Читать книгу Свободное падение - Евлампия Забелина - Страница 1

Можно изменить себя, можно изменить жизнь, а можно ничего не делать, но всё изменится – вне зависимости от твоего желания.

Маша вернулась домой после занятий, мечтая только об одном – выспаться! Открыла двери и на несколько секунд остолбенела.

Семейство, у которого она снимала комнату, встречало её полным составом, включая кошек, собаку и бабулю. Люди, с которыми она провела под одной крышей почти три года, превратились в озверелую толпу. Волна густой и липкой, как повидло, ненависти обрушилась со всех сторон.

– Шлюха! Проститутка! Сифилитичка! Убирайся! Не смей ни к чему прикасаться! Пошла вон!

– Что случилось? – попыталась выяснить она.

– И тебе хватает наглости спрашивать? – кричала, брызгая слюной, хозяйка квартиры. Белобрысые кудряшки на её голове от злости приплясывали.

– Не трогай ничего руками! – визгливо подхватила её мать, – заразы твоей нам только не хватало!

– Без справки в дом не заходи и ни к чему не прикасайся! – басил хозяин.

– Но у меня же заплачено вперёд, – попыталась добиться справедливости Маша, – вы не можете меня выгнать!

Но её попытки воззвать к здравому смыслу утонули в волнах брани. Попробовала потребовать назад деньги. Это привело к тому, что на лицах взрослых не осталось ничего человеческого. Ярость их была так сильна, что казалась карикатурной.

От воплей заложило уши, но не успела она обрадоваться, что перестала слышать – накатила дурнота. Сквозь болотно-зелёные сумерки – в них вдруг провалился окружающий мир – она разглядела жадное любопытство на лицах детей, испуганно поджатые уши собаки и враждебность в глазах бабули, что сверкали из туманной глубины очков. Несколько безумных минут – и её выставили на улицу, не позволив даже собрать вещи.

Гремя замками, как дворовой пёс цепью, дверь захлопнулась перед её носом в последний раз. Пытаясь остановить, бешено вращающийся мир, Маша задержалась на площадке. Но подгоняемая руганью тех, кто не мог терпеть подобную тварь даже в подъезде, вынуждена была спускаться, хоть и шаталась, как пьяная.

Шаг вниз, и жизнь, увлекаемая невидимой силой притяжения, покатилась под откос. Сначала медленно, пытаясь остановить падение, но что может противопоставить горчичное зёрнышко великой силе, толкающей в бездну?

Стылый мартовский вечер принял Машу в неласковые объятия. Солнце склонилось к горизонту, разукрашивая его пылающими оттенками золота. Лёгкая куртка и лаковые ботильоны, купленные, потому что показались красивыми, оказались слабой защитой от весеннего морозца.

Спасаясь от холода, Маша отправилась к подруге, что жила неподалёку. По дороге пыталась понять, что случилось, и придумать, как жить, но не получалось.

Добралась быстро, но поговорить не удалось. Открыв дверь, подружка сразу убежала, оставив Машу наедине со своей матерью. Некоторое время они сидели на кухне. Маша отвечала на ничего не значащие вопросы, сквозь которые, как рисунок на заиндевевшем стекле, проступало вежливое, но вполне отчётливое нежелание её видеть.

Прощаясь, Маша улыбалась, как заведённая. Мышцы на её лице шевелились, синхронно с движениями лиц провожающих, как будто зажили собственной жизнью. Эта новая способность вызвала слабое удивление, впрочем, оно быстро растаяло.

Выйдя из подъезда, долго стояла под окнами, не решаясь уйти. Застыла, словно булыжник, балансирующий на краю пропасти. Всё больше погружаясь в тупое, равнодушное оцепенение, смотрела на небо, на котором вспыхивали первые звёзды.

Позвонила своему парню, и не удивилась, когда его мама отказалась пригласить его к телефону, а попытки дозвониться напрямую закончились сухим приговором: «Абонент временно недоступен».

Вопросов не осталось, и даже холод перестал досаждать. Из ступора её вывел звук открывающегося замка и знакомый собачий лай. Поняв, что та, кого она считала подругой, сейчас выйдет из подъезда, рванулась прочь.

Очнулась на автобусной остановке. Сотни раз ходила мимо, не замечая. Покрытые рекламой и надписями стены, грязная лавка под закопченным козырьком стали последним прибежищем. Звонить и искать помощь, рискуя нарваться на пренебрежение или ругань, не было желания.

И, вообще, никаких желаний не осталось. Хотелось уснуть и забыть. Мельтешащие туда-сюда люди, вспышки света, обрывки музыки казались кусочками фантастического сна.

Заснуть помешал долговязый парнишка. Настойчиво и продолжительно тряс её за плечо, задавая вопросы – их смысл не доходил до Машиного сознания.

Свет фонаря раскрасил его лицо мертвенно-бледными оттенками, оставив только черноту глаз, на их фоне отчётливо выделялось золотистое сияние ресниц. Короткий бобрик волос отливал медью, а торчащие уши придавали озабоченному лицу настолько нелепо-комичный вид, что Маша рассмеялась.

Парень сразу убрал руку и отодвинулся на шаг, позволив ей более подробно рассмотреть тощую фигуру, запакованную в узкие джинсы и короткую кожаную куртку.

– Ты что, обкуренная? – сурово спросил он, насупив почти белые брови.

Не найдя сил ответить, Маша просто покачала головой.

– Тебя как зовут?

Ещё недавно Маша ни за что не сказала бы постороннему человеку своего имени, но привычные ориентиры рухнули, ответила – шёпотом, потому что горло перехватило.

– Маша.

– Пойдём, поговорим, – кивнул он в сторону стоящего неподалёку чёрного автомобиля, в тонированных стёклах которого, казалось, скопился весь уличный мрак.

«Вот так люди и пропадают», – подумала она, шагая вслед за парнем.

Машина встретила мраком, разбавленным светом приборной панели, запахом хвои и теплом. После уличного шума, грязи и холода попасть сюда показалось блаженством. Поэтому она молча сидела, наслаждаясь теплом.

Парнишка, который привёл её, уселся на заднее сиденье с другой стороны и уткнулся в телефон. А водила, немолодой сильно сутулящийся мужик, пристально изучал её свозь зеркало заднего вида, словно сомневался в правильности приглашения.

– Привет! – задумчиво протянул он.

– Привет, – поздоровалась Маша и постаралась улыбнуться в ответ, но не получилось, от его остро-колючего взгляда улыбка никак могла удержаться на лице.

– Ты ей объяснял чего-нибудь? – спросил водитель у парнишки

– А что я могу объяснить? – окрысился тот, – поехали к Тане, она сама расскажет.

– Едем? – поинтересовался водила у Маши.

Она согласно кивнула, готовая ехать куда угодно, лишь бы не гнали из тепла.

Машина сразу же плавно тронулась, увозя в неизвестность. Волноваться не осталось сил. Убаюканная движением, Маша почти сразу задремала. Негромко бубнило радио, мелькали по лицу тени, создавая уютный фон.

Она так и не смогла заставить себя окончательно проснуться, даже когда её вытащили из салона и повели в темноту, где позволили упасть на что-то невероятно мягкое и отключиться. По пути попалась женщина в пушистом халатике.

– Вы кого приволокли? – сердито фыркнула она.

– Кого-кого? За кем отправила, того и привезли, – недовольно звенел голос парнишки.

– Она что – обдолбанная?

– Тань, ну ты что? – Маша различила тягучие интонации водилы. – Нормальная она, только устала. Сказала, что не спала двое суток, вот и отрубилась. Пусть отдохнёт девочка, потом с ней всё обсудишь.

– Никуда вас отправить нельзя!.. – последнее, что услышала Маша, погружаясь в блаженную тьму.

Из мрака выпрыгнула серо-зелёная, похожая на ящерицу, тень и вцепилась Маше в живот. Маша дёрнулась, попыталась оторвать её от себя и проснулась.

Ужасно хотелось есть. Тело затекло, швы от белья врезались в кожу, тяжёлые одеяла мешали дышать.

Огляделась. Дешёвые обои в цветочек, розовые неровно подшитые занавески. Напротив – такая же, как под ней, пружинная кровать, аккуратно застеленная видавшим виды китайским пледом. Два не слишком презентабельных ложа жались к углам по обе стороны от окна, противоположную от Маши стену закрывал линялый ковёр. Два старых фанерных шкафа строгими надсмотрщиками нависали над постелями, демонстрируя украшенные разноцветными наклейками задние стенки. На подоконнике одиноко торчала искусственная новогодняя ёлочка без игрушек. Больше всего Машу удивило отсутствие штор или хотя бы занавесок.

Попыталась встать, чтобы осмотреться, но руки и ноги отказались повиноваться, заходясь в мелкой противной дрожи. Волна пробежала по телу, пометив его липкой, холодной испариной, и вонзилась в мозг.

Лёжа в чужой постели, в комнате залитой тусклым дневным светом, Маша снова и снова погружалась в воспоминания – пыталась понять, что произошло. Но поведению квартирных хозяев, молчанию любимого и предательству подруги не находилось объяснения.

Сумки не было, но телефон так и лежал в кармане юбки, где он оказался после короткого разговора с мамой парня.

Набрала номер подруги, надеясь, что кошмар уже закончился, но та не ответила.

«Не звони мне больше!» – короткое сообщение расставило всё на места.

