Читать книгу Иерусалимлянин - Эйна Сонг - Страница 1

– Что для тебя Иерусалим? – Ничто. И весь мир.

© «Царство Небесное», 2005, режиссер Ридли Скотт

      Святая земля… Кто-то при этих словах представляет пустыню, а кто-то – рай земной. Туманная сказка об обетованном крае была для Бодуэна слепящей реальностью, потому что Палестина – его родина.

Те, кто проживал в Иерусалиме и его окрестностях, звались иерусалимлянами, но в общем и целом это гордое имя носили все, кто имел честь родиться в Иерусалимском королевстве. Следовательно, Бодуэн принадлежал к славному племени иерусалимлян – они отличались особой статью по сравнению с тем сбродом, что высаживался на берегах Королевства, чтобы поклониться святым местам. Посмотришь на двух рыцарей и сразу поймёшь, который из них иерусалимлянин, а который – только что прибыл из Европы. У первого – взгляд, осанка, одежды исполнены достоинства. Второй – неотёсан, груб, ещё, Боже упаси, грязен! Хотя довольно преувеличивать. Далеко не каждый житель Королевства был иерусалимлянином, потому что иерусалимлянин – это состояние души. Да что говорить, нужно встретиться с этим определённым типом людей, чтобы ощутить на себе их благотворное влияние. Наверное, всё дело – в воздухе, в воздухе Святой земли. И в звёздах, что горят над благословенным краем. Они словно дарят отсвет Вифлеемской звезды, что зажглась, когда родился Христос.

И также, как во времена Спасителя, совершает дневной обход солнце, от востока до запада прочерчивая золотую дугу. В полдень оно словно замирает в зените и созерцает раскинувшийся по земле мир. Живность прячется от палящих лучей в тени и под камнями, солнечное око ищет что-нибудь любопытное… и находит.

Всадник на белом коне скачет по скалистой гряде. Край тропы обрамляют жёлтые коронки бессмертника, у расщелины – цветущий тамариск. Его нежно-зелёные годовалые веточки, усыпанные ажурными, мягкими цветами, тянутся к глубокому синему небу. В вышине парит, раскинув крылья, рыжеголовый сокол-шахин.

Гряда обрывается вниз зелёной долиной. Вдаль тянутся ряды виноградников, их сопровождают кипы сочных платанов и развесистых клёнов. Среди кущ белеют селения и тучные стада овец и коз.

Над тропой клонится тенистое земляничное дерево. Ароматные плоды, напоминающие известную ягоду, ныне не украшают его ветви, и красно-коричневая кора сползает с дерева белесыми струпьями. В сине-зелёных листьях дерева мягко дышал ветерок. Бодуэн остановил коня, спрыгнул с него и, бросив повод, присел на камень. Бастиан – верный товарищ, раздувая розовые ноздри, стал пощипывать горькую полынь, покачивающуюся у края дороги.

Сокол-шахин покинул небесную высь и, уцепившись когтями за ветку, устроился на земляничном дереве. Бодуэн достал из котомки свёрток и бросил на землю прядку сушёного мяса:

– Это тебе, – кивнул юноша.

Птица вгляделась и, сорвавшись с ветки, схватила пищу и унеслась ввысь. Покружив в лучах дневного светила, сокол приземлился обратно на дерево и, придерживая лапкой мясо, склевал угощение. Когда тот кончил, Бодуэн бросил ещё кусок. Сокол, моргнув золотистым глазом, слетел и, подхватив добычу, вернулся на прежнее место.

Бодуэн улыбнулся и встал. Глотнув воды, подозвал коня и вскочил в седло. Цокнув языком, выставил локоть. Шахин, радостно закричав «крех-крех-крех», покинул ветку и сел Бодуэну на руку, осторожно обхватив её когтями.

– Ну, что? – в ответ на вопрос сокол дружелюбно поглядывал юноше в лицо, поворачивая голову то одной, то другой стороной. – Лети! – Бодуэн поднял руку, и птица, расправив крылья, взмыла в поднебесье.

Проводив её полёт взглядом, юноша продолжил путь. Скалистые отроги прорезали плодородную, чувственную землю долины, постепенно сменяясь холмами и низинами. Ветер веял прохладой, потому что дул с побережья, и золотистые листья олив лепетали ему свою песню.

Бодуэн рассчитывал добраться до славного города Наблус к вечеру. При себе у юноши были меч, кинжал и твёрдая уверенность в том, что день пройдёт так же замечательно, как начался.

