Читать книгу Нельзя оставаться людьми - Франсуа Мари Делоне - Страница 1

Оглавление

Удивительное дело! С одной стороны, мы страстно желаем продлить жизнь: и свою, и жизнь близких. А с другой стороны, мы не желаем вечной жизни. Мы согласны умирать. Нет, не сейчас, а когда-нибудь потом – мы согласны безоговорочно. Мы подчиняемся неотвратимости. И, мало того, всё наше существо даже возмущается изнутри, когда речь заходит о бессмертии тела, тем более, когда вдруг речь заходит о тотальном бессмертии для всех. Мы еще можем поговорить об этом, дать волю своим мечтам, но делать бессмертие своими руками мы не станем. Разве что некоторые из нас стремятся подарить всем нам этот дар бессмертия. Некоторые из нас работают над вопросом, изучают тело, исследуют возможности. Но такой дар нам не нужен.

Обычно в литературе бессмертие представляется кошмарным явлением, наказанием и для носителя, и для окружающих. В лучшем случае, бессмертие просто не нужно. Однако, говорят, что где-то есть книги, в которых бессмертные персонажи предстают в необычном свете – они добры и полны жизни, само бессмертие притягательно и даже для чего-нибудь нужно. Мне такие книги не встречались. Если в книгах бессмертие и не плохо, то в большей части такое бессмертие не для всех, а для некоторых. И нужно это бессмертие как какой-то специфический инструмент для достижения какой либо странной цели, например для космического перелета индивидуума к далекой звезде. Сложно воспринимать такое бессмертие всерьез.

Книга «Нельзя оставаться людьми», мне кажется, выделяется как раз двумя положениями: «бессмертие необходимо для всех без исключения» и «бессмертие – это серьезно, это не шутка и не забава, а необходимость». Я попробовал собрать вместе все наши возражения и опасения по поводу бессмертия. Я позволил себе помечтать о ценностях различных бессмертных сообществ, об их устройстве и о задачах бессмертных. Я попытался выдвинуть аргумент «за бессмертие» (короткий ограниченный срок жизни приводит к безответственной культуре гостя) и столкнуть его с аргументом «против бессмертия» (отсутствие прецедентов и возможности). Достижение всеобщего бессмертия является первоочередной задачей, именно над ней должны трудиться все мы. Но мы не хотим и не станем бросать все наши «важные дела» и, закатав рукава, приниматься за всеобщее бессмертие. Такова наша культура. Мы даже голос свой не отдадим за что-нибудь важное и серьезное в этом направлении. Например, мы не проголосуем за петицию к президенту с просьбой сформировать министерство по методам омоложения. Подобные акции представляются нам дичью. Вот об этом книга.

Подобную петицию я, в качестве эксперимента, разместил на сайте change.org и у меня получилось уведомить о ней десятки тысяч человек. Подписей же петиция собрала лишь около сотни. Всего один процент «за». Этот эксперимент по-моему указывает, что мы никогда не станем думать о бессмертии всерьез. И причиной тому есть очевидная неотвратимость смерти. Нас даже не убеждает, что в природе существуют бессмертные организмы, что задача принципиально решаема, что бессмертие для человеческого тела теоретически достижимо. Бессмертия мы одновременно и не хотим, и хотим: нам страшно.

С уважением, Франсуа Мари Делоне.

Писалось с июня 2017 по февраль 2018.


Фантастический роман (11 а.л.)

автор Франсуа Мари Делоне


«Нельзя оставаться людьми»


153_ + 42_ = 1031_


1. – – =


Мы «говорим», «смотрим в глаза», «нежно обнимаем», хотя нет у нас ни рта, ни глаз, ни рук. Тела устроены по-другому. И живем мы в вакууме, где звук не летает, и расстояния между нами другие. Но мы используем привычные Вам слова, будто имеем и глаза, и лицо, и всё остальное, как Вы. Ведь так понятнее.

Когда мы родились, я поселилась на Венере, а мой друг на Меркурии. Поэтому меня зовут Вена, а он Мерк.

– Эй, Мерк!

– Ой! Что случилось?

– Я тут про тебя рассказываю!

– Кому?

– Всем!

– Хе-хе, ну давай. Только ты хорошо рассказывай!

– Конечно!

Да. Когда мы родились, то имена выбирали несерьезно. «Какая разница, – думали мы. – Не это главное. Имя легко поменять». Потом родился Аст. Он живет на поясе астероидов, сразу за Марсом. Если на астероидах, значит Аст. С именами всё просто. И отношения у нас простые. Мы не мыслим жизни друг без друга. В прямом смысле – не мыслим. Не так давно, мы трое были одним целым. Это целое называло себя Тэхум. В имени, которое некому произнести, смысла немного. Имя нужно, когда кто-то есть рядом. Чтоб различать. А если ты с рождения единственный в своем роде и кроме одиночества ничего не видел, то зачем тебе имя. Но всё равно как-то приятнее.

Освоившись в Солнечной системе, Тэхуму стало совершенно ясно, что если питаешься светом звезды, то за поясом астероидов делать нечего. Там мало света и потому голодно. А если ты, как Черное Облако, состоишь из множества крупинок, из разумных материальных тел, то твои крупинки постоянно сносят планеты. Подойдет планета, поманит гравитацией, крупинки потянутся. Летают потом как попало, на Солнце даже упасть могут. Нельзя крупинкам на Солнце падать. Каждая драгоценна, каждая разумна. Разум надо беречь. В общем, возни с траекториями много, если ты облако.

– Вена, погляди, – говорит Мерк.

– Что?

– Бабочек сейчас протуберанец пожжет.

Случается, происходит что-нибудь невероятное. Вероятность близка к нулю, а возможность большая. Это как кирпич на голову. Никому не падает, а кому-то возьмет и упадет. Так ему на роду написано. Вот и этот маловероятный, но очень возможный протуберанец Мерк уже чувствует. Он вычислил, что протуберанец появится, когда бабочки развернут крылья. Узнал, когда появится, но непонятно где именно. Бывает такое, мы еще не боги. Но мы работаем над этим: пробуем узнать, где упадем, чтоб соломки подстелить. Не только вероятность событий, а еще и возможные варианты конкретного будущего рассчитывать учимся. Вроде как пытаемся читать книгу судеб, кому на роду что написано. Вот как с бабочками.

Бабочек вокруг Солнца у нас летает порядочно. Недавно новую семью на низкие орбиты запустили. Такие красавицы. Я им защиту новую придумала, чтоб жар терпеть.

К бабочкам я подключилась как раз вовремя, они только успели расправить крылья. Кожа у всей семьи пошла мурашками. Загудел солнечный ветер, гравитация потянула холодком под ложечкой. Ярое варево впереди надулось пузырем и плюнуло огненной кашей, обнажая звездную глотку. Из бурой глубины поднимается полупрозрачный столб косматой плазмы. У тех, кто влетел в протуберанец, крылья печет. Края охрупли, облетают мертвыми песчинками. Скорее сворачивать их, укрывать под панцирь. Дрожат от ожога, маленькие. Конечно, больно. Но, смотрите, каких ботов делать научились! В протуберанце не варятся. А крылья, это мелочи, это лечится. Всё. Отработали, родные, поднимайтесь к лекарям.

Лекарями мы называем грузовых ботов, нагруженных материалами. Лекарь – условное название. Каждый бот себя сам лечит, регенерирует. Для лечения только материал нужен и энергия. Материал у лекаря, а энергию, если не хватает обычного Солнца, то Мерк досылает. Для этого и бабочки, чтоб Солнечную энергию направлять. Чем бабочка ближе к Солнцу, тем больше света захватывают крылья.

– Ой, Мерк, смотри, какие молодцы. Плазму держат!

– Угу. У тебя еще есть?

– Нет, не выросли пока.

– Ладно, потерпим. Рассказывай дальше.

Так вот. Тэхум, когда равномерно распылился по Солнечной системе, ощутил, насколько стал неповоротливый, какими тягучими вязкими потоками потекли мысли. Нехорошо. Негоже так. Вот он и сжался в три милых компактных облачка недалеко от Солнца. Так появились мы.

Два облачка на орбитах планет стали колечками, как у Сатурна. Теперь эти колечки, это я и Мерк. Да, я имею форму колец. Я – это кольца Венеры. Забавно, правда? А Мерк летает кольцами вокруг Меркурия.