Идти, осознала она – некуда. Разве что с позором к родителям в родной и ненавистный военный городок – два года до поступления вспоминались бесконечным кошмаром…

Нет! Туда она не вернётся! Оставались только эти люди, которые хотели неизвестно чего.

Как только подумала о них, дверь заскрипела, словно за ней стоял кто-то и подслушивал её мысли. Вошла та самая незнакомка, что встретила их ночью.

Первое, что разглядела Маша, была юбка. Обтягивающая, ярко-красная, плотно сидящая на узких бёдрах, и короткая настолько, что любую прихожанку из общины хватил бы инфаркт при мысли, что можно так непристойно обнажаться. И к ней строгая белая блузка – такую Маша легко могла бы одеть в институт, если бы собиралась выступать на конференции или сдавать госы. Из-за волос, такого же нарядно-золотого оттенка, что у лисьей шубы, лицо казалось таким же безмятежно-хитроватым, как мордочка этого зверька.

– Проснулась! Наконец-то! – заулыбалась девица, обнажая ровные белые зубы. – Двое с половиной суток! Мы уже думали, куда будем труп прятать, если ты не очухаешься!

Поддавшись настроению хозяйки квартиры, Маша неожиданно для себя хихикнула.

– Пойдём пить чай! Заодно и поговорим, – Рыжая махнула рукой в сторону невидимого за шкафами выхода, – пока никого нет дома.

Стащила с неё одеяла, выдернула из постели и поволокла за собой. Испуганная напором, Маша не успела понять, что происходит, а уже оказалась на кухне с большой кружкой чая в одной руке и булочкой с повидлом в другой. Сдоба пахла одуряюще, и пустой желудок немедленно отозвался болезненными спазмами. Но, несмотря на голод, Маше в этот момент было совсем не до еды. Ожидая, когда Рыжая закончит разговаривать по телефону, она с тревогой изучала чистенькую кухоньку.

Обстановка простецкая: древний холодильник «Океан», такой же давным-давно стоял на даче у Машиной бабушки, плитка, с настолько потёртой эмалью, что она утратила блеск и кусками уступила место изначальной черноте металла. Раковина, над ней алюминиевая сушилка, набитая разномастной посудой, и небольшой покрытый скатертью стол. Единственный современный предмет на кухне – розовый электрический чайник с прозрачными стенками – скромно притаился в углу стола, рядом с литровыми банками, заменяющими сахарницу и солонку. Хоть обстановка и казалась убогой, пахло здесь изумительно – булочками, яблоками и чистотой.

– Ты почему ничего не ешь? Я бы на твоём месте с голоду подыхала! – Рыжая уселась рядом, – меня, кстати, Татьяна зовут.

– Маша, – автоматически отозвалась та, изучая содержимое своей кружки.

– Не бойся, я туда яду не подсыпала. Наркотиков тоже. Если что – мне девчонки адекватные нужны, а не наркоманки. Тут никто тебя ни к чему принуждать не будет. Не захочешь работать – пей чай и езжай домой. Хочешь – оставайся. У меня все девчонки умницы, красавицы и работают добровольно. Никто их палкой не гоняет. Деньги, между прочим, неплохие зарабатывают. Люди к нам обращаются состоятельные, потому что у нас ценник вдвое выше, чем по городу. И вообще мы больше по саунам работаем, а по заправкам и автомойкам не ездим.

Рыжая остановилась и отпила чай, Маша непроизвольно повторила её жест, вызвав на лице собеседницы, понимающую улыбку.

– Зарплата ежедневно, утром по окончании смены. Отработала, деньги получила, и можешь валить на все четыре стороны. Единственное требование – предупредить заранее, выйдешь ты на следующий день работать или нет. Заранее – это до шести часов вечера. Не можешь – звонишь, сообщаешь. Таким образом, я к вечеру знаю, сколько человек выйдет у меня на работу и выйдет ли вообще. Нужно это для того, чтобы определиться, нужна нам машина или нет. Если обещала выйти и не вышла, то работу водителя оплачиваешь ты.

Работаем с восьми вечера до восьми утра, но случается и по-другому, если заявок не будет, никто тебя изводить не будет. Езжай домой. Если ты здесь жить будешь, ложишься спать. Зарплата пятьдесят процентов от выручки.

За проживание на базе платим так – половину плачу я, остальное девчонки делят на всех, кто здесь живёт. Пока их только двое, но я очень надеюсь, что вскоре станет больше. Оплачиваем помесячно, как за обычную квартиру. Вот, собственно, и всё. Первое время тебе будет тяжело не спать по ночам, но привыкнешь со временем. Вопросы есть?

Вопросы, возможно, и нашлись бы, но оглушённая потоком информации Маша не могла сообразить, что спрашивать.

– Если вопросов нет, можешь сегодня приступать к работе. Скоро Линка с учёбы приедет, прокатитесь с ней по баням. Постараемся вас куда-нибудь вместе пристроить, чтобы ты посмотрела, что и как происходит.

– Сегодня? – пролепетала Маша.

– Чего ждать-то? – пожала плечами Татьяна. – Чем дольше тянешь, тем страшнее будет, напридумываешь себе ерунды. Попробуешь. Не понравится – можешь быть свободна.

– А что я должна буду делать?

Тёмные брови соседки удивлённо взметнулись вверх.

– Как что? Ты когда звонила, куда идти работать собиралась?

Маша почувствовала, что краснеет.

«Признаться, что не звонила? – подумала она. – Но тогда меня могут попросту выгнать»!

Представила себе, как её выставляют на мартовский мороз, и поёжилась.

К счастью, Рыжая не стала ждать ответа.

– Девочка, я не знаю, что ты там себе придумала, да и не желаю знать! У нас здесь досуг! То есть ты будешь спать с клиентом, и за это получать деньги. Будешь делать это в комфортных условиях, будешь зарабатывать больше, чем получают такие же, как ты. Может быть, кому-то из клиентов именно секс от тебя не потребуется, но суть от этого не меняется. Мы продаём время, а уж клиентам решать, как им распорядиться, можете хоть в шашки играть, главное, чтоб за это платили. Понятно?

Теперь всё стало предельно понятно. Сильнее всего Машу поразило, что Рыжая говорила о будущей работе, как о самом обычном деле: хладнокровно, невозмутимо. Так, как будто секс с посторонним человеком был так же естественен, как и любое другое занятие.

Вспомнив про работу, Маша встрепенулась. Если она проспала двое суток, значит, прогуляла свою смену в прачечной, где подрабатывала. Первое побуждение – бежать звонить, оправдываться, договариваться о дальнейшем выходе – быстро угасло, стоило только вспомнить, где она, а главное почему.

– Если я буду жить здесь, сколько мне нужно будет платить?

– Девчонки сейчас по шесть скидываются, на троих по четыре получится. Платим мы двадцатого, поэтому пока можешь не волноваться, этот месяц уже оплачен. Как раз денег подзаработаешь. Если тебе за вещами нужно съездить, мы Гураму маякнем, он тебя свозит и поможет барахло перетащить. Решайся! Если будут вопросы, по ходу дела я тебе всё расскажу.

Закончив объяснять, Рыжая принялась за чай, одновременно тыкая кнопки в телефоне. Маша поняла – ей дают возможность подумать, но не очень долго. Спокойная, уверенная деловитость хозяйки борделя завораживала.

– Я согласна, но… – подходящие слова не находились. – Дело в том, что… я…

По скучающему выражению лица работадательницы легко было догадаться, насколько ей интересны душевные метания будущих сотрудниц.

Зажмурившись, как будто это могло помочь, Маша заставила себя признаться.

– Я девственница…. Мне сложно представить, как всё происходит.

На некоторое время повисла тишина, особенно ощущаемая с закрытыми глазами.

– Не врёшь? – всё так же спокойно поинтересовалась непробиваемая мадам.

– Нет, – отрезала Маша и открыла глаза.

– И хочешь работать? – буравя её пристальным взглядом, уточнила посерьёзневшая Рыжая.

«Нет!» – кричало внутреннее «я», но перспектива «вылететь» на улицу казалась ужаснее. Маше пришлось отогнать корчащееся подсознание подальше.

– Да!

Взгляд будущего начальства стал похож на рой рассерженных ос, готовых броситься на врага.

– Почему? – продолжила дознание Татьяна.

Маша вспомнила остановку.

– Мне негде жить, – она сжала кружку с такой силой, что та лопнула, и чай, к счастью, уже остывший, хлынул ей на колени.

Вытирая со стола, по отсутствующему выражению лица собеседницы поняла, что та задумалась.

– Пожалуй, это можно устроить. Но имей в виду: ты пройдёшь обследование у гинеколога и, если ты меня обманула – дорого за это заплатишь

Злость на некоторое время пересилила страх.

– Я не обманываю! – Маша вызывающе вскинула подборок.

Два взгляда, родниково-серый и томно-коричневый, скрестились в короткой схватке. Рыжая сдалась первой.

– Чувствую, мы с тобой сработаемся, – делано засмеялась она, – иди, прими ванну. Мне нужно подумать, где найти подходящего клиента.

Майское солнце баловалось, превращаяя тени деревьев в изысканные кружева, улыбалось людям, что в этот день решились выбраться на прогулку, ласкало кожу нежным теплом, заглядывало в глаза прохожим. Сидеть на скамье в парке, наслаждаясь погожим деньком, казалось почти счастьем. Почти – потому что рядом не было человека, с которым можно поделиться радостью.

