Читать книгу Стрижи на рекой - Фаина Узенская - Страница 1

Глава 1

Лещинск, 1928 год

– Дуся, посмотри, кто-то стучится в калитку!

Евдокия Стрижева выпрямилась от стола, на котором сметывала детали мужского костюма и вышла. Назад хозяйка вернулась не одна: рядом с ней стояла юная девушка и держала на руках малышку. Красота незнакомки отличалась яркостью – белокурые волнистые косы и пронзительно синие глаза – но лицо было усталым. Она спустила девочку на пол, и та с любопытством стала оглядываться вокруг. Бледная Евдокия утирала уголки глаз от подступавших слез, приглашая гостей пройти в маленькую тесную кухоньку. Михаил с удивлением подошел к жене.

– Миша, это Вероника Стрижева, дочь нашего Васеньки. – Евдокия показала глазами на ребенка.

Из-под густых бровей Михаил внимательно посмотрел на вошедших:

– Сначала накорми, потом поговорим, девочку уложи, уже поздно, – и вернулся к оставленной работе.

Позже, когда ребенок заснул, Михаил вышел на кухню. Была душная летняя ночь. Евдокия закрыла окна ставнями и заперла калитку.

– Меня зовут Татьяна Кербс, я приехала из Саратова, – начала свой рассказ девушка. – Неделю назад от чахотки умерла мать девочки, Зинаида Хмелева.

Супруги перекрестились и продолжили внимательно слушать.

– Василий Стрижев и его жена Зинаида все эти годы пытались затеряться от властей. Они устраивались в разные театры, Зинаида играла там один, самое большее, два сезона, а потом они переезжали. Василий устраивался там же аккомпанировать на фортепьяно и писать музыку к спектаклям. Взяли себе сценический псевдоним Корсаковы, и никто не догадывался, кто они.

Четыре года назад, в Астрахани, Василий доверился молодому актеру, рассказал о себе, а тот донес на него. Не выдержав тяжести своего поступка, этот актер пришел к ним и во всем признался. Василий к тому времени знал, что Зинаида беременна, поэтому немедленно заставил ее уйти из дома. Его арестовали этим же вечером, но Зинаиду не застали. Она пришла ко мне, больше ей идти было не к кому.

В те годы мне только исполнилось четырнадцать лет. Чтобы выжить, я бралась за любую работу в театре. У нас с Зинаидой сложились дружеские отношения, и все равно она не сразу мне открылась. Сказала лишь, что Василия арестовали, я тут же собралась, и мы пошли на вокзал, где купили билеты до Саратова. Там у меня живут дальние родственники, они и приютили нас на первое время.

Вскоре родилась Вероника – в Николу Зимнего ей исполнится три года. Зинаида давала уроки музыки, а я, как обычно, пошла работать в театр. Болезнь подступила к ней внезапно, она проболела всего один месяц. Перед смертью взяла с меня клятву, что я отвезу девочку к вам. Ее мучила мысль, что никто не расскажет Веронике, кто были ее отец и мать, какие у нее корни. Я выполнила просьбу Зинаиды. Вот, пожалуй, и все.

Супруги внимательно слушали Татьяну. Лицо Михаила было непроницаемо, мимика же Евдокии выдавала сильное волнение. Выслушав до конца, Михаил задумался. Повисла долгая пауза, которую никто не решался нарушить.

– Девочка останется здесь, – спокойно произнес казак. – Я все думал, как бы нам объяснить ее появление. Выдадим за ребенка, подброшенного матерью, спасающейся от голода. Мы ее удочерим и дадим фамилию Стрижева.

Татьяна повеселела и передала узелок, в котором были дорогие сердцу Зинаиды личные вещи. Несколько золотых украшений, фотография юных родителей Вероники и конверты с письмами. Все это Евдокия забрала, чтобы надежно спрятать.

– Татьяна, а куда направляешься ты? – поинтересовался Михаил. – Ты должна понимать, что если узнают имя девочки, то не пощадят нас всех. Я-то смерти не боюсь, слишком много пришлось ее видеть, но теперь на моих руках ребенок.

– Я поеду дальше, в Оренбург, буду жить в семье своей старшей сестры Ксении. Прошу вас мне довериться, я любила мать девочки и страшно привязана к маленькой Веронике. Мне совсем не хочется расставаться с ней, но я дала обещание умирающей Зинаиде. Никто не узнает ее историю, клянусь. А теперь мне пора уходить. – Таня встала, и хозяева проводили девушку до калитки.

Михаил и Евдокия Стрижевы слыли в Лещинске первоклассными портными, в заказчиках у них недостатка не было. Мастерство спасало семью от репрессий и в новые времена. До революции они жили в собственном доме в центре города, но сейчас все эти здания национализировала Советская власть, и в них размещались различные учреждения. Они купили себе крохотный деревянный домик с садом немного в стороне от центра, ближе к реке, и зажили очень замкнуто. Михаилу не было еще и сорока лет, Евдокия была на несколько лет моложе. Своих детей у супругов не случилось, Евдокия очень переживала из-за этого в молодости, но теперь супруги жили друг для друга.

Михаил не зря боялся, что кто-то прознает тайну девочки. Его брат, Денис Стрижев, был казачьим полковником, всю гражданскую войну воевал на стороне белых: сначала в Лещинске, потом где-то на Дону. Рядом с ним все это время был его единственный сын, Василий. Михаил почти десять лет ничего не слышал о брате и племяннике. Последний раз их видели казаки на Каспии, в районе Гурьева, они пробирались на Дон. Дальше следы терялись.

Михаилу была хорошо известна и семья Зинаиды Хмелевой. Ее отца, миллионера Александра Хмелева, знал весь город. Ему когда-то принадлежали здесь многие здания, лабазы, промыслы, магазины. Это был король города, с которым советовался войсковой атаман. Большей частью он жил за границей, появляясь в Лещинске наездами. В свой последний приезд, уже во время войны, направляясь по делам в Персию, Михаил завез в город единственную дочь, юную Зинаиду. Здесь-то она и познакомилась с молодым казачьим офицером Василием Стрижевым. Между ними вспыхнула любовь, и Зинаида уговорила отца разрешить ей остаться погостить. Хмелев не смог отказать любимой дочери, но он не предусмотрел, что события начнут развиваться стремительно. Она вместе с родственниками успела выехать из города; говорили, что они в Крыму. И вот как все оказалось на самом деле…

Михаил долго не мог заснуть, сидя в саду и дымя папиросой. Рядом бегала его любимая собака – колли Сокол. Василий и Зинаида где-то встретились, скорее всего, в Крыму, но остались в России, подвергая свои жизни постоянному риску. Любимый племянник с женой жили где-то совсем рядом, а он даже не знал об этом, не увидел их родные лица. Они скитались, домой дороги не было, и все же отправили к нему свою дочь, Веронику. Ребенка, который связывал прошлое и будущее Стрижевых. Михаил вырастит девочку, чего бы это ему не стоило, чтобы потом рассказать ей об отце и матери. Приняв решение, Михаил успокоился и начал обдумывать свои следующие шаги по узакониванию проживания девочки в их семье. Здесь Михаил меньше переживал: никто лучше него не шил френчи для городских чиновников, которым очень важно быть похожими на вождя.

Глава 2

Татьяна Кербс в Оренбурге стала жить в семье своей старшей сестры Ксении. В двадцатые годы Григорий Граф привез сюда жену из Поволжья, рассказывая всем, что они бежали от голода. Они своими руками сложили дом недалеко от парка и стали жить очень скромно. Сейчас Ксения Граф работала сестрой милосердия в больнице, а Григорий служил бухгалтером в одной из государственных контор. У них рос семилетний сынишка Павел. Встретив сестру, Ксения была наполнена счастьем, ведь девочка пропала совсем малышкой, когда в вихре революции погибли их родители. Ее судьба долго оставалась неизвестной, и Ксения уже потеряла надежду встретиться с Танюшей. И сейчас она наконец рядом с ними! Сестры не имели известий лишь о судьбе старшего брата Николая, пропавшего на фронте в шестнадцатом году.

Татьяне исполнилось семнадцать лет, но ее сердце еще не испытало любви. Девочка родилась в Царицыне, оказавшись младшей дочерью в семье профессора медицины. Революция не пощадила ее родителей: красные расстреляли их прямо в госпитале, где отец лечил раненых белогвардейцев. Татьяна очнулась, когда кто-то, утешая, уводил ее из больницы. Это был старый актер, случайно оказавшийся на месте трагедии. Он и привел ее в театр, тотчас же открывшийся уже для новой власти. Потом Татьяна, которая научилась скрывать свои чувства, часто меняла с ним города и театры, пока они не остановились в Астрахани. Девушка уже повзрослела и превратилась в красавицу, в белокурую голубоглазую принцессу с изумительной фигуркой. Но кто бы ни пытался посмотреть на Татьяну с нежностью, он неизменно натыкался на холодный взгляд волчицы и больше не делал новых попыток к сближению. У нее никогда не было подруги, но Зинаида Хмелева напомнила ей ее прежнюю жизнь, и она потянулась к ней. К тому времени Татьяна осталась одна, старый актер, приютивший ее, уже умер. Девушки подружились, как оказалось, чтобы помочь друг другу в трагические мгновения жизни. И именно Танюше доверила Зинаида свою тайну и свою девочку, когда поняла, что не доживет до утра.

Как-то почтальонка, обычно бросающая газеты в почтовый ящик, прибитый к забору, неожиданно постучала в окно дома Ксении. Та вышла во двор, женщины о чем-то поговорили, и Ксения вернулась. В руках она сжимала конверт, в лице не было ни кровинки. В доме, кроме мужа Григория, больше никого не оказалось. Татьяна и Павел ушли на дальний огород полоть высаженный картофель. Там Григорий еще раньше разбил шалаш, и, чтобы не тратить время на дорогу, Татьяна с племянником собирались заночевать на реке.

– Что это? – Григория испугала бледность жены.

– Письмо из Германии от Николая,– безжизненным голосом проговорила Ксения.

Григорий молча смотрел на нее, она подняла на него свои прекрасные глаза.

– Прости, Гриша, подвела я тебя.

– Ксения!..– Григорий подошел и обнял свою жену.

– Почтальонка Мария мне сказала, что уже сообщила об этом письме в органы. Скоро за нами придут.

– Ну что ж, собери вещи.

Они так и не успели узнать, что им написал неожиданно нашедшийся Николай Кербс, поскольку письмо тут же изъяли. На пороге появилось четверо мужчин, которые арестовали очередных пособников врага, получающих почту из-за рубежа. Оставалось лишь узнать подробности биографии этой семейной пары, но методы добывания доказательств у палачей были отработаны в совершенстве.

Когда на следующий день Татьяна с мальчиком вернулись домой, там никого не было. Соседи шарахались от них, но ночью, шепотом, все же рассказали, что произошло. Татьяна не сомневалась, что органы ГПУ обязательно вернутся за ними. Она быстро собрала самые необходимые вещи, и через час они покидали родительский дом Павла.

Татьяна не знала, куда им идти, и ноги сами повели ее на вокзал, где она купила билет до Лещинска. Вновь она стучала в маленькое окно.

– Евдокия, накорми и уложи мальчика, – Михаил по-прежнему был немногословен, вернувшись из кухоньки к своей швейной машинке. Евдокия хлопотала у стола и, вздыхая, смотрела на Татьяну, а под ногами у них крутилась подросшая Вероника. Татьяна притянула малышку и крепко поцеловала в щеку:

– Я рада, что вам удалось удочерить девочку.

– Татьяна, ты не волнуйся, все будет хорошо, Михаил сейчас наверняка что-то обдумывает. Павлик, пойдем, я уложу тебя в одной комнате с Вероникой. – И Евдокия увела детей за собой.

– Будешь жить в пристройке, сзади дома, там прежде обитала наша старая родственница, но прошлой зимой она умерла. Над мальчиком оформишь опеку, я поговорю с тем же чиновником. Сейчас я шью платья для его жены, а ему самому костюм, – все это Михаил говорил Татьяне, обреченно сидящей за столом с ужином. Она встрепенулась:

– Михаил, ты хочешь поселить нас рядом с собой? Я не смела об этом даже мечтать.

– Татьяна, прекрати, – на нее посмотрели сердитые глаза казака. – Я не способен оставить молодую девушку и мальчика одних за порогом. Ты правильно сделала, что немедленно приехала к нам.

Вернулась Евдокия и безоговорочно поддержала решение Михаила:

– Будем жить тихо, не привлекая внимания. Глядишь, Господь поможет, и они скоро забудут про нас.

Так летом тысяча девятьсот двадцать девятого года стали вместе расти восьмилетний Павел и почти четырехлетняя Вероника в окружении бесконечно их любящих и близких людей.

На Веронику Павел сразу произвел очень сильное впечатление, она отдала ему свое детское сердце. Девочка делилась с ним всем, он был для нее единственным авторитетом, ее глаза смотрели на него с недетским обожанием. Михаил и Евдокия замечали такое отношение Вероники к Павлику, но никогда не смеялись по этому поводу. Их только удивляла эта недетская преданность малышки чужому мальчику. Но они знали, что время все расставит на свои места, а пока Павлик очень мягок с Вероникой и никогда не насмехается над ее детской влюбленностью. Наоборот, Павел с первых дней ведет себя как настоящий мужчина: он сразу взял на себя ответственность по защите девочки, и та позволила ему себя оберегать.

Глава 3

Лещинск, 1935 год

– Павел, выбирайся из своего сарая, пора идти встречать Веронику.

– Иду… Эта будущая звезда сцены могла бы и одна возвращаться. В десять лет пора запомнить дорогу домой.

– Нам она об этом прожужжала все уши, но я не допущу, чтобы девочка так поздно ходила без старших.

– Зачем же ты находишь для нее роли этих малолетних сироток?

– Тебе не понять нашу преданность театру.

Татьяна пыталась вытащить племянника из сарайчика, который он переоборудовал в свой кабинет. Несколько лет назад Михаил показал Павлу книги из библиотеки семьи Стрижевых. Они были свалены в кучу в огромном каменном подвале, о котором даже не подозревали соседи. Над подвалом был возведен неказистый сарайчик. Павел был потрясен увиденными сокровищами.

– Дядя Миша, я и не знал, что бывают такие подвалы.

– Павлик, до революции в этом квартале селились купцы, а они не могли не иметь таких закромов. Сейчас таких купеческих домов осталось всего несколько, остальные сгорели в гражданскую войну. Мы построили этот домик в девятнадцатом, тогда я и спрятал сюда наш семейный архив. Я не оставил здесь ничего особенного: книги, старые газеты, семейные фотографии. А сверху надстроил этот сарайчик. Но нам надо быть очень осторожными! Наш сосед, тот, что поселился один в доме купца Славина, – охранник из ГПУ.

– Дядя Миша, можно, я разберусь здесь? Жалко ведь, если все испортится!

– Для этого я тебе это и показал, Павлик. Зная твою немецкую любовь к порядку, не сомневаюсь, что ты сохранишь эти книги.

Павел с энтузиазмом взялся за дело. Он расчистил подвал, который был в два метра высотой; потом пилил и строгал доски, чтобы сделать книжные полки. Последним их с Михаилом усовершенствованием стала маленькая печь, которая через хитрую систему дымоходов соединялась с печью в домике Татьяны. Теперь можно было не бояться сырости, хотя в подвале она не ощущалась.

И конечно, сам маленький деревянный сарайчик Павел превратил в свою мастерскую, где жил с ранней весны и до поздней осени. Сейчас он недовольно оторвался от романа Фенимора Купера, чтобы идти в театр встречать Веронику.

Татьяна была одержима любовью к театру. У нее не было актерского таланта, но она возмещала это службой в театре. Она прекрасно шила, умело наносила грим, и, по сути, была незаменимой помощницей главного режиссера театра Петра Василевского. Веронику она стала привлекать к участию в постановках, как только режиссеру понадобилась малолетняя актриса. И вот уже пять лет Вероника появляется на сцене. Сегодня она исполняла роль Козетты в спектакле «Отверженные» по роману Гюго. Поэтому Павлик и упомянул с таким сарказмом несчастных сироток.

Михаил не разрешал детям заносить книги в дом, боясь приходящих на примерки незнакомых людей. И Вероника тоже отстояла себе уголок в сарайчике, причем не только читала там, а еще и репетировала свои роли. В последние дни перед премьерой у Павла распухла голова от ужасов, встречавшихся на жизненном пути несчастной французской девочки.