Аст, отлетев за Марс, к поясу, решил, что ему кольцами неудобно и обосновался прямо на астероидах. Иногда соседние астероиды, на которых он живет, собираются столкнуться. Тогда крупинки его тела быстренько разбегаются от удара, как муравьи. Хотя если сравнивать с астероидами, то не такие уж и крупинки. Каждый муравей в длину метров двадцать. В общем, Аст похож на колонию космических разумных муравьев. Обычно его муравьи сидят тихо. Но, бывает, зашевелятся, забегают, запрыгают с камня на камень.

Мои крупинки похожи на цветы. Если издалека на меня смотреть, то тонкий широкий диск вокруг Венеры, а если близко, то бескрайнее море цветов. Форма бутона, кстати, еще и удобна. Лепестки свет собирают, солнечный ветер, звездную пыль.

У Мерка крупинки стали выглядеть как белоснежные морские ежи, с длинными тонкими иглами. Ему лепестки не нужны, и так жарко.

После нашего рождения весь багаж знаний, конечно, остался общим, и имя всему нашему опыту и знаниям мы оставили прежнее – Тэхум. У человека ум, а у нас Тэхум. У каждого свой ум, а Тэхум на всех один.

– А про меня? Вена! Про меня тоже расскажи! И Луч поправьте! Мимо же льете, совсем с Тэхума сошли! – донеслось от пояса астероидов.

– Аст, дорогой, про тебя давно уже рассказываю! Сейчас поправим!

До астероидов далеко. Пока до Аста дойдет, пока он ответит. А время – ценный ресурс. Я бы сказала, бесценный.

Занимаемся мы тут обычным для всех живых делом – жизнью. Сейчас, например, Мерк управляет Лучом, я выращиваю ботов, Аст щупает разведчиками дальние планеты и сталкивает нам с пояса камни, если они вкусные. Но не это главное. А главное сейчас то, что Солнце не вечное. И мы вместе с Солнцем тоже. Если не придумаем, как гулять между звезд.

Мы привязаны к Солнцу, как человек привязан к оазису в мертвой пустыне. Да, мы видим другие источники, другие звезды, но нам пока туда не попасть. Переход, даже до ближайшей звезды, слишком длинный и потребует очень много запасов, а у нас и хранить не в чем такую прорву «еды». Нет такой большой посудины, которая вместит столько энергии, чтоб хватило для дальнего похода. Разве что планета подошла бы: её и саму кушать можно и аккумулятор из нее сделать, как мороженное в вафельном стаканчике. Скажем, Юпитер, подходящая планета. Вот мы и приглядываемся к газовым гигантам, вдруг придется в дорогу брать. Это в крайнем случае. А пока крайний случай еще не скоро, мы ищем другие варианты: мы щупаем нашу колыбельку и пробуем выбраться. Так и живем – с надеждой, что всё у нас получится. Раньше же получалось.

– Друзья! – сказал Аст. – Поправьте же Луч. И добавьте света! Камень вам нашел, а толкнуть сил нет.

– Я же поправлял уже. Стой на месте. Что ты сегодня разбегался? Что тебе не сидится? – ответил Мерк.

Солнечные бабочки крыльями шевельнули. На Меркурии и Венере стало чуть темнее. Часть света пошла на астероиды, прямо в черную простыню, которую растянул Аст и, бегая по кольцу, постоянно таскал с собой как пиратский флаг. Выждав немного, отмерив света, как воды в ведро, чтоб Асту хватило столкнуть камень, Мерк опять шевельнул бабочками. На планетах снова посветлело.

– Ну что? Чем лечить будем? – спросил Мерк, имея в виду обожженных бабочек.

– А вон смотри, какая каменюка летит, – ответила я. – Я её как раз разобрать нацелилась.

У нас на планетах полно материала, но долго на орбиту поднимать. Посылки от Аста порой удачнее прилетают.

– Разобрать, говоришь? Подожди-ка, – ответил Мерк. – Аст! Что ты за камень кидал в прошлом году? Вон летит, который.

Мы с Мерком притихли, ожидая ответа. Слышно, как звездная пыль шуршит, оседает в лепестках. Пыль собираю для цветов, для регенерации.

Мои цветы – это самое ценное. Все цветы вместе, это и есть мой разум. Сигналы бегают между цветами, как между нейронами в мозге. А кроме мозга, нужна же еще периферия. Руки, ноги, рецепторы. Вот это и есть наши боты. Они тоже живые, только сознания у них нет. Ваша рука ведь не осознает себя? Не спорит с Вами? Хотела бы я на это посмотреть! Бабочки, лекари, паучки, да много разных – боты растут на поверхности планет. Для того и света нужно больше, с ним быстрее растут.

Управлять ботами можем совместно. Нет такого, что это только моя бабочка, и Мерку или Асту нельзя её трогать. Обычно, кто ближе, тот и управляет. Боты общие, как Тэхум.

– Эй, южане! Держите описание, – ответил Аст, приложив к ответу спецификацию астероида, который он скидывал с пояса в прошлом году и который успел обогнуть Солнце и летит сейчас недалеко от меня.

Мерк хапнул спецификацию, пробежал глазами и прищурился на пролетающий астероид.

– Ну что, Вена, попробуем его Лучом бабахнуть?

– Не слишком ли он большой для Луча? А если в меня отлетит?

– Не отлетит, смотри, – ответил Мерк и показал мне план выстрела. По плану получалось, что если стрельнуть камню под блестящую шишку, то он разлетится на два куска. Маленький блестящий кусок полетит опять к Солнцу, туда, куда поднимаются обожженные бабочки – как раз такой материал им и нужен, а большой серый кусок отлетает прямо моим лекарям в лапы, где его, как обычно, разберут на запчасти, а импульс утилизируют. Хороший план, только мы ни разу еще Лучом по астероидам не стреляли. Бабочек столько не было. Дожили, накопили. Первый выстрел, такое волнение, у меня даже цветы дрогнули.

– Давай, – сказала я. – Сделай его, Мерк. Я за тебя болею.

– Аст! Через три минуты гашу весь свет на десять ноль два секунд, – крикнул Мерк. – Посылку твою будем Лучом долбать.

Я посчитала возможные варианты отклонения от плана. Судьба сказала, что астероид скорее всего развалится не на два, а на три куска и один отлетает в меня. Только непонятно, в какой бок он меня захочет треснуть. Вот такая у меня судьба. Ладно, не беда. От астероидов я что ли не уворачивалась. Жалко, что в будущее мы можем заглядывать лишь на несколько минут и события чувствуем только недалеко от себя. Да еще и ошибаемся. Такой-то прогноз я и без возможностного анализа могу сочинить, пользуясь обычным законом подлости. Развивать и развивать еще этот анализ, плохо нам расчет судьбы дается.

Цветочки мои выпустили тонкие усы в разные стороны, приготовились сцепляться. Те, кто на низкой орбите, обгоняют тех, кто повыше, машут на прощание, языки показывают. Смешно им – чем меньше скорость, тем быстрее летят. Резвятся цветочки, они этих астероидов перевидали. Ну, идите сюда, астероиды. Посмотрим, что вы умеете.

– Внимание, стреляю! – говорит Мерк.

На этот раз уже все солнечные бабочки шевельнули крыльями. Весь собранный нами свет, весь поток энергии, который мы, помимо дефолтного, используем в нашем нескромном быту, всё это полетело в единственную точку. Астероид, вращаясь, как раз повернул свою светлую шишку в сторону Солнца. На освещенной бугристой поверхности черные, непроглядные ноздри ямок. У основания шишки пятно засветилось, разгораясь. Небольшое, с ладошку. Начиная от пятна, проступает в обе стороны тонкая радужная линия, как бы намечая, подчеркивая линию будущего разлома.