Проведя год в университете, Маша так и не сумела завести друзей. Одногруппники быстро разбились на мелкие компании, её радушно принимали в любой, но той особой душевной связи, какую называют дружбой, не возникало.

Не с кем было разделить мысли, не с кем поболтать обо всём на свете, не с кем даже пойти погулять в парк, посидеть на солнышке, пытаясь осилить учебник по макроэкономике. Возможно, кто-то согласился бы развеяться, но звать никого не хотелось.

Хотелось чуда. Хотелось, чтобы друг неожиданно подкрался, закрыл глаза и закричал прямо в ухо: «Угадай!». Или тряхнул за плечо с вопросом: «Ну, что ты куксишься?».

«Господи, как мне хочется, чтобы хоть кто-то был рядом!», – подумала Маша и закрыла глаза, чтобы отсечь от себя счастливые лица гуляющих людей.

– Здравствуйте. У вас найдётся минутка свободного времени? – услышала она приятный мужской голос, открыла глаза и… утонула. Весь мир подернулся лёгкой, дымкой, несколько бесконечных секунд Маша видела только чёрные глаза на побледневшем до синевы лице. Тот, кому они принадлежали, смотрел на неё так, как будто искал тысячу лет, нашёл и не мог поверить, что это случилось.

Маша ещё не успела понять, что происходит и чего от неё хотят, а уже влюбилась. Безоговорочно! Это было, как погружение в море невероятного, опьяняющего спокойствия и радости.

Незнакомец не сказал больше ни слова. Маше пришлось разговаривать с теми, двумя, что подошли вместе с ним. Беседа пролетела, не касаясь сознания, потому что она сосредоточилось на изучении овала широкоскулого лица, плотно сомкнутых губ и трепещущих от скрытого напряжения ресниц. Так и расстались. Обменялись на прощание долгими взглядами, в которых сквозило то, чего губам не дано было произнести, и разошлись, каждый в свою сторону. Напоминанием о встрече остались три разноцветные книжечки и сумбур в голове.

К счастью, хозяев квартиры дома не было. С начала мая они практически перебрались жить на дачу, поэтому Машу встретила тишина, что в доме с двумя детьми, двумя кошками и собакой появлялась редко. От постоянного бедлама не спасали даже закрытые двери. Особенно, когда на кухне – за стеной сдаваемой комнаты – разгоралась очередная семейная драма. Да и сама тесная комнатушка, набитая доисторической мебелью, оставляла бы желать лучшего, если бы не дышала необъяснимым спокойствием, что снисходило на Машину душу, несмотря на вечную суматоху хозяйской половины.

Здесь всегда было по-особенному уютно, хотя тумбочкой служила укрытая скатертью сломанная стиральная машина, а шкафом – старые антресоли, составленные друг на друга. Особенно хорошо становилось на закате, когда прощальные лучи солнца заливали комнату нежным багрянцем. В этот час Маша обычно доставала из тайника в стиралке потрёпанный дневник и делала короткие записи. Привычка появилась ещё со школы, когда они с подружкой делали записи в тетрадках, а потом читали их друг другу и обсуждали.

Усилием воли Маша прогнала видение незнакомца из парка и остаток дня провела за подготовкой шпаргалок к экзамену. Нудная, кропотливая работа прекрасно помогла отвлечься.

Но когда наступил вечер, она заварила чай, открыла дневник и поняла, что не знает, как написать о странной встрече в парке. Долго думала, наблюдая, как небо, словно влюбленная девчонка перед свиданием, меняет наряды: голубое одеяние сменилось розовым, затем алым, сиреневым, лиловым, – и незаметно для себя заснула.

Два дня Маша маялась, пытаясь выбрать – идти или не идти. Изучила брошюрки вдоль и поперёк, но так и не смогла сделать выводов, поискала в интернете – нашла кучу предупреждений, что сектанты охотятся за деньгами, но никакой конкретной информации не обнаружилось.

В конце концов, решилась сходить – успокоила себя тем, что у неё нет ничего ценного, а значит, никакого интереса для любителей наживы она представлять не может.

Несколько дней подряд дул ветер. Холодный, пронзительный, мрачный. Откуда у ветра появился цвет, Маша не понимала, но отчётливо его различала. Как будто городские тени оторвались от предметов и теперь носились в воздухе, наполняя его оттенками графита. Она и сама себе казалась тенью – пустышкой, оторванной от привычной жизни, летящей неизвестно куда в бешеном вихре.

Пока Татьяна искала клиента, ей поручили работу диспетчера. Обязанностей не очень много – уборка, готовка, покупка продуктов, телефонные разговоры. Получая каждое утро пятьсот рублей зарплаты, Маша молилась про себя, чтобы всё оставалось, как есть.

Потихоньку приглядывалась к девчонкам, которые почти не обращали на неё внимания. Лина и Аня, но ей строго-настрого запретили их так называть. Для клиентов они обозначались Нина и Катя.

Два раза в неделю появлялась черноглазая смуглянка Лариса, любительница серебристых одежд и украшений. Машу поражало количество разномастных побрякушек: браслетов, цепочек, колец – даже серёжек, та носила семь штук! Всё это богатство блестело, сверкало, звенело и невольно притягивало взор, рождая лёгкое недоумение. Ощущение, смутно похожее на то, что возникло у неё, когда она первый раз попала на выставку художников-супрематистов.

Сама Лариса, благодаря любви к пиву, на музу не тянула, потребности в живописи или другом искусстве не испытывала. Чувство прекрасного выражала, покупая очередную блестючую «драгоценность» и немедленно навешивая её на себя.

Татьяна и девчонки над ней довольно едко посмеивались или держались подчёркнуто прохладно. Маше ехидничать не хотелось. Может быть, поэтому Лариса отнеслась к ней с большим пониманием, чем остальные. Постепенно они начали общаться.

Маше даже не пришлось прилагать больших усилий, чтобы сблизиться – требовалось только слушать Ларисину болтовню, изредка вставляя пару слов. Таким образом, она скоро узнала, что и Ларису на заказах называют Светой, и, что девчонки в досуге почти все меняют имена.

– Зачем? – поинтересовалась Маша, стараясь постичь логику поступков в этом искривлённом мире.

Они сидели в общей комнате, точнее Лариса сидела на диване и красила ногти вишнёвого цвета лаком, а Маша гладила бельё.

– Чтобы никто из клиентов не мог выдать тебя родственникам или знакомым, – пожала сдобными плечами Лариса, поражаясь Машиной наивности.

Маша тоже поражалась. Для неё реальность девчонок строилась на непонятных, искажённых принципах, но они очень строго их придерживались.

– А это не будет выглядеть подозрительно, если незнакомый человек начнёт называть тебя другим именем? – допытывалась она.

Но на этот вопрос у Ларисы ответа не было. Можно было спросить у Татьяны, но та частенько злилась на неё за мелкие огрехи, которые Маша допускала, общаясь с администраторами бань, охранниками или клиентами. А у единственного работающего у них молодого человека – Вадима – спросить стеснялась.

Кроме путаницы с именами хватало и других странностей.

Машу очень смущала привычка девчонок ходить по дому голыми.

Первый раз, увидев нагую Аню возле трюмо, Маша так испугалась, что чуть не сломала пылесос, нажав кнопку втягивания шнура вместо отключения. Несчастный агрегат задёргался, завизжал и отрубился, а она застыла, наблюдая за тем, как Аня невозмутимо красит ресницы. Зрелище одновременно пугало и завораживало. Крупные соски нетерпеливо пританцовывали, а розовые после купания ягодицы легко подрагивали в такт движениям руки.

– Нравлюсь? – недовольно спросила Аня, спустя несколько минут, глядя через зеркало Маше прямо в глаза.

Та смутилась и сделала вид, что занята рассматриванием розетки, которая после пылесосного рывка повисла на проводах. Уши беспощадно горели, выдавая замешательство хозяйки.

– Не обольщайся! – выглянула на шум из спальни Лина. – Самое дебильное выражение лица у девчонок, когда они красятся. Да ты бедную Машку напугала. Не так ли? – хитро прищурилась она в Машину сторону.

Та ещё больше смутилась, торопливо кивнула и снова сосредоточилась на отключении пылесоса. На Лине кроме розовых трусиков из одежды ничего не было, но благодаря длинным медно-рыжим волосам выглядела она не так шокирующе, как Аня, стрижка которой не прикрывала даже затылок.

– Всё лучше, чем разглядывать твой целлюлит! – парировала Аня и швырнула в подружку спонжиком из пудреницы. Тот, однако, в цель не попал, ударился о прикрытую дверь. Из-за неё в ту же секунду высунулась улыбающаяся Лина и показала противнице язык.

– Ах так! – взвизгнула Аня и бросилась в атаку.

К счастью для Маши, «битва» состоялась в спальне, и она смогла спокойно закончить уборку.

А через пару дней Маша научилась не обращать на это внимания.

По утрам после рабочей ночи, пока Татьяна подсчитывала зарплату, девчонки обязательно пили чай с молоком. Это был ритуал, без которого они спать не ложились.

Сначала умывались, переодевались, а потом садились за стол. Для утреннего чаепития были специальные чашки – белые, хрупкие, с золотым ободком – они напоминали Маше бутоны роз. И не столько пили, сколько болтали, обсуждая то, что случилось за ночь, заставляя Машу краснеть от некоторых очень подробных описаний.

Татьяна, закончив с деньгами, иногда заглядывала к ним, отвечала на вопросы, и давала советы, как лучше поступать в той или иной ситуации. Во всей этой простой вроде бы деятельности было столько нюансов, что Маша не уставала поражаться.

