Читать книгу Царь Амореев - Фин-Рысаева - Страница 1

Часть I

Глава 1

«Что такое быть лесом? Дышать миллионами листьев.

Смотреть миллионами глаз. Ощущать миллионами рук.

И петь. Петь бесконечно красивую и тягучую песню, в мелодии

которой одинаково стройно ложатся и предсмертный хрип,

и яростный клекот. И шелест травы, и плачь. И тишина»

Т.Царенко

Древняя Месопотамия, Аморейские Просторы, приблизительно 2000 год до н.э.

Молодой высокий мужчина хмуро разглядывал горизонт на вершине утеса, его черный волк чуял запах и волнение хозяина, но ничем не мог помочь, его чувства так же вводились в заблуждение туманом забвения. Ветер доносил до них обрывки музыки и шум людей, но его глаза видели бесконечный лес, который уходил за горизонт. Если верить зрению, тут не должно быть даже маленькой деревушки, настолько густо выглядели лес и горы, переходящие в скалы. Казалось, что деревья врастают уже друг в друга и переплетаются. Именно возле этой скалы, если следопыт правильно взял след, и находится главный дворец того самого таинственного Первого Аморейского государства, которое сокрыто даже от глаз остальных 12-ти амореевых царств.

– Чернобородые сказали, что нужно идти на звук музыки и немедленно, – хриплый низкий голос лысого помощника раздался у него за спиной. Последний старался не давить на хозяина, но точно знал, что, если он не продавит сейчас и, они упустят эту возможность, гнев хозяина обрушится на них всех, а это намного страшнее. Лучше сейчас настоять и хоть что-то сделать, чем испытывать потом на себе вселенскую ярость.

Абуд продолжал напряженно слушать звуки музыки, которые исчезали и появлялись то в одном, то в другом месте.

– Почему немедленно? – Абуд нервничал, он как хищник на охоте, голодный и злой, знал, что жертва где-то здесь, но притаилась. Они уже в третий раз за этот месяц стоят на этом треклятом утесе, снова.

– Царь Восточного Аморея говорит, что Первый Аморей выдает в эти дни свою младшую дочь замуж. И музыка, возможно, не утихнет еще пару дней. А потом все.

– Почему пару дней? – это заявление его раздражало. Он не может вернуться к деду ни с чем.

– Свадьбу гуляют максимум 3 дня, музыка не стихает уже день, осталось еще день, может два, а потом не будет и ее. А без них сложно будет найти Маленькое Государство, известное своим мастерством природного камуфляжа в лесных джунглях Средеземья.

Челюсть Абуда напряженно сомкнулась, большие черные глаза с огромной страстью смотрели на горизонт, это означало, что он молчит, но обдумывает что-то очень странное и невозможное. Огромный, но гибкий и источающий угрозу, он походил на Бога из древних мифов. Одинокий, дикий, грозный, молчаливый. Не зря его прозвали Черным, из-за его темного тяжелого взгляда, которым он пугал врагов и прослыл колдуном, ибо не было у него ни одной проигранной битвы и даже отступлений. С его рук ел черный гигантский волк, который был по размерам чуть-чуть по меньше коней. Абуд как будто образом своей жизни пытался доказать всем, что невозможное возможно.

Солнце приближалось к закату, он велел разбить лагерь прямо тут, на ветру, ибо планировал не спать, а выслеживать. Спешившись с коня, он пошел на звук вниз по крутой скале. Волк хвостом пошел за ним, как и четверо его приближенных людей, как тени пустились вниз в черную неизвестность.

В это время, в Первом Аморейском Государстве весь центральный город Белая Скала, увешанный цветущими растениями и блестящими фонарями, пировал и праздновал – на улицах города разливалось вино и раздавались угощения для горожан. Младшая дочь лугаля (монарха) Рим-Сина по имени Милат, выходит замуж за второго сына по старшинству лугальбаша Южного Аморея по имени Азад.

Церемония бракосочетания прошла в храме богини Нинель, который располагается прямо над дворцом, так же целиком вырубленное в скале здание их далекими могучими предками. Это были единственные амореи, ведущие оседлый образ жизни, в матриархально-демократическом строю, живущие в окружении патриархальных кочевых государств. Храм, подобно дворцу, и всем другим зодчествам города, был увешан цветущими пионами, розами, вьюнками и еще сотней различных видимых и невидимых видов цветов. Толстый слой зелени, покрывающий все здания, создавал зрительный природный камуфляж Первого Аморея, который любил скрытность и уединение, создавая вокруг себя образ диких непроходимых джунглей. Но самой главной и сильной защитой здесь был “туман забвения”, который окружал все земли Белого Аморея. Никто из внешних государств толком не знал, где начинаются границы таинственного царства и где они заканчиваются, туман забвения ловко вводил заблуждение людей, выводя их из леса в том же вместе, откуда они вошли. Их город и государство «защищают боги» говорили жители Белого Царства, имея в виду «невидимость» своей родины не только для чужестранцев, но даже для других амореевых государств. По легендам, древние Боги, еще до Нинель и Энлиля, напустили защитный туман вокруг этого места, чтобы нежеланный путник или странник с праздным любопытством, не смог попасть сюда просто так.

Верховная Жрица восседала у ног статуи богини Нинель и варила в золотом котле цветки лотоса, мандарин, жасмин, траву-мураву, зеленую ладью и еще кучу странных, но жутко секретных ингредиентов. На вид ей можно было дать и 20, и 40. Она готовила «Зелье счастливого замужества» для своей младше сестры. Ее черные распущенные волосы до самых колен магической красотой подчеркивали весь ее гипнотически волшебный образ: темно-синие глаза, обрамленные черными пушистыми ресницами, и густыми бровями-ласточками, в сочетании с чувственными губами, делали ее похожей на вавилонскую блудницу. Если бы не ее высокое происхождение и почти неземная красота, ее можно было бы принять за греческую гетеру*. Она как будто сошла с каменных портретов древности, где изображали Апсару и древних богинь Индии. Ее звали Золла, и она старшая дочь лугаля Рим-Сина и по обетам предков, приняла сан Великой Жрицы Первого Аморея и всех Земель Аморейских по праву своего рождения. Ее портреты на глиняных горшках, вазах и картинах продавались и перепродавались на всех рынках Двуречья, Средиземья и Просторов Аморея, как эталон совершенной женской красоты. Ходили предания, что ее образ несет красоту и женское счастье в дом. О ней говорили, что она может ходить по воде и взлетать в воздух, испаряясь, как капли воды в зной, или шепнуть заклинание, которое побуждает птиц, животных и деревья ринуться в ее защиту. Одно сказание повествовало, как юноша из другого государства случайно попал в Белый Аморей и влюбился в Золлу, но так как она отдана Богам на вечное служение, он сошел с ума и прыгнул со скалы.

Зеленая вуаль покрывала ее целиком, как купол, давая только левой руке высовываться из-под нее и помешивать зелье. Она восседала, скрестив ноги, подобно индийским йогам, и шептала слова древней молитвы на мертвом шумерском языке «о благоденствии, о плодородии, о свободе, о счастливом супружестве, о богатстве, о долгой жизни, о взаимности».

В храме находятся только женщины. Это второй день свадьбы. Невеста в зеленом одеянии восседает на ковре из лепестков желтого лотоса в середине зала. Сегодня родственницы невесты заплетут ее распущенные волосы в косу, вплетая в нее драгоценные камни, золото и всевозможные дорогие украшения, какие носят замужние. Милат больше не в поиске и больше не невинное дитя. Ее душа и поет от счастья, и слезы грусти стекают по пухленьким детским щечкам. Она завороженно смотрит на то, как ее старшая сестра помешивает зелье и медленно вливает в него белое молоко горных коров. Младшая дочь лугаля с детства росла с мыслью, что она будущая царица государства, та, что является законным основанием будущего царя Первых Амореев. А вот старшая сестра лугаля по традициям, которым несколько тысяч лет, становится Великой Жрицей Первого Аморея и всех детей амореевских (всего Аморейского Простора).

Белый Аморей стало первым и единственным оседлым государством, которое чтит и соблюдает старые заветы праотцов – матриархат с элементами демократии. Здесь родовая линия монархии передается от матери к самой младшей дочери. А вот царская власть принадлежит супругу правящей лугальни (царица), то есть лугалю, но только на время, пока их младшая дочь не подрастет и не обретет собственного мужа, который после свадьбы становиться новым лугалем, забирая права и обязанности у отца своей супруги. Если говорить кратко, тот является законным лугалем, кто женат на младшей дочери действующего царя. Поэтому Милат была всегда желанной невестой во всем Просторе Амореев и за его пределами. Помимо этого, она обладала очень красивой внешностью, стройная и высокая как ее мать, томные зеленые глаза, маленький аккуратненький рот, дающий ей миловидность и детскую невинность, бархатная кожа и грация, которой позавидуют бывалые наездницы севера. Может в красоте она не могла сравниться с Золлой, но то море обаяния, которым она владела и бессовестно пользовалась, склонило к ее ногам тысячи мужских сердец. Но она боялась попасть в брак по расчету. Ибо грезила о большой и высокой любви, как в повести о Гельгамеше. Или о той беззаветной и красивой любви, которая описывалась в других сказаниях со стен древних пещер, которыми богата Белая Скала. О героях минувших дней и их прекрасных царицах, между которыми развивалась история полная событиями и головокружительными приключениями, длившаяся один прекрасный миг, но воспетая в песнях воинами-поэтами, запечатанная на вечность в память народа.