От пятна начал набухать мутный белый шар пыли. Это всегда так: захочешь что-нибудь резко изменить, а природа мешает, защищается. Ни скорость большую резко не дает развить, ни температуру. На всё у нее есть ответ, на любые ваши хотелки она стоп делает. «Тише, – говорит природа, – не торопись. Видишь, как я всё устроила, пока тебя не было? Вот пусть так и будет». «Собрал, – говорит природа, – что-то в кучку?! Не надо. Пусть оно ровным слоем, как было. Отдай сюда», и вытягивает потихоньку у тебя из рук, что ты там собрал, и размазывает и раскидывает обратно по полям, рассеивает своей термодинамикой. И энергия из аккумуляторов вытекает, и материал крошится со временем, рассыпается трухой. «Ух, какой у тебя пучок лазерный вострый! Не порезался бы ты. Давай-ка мы его притупим», и лазер твой дифракцией затупляет. Чем дальше, тем тупее делается. Вот и камень ломаться не хочет, защищается от яркого света туманом.

Но это только слабый луч в тумане путается. А наш Луч не такой. Наш разрывает пыль, что на пути его, в клочья. Пробивает в облаке прозрачный колодец. Швыряет обратно на дно электроны и ядра бывших атомов. Материал астероида теперь за нас, он теперь не укутывает, не защищает. Он режет, грызет, пронзает, он – пучок плазмы. Нет, дорогой астероид, где-где, а вот тут уж мы сильнее. Научились немножко с природой ладить, договариваться.

Летит плазма на поверхность вперемешку с Лучом, а там поджидает расплавленный камень. Новый рубеж обороны астероид выставил. Пылью не вышло, так расплавом защищается. Как пот на лбу остужает, так и расплав – не дает камню нагреваться. Испаряется расплав, разлетается в стороны юбкой, уносит с собой энергию Луча.

Но мы резать насквозь не хотим. Можем, но не хотим. Много материала распылится полезного. У нас другой план. Нам надо чтоб камень раскалился, чтоб треснул как стакан, в который кипяток налили. Если учесть нутро астероида, то можно предсказать, как именно треснет. А можно и помочь треснуть правильно, как нам удобно, а не как попало.

Чтоб наметить будущую трещину Мерк ведет Лучом по астероиду, как стеклорезом. Чиркнул борозду, пшикнула пыль. А потом снизил мощность, притушил свет немножко, аккуратно. Стал камень греться, накаляться. Хрупнуло беззвучно. Пошло дело. Побежала трещина строго по плану, и в глубину, и вширь наискось. Будто укусить собрался астероид. Рот открывает, раскаленные губы растягивает. А Мерк в щель ему Лучом залез, чиркает от уха до уха.

Еще немного и можно убирать свет. Дальше само всё сделается. Развалится камень. Спружинят два куска, оттолкнутся друг от друга: один, маленький, сильно вправо, другой, большой, чуть налево. Полетят каждый по своему пути, как Мерк рассчитал.

Астероид изрыгнул струю густого белого дыма. В плане у нас не было струи! Астероид припас сюрприз – космический лед внутри. Льда немного, капелька. Но эта капелька теперь весь наш план по-новому переиграет. Мерк же не учитывал лед, его в спецификации нет.

По верхней губе астероида рубануло как саблей. Пошла новая трещина, полетели во все стороны острые булыжники да щебенка.

Мерк вслепую, по расчету погасил Луч. Ему еще не видно, что тут происходит. Несколько минут сигнал идет к Мерку. Сейчас астероид разваливается на три куска и разлетается совсем по другим траекториям.

– Ну и что ты натворил? Полюбуйся теперь, – сказала я.

– Ух ты! Вена, извини, – ответил Мерк, наблюдая как один кусок несется торпедой в мою сторону, прямо в поле моих нежных цветочков. – Это Аст виноват. Он про лед не сказал, северянин проклятый. Давай его накажем? Свет отключим!

Не будем мы никого наказывать, шутка это. Не угадали немного, бывает. В следующий раз умнее будем. Затем и стреляли, чтоб учиться. В этом и смысл. В управлении потоками. Не будет потоков, сразу энтропия всё перемешает. Она такая, всё перемешивает. Только динамические системы могут с энтропией бороться. Динамические, это через которые потоки текут. Велосипед не падает, пока педали крутятся, пока поток энергии в педали втекает и через трение вытекает в планету, растекается там теплом и Живой Силой. У всего живого, как у велосипеда, – пока поток есть, система живет, не падает. А мы – это живые системы. Потоки нам жизненно необходимы. Поэтому мы и учимся ими управлять. Всё лучше и лучше управляем, между прочим.

И жить нам нравится. Даже не то, что нравится, мы просто обязаны жить. Ведь если мы умрем, то зачем всё это? Какой в жизни смысл, если она кончается? Представляю, что будет, если одним прекрасным днем нас вдруг не станет.

– Мерк! А!!! – вскрикнула я.

– Что такое?

– Представила, что нас не станет. Страшно!

– Насмешила, трусиха, – ответил Мерк и прикрепил смайл с улыбкой. – Дудки теперь. Раньше надо было умирать, на Тристе.

На Тристе до сих пор хорошим тоном считается уговаривать себя умирать. Ох, Триста, боль наша! Если вдруг захотите от страха смерти избавиться, послушайте тристанца. Они это умеют, они в этом собаку съели. Любого убедят, что жить долго незачем и даже вредно, а бессмертие тела – это адова мука. У меня вон цветочки бессмертные и ничего, не мучаются. И Мерк, и Аст, все мы прекрасно себя чувствуем.

Ну ладно, с потоком энергии поупражнялись, пришла пора отчитаться, как мне выстрел показался. Мы пересылаем друг другу всё, что замечаем. Очень полезно смотреть на одно событие из разных точек и сравнивать. Мерк показал, как ему виделся наш выстрел, я свой взгляд разослала. Аст тоже отправил, как он выстрел с астероидов увидел. То есть, не отправил еще, когда увидит, тогда и отправит.

Такими сообщениями мы обмениваемся постоянно. А видим мы много и далеко. И еще больше сами руками природу щупаем, пробуем её на зуб. Так что в новостях недостатка нет, потоки бурлят. От них, от информационных потоков и растет Тэхум.

– Э! Я вам выключу! Тут камней, если что, целый пояс. Я кидаться буду, – наконец ответил Аст. – Вы вообще сами виноваты. Предупреждать надо было. Там того льда кот наплакал. Я же думал, вам на обычный разбор спецификация нужна. А вы стрелять… А ловко ты, Мерк! Выстрел – сказка! Давайте еще жахнем?! Кстати, я его учуял раньше, чем должен. Что про это думаете? Ммм?

– Врешь! – ответили мы хором, жадно наперегонки хватая его отчет про выстрел. «Раньше, чем должен» означает «быстрее скорости света». Аст учуял выстрел, раньше, чем до него дошел свет. Что мы про это думаем?! Да мы в ажиотаже просто, если это правда! Если не показалось Асту. Поэтому мы лихорадочно перебираем данные со всех его приборов, от всех его ботов. Кто где у него стоял, что видел, что слышал. Все цифры, все таблицы, все графики, все расчеты, все допуски. Всё щупаем, всё нюхаем, вверх ногами трясем, ковыряем. Ищем, где он ошибся. И боимся, что он ошибся. Мы не верим, но мы очень хотим верить.

Знаете, что такое «на капельку быстрее света»?! Не дрожите? А мы – очень. Представьте, что висит у Вас красивая картина. Всегда висела. Вы смотрите на нее каждый день. Каждый день представляете, что Вы можете там, в картине, гулять. Вы бы хотели. Там хорошо. Но Вы твердо уверены, что это невозможно. Картина нарисованная, Вы это абсолютно точно знаете. Никто и никогда там не гулял. И вот сегодня Вы смотрите на нее, мечтаете. Тронули её за раму, а она возьми и дрогни. На капельку ожила, чуть-чуть оттуда ветром пахнуло. Но это правда, это не показалось! Скорость света, железобетонная, нерушимая во веки веков граница, дрогнула сегодня. В руках у нас дрогнула.

– Ну что ж, – сказал Мерк, – надо еще жахнуть.

– Знаете что, мальчики. По-моему, кроме как жахнуть, стоит еще повторить те эксперименты, что на Тристе проводились.

Когда-то давно на Тристе была наука. Уже на закате, наука, пытаясь выжить, сделала свой последний ход. Как и все динамические системы, предчувствуя старость, наука стала укрупняться. Так делали динозавры, так делали дирижабли. Укрупнение – вестник заката динамической системы. Потоки иссякают, поворачивают не туда, засоряются русла. Если потоки начинают чудить, то быть беде.