Выговорившись и, как будто бы навсегда закрыв для себя прожитый день, они спокойно укладывались спать, как раз к тому времени, когда весь остальной дом отправлялся на работу.

Как-то во время посиделок Маша осторожно спросила у девчонок про учёбу, пытаясь понять, можно ли это совмещать. На что Аня только слегка приподняла брови, а Лина, улыбаясь, ответила, что они лодыри и «заушницы».

– Кто тут лодыри? – Немедленно ощетинилась Татьяна и отложила телефон. До этого момента она сидела на подоконнике, листала странички в интернете и вроде бы не обращала внимания на разговоры. – Вы у меня умницы и труженицы. Разве могут лентяйки отрабатывать по одиннадцать часов за смену?

Услышав такое заявление, Лина выразительно подняла глаза к небу.

– Маш, не обращай на неё внимания, – просила она, – у Танюхи всё сводится только к одному, как будто никакой другой жизни не существует.

– Существует, – не согласилась Татьяна, – только нищие никому не нужны. Нигде вы столько не заработаете – сколько здесь. – И снова уставилась в телефон.

– Лет через пять, когда мы будем выглядеть, как потасканные шлюхи, ты сама нас попрёшь, – неожиданно вмешалась Аня.

Глаза у Ани были светло-голубые, большие и злые. Всегда. Даже, когда она чему-то радовалась. Теперь же эта злость сделалась и вовсе лютой. Поскольку из-за кухонной тесноты Аня сидела совсем рядом с Татьяной боком к Маше и Лине, то некоторое время они были свидетелями маленькой дуэли. Обе дуэлянтки улыбались, но несколько секунд напряжение ощущалось нешуточное. Но пронять Татьяну было невозможно – в отношении работы у неё всегда и на всё был ответ.

– Если вы бухать не начнёте и будете за собой следить, проработаете больше, – без тени сомнения заявила он, – а если не будете идиотками, то не будете тратить деньги на всякую хрень. Скопите и купите себе по квартире, дипломы получите, никто не будет проверять заочно вы и учились или нет, и мужиков нормальных найдёте.

– Ты-то много себе нашла? – проворчала Аня и снова взялась за кружку.

– Ты не забывай, что у меня два камня на шее. – Татьяна провела ребром ладони по горлу. – Но есть у меня пара человек, что всегда денег даст…

Договорить она не успела, потому что Лина и Аня дружно расхохотались. Таня посмотрела на ту на другую, на недоумевающую Машу, и тоже засмеялась.

– Запомни, Машка, как мужиков проверять надо. Если попросила денег, и он не дал, значит, посылай. Тебе такой не нужен, пусть катится! – поразила она Машу ещё одной премудростью. – А теперь всем спать! Быстро! – приказала она, и первой вышла из кухни.

Каждый вечер в пустой квартире превращался в испытание. Серебристое мерцание уличных огней закрадывалось в комнаты, набрасывало покрывало таинственности на окружающие вещи, приносило воспоминания. Чтобы спрятаться от них, Маша, оставаясь одна, закрывалась в спальне в полной темноте, закрывала голову подушкой и заставляла себя глубоко дышать. Если не помогало, грызла кончик одеяла, ожидая, когда рыдания – без слёз – больше похожие на припадок, прекратятся.

В холодильнике хранилось множество початых бутылок с водкой. Это вызывало изумление хотя бы потому, что Татьяна категорически запрещала девчонкам пить любой алкоголь дома.

– Зачем Тане так много водки? – мимоходом поинтересовалась она у Лины, когда та искала в холодильнике маску для лица.

– Это не её. Анькина! Та со всех заказов таскает. Привычка у неё такая после работы официанткой осталась. – Пожала Лина плечами. – Мы водкой лицо протираем, вместо лосьона. Можешь пользоваться.

Нашла баночку и ушла в ванную, оставив Машу переваривать информацию.

Очищать лицо водкой Маша не решилась, но когда в одну из ночей сделалось совсем невмоготу, налила себе полный стакан и выпила залпом, зажимая нос, чтобы не вырвало.

Не вырвало. Но почему-то сработало совсем не так, как ожидала. Ледяной поток подхватил и бросил в пучину воспоминаний, которых она всячески старалась избежать.

Посыпанные красным песком дорожки, по которым чинно разгуливают мамашки с колясками, кусты, укутанные первой нежной, как поцелуй ребенка, зеленью, стволы деревьев красуются побелкой. Лёгкий тёплый ветер ласкает кожу, погружая в полусонное состояние, когда ты уже проснулся, но ещё валяешься в кровати, ожидая от предстоящего дня только приятных сюрпризов.

Маша устроилась на скамейке, а Костик развалился прямо на траве возле её ног, подложив под голову её сумочку и свёрнутую ветровку. Болтали ни о чём, вдыхая горько-сладкий аромат черёмухи. Лёгким шлейфом он вплетался в разговоры, заставляя привычные слова обретать новые смыслы.

– Что там такое в твоей сумке? – ворчал Костя, ворочаясь из стороны в сторону и делая вид, что ему неудобно. – Ты что, хочешь шею мне сломать?

– Только об этом и мечтаю, – радостно подхватила Маша привычную игру.

– Жестокосердная! – притворно обиделся он и принялся трясти сумочку, делая вид, что взбивает её, как подушку.

– Хватит прикалываться! Ничего там нет. Маша не выдержала издевательств над сумкой.

– Нет? Мне правда в шею что-то врезается. Проверь! – Костя сел и протянул ей сумочку.

Пришлось открывать. Когда Маша увидела, что мешало Костику, на миг замерла, слушая, как забухало сердце, не в силах поверить. Ждала этого момента, но позже, после получения им диплома. Сверху на косметичке лежал ярко-зелёный небольшой футляр в форме сердечка. Внутри кольцо с изумрудом.

– Ничего себе! – нарочито громко завопил Костик. – Говорила, что ничего нет, а сама! Дай посмотреть! – выхватил он кольцо и немедленно натянул на мизинец.

– Отдай! – попыталась забрать она, но он быстро убрал руки за спину.

– Ты что, не мне купила? – в притворном ужасе, продолжил он ломать комедию.

Маше оставалось только смеяться, ожидая, когда друг наиграется.

– Я вообще его не покупала.

– А откуда оно взялось? – вытаращил глаза Костик. – Красивое, – констатировал он, любуясь на собственную кисть.

– Отдай! – Маша пробовала держаться серьёзно, но Костик так забавно кривлялся, что у неё не получалось.

– Ты же говоришь, что ты его не покупала? Значит, оно не твоё. Я его себе возьму. Мне идёт? – помахал он рукой у неё перед лицом.

– Не знаю, – притворно надулась Маша и демонстративно уселась к нему спиной.

– Ну что, обиделась? – Костик дёрнул её за косу. – Я пошутил.

Маша, не поворачиваясь, перекинула косу на грудь, и снова стала делать вид, что наблюдает за катающимися на роликах подростками.

– Маш. Маша. Ну, перестань дуться! – позвал он.

Голос мягкий, как шелковый платок. Пришлось сдерживаться, чтобы не сдаться слишком быстро.

Маша скинула туфли, подтянула ноги к груди и обхватила их руками.

– Упрямица! – шепнул он в самое ухо.

По коже пробежал холодок. Не успела Маша прийти в себя от этого будоражащего чувства, как на неё обрушились новые. Костя стащил её со скамейки в дурманящие объятия травы и придавил собственным весом.

На несколько секунд мир сосредоточился в блеске смеющихся глаз, в ощущении тепла, идущего от тела, в губах, которые оказались так близко. Сердце застучало как сумасшедшее, отзываясь на «барабанную дробь» рядом. Время прекратило отсчитывать секунды, подхватило их и потащило за собой высоко-высоко, так что закружилась голова.

Неожиданно Костя скатился с неё. Рухнув с небес на землю, Маша обнаружила на пальце кольцо. Некоторое время лежали молча, глядя на плывущие облака.

– Я поговорил с пастором. В следующее воскресенье он огласит нашу помолвку.

Нужно было бы радоваться, а Маше хотелось плакать, как будто у неё отобрали что-то важное. Она так много раз представляла себе этот момент, и в мечтах это выглядело иначе. Думала, что станет самой счастливой на земле, а вместо этого от слёз перехватило горло. Заставила себя спросить.

– А родители?

– Мои? Они только за. Радуются, что мы продержались так долго. На следующий год поженимся.

– Хорошо, – выдавила из себя Маша.

Наконец, почувствовав неладное, Костик оторвался от созерцания небес и повернулся к ней.

– Ты что, плачешь? – в его голосе звучало такое неподдельное изумление, что Маше стало смешно.

– Это от радости, – хихикнула она, не отрываясь от изучения формы облаков.

Но, к счастью, он не поверил.

– Что не так? – поинтересовался он, усадив её рядом с собой.

Маша покраснела и попыталась отвернуться, но он не позволил, придержал пальцами её подбородок и заглянул в глаза, пытаясь найти ответ. Ей захотелось спрятаться, и она опустила веки.

– Скажи мне, – потребовал он.

– Я думала, ты меня поцелуешь, – еле слышно прошептала она, одновременно сгорая от стыда и надежды.

Он сразу же отпустил её, и Маша чуть не упала, потому что спиной опиралась на его руку. Наступила её очередь волноваться, настолько расстроенным и даже потерянным он сейчас выглядел.