Милат смогла долгое время прикидываться служанкой собственной сестры, чтобы увидеть истинное лицо своей любви. Ею оказался второй сын лугальбаша Южных Амореев – родовитый отпрыск, не имеющий никаких прав кроме военного воспитания и судьбы холостого одинокого вояки по имени Азад. Пока не влюбился по уши в служанку дочерей лугаля Первого Аморея. После его помолвки с Милат, когда вскрылась вся правда о его будущей жене, он только еще больше сожалел о том, что его любимая не из простой знати. Ибо Азада не воспитывали как будущего царя, все, что он умел это воевать, мастерски владеть кинжалами и защищать лугаля и свое государство. Благо любить ему никто не мог запретить. А тут, выясняется, что придется управлять пусть хоть и маленькой, но очень феминистической страной. Так еще и его собственный дед, лугаль Южного Аморея Саид-Син, вдруг объявил отца Азада – Зията лугальбашем (кронпринцем) Южного Аморея, за то, что тот воспитал достойного внука и «присоединил» Первый Аморей к Южному. Саид-Син уже планировал прославиться в истории как аморей, завоевавший Белое Аморейское Царство, и присоединивший его к своим владениям.

Старшая жрица Мола начала свою долгую песню о славных праотцах, которую пели на всех свадьбах, похоронах и именинах аморейцев:

«По легендам, записанным на старых наскальных рельефах, в стародавние времена в эту скалу заселилась первая женщина этих земель Нинель. Ее красота, глубокие познания в природе вещей, как твердых, так и жидких, в природных явлениях и зельях, поражало самых мудрых старцев этих земель, к ней приходили за знаниями и поклонялись ей, ибо век ее был долог на 10, а то и на 100 сроков длиннее человеческой жизни. Никто не знал, сколько ей лет и сколько она прожила. К ней сватались самые именитые и доблестные цари и царевичи этих мест и даже чужеземных.

Рано или поздно, в этой пещере ее нашел Энлиль, иноземный бог, с чьей красотой могла соперничать только сама Нинель. Он остался здесь с ней, защищая и оберегая ее. У них родились 12 сыновей и 1 дочь. Сыновья вырастали и разбрелись по округе, создавая свои семьи, племена, а, впоследствии, и государства: Южное, Северное, Восточное, Западное, Степное, Луговое, Речное, Горное, Морское, Озерное, Дальнее и Болотное. А единственную дочь Апсару Энлиль и Нинель так сильно любили, что не отдавали замуж ни за кого из чужеземцев, которые хотели забрать ее с собой. И вот к их пещере пришел простой пастух Нол, владевший бесчисленными стадами разнообразных копытных и рогатых животных, которых привел в эти края. И Апсара полюбила его так же сильно, как и он ее. Энлиль призвал к себе пастуха и предложил ему стать его зятем, чтобы он стал хозяином этих мест после его ухода. Нол любил Апсару не меньше, чем она его, но был столь же непреклонен и хотел забрать ее в свою кочевую жизнь, но не жить во дворце. На что Энлиль попросил тогда родить ему внучку, которую он сделает следующей королевой Белого Аморея, а Нола и Апсару после этого он отпустит на все 4 стороны света. И Нол согласился. Так пастух стал первым временным лугалем Первого Аморея, пока не родиться дочь. Но все 12 братьев прослышав, что чужеземец, да еще и простой пастух, стал новым царем их родной колыбели, решили прийти с войной на родной дом. Узнав об этом, Энлиль проклял своих сыновей «туманной слепотой», после которой они видели лес, горы, скалы, все что угодно, но утратили способность видеть свой родной дом – Белый Аморей. И вот с тех самых незапамятных времен Первый Аморей скрыт «туманом забвения древних» не только от чужих глаз, но и от других амореев, и открывается только людям с чистым сердцем и добрыми помыслами. А также может открыться тем людям, чья судьба связана с этими местами.

Родилась у Нола и Апсары дочь, и пришел день, когда Нол мог уйти с женой в степи. Но дочь взглянула на отца большими зелеными глазами, отчего Нол не смог уйти и остался с ней рядом, понимая, что его дом рядом с женой и дочерью. Назвали они старшую дочь именем Ума, что значит на шумерском языке воздушная, легкая, невесомая, из-за дара, которым ее наделил дед Энлиль. Шли годы у Нола и Апсары родились еще 6 дочерей. Их называли 7 сестер, настолько красивыми они были, что их могли сравнить только с ночными звездами. Дед Энлиль нарек их именами самых ярких звезд, и наделил силами природы:

Ума – правила воздухом и всеми воздушными явлениями, ветром, ураганом и штормом;

Дола – правила камнями, землей и твердыми металлами;

Зена – правила водой, могла повернуть реки вспять или заговорить дождь;

Агни – была королевой огня, он подчинялся и слушался ее как преданный волк, останавливала пожары и раздувала пламя из одинокой маленькой искры;

Вела – повелевала травами, лесами, лугами, деревьями и все что росло и произрастало на поверхности земли;

Нади – была властелином тварей, любое животное, будь то муравей или огромный слон, подчинялись немому зову ее сиреневых глаз;

Эла – самая младшая и любимая внучка и дочь, была наделена властью над сознаниями людей, которая исходила из ее великой любви к каждому человеческому существу.

Шли годы, дочери росли и превращались в невест, и каждая из средних дочерей, разлетелись по разным государствам и странам в качестве жен царей, чеболей, шатриев и ремесленников. И только две дочери остались рядом с родителями в своем родном царстве: Ума – самая старшая дочь, принявшая сан Верховной Жрицы Белого Аморея, и самая младшая Эла, которая вышла замуж за будущего лугаля Белого Аморея. И с тех пор повелось, что старшая дочь становилась Верховной Жрицей при правлении своего отца, а младшая выходила замуж за будущего царя государства.

Но пришла беда из Дальних Далей, из далеких звезд, огромное зло летело к этим землям, разрушая и сметая на своем пути, все живые и обитаемые миры. Агни, ведавшая огонь, подслушала умирающие звезды и узнала о беде первая. И объединились Энлиль и Нинель для защиты своего хрупкого, но любимого мира, где расселились их дети и внуки и даже правнуки. И людей они полюбили как детей своих. На их боевой зов слетелись все семь дочерей Апсары и остановили своих деда и бабушку, желая, чтобы они не оставляли детей человеческих без присмотра. Они вознеслись всемером в небо и пожертвовали своими жизнями, судьбами и силами природы, но остановили неведомое зло, там в небе, не дав подлететь ему близко к земле. Их сгорающие души вспыхнули так ярко, что превратились в звезды, которые стали созвездием «Большой Медведицы», полыхая своим пламенем до сих пор, напоминая о той жертве, которую они принесли ради всего живого на земле, оставив сиротами своих родителей, детей и мужей»

Милат почти засыпала под монотонное пение седовласой старой жрицы. Она была бы точной копией своей матери царицы Фатит, если бы не черный вороний цвет волос и стройная высокая стать тела, которые она унаследовала от отца.

Не смотря на славу самой желанной и красивейшей невесты Просторов, она считала себя симпатичной и очень даже миленькой, в сравнении со своими сестрой и мамой. Ее высокое худощавое тело в комплексе с пухлыми детскими щечками, придавали ей образ девочки-подростка даже в ее полные 21 год. Как же ей хотелось иметь полноватые округлые формы, как у мамы и сестры, но против наследственности не попрешь, она пошла в папину родню, высоких и худощавых северных амореек. Слава Нинель, ее миловали выдающиеся женские усики по бокам рта, которые росли у всех родственниц отца, представительниц, начиная от 7 лет и до 100.

Она не понимала, как красива в глазах окружающих: королевская стать, осанка, природная грация степной кошки, бесконечно длинные ноги, звонкий голос и лицо, как будто сама богиня Нинель забрала всю красоту своей дочери Апсары и насыпала на лицо Милат. Но сама Милли, как ее ласково называла сестра, с детства видела перед собой только красивое лицо своей старшей сестры Золлы и считала ее самым прекрасным созданием на земле.

На летних сборах амореев, на которые они более 10 лет ежегодно выезжали со своей семьей, Золла и Милат выдавали себя за служанок своих собственных служанок, а последних выдавали за знатных дам. Но даже в таком белом простом одеянии, они привлекали внимание всей мужской половины, со временем, Золла раскрылась. Но Милат продолжила свою игру в царицу-служанку уже своей сестры и победила. Нашла свою искреннюю и чистую любовь в лице Азада, сына Южных Амореев. Ибо этот парень был единственный, кто смотрел в другую сторону от нее, в то время как все остальные толпились возле нее и бесили ее своим обожанием. Азад и Милат полюбили друг друга. Именно в тот год Золла прекратила свои выезды на Летние Собрания, и полностью посвятила себя жречеству. Ее тетушка Мола, тогда еще действующая Велика Жрица Белого Аморея, готова была передать бразды правления своей преемнице и уйти в учительство полностью.

В 21 год Золла приняла сан от Молы и исполняла обязанности Великой Жрицы – управляла стихиями в пределах просторов, проводила ежедневные богослужения, врачевала и ездила ежегодно в одно из Амореевских царств на священные праздники, связанные с зимним солнцестоянием. В этом году она могла с чистой совестью провести священный праздник здесь дома с большим размахом и шиком. За прошедшие 12 лет, она честно отслужила этот праздник в каждом из двенадцати аморейских государств, но сначала нужно отыграть свадьбу.