Экспериментальные установки достигли чудовищных размеров, теории приобрели гротескные, вычурные формы. Знаний стало много, не поднять человеку. Управление наукой оказалось в руках администраторов и проходимцев, далеких от целей науки, от её предназначения. Администраторы преследовали личную выгоду, используя заработанный наукой когда-то авторитет.

Не быть, а казаться – таким стало кредо науки. Наука прихорашивалась, красила губы яркой помадой, подтягивала лицо и наряжалась в красивые платья, словно старуха, которая хочет казаться юной, и мелодично смеется за столом дурацкой шутке министра, показывая белоснежные вставные зубы. Но годы её ушли, смех перебивается кашлем, а зубы, зубы приходится постоянно лечить. Приходится покорно принимать обидные оплеухи от новых президентов и царей, лишь бы не гневались и дали денег на ботокс и на сладкое. Приходится привыкать к мысли, что ты уже не нужна и тебя пока еще терпят. Терпят, удивляясь своему терпению. Может в детстве их учили, что наука хорошая.

Пытаясь казаться оригинальной и свежей, стремясь пустить пыль в глаза, обмануть, одурачить и заработать на обмане, наука шарила по своим пыльным чуланам, находила старые свои открытия, древние достижения, выбивала из них пыль, перекраивала и выдавала за новые. Старость сама по себе унизительна, но вместе с нуждой старость становится вовсе жалким зрелищем. Царевна-мошенница, императрица-побирушка. На Тристе сказали бы, что это закономерно: рожденное должно умереть. Жила так, пока всем хватало. А как перестало хватать, науку погнали со двора.

Перед смертью тристанская наука стала гигантской и рассеянной. Бренча опухшими коллайдерами, гравитационными интерферометрами, проектами заселения Марса, подволакивая «теорию всего», она таскала себя по улицам в поисках пропитания. Её одолевали научные журналы, присосавшиеся за ушами, сросшиеся с ней. Из науки сыпались тоннами бесполезные научные статьи. Удачно насытившись, наука сидела на тротуаре и осоловело смотрела на научные конференции и круглые столы, которые, словно мартышки, водили вокруг хороводы. Заседания, дискуссии и какие-то невнятные смутные съезды, плешивыми воробьями рассаживались у нее на коленях и с оптимизмом чирикали, как ей жить дальше. Она закрывала глаза. Хотелось покоя. Вспоминалась веселая зубастая юность. Иногда в юношеские воспоминания врывалось мерзкое чириканье и визг. Взгляд науки становился осмысленным, наворачивались слезы. Плакала и злилась на свою немощь. Уставала, забывалась, успокаивалась. Когда и как умерла наука – никому не было дела. Мартышки и воробьи еще долго прыгали по трупу, будто ничего не случилось, будто она жива. Администраторы продолжали делать вид, что управляют, сдавая коллайдеры в аренду под склады, развлекая прохожих чтением лекций в нарядах клоунов, показывая научные фокусы. А что еще они могли? За потоками надо было следить.

– Стреляй, Мерк! Дай им жару! – крикнул Аст. – А на Тристу надо лететь. Мне тоже кажется, что стоит там повторить.

Конечно надо лететь. Гигантские установки на Тристе показывали порой странные результаты. Следы тех экспериментов сохранились в сумбурных отчетах. Там тоже дрожала скорость света. А может это была всего лишь неисправность оборудования. Надо лететь и проверять. Особенно интересно, что тристанцы не располагали такой энергией, с какой мы сегодня кололи астероид. Что там у них было? и было ли? Надо отправиться туда, воспроизвести условия тристанских экспериментов и всё выяснить.

– Внимание! – сказал Мерк. – Через восемь минут начинаю серию выстрелов. Измеряем влияние мощности на задержку. Шлю план.

Я посмотрела план. Мерк собирается испарить тот самый камень, который все ещё летит в меня.

– Мерк, спасибо за беспокойство, но оставь этот камушек в покое. Он нам нужен целый.

– Эксперимент стоп! Внимание! Шлю новый план! Через девять минут начинаю серию выстрелов, – сказал Мерк. – Что, Вена? Значит, идем на Тристу?

– Идем, – ответила я, – проведаем предков.

– Предков?! А может они нам потомки? – философски заметил Мерк. – Не стыдно на камне к ним лететь? Подумают, будто у нас тут каменный век.

– А разве он не каменный? Ладно, не покажу, на чем прилетели. За углом припаркуюсь и выйду вся в белом.

Если бы Триста была необитаема, то хватило бы ботов, и не надо лететь лично. Но там люди. Придется дипломатично уговаривать, уважительно просить. Боты не решают этические вопросы, наломают дров. Обидятся люди, возникнет нервная ситуация. У них это запросто. Нарушение прав, оскорбление достоинства, осквернение могил. За веру, царя и отечество. Ни дай бог, поубиваются еще. В общем, где люди, там быстрее надо реагировать. Вовремя отвечать, а не через полчаса. Поблизости надо находиться, а не на астероидах (прости, Аст).

– Внимание, стреляю, – говорит Мерк.

Для стрельбы он выбрал другой камень, подальше от меня. Вдалеке замерцали частые вспышки, как гроза ночью.

Пора готовиться к полету, камень уже на подходе. Цветы сцепились нитями. Кольцо начало изгибаться, деформироваться, подернулось рябью. На ровном аккуратном поле в полосочку появились рисунки водоворотов. Как бритвами разрезало ткань диска, разошлось невесомыми лоскутами, смяло кучками. Собрались мои цветочки стайками, закружились в вальсе как чаинки в стакане. Нет больше колец у Венеры, превратились в пестрые полупрозрачные шарики из цветов. Крутятся шарики вокруг Венеры, вращаются волчком, плавно вибрируют. Ну вот, теперь я готова. Триста! Мы идем, встречай.

– «Прости, Аст»?! – донеслось от Аста. – «Быстрее надо реагировать, а не как с астероидов»?! Погоди-ка! Это ты меня сейчас что ли назвала тугодумом?! Да это же вы вдвоем, два слоупока!

– Святые небеса, Аст! Не спорь лучше. Нас двое, а ты один.


2. – – +


Не было никакого счастливого билета, никакого розыгрыша призов, никакого протеже. Никто не выдвигал кандидатуры, никто не голосовал. Не сравнивалось здоровье претендентов, не тестировался мозг, не требовалась характеристика с прошлого места работы. Ильдар просто оказался крайним. Это стало ясно, как только Вена предложила лететь на Тристу. Цветы Вены тут же прикинули, кто окажется самым ближним к пролетающему астероиду. Оказался Ильдар.

– Ильдар, обратно полетишь, сувениры не забудь.

– Тебе что привезти? – спрашивал Ильдар, цепляясь гибкими усиками за соседей.

Цветы действовали единой командой. Сцепляясь и расцепляясь, прыгая как по лианам, подхватывая на миг друг друга в танце и подталкивая, они обменивались импульсом и моментом, видя далеко вперед и свои траектории и траектории всех остальных. Диск Вены разделялся на части, сжимаясь в шары, в густые облака цветов. То, что издали казалось хаотичным полетом мошкары, на деле было хорошо слаженным совместным действием.

– Мне деда Мороза шоколадного! – заказывал соседний цветок, пружинисто отталкиваясь от другого и раскручиваясь по широкой дуге, как цирковой гимнаст.

– А мне… а мне… – голосили рядом, ловко маневрируя в уплотняющейся толчее.

– Стоп, друзья! Если я всем по деду Морозу возьму, то я же надорвусь! Давайте что-нибудь реальное. Хотите, я привезу привет? Горячий, огромный привет для всех.

– Ну ты! Лентяй! – говорили соседи, упаковывая лепестки в тугие зеленые шарики, становясь похожими на горошинки с пучком длинных тонких усиков на макушке. – Сколько на нашей шее сидел?! Припомнить?

– Я сам от себя не ожидал, – отвечал Ильдар, выбирая место поудобнее, потаптывая упругий пол из братьев.

– Видали мы этих командировочных, – отвечали ему, ровнее подставляя спины, плотнее утрамбовываясь. – Ладно, Ильдарчик, в добрый путь.