Сидел прямо и смотрел уже не в небо, а куда-то внутрь себя, и видел там что-то настолько нехорошее, что Маша поняла – необходимо спасать!

Уселась к нему на коленки, заставила его обнять себя и принялась ластиться словно котенок, чувствуя, как оживают негнущиеся руки.

– Я знаю, что тебя мучает, – заявила она спустя некоторое время, когда он пришёл в себя и заставил её отстраниться, – но того, что было там, в лагере, больше не будет. Я тебе клянусь! – горячо пообещала она и легонько прикоснулась губами к его губам.

Костик на поцелуй не ответил, но во взгляде появилась надежда, смешанная с сомнением.

– Если бы я мог быть так уверен… – пробормотал он, легонько целуя её пальцы, слегка задержавшись на том, на котором весело искрилось кольцо, – ты сможешь подождать ещё год?

– Конечно. А то вдруг ты не сдашь госы, и тебя на второй год оставят, – рассмеялась она, – я тебе обещаю – я буду примерной девочкой.

Разочарование пришлось проглотить, но заплатить желаниями за спокойствие любимого казалось естественным.

– Господи, какая же я была идиотка! – прошептала Маша, поправила колечко на пальце, и снова уставилась на маслянистую поверхность воды, что сочилась между камней – та недовольно булькнула, будто соглашаясь.

Через несколько минут до неё дошло, что она не в квартире. Долго испуганно озиралась по сторонам, пытаясь понять, где находится. Картинка не складывалась. Буквально только что она стояла на кухне и пыталась отдышаться после выпитой водки, и вот она уже на улице, да ещё в Таниных джинсах, стоит на высоком арочном мостике и, опираясь на чугунные перила, смотрит вниз.

– Пить мне нельзя! – объявила она во весь голос темноте, что слоилась вокруг, растекаясь в стороны у фонарей. Маша выдохнула пару раз, останавливая близкие слёзы.

– Дура! Овца и дура! Сама во всём виновата, – обличила она сама себя.

Подумала немного, вставила ноги в завитушки, подтянулась и уселась спиной к воде. Представила себе, как летит вниз, и на душе сделалось так легко, как не было уже давным-давно. Почудилось, что речной воздух пахнет не рыбой и водорослями, а свободой.

Отпустила руки и распахнула их, открывая себя небу, и рассмеялась. Смотрела в небо, а видела саму себя, как в зеркале, которое давно не протирали от пыли.

Такой свободной, счастливой и уверенной она помнила себя в школе, до окончания девятого класса. Успела разглядеть, как теряет равновесие и бесконечно долго падает вниз, как мелкими брызгами рассыпаются осколки непрожитых дней…

Любовалась воображаемыми картинками, пока среди них не мелькнуло рассерженное лицо Татьяны, взбешённой из-за потерянных джинсов. Мозг зацепился за видение и отдал команду телу.

Спрыгнув на мост, Маша ещё некоторое время стояла, вспоминая ощущение абсолютного счастья во время воображаемого падения, потом развернулась и пошла в направлении дома, тихонько насвистывая, неизвестно где подхваченную, мелодию.

Раз в три дня дверь распахивалась, пропуская в глубины девичьего царства, полного ароматов косметики, духов, лосьонов, гелей для душа – нотку уличной свежести. Выражалось это запахом мужского парфюма и появлением того, кто наблюдал за ними с «прохладным» интересом взрослого, следящего за вознёй детей в песочнице.

Он занимал диван в общей комнате, доставал ноутбук, наушники, они напоминали Маше уши Чебурашки, и наблюдал за ними, как будто делая пометки в невидимой записной книжке. Иногда уезжал с девчонками, но большую часть времени сидел и смотрел фильмы.

Украдкой поглядывая на него, Маша ломала голову, пытаясь понять, что привело его сюда – в перевёрнутый мир. Мир, который как зеркало отражал окружающую реальность, но при этом подчинялся собственным законам.

Однажды, проходя мимо, бросила в его сторону короткий взгляд и встретилась глазами. Он молча пододвинулся и похлопал место на диване рядом с собой. Не веря увиденному, Маша замерла, пытаясь сообразить, что ему нужно.

– Иди кино смотреть. Комедию, – позвал он, скинув наушники. – Или ты спать хочешь?

– Не очень, – пролепетала Маша, смущаясь.

– Вот и хорошо. Вдвоём будет веселее. Вадик, – протянул он руку.

– Маша.

Ладони у него были холодные и удивительно мягкие на ощупь, как у ребенка.

– Какая у тебя нежная кожа! – невольно выпалила она.

– Ага. Девчонки мне завидуют, – рассмеялся Вадик. – Подари себе каплю нежности, купи «Бархатные ручки»! – тоном заправского рекламщика продекламировал он, и оба расхохотались.

С этого времени рядом с ним она чувствовала себя совершенно свободно.

Всё шло тихо и безмятежно, пока Татьяна не застукала их вдвоём. По непонятной для Маши причине она прямо таки взбесилась.

Перед этим несколько дней подряд у неё болела голова, не очень сильно, но к приезду Вадика она чувствовала себя мало того, что измученной, но и уже почти больной.

В сумочке отыскалась таблетка парацетамола, которую она с трудом проглотила и присела за стол на кухне, положив голову на скрещенные руки. Ключей от квартиры у него не было, а в её обязанности входило впускать и выпускать тех, кто приходил на работу. Поэтому вместо того, чтобы завернуться в одеяло и забиться в самый тёмный угол кровати, она ждала.

И выглядела она примерно так же, как себя и чувствовала. Как только дверь распахнулась, Вадик с ходу спросил:

– С тобой что?

– Голова болит, – пожаловалась она не в силах делать вид, что всё в порядке. И непроизвольно отшатнулась, когда он попробовал пощупать ей лоб.

– Ты что? – спросил он, испуганно, и уставился на неё.

Глаза у него были «синющщие» – только так и могла Маша описать для себя цвет этих непередаваемых в своей яркости глаз. И синева их отличалась от цвета глаз Лины, тоже синих, но… Если у той синева была, как небо упившееся водой и синеющее прямо на глазах, то глаза Вадика были чисты, прозрачны и – невообразимо, яростно, всепроникающе лазурны.

Маша и сама не поняла, что с ней, а уж объяснить…

Не будешь же рассказывать человеку, который добровольно скрашивает твоё безрадостное существование, что из-за постоянного ожидания катастрофы, ты начинаешь бояться даже и собственной тени, а уж тем более прикосновения.

Поэтому она промолчала. Но Вадик и сам догадался.

– Не бойся, – говорил он медленно с расстановкой, – я тебе ничего плохого не сделаю. Хочу проверить есть или нет температура. Ведь в этом проклятом доме градусника не найдётся.

Заслушавшись, она позволила не только пощупать лоб, но и отвести себя на диван и усадить.

– Ты же слышала, что про меня говорят девчонки? Ну, или это убожище-Ванятка? – продолжал он, заставив Машу окончательно растеряться.

Девчонки обсуждали всех и вся, а уж Вадика, так после каждой его смены. Главным образом, их интересовало гей он или не гей. Татьяна, однозначно, утверждала, что гей, девчонки же упирали на то, что ездит он на заказы к женщинам. Но Татьяна упрямо доказывала, что это не имеет значения. Поэтому вопрос этот разрешить не получалось, спросить его напрямую никто не решался, даже Татьяна. А тут он заявлял чуть ли не в открытую…

– Так что успокойся. Расслабься. У тебя голова болит только из-за перенапряжения. Мышцы вот тут и вот тут, – он усадил её спиной к себе и легко погладил плечи и шею, – перенапряжены. Нужен небольшой массаж. Совсем чуть-чуть. Не бойся. Больно не будет. Только волосы я распущу.

Они распустил туго стянутую в пучок косу, и прошёлся подушечками пальцев вдоль позвоночника.

– Сейчас полегчает, – пообещал он.

И правда боль, засевшая в виске раскалённой спицей, уходила, как будто он её вытащил. Маша не заметила, как уснула. В том же положении, что и сидела.

Поэтому первое, что она увидела, открыв глаза, тонкие почти незаметные шрамы на правом запястье. Голова её лежала на его плече, слегка придавленная его подбородком, чтобы не упала, и не болела, совсем. Чувствовала она себя так, как будто проспала трое суток.

Верный себе Вадик смотрел кино на телефоне. А она лежала прижатая спиной к его груди, зафиксированная его ногами, и удивлялась про себя тому, что этой её совсем не тревожит. Мало того – шевелиться было лениво и хотелось спать дальше. И она почти уснула, но тут заскрежетала входная дверь и в комнату ворвалась Татьяна.

– Чем это вы тут занимаетесь? – недобро прищурившись, поинтересовалась «злая лисичка».

Татьянино настроение иногда очень быстро менялось. Вот только она улыбалась – миг! – и она уже совсем другая, как будто кто-то сменил маску. Маша про себя придумывала название каждой личине. Сейчас начальство демонстрировало гнев.

Маша испугалась и хотела вырваться, но Вадик не позволил. Только потом, когда они уже ушли, она сообразила почему. Шарахнуться на глазах у Татьяны друг от друга было равносильно признанию вины.

– Кино смотрим, – ответила Маша, хотя и понимала, что провоцирует.

– Кино, значит, смотрите? – нарочито спокойным голосом повторила Татьяна. – А работать, кто будет?! – Вдруг бешено заорала она. – Я для чего вас идиотов кормлю? Чтобы вы диваны продавливали? – продолжила она вопить.