*      *       *

Бодуэн не мог знать, что тем же утром Наблус покинули три паломника. Их кони бодро зарысили через леса и рощицы. По изобильной, благословенной земле разливались речки и ручейки, на зелёных островках томились в аромате прелестные, неведомые цветы – иной бы подумал, что попал в райский сад, но всадникам было не до красот. Тяжеловооружённые, они походили на смиренных паломников так же, как голодный тигр – на робкого зайца.

Когда солнце поднялось к зениту, путники истомились жаждой. Тот, что ехал впереди, потянув поводья и свернул с дороги в виноградники. За ним последовали остальные. Топча конём лозу, главарь остановился подле крестьянина, работавшего мотыгой. Где-то у дороги, прячась в ветвях ивы, щёлкал соловей.

      «Паломник» громко окликнул:

– Эй, ты! Дай нам напиться!

Крестьянин разогнул спину, оперся руками о древко мотыги и оглядел путника. Доверия тот внушал столько же, сколько внушает подползающая ядовитая змея, но земледелец, улыбнувшись, указал рукой на рощу:

– Колодец находится там. Поезжайте туда, добрые люди, и коней напоите, и сами попьёте, – крестьянин уже был седым стариком, голос его поскрипывал, как плохо смазанная дверца, но дверца заслуженная и повидавшая многие ветры. Одет он был в полосатый халат, на голове – белый платок, перетянутый верёвочкой из верблюжьей шерсти. Традиционный для этих мест костюм заставил «паломников» подумать, что перед ними – мусульманин.

      Главарь взмахнул плёткой:

– Ах, ты, неверный! Принеси воды и накорми нас! – он спрыгнул с коня, примеру начальника последовали два его друга. Вздохнув, старик провёл нежданных гостей к хижине, достал хлеб, сыр, финики и под развесистым дубом накрыл путникам стол.

      Не успел крестьянин отойти за водой, как главарь потребовал вина.

      Старик развёл руками:

– Я бедный человек, у меня нет вина, – лицо его и серебристая борода излучали мягкость и добросердечие.

– Как нет вина! У тебя вокруг столько винограда, и вина нет! – подал голос высокий и тощий «паломник». Низкий и широкий подхватил:

– Сейчас мы научим тебя пить вино, сарацинская собака!

      Старик испуганно отпрянул:

– Пожалуйста, обождите, добрые люди, и будет вам вода! – в его ухе сверкнула золотая серьга с большим полупрозрачным камнем.

      Главарь зыркнул на украшение:

– Откуда у тебя такая серьга?

– Заслужил честным и верным трудом, господин! – поклонился крестьянин.

– Слабо верится! Ступай!

Старик покорно удалился. Откушав бесхитростной снеди, путники встали. Главарь окинул взглядом виноградное великолепие, царящее вокруг, и по-волчьи оскалился:

– А хороший у него урожай!

Не спросив разрешения, путники принялись за виноград. Тяжёлые гроздья переливались на солнце янтарём, а ягоды таяли во рту, изливаясь медом. Более сочного винограда эта земля не давала, пожалуй, с библейских времён, и от божественного вкуса паломники будто опьянели. В них проснулась жадность. Они нарвали винограда, чтобы унести с собой. Поломали лозу. Крестьянин, возвращаясь с водоносом, от ужаса едва не разлил всю воду:

– Ради всего святого, прекратите сейчас же! – голос его, дрожа, поднялся на самые высокие ноты. – Прекрати-и-и-ите!

      Главарь ухмыльнулся:

– Чего распелся!? Это налог в пользу христианских рыцарей!

В этот момент паломникам показалось, что земля глухо зарокотала. Тощий и широкий тревожно заоглядывались:

– Что это?

– Где это?

      Главарь хмыкнул:

– Какая разница! Здесь часто бывают землетрясения!

Старик, бормоча: «Ради Бога, ради Бога», – поставил перед начальником ведро:

– Вот вода, милостивые государи. Пейте и убирайтесь!

– Это что за речи?! – главарь схватил старика за плечо. – Кто тебя так научил разговаривать?!

      Старик помотал бородой:

– Гнев Божий падёт на вас!

– Катись к чёрту! – выругался начальник и ударил старика в живот.

Несчастный охнул и согнулся пополам, простонал:

– Уезжайте как можно скорее…

Главарь пнул складное кожаное ведро, принесённое крестьянином, и вода, блестя струями, разлилась по земле. И снова рокот раздался будто из недр земли.