Золла слыла самой великой трагедией мужчин того времени, самая красивая женщина на свете принадлежит богиням и не доступна для мирских грез. «Великий дар семерым и большая утрата для человечества, как женщина, которая могла родить множество дочерей, похожих на себя». Большие синие глаза, почти темного цвета, обрамленные черными густыми ресницами. Брови, как две ласточки, повисли над синей бездной. И большие, но не пухлые губы, создавали образ агрессивной красоты, которая издалека бросалась в глаза, привлекая к себе всеобщее внимание. Ее обворожительная улыбка, с белоснежными зубами, делала ее образ еще более неземным и возвышенным. Ее круглое лицо, блистающее белизной полной луны, на фоне черных длинных волос, стало эталоном для художников, росписчиков посуды и модниц светского толка. Ее рост пошел в отца – очень высокая, но вот сложением тела была полноватая в мать. Из-за такого сочетания, ее полнота пряталась в росте и создавалось впечатление, что она просто очень высокая женщина, подобно женщинам викингов, о которых рассказывали морские амореи. Большинство мужчин было ниже ее ростом, даже многие лугали и тархи, к чему она в принципе привыкла, но что совершенно не отпугивало от нее сыновей Энлиля, и они бессовестно мечтали о ней.

«Ты красива, как сама Золла» – эта фраза была наивысшим комплементом для девушек всего Средиземья, Двуречья и даже Вавилона. Целое поколение девочек-подростков выросло под песнопения и молитвенные церемонии Золлы, которые она устраивала в каждом городе Амореев. Девочки, из обедневших семей тархов и бедного населения, могли получить образование и благородные манеры в храмах богини Нинель абсолютно бесплатно, но взамен несли службу и помогали жрицам. Золла всегда повторяла слова: «Девочка – это будущая мать. Мать девочки, которая станет матерью. И мать сына, который станет мужем чьей-то матери» И считала очень важным воспитание девочек, как оплот морального здоровья общества. И только единицы попадали вместе с ней в Белый Аморей, принимая обет безбрачия и выбирая путь служения богам.

Жрица Золла доготовила напиток, налила его в золотую металлическую чашу и подала Милат:

– Дочь Милат, ты сегодня соединилась со своим мужем?

– Да, Верховная Жрица, – Милат приняла касу из рук Золлы и села на ступеньки храма у ног богини Нинель.

Следующие семь касушек разобрали по очереди лугальни* (жена лугаля, царица государства) Фатит-Ин, мать государства Гала, старшая жрица Мола и вслед за ними по старшинству жены и дочери братьев Милат и Золлы, рассаживаясь на ступеньках в порядке иерархии.

Остальные касушки с напитками разносили жрицы и послушницы храма богини Нинель гостям Первого Аморея – матери и сестрам Азада, женам и дочерям знати – тархини* (Тарх – означающее дворянское происхождение, родство с царской семьей и высокое положение в обществе; тархни – это женщины, жены, сестры и дочери тархов)

После того как Золла увидела, что у каждой женщины в этом зале в руках есть каса с напитком, она поднялась со своего места и произнесла тост:

– Сегодня богиня Нинель, если будет благоволить Милат, то войдет в нее на 9 полных лун, чтобы дать новую жизнь.

– Нинель! – громко произнесли все женщины и сделали первый глоток.

– Во времена моей молодости старушки вроде меня, после такого напитка, с утра просыпались беременными, – произнесла Гала, мать царицы Фатит, вызывая очередной взрыв смеха. На праздниках в принципе было принято много смеяться и веселиться даже во время песнопений жриц. Ибо искренний смех собирал и заряжал праздник добрыми духами природы.

– А давай мы и тебя выдадим замуж, мам! – произнесла лугальни Фатит, вызывая новую волну смеха.

– С удовольствием! Я тут на Летнем Собрании присмотрела черноголового аморея. Ууух я бы с ним… – женщины в зале громко и ненатурально резко заговорили друг с другом, маскируя неприличный «ржачь» захмелевших женщин с задних рядов.

Милат в недоумении посмотрела на Золлу, та отрицательно покачала головой, но искорки смеха в глазах старшей сестры, говорили о том, что она с трудом сдерживает смех.

Медленно наклонившись к уху матери и, прикусив нижнюю губу, она спросила царицу:

– Может это вы подлили алкоголь бабушке?

Плечи Фатит предательски тряслись от беззвучного смеха, но она отрицательно покачала головой.

Золла уже изо всех глубоко вдыхала и выдыхала, чтобы не рассмеяться. Не хватало еще перед всем честным народом так опозориться и расхохотаться – думала Золла.

И тут Милат увидела боковым зрением, как тетя Мола легонько подлила, сперва своей сестре Гале, а потом и себе в касу желтого напитка. Невеста посмотрела на Золлу, которая изо всех сил махала себе на лицо ладонями, чтобы не расхохотаться. Но расхохоталась сама Милат. Золла, даже не открывая глаз, залилась звонким смехом, царица и весь зал прыснули хохотом.

Гала и Мола отвлеклись от кувшина с желтым напитком и с недоумением обернулись ко всем.

– О, Нинель, видимо не мы одни грешим в храме, – произнесла громким шепотом Мола на ухо Гале.

– Вот бесстыжие, – поругалась Гала.

– Бабуль, ой простите, Родина-мать, а кто из Восточного Аморея вам приглянулся? – Милат была намерена сегодня повеселиться.

– Я слышала, что их лугаль Паб-Син, больше не женился, как овдовел 2 зимы назад, – произнесла с воодушевлением гречанка-торговка.

– Нееет, – протяжно ответила Гала. – Он же уже старый. Мне больше нравится его сын Таб, вот чьи кудряшки на груди мерещатся мне…

Золла прыснула напитком, который успела вобрать в рот, прямо на бабушку и тетушку.

– Просите меня, Родина-мать и Старшая Жрица, – извинилась перед ними Золла, которые, сузив глаза, вытирали лицо зеленой вуалью.

– Но ему вроде 17 или 20, не больше, – глаза Милат распахнулись, от надвигающегося нового приступа неприличного хохота.

– А мне тоже 18 с небольшим хвостиком! – с вызовом произнесла Гала.

По залу гуляли раскаты смеха. Все наблюдали за царской семьей, как за спектаклем. За красивым спектаклем, где посередине восходящей лестницы к богине Нинель, восседала, как красивый цветок в зеленом наряде невеста, в окружении своих близких родственниц. Она так громко и естественно хохотала, от чего становится еще краше. Жрица тоже залилась звонким смехом, от которого звенели все стены храма.

Внизу во дворце в зале приема пищи лугаль Первого Аморея Рим-Син в компании своих сыновей и знати, чествовал Азада, своего новоиспеченного зятя, и его родню – его отца и братьев.

Мужчины Южного Аморея все еще с удовольствием и большим интересом разглядывали самый древнейший дворец Просторов, а возможно и во всем Средиземье. Стены из цельного камня, были продолжением скалы, как и храм. Высота колон, дверей и оконных проемов наводила на мысль, что дворец строили великаны и для великанов. На окнах стояли разноцветные вулканические стекла, которые получались загадочным секретным способом именно здесь, а потом продавались по всему миру и приносили достаток и процветание Белому Аморею. На потолке расписаны приключения Гильгамеша. А возле царского дивана восседали настоящие живые горные львы и белые барсы, их было по одному на каждого гостя.

Лугаль Южного Аморея Зият-Син теперь понимал, почему ни разу это царство не было захвачено гостями жениха на предыдущих свадьбах. Во-первых, пускали только родителей жениха и его родных, во-вторых, огромные хищники, сверлящие взглядом каждого чужака, сильно усмиряли нрав. Львы и барсы и есть истинные воины и защитники мирного матриархального государства.

Вокруг храмово-двороцового комплекса, выбитого прямо в скале, располагались каменные дома и здания, построенные из того же материала, что и скала. Остальные маленькие поселения рассыпаны по всей огромной долине на небольших ограниченных полянах вперемешку с густым лесом, небольшими лугами и поймами рек. В зависимости от расположения, местности и направленности деятельности, поселениям давали имена «Орлиная скала», «Пчелиные липы», «Луговые коровники», «Глиняные печники», «Речная долина», «Синий лес», «Зеленая степь» и так далее.

На самом высоком плоскогорье вблизи скал, находилось поселение «Вершина сосен». Там располагалось очень большое вулканическое стекло, которое крутится в разных направлениях и в него можно наблюдать за звездами. Видно, что его поставили здесь давно и не амореи, но оно служило исправно и сегодня, помогая наблюдать за звездами астрологам и звездочетам.

В степных поселениях разводили туров, коров, овцебыков, верблюдов и лам. В лесных чащах расположились фермы разнообразных птиц: от райских певучих и до мясных и несущих яйца. А на склонах гор располагалась деревня высоких лип, где занимаются разведением диких пчел для добычи меда, который многочисленными караванами развозились по всем известным в округе государствам.

Но самая большая гордость Первых Амореев это пещерная ферма львов и барсов, которых насчитывается огромное количество. На них верхом имели права ездить только царская семья и только им они подчинялись. Это целая армия хищников, свободно разгуливающих в пограничной зоне, по запаху отличая чужаков от местных.

Все дома, фермы и каждый сантиметр стен храма и дворца, были покрыты цветущими растениями и лианами, что создавал спасительный камуфляж, прикидываясь под непроходимый лес. Садоводы – вот кто был здесь истинными чародеями своего дела.