– Я всё сделала, – прервала её Маша, хотя внутри всё онемело от страха.

Но после случая на мосту, растерянность и тревога, которые не давали дышать и заставляли шарахаться от каждого резкого слова, отпустили.

Теперь она знала, что она предпримет, если вдруг станет совсем плохо, и успокоилась.

– Я не о тебе. Я об этом малахольном! Является сюда работать, а сам штаны протирает!..

– Есть куда ехать? Поехали. А орать будешь на Ванечку, – спокойно прервал тираду Вадик.

– А для чего я, думаешь, притащилась?! – продолжила кипятиться Татьяна. – На вас посмотреть?

– Откуда мне знать, зачем ты явилась? Могла бы, позвонить, – бросил он, одеваясь.

Вышел и почти уже скрылся, когда Таня придумала ответ

– Тебя не спросила, что мне делать! – закричала она ему вслед, ни мало не смущаясь тем, что время позднее, и тем, что соседи давно уже спят. – Ты глазки ему не строй! – перекинулась она на Машу. – Он такой же нищеброд, как и ты. Иначе ему не пришлось бы таким способом деньги зарабатывать. Чтобы я вас вместе больше не видела! – приказала она и изо всех сил хлопнула на прощанье дверью.

Маша осталась одна в пустой квартире переваривать полученную информацию.

Татьянина выходка никак не повлияла на их отношения, просто добавила ещё несколько штрихов в панораму отражённого мира, где самые простые, привычные вещи порой обретали зловещий смысл. Картина получалась тревожной и безрадостной, как залитое весенней бурой жижей болото.

После вечера на мосту Маша решила обращать внимание только на светлые моменты, такие как общение с Вадиком или совместные посиделки за чаем, когда девчонки приходили в хорошем расположении духа. Но за каждой капелькой мёда следовала бочка дёгтя, и принимать её приходилось, вымученно улыбаясь и делая вид, что ничего приятнее на свете быть не может.

Как в тот день, когда она поняла, что спокойного существования на должности диспетчера для неё не будет.

Радостные девчонки выпорхнули из спальни наряженные, будто собрались на бал. Лина в длинном до пола бежевом платье, по которому пряди огненно-рыжих волос растекались подобно потокам раскалённого металла. Аня в платье цвета сока граната, с асимметричным покроем, он повторял линии ультрамодной короткой стрижки. Несколько ярко-красных прядей, алая помада и туфли на высоченных, блестящих оттенком вишни каблуках, дополняли сногсшибательный образ.

Даже Лариса в чёрном комбинезоне, с очень смелым вырезом на груди, чудесно постройнела и похорошела. Татьяне пришлось проявить волю и надавить на неё, чтобы заставить сменить привычные тряпки. Без слёз не обошлось, но, любуясь на себя в зеркало, Лариса явно не сожалела о том, что согласилась на превращение.

Татьяна помогла ей завить волосы крупными локонами и разрешила перехватить их серебристой лентой, которая очень выгодно подчёркивала переливы волос цвета чёрного дерева, а из украшений позволила только одну толстую серебряную цепь с большим аметистом в качестве подвески.

Девчонки ехали на вечеринку с важными клиентами, поэтому Рыжей пришлось изрядно побегать, чтобы помочь им собраться. Глядя на них, красующихся перед зеркалом, вдыхая ароматы дорогих духов, Маша почувствовала лёгкий укол зависти. В домашних трениках и мужской рубашке, она казалась себе замарашкой рядом с принцессами.

Увидев её лицо, Татьяна лукаво ей подмигнула.

– Ничего, заработаешь деньжат, купим тебе наряд ещё лучше. Потерпи немного. Клиент уже есть, осталось уладить формальности.

Ошарашенная новостью, Маша застыла подобно жене Лота, слушая беспорядочное трепыхание собственного сердца, оно заглушило звуки удаляющегося смеха и стук каблуков. Девчонки ушли – дверь за ними закрыл Вадик.

– Ты что, балда, зависла? – улыбаясь, крикнул он ей прямо в ухо. – Пойдём киношку смотреть, – глянул на неё и осёкся.

Объяснять ничего не пришлось. Сам догадался. Вздохнул, увёл на диван, налил чаю с молоком и заставил выпить. Долго сидели молча, она пыталась сосредоточиться на фильме, он играл её косой, приобняв за плечи, водил кончиком по рукам.

– Боишься? – наконец, спросил он.

Маша почувствовала, как нервический холодок электрическим разрядом пробежался по коже.

– А ты не боялся бы? – резко бросила она, вывернулась из-под его руки и отстранилась. И сразу же пожалела. Что-то было в нём такое, что заставляло её переживать о том, как он отреагирует. В бледном, истощённом лице ей мерещился внутренний надлом, принуждая сдерживаться.

– Прости, – пристыженно пробормотала она, забиваясь в дальний угол дивана и подтягивая колени к груди.

– Это ты прости, – еле слышно ответил он.

Держался он спокойно, только слегка дрогнули пальцы, и он как будто стал ещё бледнее, чем обычно.

Маша пыталась придумать что-то, что помогло бы сгладить неловкость, но слов не находилось. Так и сидели, не решаясь заговорить, думая каждый о своём, глядя, как на экране мелькают картинки из чужой жизни.

Когда фильм закончился, она поднялась с дивана, сделав вид, что хочет спать, но Вадик поймал её за руку и не позволил ей улизнуть.

– Надо поговорить, – объявил он, ухватил её вторую руку, развернул лицом к себе и попытался заглянуть в глаза. Снизу вверх, потому что остался сидеть. Маша же упорно разглядывала носки собственных тапочек, тех самых – с собачками, что он подарил ей.

– У меня есть предложение. Давай я заплачу Тане, и тебе не нужно будет в этом участвовать. Или просто отдам тебе деньги, но тогда тебе придётся незаметно исчезнуть. Таня… попсихует немного, потом успокоится – у неё есть ещё одна девчонка… Никто и не узнает, почему ты передумала…

Говорить он начал бодро, но постепенно сник и начал запинаться. У Маши было такое чувство, как бывает после праздника, когда просыпаешься в собственной постели и видишь рядом незнакомого человека.

– Ты шутишь? – ляпнула она первое, что пришло в голову.

Ответ угадала интуитивно, но не смогла поверить.

– Я хочу помочь, – попытался убедить её Вадик.

– Зачем? Я не нуждаюсь в помощи! – ощетинилась она.

– Неправда! – мягко, но решительно опроверг её утверждение Вадик. – Если бы это было так, тебя бы здесь не было. Кто-то тебя обидел…

– В любом случае тебя это не касается! – рявкнула она, сама удивляясь собственной злости. Вырвала руки из его пальцев, бросилась в спальню так, как будто он пытался её перехватить, захлопнула за собой дверь. И ещё долго стояла, подпирая её собственной спиной, пытаясь понять, что же это было.

«Почему?» – стоя на коленях, Маша пыталась достучаться до неба.

Всю неделю задавала один и тот же вопрос, но не слышала ответа. Возможно, потому что шесть дней заключения в бетонной коробке: без еды и сна, зародили сомнение в существовании небес.

Мир исчез, осталась только небольшая комнатка, обитая бежевым кожзаменителем, без мебели, без окон. Колючий серый ковролин на полу – сделался орудием пытки. По нему не разрешали ходить, только ползать на коленях. И ни капли свежего воздуха – только смрад немытого, измученного тела. И святоши.

Разговоры о божьей любви остались позади. Стоило Маше нарушить правила, и её признали виновной.

Старшие сёстры приходили и говорили, говорили, говорили: о грехе, вине и наказании, не желая слушать её оправдания.

Искушение.

За неделю Маша очень много о нём узнала. И о себе. О том, что дьявол управляет ею, подвергая искушению других. О том, что нет страшнее греха, чем стать соблазном.

И каждый день они молились за неё, эти женщины, что желали спасти её бессмертную душу, но лица у них были каменные. Уходили довольные – счастливые победой над дьяволом.

Выяснилось, что, проведя год в общине, она неправильно понимала многие вещи. Всё давалось легко, играючи. Рядом постоянно находился Костик, и во всём старался помочь. Жизнь казалась лёгкой и прекрасной.

А сейчас ей внушали, что они солдаты, призванные на войну против дьявола. Мир оказался полон зла. А она сама превратилась в сосуд, который сатана использует в своих целях, чтобы сбивать братьев с пути истинного.

Маша пыталась спорить, но её не слушали. От неё требовали покаяния и полного признания вины – в блуде и даже злонамеренном совращении. А она сопротивлялась. Но ослабев к концу недели от голода, начала сомневаться в том, что правильно, а что нет.

Наставницы читали ей Библию, сыпали цитатами, объясняли, увещевали, требовали. Сменяя друг друга на посту, не давали ей спать, заставляя молиться и просить о покаянии.

Она молилась, но только для того, чтобы найти ответ на вопрос: почему? Почему они так жестоки и так сурово осуждают её за ошибку?

Помимо голода и отвращения к самой себе, терзал страх. Не за себя – за Костика. Представляя его в такой же ситуации, она чувствовала ярость, и готова была броситься на тюремщиц, вырвать ключ от темницы из их рук и идти спасать любимого. Только осознание, что таким образом сделает ещё хуже, заставляло сдерживаться.

На седьмой день пришла жена пастора. И не одна, а с двумя дьяконицами, которые громко молились в сторонке, пока они беседовали. Точнее, не беседовали. Говорила Ольга Николаевна, а Маша молчала, время от времени кивком головы подтверждая, что слушает.