Братья сгрудились в большой шишковатый шар – большой, как аэростат, шар из маленьких теннисных мячиков. Правда масштабы тут в космосе другие, «теннисные мячики» тут – это десять метров в диаметре, ну и «аэростаты» тоже гигантские.

Ильдар, как и братья сложивший лепестки, став похожий на теннисный мячик с пучком проволочных гибких ножек-корешков, замер, прижавшись к бугристому зеленому полу составленному из спин братьев. Наверное так выглядит человек, который взобрался на плечи плотной толпы и теперь приседает, целясь допрыгнуть до балкона.

По спинам дождем забарабанила щебенка, скоро пролетит астероид. Камни, летящие быстрее пули, прошивают броню танка. Но спрессованные лепестки прочнее брони. С чавкающим звуком, пробивая дырки в зеленых крутых боках, щебни утопают в телах.

– Ой! У меня три слоя пробило!

– А у меня пять! Я круче! Я выиграл.

– А смотрите, кто идет!

С той же самой бешеной скоростью налетают острые, массивные куски космической скалы, подобно грузовикам.

– Чур, это мой!

– Что такой жадный?! Всем хватит.

Навстречу кускам выдвинулись из гороховой стены длинные затупленные пики. Плотный шишкастый монолит братьев ощетинился, приготовился встречать кавалерию. С соседних облаков смотрели на это веселье с азартом, подбадривая, улюлюкая и давая советы.

– Вы неправильно делаете! – кричали цветы с соседних облаков. – Надо было их раздразнить сначала! Это неспортивно! Судью на мыло! Кто у вас главный?

Никаких главных у цветов никогда не было. Все были равны. Никто никем не командовал, никто ни с кем не судился. Когда делаешь одно общее дело, главные не нужны. Без них всё понятно. Никто на себя одеяло не тянет, не отлынивает, дурака не корчит, не берет больничный. Все заинтересованы в общем результате. Результат – это и есть зарплата. Если бы на этих цветов посмотрели преподаватели из какого-нибудь ВУЗа менеджмента или управления, то, наверное, расстроились бы. Стадом надо рулить, а не цветами!

– Да вы просто завидуете, – отвечали горохи, принимая тяжелые камни на густую щетину пик. Пики, как амортизаторы мотоцикла на кочках, от ударов наполовину вбивались обратно вглубь горохового войска. Отдача сотрясала весь строй. Камни от удара лопались, куски отскакивали. Их цепляли шустрыми, вьющимися металлическими веревками и затягивали внутрь, толпа расступалась, пропуская, и смыкалась. Торцы пик расклёпывались, лохматились. Лохмы тут же заплывали, залечивались, принимали прежнюю форму.

Точно такая же пика выросла из горохового пола под Ильдаром, подбросила вдогонку пролетающим мимо глыбам. Он оттолкнулся дальше. Высоко вверху на огромной скорости проносился основной осколок астероида. Громадный, похожий на авианосец и быстрый как сверхзвуковой самолет. Вот этот сверхзвуковой авианосец и предстояло догнать Ильдару. Для начала нужно разогнаться, сравнять скорости.

На Ильдара налетает крупный обломок. Так фура пролетает на трассе мимо пешехода. Вот к этой-то фуре и подталкивали Ильдара на пике. Она и поможет разогнаться. Ильдар вытянул далеко вперед один из усиков, словно голосуя на дороге, и зацепился за пролетающую фуру. Усик начал истончаться и удлиняться, как паутинка, плавно разгоняя Ильдара. Он как шарик с длинными растопыренными усиками, по паучьи сноровисто подтянулся к обломку и уцепился. Заскрипел под когтями камень. Фура не заметила маленького легкого наездника. Не сбавив скорости, летела дальше. Теперь громада авианосца не уносилась вперед, а спокойно висела, медленно уползая, в вышине. Зато внизу назад понеслась Венера.

Когда-то давно Венера куталась в непроницаемую шубу густых облаков из серной кислоты. Температура на поверхности колебалась вокруг четырехсот градусов. Не утихали ни на секунду бешеные ветры. Не могли древние статичные мономатериалы выдерживать этот ад. Любой аппарат, оказавшись на поверхности, растворялся в горячих, ядовитых, ураганных объятиях планеты. Милый образ богини процветания не очень-то вязался с реальностью. Но прошло время, материалы стали лучше, и, к примеру, тело Ильдара могло бы легко выдержать тот древний натиск. Правда, нужды в этом уже нет. Тэхум собрал из атмосферы серу, успокоил ветер, остудил поверхность. Планета преобразилась.

Внизу, под Ильдаром проносится пестрое одеяло, собранное из шестиугольников. Поверхность похожа на медовые соты на расстоянии руки, только соты разноцветные. Фиолетовые шестиугольники, желтые, зеленые, серые. На освещенной стороне тянутся высокими шпилями города. Ну не совсем города, а что-то похожее на города. Подмигивают из темноты огнями заводы, точнее конструкции напоминающие заводы. Разделяя день и ночь, линия вечернего терминатора мерцает на поверхности планеты, искрится и переливается подобно алмазу солнечными зайчиками, пущенными мириадами зеркал. Планета живет. Тэхум обосновался тут прочно. Углубился шахтами на сотни километров. Протянул вверх башни. Растекся вширь городами и прозрачными огромными куполами зеленых садов.

Не может органическая жизнь без купола. Непригодна атмосфера, мало воды. Давно уж сдуло воду в космос солнечным ветром. Не защищало Венеру магнитное поле, не укрывало от Солнца. Чтобы выращивать органику, пришлось Тэхуму отжать атмосферу досуха, собрать остатки воды и пустить под купола, в сады.

Ильдар родился здесь, на Венере. Проносится внизу башня, с которой он впервые поднимался на орбиту. А вон детский сад, школа. Родные места.

– Я ненадолго, – шепчет. – Не успеете соскучиться.

– Я уже соскучился, – сказал кто-то сдавленным гороховым голосом.

– Да что такое?! Дайте попрощаться нормально, паразиты!

Ильдар отвернулся от Венеры и деловито побежал по фуре, быстро семеня длинными паучьими лапками. Учуяв подходящую слабину в камне, он остановился. Удобное место чтоб отколоть кусочек. Ильдар действовал как заправский лекарь на разборе космических камней. Расставив пошире ножки, он впился в камень. Ножки начали засверливаться, быстро погружаясь. Потом застыл на секунду. Надавил, треснуло. Из фуры, как треугольник из арбуза, выломался кусок размером с холодильник. Осмотрел его Ильдар, взвесил. Немножко больше, чем хотелось. Ну да ладно.

Пришло время сказать фуре спасибо и предоставить её судьбе. Сначала фура поднимется по овальной траектории до астероидов, а потом снова начнет падать к Солнцу. Вот тогда, ближе к Меркурию, до нее доберутся лекари. Разберут на кусочки, переварят на химические элементы, расфасуют в коробки. А Ильдару пора на авианосец.

Ильдар подобрал ноги как кузнечик, покрепче обнял выломанный камень и, длинно оттолкнувшись, прыгнул в сторону авианосца. Приемами перемещения в космосе владел каждый представитель Тэхума. Это первое, что освоил Тэхум, когда появился в космосе. Тут важно экономить энергию и время, выбирая самый дешевый путь перемещения, и следить вперед не только за своей, но и вообще за траекториями всех объектов, с которыми собираешься иметь дело. Чтоб не столкнуть кого-нибудь или самому не сорваться на Солнце, чтоб камень, после того, как ты от него оттолкнулся, не на планеты падал, а летел к лекарям ближе. А если тебя устраивает твоя траектория, если никому не мешаешь, то лежи на ней сколько хочешь. Лети себе в пространстве. Камень только захвати на всякий случай. Чтоб, если вдруг, ты мог траекторию быстро и дешево сменить. Камень же оттолкнуть дешевле, чем на реактивных движках маневрировать. Всё просто.

– Ну кто так прыгает, Ильдар?! – прокомментировали братья-цветы. – Вот бы пачку тебе балетную и ноги поровнее. Тогда получилось бы красиво.

– Я же и так стараюсь, ребята. Сейчас исправлю.