Подходя к зданию театра, Павел еще издали увидел стоящую под фонарем фигурку Вероники.

– Какое счастье, что мне не пришлось отбивать тебя от восторженной толпы зрителей, – Павел не удержался от возможности подколоть сестру.

– Вот еще, – доверчиво беря его за руку, вздернула нос Вероника. – Думаешь, я сама бы не смогла дать отпор?

– Зачем же давать отпор преклоняющимся перед своим божеством поклонникам?

– Этим толстым дядькам в галифе? Я вижу, как их боятся Татьяна и Петенька.

– Вероника, что еще за Петенька?

– Петенька – это мой любимый режиссер, ничего ты не понимаешь. И знаешь, по-моему, он безумно влюблен в Татьяну.

– Так, надо посоветоваться с дядей Мишей. Пора прекращать разрешать тебе читать французские пьесы и репетировать в любовных спектаклях.

– Подумаешь, что тут особенного. Наша Татьяна – такая красавица, Петенька ее боготворит. И поэтому ее так ненавидит прима Алиса Четверкина. Радовалась бы, что Татьяна не отбирает у нее ведущие роли.

– Вероника, прекращай болтать глупости.

– Это для тебя глупости, потому что ты ничего не понимаешь в любви. Тебя привлекает лишь скелет в нашем сарае. А между тем, Лелька Егорова интересовалась тобой.

– Вероника, это не просто скелет, на нем я изучаю кости, из которых состоит человек. Я его случайно нашел во дворе больницы, куда его кто-то выбросил. Принес и сам собрал. Я буду хирургом, как хотела моя мама. Дядя Миша считает, что у меня тонкие пальцы и талант кроить и шить. Значит, и хирург из меня выйдет первоклассный.

– Павлик, а ты сошьешь мне сарафан? Уже лето, мне не в чем бегать на речку.

– Ты что, дядя Миша одевает тебя как принцессу!

– Вот именно, а девчонки смеются, когда я не могу расстегнуть множество пуговичек.

– Вероника, с каких пор ты стала обращать внимание на насмешки подруг? Неужели сама не можешь справиться?

– О, еще как могу, теперь я раздеваюсь еще медленнее, и им приходиться ждать меня на берегу.

– Хорошо, сошью. А что ты сказала про Лелю Егорову? Сможешь передать ей записку от меня?

– Ладно, передам.

Они подошли к своей калитке, где их встречал верный Сокол. Войдя в дом, они заговорили с Татьяной на немецком, поскольку та упрямо ратовала за необходимость знания детьми иностранного языка. Вероника подробно рассказала о спектакле, кто из артистов как произносил свои реплики, как чувствовал себя режиссер, какая была публика. Евдокия хлопотала над поздним ужином для своей любимицы.

Из комнаты вышел Михаил, и его морщины словно разгладились при виде Вероники. В этой семье родительская любовь Михаила и Евдокии вспыхнула позже, но дарила безграничное тепло этим детям. Михаил любил Павла не меньше Вероники, он видел, что его Павлик впитал от отца и матери понятия чести и благородства. Павел напоминал ему любимого племянника Василия, отца Вероники. Правда, внешне они отличались: Павел был очень ярким блондином с голубыми глазами. Михаил любил общаться с мальчиком, поддерживал его мечту стать врачом. Семьи уже давно объединили свои хозяйства, и за детьми присматривала Евдокия, так как Татьяна постоянно пропадала в театре.

– Дядя Миша, я снова на лето устроился санитаром в больницу. Иван Григорьевич сказал, что уже пора приобщать меня к профессии.

– Правильно, Павлик! Иван Петров из наших казаков, потомственный лекарь, так что он обучит тебя всем тонкостям.

– Он сказал, что через два года, когда я окончу школу, он повезет меня в Саратов поступать на медицинский факультет.

– Да, Павел, когда-нибудь ты покинешь дом, чтобы высоко взлететь к своей мечте!.. Не забывай о нас,– улыбнулся казак.

– После мамы и отца я никого не люблю сильнее вас, – у Павла, ужинающего вместе с Вероникой, на глазах выступили слезы.

Евдокия быстро подошла к нему и, обняв, прижала к себе. Михаил тоже подошел и взлохматил Павлу вихры. Одна Вероника с аппетитом поглощала пирог, между кусками которого успела сказать:

– Вот уж не знаю, Лелька Егорова всем говорит, что ты любишь одну ее.

Стрижевы удивленно уставились на Веронику, Павел пнул ее под столом ногой, одна Татьяна подошла к девочке, чтобы защитить от надвигающейся беды.

– Татьяна, это все твой театр, девочка чересчур впечатлительная.

– Ничего подобного, она там развивает свои способности.

– А эти любовные пьесы, в которых ты ее занимаешь?

– Она играет героев в детстве, потом я ее увожу.

– Но откуда у нее эти слова?

– Да от Павла, от кого же. Девчонки совсем замучили его, а он их еще поощряет записками и прогулками.

– Татьяна, что ты говоришь?– запротестовал Павел, но Михаил, улыбнувшись в усы и махнув рукой, уже уходил к своей швейной машинке. Павел с ненавистью уставился в ехидное лицо Вероники, которая успела показать ему язык, пока Татьяна не увела ее готовиться ко сну.

Глава 4

– Бабушка, а Бог есть? – Вероника, вся в муке, помогала Евдокии лепить пироги.

– Бог есть, так мне говорили отец с матерью, а им бабушка с дедушкой, – Евдокия выпрямилась, чтобы утереть пот со лба.

– А нас в школе учат, что Бога нет.

– Сейчас другие времена, и теперь учителя говорят, что Бога нет. А у нас в гимназии был даже предмет «закон Божий».

– Да ты что? – Вероника потрясенно смотрела на Евдокию. – И как, ты этому верила?

– Конечно, верила, как же без веры жить?

– Ну ты посмотри: небо, солнце, уже летают самолеты и никто Бога ни разу не видел. Неужели ты не понимаешь?

– Вероника, Бога¹ видеть совсем не надо, он вот здесь,– и Евдокия показала на свое сердце.

– Здесь? – Вероника показала на свое.

– Да. Вспомни, когда у тебя хорошо на душе, когда она поет от радости, мы говорим, что

Бог заглянул в твою душу. А когда ты вдруг застынешь, оцепенев от нежности и восторга, мы говорим, что тебя коснулся своим крылом ангел. Когда ты трудишься, забыв про еду и отдых, из твоих рук выходят шедевры, достойные восхищения, мы говорим, что Бог поцеловал твои руки.

– Я знаю, про кого ты говоришь. Про дедушку! В его платьях ходят самые красивые женщины.

– Конечно, я говорю про него, – улыбнулась Евдокия, но из-за занавеси в кухню уже шли Михаил и Павел.

– Что это вы про меня говорите? – притворившись сердитым, спросил Михаил.

– Бабушка сказала, что Бог поцеловал твои пальцы, – тут же выпалила Вероника.

Михаил лукаво посмотрел на Евдокию, она рассмеялась, он тоже улыбнулся, и все сели ужинать.

– Бога нет, – решительно заявил Павел.– Я в больнице видел, что если человек умирает, никакая молитва его не спасет. Все это предрассудки и суеверия.

– Может быть, – тихо сказала Евдокия, – только я не сомневаюсь, что у тебя дар от Бога. Твои руки спасут много жизней, но не потому, что они такие ловкие. Потому, что у тебя благородная душа.

– Иван Григорьевич постоянно сквернословит, вовсе не культурный и пьет спирт, а дай Бог кому-нибудь спасти столько жизней, сколько он спас, – не соглашался Павел.

Михаил и Евдокия с улыбкой переглянулись. Они-то знали, насколько чистая душа у доктора Петрова, их друга с гимназических времен.

– Ты прав, Павел, трудно представить этого костолома в церкви со свечкой в руке, но не сомневайся в его благородстве. Это очень справедливый человек, добрый и внимательный. И очень верный. Верный своей клятве врача. Когда мир раскололся, он спасал от смерти и красных и белых, ругая при этом их убеждения. А они все ждали от него сострадания, и он всегда был к ним терпимым и снисходительным. Я рад, что ты все свое время проводишь рядом с этим человеком. Пока нет отца, Иван выведет тебя на прямую дорогу.

– Дядя Миша … – губы Павла задрожали, но он прямо посмотрел в глаза казаку, как будто о чем-то спрашивая его.

– Да, они обязательно вернутся, я верю в это.

– И я верю, – прошептал Павел.

– И я! – громко сказала Вероника.

– Ну а мне сам Бог велел,– сказала Евдокия. – Они вернутся, чтобы просто увидеть тебя хоть одним глазом.

– Скажи, Павел, неужели в больнице ты ни разу не столкнулся с чудом? Когда выздоравливал больной, на которого все махнули рукой? – Михаил внимательно смотрел на Павла.

– Нет, – решительно ответил мальчик, – чудес не бывает.

Но потом, подумав, он поправил себя:

– Иногда, правда, бывают редкие случаи, не вполне объяснимые.

– Какие, например? – Михаил не отступал от Павла.

– Одна женщина умирала от родов, просто истекала кровью. Все были уверены в неизбежности ее смерти. Кроме еще не родившегося младенца, у нее на руках оставался пятилетний мальчик. Их отца и ее мужа арестовали, и она просто не могла умереть. Женщина твердила это в перерывах между схватками, успокаивала самого доктора. Иван Григорьевич тогда состарился на глазах. У нее родилась девочка, все предвещало скорый конец, но она не сдавалась. Не знаю, что произошло, но она оставалась в живых и на следующий день, и через два дня, а на третий стало понятно, что она выкарабкается.

– Какая радость, – Евдокия отвернулась, все лицо ее было залито слезами, и она вытирала их фартуком.

– Тогда давай хотя бы признаем, что чудеса случаются, – Михаил поднял на Павла свои серые глаза.

– Да, случаются. И если это спасает жизни, конечно, я соглашусь, – Павел решительно тряхнул своим белокурым волнистым чубом.

– А если еще какая женщина будет умирать от родов, ее обязательно спасет наш Павлик! – раздался уверенный голос Вероники, и все за столом с изумлением уставились на нее. Павел демонстративно покрутил пальцем у своего виска и скорчил рожу, Михаил, улыбнувшись в усы, продолжил доедать ужин. Одна Евдокия откликнулась на добрые слова своей ненаглядной:

– Вероника, наш Павлик станет хирургом, он будет резать руки и ноги раненым солдатам. А женщин будет лечить другой доктор.

– Жалко, мы ведь тоже люди, – огорченно пробормотала десятилетняя девочка, но тут уж не выдержал Михаил и оглушительно рассмеялся. За ним прыснула и Евдокия.

По выходным и праздникам Михаил и Евдокия ходили в церковь, стоящую над высоким берегом Урала. Михаил всегда надевал синие широкие штаны с красным кантом, заправляя их в высокие сапоги. Поверх надевал белую просторную рубашку на пуговицах под самое горло. На голове была белая фуражка. Евдокия тоже выглядела нарядной за счет кружевных воротничков на строгом шерстяном платье. В руках у нее всегда была сумочка.

В церкви собиралось общество, которое неофициально существовало всегда. Общество старых казачек, бывших законодательниц общественного мнения городка. Сейчас они группировались вокруг своего последнего оплота, церкви. Возглавляла их казачка Софья Птицына. После службы, когда все выходили из церкви на площадь, она незаметно оказалась рядом с Михаилом и Евдокией.

– Михаил, не пойму, с чего это Евдокия все молодеет, – старая казачка с усмешкой смотрела на Михаила.

– А чего ей стареть, еще столько дел впереди, – отговорился казак.

– Да, дел у нее достаточно, вот теперь матерью стала двоим сиротам…

Михаил внимательно посмотрел на Софью, а она отвернулась и смотрела с высокого берега на реку и куда-то дальше. Потом снова заговорила:

– Видишь, как низко летают стрижи? Наверное, будет дождь. Ох уж эти стрижи, притягивает их наша река. И птенцов своих где-то выводят, а летать учат только здесь, у родных берегов. Ну, прощайте, хорошая девка у вас растет, красавица. – Софья отвернулась и быстро пошла в другую сторону. Михаил и Евдокия стояли и смотрели ей вслед, потом взявшись под руки, тихо пошли домой.

– Она обо всем догадалась, – негромко сказала Евдокия.

– Она никому не скажет, – не сомневаясь, ответил Михаил.

– Девочка действительно становится красавицей, непонятно, от кого больше взяла – от Васеньки или Зинаиды? Какая была пара… Когда они шли по нашему парку, гуляя вдоль реки, все любовались ими.

– Уж кого, а красавиц в нашем городе всегда было много, просто глаза разбегались. Да и сейчас их не меньше.

– Михаил, неужели ты у нас такой глазастый?

– Не был бы глазастым, не нашел такое сокровище, как ты.

– Не знаю, что вышло бы, если ты искал бы меня после своей швейной машинки! А в выпускном классе гимназии глаз у тебя был еще зоркий.

– Да уж, трудно было мне пропустить такую девушку с длинной черной косой и синими глазами.

И вновь Евдокия таяла от слов мужа, крепче держалась за его руку, спеша домой к детям.

Глава 5

1937 год

– Татьяна, я так и знал, что застану тебя, – главный режиссер театра Петр Василевский открыл дверь костюмерной комнаты и увидел склонившуюся над платьем фигурку Татьяны.

– Да, я готовлю платье для завтрашней премьеры Алисы Четверкиной, – она подняла голову и улыбнулась. Обычно эта улыбка обезоруживала Петра, уносила его куда-то, но сейчас она резанула сердце.

– Уже поздно, мы остались последними, сейчас придет сторож и выпроводит тебя.

– Петя, что-то случилось? Только не лги, мое сердце не обманешь.

– Я хочу поговорить с тобой, только не здесь. Приходи на реку, к нашему месту.

Была звездная летняя ночь. Татьяна прошла к реке и спустилась к берегу.

Петру исполнилось тридцать лет, и вся его жизнь стала служением музе театра. Петр был родом из Смоленска, из семьи богатых промышленников. В семнадцать лет он пришел учиться искусству в Московский художественный театр. Семь лет участвовал в спектаклях этой труппы и считался талантливым актером. Ему страстно хотелось самому ставить спектакли, но в Москве у него не было будущего. Кто-то рассказал ему о Лещинском театре, и он, не задумываясь, приехал сюда.

Они встретились с Татьяной, когда оба были новичками и еще мало разбирались в интригах театральной труппы. Постепенно оба твердо заняли свои места, которое отводило им искусство.

Внешне Петр был похож на благородного рыцаря, какими они представлялись Татьяне в детстве. Высокий, круглолицый и голубоглазый, с прямыми русыми волосами до плеч, с острым веснушчатым носом и обаятельной улыбкой. Она сразу отдала ему свое сердце. А он долго не признавался себе, что эта голубоглазая немка, помешанная на аккуратности и чистоте, имеет над ним какую-то власть.

– Таня, я хочу, чтобы ты выслушала меня, не перебивая. Тогда, шесть лет назад, ты пришла к нам в театр заурядной костюмершей. Я думал, что не будет особого греха немного поволочиться за тобой. Ты была необыкновенно соблазнительна, красавица, как и сейчас. И я сделал тебя своей любовницей. Меня не мучили угрызения совести, я был полностью поглощен делами театра, но иногда уделял немного времени и тебе. Ты молчала, и я думал, что тебя вполне устраивают такие отношения. Шли годы, я вдруг обратил внимание, что уже не ищу острых ощущений в объятиях других актрис, ведь ты знаешь актерскую среду. Я решил, что старею, и что меня устраивают отношения с одной любовницей. А ты взвалила на себя весь мой быт, обстирывала и обшивала, кормила, убирала мою комнату. Я опять все это принимал как должное, ведь у меня все получалось. Спектакли выходили прекрасными, я не стыдился их. В труппе были обычные интриги, но они не мешали творчеству. Даже любовник Алисы Четверкиной, майор НКВД, каждый день сверлящий меня взглядом из зрительного зала, не доставлял хлопот. Я просто давал Алисе все главные роли и это их вполне устраивало. Тем более что Алиса далеко не бездарна.