От бессонницы происходящее казалось нереальным. Комната плыла перед глазами. Крест на стене из коричневого дерева сделался зловеще-мрачным. По углам зашевелились тени, как будто вдруг обрели волю, и тянулись к ней, желая утащить за собой во мрак.

Сёстры подошли к ней и подняли её обессиленную с пола – она сначала обрадовалась, думая, что испытанию пришел конец. Но они принялись снимать с неё одежду, Маша попыталась сопротивляться. Ничего не вышло. Когда с неё, брыкающейся и пинающейся, стащили джинсы, она закричала. Уже не надеясь прекратить бред, в котором оказалась, а просто от отчаяния.

Дверь открылась: на секунду у неё возникла надежда, и тут же угасла, стоило ей столкнуться взглядом с холодными «рыбьими» глазами проповедника Алексея.

Он молча изучал её нагую, и не было никого, кто мог бы её защитить. Сестры натянули на неё, похожий на дождевик, балахон серого цвета. И тогда по знаку проповедника в молельню вошло пятеро дьяконов во главе с пастором.

Глядя на их торжественные лица, Маша вспомнила много раз слышанные россказни про секты и по-настоящему испугалась. Страх придал сил – она смогла отшвырнуть цепляющихся за неё женщин и рванулась к двери.

Расчётливо подставленная подножка, остановила бег, обрушив Машу на пол. Её сразу же придавили, но она пыталась вырваться, обдирая руки и ноги, ползла к двери, уже не крича, а ревя как зверь, который ещё жив, но хищники уже раздирают его плоть.

В какой-то момент бешеной борьбы сознание отключилось, оставив извивающееся тело биться под напором десяти пар рук. Потеряв сознание, Маша увидела происходящее со стороны.

«Они же молятся», – с удивлением поняла она. И действительно, первые люди общины молились, удерживая бьющееся в конвульсиях тело. Когда она поняла, что происходит, судороги начали постепенно затихать, братья и сёстры расслабились, а молитва обрела более спокойное течение.

Вспомнив слышанные раньше разговоры, догадалась, что видит обряд изгнания бесов. Это её удивило, потому что она не понимала зачем. Ведь она считала себя абсолютно нормальной и то, что случилось с ними в лагере, по её мнению, было совершенно естественным.

Всех, кроме проповедника, окутывало облако похожее на белое пламя, – над ним свечение слоилось и обретало множество оттенков. Маша видела его, как будто припорошенным невидимой глазу пылью – это удивило, но разбираться не хотелось.

Не зная, чем заняться пока они молятся, прошлась по молельне и осторожно выглянула за двери.

В пустом холле возле лестницы на первый этаж на единственном стуле сидел бледный как смерть и сильно похудевший за эти дни Костик. Маша неведомым образом угадала, что его наказание за их проступок не было столь же суровым, как у неё, если не считать пыткой того, что он сейчас слышал.

Стоило ей посмотреть на него, он сразу же поднял опущенную голову – ей показалось, что увидел её. Как только они встретились глазами, мгла подхватила Машу, и она снова вернулась в тело.

Открыла глаза, и почувствовала, как её отпускают, настороженно наблюдая, но на лицах уже проступали слабые тени улыбок. Маша лежала спокойно, не двигаясь, ощущая странную лёгкость во всём теле, как будто действительно избавилась от чего-то. Подумав немного поняла – прежнее радостное восприятие всего происходящего в общине больше не вернётся.

Мужчины вышли из помещения, а сёстры стянули с неё промокший от пота балахон и обрядили в другой, теперь уже красный. Маша поняла, что обряд ещё не закончился. Наученная горьким опытом, чтобы не спровоцировать ещё одну вспышку экзорцизма, молча подчинялась.

Сёстры в таких же нарядах как у неё вывели её в холл, где со свечами в руках стояли и молились братья. По своеобразному световому коридору Машу провели в душевую, где она чуть было всё не испортила, когда жена пастора начала разрезать её балахон.

Она чуть не дёрнулась, чтобы удержать расходящуюся ткань, но взгляд проповедника остановил её. Он стоял ближе всех, и у него единственного из братьев глаза остались открытыми. Женщины, занятые обрядом, этого не замечали. Каждым миллиметром кожи она ощущала его взгляд, от которого не могло отмыть никакое мыло.

Она смотрела прямо ему в глаза, стараясь показать, как его презирает. Оба понимали, что сейчас она бессильна, поэтому он насмешливо улыбался, а она старалась казаться спокойной.

Как назло, мыли долго, распевая псалмы. Затем одели в белую, похожую на крестильную рубашку, и отвели в небольшую комнатку, где, кроме узкого дивана и распятия на стене, ничего не было.

Костик, несмотря на возмущённое шипение сестёр, быстро шагнул к ней, кончиками пальцев придержал за плечи и, глядя в глаза, беззвучно прошептал: «Прости».

После этого ей, наконец-то, позволили остаться одной.

Татьяна разбудила её чуть ли не на рассвете. Розоватый солнечный свет ещё блуждал в утренней дымке, а ей уже пришлось вставать.

– Быстро приводи себя в порядок! – услышала Маша порядком взвинченный голос, и на подушку шлёпнулась её вещи. Не понимая, к чему такая спешка, Маша побрела в ванную, по пути отметив, что девчонок ещё нет дома, и в коридоре наткнулась на незнакомого молодого мужчину.

Он стоял, одной рукой опираясь на стену чуть выше старого зеркала, висящего возле входа, другой методично отталкивая от себя внутреннюю дверь, которая раскачивалась туда-сюда. Увидев Машу, улыбнулся, как старой знакомой.

К тому, что в квартире постоянно появляются какие-то незнакомцы, Маша уже привыкла, но улыбка слегка озадачила её. Потому что это выглядело так, как будто он растянул лицо, полностью меняя его выражение, и слегка прижал уши. Маше эта манера гостя показалась забавной, поэтому она улыбнулась в ответ.

– Чего ты лыбишься?! – накинулась на неё раздражённая Татьяна, – одевайся быстрее, не видишь, нас человек ждёт!

Полноценной ругани не получилось, потому что «человек» неожиданно вмешался.

– Не дёргай девушку! – приказал он низким «сочным» голосом.

И что ещё более неожиданно, Татьяна сразу же взяла себя в руки. Радуясь неизвестно чему, Маша пошла одеваться. Натягивая одежду, гадала, кто этот таинственный незнакомец, которого Рыжая так беспрекословно слушается, и может ли он петь или нет?

Внизу их ждал подавляющий своей величиной чёрный автомобиль. Мужчина помог им усесться.

– Куда едем? – поинтересовалась Маша, пока он обходил машину, чтобы сесть за руль.

– В больницу. Заказчик хочет, чтобы тебя осмотрел гинеколог и подтвердил, что ты действительно девственница. Если всё нормально, Андрюха, – кивнула в сторону водителя Татьяна, – заберёт тебя и отвезёт к клиенту. Если нет, сегодня же вечером поедешь долги отрабатывать.

– Какие долги? – удивилась Маша.

– Как какие? – заулыбалась Татьяна, просияв лицом, как будто сообщая о чём-то очень приятном. – Нужно же тебя наказать за обман. Отработаешь пятёрку евро, которую я сегодня не получу, и будешь свободна.

– Понятно, – бросила в сторону Маша и уставилась на дорогу. Пожив с девчонками и послушав их разговоры, чего-то подобного она ожидала.

Противный, клейкий страх вцепился в колени, добрался до сердца, заставил его сначала замереть, а потом рвануть спринтером, заполнил мысли. Несколько секунд Маша всерьёз обдумывала – выпрыгнуть из машины или нет? Остановил ещё больший ужас. Воображение нарисовало картинку – окровавленное тело на асфальте, изломанное, никому не нужное.

Вспомнила лицо подруги, в тот день, когда пришла к ней за помощью. Затем лица квартирных хозяев. Все эти дни старательно гнала от себя воспоминания, а сейчас захотелось снова оказаться там и плюнуть в лицо гонителям.

Мысленно вернулась на мост, прокрутила в памяти момент, когда обещала себе не сдохнуть наперекор друзьям, что избавились от неё так же легко, как от старой половой тряпки. Стало легче – не на много, но всё же.

Больницей оказалось двухэтажное бело-синее здание, окружённое садом. Маша насчитала семьдесят шагов от парковки до входа – каждый вонзался в сердце ледяным уколом, словно она получила от злой ведьмы такое же проклятие, как и Русалочка. Внутри, как в обычном стационаре, пахло хлоркой, лекарствами и непривычной свежестью.

Но больше всего Машу поразил огромный стеклянный купол. Благодаря ему свет падал вертикально сверху вниз, придавая помещению некоторое сходство с храмом. Улыбчивая молодая девушка оформила ей документы и проводила в кабинет гинеколога.

«Потерпеть, – уговаривала Маша сама себя, – сначала гинеколог, потом… Рано или поздно всё закончится. Нужно потерпеть».

От волнения в кабинете ничего не разглядела, всё сливалось в бело-синие пятна. Пока раздевалась и поднималась на кресло, два раза чуть не упала.

– Осторожнее, – докторша подала ей руку и помогла забраться. Маша уставилась в белый глянцевый потолок и поспешно отвела глаза, потому что при ярком свете в нём отчётливо отражалось происходящее.