Гости стали понимать, что как только за их спинами закроются ворота Белого Аморея, он перестанет быть видимым для них. Для всего мира это явление было чудом, для Золлы и всех предыдущих поколений Жриц это было обыкновенной рутиной и ежедневной работой. Ибо одна из их самых важнейших миссий была подпитка «тумана забвения» – природного забора от чужих глаз и барьер для нежеланных людей. Этот туман не только скрывал от чужих глаз Белый Аморей, но и действовал на сознание, запутывая и уводя чужеземца или нежеланного гостя в другую сторону.

Зият-Син был восхищен Белым Амореем и, его сильно смущала блаженная улыбка на лице лугаля Рим-Сина, которая не сходила с его лица ни на секунду. Ему казалось, что если что-то пойдет не так, и Рим-Сину что-нибудь не понравиться, то он, хохоча и хлопая в ладоши, натравит на гостей своих львов. От этой мысли становилось жутко не только лугалю Южного Аморея, но вообще всем неместным.

Смеркалось, когда всех отвлек громкий цокот копыт очень крупной породы коней, а спустя время в конце улицы показались 5 всадников и одна большая черная собака. Они медленно приближались к дворцу, музыка стихла, разговоры вокруг прекратились. На них смотрел народ, который был скорее удивлен, чем испуган. А как же, в городе появились чужеземцы без приглашения, сами самостоятельно вошли в Первый Аморей!

Женщины из храма высыпались на балкон, в недоумении, наблюдая очень странную картину: всадники в черном, медленно идут по городу, в сторону дворца. Золла обратилась к матери Азада:

– Лугальни Голез, это ваши люди?

Высокая красивая женщина с крупными чертами лица, свойственное всем южным аморейкам, побелела от ужаса, она вдруг осознала, что они без охраны находятся в чужом государстве, у которого тоже нет вообще никакого понятия о собственном войске – ее сознание охватила истерика.

– Что Вы, Верховная Жрица! Самое обидное мы тут без своих собственных воинов по вашему требованию, – она сглотнула и посмотрела на Золлу повторно. – Я могу надеяться, что это могут быть ваши мужчины-торговцы или путешественники?

Все снова присмотрелись к пятерке на конях. Это были высокие мужчины, верхом на огромных конях, одетые в черное одеяние, и у них за спинами висели лук и стрелы, явный признак принадлежности к воинам. Жрица отрицательно покачало головой, а лугальни окончательно потеряла самообладание:

– О, ужас! Что же будет, что же будет?!!!! Это что нападение?!!!! – в глазах женщин, сопровождающих Голез, отразился ужас и начался настоящий ураган из слез, воплей и истерики. Милат и Золла смотрели то на них, то друг на друга, судорожно обдумывая, что же делать дальше.

У входа во дворец, Азад и его шестеро братьев обнажили сабли, львы и барсы смешались с гостями, направив свои тревожные взгляды на новых незнакомцев. Впервые за эти дни Зият-Син проникся к хищным животным симпатией и огромной благодарностью.

Но Рим-Син поразил своим поведением даже собственных сыновей. Радостно похлопывая в ладоши, он вернулся к праздничному столу, взял поднос у слуги, поставил туда 6 касы, вазу с вином и сыр. И с этим подносом он выбежал навстречу всадникам, шепча себе под нос: «Судьба! Мактуб! Вот он свершается! Это по велению Энлиля!» Он шикнул на главного льва, после чего тот изрек какой-то рык, и все остальные кошки присели. Сказать, что южане были в шоке это ничего не сказать. Азад, закаленный в боях, привыкший к подлым нападениям не только чужеземцев, но и аморейцев соседних государств, считал, что лугаль Рим-Сина бежит прямиком под саблю чужака, чтобы подставить свою шею. Он знал, как Милат любит своего отца, но даже это не позволяло ему броситься в защиту сумасшедшего, ибо ему предстоит еще отстоять дворец и нельзя недооценивать иностранных воинов. Возможно, их техника настолько необычная, что один из них может перебить от 10 и до 20 человек.

Золла и Милат тоже с тревогой следили, как их отец бежит навстречу странным пришельцам. За спинами сестер шла полноценная истерика матери и сестер Азада:

– Что же с нами будет???!!! О Нинель, помоги нам! Я слишком молода, чтобы потерять мужа! Я слишком стара, чтобы смотреть как будут убивать моих сыновей!!!!! Я слишком стара, чтобы рожать ублюдков!!!!! – и тут на мгновение Голез замолкла, новый ужас отразился на ее лице. Золла и Милат даже обернулись к ней. И тут, новоиспеченная свекровь Милат, снова завопила:

– О Нинеееель!!!! Прошу тебя пощади меня! Я не хочу больше рожать!!!! Я не вынесу, плачь младенцев сноваааааа!!!!!! ЗА чтоооооооо?!!!

Гримаса полуужаса-полужалости и раздражения отразилась на лице Галы:

– Уважаемая родственница, пожалуйста, успокойтесь! Кто вам сказал, что вас будут насиловать?

Но Галез уже было не остановить, она продолжала свои стенания и набросилась с гневными обвинениями на лугальни Фатит, схватив ее за оборки царского жакета:

– Где?! Гдеееее ваша легендарная невидимость, ааааа?!!!! Или вы всех обманывали да???? Мой сын?! Мои сыновья!!!!!

Фатит не сразу поняла, что это ее трясли за плечи, и так сильно, что ее царская тиара накренилась в бок, смешно свисая над правой бровью и ухом.

Золла и Милат немедленно растащили женщин, Гала на ходу налила из своего кувшина желтую жидкость в касу и протянула ее Галез, та залпом выпила. Остаток в вазе она протянула своей дочери Фатит, та тоже, недолго думая, одним залпом осушила сосуд.

Бабушка Азада упала на пол, вызвав очередное гневное раздражение Галы:

– Нашла время умирать, О Нинель!!!! Как-будто ее первую обесчестят в случае нападения!

Милат слушала свою бабушку, махая веером над лицом бабушки Азада и, не знала смеяться ей или плакать, наблюдая за тем, как две царицы напиваются вдрызг, Золла бегает по залу и брызгает водой в лицо других женщин, потерявших сознание. Все это походило на страшный кошмар или очень плохую шутку.

Глава 2

«Заговори, чтобы я тебя увидел»

Сократ

Мрачные и напряженные пять сыновей Вавилона один верхом на крупных породах лошадей, в сопровождении очень большой собаки, размером с теленка и черного как самая темная ночь, медленно цокали по брусчатке главной улицы. Никакого сопротивления, только немое удивление на лицах, слегка захмелевших, жителей. Мало мужчин и очень много красивых женщин, всех возрастов, очень красивых. Да, они явно попали в Белый Аморей. Даже не вериться…

Быстро темнело, но, даже в таких сумерках, в конце улицы уже издалека виднелись высокие огромные колонны и вход во дворец, выбитый в скале. Все это выглядело нереально величественно, на фоне темно-синего неба, в котором загорались первые огни звезд. У входа стояли мужчины с саблями, что сильно смущало Абуда, откуда у мирного аморея оружие? Или это не Белый Аморей, или Белый Аморей не такой уж и не мирный, как говорят о нем.

Мужчины с оголенными саблями стояли вперемешку с какими-то огромными белыми собаками, которые как-то странно сидели. А к ним на встречу шел, точнее, бежал мужчина в царском одеянии, с улыбкой на губах и с подносом в руках, а рядом с ним шел белый огромный лев, который, не мигая, смотрел прямо в глаза Абуду. Если бы не брошь на чалме мужчины, его можно было легко принять за сумасшедшего. А так, это говорило о том, что к ним направлялся сам лугаль государства. Волк ощетинился и напрягся при виде льва. Лев тоже нервно рявкнул на волка.

Царь остановился в 10-15 шагах от конных, всадники тоже остановились. Лев, заставляя нервничать коней, присел в позу нападения, но Абуд сообразил, что им немедленно нужно спешиться с коней. Все пятеро слезли. Лугаль еще шире улыбнулся, поклонился, раскрыл свои объятия, как перед дорогими родственниками и сделал шаг вперед, в то время как его лев перешел с позы злого прыжка, в позу лежачей кошки. Волк последовал его примеру и тоже присел, наблюдая за ним все тем же напуганным взглядом.

– Добро пожаловать, сыны Энлиля, в мой дом, в Белый Аморей! – произнес Рим-Син. Абуд ничего не понял из сказанного, кроме слов «Энлиль» и «Белый Аморей», но интуитивно поклонился, что повторили за ним остальные четверо.

– Добрый вечер, отец! – произнес Абуд и сложил руки перед собой в форме приветствия, известная во всем мире, две ладони сложенные вместе перед лицом.

Лугаль распознал этот жест и легонько кивнул. Рост чужака сильно поразил Рим-Сина, вавилонянин был выше него почти на две головы.

– Я те-бя со-вер-шен-но не по-ни-ма-ю, сы-нок. Но пов-то-рю мед-лен-не-е: Доб-ро по-жа-ло-вать сы-ны, Эн-ли-ля! – и уже быстрее, скорее для себя, произнес себе под нос – Будем творить историю!

Слова, произнесенные медленнее, Абуд понял. Аморейский и аккадский языки как два кузена, 7 из 10 слов похожи по звучанию, если вслушиваться и проговаривать их медленнее. Лугаль протянул поднос с шестью чашками без держалок круглой формы. Абуд недоумевал, где его слуги, почему царь сам все это делает? Он схватился за поднос, думая, что царь велит ему забрать его, но тот мертвой хваткой держался за другой конец. Абуд в извинительном жесте кивнул и отпустил круглый плоский предмет. Тут же кто-то из зевак принес табурет и лугаль, разместив поднос на нем, разлил желтую жидкость по чашкам. Рим-Син предложил всем пятерым испить из странных чашек и взял одну из них себе.