Паломники сели на лошадей и продолжили путь. И казалось всем троим, что рокот преследует их, что сумки, набитые виноградом, слишком тяжелы. Предчувствие скорой расплаты начало давить их, как раскалённое синее небо над головой.

Держась за живот, старик поднялся. Отряхнув халат, он перекрестил дорогу и всадников:

– В Его милости, в Его милости послать вам избавление! Господи, помилуй!

В ответ на слова старика из земли донеслось рычание. Безмерно испуганный, крестьянин побежал к колодцу, скрывающемуся в рощице. В небе парил, расправив крылья, сокол-шахин. И он один видел, как старик, слегка помедлив, полез в колодец.

*      *       *

Ни Бодуэн, ни паломники не знали, что среди холмов, покачивая шеями, плыли два верблюда. На светлом, том, что шёл впереди, сидел седобородый старец в белой чалме. Полинялый чёрный кафтан странника, расшитый серебром, был подпоясан красным кушаком – такие пояса носили знатные люди в Дамаске. На втором верблюде, жёлтом, покачивался парнишка четырнадцати лет. Голову мальчика прикрывала расшитая шапочка, голубой плащ с золотыми узорами и розово-персиковая рубаха придавали его образу ощущение лёгкости и нежности. За серебряный пояс младшего путешественника был заткнут кривой кинжал.

Глаза Фати с восторгом смотрели на дедушку. Она до сих пор не могла поверить своему счастью. Путешествие длится уже много дней, а она всё с тем же трепетом ловит его жесты, внимает его речам! Так радостно играют солнечные блики на богатой сбруе его верблюда, на благородных ножнах его могучего меча. Дедушка – герой многих сражений, тайных и явных! Хвала Аллаху, что он сбежал из Дамаска, когда туда вошёл Салах-ад-Дин, иначе донесли бы на него злые люди в отместку за благие дела! И дедушка нашёл Фати в Халебе, нежданно-негаданно явился, как див пустыни! Как она бросилась ему на шею, как плакала от счастья, когда узнала, что дедушка забирает её из дома тётушки Зайнаб и едет с ней… в Иерусалим! Аллах велик, воистину, ей благоволят звёзды!

После бесконечных скал и облезлых кустов горного перевала глаза Фати отдыхали, взирая на трепещущие оливы и уютные рощи. «У франков не так плохо, как говорят», – думала она. – «Здесь мир и, кажется, благодать».

У трёх пальм сделали привал, расстелив на траве пёстрые коврики. Лепёшки, сыр, оливки, ключевая вода – что ещё в дороге нужно?

Дедушка Фати, Аман аль-Саиф, с наслаждением лёг под пальмой, подложив под голову руку.

– И ты отдохни, звёздочка, – кивнул он внучке. Фати устроилась рядом с дедушкой и стала смотреть на бегущие в вышине облака. Интересно, как её встретит жених, каков он из себя…

      Словно отвечая на мысли девушки, Аман сказал:

– Хасан – добрый, чуткий человек, уважаемый в городе. Тебе хорошо будет с ним.

– Я знаю, дедушка… Просто, немного боюсь… – синее небо обещало Фати сказку, о которой она и помыслить не могла. Это была сказка любви, девушка не сомневалась, но облака, скользя по небесной глади, шептали, как ей казалось, не о Хасане…

      Фати унеслась в неясные грёзы, но протяжный окрик вернул её на землю:

– Эге-е-гей, люди! – к маленькому лагерю приблизились три всадника. Вид у них был грозный: все при копьях, при мечах. На крепко слаженных телах – кольчуги, а туники поверх них – не иерусалимские. Фати знала, что символ Иерусалимского королевства – пять золотых крестов на белом полотнище: один – большой и четыре – маленьких. А у этих рисунки на туниках непонятные: петухи какие-то, цветы, собаки. Откуда они взялись? При сёдлах у всадников болтались шлемы с бармицами1, а через крупы лошадей были перекинуты кожаные сумки. «Разбойники!» – испугалась девушка и села на коврике, скрестив ноги.

Вперёд выехал старший, с обветренным, загорелым лицом. Колючая борода обрамляла его широкие скулы, а зелёные глаза смотрели волком. Вьющиеся волосы цвета охры трепал ветерок. Орлиный нос рыцаря хищно навострился, когда он зыркнул на гружёных верблюдов.

Сокол-шахин, парящий до этого в небе, описал два круга над лагерем и, клекотнув, полетел в сторону скал, виднеющихся на севере.

      Начальник, придержав скакуна, поздоровался:

– День добрый! Но жарко – страсть! Позвольте напоить коней?