– Какая у вас интересная родинка, – радостно сообщила ей врач. У Маши вспыхнули шея и уши. На каждом осмотре у гинеколога происходило одно и то же – из-за родинки в неподходящем месте. Но она никак не могла привыкнуть.

– Все ваши мужчины будут от неё в восторге, – пообещала доктор, вогнав Машу в лёгкий ступор, одновременно совершая манипуляции с пробирками.

– Почему? – заставила себя спросить Маша.

Так она пыталась сделать вид, что разговор её нисколько не смущает.

– Это очень необычно – родинка на большой половой губе, да ещё большая. Я, например, впервые такое чудо вижу. Хорошо, что она не выступает, иначе это могло бы быть опасно.

– Действительно, необычно. Жаль только – не похвастаешься, – едко буркнула Маша, заставив медика рассмеяться.

– Если вы не против, я могу её сфотографировать, и переслать фото знакомому дерматологу. Она пишет научную работу, может быть, ей пригодится, и тогда вашу родинку увидит множество людей.

От изумления Маша на несколько секунд забыла, как дышать.

– Я против, – кое-как просипела она, на что доктор только понимающе улыбнулась и принялась строчить что-то в компьютере.

Когда она вышла из кабинета, её встретил Андрей.

– Где Таня? – испуганно спросила она.

– Она сейчас ещё одной девушкой занимается. Пойдём.

Маша остолбенела, представив, что вот прямо сейчас…

– Очнись! – Андрей помахал рукой перед её глазами. – В буфет пойдём, посидишь там, подождёшь, пока мы тут закончим.

Страх немного отпустил, но ненадолго. Маша сумела взять себя в руки и сделать заказ. Андрей сделал удивлённое лицо, когда она попросила к мороженому чай, но молча оплатил и ушёл, оставив наедине с собой.

В другое время Маша порадовалась бы сладостям, но сейчас есть не могла – ароматные разноцветные шарики таяли в вазочке. Мороженое смешивалось, образуя причудливые полосы, каждая из которых представлялась ей куском собственной жизни.

Первая светлая – ванильное мороженое, простое и понятное, будто её жизнь до столкновения с Костиком в парке. Тоскливая, одинокая, но не такая уж плохая, как теперь оказалось. Потом роскошно-розовая, пахнущая малиной полоса – после той встречи в парке. Притягательная, как влюбленность, в неё она погрузилась с головой, и жила, не замечая ничего вокруг. Дальше мерцающе-тёмная полоса шоколадного мороженого. Пугающе-мрачная, подобно ситуации, в которой она оказалась.

Снова мельтешили лица из прошлого – квартирные хозяева, подруга и её мама, Костик Хотелось вернуться и спросить: «Вы этого хотели?» – и посмотреть, как они будут юлить в поисках оправданий.

Но пути назад не было, а представить, что будет впереди, не получалось.

– Потерпи немного, скоро всё закончится, – шептала она мантру и пыталась думать о другом, но не получалось.

Так и твердила, пока не появился сияющий Андрей, держа в руках оранжевый файлик с бумажками.

– У тебя карта есть? – спросил он.

– Есть, но она в поликлинике осталась, – промямлила Маша, совершенно не понимая, для чего могла вдруг понадобиться её медицинская карта.

Услышав ответ, он рассмеялся – беззвучно, но до слёз.

– Банковская карта! Деньги тебе перевести. С Таней я уже рассчитался. Не будешь же ты наличку с собой таскать.

Маша покраснела.

– Есть, – делая вид, что ей всё равно, ответила она.

– Говори номер.

Несколько минут, и ей пришло сообщение из банка, что Чернецов Андрей Николаевич перевёл на её счёт триста пятьдесят тысяч рублей.

Некоторое время Маша сидела в машине одна. Андрей проводил её и снова ушёл, предварительно заблокировав двери.

Тревога ледяной лентой стянула сердце и затаилась. Маша чувствовала себя так, будто её окатили жидким азотом – тело онемело и потеряло чувствительность. Появился горьковатый запах, похожий на дух испорченного миндаля – позже она обозначила его для себя запахом страха.

С удивлением разглядывала мелкотрясущиеся колени – они зажили отдельной от мозга жизнью, который спокойно и равнодушно регистрировал сигналы из окружающего мира, никак на них не реагируя.

Андрей появился в сопровождении высокой пышнотелой девицы. Молочно-белая кожа и льняные волосы особенно выделялись на фоне тёмно-серого пальто. Маше достался удивлённый взгляд кукольно-голубых глаз.

– Нас будет трое? – игриво уточнила та, едва захлопнулись двери автомобиля.

– Нет. Можете не беспокоиться, у каждой из вас будет свой клиент. Мой начальник хочет сделать подарок деловому партнёру, – неохотно процедил Андрей, занятый выездом с парковки.

– Так это не ты!? – заохала девчонка.

«Тебе-то какая разница!» – неприязненно подумала Маша, задетая тем, что она так бурно реагирует на происходящее, тогда как она сама, испытывая те же эмоции, не может их выразить.

– В смысле – клиент? – уточнил Андрей. Маша увидела, что он внимательно рассматривает их в зеркало заднего вида, – не я. Не волнуйтесь, дядьки хорошие, да вы это и сами скоро увидите.

Водитель подвёз их к помпезному зданию, его Маша увидела мельком, потому что их сразу же провели внутрь – в глаза бросились отделанные розовым гранитом стены и колонны у входа. Пройдя по длинному, отделанному терракотовыми обоями коридору, они оказались в огромном пустынном помещении, посреди которого красовался большой овальный бассейн, выложенный белым мрамором. Справа и слева от них шёл ряд дверей с золотистыми ручками, за одной из них оказалась раздевалка, где в каждой кабинке лежали белоснежные простыни и полотенца.

– Так, красавицы, готовьтесь – раздевайтесь и ждите, когда появятся мужчины. Вы у нас на сутки, поэтому спешить некуда. Когда отпустят, я увезу вас домой. Будьте паиньками и улыбайтесь, дядьки обеспеченные, если будете себя нормально вести, могут и чаевых неплохо подкинуть. Поняли?

Девчонки дружно закивали, за что Андрей одарил их ещё одной растягивающейся улыбкой и исчез.

– Меня Алёна зовут, а тебя как? – обратилась к Маше белобрысая.

– Маша, – заставила себя ответить она, – растерянно наблюдая за товаркой.

Та держалась намного увереннее. Сняла мешковатое пальто, скинула обувь, развернув простынь, стянула с пышного тела узковатое платье. Вспомнив наставления Татьяны, которая советовала первое время на заявках делать то же, что и другие девчонки, Маша начала раздеваться.

– Слушай, бельё снимать или не надо?

– Не знаю, – пожала плечами Маша. – Жарко. Наверное, лучше снять.

Стесняясь друг друга, отвернулись и расстались с бюстгальтерами.

– Трусы снимать не буду, мало ли какая тут зараза! – громко объявила Алёна. Маша вслед за ней решила поступить точно так же. Завернулись в простыни на манер древних римлян, уселись на каменную лавку, что тянулась вдоль стены, и стали ждать. От безделья рассматривали помещение, почти синхронно двигая головами.

Стены, пол, встроенное в стену напротив входа зеркало, кабинки для раздевания – разглядывать особенно нечего. Косились друг на друга, но старались не задерживать взгляды, чтобы не выдать свою неуверенность. Маша автоматически отметила, что стопа соседки намного шире, чем у неё, а пальцы на ногах совсем короткие. Обе испытывали неловкость от случайного соседства и страх. Только реагировали по-разному.

Маша сидела, словно застывшая статуя, слушая глухое биение сердца – всем существом ожидая наступления решающего момента. Мысли перескакивали с одного на другое, не в силах задержаться. Поэтому наблюдала за товаркой.

Та нервно ёрзала, вздрагивала, рылась в сумочке. Она первая отреагировала на голоса, послышавшиеся из-за двери. Сорвалась с места, но возле выхода – остановилась, оглянулась на Машу, как будто ожидая поддержки. Маша только и смогла, пожать плечами. Выглянуть соседка так и не решилась – переминалась с ноги на ногу до тех пор, пока дверь не распахнулась.

В комнату заглянуло двое мужчин. Один высокий, совсем седой – формой век напоминал спаниеля, а второй – строгий, подтянутый коротышка – школьного учителя.

Подняв глаза, Маша столкнулась с ним взглядом, и некоторое время они молча изучали друг друга.

– Привет, девчонки, – поздоровался высокий, – заждались?

– Конечно! Ждём, не дождёмся! – разулыбалась мужчинам Алёна.

Высокий несколько удивлённо глянул на неё, как будто до этого вообще не замечал, и резко захлопнул двери.

Алёна, постояв немного, повернулась к озадаченной Маше. Карикатурно опущенные вниз уголки губ придавали ей настолько комичный вид, что в другой ситуации Маша непременно рассмеялась бы. Сейчас же только передёрнула плечами и занялась разглядыванием пальцев на ногах.

Маялись недолго.

– Девчонки, хватит сидеть. Идите за стол, пить шампанское. Мы сейчас разденемся и присоединимся к вам, – снова заглянул к ним высокий дядька.

– Мы не знаем, куда идти, – прощебетала Алёна.

– Я покажу, – пропустил её вперед высокий, – вас как зовут?

– Алёна, – кокетливо хихикая, представилась белобрысая.

– А меня Николай Николаевич, – радостно загудел он в ответ, – а тебя?

– Маша, – выдавила та из себя.