Абуд взял следующую и тоже по слогам медленно произнес:

– Доб-рый ве-чер о-тец!

Лугаль напрягся и понял «Добрый вечер, отец!» В его глазах промелькнула искра понимания и он снова быстро затараторил на своем:

«С миром, с миром пришел сын к нам. Небо привело тебя ко мне, сам Энлиль пожелала этого. Как же я устал, твою мать… Ой, простите (он обернулся на зевак, те повторяли за ним как попугаи, каждое слово) Как же долго я тебя ждал!»

Абуд отрицательно закачал головой:

– Я те-бя не по-ни-ма-ю о-тец!

Лугаль кивнул, он понял, что быстро говорит и произнес по слогам:

– Я-го-во-рю-что-рад-те-бя-ви-деть! – голос лугаля с каждым слогом повышался на тон, что в конце предложения он практически кричал на гостя.

Абуд напряженно слушал, а поняв, что ему сказали и практически в той же манере ответил:

– Спа-си-бо-я-на-дол-го. На-ших-ко-ней-нуж-но-на-кор-мить-а-мне-и-мо-им-во-и-нам-нуж-на-е-да-во-да-и-ноч-лег! – Абуд почти выдохся от напряжения под конец предложения и ждал пока слова дойдут до царя.

Лугаль кивнул и тут же возле него, как грибы, выросли двое слуг в сером одеянии. Он им стал что-то быстро говорить на своем тарабарском, красноречиво тыкая на Абуда, на его братьев и их коней. Потом обернулся в сторону задних дворов, приложил к губе что-то вроде трубы, похожей на высокое узкое ведро без дна, и прокричал в нее на тарабарском очень громкую быструю речь. Голос его в трубе стал звучать настолько громко, что вавилоняне и их кони почти оглохли на левое ухо, видимо сообщение было адресовано людям, находившимся далеко и внутри задних конюшен. Один из слуг забрал коней, а второй кинулся бежать во дворец, да так быстро, как будто за ним гнались голодные волки. Ворота за спинами пятерых с грохотом захлопнулись. Правитель Белого Аморея велел им всем следовать за ним. Абуд послушно пошел рядом, его правую руку обнюхивал лев, который шел за лугалем, нервируя черного огромного волка, который обнюхивал льва. Мокрый нос большой кошки тыкался ему в ладонь, но страха Абуд не испытывал, скорее даже хотел погладить его за гриву. Лев как-то странно прорявкал на своего хозяина и тот в ответ ему почесал за ухом. На вопрос Абуда, можно ли и ему почесать киску за ухом, лугаль многозначительно улыбнулся, давая понять, что не он хозяин льву. Абуд рискнул, и потянулся ко льву. Тот обнюхал руку, затем как будто забыл о его существовании и продолжил идти, Абуд почесал егомежду глаз. Рим-Син увидел в этом знак – его личный лев, который даже не ест, если ему еду пинесет кто-то из слуг, дал себя почесать вавилонянину. Все-таки, благородные хищники умеют признавать силу, более мощную, чем они сами. Как после этого можно думать, что у животных нет души и разума?

Братья Абуда по привычке шли шеренгой за ним и оглядывали всех вокруг, подозревая в любом грехе. Лугаль положил руку себе на грудь и произнес: «Рим. Рим-Син». Потом указал на грудь Абуда и последний понял, что его просят назвать свое имя. Он так же положил руку себе на грудь и произнес: «Абуд»

Рим-Син кивнул и снова произнес, указывая пальцем на свою брошь на чалме:

«Я-лу-галь-Бе-ло-го-А-мо-ре-я»

Абуд понял, о чем он и сделал знак почтения, пятью пальцами правой руки, задев, сперва свой лоб, а затем этими же пятью пальцами, задев подол желтого сюртука Рим-Сина.

«Я-сын-лу-галь-ди-на-Ва-ви-ло-на. Я-тарх»

Рим-Син остановился, его лицо просияло от понимания и из его горла вырвалось что-то вроде восторга.

«Апель-Син!» – произнес лугаль и сделал жест большого уважения, задев правой пятерней лоб и кинув воздушное приветствие в горизонт вправо от себя. Абуд сделал жест благодарности. Этот лугаль знал о великом Апель-Сине.

К концу пути, у подножья лестницы во дворец, оба выяснили все, что их интересовало. Абуд убедился, что попал в Первый Аморей, а перед ним Рим-Син, действующий лугаль государства. Рим-Син выяснил, что Абуд внук самого Апель-Сина Вавилонского, и его целью было захват Аморейских земель.

Люди с саблями смотрели на вавилонян не так любезно, как их лугаль. Абуд и его братья были выше их всех, почти на одну голову, что очень сильно раздражало последних. А девушки на балконе и вокруг не могли сдержать своего любопытства и томных взглядов, слишком привлекательно выглядели мужчины, сильно отличающиеся высоким ростом и прямыми волосами, в отличии от низкорослых и кучерявых амореев.

Рим-Син обратился к людям с саблями:

– Засуньте свои ножички обратно. Это Абуд сын лугальдина Апель-Сина Вавилонского. И он не идиот, а просто иностранец. Поэтому нужно говорить медленнее. Аккадский не сильно, но отличается аморейского. Если говорить медленно и громко, то до него доходит смысл, всем все ясно, уважаемые?

Южане угрюмо молчали, пока не заговорил Зият-Син:

– Сын-Ва-ви-ло-на-нам-не-враг-но-и-не-друг. При-вет-ству-ем-мо-гу-щест-во-А-пель-Си-на! – все амореи хором протопали правой ногой, приветствуя честь и славу могущественного правителя Вавилона. Весь Мир, считающий себя светским и цивилизованным, что-нибудь да знал о могуществе Апель-Сина. Но даже в самом страшном сне не могли себе представить амореи, что когда-нибудь столкнуться с кем-то из Вавилона. Это все было так далеко и настолько не важно, что было очень странно. Если бы Боги, в этот самый момент, влетели бы сюда на своих летающих колесницах, амореи и то меньше удивились бы.

Абуд и его четверо братьев кивнули в знак согласия, но продолжали кожей чувствовать враждебность. Все прошли в большую залу справа от диванной. Посередине комнаты возвышалось что-то на подобии стола, но низкое и овальное, вокруг него были разложены большие квадратные подушки, вышитые из красного бархата с золотыми нитями. Рим-Син сел во главе странного низкого стола, Абуд занял противоположное место. Это было сделано намеренно и с вызовом, давая понять всем присутствующим цель своего прихода. Его четверо братьев сели по двое справа и слева от Абуда. Зият-Син и Азад сели по правую и по левую сторону от Рим-Сина.

Все поняли, что вавилонянин пришел с вызовом и с захватническими целями. Учитывая, что они были только впятером, это еще не значило, что они здесь одни. За «туманом» могут находиться 100, а может и 1000 солдат чужестранцев. Не смотря на то, что Абуд полностью скопировал расслабленную позу Рим-Сина, его четверо охранников сидели в боевой позе готовности к мгновенному отражению атаки: как будто они собирались помолиться на коленях, но передумали и сделав шаг одной ногой вперед, застыли в этой позе.

Южане и сыновья Рим-Сина продолжали с ненавистью сверлить взглядом чужаков, пока слуги разносили мясо, каши и бульон. Первым, после Рим-Сина, начал пробовать еду один из его охранников из тарелки, предназначенной Абуду. Лугаль восхищенно захлопал по столу ладонью, таким образом, выражая свое одобрение.

– Не-нет-нет! У-нас-та-ко-е-не-прак-ти-ку-ют. Э-та-зем-ля-свя-щен-на-я. Здесь-сту-па-ли-но-ги-бо-гов-сне-ба!

Абуд кивнул, он понимал, когда лугаль говорил медленно и протяжно:

– Ввас-не-сом-ни-ва-юсь у-ва-жа-е-мый лу-галь Рим-Син. Ва-ши-гос-ти-не-из-э-тих-зе-мель

Азад мгновенно покраснел от злости, когда до него дошел смысл слов чужака, но отец удержал его за плечо от опрометчивого шага. Сын лугальбаша Южного Аморея уже черной ненавистью истекал к Абуду, ибо тот пришел за тем, что по праву принадлежит ему. За его женой – за Милат. Ибо Милат была той самой короной на голове будущего хозяина этих мест. Азаду плевать на все царства мира, но он на смерть будет бороться за свою любимую.

Он представлял себе, как перемахивает через весь стол, махает левой ногой, где из пятки торчит широкий кинжал, которым исполосует горло двоих справа от Абуда. Правой рукой он пройдет саблей по шеям двоих слева и мгновенно воткнет ее в горло Абуду, глубоко и с хрустом – услышит, как ломается его позвонки и ребра…

Абуд пристально посмотрел на Азада, как будто услышал его мысли, но все его тело было все так же в расслабленной и небрежной позе, с показным спокойствием:

– Спа-си-бо за у-жин. Мо-гу я при-сту-пить к пе-ре-го-во-рам?

Рим-Син улыбался и похлопал в ладоши, призывая вынести сладости и напитки. Он напоминал доброго царя из сказок, который всегда оказывался отцом царевны:

– Да. Да, сы-нок. Слу-ша-ем!