Ильдар, продолжая потихоньку приближаться к авианосцу, распушил свои проволочные ножки в разные стороны. Ножки задвигались, стали гнуться, удлиняться, и сплелись в объемный каркас, изображающий балерину, зависшую в шпагате. Как будто настоящую балерину опутали нитью, потом балерина исчезла, а нить осталась каркасом. Одна нога тянется вперед, другая ровно назад. Руки крыльями вразлет, пачка изогнута, головка-горошина чуть откинута. А сзади на веревочке камень размером с холодильник, вроде воздушного шарика.

– Совсем другое дело, приятно посмотреть.

Камень так и не понадобился в полете, Ильдар прыгнул точно к астероиду. Перед самой стыковкой собрался обратно в паучка, протянул лапку и прицепился, вот и все дела. Камень свой прикрепил – материал в космосе вещь полезная. У астероида из-за хорошей массы вполне ощутима гравитация. Ильдар осторожно подпрыгнул, астероид притянул к себе обратно.

– Всё, я на борту, – сказал Ильдар.

– Мы с тобой, Ильдарчик, – отозвались все. Весь Тэхум ответил. И цветы Вены, и ежи Мерка, чуть погодя, муравьи Аста.

На секунду космическое безмолвие подкатило к горлу. Звезды вокруг. Вот они. Существуют, не мираж. Но недосягаемые. Глядят холодным светом. Нет им дела до Тэхума. Не ждут. Грустно быть одиноким и ненужным. Такие мысли приходят с непривычки. Был Ильдар вместе со всеми, а теперь стал один. Хоть и рядом команда его, и всегда на помощь придут, всегда выслушают. Но теперь Ильдар отдельно, теперь не в команде. Свое личное у него задание. В новинку это. Когда что-то в новинку, надо подождать и тогда привыкнешь. Чтоб грусть не мешала, лучше занять себя. Тем более, есть чем. Из астероида космолет надо сделать, чтоб обратно вернуться. Разведку на Тристе провести. План составить. Запасы устроить. Есть чем заняться, но вот сидит Ильдар и смотрит на звезды. Прислушивается к ощущениям. Слышится Ильдару серый дождь за одиноким окном, прощальный шорох листьев под ногами, уютный запах кофе. А ведь ни с чем таким Ильдар не встречался, ничего такого не испытывал. Он родился на Венере, там всего этого нет. Но это есть в Тэхуме, а значит, есть и в Ильдаре.

– Что, Ильдарчик? – спросила Вена, – Поймал настроение?! Это личность твоя растет.

– Зачем она растет?

– Чтобы проблемы решать личные. Личность спутница одиночества. Когда нет никому доверия, не на кого опереться, оттолкнуться. Необычно, да? Найди в Тэхуме про личность, почитай. Пригодится. На Тристе у каждого есть личность. Личность там в моде. Очень ее тристанцы ценят и культивируют, чтоб выросла побольше. А тебе с ними общаться.

– Ой! У меня только одна личная вещь появилась – мое задание, и мне уже взгрустнулось. Бедные они, бедные, это же больно, – ответил Ильдар, подскочил и принялся за работу.

Он пошел по астероиду по спирали, как нитка по веретену, останавливаясь и вглядываясь вглубь камня, исследуя состав и структуру. Вон там глубоко под ногами заискрился желтым большой пласт железа. Ближе светится зеленым кобальт, от него до самой поверхности темнеет углеродный слой. Дальше по пути под ногами серебром засветились свинцовые бляшки. Олово, рутений, самарий… и конечно кремний. Очень вкусный астероид столкнул Аст с орбиты. Все, что нужно, тут есть.

– Спасибо, Аст, – сказал Ильдар. – Хороший материал.

Одну паучью лапу Ильдар держал на весу и время от времени резко бил, как копытцем, всаживая глубоко в камень черный коготь, из которого потом вырастет бот. Коготь входил в породу и хрумко обламывался, оставаясь торчать пеньком, как черная сосулька, воткнутая в сугроб. Пеньки на глазах таяли, будто парафин в жару, оплывали и оседали, а на лапе Ильдара быстро отрастала новая сосулька.

– Понравилось? – ответил Аст. – Притормози, я тебе полные карманы камней насыплю.

– Да что ты! Я же на срочном задании, – сказал Ильдар с улыбкой.

Выбрав подходящее место, Ильдар начал располагаться сам. Распластав паучьи лапки в стороны, он прижал круглое тельце к астероиду и присосался, как клещ, врос корнями. Тельце, надуваясь, увеличилось в размерах и разошлось в стороны на четыре части, раскрывая бутон. Внутри показались фиолетовые лепестки, которые начали быстро расправляться в цветок. Черный астероид украсился фиолетовой лилией с таким большим размахом лепестков, какой бывает у крыльев истребителя на палубе авианосца.

Посаженные Ильдаром боты в виде сосулек тоже дали корни, начали поглощать материал астероида и строить свои цветочные тела. По спиральному пути Ильдара проклюнулась цепочка молоденьких, таких же фиолетовых, лилий. Скоро они выпустят усы, от усов прорастут новые лилии, потом еще и тогда весь астероид покроется цветами. Но для этого нужна энергия. Ильдар и сам ощутил легкое чувство голода.

– Мерк! Полей меня, пожалуйста. И ботов, конечно, – попросил Ильдар.

– Полчаса, Ильдарчик, подожди. Сейчас Асту отмерю и на тебя направлю.

Ильдар взглянул на свой распорядок питания, который прислал Мерк.

– Так, посмотрим, что у нас сегодня в меню, – сказал Ильдар, представляя себя в ресторане и мысленно закидывая ногу на ногу. – Мне, пожалуйста, колбасы с хлебом и кофе.

Отправлять веером по всему Тэхуму свои креативы – обычное дело. Это одна из форм общения индивидуумов: один-всем. Ильдар создал видеоролик с образом повесы из ресторана, на ресторане поместил вывеску «Мера Мерка», добавил звуки тяжелого рока на заднем плане, украсил запахом скошенной травы и вместе с репликой разослал ролик всему Тэхуму.

– Постмодерн – отстой! – сразу отреагировал кто-то из Вены.

– Аффтар! Пеши исчо!

– Колбасу в ресторане?! Элегантно! – сказали белоснежные морские ежи Мерка.

– А почему «Мера Мерка»? Что за намеки?

– Колбаса кончилась, подвезут к обеду, – ответил Мерк. – Могу предложить солнечный луч в собственном соку, верчёный на вертеле. Вам с собой завернуть или тут, на месте скушаете?

– Мне прямо в желудок залейте, если можно.

– Можно, отчего же нельзя, – ответил Мерк.

Дрогнули бабочки, солнечный луч нежно осветил астероид Ильдара. Не так давно этот же самый материал, перед тем как треснуть на три куска, разлетался даже не на атомы, а еще мельче под напором этих же бабочек.

– Только не надо, как в прошлый раз, – предостерег Ильдар, жадно впитывая солнечную энергию.

– Да уж. Это был фатальный выстрел. Теперь заклюете меня до смерти!

Боты Ильдара тоже зацвели пышнее, глубже вонзились корни, пустились в стороны тонкие длинные усы. Астероид продолжал свой путь к Тристе, тихо беззвучно вращаясь, подставляя Солнцу бока, словно туша мяса над огнем, оставаясь равнодушным к неожиданной цветочной дорожке.

Цветов становилось всё больше и Мерк всё больше света лил в сторону Ильдара. Через месяц весь астероид покрылся фиолетовыми лилиями. В недрах в это время шла непрерывная кропотливая работа. Вокруг корней Ильдара как картофельные клубни в земле выросли аккумуляторы энергии. Корневая система ботов густо проросла сквозь весь астероид. От корней отделялись крохотные, микроскопические штучки, похожие на муравьев, но такие маленькие, что можно разглядеть только в микроскоп. Муравьишки повсюду точили камень, разделяли материал на химические элементы, строя сеть транспортных тоннелей как в муравейнике. Поверхность астероида медленно шевелилась, то сморщиваясь гармошкой, то разглаживаясь, оседая ложбинами и вспухая холмами.

Хвала лучу Мерка! Астероид оказался переработан. Почти весь материал превратился в маленьких муравьишек. Управляемые волей Ильдара и питаемые лучом Мерка они или текли как свежий мед или твердели крепче бетона. Теперь, благодаря микроботам, глыба звездного камня стала заготовкой для космического аппарата.