Из-за его плеча ехидно выглядывал рыжеволосый, похожий на гиену, молодой человек. Когда он повернул голову, Фати увидела, что один висок у парня побит сединой, а на другой стороне волосы темнее. Ни дать, ни взять – гиена! И скалится похоже.

– Мир вам! – Аман встал и вышел навстречу путникам. – Вода эта Божья, на всех хватит.

Старший подал знак рукой – его дружки приблизились. Аман, готовый ко всему, наблюдал за франкскими воинами – они спешились, приставили копья к пальмам. Фати поправила тюбетейку и больше не смела шелохнуться. Рыцари стали поить лошадей из ручья. Последний из них походил на маленького медведя. Этих животных Фати видела в зверинце в Халебе, и франк выглядел таким же грубым, как они, и лицо у него было заросшее, а глазки – маленькие. Девушка, чуя недоброе, сжала в ладони хамсу2 – амулет, доставшийся ей от матушки.

      Старший франк, помахивая плёткой, прохаживался по берегу ручья.

– Старик, куда путь держишь? – заговорил он.

– В Наблус, а потом в Иерусалим, – осторожно ответил Аман. «Не местные, ох, не местные!» – сокрушённо думал он.

– А во вьюках что? – рыцарь указал плёткой на верблюдов.

– Так, всякая всячина, вам она будет неинтересна, сударь.

– Покажи! – повелел франк.

– Долго разматывать… – опустил голову Аман.

Лошади, фыркая, пили воду. Прозрачные капли падали с их губ и подбородков, Фати завороженно смотрела, как животные раздувают ноздри и шевелят ушами. Гиеновидный франк, передав поводья лошадей коренастому дружку, подошёл к верблюдам и достал кинжал:

– Посмотрим, что тут у них, – он распорол один тюк и показал товарищам дорогой шёлк и парчу.

– Ты лгал нам! – бросил начальник в лицо арабу. – За это мы забираем твоих верблюдов! И ковры – тоже!

Фати словно забыла, что она сидит как раз на одном из злополучных ковриков. Отрешённо девушка смотрела на то, как к ней приближается похожий на медведя франк. Сжимая в ладони хамсу, сарацинка молча взывала: «Аллах Всевышний! Аллах Всевышний!» Франк угрожающе проворчал:

– Вставай, малец!

      Фати смотрела, как гадкие франки своими мерзкими пальцами перебирают содержимое драгоценных вьюков. «Моё приданое!» – в отчаянии думала она.

– Ты что, не слышишь? – повторил «медведеобразный» франк, скручивая коврик Амана и перебрасывая его через плечо. – Вставай!

      Фати будто оцепенела от горя и страха.

      К неподвижному «мальчику» подскочил гиеновидный франк и схватил того за руку:

– Какого чёрта! Слезай, юродивый!

      Он отшвырнул Фати в сторону, Аман схватился за меч:

– Не тронь! – пригрозил старик.

Старший франк, глядя на Фати, промолвил:

– Вот оно как! Девчонка!

Девушка поднялась с песка, косы, ранее спрятанные под шапочкой, рассыпались у неё по плечам. Фати, поймав на себе взгляд «волчьих глаз», шарахнулась в сторону, как дикая газель.

      Франк-гиена щёлкнул языком:

– А прехорошенькая девчонка!

– Руки прочь! – Аман встал между внучкой и франками.

      Начальник обнажил меч:

– Давай, так. Ты отдаёшь девчонку, а мы сохраняем тебе жизнь?

– Ваши души заберёт Иблис прежде, чем волос упадёт у неё с головы! – дамасская сталь сверкнула в руках Амана. Старик шепнул внучке:

– Беги к лошадям, когда отвлеку их, и скачи по дороге. У Наблуса стоят тамплиеры, они защитят тебя!

Старший франк, выругавшись, напал на араба. Его примеру последовали товарищи. Глаза рыцарей горели азартом схватки, араб с искусством отражал их удары. Фати, пригнувшись, побежала к лошадям.

      За ней погнался франк-гиена:

– Ах ты, плутовка! – он схватил девушку за руку, когда та уже хотела взлететь в седло.

Вскрикнув, Фати выхватила из-за пояса кинжал, и вместе с ним во все стороны разлетелись драгоценности.

– Да ты настоящее сокровище! – облизнулся «трёхцветный» франк, поймав одной рукой золотой браслет, а другой выкрутив девушке кисть. Арабский кинжал упал на землю, разбойник связал девушку и перекинул её через круп солового коня.