Абуд выпрямился и сел, скрестив ноги в позе йога, небрежно попивая цветочный напиток из круглой чашки странной формы, но все его тело источало угрозу и опасность:

– Я при-шел за ди-ва-ном Белого Аморея. Я за-яв-ля-ю пра-ва Апель-Сина на Белый Аморей и все его вла-де-ни-я.

Южане и сыновья Рим-Сина дернули головы в сторону Абуда, он продолжал смотреть на Рим-Сина:

– Для про-то-ко-ла за во-ро-та-ми сто-ит ко-ри-дор из 25-ти мо-их сол-дат че-рез «ту-ман», Вос-точ-ный А-мо-рей у-же за-хва-чен.

Зият-Сина прошиб пот. Начался неизбежный захват Аморейских земель. Азада не покидала мысль, что если он совершит свое задуманное, то сможет спасти от порабощения уже не просто Милат, а всех Амореев. Сыновья Рим-Сина бездумно подскочили, но лугаль закричал непривычно стальным голосом:

– Сели! Оба! – Абуд впервые посмотрел на лугаля другим трезвым взглядом, перед ним сидел далеко не слабый, далеко не добрый, а очень хитрый и мудрый лугаль.

В отличии от наивного Азада, Зият-Син понимал, кто сидят на другом конце стола. Когда-то в далекой юности, когда он путешествовал вместе с торговцами из Юга по Великой Пустыне, и попал в дальние страны на обратной стороне от нее, он столкнулся с такой мощной силой, как Черные Плащи Вавилона. Страна, в которой он пребывал проездом, называлась Крайнон, и она подчинялась Вавилону. Крайнон был маленькой страной, на которую делали набеги люди с кожей черного цвета. Это им сильно мешало жить, ибо их грабили, а женщин насиловали. Поэтому среди детей было много мулатов, которых это общество презирало, а сами черные люди не принимали их, считая белыми. И вот Зият-Син стал свидетелем, как прискакала компания на огромных лошадях в черных плащах и спасла Крайнон от очередного жестокого нападения черных людей. Они выглядели как воины света из легенд, которые ловили огромных драконов и спасали целые миры от разумных ящеров. Это были тархи Вавилона численностью примерно 200 человек, входящие в Лигу Черных Плащей Вавилона. Они смогли не просто прогнать, а разрубить и покарать 3000-ное войско черных людей. И никто из этих 200 вавилонян даже не пострадал, отделалавшись мелкими царапинами. И одним из них тогда был еще молодой Апель-Син. И его 200 родных, двоюродных и троюродных братьев, то есть только лугальдины* (лугальдин – дети королевской крови, не имеющих никаких прав на престол, но обязанные стать военными и защитой королевства) и тархи Вавилона и ни одного простого воина. Тогда Зият-Син был еще подростком лет 13-14 и с удивлением смотрел, как черные плащи на своих огромных боевых конях за несколько часов разогнали тысячную армию черных и перебили как диких собак, тех, кто осмелился сопротивляться. При том сам Апель-Син тогда являлся всего лишь вторым сыном царя и защитником трона, слыл самой опасной угрозой, как для врагов, так и для самой правящей верхушки Вавилона, ибо уже был легендой и любимцем народа. Во время бойни он превращался в мощную стихию из стали, лука и стрел, способной один разгромить войско из 100 человек, с легкой грацией перебивая десятки черных воинов, и спас жизнь Зият-Сина, ибо последний потерялся на рынке и не успел спрятаться от надвигающейся бойни. Тогда у маленького мальчика осталась глубокая благодарность к черному плащу Апель-Сину, он запомнил его имя, так как все простые люди вокруг произносили его имя вместо молитвы. Цвет кожи Зият-Сина вовсе не был светлым, как у людей Крайнона или Вавилона, он смуглый носатый и кудрявый как большинство амореев. Его поразило, что Апель-Син спас мальчика Зията и не посчитал его чужим или не белым, как обычно относились белые люди к людям другого цвета кожи.

И вот сейчас, спустя 30 лет, он сидел за одним столом с пятью молодыми мужчинами, одетые точно такую же одежду, как черные плащи Вавилона. Одежда, мягко говоря, жарковатая для аморейских земель. И Зият единственный знал, что один из пятерых, при том самый молодой и мелкий из них, с легкостью может перебить всех сидячих за столом 12 амореев, как котят и даже не устанет. Еще раз он убедился в мудрости и хитроумности Рим-Сина, который единственный, из всех присутствующих, сидел и распивал напитки со сладостями, как будто за столом напротив сидели не враги, а дальние родственники.

– Я-про-шу-вас-сдать-ся-ти-хо-и-мир-но. Я не-сто-рон-ник на-си-ли-я, – продолжил свою спокойную речь Абуд, продолжая, как и Рим-Син, попивать горячий цветочный напиток и заедая ее приторно сладким шариком. Он уже вел себя очень свободно и спокойно, как король, который уже победил в поединке.

Азад не удержался и заметнул в него нож-медузу, целясь между глаз Абуда, но ее на лету поймал ближний справа охранник. Абуд запустил что-то блестящее, что задело верхний слой кожи над кадыком Азада, отчего юноша подлетел. Зият-Син испугался, что его сына смертельно ранили и, схватив его за плечи, стал трясти и проверять рану. Когда понял, что это царапина, он извинился перед всеми и увел сына в умывальню.

– Ты щенок умереть решил?! Ты что себе позволяешь?! – полушипел-полукричал он на сына, чтобы их не услышали в зале.

– Отец, о чем вы?! Они пришли забрать мое, мою жену, мою жизнь! – Азад вскипал от гнева и некоего чувства предательства со стороны отца.

– Все! Заткнисссссь и успокойссссся! – шипел на него отец от негодования и желания подавить и образумить отпрыска. – Нет тут больше ничего ни твоего, ни моего, понял! И никогда не было!

– А как же Милат… она же моя жена. Я не готов отдать ее… никому

Зият закатил глаза, помоги ему Энлиль, сберечь эту горячую голову. У него много сыновей, но этот мил ему больше всех.

– Азад, это Черные Плащи Вавилона. Все. Конец всему.

Зият-Син произнес слова четко и медленно, чтобы дошло до сына вся серьезность и опстность сложившейся ситуации. Лицо Азада побелело. Он с детства слушал, как сказку, рассказы отца о Черных плащах из Вавилона, что один из них был силен как 100 обычных смертных воинов и перебил 1000 черных мужей.

– Па… я думал это сказки. Но даже если они и существуют, этот Вавилон, он же далеко, и ты говорил, что они сюда никогда не доберутся. Великая Пустыня…

– Добрались, как видишь. Значит не такая уж и Великая Пустыня… – Зият не знал, как приступить к следующему диалогу. Но Азад уже чувствовал, о чем хочет попросить отец. Глаза юноши налились непролитыми слезами отчаяния, но он уже отрицательно покачал головой, давая отцу знак молчать. Нет, он никогда не откажется от Милат. Зият-Син помрачнел, он понимал, что смотрит на живого сына в последний раз. Азад лучше умрет, чем увидит, как его жену отдают замуж за другого. А это случится, несомненно. Ибо Вавилон, хоть и является наглым и большим государством, формальности он соблюдает с точностью шумерской старухи-процентщицы и карает по тем же законам, что и соблюдает.

Абуд отодвинул тарелку, его охрана прекратила есть.

– Я пришел к вам с миром. Предлагаем вам покровительство царя Вавилона. Взамен требуем преданность, полное подчинение законам Вавилона и ¼ часть всех ресурсов вы оплачиваете ежегодно.

Все внимание сконцентрировалось на Рим-Сине. Последний не переставал улыбаться:

– Примите мое глубокое почтение царю Вавилона Великому Апель-Сину.

Абуд кивнул, но продолжал ждать ответа, как и все. Рим-Син взглянул на прислугу, и тут же стали выносить подносы с дымящимися молочными напитками. Абуд, все еще, продолжал сверлить взглядом лугаля Первого Аморея.

– Я всего лишь слуга богов. И не мне решать судьбу Белого Аморея. У нас нет войска, которое могло бы сослужить верную службу Вавилону. Но есть множество ученых мужей и женщин, которые принесут много пользы вашей культуре и быту. У нас нет драгоценных металлов и камней, ибо мать-земля это и есть великая ценность. У нас нет рабов, даже среди животных. Нам нечего предложить Вавилону. Но мы готовы принять Вавилон в свои теплые объятия.

Речь Рим-Сина имела потаенный смысл, но даже его собственные сыновья не могли понять, о чем он говорит. Абуд внимательно слушал и обдумывал каждое слово лугаля:

– Я выслушаю все приемлемые от вас предложения, – его предложение был больше риторическим, ибо он в любом случае присоединит Первый Аморей к Вавилону, так или иначе, но соблюдая все рамки приличия и абсолютно законно. Все-таки, Вавилон цивилизованное государство, а не племя диких людей.

– Думаю все переговоры теперь по Первому Аморею вам нужно обсуждать со мной, ибо я законный муж Милат, будущей королевы Первого Аморея, – Азад вышел из укрытия, ибо слышал все сказанное ими и смотрел на Абуда прямо, не моргая, и с непоколебимым спокойствием, как истинный тарх и лугаль. На секунду Абуд даже захотел помиловать этого благородного смуглого парня. Может Азад и аморей по крови, но истинный воин Черных плащей Вавилона в душе, об этом говорили его глаза, благородные манеры и смелость в сердце. Вот и высыпались все карты на стол.