Но когда на репетициях по сцене летало это существо – маленькая Вероника, а за ней носилась ты, заставляя ее работать, сцена светилась. Три года назад я увидел это сияние, и меня пронзила молния! Я понял, почему мог творить даже в эти безумные времена, с бездарным репертуаром и предсказуемыми актерами. Потому, что в моей жизни была ты, и я всегда любил тебя! Потом, вспоминая все дни, проведенные рядом с тобой, я потрясался своей слепоте. Я полюбил тебя с первого взгляда, но не хотел признаваться себе в этом…

– Петя, почему ты заговорил об этом? – потрясенная Татьяна плакала, а Петр обнимал и целовал ее мокрые глаза.

– Я хочу, чтобы ты все знала обо мне. Этот год страшный, ты сама видишь, что творится. Но самое страшное, что Алиса Четверкина догадалась, что ты для меня не просто любовница, а единственная любовь. Она уже приходила ко мне в кабинет, предлагая себя, но я отшутился. Она затаила злобу. Ко мне приходил ее любовник из органов, очень интересовался тобой и Вероникой. Я понял, что привлек их внимание к тебе, поэтому зло посмеялся над тобой в той беседе. Назвал тебя бессловесной клушей, радующейся, что на нее упал взгляд режиссера. Этот поганый смех вызвал у меня самого омерзение, но генерал, наоборот, сразу поверил мне и стал отпускать сальные шутки. Не знаю, но, по-моему, я убедил его, что ты для меня случайная связь.

Таня, я знаю, что у тебя очень трагичная судьба! Ты, Павел и семья Стрижевых, включая маленькую Веронику, можете потерять свободу, как только в вашу сторону посмотрит эта Медуза Горгона, Алиса Четверкина. Эта женщина не смирится, что где-то есть любовь и двое могут быть счастливы. Верь мне, больше всего в своей жизни я бы хотел жениться на тебе и уже никогда не разлучаться.

Но Алиса ни на минуту не поверила легенде, сочиненной мною для ее любовника. Недавно меня вызвали в отдел культуры и сказали, что репертуар театра косит в сторону мелкобуржуазности. Я мгновенно понял, что моей свободе практически пришел конец. Но если бы меня арестовали по подозрению в буржуазности, боюсь, что они не прошли бы и мимо тебя. Слишком много людей видело нас вместе.

Таня, на столе в моем кабинете осталось письмо, в котором я признаюсь в безответной любви к Алисе Четверкиной, которая заставляла меня искать утешения на стороне, в объятиях заурядной костюмерши. Я решил покончить счеты с жизнью, утопившись в реке. Но это будет только роль, прошу тебя поверить мне. Я должен исчезнуть для того, чтобы жили Павел и Вероника, Стрижевы и ты, радость всей моей жизни…

Татьяна припала к груди Петра, ее худенькие плечи тряслись от рыданий. Потом она успокоилась, выплакавшись. Глубоко вздохнула, посмотрела прямо в потемневшие глаза Петра:

– Петенька, я полюбила тебя сразу, как только пришла в театр. И ты никогда не смог бы сделать меня своей любовницей без моего согласия. Все эти годы я знала, что ты меня любил. Я поняла и принимаю все, что ты задумал. Главное, чтобы ты исчез из города. Ты лучший актер, какого я когда-либо видела, и ты перехитришь их всех. Но, Петенька, я хочу, чтобы ты знал: я буду ждать тебя, и ты вернешься ко мне. Когда – не знаю, но я всегда буду ждать тебя!

– Таня!.. – застонал Петр.

Он покрыл лицо любимой поцелуями, потом расстегнул пуговички на ее платье и стал целовать шею и грудь. В который раз он понял, что под скромными одеждами костюмерши скрывалась страстная принцесса, божественное тело и неукротимая душа.

Они расстались на реке. Петя исчез за деревьями, а Татьяна медленно пошла домой. Впервые она не зашла в кухоньку к Евдокии, а сразу закрылась в своем домике. Павел с ранней весны ночевал в сарайчике.

Евдокия сама пришла к Татьяне и принесла ей в укутанной миске ужин. Но Татьяна лишь махнула рукой, отвернулась и отчаянно разрыдалась.

– Танюша, милая, не плачь! Поделись своим горем, и мы вместе что-нибудь придумаем, – Евдокия обняла Татьяну, присев рядом с ней на кровать. Но Татьяна не могла успокоиться, она заходилась в рыданиях. Евдокия вдруг встала, поняв, что у Тани истерика, которую надо немедленно остановить. Она налила полный стакан воды и властно сказала:

– Пей!

Татьяна махнула рукой и снова разрыдалась. Евдокия с силой, неожиданной для такой худенькой женщины, приподняла Татьяну с постели и несколько раз встряхнула, потом вновь подала стакан, сказав тоном, не терпящим возражений:

– Пей!

Татьяна послушно взяла стакан и выпила всю воду без остатка, потом глубоко вздохнула и вернула стакан Евдокии. Взгляд ее стал осмысленным.

– Рассказывай, что случилось.

– Дуся, что делать? Петенька исчез, а я жду ребенка.

– Как исчез? Только сегодня был в театре – Вероника мне говорила.

– Не спрашивай меня!.. Исчез так же, как исчезли Василий Стрижев и Зинаида, чтобы не быть схваченным. Я сама проводила его, но ничего не сказала о ребенке. Дуся, что мне делать, я навлеку беду и позор на вашу семью!

– Позор, опомнись, Татьяна! Ты носишь под сердцем дитя! Как много казаков хотели бы услышать крики своих внуков, но их отцы сложили головы в нашей степи. Стыдись, неужели ты не видишь, что вы давно с Павликом для нас родные. Мы поможем тебе, а там будь что будет, может и Петенька твой найдется…

– Дуся, ты золотая женщина!

– Татьяна, это ты осветила наш дом, когда пришла сама и привела детей. Я не сомневаюсь, что ты не испугаешься и родишь этого ребенка.

Татьяна потрясенно смотрела на Евдокию. Времена страшные: любимые люди исчезают, нет уверенности в собственной судьбе. А увидишь рядом хорошую сильную женщину и понимаешь, что делать дальше. На мгновение Татьяну посетило предчувствие, что она обязательно еще встретится со своим Петенькой, а пока надо готовиться к материнству. Скоро увидит белый свет еще одна крошка, продолжение ее и Петра.

Потом был семейный совет с Михаилом. На нем решили, что якобы от стыда Татьяна уволится из театра. История с Петром была замята чекистом, не желавшим, чтобы его любовница Четверкина стала объектом интересов милиции, как причина самоубийства режиссера. До рождения ребенка Татьяна будет помогать Михаилу обшивать клиентов.

Павел этой осенью начинал учиться в медицинском институте Саратова, а пока работал санитаром в больнице. Вероника, которой уже исполнилось двенадцать лет, продолжала бывать в театре, но у нее появилось новое увлечение: она стала писать стихи. Были и еще обязанности, которые с нее никто не снимал: дочь Василия Стрижева должна играть на фортепьяно и знать французский язык. Но для Вероники и это не было тягостным. Уроки музыки она брала у жены главного дирижера оркестра, а французский знали Михаил и Евдокия. Помимо всего, когда начались события в Испании, оба в совершенстве выучили испанский язык. Павел Граф и Вероника Стрижева не хотели оставаться заурядными личностями. Правда, сами они этому не придавали значения, предполагая, что так живут все. Но ведь не все живут в гнезде Стрижевых. Маленький домик с садом и огромный мир, который с нетерпением ждал встречи с ними.

Глава 6

Павел уезжал в Саратов, впервые оставляя дом и родных людей. На вокзал его пришли проводить Татьяна, Михаил, Евдокия и, конечно, Вероника. Павел стоял немного растерянный. Впереди его ждала интересная жизнь, но он остро осознавал, что главные для него люди остаются в Лещинске.

Татьяна, у которой уже округлился животик, смотрела на него мокрыми от слез глазами. Как дорога ему божественно прекрасная тетушка, как хочется защитить ее от этого страшного мира, в котором она остается.

Михаил и Евдокия – они оба не сомневались, что отец и мать Павла вернутся, и только мечта об этом дне помогала ему в самые тяжелые минуты. Они подчеркивали, что Павел взял от них самое лучшее, и что они бы теперь гордились своим сыном. Слыша эти слова, душа Павла взлетала. Юноша ставил себе великие цели, не сомневаясь в своих способностях их приблизить.

Вероника… Эта двенадцатилетняя егоза – невозможно без улыбки думать о ней. Как он будет теперь без ее бесконечных вопросов, безмерно надоедавших ему? Но к ним подходил его главный наставник, Иван Григорьевич Петров, который уже звал его в вагон. Доктор Петров сам вез Павла в Саратов, чтобы быть рядом с ним все это время. Михаил улыбался сквозь усы: Павел для Ивана был ближе родного сына. Старый лекарь безошибочно определил в Павле наследника, столь же одержимого медициной, как и он сам. Он сможет передать ему всю мудрость, накопленную за долгие годы.

Отец Павла Григорий Граф был сыном немцев-колонистов, издавна живших под Саратовом. После окончания Московского университета он стал преподавать математику в мужской гимназии города Царицына. На благотворительном бале, который давало немецкое землячество города, Григорий познакомился с прелестной юной гимназисткой Ксенией Кербс. Они встречались совсем немного, урывками и тайно ото всех, но чувство, вспыхнувшее между ними, было очень сильным. Вскоре разразилась первая мировая война, и Григория призвали на фронт офицером в артиллерию. Всю войну длилась их любовная переписка, которая удивляла родных Ксении. Никто не сомневался, что они поженятся сразу, как вернется Григорий. Он вернулся в Царицын зимой восемнадцатого года, но оставаться после свадьбы в Царицыне не смог, поскольку сразу попал в поле зрения ЧК как вернувшийся с фронта офицер. Молодожены решили тайно покинуть город. Их путь лежал в Самару, где у Григория были друзья. Там он оставил Ксению, чтобы воевать в армии Колчака. Потом неожиданно появился в конце двадцатого года, и они переехали в Оренбург. В ноябре двадцать первого года у них родился сын Павел.

Из Оренбурга Ксения написала коротенькое письмо своей лучшей подруге в Царицын, с просьбой сообщить ее адрес Татьяне, если что-нибудь узнает о ней. Та выполнила ее просьбу, но так сложилось, что Николай Кербс, их брат, пропавший на фронте еще в шестнадцатом году, с неизвестной оказией передает письмо для родных. И добрая подруга, жившая рядом с ними в Царицыне, решила переслать его по известному ей адресу в Оренбург. Это роковое письмо попадает в поле зрение органов, становится понятно, что эта семья ведет переписку с заграницей. Этого оказалось достаточно, чтобы в двадцать восьмом году родителями Павла заинтересовались в ЧК, а затем арестовали их.

В Лещинске Татьяна записала восьмилетнего Павлика на фамилию Граф, позже под этой же фамилией оформила над ним опеку. Она ничего не сказала про его родителей, выдав Павлика за беспризорника.

В школе Павлик учился легко, быстро схватывая необходимые знания. Учителя признавали его способности, но недолюбливали этого красивого мальчика. Он был абсолютно равнодушен к школьным мероприятиям, кружкам или военным играм. Его интересовало естествознание, и все свое свободное время он проводил в больнице. С доктором Петровым Павлика познакомила старенькая учительница ботаники, и с пятого класса Павел уже шел к своей главной цели – профессии врача-хирурга.

Павлику была чужда казенная атмосфера школы еще и потому, что она разительно отличалась от душевного тепла родного дома. Как только он заходил в калитку и к его ногам бросался Сокол, он оказывался совершенно в ином мире. В мире, где он мог не притворяться в своих самых глубоких чувствах, мог задавать любые вопросы и обсуждать любые проблемы. Здесь он мог быть романтиком, никогда не стесняясь этого, быть ранимым и проявлять твердость. Здесь била ключом настоящая жизнь, а не скрывалось двуличие и подлость. Рядом были любимые книги, которые расширяли пространство его мира. Их же читала и Вероника, с которой можно было о них говорить. Татьяна исступленно любила театр и хотела, чтобы Павел знал весь классический театральный репертуар. Евдокия разговаривала с ним на французском, требуя правильного произношения, а потом кормила вкуснейшими пирогами. Но главным авторитетом являлся для Павла Михаил, с которым они могли говорить обо всем, даже о любви:

– Дядя Миша, а как мужчина может понять, что встретил любимую женщину? На вид они все красивые и скромные.

– Павлик, смотри глазами, а не пытайся разглядеть красивые картинки, что придумал сам. Рядом с ней все цветет и благоухает: ее дом, сад, она сама. В руках все горит, а губы улыбаются. Она быстра, как веретено, но неожиданно все становится на свои места. Она подшучивает над тобой, но никогда не обидит и не унизит. Рядом с ней всегда легко, она занята, ей некогда отдавать тебе много внимания, но между тем она незримо рядом. Лишь только тебе надо помочь, она вмиг отзовется. Ты во всем ощущаешь ее поддержку, ты уверен в ее верности, она никогда не способна изменить тебе, своей семье и детям. Да что я тебе все рассказываю, ты уже наверняка понял, о ком я тебе говорю, – улыбнулся в усы Михаил.

– Да, понял, о тете Дусе и о Татьяне.

– Правильно, но еще и о Веронике, ведь она тоже Стрижева.

– Ну, она еще ребенок, – снисходительно отмахнулся Павел.

– Она будущая женщина, – Михаил с любовью прислушался к звонкому голосу внучки, доносившемуся с улицы.

Улица для Павла была местом, где жили его друзья, с которыми он играл в мяч, гонял голубей, бегал на речку, а когда подрос, ухаживал за девушками. У девчонок он пользовался успехом, привлекая не только красотой, но и твердостью своего характера. Это был его любимый мир. А еще, конечно, больница, в которой царствовал старый хирург Иван Петров. И вот этой осенью они вместе с ним покидают Лещинск, чтобы Павел сдавал экзамены и учился в Саратовском медицинском институте.

Глава 7

– Татьяна, опять этот противный Николай Желтков ругается в своем дворе, – четырнадцатилетняя Вероника, забросив портфель, забежала в домик Татьяны. К ней тут же приковыляла на еще не окрепших толстеньких ножках общая любимица, полуторагодовалая малышка.

– Наденька, ты так замечательно научилась ходить, и за это от нас с Соколом тебе сладкая морковка, – Вероника протянула малышке зеленый хвостик.

– Вероника, это он выгнал очередную жену. Целый день с их двора доносились его вопли, брань и слезы Агриппины. Он кричал, что в погребе протухла курица, и с ремнем гонялся за ней по двору. Потом она ушла со двора с чемоданом.

– Не расстраивайся, мы что-нибудь придумаем.

Михаил Стрижев замечал, каким блудливым взглядом провожает сосед Татьяну, не скрывая своего интереса. Татьяна после рождения дочери расцвела, исчезла ее худоба, фигурка стала стройной и притягательно-округлой. Теперь она с удовольствием останавливалась поболтать с соседками, чтобы рассказать, как растет ее дочь. В такие моменты ее лицо становилось нежным и беззащитным, она была восхитительна.

Михаил опасался, что Николай Желтков разрушит еще только налаживающуюся после разлуки с Петром жизнь Татьяны. Поэтому он решил прояснить, до какого момента их сосед готов пойти в своих намерениях.

Михаил сидел на лавке перед домом и курил папиросу, рядом с ним лежал Сокол. Первую шотландскую овчарку еще щенком подарил Михаилу городской чиновник в благодарность за сшитый костюм. Потом Михаил узнал, что арестовали хозяина, занимающегося разведением этой редкой породы. Но свое сердце он уже отдал этому бело-рыжему комочку, назвав щенка Соколом. Той первой собаки уже не было, но года три назад Михаилу принесли другого щенка. И сейчас во дворе резвится молодой Сокол, любимец Вероники.

– Здравствуй, Николай Тимофеевич! – поздоровался Михаил с Желтковым.

– Здравствуй, сосед! – ответил Желтков, идущий мимо Михаила к своему дому. Это был высокий полный мужчина, одетый как обычно: синие галифе, заправленные в высокие сапоги, защитного цвета мундир и фуражка. Выглядел он очень важно, но впечатление несколько портили крючковатый нос и глаза цвета рыбьей чешуи. На его губах постоянно змеилась гадливая улыбочка. Он изо всех сил пытался казаться добродушным простаком, но это мало кого могло обмануть. Сосед обладал властью уничтожить любого, кто казался ему опасным.

– Что, решил отдохнуть от своих заказчиков? – остановился он рядом с Михаилом.