Аман, оглянувшись на Фати, пропустил удар, затем другой. Его когда-то парадный кафтан окрасился кровью. Главарь франков замахнулся мечом: «На колени, собака!» В то же мгновение, будто из ниоткуда, на голову разбойнику камнем упал сокол-шахин. Гневно клекоча, птица впилась франку в лицо.

Рыцарь взвыл, отдирая от себя пернатого заступника. Отшвырнул сокола, отёр алые полосы, прочертившие лицо. Шахин снова напал. Аман, пользуясь моментом, отступил к пальмам. Толстый франк пытался попасть по птице секирой. Гиеновидный оставил лошадь с Фати и крадучись направился к арабу.

Птица исцарапала главному франку руки и лицо – глаза чудом оставались на месте. Грудка отважной птицы обагрилась кровью её врага. Клекотнув на прощание, сокол взвился в небо и блеснул крыльями на фоне клубящихся туч. Подул ветер.

Франк-гиена подобрался к Аману со спины и хотел ударить, но окрик: «Сзади!» – заставил старика обернуться, и он отразил выпад рыцаря.

Все: франки, Аман, Фати, лошади и верблюды повернули головы в ту сторону, откуда донёсся окрик. На холме, между дубом и клёном, возник всадник на белом коне. Деревья, колеблемые ветром, клонили к нему свои ветви.

На нём был светлый, серебрящийся в лучах солнца, плащ. На голове – платок, как у крестьянина-сирийца. Простой кафтан из некрашеной холстины, у пояса – меч, штаны восточного кроя, сафьянные сапоги – невозможно было понять, христианин это или мусульманин, франк или араб.

Конь незнакомца, лучших арабских кровей, пританцовывал от нетерпения, метая взглядом молнии. Cо стороны виноградников донёсся гром. Половину неба заполонили тяжёлые тучи. Фати, подняв голову и жмурясь от яркого солнца, ещё свободного от облаков, смотрела на белого всадника. «Аль-Хидр3 !» – восторженно подумала она.

      Всадник спустился с холма:

– Побойтесь Бога, вы на Его земле! – голос у незнакомца был солнечный, звонкий, как переливающийся ручей.

Франки оторопели было от появления всадника и его гневного отклика. На какие-то мгновения их сердца обуял страх. Главарь был готов поверить в явление Святого Георгия, но вовремя вспомнил, что чудеса случаются только с набожными монахами, поэтому он прогнал страх и напялил спесь:

– Назови своё имя, пришелец! Чтобы я знал, что написать на твоей могиле!

– Зови меня Иерусалимлянином! – последовал ответ. – Знать моё имя, как посмотрю, тебе много чести! – конь белого рыцаря, свободный от узды, вскидывал морду и полоскал хвостом, шелковистым, как перистые облака.

– Много чести?! Да как ты смеешь! Я – Гервульф из Кольмара! И моё копьё не знало поражений на турнирах в Эльзасе! – главарь разбойников раздувал ноздри, как разгневанный бык.

– Твоё имя здесь ничего не значит, пока ты сам не докажешь, чего оно стоит! – голос иерусалимлянина обжёг франка насмешкой. – Пока я не увидел ни одного достойного поступка со стороны Гервульфа из Кольмара!

– М-мальчишка! – Гервульф подбежал к своей лошади, обнаружил на ней связанную Фати, кинулся к свободному бурому коню и влез в седло, схватил прислонённое к пальме копьё. – Мальчишка! Я отучу тебя смеяться над рыцарями!

– Вы – не рыцари, а разбойники! – вкатил следующую «пощёчину» белый всадник. – Грабите стариков и женщин перед лицом Господа! К этому призывал Христос?!

      Гиеновый франк попытался оправдаться:

– Они ведь неверные…

      Гервульф ударил коня шпорами:

– К чёрту! Надоело слушать! Я вызываю тебя на поединок, Иерусалимлянин, и, поверь, к концу его ты и слова вымолвить не сможешь!

– Вызов принят! – белый рыцарь повернул коня, и Фати лучше смогла разглядеть своего заступника – он, действительно, был очень юн и хорош собой. «Аль-Хидр!» – с восторгом повторила она про себя.

      Гервульф сверкнул глазами:

– Мои условия! Бьёмся на копьях, а потом на мечах! Побеждаю я – ты называешь своё имя и отдаёшь мне коня!

– Согласен! – отозвался иерусалимлянин. – Побеждаю я – вы возвращаете арабам поклажу и верблюдов и приносите им свои извинения!