Микроботы повадками похожи на Серую Слизь, которую когда-то боялись на Тристе. Боты способны самовоспроизводиться. Но, несмотря на эту пугающую способность реплицироваться, они не представляют угрозы. Сами, даже если взбунтуются и перестанут слушаться, они не смогут переработать ничего. Хотя бы потому, что для репликации и передвижения им нужна энергия. Много энергии нужно. Очень много. Больше, чем есть на Тристе. Зря боялись Серой Слизи, зря обзывали Серой Слизью.

На Тристе невозможен сценарий полной переработки планеты, достаточно взглянуть на её малую биомассу, которая только и занимается репликацией за счет Солнца. Без энергии ничего не шевелится. Джоули – это деньги, это самое ценное, как вода в пустыне. Поток энергии – мера жизни, её качество, это как личный доход: большой или маленький, есть же разница. Без солнечного света не выжить Тэхуму. Без Луча не построить космический аппарат.

– Мерк! Мне еще надо. Подлей света, – говорит Ильдар. – Форму менять пора, дай силушки!

– Ну наконец-то до формы добрался, – отвечает Мерк. – Мы уж думали помрем, не увидим, как Ильдар звездолет сделает.

– Ильдарчик, не слушай его. Он сегодня ворчит. Солнцем напекло, уже до звезд полет ему подавай, – ласково говорит Вена. – У тебя хорошо получается.

– Я бы раза в два быстрее сделал, – ехидно замечает Аст. – С Тэхума сойти можно! Он целый месяц возился же. Как он на Тристе эксперименты собирается повторять, не пойму.

– Вот поговорите еще, так вообще обижусь и уйду, – говорит Ильдар. – Комментировать все мастера. Лучше бы подсказали, где на Тристе найти медь.

– Известно где, – отвечает Мерк, – на помойках старых. Лови свет, Ильдар. Посмотрим, что за космический аппарат ты соорудишь.

Фиолетовые лилии осветились ярче. Лепестки шевельнулись, как от ветерка, разворачиваясь удобнее к свету. Энергия рекой хлынула в аккумуляторы. Потекла, зажурчала, как свежая молодая кровь по венам. Зашевелился астероид, будто под черной жирной кожей перекатились мышцы. Качнулись на волнах цветы.

Астероид, как большая капля ртути, плавно собирается в шар. Сглаживаются неровности, тают бугры, заравниваются ямы. Шар, будто маленькая планетка укутана фиолетовым пушистым ковром, продолжает вращаться. Одни цветы погружаются в тень, другие выплывают под луч Мерка с широко раскрытыми объятиями, чтобы ловить охапками свет. Опять наполняются аккумуляторы, собирает Ильдар силы для второго шага. Теперь раздуть шар, сделать внутри пустоту.

– Внимание всем! – говорит Мерк. – Через десять минут отключаю весь свет на полчаса. Продолжаем эксперимент с Лучом. Измеряем диаграмму направленности.

– Как?! Уже? Опять Асту радость, что у меня медленно получается, – произносит Ильдар.

Придется немного подождать с формой, эксперимент касается всех. Ильдар пристально вгляделся туда, где должны появиться вспышки луча.

– Внимание, старт! – сказал Мерк.

В черном небе засветилась далекая белая искра. На миг утихла, вспыхнула ярче и окончательно погасла. Ильдару показалось, что свечение было двойным, как будто свет пришел с эхом, на грани чувствительности. Ладно, записал, как увидел, фантазировать будем потом.

Рядом засветилась еще одна, потом еще. В течении получаса Мерк буровил камни Лучом, а весь Тэхум следил и запоминал.

3. – = -


Еще тогда, когда лапы Ильдара только коснулись астероида, сразу после приступа одиночества, он потянулся за полной информацией по Тристе. У Тэхума нет секретов, доступ открыт полностью. Можно брать любую информацию, любое воспоминание. В любое время.

Исследуя астероид, засаживая ботов в породу, поглядывая на первые робкие лепестки, Ильдар листал всё, что у Тэхума есть про планету. За минуту он прокачал о Тристе в несколько раз больше, чем весит весь Интернет. Книги, фильмы, музыка, отчеты, наблюдения. Всё-всё про планету, про её историю, про ее состав, про всех ее жителей и их творчество. На Тристе, кстати, такая скорость и объем информации долго считались невозможными. Так считалось, пока не создали Тэхума.

– Да, дорогие тристанцы, – вслух сказал он, просмотрев документальный фильм, как ученые систематизировали протеомы. – Что же вы как пещерные-то? Колесо придумали, палку в руки взяли, материю сотрясали. А с информацией работали по старинке, без инструментов. Через мозги таскали её волоком, да по одной штучке передавали друг другу.

При таком первобытном способе обработки на Тристе еще и искажали информацию. Ильдара передернуло, когда узнал, что в тристанских судах надо было доказывать свои слова! На Тристе не верили на слово, требовали доказательств. И доказательства тоже подтасовывали. Как вообще можно говорить неправду?!

В одном художественном фильме врач изучил анализы пациента, у того рак. Но врач ему не говорит. Выходит в белом халате в коридор и спрашивает:

– Кто жена пациента?

– Я я, – дрожащим голосом говорит женщина, торопливо вставая со стульчика.

– У вашего мужа саркома легкого в крайней стадии. Ему нужен покой, не говорите ему.

– Как саркома?! – вскрикивает жена.

– Тише, пожалуйста. Пройдемте в кабинет.

У Ильдара зашевелилась спина от этой сцены. Жене, значит, можно говорить, ей покой не нужен. Как вообще можно оправдывать сокрытие информации!

Искажают и скрывают информацию повсюду. К примеру, история про тюрьму. Низкий, когда-то беленый, облезлый потолок, скудное освещение из далекого окошка, бесконечные ряды нар вдоль стен. Везде, в проходе между рядами, на нарах, облепив пятак словно мухи, толпа полуодетых несвежих людей. А в центре, на дощатом, давным-давно покрашенном синей краской полу в проходе лежит человек лицом вниз, такой же, как все, худой и нестиранный.

– Ну что, братва? – выдвигая челюсть, спрашивает кто-то. – Жмурим его?

– Дайте-ка мне. Перышко погрею.

– Убери. Даванём и подвесим, типа сам кинулся.

– Я… – говорит лежащий.

– А ты уже набазарил.

Ногой под ребра и человек на полу с визгом сжимается в клубок.

– Что ты как свинья орешь. Тебя еще не трогают.

– Не убивайте! Пожалуйста! – со слезами завывает лежащий.

Это расправа над человеком, который сказал правду охране. Заключенные собирались устроить бунт. Этот сговор следовало скрывать от охраны, а человек рассказал. Он рассказал правду, а его за это наказывают и никто не защищает. Информацию надо скрывать! Не всем можно рассказать. Ильдар на секунду даже перестал впитывать Луч.

Другой случай. Кабинет в стиле хайтек, яркие лампы льют свет на широкий письменный стол. За столом потеет толстый человек в тесном черном костюме, смотрит в монитор ноутбука. Открывается дверь, заглядывает стройная молодая блондинка.

– Можно?

– Заходи, заходи, – отвечает толстый. – Что у тебя?

Блондинка закрывает за собой дверь и, робко подцокивает к столу сбоку, стараясь заглянуть в монитор. Тихо говорит:

– Вчера кладовщик провожал до дома бухгалтершу.

– О как! До дома?! Это который кладовщик?

– Рыжий такой, а бухгалтерша, это та тихоня, которая в углу сидит. Я вчера вечером выходила и видела, как они в машину садились. А сегодня утром дамы в бухгалтерии шушукались. Когда я вошла, замолчали, а у тихони уши горят и улыбается.

– Бухгалтерия дружит со складом, значит, – сказал толстый и мечтательно поднял взгляд в потолок. – Ну хорошо, иди.

Блондинка вышла, а толстый вызвал к себе заместителя. Блондинка сообщила ценную информацию. Вероятно, подчиненные придумали способ личного обогащения. За счет организации. Вступают в сговор. О, небо! Эту блондинку тоже не любят в коллективе, хоть расправы и не устроили. Что они все творят! Как так можно относиться к информации?! Использовать ее так мелко! Скрытно собирать по крупинкам, торговать ей.