– Консумация брака произошла? – Абуд кинул этот вопрос Азаду, как последнюю соломинку, от всей души желая, чтобы он соврал, даже если уже случилось непоправимое.

Но благородные манеры воина-аморея и юношеское упорство проявились во всей красе.

– Да, – слова Азада прозвучали как приговор, который он вынес сам себе. Теперь он не жилец, уже по закону. Из Милат сделают вдову, если она понесла ребенка. Если это будет мальчик, то его отдадут в военный легион, а если девочка, то сможет стать Великой Жрицей Первого Государства по праву рождения. Глаза Зият-Сина закатились от безвыходности и собственной беспомощности, он уже не спасет сына. Абуд легонько махнул головой и двое из его охраны двинулись на Азада. Все шестеро братьев последнего оскалили свои сабли и выстроились стеной перед двумя. Черные плащи даже не думали останавливаться, и начался первый виртуозный танец двух культур: Южного Аморея и Вавилона. У вавилонян не было цели убить противников, у братьев Азада не было намерения выжить.

И тут в суматоху ворвались женщины, ревущая невеста влетела в зал и бросилась на шею Азаду, его мать и бабушка встали перед ним, готовые защищать его своими телами и, выкрикивая проклятия на своем тарабарском в сторону вавилонян, обезумевшие от горя с большими стеклянными глазами. Танец с саблями прекратился, Абуд отозвал своих, ему всегда было невыносимо смотреть на боль матерей, меньше всего он хотел быть вестником смерти, но чаще всего им оказывался. Но выхода нет, он обязан отрубить голову Азада – таков кодекс всех времен и народов, но он не будет убивать сына на глазах матери.

В зал все пребывали и пребывали женщины, красивые, высокие, статные, все одетые в зеленые вуали поверх цветастых нарядов, очень откровенных для вавилонян, где женщины одевались скромнее, ибо климат был гораздо холоднее здешних мест. А тут все женщины носили короткий топ, обнажающей живот и руки, и длинную юбку или штаны-шаровары в пол. На руках и ногах множественные браслеты, а сверху с головы до ног прикрывает прозрачная ткань, которая не прикрывает по сути ничего, ни грамма бешенной красоты, которой обладает каждая женщина-аморейка, и молодая, и не молодая.

Золла, как и все женщины, слышала весь разговор от начала и до конца, ибо система труб под высокими потолками, построенная древними людьми, при помощи хитроумной эхо-локации и акустики, доносила каждое сказанное слово, даже шепотом, произнесённое здесь и в диванном зале, разносится по всему дворцу, храму и городу. Она, с разрывающимся сердцем, от глубокой скорби и тоски, смотрела на самую трогательную и безумно-мучительную сцену на свете: как царица Голез, махает маленькими женскими кинжалами и с сумасшедшими глазами, защищает свое дитя, зная, что он все равно умрет, а она и не собирается жить, если ее сына не станет. Как шестеро братьев встали единым фронтом и готовы пожертвовать собой ради родного человека, зная, что он умрет в любом случае, с ними или без них. Как ее родная сестра изо всех сил прижимает к себе своего возлюбленного в последний раз, надрывно всхлипывая и признаваясь в любви, вечной и безгранично большой к юноше, которого полюбила, будучи еще маленькой девочкой с непослушной копной черных волос. Еще утром жизнь Милат казалась воздушной розовой сказкой принцессы с большим и счастливым будущим. Душу Золлы переполняла гордость и жалость за этих божьих детей, как жрицу и ее ноги подгибались от безумной тоски и собственного бессилия, как сестры и старшей дочери Первого Аморея, которая ничем не может помочь, никому из этих несчастных людей. Она взмолилась Нинель, не понимая в чем замысел Создателя, зачем Он так испытывает ее семью, ее близких людей… И тут она открыла глаза и увидела взгляд своего отца – Рим-Син смотрел на нее глазами полными огромной любви и нежности, и как всегда спокойной и блаженной улыбкой сумасшедшего и подмигнул ей. Она, еле покачиваясь на подгибающихся ногах, протянула к нему руки и прошептала: «Папа, я знаю, что делать. Отец, останови все это, умоляю!» Лугаль схватил старшую дочь за руки и как будто влил в нее мощную энергию и придал ей сил, отчего она выпрямилась во весь свой высокий рост и развернулась к чужеземцам. Она Великая Жрица одного из Древнейших Государств Мира, грош ей цена и всем ее знаниям и богослужениям, если она не может уберечь близких ей людей. Она поняла именно в этот миг истинный смысл слов, вырезанных на скале, на мертвом шумерском языке в пещере древних «Любовь есть Бог». Лугаль Рим-Син громким стальным голосом прокричал на весь зал:

– Всем разойтись и успокоиться! Немедленно! – раскатистый низкий и грозный бас Рим-Сина, очень-очень редко выпускаемый им наружу, выдал всю мощь и сталь его характера, давая каждому из присутствующих понять, что он все еще является единственным хозяином этих мест. Даже Абуд заметил, как его охрана сникла и подчинилась. Да что уж скрывать, даже сам Абуд чуть не присел от столь сильного голоса. Сталь и металл прозвучали в нем. В глазах Голез промелькнула надежда и тут же угасла. Братья Азада опустили сабли на пол, но не убрали в забрала. И только влюбленная пара, как будто забыла о существовании окружающего мира, наслаждалась последними минутами и друг с другом, слившись в одно целое тело, как многорукий Бог Шива из индийской мифологии. Золла окинула их, влажными от непролитых слез, глазами и смело шагнула вперед к высокому вавилонянину. Скоро все отрекутся от нее, ибо она похоронит свою праведность и попрет заветы Великого Жречества, сравняет с землей репутацию жрицы Белого Аморея, и будет жить опозоренной судьбой отступницы… Но лучше это, чем увидеть, как от горя разлагается ее семья, из-за того что Милат прыгнет со скалы, не желая жить в мире, где нет ее Азада.

Золла медленно обошла всю обороняющуюся родню Юга и выпрямилась во весь свой рост перед вавилонянином, и, посмотрев прямо перед собой, увидела широкую грудь в черном одеянии. Какого же было ей, человеку ростом выше среднего мужчины, впервые в жизни смотреть на мужчину снизу вверх, он был на целую голову выше нее.

Абуд почти задохнулся, он долго не мог дышать. Перед ним предстала высокая красивая женщина, сошедшая со стен пещер, красоту которой воспевают на всех балладах и рисуют на всех вазах, ей бы позавидовали сами боги, если бы действительно существовали. Она подняла на него томный взгляд, взмахнув пушистым веером черных ресниц, обрамляющих огромные темно-синие глаза, в которых он утонул и потерял свою голову окончательно. Он понимал, что перед ним стоит Жрица Первого Аморея Золла, но Боже, как же судьба насмехается иногда над детьми человеческими, делая столь сладким запретный плод. Ему не хотелось даже моргать, вдруг видение раствориться. Он узнал бы ее в толпе среди тысячи женщин, он знал ее по портретам и рисункам на горшках, которые преследовали его с юношеских лет. Он натыкался на ее образ так часто, что ему казалось, что она существует в его голове, как призрак, как его альтер-эго, отдельная личность, свой личный собственный голос в его голове. И вот тогда он принял для себя решение, что он должен найти ее, а иначе…

Глава 3

«Мне кажется, я любил тебя еще до твоего рождения,

я стоял перед Богом и клялся в вечной любви к тебе»

Кемран

Непонятно сколько они так простояли, глядя друг на друга, но, в какой-то момент, видение заговорило, при том на чистейшем грамотном аккадском языке. Спина высокого мужчины напряглась.

– Меня зовут Золла, я старшая дочь лугаля Рим-Сина и Верховная Жрица Первого Аморея. Прошу вас о помиловании Азада, взамен я вам дам нечто большее, чем…

Абуд резко встряхнул головой, остановив ее взмахом ладони. Наваждение как рукой сняло, когда он понял, что во дворце была живая душа, которая могла переводить все эти полоумные разговоры и избавить всех от мучительного процесса коммуникации двух цивилизаций, разделенных более 1000 летней историей развития.

– Простите меня, Велика Жрица, вы знаете наш язык? – он старался, очень старался не потерять самообладание, от захлестнувших его бури эмоций, от восхищения до возмущения.

– Конечно, я же жрица, я знаю много языков, – ее синие глаза смотрели на него как две холодные льдинки. Налет духовного умиротворения в немигающем взгляде, не мог скрыть тот факт, что она волнуется. Молва говорила правду о старшей дочери Белого Аморея, но вот художники не передали и половину ее истинной красоты на своих картинах, нанесенных на вазы, кувшины и горшки. Вся та каноническая женская красота, которая могла свести с ума сознание любого здорового мужчины, изливалась из ее движений рук и бедер, извергалась из ее глаз, блестела в ее волосах, выдыхалась из ее слов и дыхания, из ее звонкого низкого голоса – этого нельзя передать никакими карандашами и цветастыми красками. И, ее уверенное наглое признание того факта, что она специально не выходила на переговоры, поставили военного лидера Вавилона в замешательство. Она его огрела своей прямотой и всколыхнула в нем то, что дремало слишком долго. Абуд старался обуздать свое животное нутро, которое смешалось с раздражением:

–Так почему же вы не украсили своим присутствием наши переговоры, это бы облегчило нам понимание и сэкономило бы…?

– А я не хотела вам облегчить понимание, – Золла прикусила свой язык и обреченно закрыла глаза. Перебить захватчика – ее дерзость, вмиг разрушило собственное спокойствие. Она выдохнула, открыла глаза и старалась говорить более спокойно. – Простите меня, сын Вавилона, я слегка нервничаю.

