Читать книгу Табу - Евсения Медведева - Страница 1

Я так долго стоял на месте, что перестал чувствовать свои ноги. Впервые за долгое время мне стало жаль уходящую зиму. Дни становились все длиннее, а мне была важна каждая минута. Сердце учащало свое биение, предвкушая сумерки. Лес шумел как-то по-особенному. Он вкрадчиво нашептывал мне о своих опасениях и страхах, неосознанно вторя моему здравому смыслу, настойчиво терзая меня одной мыслью, что истерично билась в голове, ударяя по воспаленному мозгу.

Растерянность? Да, именно растерянность я ощущаю сейчас в полной мере. Чувствую, как она по-хозяйски путает мои мысли, овладевая самыми низменными чувствами, на какие только способен человек, решившийся растоптать свою жизнь. Меня подташнивало от накатывающих приступов тревоги, взывающих организм включить чувство страха, которое я похоронил уже как пару недель.

– Страх? Нет. Сейчас я не могу уже повернуть назад, – прошептал тихо, чтобы просто поверить, что еще могу говорить. Закинул голову, наблюдая, как тревожные деревья осыпают мою голову высохшими иголками. Хвоя осыпалась за шиворот капюшона, приятно царапая кожу. Снег усиливался, посыпая меня мелким белым пеплом. Я даже стал прислушиваться, пытаясь ощутить запах гари, потому что отчетливо понимал, что собственноручно сжигаю свое настоящее и спокойное будущее.

Черт! Почему только сумев твердо встать на ноги, я нашел способ раскачать под собой почву? Почему мне кажется, что вокруг горит все, что казалось настоящим, реальным и правильным? Я просто знал, что через пару часов от моей жизни не останется ни следа. Мой дом, скорее всего, станет пунктом ожидания, ловушкой для меня самого, переступив порог которого я получу пулю, даже не удостоившись возможности объясниться.

Мой мир не прощает слабости. Я сам ее никому не прощал, прогрызая для себя дорогу наверх! Я смотрел в глаза тем, кого сам и «списал» за ненадобностью, подписав приговор парой ленивых фраз – «недоверие сторон»!

Это мир с односторонним движением. Там нельзя превышать скорость, нельзя тормозить, останавливая строгий поток. Нельзя переступать через правила, писанные не на бумаге, а сухим решительным властным голосом. Нельзя плевать на ТАБУ…

Черт! ОН будет идти за мной по пятам, выжидая, пока я оступлюсь. ОН будет ждать моей ошибки. А я, рано или поздно, непременно ее совершу.

Я не умел выбирать женщин, друзей, жилье. Но зато я мастер в выборе тачек и врагов! Губы невольно растянулись в улыбке, хотя и гордиться-то особо было нечем. Закрываю глаза и вижу ЕГО непроницаемое лицо, за которым может скрываться все, что угодно: гнев, ярость, радость или гордость. Я снова попал в точку. Нашел для себя врага, от которого будет невозможно скрыться! Я буду списан уже к утру. Как мало времени! Боже! Как же мало времени у меня осталось!

Я рассмеялся, потому что понял, что человек, попав в болото неприятности, вспоминает только три слова. Он взывает к ним, пытаясь привлечь внимание, хоть кого-то: Бог, черт и Мама… С чертом-то мы вскоре встретимся, у Бога я могу только просить отсрочки, а мама мне уже ничем не поможет, кроме как молитвы.

Не могу не признать, что во всем спектре многочисленных эмоций, я могу выделить еще интересную парочку: любопытство и пылающий азарт. Кожа ладоней горит от нетерпения спалить ко всем чертям мосты, которые я строил много лет. Да пусть они горят, осыпая ничего не ведающих прохожих пеплом моей жизни. Я сделал свой выбор.

Именно поэтому гнал машину, как бешеный больше суток. Авто подвиливало, чуть скользя по накатанной колее трассы. Мимо пролетали полузаброшенные деревни, большие города, которые я старался обойти стороной, чтобы не засветиться на камерах. Пробирался по проселочным дорогам, жрал в забегаловках, наполненных запахами пота и горелого дешевого масла. Так давно не спал, не в силах заставить себя расслабиться. Давился горечью растворимого кофе, задыхался от коварно дурманящего запаха сигарет.

