Братья Карамазовы

Оглавление

Федор Достоевский. Братья Карамазовы

От автора

Часть первая

Книга первая. История одной семейки

I. Федор Павлович Карамазов

II. Первого сына спровадил

III. Второй брак и вторые дети

IV. Третий сын Алеша

V. Старцы

Книга вторая. Неуместное собрание

I. Приехали в монастырь

II. Старый шут

III. Верующие бабы

IV. Маловерная дама

V. Буди, буди!

VI. Зачем живет такой человек!

VII. Семинарист-карьерист

VIII. Скандал

Книга третья. Сладострастники

I. В лакейской

II. Лизавета смердящая

III. Исповедь горячего сердца. В стихах

IV. Исповедь горячего сердца. В анекдотах

V. Исповедь горячего сердца. «Вверх пятами»

VI. Смердяков

VII. Контроверза

VIII. За коньячком

IX. Сладострастники

X. Обе вместе

XI. Еще одна погибшая репутация

Часть вторая

Книга четвертая. Надрывы

I. Отец Ферапонт

II. У отца

III. Связался со школьниками

IV. У Хохлаковых

V. Надрыв в гостиной

VI. Надрыв в избе

VII. И на чистом воздухе

Книга пятая. Pro и contra[16]

I. Сговор

II. Смердяков с гитарой

III. Братья знакомятся

IV. Бунт

V. Великий инквизитор

VI. Пока еще очень неясная

VII. «С умным человеком и поговорить любопытно»

Книга шестая. Русский инок

I. Старец Зосима и его гости

II. Из жития в бозе преставившегося иеросхимонаха старца Зосимы, составлено с собственных слов его Алексеем Федоровичем Карамазовым

III. Из бесед и поучений старца Зосимы

Часть третья

Книга седьмая. Алеша

I. Тлетворный дух

II. Такая минутка

III. Луковка

IV. Кана Галилейская

Книга восьмая. Митя

I. Кузьма Самсонов

II. Лягавый

III. Золотые прииски

IV. В темноте

V. Внезапное решение

VI. Сам еду!

VII. Прежний и бесспорный

VIII. Бред

Книга девятая. Предварительное следствие

I. Начало карьеры чиновника Перхотина

II. Тревога

III. Хождение ДУШИ по мытарствам

IV. Мытарство второе

V. Третье мытарство

VI. Прокурор поймал Митю

VII. Великая тайна Мити. Освистали

VIII. Показание свидетелей. Дитё

IX. Увезли Митю

Часть четвертая

Книга десятая. Мальчики

I. Коля Красоткин

II. Детвора

III. Школьник

IV. Жучка

V. У Илюшиной постельки

VI. Раннее развитие

VII. Илюша

Книга одиннадцатая. Брат Иван Федорович

I. У Грушеньки

II. Больная ножка

III. Бесенок

IV. Гимн и секрет

V. Не ты, не ты!

VI. Первое свидание со Смердяковым

VII. Второй визит к Смердякову

VIII. Третье, и последнее, свидание со Смердяковым

IX. Черт. Кошмар Ивана Федоровича

X. «Это он говорил!»

Книга двенадцатая. Судебная ошибка

I. Роковой день

II. Опасные свидетели

III. Медицинская экспертиза и один фунт орехов

IV. Счастье улыбается Мите

V. Внезапная катастрофа

VI. Речь прокурора. Характеристика

VII. Обзор исторический

VIII. Трактат о Смердякове

IX. Психология на всех парах. Скачущая тройка. Финал речи прокурора

X. Речь защитника. Палка о двух концах

XI. Денег не было. Грабежа не было

XII. Да и убийства не было

XIII. Прелюбодей мысли

XIV. Мужички за себя постояли

Эпилог

I. Проекты спасти Митю

II. На минутку ложь стала правдой

III. Похороны Илюшечки. Речь у камня

Отрывок из книги

Алексей Федорович Карамазов был третьим сыном помещика нашего уезда Федора Павловича Карамазова, столь известного в свое время (да и теперь еще у нас припоминаемого) по трагической и темной кончине своей, приключившейся ровно тринадцать лет назад и о которой сообщу в своем месте. Теперь же скажу об этом «помещике» (как его у нас называли, хотя он всю жизнь совсем почти не жил в своем поместье) лишь то, что это был странный тип, довольно часто, однако, встречающийся, именно тип человека не только дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового, – но из таких, однако, бестолковых, которые умеют отлично обделывать свои имущественные делишки, и только, кажется, одни эти. Федор Павлович, например, начал почти что ни с чем, помещик он был самый маленький, бегал обедать по чужим столам, норовил в приживальщики, а между тем в момент кончины его у него оказалось до ста тысяч рублей чистыми деньгами. И в то же время он все-таки всю жизнь свою продолжал быть одним из бестолковейших сумасбродов по всему нашему уезду. Повторю еще: тут не глупость; большинство этих сумасбродов довольно умно и хитро, – а именно бестолковость, да еще какая-то особенная, национальная.