– Да, отдыхаю, жду, когда Евдокия сметает раскрой.

– А, что Татьяна, так и не нашла работы? Это ее дворянское воспитание, вон, какая она вся ладная, и ручки ее, сразу видно, не держали ничего тяжелее ложки. Да и фамилия у ее Павла странная. Надо бы проверить, почему ей так нравятся царские титулы! – Желтков хихикнул и откровенно посмотрел на Михаила.

– Зачем же, Николай, я тебе сам могу все объяснить. Татьяна из поволжских немцев, мальчик тоже из них, правда, беспризорник. Татьяна его опекунша еще с малолетства, но фамилию мальчику оставила.

– Откуда ребенок мог знать свою фамилию?

– В этом возрасте дети уже помнят свои имена.

– Ну-ну… Один ты считаешь, что ваш Павел какой-то особенный. А ты знаешь, что он воровал у меня голубей?

– Павел никогда не брал чужого, зря ты на него наговариваешь. Когда он уезжал в институт, даже раздал своих голубей ребятам.

– Михаил, а ты на свободе лишь потому, что шьешь костюмы большим начальникам. Помни, из каких казаков будешь сам. Предупреждаю: эта семейка, Татьяна и Павел, до добра тебя не доведут, сам понимаешь, какие сейчас времена. И ребенка Татьяна родила без мужа, еле замяли скандал в театре. Избавься от своих квартирантов, пока не поздно.

– Николай, Татьяна одна тянет на себе все наше хозяйство. Я постоянно работаю над заказами, а Евдокия уже не молода. Татьяна нам заменила дочку, я даже помыслить боюсь, что она уйдет от нас.

– Не уйдет сама, мы поможем, – усмехнувшись, Желтков пошел к своему дому.

Вечером Татьяна сидела в кухоньке Стрижевых – вновь решалась ее судьба. Михаил был крайне серьезен:

– Таня, за тобой могут прийти в любой момент. Желтков об этом сказал определенно. Он играет с нами, как кошка с мышкой, но не сомневается, что заглотнет тебя. Или тебя арестуют, или ты станешь мыть полы в его доме. Сама понимаешь, что это значит.

– Михаил, мне надо уехать. Но как же Наденька? Мне придется везти ее в неизвестность…

– А вот про это даже не думай. Мы с Евдокией уже все обсудили и решили: девочка останется здесь. Вырастим с божьей помощью, а ты поедешь к Павлу. Снимете жилье, пойдешь работать, будешь присматривать за ним. Потом, когда ты сама скажешь, что все в порядке, мы передадим тебе девочку.

– Татьяна, – сидящая рядом Евдокия обняла и прижала женщину к своей груди, – за Наденьку не волнуйся, она здесь остается в родной семье.

– Танечка, и подумай, как будет рад тебе Павлик. Он всегда мучается, когда уезжает отсюда. Ему там без нас очень одиноко, – Вероника обнимала старшую подругу сзади и покрывала поцелуями ее волосы. – Подожди немного, потом и я приеду в Саратов, буду учиться на актрису.

– Михаил, Дуся, я прожила с вами незабываемые десять лет. Хочу, чтобы вы знали: ваше гнездо сделало меня счастливой. Безумие и жестокость мира разбиваются у калитки вашего дома. Я оставлю здесь Наденьку, пока не смогу для нее создать такой же дом.

Татьяна исчезла на следующий день. Все необходимые бумаги ей помог быстро оформить Михаил. В который раз он ходил по острию ножа, но это было необходимо для любимых людей, и он делал это.

Татьяна приехала к Павлу, который уже третий год учился в институте. Они сняли домик на дачной окраине городка и зажили уединенно. Павел почти все свое время проводил в институте, а вечерами работал санитаром в больнице. А Татьяна устроилась работать костюмершей в свой старый театр, где работала еще при жизни Зинаиды Хмелевой.

Через год, летом сорокового года, на гастроли в Саратов приехала труппа музыкального театра северной столицы. Татьяна любила оперетту и уговорила Павлика пойти с ней вечером в театр. Павел прихватил с собой двух однокурсниц, которые буквально приклеились к нему. «Нет, ну какой Дон Жуан, – в который раз думала Татьяна, скрывая улыбку. – Не зря Вероника всем раскрывала на это глаза, а никто ей не верил. Да и мудрено не влюбиться в этого красавца».

Она с обожанием смотрела на своего племянника, который с легкостью пленял сердца юных студенток, не придавая этому значения. Девушек с неумолимой силой тянуло к нему, сам Павел был галантным, но всерьез никем не увлекался. Ему исполнилось восемнадцать лет, и вся его жизнь была уже спланирована заранее.

Татьяна читала программку – фамилии ей ничего не говорили. Потом стал гаснуть свет, заиграла музыка, тихо открылся занавес. Началась божественная сказка «Летучей мыши», и Татьяна всем сердцем отдалась действию на сцене. Эта легкая и красивая жизнь на мгновение отдалила ее от ужасов сегодняшнего дня. Женское сердце возносилось на гребень волны под чарующие звуки, и тут же падало и разбивалось, и от этого полета захватывал дух. Но она не умирала, лишь испытывала восторг и упоение.

Но что это? На сцену вышел герой, который пел известную арию князя, встречающего гостей. Он был необыкновенно красив, голос его был мягким и пленительным, она узнала бы его из тысячи голосов. Это был ее Петенька.

Едва дождавшись завершения спектакля, она постучалась в дверь гримуборной. Услышав приглашение, она вошла и застыла на пороге. В комнате находилось несколько артистов, но ее глаза выхватили лишь одно лицо, с голубыми глазами и рассыпанными до плеч русыми волосами. Обернувшись, эти глаза сначала прищурились, а затем застыли на лице Татьяны, а губы стали растягиваться в счастливой улыбке. Уже переодевшийся Петр одной рукой обнял Татьяну и, закрывая ее от друзей, потащил куда-то за кулисы. Он целовал ее глаза, лоб, волосы, гладил ее спину и его руки дрожали. Из глаз Татьяны лились слезы счастья.

– Таня, я был рад, что наши гастроли начались с этого города. Я надеялся разыскать в институте Павла и расспросить о тебе.

– Петенька, но в программке стоит другая фамилия, я даже не подозревала, что это ты.

– А, это сценический псевдоним. Знаешь, я встретился со своим старым учителем по вокалу, когда-то он уговаривал меня заняться музыкой. Я приехал домой, и он предложил мне работу в филармонии маленького городка. Через некоторое время уговорил прослушать меня своего старого друга, дирижера театра оперетты. Так меня приняли в состав этой труппы, оставив сценический псевдоним. Таня, ты можешь поверить, что с самого момента нашего расставания я ни на минуту не забывал о тебе!

– Может, ты еще скажешь, что у тебя не было ни одной женщины? – ревниво спросила его голубка.

– Не было, почти… – Петр грустно рассмеялся.

Они шли под темными кленами по аллее города в сторону гостиницы.

– Не знаю… А я хотела доверить тебе одну тайну.

– Какую тайну?

– Волшебную тайну! В одном королевстве у тебя растет дочь, маленькая принцесса с волнующим именем Надежда.

– Это правда? Таня, за три года унижений я услышал самые желанные слова! У меня есть ты и моя дочь, больше мне никто не нужен. Где она?

– Осталась в Лещинске с Вероникой, надеюсь, ты ее помнишь? Вероника продолжает грезить театром, возможно, она передаст нашей дочери все свои старые роли. Петенька, я боюсь, что ты меня задушишь под этим деревом.

– Да, я тебя задушу… Это будет первая жертва, задушенная от счастья. Но до этого я хочу еще тебя съесть, моя сладенькая.

– Тогда пойдем ко мне! Павел сразу из театра ушел на дежурство в больницу.

Татьяна и Петр почти не сомкнули глаз. Сначала Петр мешал Татьяне готовить ужин. Он постоянно сжимал ее стан, щекотал шею поцелуями, подтрунивал и смешил. Потом все же поел, чтобы не обижать хозяйку.

А когда пришел черед десерта, в лунном сиянии перед ним обнажилась белокожая и белокурая нимфа. Она заманивала бедного странника глубиной своих синих глаз, обольстительной улыбкой и белизной высоких куполов, тут же обхваченных его длинными пальцами. А ее рука как бы невзначай задела его тугую плоть, и та рванулась ей навстречу. В ушах у обоих раздался звон, но потом полилась щемящая мелодия. Под нее Петр и Татьяна взлетели на немыслимую высоту, а потом страсть бросила обоих в бездну, чтобы рассыпаться осколками звезд на ночном небосводе и уже никогда не разлучаться. Эти две души безошибочно нашли друг друга, чтобы выжить в этом безумном и страшном мире.

В конце гастролей Петр женился на скромной костюмерше провинциального театра. Его коллеги-актеры сочли это за мезальянс, решив, что их друг не решился замахнуться на более популярных актрис, а срубил елку по себе. К тому и стремился Петр Василевский, который прекрасно знал, откуда к нему приходит вдохновение. Они уехали в Ленинград, решив, что Наденьку заберут к себе летом будущего года, когда определятся с жильем сами.

Снова Павел остался один, но это не тревожило его. Все его внимание занимал институт и больница, в которой он считался уже своим. В институте Павла выделил профессор, взявший его к себе в ученики. Кроме того, Павел все это время активно тренировал и закалял свое тело. Когда в институте проводились спартакиады, Павел всегда выступал в своей коронной дистанции – в марафонском беге. Павел был удивительно выносливым: как бы трудно ему не приходилось, он никогда не сходил с дистанции. И эта его черта привлекла внимание очень далеких от мира медицины людей. В сороковом году Павла призвали в армию, не дав завершить курс института.

Глава 8

– Дедушка, почему мальчишки дразнят Павлика немцем и дают обидные прозвища? – Вероника спрашивала об этом Михаила, пока Евдокия смазывала ссадины мальчика мазью после его жестокой драки с обидчиками.

– Просто они глупы! Нет, не потому глупы, что они не знают таблицу умножения, а потому, что не способны видеть широко. Обидно обозвать человека немцем, евреем, или еще кем-то. Это значит сознательно расстроить его, усомниться в нем, в его способностях, в его душе. А ведь душа человека бессмертна, именно она двигает эту жизнь. С человеком нужно дружить, смотреть на него и видеть, есть у него честь или нет. А друзьями у настоящих казаков были многие народы. Казаки умели с ними жить мирно и договариваться. Немцы издавна селились в наших местах, они приносили в нашу жизнь много порядка, аккуратности и педантизма. В нашей гимназии были преподаватели-немцы, и хозяином центральной аптеки тоже был немец. Много немцев было военными, они служили в столице и пользовались большим авторитетом в нашем городе.

– Павлик, если еще раз этот Сережка Нестеров откроет свой поганый рот, я затолкаю ему туда его фуражку! – взлохмаченная Вероника не могла успокоиться, вспоминая прошедшую драку.

– Вероника, перестань меня жалеть. Я подрался с ним не из-за того, что он меня дразнил. Сережка мой друг, он сто раз пожалел, что обозвал меня.

– А почему же ты подрался?

– Из-за женщины.

– Из-за Лельки? – выдохнула Вероника.

– Нет, все, больше не спрашивай, я пошел, – и Павел удалился в свой сарайчик.

Веронику тогда кольнула непонятная обида, кого на этот раз защищал ее Павлик. Она не предполагала, что пятнадцатилетний Павел тогда подрался из-за нее. Его друг, такой же страстный голубятник Сережка Нестеров, сидя как-то с ним на крыше, сказал, что волосы у Вероники золотые, а глаза – как у ведьмы. Павлу это не понравилось, и он сам нарвался на кулак друга, когда толкнул его. А уж в процессе драки они обзывали друг друга от души. Эти оскорбления и услышала Вероника.

Сколько себя помнила Вероника, ее жизнь всегда протекала рядом с Павликом. Несмотря на то, что она была его младше, Павел никогда не отталкивал ее. В сарайчике он собирал приемники и объяснял Веронике их устройство. Он дал ей детское прозвище Черника, терпеливо отвечал на все вопросы, был ее защитником. Павел научил Веронику плавать – она до сих пор вспоминает тот восторг, который испытала, когда не ушла под воду, а поплыла.

Павел научил ее кататься на велосипеде, единственной обладательницей которого была Лелька Егорова. Эта гордая девочка только Павлу разрешила приблизиться к своей машине с блестящими спицами, тугим звонком и шелковой сеточкой над колесами. Но Вероника прекрасно понимала настоящую причину доброты к ней хозяйки велосипеда – она носила от Лели записки к Павлику.

Позже Павлик научил Веронику кататься на коньках, когда они вместе ходили на зимнюю речку. Там местные подростки сообща расчищали от снега лед и катались на дешевых коньках, пристегнутых к валенкам. Павлик катался хорошо, но Вероника словно парила на льду. Своими ловкими ножками она умела делать замысловатые фигуры, могла подпрыгнуть и совершить рискованный прыжок. У нее было идеальное чувство равновесия, она очень редко падала. Ее гибкая фигурка в красном свитере и шапочке, из-под которой свисали две желтые косы, притягивала взгляд. Будучи еще маленькой, Вероника уже несла в себе зачатки будущей красоты.

Любимым праздником Вероники был день ее рождения. К этому дню Михаил шил очередное платье для своей любимицы. Фасон выбирала непременно сама Вероника, и Михаил всегда соглашался, понимая, что в этом проявляется стремление девочки к самостоятельности. Ей дарили подарки бабушка, дедушка, Татьяна и Павлик. Вероника с самого утра с нетерпением ждала их, сидя у теплой печки, перед занятиями в школе. Павлик забегал, быстро вручал собственноручно сделанные в сарайчике шкатулки, рамочки и убегал. Татьяна к выбору подарка всегда относилась основательно, ей хотелось порадовать девочку чем-то изысканным. Дарила красивые сумочки, которые сама вышивала, платочки, духи, плела кружева для ее воротничков и сорочек.

В Николу поздравлять Веронику приходило много казачек, близких знакомых Стрижевых. К празднику все готовились заранее, еще с вечера Евдокия и Татьяна не отходили от плиты, а с утра начинались визиты. В этот день Михаил не работал. На столе постоянно подогревался самовар, а за столом пили чай с пирогами немолодые гостьи. Они внимательно разглядывали Веронику, дарили ей незамысловатые подарки и надолго не задерживались. Веронике всегда казалось, что они присматриваются к ней. Но от этих женщин в ее сторону шли любовь и восхищение, поэтому Вероника любила эти приемы.

В десять лет она испытала настоящее горе – ее не приняли в пионеры вместе со своим классом. Учительница жестко объяснила причину: ее бабушка и дедушка ходят в церковь. Вероника была очень подавлена этим случаем, она на какое-то время выпала из общения с одноклассниками. Но не склонила головы. Дома ее ждали близкие люди, на улице – соседские девчонки, а еще был Павлик в своем сарайчике и театр. Позже ее все же приняли в отряд пионеров, но это уже не затронуло в ней глубинных струн.

Татьяна и театр – это была еще одна самая любимая сторона ее жизни. Она любила запах кулис, цвет рампы, освещавшей сцену, партнеров в красочных костюмах и, наконец, само действие. Она появлялась на сцене и присутствовала очень недолго, но и этого оказывалось достаточно, чтобы она поняла, что здесь ее место. Она была предана главному режиссеру театра, Петеньке Василевскому, видела, как он относится к Татьяне. Она мечтала, чтобы когда-нибудь и на нее кто-то взглянул с таким же обожанием, как смотрел Петенька на Татьяну. По выходным она проводила в театре целые дни, пока Татьяна не заставляла ее идти домой и готовиться к школе.

– Таня, я не понимаю, зачем мне знать эти формулы и правила в математике, если я буду актрисой.

– А для чего мне учить стихи и знать все душераздирающие пьесы, если я хочу быть хирургом? – Дети хмуро смотрели на Татьяну.

– Павлик, – обратилась она к старшему, – у любого человека должны быть культура и цивилизованность. Вежливость и знания этикета, умение себя вести, правильно говорить, способность поддержать беседу, многосторонняя эрудированность. С такими людьми легко, они способны на поступки и имеют собственную позицию. Никогда не станут пешками в чьей-то игре. Именно такими хотели бы вас видеть ваши родители. Это важно для нас.

– Значит, важно и для меня, – серьезно ответил Павел.

– Для меня тоже! – немедленно откликнулась Вероника.