Впервые за десять лет мне хотелось выкурить настоящий косяк. Хотелось откинуть голову и увидеть по волшебному цветные сны. Хотелось хохотать до хрипоты и боли в горле. Хотелось забыть последнюю неделю. Хотелось стереть все, как в школе, оставляя только мутные меловые разводы на зашарканной доске.

Но я не мог себе позволить слабости. Поэтому просто старался заснуть. Но, как только ложился, то почти физически ощущал напряжение, сковавшее мое усталое тело. Оно растекалось по венам, обжигая тонкие стенки, будило страхи, воспоминания и тревоги. Казалось, что я стал слышать голоса, запахи прошлого. Вскакивал в предрассветной темноте, дрожа от собственного громкого дыхания. Я хрипел, хватаясь руками за стены, чтобы не рухнуть на пол. Вдыхал кислород, мгновенно превращающийся в яд. Именно так я стал наркоманом… Настоящим.

ОНА! Это все ОНА! Дрянь, поработившая меня целиком и полностью. Она вытянула из меня жизнь, страх и чувство самосохранения. Я захлебывался азартом, давился адреналином, боролся с не проходящим возбуждением. Я наркоман, слепо идущий по тонкой грани. По лезвию ножа, острие которого режет мою плоть, кровь, отравленная его ласками, скатывается по отполированной поверхности.

Я на миг ощущаю слабость, а потом вновь взрываюсь адреналином, приглушающим инстинкт самосохранения. Иду по тонкому льду, притягиваемый ее дурманящим ароматом. Его невозможно смыть, он прочно въелся в кожу, проникая в бурлящую кровь.

– Дрянь! Дрянь! Дрянь! – шепчу я, наблюдая, как в доме на окраине деревне гаснут огни. Считаю минуты, сверяясь с часами. Второй этаж старенького деревянного дома потух полностью.

Пришла ночь, а вместе с ней и постоянный друг, и соратник ветер. Он разгонялся, обнимая шумные сосны, заигрывал, дергая их за мохнатые ветки, скрипел меж стволов, поднимал легкую снежную пыль, превращая ее в летящую тучу мелких льдинок. Меня раскачивало, то ли от нетерпения, то ли от усталости.

Я, как зомбированный, засекал минуты, сверяясь с часами. Высчитывал и продумывал, стараясь выбросить назойливую мысль из головы. Закурил, присев за высоким сугробом. Сигарета тлела, вспыхивая искрами от нещадного ветра. Пальцы сжимали мягкий фильтр, пока не стало горячо. Аккуратно затушил и убрал в уже переполненный окурками пакет.

Окидывал взглядом деревушку, распластавшуюся у самого подножия невыразительной горы. Не спускал взгляда с невысокого деревянного дома, опоясанного неширокой речушкой в форме подковы. Она ограждала его от посторонних глаз только летом, потому что вброд ее было невозможно перейти. Старый амбар был переоборудован в лодочную станцию, где были пришвартованы старые «казанки», перевозившие гостей, которых ждали в этом природном укрытии. Место было просто идеально. Никто из местных даже не пытался перейти на территорию, что была заброшена много лет. Искусственно высаженная рощица закрывала неброский старый домик от любопытных глаз. Для нежеланных гостей был только один путь – долго подниматься по каменному холму, то вскарабкиваясь по неровным холмам, то прыгая в сомнительные расщелины. По пологому склону горы росли небольшие островки елей и низкого кустарника, унизанные камерами, реагирующие на малейшее движение. Я долго искал это место. Оно было просто идеально, но только летом… Зимой же все становилось таким явным: рощица, сбросившая листву, просвечивала, привлекая к себе внимание, а речушка покрывалась толстой коркой льда, облегчая переправу. Именно поэтому мы взрывали лед, оставляя только небольшую переправу, по которой могли проехать снегоходы. Всё было идеально, но только не в том случае, когда туда собрался пробраться тот, кто много месяцев возводил охранную систему. Хм… Да, это я.

– Двадцать… – вновь и вновь повторял я, рассматривая деревню с реденькими строениями. – Всего двадцать минут…

Яркая луна, подсвечивающая витиеватые снежные сугробы на лесном склоне, вдруг пропала, погрузив деревню в полную темноту. Ветер стих, но только на мгновение, словно давая мне передышку. Окинул взглядом дома. Нереальная тишина давила на уши, стихли даже без конца воющие собаки.

