – Николай Андреевич сверился с записями, – в четвертом боксе?

Ай как нехорошо. Плохо, что он разнюхал про Миру. И кто ему сказал, интересно? Маша судорожно соображала, что бы такое сказать, чтобы не раскрывать перед заведующим всех карт. Не хотела Маша откровенничать с Николаем Андреевичем по двум причинам. Во-первых, она считала его плохим руководителем, который почти ничего не понимает в науке, а только целыми днями изводит сотрудников мелкими замечаниями.

Во-вторых, Маша считала Николая Андреевича гадким человеком. Когда Маша только начала в центре работать – Николай Андреевич попытался залезть ей под образную юбку (образную, потому что юбок Маша отродясь не носила). А когда получил отпор – начал всячески вставлять молодой сотруднице палки в колеса: задерживать после рабочего дня, лишать премий за несуществующие дисциплинарные нарушения, заставлять писать длиннющие и никому не нужные отчеты.

К счастью для обоих, в центр прислали способную и хваткую Леночку, которая мигом ответила Николаю Андреевичу взаимностью, и о Маше – как о женщине, а не как о сотруднике – тот забыл мгновенно. Но хоть хрупкое перемирие между любвеобильным шефом и отвергнувшей его подчиненной и установилось, но, как говорится, осадочек остался.

Словом, Маша делиться своими успехами с начальником не собиралась. Когда-нибудь потом, когда без этого будет никак не обойтись – да. Но только не сейчас.

– Да так, – бесцветным голосом сказала она. – Витамины новые испытываю.

– Что вы говорите! Чудо-витамины?

– Витамины как витамины. Лично я встречала и получше.

– Мария! Вы заставляете меня терять терпение! Стало быть, из-за каких-то паршивых витаминчиков ваша облезлая крыса стала похожа на королеву красоту?

– Николай Андреевич, не говорите глупостей, ну что вы, в самом деле? Королевами красоты выбирают женщин, а не белых крыс, это известно даже детям!

– Ах вы еще и острить вздумали?

Николай Андреевич вцепился в свой стол так, что пальцы побелели. Зато лицо его залила пунцовая краска, которая словно стекала с области залысины до шеи, делая Николая Андреевича удивительно похожим на вареного рака. Маша часто моргала. Ей и в голову не приходило острить, как выразился заведующий. Просто человек сказал очевидную ерунду. А Маша его поправила. Вот и все. Во всяком случае, именно так ситуацию видела сама Маша.

– Мы давали Мире экспериментальные препараты от рака, если вы помните, – Маша торопилась выложить только что выдуманную и вполне правдоподобную легенду. – А действие таких препаратов предсказать невозможно, и вы знаете об этом не хуже чем я. Вот Мира наша и облысела. И вообще хирела. А потом пошла на поправку. Всякое бывает. Одно ясно – препарат этот еще нужно дорабатывать и дорабатывать.

– Мира – это та самая крыса? – уточнил Николай Андреевич.

Маша кивком подтвердила его догадку.

– С каких это пор вы стал давать подопытным животным имена, хотел бы я знать… То есть, вы хотите сказать, что прием этих ваших, как вы говорите, обычных витаминов и полное исцеление крысы – совпадение?