Вероника жила свободно, дерзко, с достоинством, так как знала, что самые близкие люди ценят ее очень высоко. Так же она относилась к себе и сама. Но никогда не была себялюбивой девочкой. Наоборот, она щедро одаривала вниманием всех, кого любила.

От матери Веронике передались ее пышные волнистые волосы цвета спелой пшеницы. При свете солнца они отливали золотом, а заплетенные в тугие косички – желтели, как подсолнух. И глаза цвета луговых трав! Но когда в них отражался солнечный лучик, они синели, и взгляд девочки казался бездонным. От отца девочке достались тонкие черты лица, соболиные брови, прямой, чуть вздернутый нос с трепетными тонкими ноздрями, пунцовый ротик и мягкий подбородок с ямочкой посередине. Фигурка у нее была худенькой, а характер – неугомонным.

– Бабушка, расскажи мне про маму, – просила она Евдокию, когда та укладывала ее спать.

– Твоя мама родилась в семье короля и жила в далекой стране, где у нее был дворец, много слуг и постоянные балы. Но однажды старый король захотел показать ей свою родину…

– И привез в Лещинск, где она встретила моего папу.

– Вот видишь, ты и сама все знаешь.

– Нет, расскажи, как папа влюбился в принцессу!

– Твой папа тогда получил отпуск после тяжелого ранения на германском фронте. Как-то ранним утром он подъезжал к реке на своем любимом жеребце Марсе. Он хотел напоить коня, но неожиданно увидел, что он не один. От реки по песчаному яру навстречу ему поднималась прекрасная девушка. Она была босиком, волосы ее были распущены, и она улыбалась.

– Это была моя мама?

– Да, она захотела встретить рассвет, поэтому встала раньше всех и незаметно покинула дом. Она как раз возвращалась, когда ей преградил путь один красивый казак.

– Это был мой папа?

– Да, это был Василий, и он предложил девушке покататься на его коне. Мама была очень скромной девушкой и понимала, что так делать нельзя, но согласилась.

– Почему это нельзя?

– Потому что существует этикет, и согласно ему, молодые незамужние девушки не должны оставаться наедине с мужчинами.

– Но это же был мой папа!

– Вот и мама так решила. Ей очень понравилась прогулка, потом она все время ждала его.

– И папа приходил?

– Каждый день, и они гуляли по нашему парку вдоль реки.

– А потом?

– Потом началась война, и они расстались, чтобы встретиться уже где-то далеко отсюда. Все, Вероника, пора спать.

– Как бы я хотела, чтобы меня тоже нашел принц. И чтобы он был похож на нашего Павлика, – пробормотала она, засыпая.

– Этот принц давно ждет, когда ты вырастешь, – прошептала Евдокия, перекрестив девочку.

У Вероники было еще одно любимое увлечение – она была заядлой садовницей. Любовь к саду ей привила Татьяна, которая всегда старалась принести в него что-то новое. Рядом с ней крутилась ее верная помощница Вероника. Весной Павел вскапывал землю, а Татьяна и Вероника сажали клумбы с цветами. Осенью рассаживали луковицы тюльпанов, укутывали на зиму кусты роз. Их сад благоухал с ранней весны до глубокой осени. Было странно, что на этом небольшом участке возможна такая эстетика. Татьяна была поклонницей английского сада и старалась привнести в посадки небрежность и естественность самой природы. Знойным летом они наполняли многочисленные бочки холодной водой из колодца, чтобы вечерами поливать сад.

Михаил допоздна сидел в саду вместе с верным Соколом, дышал запахом влажной после полива земли и курил. Он видел, что Павел и Вероника живут целостной жизнью, окруженные преданными друзьями. Их сердца стремятся навстречу будущему, верят в него и ждут встречи с ним.

Но это будущее может принести много боли, ведь не всегда с детьми будут близкие им люди. Но Михаил с удовлетворением отмечал, что его Павлик не такой уж беспомощный. Он абсолютно не терпел никакого высокомерия и превосходства. В таких случаях он сразу же терял интерес к собеседнику, холодно прощаясь с ним. Он держался подальше от известных сплетниц городка, которые пытались под видом сочувствия унизить близких людей Павла.

Михаил даже замечал, что, будучи наделенным яркой красотой, Павел совершенно не замечает этого. Его восторг вызывают высокие чувства: честь, достоинство, справедливость, сострадание. Когда же Павел встречался с соседом, его взгляд ничего не выражал, оставался равнодушным, и это всегда бесило Желткова. От Павла шла мощная волна духовности, которую Желтков воспринимал как чувство превосходства этого сопляка над ним, могущественным чекистом.

Когда уехал Павел, а за ним Татьяна, в доме Стрижевых появилась молодая поросль. Подросшая Вероника во многом старалась заменить Татьяну. Она умела прекрасно готовить, могла помочь Михаилу в его портновских делах, все горело в ее руках. Она продолжила украшать сад, но главное место в ее жизни стала занимать Наденька. Она возилась с ней, и это доставляло ей безграничную радость. Евдокия даже пыталась образумить внучку:

– Вероника, у тебя экзамены, еще тебе надо бежать в музыкальную школу, оставь Наденьку, я сама за ней посмотрю.

– Бабушка, как вы не понимаете, что я уже соскучилась по ней. Еще чуть-чуть, и я побегу на музыку. Сокол, присматривай за этой красавицей, – и верная овчарка терпеливо выносила все эксперименты, которые проводила с ней Наденька. Девочке особенно нравилось забираться на собаку верхом, а потом, смеясь, скользить по ее мягкой шерстке.

Вероника замечательно играла на пианино, у нее был прекрасный слух и голос, завораживающий преподавателей. Но романтичная Вероника неожиданно стала писать стихи. Стихи касались любви, она писала их в заветную тетрадку и прятала в сарайчике. Кабинет Павлика, так же, как и библиотека, перешли в полное владение девочки.

В сороковом году Веронике исполнилось пятнадцать лет. В семье Стрижевых уже знали, что Татьяна нашла своего Петеньку и вышла за него замуж. Радость от этого известия переполняла близких, но у Евдокии и Вероники взгляд печально останавливался на двухлетней Наденьке. В эти мгновения раздавался твердый голос Михаила:

– Вы что, не знаете, как девочка нуждается в матери? Тем более такой, как наша Татьяна! А о ней вы подумали? – И у двух его любимых женщин виновато висли носы. Михаил был абсолютно прав.

На Новый год к ним обещал приехать Павлик, которому пришла повестка в армию. Стрижевы с нетерпением ждали его, но больше всех – Вероника. Ей недоставало его всегда. Когда приезжал Павлик, мир снова становился для нее надежным и понятным.

Глава 9

Декабрь, 1940 год

– Павел, думаю, что краснеть за тебя не придется, – в просторной комнате за письменным столом сидел усталый майор. Павел стоял перед ним, спокойно смотря ему в глаза. Он пришел на призывной пункт военкомата, куда собрали многих студентов с его курса. Все были уже оповещены о месте службы и разошлись. Оставался один Павел, который терпеливо ждал, когда его пригласят в кабинет.

– Можете не волноваться, я вас не подведу, товарищ майор.

– Вот и прекрасно, подожди меня здесь, – майор вышел в коридор и вернулся с капитаном, внимательно взглянувшим на Павла.

– Познакомимся, я капитан Быстров. Пройдем, Павел в мой кабинет, – и капитан первый вышел из комнаты.

– Павел, я читал твое личное дело, – продолжил офицер, – и наблюдал за тобой некоторое время, пока ты учился. Я буду твоим командиром, и мы уезжаем через три дня. Но я понимаю, что для тебя очень важно проститься с близкими, поэтому даю такую возможность. Держи конверт, там билеты на поезд до Лещинска и обратно. Обычно так не делается, но, возможно, ты не скоро встретишься с родными.

– В какой род войск меня призывают? – задал единственный вопрос Павел.

– В пехоту, в нее, родимую, об остальном узнаешь на месте. Ну что, ты едешь, время пошло. Жду тебя через три дня в этом кабинете.

Павел вышел из здания и без раздумий направился к вокзалу – времени не оставалось, поезд отходил через час. Он немного пробыл в замешательстве. Его призвали в армию, но род деятельности оставался неясным. Что ж, в конце концов, он везде может послужить, уже не мальчик. Сейчас ему выпал шанс проститься с родными, и он им воспользуется. Даже несколько часов, проведенных в кругу любимых людей, согреют Павла в его дальнейшей армейской службе.

Почтово-багажный поезд медленно вез его в Лещинск, и к своему ужасу Павел видел, что выделенные три дня тают на глазах. Состав еле трогался, долго стоял на семафорах, пропуская скорые поезда, останавливался на всех разъездах и полустанках. К моменту приезда в Лещинск у Павла оставалось около четырех часов свободного времени.

Павел быстро шагал от вокзала, предвкушая радость от встречи со Стрижевыми, как кинется с разбегу в его объятия Вероника, как он подбросит маленькую Наденьку и потреплет по холке Сокола. Губы Павла растягивались в счастливой улыбке, когда он подходил к маленькому зеленому домику и видел, как приветливо горит свет в его окнах.

Все было именно так: он наконец попал в объятия близких людей. Евдокия заторопилась с самоваром, а Михаил утянул Павлика в большую комнату, где обычно кроил и шил. Но Наденька все же побывала в руках любимого братика, получив гостинец, без которого он к ней не приезжал. Единственное, что огорчило его – дома не было Вероники. Сегодня шла генеральная репетиция новогодней сказки, и Вероника была в театре. Павел понял, что туда ему придется бежать самому, потому что ждать времени не оставалось.

– Павлик, почему тебя призывают, не дав завершить курс?

– Не знаю, дядя Миша, везде такая таинственность. Мы даже не знаем, в каких войсках будем служить. Мне кажется, ребята попадут по медицинской части, а вот меня призывают в пехоту.

– Павлик, прошу, береги себя. Мы-то знаем, какой ты отчаянный. И это твоя вечная борьба за правду, будь осторожен, – Евдокия плакала и крестила любимого Павлика.

– Евдокия, перестань своими слезами портить нам этот вечер. Павел, я тоже думаю, что тебя призывают обучиться военному делу, а не бороться с несправедливостью. Прошу тебя, помни об этом, совершенствуй свое умение, но держись подальше от демагогов. Сам знаешь, какие сейчас времена, кругом процветают доносы и обман.

– Дядя Миша, можете мне дальше не объяснять, я вас хорошо понял, не волнуйтесь. Вы правы: моя цель – это отслужить положенный срок и вернуться в институт. Как раз сейчас мы стали подходить к интересующим меня предметам, жаль, что я не прохожу службу в одном из военных госпиталей.

– Павел, госпиталей на твой век хватит, береги себя, а мы тебя все будем ждать. Не забывай нам писать письма.

– Я обязательно напишу Татьяне уже из армии, а сейчас побегу в театр, встречусь с Вероникой. И мне надо спешить на вокзал.

Все вышли на зимнее крыльцо, чтобы проститься с Павлом. Сокол пытался запрыгнуть на грудь Павлика и облизать его нос. Глядя на эту картинку, заливисто смеялась двухлетняя Наденька. Евдокия не могла унять слез, поэтому лишь поцеловала Павлика в русый чуб. Михаил, обняв своего наследника, вновь сказал, чтобы он был осторожен.

– Павел, я не знаю, кто сейчас воспитывает солдат. Поэтому прошу, не кипятись, если они тебе покажутся грубыми, если будут смеяться, критиковать тебя или просто запретят тебе быть самим собой. Пройди через это. Будь выдержанным, но помни наш завет: сохранить свою честь, не пожалев и жизни.

– Спасибо, дядя Миша, я запомню эти слова. – Павел внимательно и без улыбки посмотрел на Михаила. Его взгляд выразил такое понимание, что Михаил махнул рукой и отвернулся, смахнув непрошеную слезу. Но Павлик уже обнимал его, чтобы быстро побежать в сторону театра. Все молча смотрели ему вслед. Наконец зашли за ворота и закрыли калитку.

– Он уехал надолго, чует мое сердце, – Евдокия рыдала в голос, почти повиснув на Михаиле. Он помог жене зайти в дом и бережно уложил на кровать.

– Евдокия, я и сам что-то почувствовал, но держи себя в руках. Ты же знаешь, кто Павлик для нашей Вероники, не будем пугать девочку своим воображением.

– Именно о ней я и думаю, он ее принц, хотя она сама еще не понимает этого.

– Я думаю, что она мудрее всех нас, – и Михаил тоскливо вздохнул.

Павел почти бежал к театру знакомой дорогой. Сколько раз он провожал и встречал здесь эту малолетнюю актрису, отчаянную Веронику. Они не виделись этим летом, потому что Павел работал все каникулы в больнице. Стрижевы знали, что увидятся с Павликом под Новый год, и с этим праздником были связаны надежды Вероники на встречу. Она не предполагала о его неожиданном призыве в Красную Армию.

Павел знал театр, как родной дом, и его тоже здесь все знали, от актеров до билетеров. Он незаметно открыл дверь и прошел в зрительный зал, где освещалась лишь одна сцена. На ней развивалось волшебное действие сказки «Золушка». На сцене царила злая мачеха, которая руководила своими несносными дочерьми-лентяйками, одну из которых и играла Вероника. Павел впился в девушку глазами: она была комично одета, безобразно причесана, но своими репликами смешила всех присутствующих актеров.

– Вероника, этот бал – триумф бедной Золушки, над которой вы с сестрицей вволю поиздевались. А ты перетягиваешь все внимание зала на себя. Зачем ты потеряла во время танца свою туфельку сорок первого размера?

– Ну, Виктор Николаевич, я хотела, чтобы было смешно, – виновато говорила его строптивая актриса.

– Я прошу тебя, делай все как в сценарии, не импровизируй. Это моя личная просьба к тебе, – и режиссер посмотрел на Веронику долгим испепеляющим взором. Вероника лишь кивнула, опустив голову.

Павел зачарованно смотрел на девушку: когда это она так успела вытянуться? Но она не просто вытянулась, она расцвела. Эта ее гибкая фигурка, божественно золотые волосы, эта стремительная легкая походка. Павел был околдован Вероникой, он слушал из зала звук ее голоса и цепенел: он уезжает, а она остается здесь. Какая несправедливость! Сейчас Павел понял, что никуда не хочет уходить от нее, но это невозможно, он должен бежать на вокзал. А эта проказница продолжает что-то творить на сцене, все заливаются смехом, а бедный режиссер хватается за голову. «Вероника, а ведь ты – моя звезда!» – вдруг подумал Павлик, выходя из темноты на свет перед сценой. Он даже не заметил этого, ошеломленный своим открытием. Ему казалось, что любовь придет к нему в другое время и где-то далеко отсюда. Но все случилось сейчас, и по сцене носилась эта принцесса, его идеал…

Глаза Павла на мгновение встретились с глазами распекаемой режиссером Вероники, те сначала округлились, а потом на лице девушки вспыхнула улыбка счастья. Она рванулась к Павлу, чтоб в ту же секунду провалиться в люк.

Режиссер и актеры уставились в яму, на сцену взлетел Павел, и это уже никого не удивило. Снизу раздался жизнерадостный крик Вероники:

– Виктор Николаевич, со мной все в порядке, я скоро поднимусь.

– Нет, не вставай, – крикнул Павел и уже сам нырнул в люк. Режиссер махнул рукой и объявил перерыв.

Вероника лежала под сценой и не могла подняться. Она протягивала руки к Павлу:

– Павлик, какое счастье, ты смог приехать раньше. Видел меня на сцене, как тебе моя роль? Не обращай внимания на Витеньку, потом он поймет, что я была права…

– Вероника, закрой рот на минуту. Ты можешь встать? Давай я тебе помогу, – Павел попытался поднять девушку, но она вновь опустилась на пол. Вероника, которая всегда могла терпеть боль, не подавая виду, сейчас застонала. Павел понял, что ее жизнерадостный голос – полное притворство. Он стал пальцами ощупывать ее щиколотки. Вероника застонала громче, Павел понял, что нашел причину.

– Вероника, у тебя банальный вывих, сейчас я его вправлю. Будет больно, но ты молчи. Своим криком ты можешь помешать творческому процессу.