– Да будет так! – оскалился Гервульф. Он дал знак медведеподобному франку, чтобы он отдал своё копьё иерусалимлянину. Юноша принял древко из рук «медведя» и оглянулся на Фати:

– Развяжите девушку! Она – такой же свободный человек, как вы или я!

Гервульф мрачно кивнул «гиеновому» товарищу, чтобы тот освободил Фати. Девушка, почуяв волю, бросилась к Аману:

– Дедушка, дедушка! Ты ранен?!

– Пустяки, внучка, ещё погуляю на твоей свадьбе! – старик, опираясь на меч, приобнял Фати одной рукой. Над долиной прокатился рокочущий гром.

      Юноша огляделся:

– Это не со стороны виноградников?

      Его вопрос показался Гервульфу глупым и неуместным:

– Хватит тянуть время!

Они разъехались, определив ристалище на берегу ручья. Лишь только главарь разбойников опустил древко, прицеливаясь, как из высоты неба на поляну вынырнул сокол и, клекоча, стал виться перед белым всадником. Юноша спросил птицу:

– Что, что случилось? Подожди чуть-чуть! Сейчас решается вопрос чести!

Удар грома заставил землю содрогнуться. «Аль-Хидр» оглянулся кругом и прислушался к шахину:

– Постой, неужели…

В этот момент Гервульф дал коню шенкелей и понёсся на противника. У иерусалимлянина даже кольчуги не было – один удар копья вышибет из него дух или серьёзно ранит. Юноша закрыл лицо платком, взял копьё наперевес и устремился навстречу франку. Фати и Аман, затаив дыхание, смотрели на столкновение двух сил. Рыцари подзадоривали товарища. Треск сломанных копий. Иерусалимлянин цел и невредим, Гервульф – тоже. Франк, выругавшись, развернул коня, подскакал к друзьям и выхватил из рук «гиенового» собрата второе копьё. Фати рванулась к ристалищу:

– Нечестно!

      Аман придержал её за локоть:

– Тихо, звёздочка. Он не так прост. А эти свиньи уже достаточно себя показали.

Гервульф сквозь глазные щели забрала видел, как иерусалимлянин выхватил из ножен меч.

«Покойник», – ухмыльнулся волчьим оскалом франк. Пришпорил коня. Тот встал на дыбы и тяжёлым галопом помчался вперёд. Белый всадник всё ближе, его грудь маячит на острие копья. Удар! Куда он пропал, чёрт возьми? Конь иерусалимлянина промчался мимо без седока, смертоносное копьё пронзило пустоту. Гервульф повернул скакуна и ощутил удар по голове. Плашмя. Мечом. Последнее, что он видел – это сияющего всадника прямо перед собой.

Спрятав меч в ножны, иерусалимлянин выхватил из рук франка копьё, а тот легко и плавно соскользнул с коня на землю.

– Убийство! – завопил тощий рыцарь, подбежал к серому мерину, стащил с него сумки с

виноградом и вскочил в седло. Широкий, оглядываясь на товарища, полез на солового коня. Белый всадник угрожающе направил в их сторону копьё:

– Вы действительно этого хотите?!

      Тощий выкрикнул:

– Бейся с нами на мечах! Иначе ты будешь трусом!

      Юноша засмеялся, но смех его был печален:

– Я буду биться с вами только потому, что не могу оставить такую наглость безнаказанной! – он подъехал к пальме, оставил подле неё копьё и вновь достал меч.

      Фати потрясла Амана за рукав:

– Дедушка, мы обязаны ему помочь! Ах, ты истекаешь кровью! – девушка усадила слабеющего старика на землю и перевязала. Тот сжал её руку могучей когда-то ладонью:

– Твой черёд, Фатима, дочь Юсуфа! Покажи этим свиноедам, чего стоят масиафские4 девы!

Фати кивнула. Она взяла из рук деда благородный клинок и обернулась.

Иерусалимлянин и тощий франк бились на мечах. Горячий арабский конь истово кусал серого мерина, тот в страхе прижимал уши и отступал, мешая своему седоку отражать и наносить удары. Подле сражающихся, выжидая момент, кружил на соловом коне широкий рыцарь. Тощий теснил к нему иерусалимлянина, и широкий был готов рубануть с плеча «Аль-Хидра», но Фати пронзительно закричала – она умела захарититить5, и франкские кони, не привыкшие к подобным воплям, шарахнулись вместе с седоками в стороны. Белый всадник подскакал к девушке:

– Благодарю тебя, прекрасная дева! Порознь мы с ними не справимся, предлагаю

объединить наши усилия!