Он был женат два раза, и у него было три сына: старший, Дмитрий Федорович, от первой супруги, а остальные два, Иван и Алексей, от второй. Первая супруга Федора Павловича была из довольно богатого и знатного рода дворян Миусовых, тоже помещиков нашего уезда. Как именно случилось, что девушка с приданым, да еще красивая и, сверх того, из бойких умниц, столь нередких у нас в теперешнее поколение, но появлявшихся уже и в прошлом, могла выйти замуж за такого ничтожного «мозгляка», как все его тогда называли, объяснять слишком не стану. Ведь знал же я одну девицу, еще в запрошлом «романтическом» поколении, которая после нескольких лет загадочной любви к одному господину, за которого, впрочем, всегда могла выйти замуж самым спокойным образом, кончила, однако же, тем, что сама навыдумала себе непреодолимые препятствия и в бурную ночь бросилась с высокого берега, похожего на утес, в довольно глубокую и быструю реку и погибла в ней решительно от собственных капризов, единственно из-за того, чтобы походить на шекспировскую Офелию, и даже так, что будь этот утес, столь давно ею намеченный и излюбленный, не столь живописен, а будь на его месте лишь прозаический плоский берег, то самоубийства, может быть, не произошло бы вовсе. Факт этот истинный, и надо думать, что в нашей русской жизни, в два или три последние поколения, таких или однородных с ним фактов происходило немало. Подобно тому и поступок Аделаиды Ивановны Миусовой был без сомнения отголоском чужих веяний и тоже пленной мысли раздражением. Ей, может быть, захотелось заявить женскую самостоятельность, пойти против общественных условий, против деспотизма своего родства и семейства, а услужливая фантазия убедила ее, положим, на один только миг, что Федор Павлович, несмотря на свой чин приживальщика, все-таки один из смелейших и насмешливейших людей той, переходной ко всему лучшему, эпохи, тогда как он был только злой шут, и больше ничего. Пикантное состояло еще и в том, что дело обошлось увозом, а это очень прельстило Аделаиду Ивановну. Федор же Павлович на все подобные пассажи был даже и по социальному своему положению весьма тогда подготовлен, ибо страстно желал устроить свою карьеру хотя чем бы то ни было; примазаться же к хорошей родне и взять приданое было очень заманчиво. Что же до обоюдной любви, то ее вовсе, кажется, не было – ни со стороны невесты, ни с его стороны, несмотря даже на красивость Аделаиды Ивановны. Так что случай этот был, может быть, единственным в своем роде в жизни Федора Павловича, сладострастнейшего человека во всю свою жизнь, в один миг готового прильнуть к какой угодно юбке, только бы та его поманила. А между тем одна только эта женщина не произвела в нем со страстной стороны никакого особенного впечатления.

.....

Но в эту минуту в нем копошилась некоторая другая боязнь, совсем другого рода, и тем более мучительная, что он ее и сам определить бы не мог, именно боязнь женщины, и именно Катерины Ивановны, которая так настоятельно умоляла его давешнею, переданною ему госпожою Хохлаковою, запиской прийти к ней для чего-то. Это требование и необходимость непременно пойти вселила сразу какое-то мучительное чувство в его сердце, и все утро, чем далее, тем более, все больнее и больнее в нем это чувство разбаливалось, несмотря на все последовавшие затем сцены и приключения в монастыре, и сейчас у игумена, и проч., и проч. Боялся он не того, что не знал, о чем она с ним заговорит и что он ей ответит. И не женщины вообще он боялся в ней: женщин он знал, конечно, мало, но все-таки всю жизнь, с самого младенчества и до самого монастыря, только с ними одними и жил. Он боялся вот этой женщины, именно самой Катерины Ивановны. Он боялся ее с самого того времени, как в первый раз ее увидал. Видал же он ее всего только раз или два, даже три пожалуй, вымолвил даже однажды случайно с ней несколько слов. Образ ее вспоминался ему как красивой, гордой и властной девушки. Но не красота ее мучила его, а что-то другое. Вот именно эта необъяснимость его страха и усиливала в нем теперь этот страх. Цели этой девушки были благороднейшие, он знал это; она стремилась спасти брата его Дмитрия, пред ней уже виноватого, и стремилась из одного лишь великодушия. И вот, несмотря на сознание и на справедливость, которую не мог же он не отдать всем этим прекрасным и великодушным чувствам, по спине его проходил мороз, чем ближе он подвигался к ее дому.

Он сообразил, что брата Ивана Федоровича, который был с нею так близок, он у нее не застанет: брат Иван наверно теперь с отцом. Дмитрия же не застанет еще вернее, и ему предчувствовалось почему. Итак, разговор их состоится наедине. Хотелось бы очень ему повидать прежде этого рокового разговора брата Дмитрия и забежать к нему. Не показывая письма, он бы мог с ним что-нибудь перемолвить. Но брат Дмитрий жил далеко и наверно теперь тоже не дома. Постояв с минуту на месте, он решился наконец окончательно. Перекрестив себя привычным и спешным крестом и сейчас же чему-то улыбнувшись, он твердо направился к своей страшной даме.

.....