– Давай, ты меня не знаешь, вот летом, когда я наступила на бутылочное стекло… А-а-а! – в этот момент Павел резко дернул ногу девушки. Та от боли и неожиданности вцепилась в плечи Павла и привлекла его к себе. Боль стала отходить, Вероника обнимала Павла, доверчиво прижимаясь к его груди. Павел на мгновение застыл, потом осторожно выпрямился с Вероникой на руках. Он знал здесь все переходы, поэтому быстро нашел коридор и ногой открыл дверь в костюмерную комнату, в которой когда-то царила Татьяна. Павел бережно уложил Веронику на диван, а сам сел рядом.

– Вероника, меня забирают в армию. Я приехал проститься, а сейчас мне надо бежать на вокзал. Мой поезд уходит через час.

Говоря эти слова, Павел крепко перевязал вывихнутую лодыжку девочки нашедшимся здесь же лоскутом ткани. Его руки задержались на этой безупречной ножке и погладили ее. Вероника побледнела. Он взял ее руки и поднес к своим губам. Вероника пристально, без улыбки, смотрела на него. Он прижал ее ладонь к своей щеке, Вероника резко села, а потом схватила голову Павла и прижала к своей груди. Павел отстранился и заглянул в эти бездонные колдовские глаза девушки: они, не мигая, смотрели на него. Он медленно приблизил свои губы к ее губам и поцеловал. Вероника страстно откликнулась на этот поцелуй, и Павел потерял голову. Он нежно касался ее губ, вторгся в ее ротик и потерся об ее язычок. Его руки гладили ее плечи, волосы, спину. Он целовал ее лицо, затылок, шею. Рука обхватила стан и нежно прошлась над высокой грудью девушки. Вероника замерла, выгнув спину, но Павел уже отстранился от нее.

– Вероника, сейчас я понял, что не смогу без тебя жить.

– А я это давно знала, мне никто не нужен, кроме тебя.

– Мне надо бежать, я даже не смогу проводить тебя домой.

– Павлик, в моем сердце ты был всегда.

– Вероника, опомнись, ведь ты была ребенком.

– Ну и что, я не виновата, что моя душа выбрала тебя.

– Красавица моя, как я не хочу расставаться, но думаю, что разлука будет недолгой.

– Павлик, подожди, я хочу, чтобы ты взял это на память, – Вероника сняла с шеи цепочку, на которой висел золотой перстень. – Это обручальное кольцо моего папы, прошу, возьми его.

– Вероника!.. – Павел взял кольцо и, поцеловав ее руки, спрятал его в кармане на груди. Потом опять быстро поцеловал девушку и встал:

– Мы поженимся, как только тебе исполнится семнадцать лет. К тому времени я закончу институт. А сейчас я пришлю к тебе Витеньку, – и Павел исчез за дверью костюмерной. Вероника сладостно вытянулась на диване. Наконец-то он догадался о ее чувствах! Сердце девушки разрывалось от счастья и горечи разлуки одновременно.

Когда Вероника, прихрамывая, пришла домой, Михаил и Евдокия сразу поняли, что дети объяснились. Такого мечтательного и счастливого взгляда они никогда раньше не видели у своей девочки. Но оба деликатно промолчали, позволив Веронике уединиться со своей заветной тетрадкой.

Глава 10

Ровно через три дня Павел стучался в знакомую дверь кабинета призывного пункта. Послышался голос капитана, разрешающий войти.

Капитану Быстрову исполнился тридцать один год, но вид у него был мальчишеский. Рассыпавшиеся темно-каштановые волосы, слегка вздернутый нос, длинный рот и красивые карие глаза. Это был кадровый офицер, пришедший в разведку из пограничной службы и попавший в двадцать седьмом году под командование к военспецам, бывшим царским офицерам-разведчикам. Знания, которые он усвоил, были бесценными. Но главным среди них оказалось умение безошибочно определять сильных духом курсантов, способных достигать обозначенных ими запредельных рубежей. Павел был именно такой личностью, и Алексей распознал его.

– Павел, ты явился с точностью до минуты, собственно, я и не сомневался. Но все равно рад это отметить. – Капитан встал, подошел к Павлу и крепко пожал его руку. Павел не ожидал такой неформальной встречи. Капитан увидел недоумение на лице юноши и рассмеялся:

– Павел, присаживайся. У нас будет недолгий разговор, а потом сразу пойдем на вокзал. Сейчас подошел срок твоей службы в армии. Как ты к этому относишься?

– Как к новому этапу в жизни. Было бы странно мужчине не служить в армии.

– Ответь, хотелось бы тебе попробовать неизвестное? Проверить себя, узнать свои способности в действии. Найти друзей, верить им и быть преданным общей цели?

– Хотелось.

– Почему?

– Мне это интересно. Я не люблю сидеть, тем более что есть возможность испытать себя. Я уверен, что никогда не отступлю, если начал действовать.

– Ну что ж, это как раз то, что я и хотел от тебя услышать. Добавлю лишь, что ты, наверное, понял: разговор шел о военной службе.

– Да, я понял. Конечно, когда я вернусь к мирной жизни, я буду врачом, это моя профессия. Но и в армии я бы хотел добиться высокого профессионализма.

– Ну что ж, тогда поехали. Кстати, пока мы будем в дороге, можешь звать меня Алексеем.

Только через неделю Павел с капитаном добрались до степного городка, затерявшегося на просторах СССР. Ранним зимним утром на вокзале их встретил автомобиль и сразу повез в расположение части. Водитель проехал по территории, потом миновал еще одни охраняемые часовым ворота и остановил машину. Капитан легко спрыгнул с подножки; по скрипучему снегу они с Павлом прошли в сторону аккуратного двухэтажного здания. На всем протяжении следования по воинской части у них проверялись документы. Быстров терпеливо ждал, пока часовые их внимательно изучат.

В дороге капитан оказался легким в общении спутником, с большим чувством юмора. Все время пути Алексей задавал Павлу множество вопросов и всегда с интересом вслушивался в его ответы. У Павла создалось впечатление, что Алексей внимательно их фиксирует с целью, понятной ему одному.

Поднявшись на второй этаж, они прошли по коридору и остановились перед дверью, на которой не висело никакой таблички. Постучав, оба вошли в кабинет. Перед ними за письменным столом сидел седой полковник. Увидев входящих, он вышел из-за стола, чтобы пожать руку Быстрову. Потом повернулся к Павлу и внимательно посмотрел на него.

– Павел Граф, студент четвертого курса медицинского института, прибыл для прохождения службы, – четко сказал Павел, глядя полковнику прямо в глаза. Глаза полковника повеселели, он переглянулся с Быстровым.

– А парень-то не робкий, не боится показаться смешным перед начальством

– Да, я тоже это успел отметить, – улыбнулся Быстров. – Павел, ты еще гражданское лицо, не знаешь ни устава, ни как полагается обращаться к старшему по званию. Но это не беда, твое обучение начнется с завтрашнего дня. А пока с тобой поговорит начальник этого центра, полковник Жнецов Михаил Семенович.

– Павел, разговор будет долгий, поэтому располагайся. Снимай свой полушубок, повесь на крючок, рядом ставь свой рюкзак. Алексей, ты тоже раздевайся и присаживайся на диван.

Павел, ты находишься в расположении Особой группы при наркоме НКВД-НКГБ. Здесь готовят разведчиков-профессионалов. В эту школу попадают далеко не добровольцы, подбор кадров начинается задолго до того момента, когда курсант перешагнет КПП. Любителей и дилетантов здесь нет. Ты очутился в поле зрения нашей службы, когда в очередной раз выиграл первенство института в марафонской дистанции. Уже тогда наблюдающий за тобой инструктор отметил твою выносливость. Позже мы изучили личное дело и выяснили твою удивительную способность к языкам. Сколькими иностранными языками ты владеешь?

– Немецким, французским, испанским и итальянским.

– Откуда у тебя появилось желание говорить на этих языках?

– Немецкий – это язык моих родителей, я помню его с детства. И потом, женщина, которая опекала меня, тоже немка, мы с ней говорили дома на немецком. Французский я знаю благодаря соседям, которые учили этому языку свою внучку. Уже вместе с Вероникой во время испанских событий мы выучили испанский язык. Итальянский я вызубрил один, поспорив с Вероникой, что пока она заговорит на французском, я буду болтать уже на двух языках.

– Значит, ты выиграл спор?

– Нет, Вероника тоже овладела этими двумя языками, – нехотя признался Павел.

– Что ж, Павел, это все хорошо. У тебя есть задатки, позволяющие предположить, что ты сможешь стать разведчиком. Но точно ответить на этот вопрос можно будет спустя три с половиной месяца, после прохождения специального курса бойца. Если ты его пройдешь, то останешься среди нас, если нет, то попадешь не в такие элитные, но в так же необходимые Красной Армии подразделения. И последнее. Мое личное убеждение – чтобы быть асом разведки, в первую очередь необходимо просто БЫТЬ разведчиком. А потом уже делать все остальное, чему тебя здесь научат.

Полковник Жнецов продержал Павла в своем кабинете около часа. Казалось, не было темы, которую он не затронул в этой беседе. Иногда Павел не мог уловить логику в задаваемых вопросах, но терпеливо и четко отвечал на них. Наконец, Жнецов отпустил их, предварительно сказав, что Павел зачисляется в группу и поступает в полное распоряжение капитана Быстрова.

Когда они вышли из кабинета, капитан прошел с Павлом на первый этаж и повернул в левое крыло. Попросив Павла подождать, он зашел в дверь. Через некоторое время вышел вместе с молодым бойцом.

– Павел, познакомься, это курсант Ринат Абдулов, который тоже совсем недавно начал подготовку в нашей группе. Он покажет, где тебе получить форму и так далее.

Быстров ушел, а Павел внимательно посмотрел на Рината. Перед ним стоял худенький белобрысый сероглазый паренек, одного возраста с Павлом. «Интересно, – подумал Павел, – неужели он тоже разведчик?» Ринат как будто прочитал сомнения на лице Павла и рассмеялся:

– Павел, через три с половиной месяца, а может, даже раньше, ты поймешь, кто становится настоящим профи в разведке. Совсем необязательно ему быть с горой мышц и ростом в два метра.

Павел смутился:

– Да, я пока многого не знаю, но обычно быстро учусь.

– Посмотрим, а пока твой путь начинается с бани. Пойдем.

Этот первый день запомнился Павлу, как череда дверей, в которые он заходил и из которых выходил. После бани он попал в руки парикмахера и простился со своим шикарным русым чубом.

Потом интендант выдал ему полагающуюся форму, и Павел переоделся. Правда, затем он снова постоянно раздевался, проходя самые разные медицинские кабинеты. Потом Ринат показал ему его койку и тумбочку в казарме. Кровать Рината была рядом с кроватью Павла, и в столовой они также оказались за одним столом.

– Капитан Быстров ничего не делает случайно, – уже перед сном сказал Ринат. – Возможно, сейчас у него есть какие-то виды на наше будущее.

– Да, – сказал Павел, он хотел еще что-то спросить у Рината, но тот уже провалился в глубокий сон.

И только на следующий день Павел понял, почему Ринат так дорожил минутами сна. С этого дня жизнь Павла кардинально изменилась.

Каждый день начинался с шести утра и длился пятнадцать часов, с небольшими перерывами на питание. С первой недели шла проверка курсантов на умение бегать согласно нормативам, преодолевать специально оборудованные полосы препятствий, подтягиваться на перекладине, отжиматься от пола. Эти занятия чередовались с короткими лекциями об оказании первой медицинской помощи. С каждым днем требования становились все более и более жесткими. Ежедневные марш-броски на 8–10 километров; если же маршрут был более коротким, то обязательно с оружием и при полной выкладке. С группой Павла работал инструктор, который казался Павлу полным дебилом. Он давал совершенно абсурдные приказы, заставлял курсантов бежать вверх по откосу, потом возвращаться, проваливаясь по пояс в снег, чтобы изменить маршрут. А регламент на выполнение задания никто не отменял, они должны были выполнить задачу в установленные командиром сроки. Поэтому последние километры Павел преодолевал на одной лишь ненависти к инструктору. И что удивительно, с каждой победой его раздражение таяло. Павел упорно трудился, полностью отдавая себя занятиям в группе, не сосредотачиваясь на ошибках, которых первоначально было достаточно, а настойчиво шел к результату, стараясь не сомневаться в себе.

Полосы препятствий требовали не просто физической выносливости, они были очень хитроумными и требовали от курсантов сообразительности и ловкости. Не сразу Павел догадался, как правильно справиться с этими бревнами. Раз за разом он падал на землю и, возвращаясь, вновь начинал все сначала. Он должен справиться с этим хитрым препятствием. И, в конце концов, ему это удавалось.

С каждым разом бегать, преодолевать препятствия, отжиматься и подтягиваться, переправляться через незамерзшую горную речку в течение 15-ти часов становилось все тяжелее.

В первую неделю инструкторы уже видели физические возможности курсантов. Но не это было главным. В группе выявлялись курсанты, которые хотели стать разведчиками-диверсантами и фанатично стремились обучиться этому.

Вторая неделя мало отличалась от первой, разве только нагрузки возросли. Павел выдерживал эти испытания только на силе своего духа. Многие курсанты сходили с дистанции, прося перевести их в другие части. Некоторых командиры убирали сами. Это касалось недовольных, позволявших себе раздражаться и критиковать приказы командиров-инструкторов. В среде разведчиков такое было недопустимо. Здесь приказ командира – закон. Очень часто в бою жизнь всей группы зависит от одного члена группы, и наоборот.

Павел обозначил для себя цель: стать разведчиком-профессионалом. И никакая сила не могла заставить его изменить ей.

– Павел, этот инструктор, Плетнев меня ненавидит. Он делает все, чтобы меня отчислили, придирается без всякого повода, я еле сдерживаюсь. – Ринат раздраженно вертелся на своей кровати, хотя в другое время уже давно бы спал. Павел тоже дорожил каждой минутой сна, но понимал чувства своего друга. Трудно было не заметить, как измывался над Ринатом их инструктор. Замечалась его малейшая оплошность, тут же делалось замечание и требование переделать. Ринат старался все исправить, но Плетнев видел малейшую заминку курсанта и удваивал количество упражнений. Ринат, стиснув зубы, выполнял новые задания, бурча вслух слова недовольства. Услышав их, Плетнев немедленно остановил курсанта, вывел из строя и дал новое задание. Пока группа отрабатывала упражнения на полосе препятствий, Ринат вновь отжимался на ледяном плацу. Ничего не отразилось на его лице, когда он доложил инструктору о завершении задания.

– Ринат, не думаю, что он лично ненавидит тебя. Мне кажется, ему понравилось твое хладнокровие, да я и сам стал замечать, что ты уже не так вспыхиваешь, когда тебя достают. Спокойно выслушиваешь очередную выволочку и отправляешься отжиматься по сто раз в три подхода.

– Пожалуй, ты прав, я уже не боюсь его ненавистного голоса. А лишний раз побегать или подтянуться на перекладине – для меня не проблема. Ушел мой страх бесконечного ожидания его недовольства.

– Ринат, но он же унижает тебя.

– Брось, теперь я воспринимаю все его подлости, как вынужденное прохождение через вонючее болото. Прошел, не уклонился и посмотрел в глаза гаду. Знаешь, Павел, завтра я уже не буду реагировать на него так нервно. Не дождется.

– Ну и замечательно, – пробормотал Павел сквозь сон.

Но его сон оказался недолгим. Все подразделение проснулось около часу ночи от шума взрывов, криков паникующих курсантов, громких команд инструктора, пытающегося построить свою группу. И снова пошли бесконечные марш-броски, только теперь и ночью. Опять полоса препятствий, силовые упражнения. Времени на сон – часа два-три, все остальное время отрабатываются действия, приближенные к боевым.

И, наконец, начался основной курс подготовки разведчиков-диверсантов. На этом курсе Павла и его товарищей учили² пользоваться снаряжением, оружием, техническими средствами, приемам их применения, различным способам проникания к объектам диверсий. Обучали навыкам и приемам рукопашного боя, снятию часовых, метанию ножей, использованию в схватке подручных средств.

Павла готовили служить в особых войсках Красной Армии. Они имели специальную цель: отвлечь внимание противника от основного театра военных действий на периферийный. Для этого должны были присутствовать бойцы, способные малыми силами добиваться огромного результата. Кроме того, они осуществляли обследование тылов противника с особой задачей, поставленной командиром. Курсанты учились мгновенно и продуктивно действовать во всех земных стихиях – на земле, в воде, воздухе и огне, при любых катаклизмах и в разных климатических условиях. От бойцов требовалась смелость, способность совершить что-то, невзирая на риск, также расчетливость, способность основывать свои намерения на проверенных данных. Особенно поощрялись преодоление страха, хладнокровие, умение выдерживать огромные физические и эмоциональные нагрузки. Их обучали не соглашаться с собственной слабостью, не бросать начатых действий, достигать выполнения поставленной цели, невзирая на личную опасность. Цель важнее собственной жизни. Учили мастерски владеть любым оружием, искусно обращаться с боевыми средствами, приготовленными к действию для сугубо их целей.