– С великим удовольствием, благородный воин! – улыбнулась Фати. «Аль-Хидр» спрыгнул с коня и встал рядом с ней:

– Которого берёшь на себя?

– Того, что толстый!

– С нами Бог!

Предвкушение схватки и близость отважного рыцаря заставили лицо Фати пылать. Она закрыла на мгновение глаза, вспоминая искусство, которому обучал её отец. Открыла – на неё нёсся широкий рыцарь, девушка явно увидела, как клочья пены падают с боков его коня. Всего несколько мгновений. Фати сделала шаг в сторону, взмахнула мечом и рассекла франку поводья.

– Ка-а-ако-о-ого чё-ё-ёрта! – «толстый» не удержался в седле и тяжёлой тушей упал прямо на сумки с виноградом. Раздался смачный хлюп. Фати подняла путы, которыми её до этого связали, и скрутила франка, оставив его лежать на сумках.

      Иерусалимлянин теснил своего противника искусными ударами. Взметался песок, качала листами олива. И Фати увидела, как к белому воину подкрадывается очнувшийся Гервульф. Девушка не помнила, успела ли она крикнуть, предупреждая юношу, но франк, как волк на дичь, бросился сзади на добычу. Иерусалимлянин чуть развернулся и вскинул, защищаясь, левую руку. Франкская сталь с наслаждением рассекла рукав и впилась в плоть. Брызнула кровь. Белый рыцарь, прижав раненую руку к груди, отразил следующий удар Гервульфа: звонко столкнулись клинки. Тощий, прыгая вокруг, попробовал подсечь противника, но отлетел в сторону, получив локтем в солнечное сплетение. Поднявшись с песка, он хотел вновь ринуться на иерусалимлянина, но Фати встала между ним и «Аль-Хидром»:

– Кажется, ты хотел захватить меня, как добычу, франк! – в голосе девушки зазвенела обида. – Дедушка запрещал мне сражаться, но теперь разрешил, и я отомщу за себя и за деда!

      Зрачки «гиенового» франка расширились от изумления:

– Это что за дела?! Ты что за птица?!

– Фатима меня зовут, и меч моего деда отучит тебя разбойничать!

Франк ухмыльнулся. Деваха ему понравилась, а её боевой дух – тем более. Рыцарь в предвкушении сжал рукоять своего меча:

– Тогда… потанцуем, птичка!

      И скрестились франкский меч и арабский.

      Гервульф и белый воин вновь остались один на один. С левой руки иерусалимлянина капала кровь. Сошлись. Иногда соприкасаясь, клинки клацали глухо, как сцепившиеся собаки. «Аль-Хидр» держался на расстоянии, делая время от времени молниеносные выпады, которые Гервульф еле выдерживал. Сам он атаковал напролом, яростно и мрачно, склонив голову. Они устали. Гервульф, стащив с головы шлем, тяжело хватал ртом воздух. Белый воин переводил дух, не спуская глаз с франка. А глаза у него были голубые, глубокие, как небо Палестины.

– Мальчишка! – прохрипел Гервульф. – Чтобы меня одолел мальчишка – не бывать этому!

Толстый франк ворочался, пытаясь стянуть с себя верёвки. Виноград под его тяжестью превратился в месиво, из сумок тёк сладкий сок. Когда, наконец, рыцарь стал делать первые успехи по своему освобождению, франк увидел, как над ним склонился Аман. Прочитав ужас в глазах франка, араб вздохнул:

– Мы не убиваем обезоруженных. Только крепче их связываем! – старик завязал толстому глаза и скрутил руки.

      Гервульф злился. Мальчишка в белом отбивал все его удары, скача вокруг, как изворотливый барс. В поединке на выносливость выигрывал он. Франк потеснил юношу к подножию холма, где сражались тощий рыцарь и Фати. Девушка не уступала мужчинам – «гиеновый» явно чувствовал, что она – равный противник.

      Гервульф прорычал товарищу:

– Кончай с ней!

Послушавшись, тощий пошёл в атаку. Фати скакнула в сторону, как козочка, но неудачно ступив, подвернула ногу. Рыцарь, распалившись, занёс над ней меч, но «Аль-Хидр» вскинул руку, и сокол-шахин, взвившись с ветки оливы, бросился франку в лицо. «Гиеновый» испугался участи своего предводителя, шагнул назад и очутился у ручья. Глиняный бережок под его ногами осыпался, франк с коротким воплем полетел в воду. Ил на дне ручья стал его быстро затягивать, кольчуга мешала движениям – как итог, рыцарь практически безрезультатно бултыхался в тине, наматывая на себя водоросли.