Правая бровь Абуда, слегка дернулась вверх, переключившись на ее нервное состояние, он смог отвлечься от своих собственных страстей:

– А как же хваленое самообладание Великой Жрицы Золлы? Или слухи преувеличены?

– Оно покинуло меня в тот миг, когда пятеро чужаков вломились на свадьбу моей любимейшей сестры и в данный момент пытаются убить ее жениха, – она снова не удержалась. Действительно куда делись ее манеры? Прикусить бы ей свой язык. Абуд нашел ее выпады ужасно привлекательными, ее глаза горели от смеси сожаления и плохо скрываемой неприязни, отчего сердце Абуда подступило к горлу. И тут он пытался вспомнить, когда в последний раз был с женщиной.

На удивлении четверых братьев, эта жрица не разозлила его, а даже… оживила? Ибо Абуд засветился как будто… да как никогда.

– Мне показалось или вы вышли ко мне с каким-то предложением? – его брови взлетели на лоб, изображая невинную заинтересованность. Золла усмирила свое волнение, посмотрела в окно, собралась с духом, снова перевела взгляд на него и произнесла:

– Я предлагаю вам заключить брак со мной.

Глаза Абуда почти вывалились из орбит. Он не ослышался? В зале воцарилась немая тишина, Милат и Азад обернулись к сестре, весь зал замер. Не нужен был перевод слова «свадьба», на обеих языках оно звучало одинаково. Никто не мог поверить услышанному. Абуд сверлил ее взглядом и не понимал, что здесь происходит. Он прочистил горло и произнес:

– Я лугальдин Вавилонского царства, я не имею права жениться. Никогда.

– Я прекрасно знаю кто вы. Я предлагаю брак не лугальдину Вавилона, а Абуду Черному Плащу.

– Но ведь вы Великая Жрица. Даже я не могу просить вас о таком. Это кара небес…

Золла долго смотрела в его глаза, пытаясь угадать, что подразумевалось под фразой «даже я не могу вас просить о таком» Но потом она вдруг поняла, что ей абсолютно плевать на его истинные помыслы.

– Милат отречется от права на диван, – она выдержала паузу и подняла на него чистейшего цвета синие глаза. – А я отрекусь от своего сана и стану вашей женой, как законная наследница Первого Аморея.

Милат с энтузиазмом поддержала слова сестры, видимо она тоже понимала аккадский в совершенстве, так как к ней обратились за разъяснениями Азад и его мать. В глазах Голез снова загорел огонь надежды, он просто полыхал.

Абуд продолжал пытаться понять, с ним сейчас играют или торгуются:

– Вас проклянут не только в этих землях, но и далеко за пределами Аморея… вы же знаете, насколько далеко разошлась ваша слава, если уж у самого царя Вавилона есть мечта совершить паломничество к Храму Великой Золлы. Ваша репутация, подпорченная нашим бракосочетанием, обернется для вас настоящим проклятием множества верующих людей.

На лице Золлы растянулась загадочная улыбка хищника, как будто всем видом пыталась сказать «покусаете, но не проглотите» Ей не привыкать к всеобщему шоку, когда-то и гетер считали низшим классом женщин, пока она не взяла их под свое крыло.

– Насколько мне известно, если вы женитесь, вам тоже не сносить головы, как изменнику Вавилона, не так ли? Мы с вами идеальная пара.

Она, преследуя цель задеть его, не поняла, как двусмысленно звучала ее последняя фраза. Но жрица даже не представляла как сильно задела потаенные струнки души вавилонянина, прошлась по острию ножа, сама не понимая, что ввязывается в очень опасную игру с одной из самых темных личностей Средиземья. Его озарила внутренняя улыбка и отразилась в его глазах яркими искорками интереса. Золла нутром заметила перемену его настроения, и, легкое волнение прошло по ее позвоночнику.

– Вы хотите лишить меня головы, красавица? – его мягкое обращение сбило ее с толку и лицо залилось краской стыда.

– Не совсем. Я хочу предложить вам сделку, – она нахмурилась и посмотрела на него очень серьезными глазами. – Очень крупную сделку, возможно, сделку всей вашей жизни…

– Вы считаете, я в ней нуждаюсь? – его вопрос был двояким, но танец начался, и не он его начал. Не понятно было, что он имеет в виду, то ли ему вообще не нужна власть, то ли он обладает и так огромной властью. Золлу захлестнула волна недоверия, тут велась игра, правил которой она не знает.

– Мы нужны вам так же сильно, как и вы нам, – но глядела она на него так, как будто прямо сейчас считывала его потаённые мысли.

– Хотите сказать, что вам известно кто я?

Золла оглядела его с ног до головы.

– Высокий рост, черный плащ из шерсти тосманского волка, четверо охранников, которые являются родными братьями и это бедное животное, приклеенное к вашим ногам – лесной черный волк. Подозреваю, что ваш плащ связан из шерсти убитой матери этогоживотного. Вы либо один из 300 отпрысков Апель-Сина, подражающего Черному Абуду, либо сам господин Черный Абуд собственной персоной. Второй сын второго сына Великого Апель-Сина Бабла Одноглазого, бесправный принц, не имеющий право даже на собственную жизнь, рожденный лишь защищать царя и убивать ради него… мне продолжать? – левая бровь над великолепными синими глазами высокомерно взлетела вверх. Абуд задумчиво посмотрел на нее, потом перевел взгляд на лугаля, который, как ни странно, перестал улыбаться, и снова посмотрел на Золлу. Его самодовольное лицо, говорило громче всяких слов, что она угадала все, до последнего слова. Он кивнул в знак приветствия перед ней и приблизился к ней настолько близко, чтобы его слышать могла только она и, произнес ей, почти в губы:

– Я согласен. Я не убью вашего юнца. Но наш брак будет настоящим, жрица. Во всех возможных смыслах, – он смотрел на ее губы из-под полуопущенных век, но жрица была настолько наивна, что не поняла истинный подтекст этой двусмысленной фразы. Он смотрел на нее, как возбужденный кабан в брачный сезон смотрит на все живое, что движется вокруг.

Золла с облегчением выдохнула, она спасла всех. Нинель, спасибо. Ее глаза закрылись на секунду, пока она не услышала, как один из его четверых охранников подошел к Зият-Сину и произнес, четко и медленно, на аккадском:

– Сетуя, на вашу мудрость и возраст, прошу вас последовать в темницу, и попросить всех ваших сыновей следовать за вами. Во избежание кровопролития, подчиниться и сдать все ваше оружие.

Глаза Золлы широко распахнулись на Абуда:

– Но вы же обещали!

– Я обещал не убивать. На этом все. – Он продолжал стоять к ней близко и пристально смотреть в темно-синие глаза, – И играть мы будем по моим правилам, Золла. Я пришел к вам с миром и готов соблюсти его максимально.

Золла возмущенно развернулась и перевела все сказанное Зият-Сину, добавив от себя: «Прошу вас повинуйтесь им, лугаль Зият-Син, это ради вашей безопасности, я обещаю вам, что все наладится»

– Не надо жертвовать собой, жрица! – успел ответить старший сын Зият-Сина Ризад и получил возмущенный толчок от своего отца. Лугаль Южного Аморея готов был убить отпрыска. «Ты почему кричишь вперед меня, щенок!» – прошипел он ему в лицо. Зият-Син сегодня как никогда рисковал не только своими сыновьями, но и судьбой всего Южного Аморея, ибо все законные отпрыски лугаля находятся здесь, в этом зале.

– Мы согласны. «Ведите нас», – произнес он в ответ охраннику Абуда и проследовал за ними вниз, в подземелье дворца, где находились решетчатые помещения.

Золла снова обернулась к Абуду, который с обожанием смотрел на ее волосы, нос, губы, как будто уже являлся ее мужем. Милат и Фатит успокаивали Голез и вели всех остальных женщин в женскую часть дворца. Рим-Син восседал во главе стола и пригласил остальных свидетелей сие представления, то есть тархов Белого Аморея и гостей, снова сесть на свои места, как будто ничего странного не происходило, обычный вечер.

– Следуйте за мной пожалуйста, – Золла развернулась и пошла прочь от него, она посмотрела на своих старших братьев, и они вместе с Абудом пошли за ней в тайную комнату. Они вошли в диванный зал, поднялись по лестнице к диванам, обошли их и, за статуей Нинель и Энлиля, вошли в незаметную дверь в стене, попадая в комнату, обитую красным бархатом. Вдоль всей стены по периметру комнаты располагался один сплошной бесконечный диван. Вслед за Абудом вошел Рим-Син, который, как будто, вырос из стены. Абуд огляделся и повернулся к лугалю и его детям. За его спиной как призраки появились его четверо братьев-охранников, которые вошли в тайную красную комнату с разных входов, о которых, судя по удивленным лицам Рим-Сина и его сыновей, не было известно даже самим хозяевам. Золла не без удивления глянула на этот фокус чужеземцев. Видимо паранойя и шизофрения у вавилонян в моде.

– Я не могу поверить, вы в серьез опасаетесь нападения от нас? – Золла закатила глаза.

– Согласен, перебор, но привычка иногда это проклятие. – Глаза Абуда говорили об обратном, он совершенно не раскаивался в содеянном и бессовестно доволен был своими братьями, и Золле это было прекрасно известно. Она с осуждением оглядела вех пятерых, и предложила всем присесть.