Павел осваивал технику диверсионного дела, особенно подрывного, минно-взрывные средства. Диверсантов обучали установке неподвижных зарядов на земле и на воде с целью подрыва налаженных коммуникаций вражеских войск. Учили маскировать мины. Специальный курс был посвящен парашютно-десантной подготовке.

Обучали умению вести наблюдения, обращать внимание на любые мелочи, выбирать приоритеты. Захватывать и силою выводить за линию фронта офицерский состав противника.

Павла обучали способам маскировки, изготовлению фальшивых удостоверений, знанию приемов, применяемых для добывания информации, технике передачи информации.

Павел изучал характер информации и форму сообщений, сбор информации и взаимодействие при этом с разными людьми, общее инженерное и радиодело, искусство отображать местность на карте, фотографию, маскировку, уход от слежки, использование запасных явок, манеру поведения.

Особо обучали способу изготовления подрывных средств из легкодоступных материалов, снайперской стрельбе из различных видов оружия.

Павла нацеливали на проникновение в расположение войск неприятеля, организацию разведывательной и диверсионной работы в тылу врага, на участие в партизанском движении. Готовили к участию в операциях, связанных с повышенным риском, требующих нестандартных решений. Он попал в среду, где готовилась элита для разведывательно-диверсионных операций Красной Армии.

Павлу помогало в обучении его чувство юмора, вера в друзей, терпение и полная уверенность в себе. Он не боялся чужого неодобрения, у него были высокие идеалы, и юноша мечтал, как в детстве. И во всех мечтах присутствовала его фантастическая Вероника.

Часть вторая

Глава 1

– Павел, сколько можно строчить, не понимаю, что еще можно сообщить девушке. Ты пишешь, не переставая, всю дорогу и отсылаешь письма на каждой станции.

– Ринат, уймись, я пишу письмо Веронике, а не боевое донесение в штаб. Сам знаешь, только сейчас у меня появилось немного свободного времени, вспомни, чем мы занимались всю зиму. Завтра прибываем в Кобрин, и я сомневаюсь, что в лагере у меня будет время для писем.

Павел Граф и Ринат Абдулов вместе с сопровождающим их инструктором, немолодым офицером разведки Семеновым Ильей Гавриловичем, ехали в полевой лагерь своей части. Он располагался на территории Западного Особого Военного Округа, недалеко от границы. Была душная июньская ночь сорок первого года, поезд прибывал на станцию Брест в воскресенье, около семи утра.

Ринат демонстративно перевернулся на другой бок и запыхтел на верхней полке купе.

– Ринат, не завидуй, не сомневайся, твое время тоже придет. Какая девушка устоит перед таким красавцем с белобрысым чубом и наглыми серыми глазами? А ведь она еще не будет знать, что ты попадаешь в десятку, почти не целясь, – с нижней полки Рината поддел голос Семенова. Майор был военным специалистом, пользующимся огромным авторитетом у бойцов части, они всегда называли его только по имени и отчеству. В этой поездке он был за старшего.

– Илья Гаврилович, вы думаете, меня волнуют эти особы? Они готовы лишь пилить тебя по любому поводу и без конца завидовать подругам, которым больше повезло с мужьями. Нет уж, благодарю, но свою свободу я отдавать никому не намерен. Я никогда не женюсь…

– Ринат, ты рассуждаешь, как много поживший и уставший от жизни повеса. А между тем тебе всего двадцать лет.

– Ну, я не говорю про всех женщин…

– И правильно делаешь, – раздался голос Павла, который, не отрываясь от записей, прокомментировал речь друга, – вот я напротив, знаю немало женщин, ради которых мужчины готовы расстаться со своей свободой.

– И, наверное, одна из них твоя мать, – на Павла внимательно посмотрели глаза майора.

– Да, Илья Григорьевич, это моя мать, – Павел перестал писать, он напряженно смотрел на собеседника. – Я помню ее очень хорошо, тогда мне было уже семь лет. Когда я ее вспоминаю, на меня накатывает волна нежности. Мои отец и мать очень любили друг друга. А еще Татьяна, вырастившая меня, ее дочь Наденька, тетя Дуся и, конечно, Вероника. Эти женщины, все по-разному, но освещали мою жизнь.

– Прости, Павел, но в астраханском приюте мне такие женщины не встречались.

– Знаешь, Ринат, если все же ты остался жив, если сумел сохранить в себе достоинство человека, у которого есть идеалы, значит, и в том детском доме была хоть одна женщина, которая поддерживала в твоем сердце любовь к жизни, – негромко сказал Семенов.

– Да, сами знаете, что позже я встретил такую женщину.

Семенов уснул, скоро засопел и Ринат. Наконец разделся и лег Павел. Он долго лежал с открытыми глазами, еще раз переживая все ощущения, которые испытал при написании письма. Как хорошо, что в его жизни присутствует эта девочка, Вероника… Он заснул перед самым рассветом.

Они проснулись под пронзительные оглушающие звуки разрывающихся бомб. Состав как раз проходил лесной участок, и немедленно остановился. Пассажиры в панике выпрыгивали из вагонов и бежали в лес. Небо было черным от огромного количества вражеских самолетов. Некоторые стали пикировать и сбрасывать бомбы над остановившимся поездом.

Семенов с первых же секунд сориентировался в происходящем.

– Быстро одеться, собрать вещи и уходить в лес. Сомнений нет, это война.

Группа четко выполнила приказ и покинула поезд. Вокруг вздыбливалась земля, пронзительно кричали матери, потерявшие детей, горели вагоны. Раненые пытались из последних сил ползти к спасительному лесу. Обезумевшие люди забивались под вагоны, которые были главными целями немецких асов; царили неразбериха и замешательство.

Нашлись люди, которые пытались остановить мечущуюся толпу.

– Бегите в лес, в лес! – кричал офицер, отрывая от земли и толкая в сторону леса женщину с ребенком. Ему стали помогать другие пассажиры, и вскоре живые покинули полотно дороги со стоящим составом. Но бомбежка не кончалась. Казалось, наступил конец света.

Павел, Ринат и Семенов все это время помогали мечущимся людям, потом Павел стал перевязывать раненых. Для тяжелораненых уже ничего сделать было нельзя. Вскоре Семенов отозвал друзей на опушку леса.

– Павел, Ринат, уходим. Наша задача – добраться до расположения части и действовать вместе с ней. Павел, мы ничем не сможем помочь этим людям. Легкораненых они перевяжут сами, а тяжелораненые обречены. Это мирные жители, в любой войне они страдают первыми. Но чем быстрее мы встанем в строй, тем на целых трех бойцов в армии станет больше. Надо торопиться, двигаемся через лес, вперед!

Майор и курсанты нырнули в лесную чащу и пропали между деревьев. Они бежали, ориентируясь по имевшемуся у них компасу и карте. Когда выбрались из леса, увидели повсюду вражеских солдат, лишь из немногих мест была слышна очаговая перестрелка. Немцы хозяйничали в Бресте, но был слышан бой со стороны крепости.

Семенов вновь увел курсантов в лес, здесь им стали встречаться солдаты-красноармейцы, которые были злы и растеряны. Но когда сошла первая волна хаоса и неразберихи, бойцы стали организовывать сопротивление. Завязывались упорные бои, во многих частях не было старших командиров, почти кончились патроны. Бойцы сходились в рукопашной, чтобы унести с собой хоть одну вражескую жизнь. Вокруг были одни враги, было понятно, что бойцы в окружении, и что никто не придет на помощь. Дрались солдаты, не желавшие согласиться, что они ничего не стоят и ими можно пренебречь. Они отстаивали свою честь перед торжествующим и наглым врагом, уничтожая его почти голыми руками.

Дрались пограничники, отчаянно сопротивлялась Брестская крепость, дрались сотни больших и маленьких воинских формирований, просто группы солдат из разных частей. Рядом умирали их товарищи, и предать, покинуть их было немыслимо, они до конца хранили верность друг другу.

Капитан Семенов не позволял курсантам примыкать ни к одной группе, вступать в бой или просто задерживаться. Единственное, что он им разрешил, это вооружиться и заполнить рюкзаки патронами.

Они целеустремленно пробирались в район Кобрина, где должна была находиться их часть. Но в городке уже не было наших войск, немцы овладели им в первый же день. Здесь курсанты увидели колонны русских военнопленных, которых конвоировали немецкие солдаты. Их было много, лица пленных солдат ничего не выражали, только полнейшую апатию к происходящему. Впереди этих людей ждали нечеловеческие испытания. Казалось, они полны пренебрежения к самим себе. И те, кто перестал верить в себя и свои способности, в эти минуты проиграли в борьбе со смертью, смирившись с ней.

В предполагаемом месте расположения их части хозяйничали немцы. Майор и его бойцы оказались в полной изоляции, у них не было никакой возможности связаться с их непосредственным куратором, капитаном Быстровым.

Семенов дал команду углубиться в чащу леса. Там они перекусили «неприкосновенным запасом», распределили время дежурств и устроились спать под сосенкой на охапке собранной травы.

Майор разбудил бойцов на заре. Они умылись в небольшом болотце и слегка перекусили

всухомятку. Друзья предполагали снова продолжить путь, для того чтобы обязательно воссоединиться со своей частью. Но Семенов их остановил:

– Павел, Ринат, давайте проведем совещание, чтобы продумать наши последующие шаги. Я хочу выслушать ваши мнения относительно возникшей ситуации. Ринат, начни первым.

– Мое мнение: нужно любой ценой пробиваться к своим. Предлагаю присоединиться к выбирающейся из окружения части и с боем прорываться за линию фронта.

– Я понял тебя, спасибо. Павел?

Павел задумался и молчал, но потом твердо посмотрел на Семенова.

– Я бы согласился с Ринатом, если бы мы готовили себя для боевых действий в пехоте. И то, сомневаюсь… Но мы обученные разведчики-диверсанты, нас готовили для работы в глубоком тылу противника. Мы знаем, что нам делать, как действовать и чего от нас ждет командование. Мы можем выживать при любых условиях. А то, чего у нас нет, мы способны добыть, применив смекалку и военную хитрость. Наш главный минус – это отсутствие связи. Поэтому нам придется идти к линии фронта, но идти собственной походкой разведчика-диверсанта. Возможно, к тому времени мы и решим проблему связи.

– Но нам еще надо решить проблему базы, а также проблему одежды, продовольствия, боеприпасов, – Семенов вопросительно смотрел на Павла.

– Значит, вы одобряете мою идею,– оживился Павел.

– Я да, а что скажет Ринат?

– Я тоже с вами, для чего же нас готовили так усердно. Здесь, в тылу у немцев, мы такого натворим, заварим кашу, какую им не расхлебать.

– Нет, Ринат, противник у нас умнейший. Не так просто переломить хребет немецкой военной машине. Их генеральские кадры сохранились еще с первой мировой войны. А где наши офицеры, громившие их в те годы? Ну да ладно, скажу лишь последнее: везде, а в армии в особенности, нужны обученные солдаты. Обученный – значит, контролирующий себя, свое оружие, танк, самолет и противника. Обученный – значит, уверенный. Вот такими мы и должны стать, чтобы победить, и наше время пришло.

Глава 2

– Ну что ж, для начала нашей работы этот шалаш очень даже неплох, – Семенов придирчиво изучал маскировку сплетенного ребятами убежища. Трое разведчиков оставались в глубоком тылу немецких войск. Семенов увел свою группу на границу территории Западной Украины, Польши и Белоруссии, чтобы создать временную базу, затерявшись в припятских болотах. Сейчас они должны начинать действовать в сложных условиях отсутствия связи с командованием, без оружия и боеприпасов. Все это им придется добывать самостоятельно.

– Теперь давайте обозначим первоочередные задачи. Нам необходимо продовольствие, оружие и одежда. Какие будут предложения?

– Товарищ майор, я тут подумал, и у меня родилась идея, – Павел вопросительно посмотрел на Семенова.

– Давай, делись.

– Я предлагаю раздобыть немецкую форму и мотоцикл, но сделать это на территории Польши. Там приобрести продовольствие и вернуться на базу в немецких мундирах и на мотоцикле. Мы, под видом фашистов, попробуем договориться с польскими хуторянами относительно продуктов.

– А что, Павел прав. Он знает язык в совершенстве, я тоже могу общаться. Думаю, что с поляками мы сможем поторговаться, – Ринат воспринял предложение Павла с воодушевлением. Он сразу определил, какие действия понадобятся, и что они вполне способны справиться с этим.

– Идея неплохая, но это риск. Вдруг вы встретитесь с регулярными войсками или с жандармами?

– Риск есть, как в любой операции на войне. Тут главное – выдержка, а потом у нас будут документы.

– Значит, войну мы начнем на польской территории, почти как в приказе наркома. Это весьма любопытно. Что ж, Павел, ты в этой операции будешь старший. Когда планируешь выступать?

– Мы уйдем сегодня вечером, будем двигаться всю ночь. К утру, надеюсь, достигнем окрестностей Влодавы, а что дальше делать, решим на месте.

– Что ж, готовьтесь и выступайте. Жаль, что я не смогу с вами идти, большие марш-броски мне уже не по силам, буду сдерживать вашу группу.

– Илья Гаврилович, о вашем участии не идет и речи. Это обычная операция, необходимая для осуществления наших последующих планов.

Оставив документы майору, бойцы растворились в темноте июльской ночи. У них были карта местности, компас, умение ориентироваться на местности и четко обозначенная задача. К утру друзья были уже на территории Польши. Они залегли у обочины пустынной дороги, которая вся была разворочена от прошедшей недавно в сторону русской границы тяжелой техники. Сейчас здесь стояла тишина, землю окутывал густой туман, и надоедливо моросил летний дождь. Павел впервые должен был столкнуться с реальной операцией не на учениях, а вживую. Сейчас он должен убить врага и отобрать его оружие. Но он знал, что справится с этой задачей, он взял под контроль все эмоции и определил для себя конкретные действия. Наблюдающий с противоположного края дороги Ринат поднял руку, призывая Павла к вниманию. Павел услышал звук мотора и узрел в тумане приближающийся мотоцикл, с двумя сидящими в нем фигурами. Дальнейшие действия диверсантов были четкими и синхронными. Неожиданное препятствие в виде тонкой проволоки выбило мотоциклистов из седла, один взмах шнура-удавки, и враг уже лежит бездыханным у ног разведчиков.

Прошло совсем немного времени, когда две фигуры немецких солдат развернули машину и поехали в другом направлении. Их путь лежал в расположенный неподалеку польский городок. По дороге они заезжали на польские хутора и, представляясь отставшими от своей части солдатами, закупали небольшое количество продовольствия, расплачиваясь трофейными рейхсмарками. Все проходило очень гладко, ни у кого они не вызывали подозрений. Запуганные крестьяне безропотно продавали муку, хлеб, мясо и другие продукты, радуясь, что солдаты отдают деньги и оставляют их в покое.

В городке друзья решились закупить в магазине предметы первой необходимости, без которых им приходилось нелегко. Здесь стояли немецкие части, поэтому Павел, оставив Рината в лесу, пошел один.

На нем была форма солдата-пехотинца одной из расквартированных в городке дивизий четвертой армии группы «Центр»³. Павел отдавал честь встречавшимся офицерам, потом небрежно зашел в магазин. Напряжение постепенно оставляло его, он отметил в городке большое скопление войск и техники, это были резервы, двигавшиеся в сторону границы. Павел остро пожалел об отсутствии связи с командованием, но понял, что решение воевать за линией фронта было правильным. Здесь они реально смогут помочь истекающей кровью армии. Рано или поздно они добудут связь, наладят передачу информации и начнут решать свои основные задачи диверсантов как можно скорее.

Он встретился с ожидавшим его другом, и они решили тронуться на мотоцикле по открытому участку дороги, пока здесь не пошла военная техника. На одной из развилок свернули с основной дороги и углубились в лес. Здесь друзья перевели дыхание. Это их первое задание, они были до крайности напряжены, но все прошло успешно. Сейчас они должны миновать еще один небольшой городок со стоящим в стороне костелом, а потом двигаться по лесной дороге. Друзья решили ехать на мотоцикле как можно дальше, а потом спрятать его уже в родном лесу.