      Сокол сел Фати на плечо и потёрся щекой о её щеку.

– Благодарю, странник пустыни! – шепнула девушка. Заслонившись ладонью от солнечных лучей, она посмотрела на Гервульфа и иерусалимлянина. Они бились, практически всё небо уже заволокли болезненные, тягучие тучи. Вспышки молний ударяли в землю, ветер кружил листву и буйствовал среди ветвей деревьев. Гроза обещала быть жуткой. Гервульф потерял терпение:

– Не… сдамся! – процедил он сквозь зубы. Франк всеми силами души ненавидел благородное лицо своего противника, его правильные черты и величественную стать.

Последняя попытка. Бесполезно! Каждый раз меч Гервульфа ударял в пустоту. Мальчишка был неуловим. Раз-два-три! Меч франка подлетел в воздух. Что это было?!

Разбойник оказался обезоружен.

      Фати восторженно выдохнув, обратилась к птице:

– Ты видел!? Ты видел!? – она обернулась к дедушке. – «Это же удар Джирджиса6!» – прошептали её губы. Аман кивнул: «Всё верно, это удар Джирджиса!»

Немыслимо! Этот юноша, этот иерусалимлянин мастерски владеет тайным приёмом их общины! Неужели, он один их них? Сердце Фати билось о стенки грудной клетки, как птица, просящаяся на волю.

      Юноша направил на побеждённого острие меча:

– На колени! – Гервульфу стало страшно. Он почувствовал, что столкнулся с неведомым, и повиновался.

      «Аль-Хидр» молвил:

– Вы нарушили все мыслимые правила поединка, но моё слово остаётся в силе! Принеси извинения сарацинам, и пусть твои люди помогут им увязать вьюки и погрузить их на верблюдов. А затем… – юноша сдвинул изогнутые тёмной дугой брови. – Вы отправитесь в Иерусалим и присягнёте на верность его королю!

      Поверженный рыцарь вскинул голову:

– Я не стану… – но он осёкся. Вспомнил, что проиграл, при том поправ правила рыцарских поединков. – Воля твоя, Иерусалимлянин!

– Мудрые слова! – белый воин убрал меч в ножны. Алая струйка крови пропитала его рукав, но юноша будто не чувствовал боли. Он оглянулся на Фати – девушка помогла выбраться из воды тощему рыцарю, признавшему свое поражение. Новый порыв ветра донёс то ли гром, то ли рык. В это момент тучи добрались до солнца и скрыли его, будто проглотив. Мир словно померк, очертания вещей стёрлись, казалось, что наступили вечерние сумерки.

      Аман аль-Саиф тревожно смотрел на природу:

– Что происходит, во имя Аллаха?!

Иерусалимлянин в несколько прыжков подбежал к связанному франку на виноградных сумках и не то охнул, не то застонал:

– Что вы наделали! Даже король не смеет брать этот виноград! Вы разгневали Дива7!

      Гервульф и его тощий товарищ вытянули шеи:

– Кого разгневали?!

Толстый франк, оправдываясь, что-то промычал. Фати встретилась глазами с дедушкой – взор Амана говорил: «Быть беде, Звёздочка!»

      Иерусалимлянин наклонился и разрезал путы толстому рыцарю:

– За ваши поступки придётся отвечать сотням жизней, если мы не объединимся здесь и сейчас, – шахин, сидевший на плече Фати, встрепенулся и перелетел к юноше на здоровую руку. – Див – это могущественный дух, прежние короли заключили с ним мирный договор и обещали не трогать его виноград в обмен на помощь в делах Королевства. Теперь же… он в бешенстве и хочет покарать воров!

      Тощий франк взвизгнул:

– Он идёт сюда, за нами?!

– Да! А потом выместит свой гнев на невинных селениях!

      Гервульф мотнул головой, как волк, готовящийся к схватке с собачьей сворой:

– Была-не была, его нужно остановить. Мой меч готов послужить благому делу, – слова давались франку с трудом. – Слишком много недостойных поступков я совершил. Мои побратимы, – он кивнул на тощего и толстого, – тоже помогут!

Ветер набегающими волнами кружил песок и пыль, оборванные листья и ветви. Воду источников подёрнула рябь. Иерусалимлянин обратился к Аману:

– Благородный путешественник, это опасно, но позвольте, если что, обратиться за помощью к вашей внучке!