– Двадцать…

Как только дверь закрылась, я бросился бежать, подталкиваемый усилившимся ветром. Он завывал, ударяясь в мелкую поросль кустарника и покосившийся деревянный забор, игриво окружил колодец, ударив по ведру, опасно покачивающемуся на самом краю, угрожающе побрякал толстой цепью о деревянный барабан, а потом затих. Я натянул балаклаву, чтобы не задыхаться от ледяных порывов. Бежал, удерживая сердцебиение. Улыбался, перебегая взглядом от одной камеры к другой. Хотел остановиться, но было поздно.

Камера, среагировав на движение, повернулась, блеснув стеклом линзы. Я скинул маску, повернувшись в ее сторону. Было глупо скрываться. Никогда не был трусом и сейчас не собираюсь. Хотелось рассмеяться и помахать ручкой, гневя ЕГО еще больше. Но передумал, продолжив обратный отсчет безжалостных минут. Время сегодня не на моей стороне, сегодня мы с ним по разные стороны баррикад.

В окне маячили фигуры, сквозь треснувшее стекло в деревянной раме доносились крики и характерный гул телевизора, транслирующего хоккейный матч. Парни рассыпалась в плотном потоке мата, грозя разнести телевизор на щепки.

– Десять… – это была задержка в минутах… Через десять минут видеосигнал достигнет центрального пульта охраны в доме Моисея. И уже через пару минут, если, конечно, я не успею смыться, в моем теле на одну дырку станет больше. Только в этот раз меня не повезут в больницу, а сбросят в колодец, как мешок дерьма.

Рванул на себя деревянную дверь погреба и вбежал, быстро переступая покатые ступеньки. Замер, вслушиваясь в шум хлипкого строения, раскачиваемого сильным февральским ветром. Дерево трещало, впуская упругие потоки воздуха вместе с угрожающим свистом. Открывал двери ногой, заглядывая в темные помещения по очереди. Скрип подгнивших деревянных половиц резал слух. А пальцы сжимали ствол в кармане. Хотелось крикнуть, но я молчал, наслаждаясь опасной игрой.

Шел, как ищейка, надеясь напороться на её запах. Она здесь… Я чувствую. Ладони горели от желания притронуться, сжать тонкую шею, ощутив, как усиливается ее сердцебиение. Я знал, где ее прячут… Но все равно осматривал все темные углы, словно оттягивая момент встречи. Ей, наверное, сейчас страшно… Не мог не улыбаться, представляя, как адреналин разгоняет кровь под ее бархатной кожей.

– Я же сказала, что не буду жрать ваши помои! – заорала ОНА, когда я подошел к последней двери. В дальнем углу, прямо на полу, сидела хрупкая фигурка. Огромный капюшон закрывал ее лицо почти полностью.

– Заткнись! – зашипел и, подскочив в один прыжок, зажал ее рот ладонью. Знал, что она готовится заорать, ощущал боль от ее острых зубов, наслаждался контрастной мягкостью губ. Ей хотелось заорать, конечно, на назло мне, им, да всему миру. – Живо за мной!

– Куда? – она захрипела и замерла.

Я чувствовал ее запах, ощущал дрожь бьющего через край возбуждения и страха. Она сотрясалась, пристально смотря мне в глаза. Спутанные волосы высовывались из-под капюшона. Сухие потрескавшиеся губы так и манили.

– За мной!

– И с тобой я никуда не пойду, – шептала она, повышая тон голоса. – Ублюдок ты, Лазарь. И ты, и твои друзья! Жаль, что вы все не сдохли, жаль, что вы все не сгорели!

– Заткнись! Чтобы я больше не слышал от тебя ни слова! Погибли люди. Ты будешь до конца жизни ощущать кровь на своих руках, слышишь?

– Ублюдки! – зашипела она. – Так вам и надо!

– Ну, все! – я достал из кармана моток скотча и заклеил ей рот. – Я не хочу слышать твой голос в ближайший час. Замолчи!

Перебросил ее через плечо и помчался по длинному коридору подземного амбара. Пол скрипел под нашим весом слишком громко.

Ветер ударил в дверь, открывая ее настежь. Сегодня я полюбил февраль. Сильные порывы сметали все на своем пути. Снег поднимался в воздух, обрушиваясь на глубокие следы моих ботинок на снегу, стирая запахи, кружил, путая самого себя. Я бежал, не чувствуя ног. Руками сжимал ту, ради которой бросил все в огонь… Все… Поздно. Назад дороги нет.