– Павел, давай заедем в поселок, нам надо раздобыть хоть какую-то гражданскую одежду.

– А как ты себе представляешь: немецкий солдат просит продать ему шевиотовый костюм?

– Ну и что, хочет отправить его в посылке домой. Давай я пойду, здесь, кажется, нет немецких частей. А польские паненки не будут задавать много вопросов.

– Ну что ж, пошли вместе.

Они направили свой мотоцикл на центральную площадь городка, на которой располагалась небольшая лавка. Испуганная продавщица без удивления завернула выбранные ими костюмы и взяла деньги, быстро их пересчитав.

– Да, женщины здесь удивительно неразговорчивые, – Ринат демонстративно вздохнул.

– А о чем им говорить с солдатом, который может все получить и бесплатно, лишь только притронется к своему автомату. Они в страхе, видимо, успели натерпеться от проходящих мимо войск. Нам надо торопиться, уже темнеет.

Разведчики выехали из поселка в сумерках и поехали по дороге, которая проходила мимо костела. Неожиданно с той стороны послышались выстрелы. Друзья остановились, пытаясь разглядеть сквозь растущие сосны, что происходит перед костелом. Но ничего не было видно. Они спешились, спрятав мотоцикл в лесу, незаметно прокрались поближе. Продолжать движение, не разобравшись в ситуации, было опасно. Возможно, дорога оцеплена, и здесь начинается какая-то операция. Но с высоты лесной дороги они отчетливо видели только пустую площадь.

Когда бойцы подобрались к дверям и заглянули внутрь, то увидели труп растерзанной девушки, которую изнасиловали, прежде чем убить. Старый ксендз пытался вырвать из рук немецкого солдата другую девушку-подростка. Солдаты смеялись, их это только развлекало. Они разорвали на ней одежду, она пронзительно кричала и вырывалась. Ксендз в отчаянии толкнул одного солдата в грудь своими слабыми руками, раздался выстрел, и священник стал тихо оседать на пол. Девочка забилась в руках солдат, которые держали ее с двух сторон. Но когда один из насильников спустил штаны и попытался удобнее расположиться между распятых ног жертвы, он неожиданно захрипел в агонии. В его спине торчал нож. Его друзья ничего не успели осознать, их так же беззвучно настигла мгновенная смерть. Ринат был уже рядом с девочкой и освобождал свои боевые ножи, потом подбежал к ней. Когда она увидела еще одного немецкого солдата, она лишь судорожно вздохнула.

– Ринат, если она очнулась, уходим, – крикнул Павел, который все это время контролировал обстановку. – Нам надо спешить, уже почти ночь.

– Беги в город, там тебе помогут, а нам надо идти, – и Ринат встал, чтобы побежать вслед за Павлом. Но что-то не дало возможности ему передвигаться. С удивлением он увидел, что девочка обхватила его сапоги:

– Нет, не бросайте меня, за этих солдат они всех расстреляют. Я не могу оставаться здесь, – девочка плакала и на смеси польского и русского языков обращалась к Ринату.

– Кто они? – быстро спросил он ее.

– Отставшие солдаты, догоняющие часть. Они появились, когда в костеле была лишь одна моя сестра.

– Значит, их не скоро хватятся, надо спрятать трупы.

– Здесь недалеко топь, я знаю туда дорогу, – девочка с надеждой смотрела на них.

– Черт, придется задержаться. Иди, надень что-нибудь на себя и подходи к дороге, – Ринат уже вытаскивал труп одного из солдат.

Они с Павлом подтащили трупы к мотоциклу и, освободив его от груза, затащили в коляску убитых. Девочка уже была рядом с ними, она побежала вдоль дороги, показывая направление. Топь действительно оказалась недалеко и навеки поглотила врагов. Разведчики вернулись, чтобы забрать продукты и тронуться в путь. Девочка закрыла глаза убитым жертвам и перекрестила их – утром их обнаружат прихожане. Потом обернулась к бойцам. Павел пристально смотрел на Рината. Подобное шло вразрез со всем, чему их учили. Они не могли взять с собой девочку, это просто было невозможно. Она поняла это по их напряженным взглядам.

– Я не буду вам навязывать себя, если вы не можете забрать меня, то уходите, – девочку била дрожь, но все же она вздернула подбородок и отвернулась от бойцов.

– Как тебя зовут? – спросил Ринат.

– Христина.

– Ладно, прыгай в коляску, Христинка, поедешь с нами, – неожиданно решил Ринат, разворачивая мотоцикл.

Разведчики проехали на мотоцикле большую часть пути. Они замаскировали его в лесу, недалеко от дороги, а сами побежали в чащу, к месту своей базы. Они несли в рюкзаках добытые продукты, а также все необходимое для функционирования базы и проведения дальнейших операций. Христинка не отставала от бойцов, она тоже несла часть продуктов. К рассвету бойцы добрались до своего шалаша и доложили Семенову о выполнении задания. Он велел всем отдыхать.

Их разбудил щекочущий ноздри запах ароматной мясной похлебки. На земле у костра сидели Христинка и седой майор, о чем-то не спеша беседуя. Вернее, Семенов задавал вопросы, а Христинка отвечала. Их разговор уже завершался, когда у костра появились лохматые фигуры заспанных разведчиков.

– Ну вот, теперь наш отряд в полном сборе, – довольно произнес майор.

Глава 3

Отряд Семенова за три месяца войны расширился. К ним примкнули пробивающиеся в сторону линии фронта пограничники, а также разрозненные группы бойцов, отбившиеся от своих частей. Позже появились бежавшие военнопленные. Были в отряде и гражданские люди, в основном, польские евреи. Сейчас их было около тридцати человек, среди них одна женщина, военврач Полина Захарова, пришедшая вместе с пограничниками. Абсолютно разных по убеждениям людей вместе лишь ненависть к безжалостной фашистской машине уничтожения. Машине, которая не признавала самого существования на этой земле некоторых народов, испытывала желание раздавить армию Сталина вместе с населением, живущим на захваченной земле, а также хотела решить проблему дальнейшего расселения на Востоке людей арийской расы.

Командиром отряда и главным стратегом оставался Илья Гаврилович, но его первым помощником был Павел. Они выработали тактику ведения боевых действий в самом начале, когда еще были одни. Это разведывательно-диверсионная работа, заключающаяся в организации активного сопротивления немцам в их тылу. Но действовать они собирались на громадной территории, приходя на базу лишь в редких случаях и ненадолго.

Позднее, когда отряд стал расширяться, они донесли свою тактику до новых бойцов. Каждый боец должен был овладеть максимумом знаний диверсионной работы, быть физически выносливым и готовым участвовать в глубоких рейдах по тылам противника. В отряде шло непрерывное обучение, поддерживался порядок и дисциплина. Но не было никакой связи с центром, поэтому принимать решения приходилось, опираясь на целесообразность и здравый смысл. Вся ответственность лежала на беспартийном командире Семенове. В отряде не было ни политической составляющей, ни комиссара, ни какой-либо партийной ячейки. Павел и Ринат являлись комсомольцами, но они в первую очередь были диверсантами, об остальном не задумывались. У Семенова и его бойцов просто не хватало на это времени. Тем более что отряд становился интернациональным.

Уже забылось то время, когда Павел и Ринат впервые пошли на задание и уничтожили своих первых фашистов. Сейчас они не испытывали той неуверенности и растерянности, которая присутствовала тогда. Сегодня они действовали по четко разработанному Семеновым плану. Основная задача диверсантов заключалась в разрушении коммуникаций противника, создании неразберихи и хаоса. Предполагалось нанесение отрядом ударов в тылу, уничтожение баз продовольствия, складов с горючим, подрывов на железной дороге.

Продовольствие, оружие, боеприпасы, взрывчатку им приходилось добывать самим. Павел и Ринат, переодевшись в немецкую форму, проводили разведку на заброшенной лесопилке в районе Томашовки. Они внимательно осматривали ее территорию, зная, что здесь оставлен армейский продовольственный склад, о котором им стало известно от бежавшего военнопленного, служившего здесь до войны. Этот склад, по всей видимости, немцы еще не обнаружили.

– Ну что, часовых я не заметил, мне кажется, немцы еще не догадались, что скрывается за этими штабелями бревен, – Павел внимательно оглядывал пространство, которое можно было принять за склад пиломатериалов. Вокруг лежали бревна, доски, брошенное оборудование.

– Семенов сказал, что вход должен быть замаскирован, давай искать.

Друзья растворились во мраке, чтобы рассредоточиться и начинать искать замаскированный вход на склад. Они педантично обследовали территорию, не пропуская ни одного квадрата земли. Когда Павел услышал тихий крик ночной птицы, он выпрямился и тихо побежал в сторону звука. Ринат уже спускался в подземелье, вход в него был прикрыт листами фанеры. Засветив фонарик, друзья пошли по длинному коридору, по бокам которого стояли ящики. Вскрыв один из них, Павел удовлетворенно сказал:

– Тушенка. Ринат, зови Николаева с его людьми, а я посмотрю, что может нам пригодиться в первую очередь.

Ринат выскользнул, чтобы незаметно пробраться в лес, где ждала группа из десяти человек. Это были пограничники со своим командиром, лейтенантом Сергеем Николаевым. Оставив одного человека наблюдать за территорией, остальные скрылись внизу. Здесь Павел уже провел обследование, поэтому быстро показал, из каких ящиков и что забирать. Все работали быстро и четко. Было сделано несколько ходок, прежде чем подвода была заполнена. Эту подводу с лошадью Ринат реквизировал на одном богатом хуторе. Он выдал себя за офицера войск охраны, которому срочно понадобилась лошадь. Ничего не объясняя, лишь пригрозив автоматом, он вывел подводу со двора, сказав, что она ему необходима. Семенов никак не отреагировал на эту акцию. На войне все подчинено одной цели.

Сейчас они спешили, чтобы до рассвета добраться до места встречи с основными силами отряда и, передав продовольствие, самим уходить в рейд. Оставалось всего несколько ящиков, которые захватили Павел и Ринат, когда в подвал ворвался Серега Николаев:

– Немцы! На грузовике, еще далеко отсюда, но отрезали выход к подводе.

– Пробирайся сквозь штабеля бревен, я видел там проход, а мы с Ринатом выйдем к ним навстречу. В бой не вступать, приказ: доставить продукты в отряд при любых обстоятельствах. Ринат, за мной! – И разведчики растворились в ночи.

Выскользнув наружу, друзья быстро привели себя в порядок. Павел критично оглядел себя и Рината: оба уже были расслаблены и абсолютно хладнокровны. Отбежав подальше от входа в подземелье, они спокойно развернулись и направились в сторону доносившихся звуков.

– Стоять! – раздался голос одного из солдат.

Павел и Ринат сделали вид, что удивлены неожиданным появлением людей, и замерли. К ним уже спешил офицер в чине лейтенанта.

– Ваши документы! – произнес офицер, с удивлением разглядывая незнакомцев.

На Павле и Ринате были надеты комбинезоны танкистов, из-под которых не виднелись их знаки различия. Он обратился к Павлу, приняв его за старшего по званию. Мальчишеская физиономия Рината не вызвала у него особого почтения. Оба танкиста вытянулись в струнку и протянули свои удостоверения.

– Что забыли здесь ночью танкисты 4-й танковой армии?

– Мы прибыли в Томашовку, на станцию пришла новая техника, взамен разбитой.

– Да, ваши документы в порядке, – сказал лейтенант,– но это не объясняет вашего здесь нахождения.

– Ах, вы об этом! Но здесь я могу лишь сослаться на свою интуицию в сложившихся обстоятельствах. Видите ли, наш мотоцикл оставлен у дороги, мы боялись, что нам не хватит бензина доехать до городка. Прошу понять нас, мы уже почти забыли мирную жизнь, а польские девушки так соблазнительны. Заметив здесь брошенную лесопилку, мы решили обследовать ее. И как видите, не ошиблись: здесь нашлась цистерна чистейшего бензина. Мы заполнили канистры и собрались возвращаться.

– Где, покажите немедленно? – оживился лейтенант. – Мы как раз с этой целью обследуем местность по карте, составленной на основе показаний пленных.

– Да никаких проблем, цистерна спрятана в тупике. Следуйте по железнодорожной ветке, как раз за теми штабелями бревен, – Павел показал направление, противоположное нахождению подводы. Про себя он решил взорвать эту лесопилку к чертовой матери, но чуть позднее. Лейтенант с благодарностью приложил руку к фуражке и отпустил разведчиков.

– Вас не смущает сгущающаяся темнота? – тем не менее, поинтересовался он, уходя.

– Немного жутковато, но мы успели забыть, что такое страх, под Могилевом.

Лейтенант понимающе покивал им, и добавил:

– Хочу отметить, что украинские девушки тоже очень впечатляющи.

И, продемонстрировав на себе огромный женский бюст, захохотал. У Рината сжались кулаки, но оба разведчика подобострастно оскалились. Потом, уже догоняя отряд на мотоцикле, Ринат пробормотал:

– Вот черт, эта Христинка сделала меня таким нервным.

Павел никак не стал комментировать слова друга, видя, кого всякий раз высматривает девушка, когда они возвращаются с задания.

– А я после таких неожиданностей думаю, как нам повезло, что наш командир – лучший специалист по фальшивым документам,– лишь отметил он.

Под утро они встретились с партизанами, подошедшими с основной базы.

Майор Семенов, вырабатывая стратегию их действий летом сорок первого года, исходил из того, что немцы пока не отладили машину борьбы с партизанами. Но надеяться, что так будет всегда – глупо. Вскоре это изменится, поэтому надо воспользоваться по максимуму возможностями первых неожиданных диверсий. Эти операции они разрабатывали очень тщательно. Было решено сосредоточиться на уничтожении складов с горючим и боеприпасами, оставленными советскими войсками. Павел и Ринат стали охотниками за этими нефтебазами. Горючее для танковых и механизированных колонн немецких войск было кровью, его уничтожение переживалось ими очень болезненно.

Семенов уже знал из данных разведки, что его бойцы действуют на флангах немецкой группировки «Центр», поставившей себе целью захват Москвы. Своими методами они все это время были информированы о кровопролитных боях, развернувшихся на подступах к Минску, потом о боях за Могилев, Оршу, Витебск, о сдаче Смоленска. Советские войска отступали, неся колоссальные потери. Но с первых дней существования отряда в лагере не допускалась паника.

– Им никогда не победить России, даже просто из-за ее огромной территории. Вся эта война – большая авантюра Гитлера, – Семенов сидел, склонившись над немецкой картой, добытой разведчиками. – Но действуют они очень толково. Победа будет, но дастся она нам непросто.

– Илья Гаврилович, что же это такое, почему мы отступаем? Можно подумать, что русские разучились воевать! – Ринат сидел за столом в вырытой землянке, быстро опустошая поданную Христиной миску с едой. Успев послать ей ослепительную улыбку благодарности, демонстративно закатив при этом глаза, он тут же повернулся к Семенову. Павел также внимательно слушал старшего офицера.

– Отступаем потому, что сама идея защиты государства от возможного нападения была неправильной.

– Почему, ведь ее разрабатывали в Москве наши лучшие военные начальники во главе со Сталиным. Они не могли ошибаться, – Ринат слушал, открыв рот.

– Здесь ты абсолютно прав, но наши генералы… Ладно, не будем о генералах, поверь мне, им сейчас очень нелегко. Враг думал по-своему, он собрал ударные силы в мощный кулак, прошел сквозь хлипкий забор границы, смел все, что встретил на своем пути, и окружил нас. Он сосредоточил огромную мощь на узком участке, выдвигался из глубины Польши и единственное, что он сделал – это нарушил наши коммуникации. Чего оказалось достаточно, чтобы мы сейчас проигрывали. А наши генералы вновь раздавлены устаревшим приказом, который говорит им не отдавать землю, эту пыль, леса и болота, ведь это наше. «Закрепитесь и не пропускайте, ведь так враг может добраться и до Москвы». Генералы понимают, что надо уходить, чтобы сохранить живые силы и восстановить разрушенные коммуникации. А следует приказ: «биться до последней капли крови». Да что там говорить!.. – Семенов разволновался и, задыхаясь, махнул рукой: