Отрывок из книги
Леовия Фишер была тонкой натурой. Черты ее лица скорее можно было назвать приятными, чем красивыми. Но выражение ее глаз и несколько приподнятые углы ее рта были обворожительны Знаток женщин сказал бы на первый взгляд, что ее красота не преходяща, но что и в преклонных годах, когда ее волосы подернет седина она будет также нравиться, как и теперь в своей молодости. Совершенством красоты отличались форма ее головы и ее иссиня-черные, густые волосы. Ее грудь была слабо развита, как у девушки, бедра были несколько узки, но она носила башмаки 36 размера и ее руки были бы несомненно прекрасны, если бы она, ведя дома хозяйство, не должна была стряпать, чистить и мыть.
Леония Фишер принадлежала к таким натурам, которые умеют приспосабливаться ко всем жизненным положениям и ко всем людям и никогда не делают ошибок, благодаря прирожденному чувству душевного такта и способности к самопожертвованию, одним словом к таким натурам, которые отзываются на страдания и переживания других и только тогда будут счастливы, когда будут счастливы их окружающие.
.....
Я встала и дала ей порошок. Затем в ночной рубашке я села у печки и слушала, как она рассказывала все, что слышала от него об его военной службе и об офицерской школе. На следующий день у нас был первый урок арифметики. Я сделала свои задачи, но когда я должна была считать у доски, я не могла сказать, сколько будет дважды два. Мои товарки во время перемены спрашивали меня, что со мной. Я видела, как они, прыгая через веревочку, бегали вокруг школы, но они казались мне призраками, и я думала все время только о Рудольфе и Кларе. Домой я пошла под руку с Марией Гемман, моей подругой. Она была настолько тактична, что не расспрашивала меня, почему я все-время молчу, и когда мы встретили у нашего дома Рудольфа, она оставила нас одних.
Когда он стоял передо мной, он дрожал, как осиновый лист. Он схватился за грудь и сказал, что он чувствует, как она должна страдать, и если она умрет, в этом будет виновато распоряжение врача; с каким наслаждением он задушил бы его за его дьявольскую науку. – Я ответила, пусть он сам скажет об этом доктору; я сочувствую ему, но не могу ничем помочь.
.....