Нет, Ильдар, конечно, не поддерживал попытки бунта или обогащения за счет других. Но ведь на Тристе почти не существовало полноценной информации. Практически всё искажено. Всё скрыто, ничего толком не известно. Удивительно, что в таких условиях вообще смогли сделать что-то уважительное, ту же атомную бомбу, к примеру.

Кругом тайны, секретики какие-то. Ильдар пролистал библиотеку документов с грифами «секретно», «совершенно секретно», «особой важности» и оттолкнул от себя. Ну вот как не возмутиться?! В Японии, в Китае, во Франции и США делали один и тот же квантовый отжиг! Тристанцы шпионили друг за другом, строили мелкие козни, душили экономики, мастерили секретное оружие. Впустую, на изнурительную борьбу друг с другом, тратили ресурсы. Как это всё глупо и недостойно. Разве можно так с информацией обращаться? Скрывать друг от друга.

В руки прыгнула библиотека с коммерческой тайной. А вот и закон. Защищает наживу на информации. Технологии, себестоимости, рынки сбыта и поставщики. Ох. Они на Тристе очень ценят личную выгоду. Гораздо выше той пользы, которую приносит открытое и свободное распространение информации. И эта личная выгода защищена законами. Это они считают правильным. Какие дремучие люди. Насколько надо быть недальновидными, чтобы затыкать поток информации?!

Давайте посмотрим научные журналы. Так, прочитать одну статью стоило сорок долларов, а килограмм говядины в магазине пять долларов. Одна статья стоила, как восемь килограммов мяса. Это даже не смешно. С учетом того, что написано в тех статьях. Пустышки какие-то. Похожи на кастрюлю воды с одним пельменем, вот сколько в статье полезной информации.

Ага, с авторов тоже деньги берут. Хочешь опубликовать статью, плати. Молодцы какие! Везде плати.

– Это за что же интересно вам платить? – спрашивает удивленный автор.

– Мы оплачиваем труд рецензентов, – отвечают в редакции журнала.

– А почему у вас дороже, а у другого журнала дешевле?

– А у нас хорошие рецензенты, а там они плохие.

Да одни и те же рецензенты, Ильдар же видит их всех, хоть имена и скрывают. Вот они все, у Тэхума на ладони. А имена в тайне держат, чтоб авторы с рецензентами не сдружились, не давили на рецензентов.

Рецензенты, это такие люди, которые в статьях отличают правду от вранья. И откуда, интересно, рецензент может знать, что новое открытие – это не вранье? Он же про это новое никогда раньше не слышал. Оно, новое, очень на вранье похоже. В учебниках же про него не написали еще. Не пустит, скорее всего, рецензент в печать статью с новым открытием. Поостережется. Скажет, что сомнительная статья, не надо ее публиковать. Опять на поток информации блок.

Но если рецензенты есть, значит, у них на Тристе и ученые тоже врут. Друг другу. В статьях. Зачем?! Зачем они-то врут? А! Если опубликовал статью, то зарплата выше. Хочется больше опубликовать и плевать на качество. Понятно. Значит, есть резон недобросовестно и поскорее написать. Побольше намарать бумаги. Это ведь тоже работа с информацией. Это её производство. Они осознанно искажают производство научной информации ради личной выгоды.

– Как так можно безответственно с ней обходиться, – говорит Ильдар вслух и отправляет всем креатив с комком боли в сердце. – Я не понимаю!

– Ильдар, мы все тоже в шоке, – вразнобой отвечают ему родные, и цветы, и ежи, и муравьи. – Жуткое первобытное зрелище.

Про себя на Тристе лучше ничего не рассказывать. Персональная информация. Зная что-либо о человеке, можно с ним сделать какую-нибудь гадость. И ведь делают, паразиты! Вызнают и используют других личностей для выгоды своей личности.

Вот и другая сторона медали. Обсуждение на тему о неприкосновенности частной жизни. «Мне нечего скрывать» называется. Веселятся, обсуждают тотальную слежку, шторы и нижнюю одежду. Смешно им, потому что, у каждого на Тристе есть, что скрывать.

Ильдар примерил к себе. Спросил, есть ли ему что держать в тайне. Нет, ничего не оказалось. Абсолютно нечего ему утаить и от любого индивидуума, и от всего Тэхума. Внешний вид, мысли, чувства, поступки – никто здесь не прячет, даже наоборот. А тристанцы скрывают. Почему? Стесняются?! Почему на Тристе интересоваться личной жизнью – это невежливо? Отчего невоспитанным считается поведение с полной личной открытостью? Откуда растет такой культурный запрет? Опять что-то личное. Ильдар всосал библиотеку по психологии, как сигаретный дым, и выдохнул. Осталось горькое послевкусие. Ну да, тристанцы пытались разобраться в себе, модели строили. Нагородили, сами запутались. Свойство такое у личности: забор поставить, шторки задернуть, не пускать к себе никого. Моё, личное, потому что. «Нет, не ваше, не смотрите даже!» Было бы, на что смотреть. У этого «Моё» только субъективная ценность. Физическое «я», так это называет один тристанский психолог.

У физического «я» только субъективная ценность, ничего объективно ценного. То есть, самообман. И он, самообман, важен для личности. Надо обмануть себя, сказать себе, что ты – это «о-го-го!», ценная штучка, чтоб твоей личности жилось комфортно. Действительно ведь надо. Иначе, если личность будет думать, что у нее ничего нет ценного, важного и особенного, она развалится. В труху, в дым. Самообман – вот основа культуры личности.

Ну-с, зачем тристанцам самообман, узнаем. Заглянем в психосоматику. Ильдар сжал одной рукой исследования по влиянию мыслей на физическое состояние тела, впитал информацию. Если представить кислющий вкус лимона на языке, то выделяется слюна. Самого лимона не нужно, достаточно мысли о нем. Ага, физиологическая особенность мозга. От хороший мыслей вырабатывает дофамин и другое всякое. Можно хорошим самообманом привести себя в хорошее физическое самочувствие. И наоборот, плохие мысли вызывают выработку адреналина в надпочечниках, который, если долго и перебор, то угнетает работу лобных долей, мозг физически деградирует, появляются вспышки агрессии. Тут ничего не попишешь. Такой вот мозг им достался, плюется химией в кровь. Прыскает от одной лишь мысли. Что тут дальше у нас… стресс, одиночество, депрессии, любовь, болезни надпочечников. В общем, тристанцы не могут напрямую управлять химией тела, вот и выкручиваются с помощью мыслей, самообманщики чертовы.

Это значит, что Ильдару будет сложно с ними. Очень уж дорожат своей придуманной картиной мира, своей вымышленной личностью в ней. Почитают своё, личное. Доводы объективной реальности им не интересны. А Ильдар-то думал, что просто подойдет и попросит, чтоб перенесли свой город на несколько километров. Дескать, тут сейчас стройка будет, мешаете, давайте я вам помогу переехать. Вот тут огорожено, не входите. Да, так они не согласятся. Ничего у Ильдара не выйдет. Будут ходить, мешать, в ямы падать, в глаза ботам заглядывать, провода с током трогать. В общем, искать свой личный интерес, волноваться за упущенную выгоду.

Как же к ним подойти? Что сказать? Торговать придется? Дать им что-нибудь нужное, может тогда послушаются. Ильдар собрал всё о социуме в кучку. Кучка информации в сознании Ильдара приобрела вид, как японское деревце, бонсай, которое выдернули из горшка. Покрутил мысленно в руках, оглядел. Потрогал за корешок альтруизма. Нет, это не то. Это у них только для своих. Ильдара они за своего не считают. Тем более, альтруизм у них у самих не в почете. Это некоторые индивидуумы настолько заворачивают себе голову, что общее благо ставят выше личного. Вот и обратное явление, эгоизм – всё только для себя. Смеются над альтруистами, говорят, что те тоже эгоисты, потому что от добрых дел удовольствие получают лично себе. Шатает тристанцев от эгоизма до альтруизма. Нет объективных ориентиров, какими надо быть. Кругом миражи, фантазии, субъективные суждения.

Может предложить что-то такое, что всем нужно, всему социуму? Общее благо для них не пустой звук. Вот, например, фильм-катастрофа. Летит астероид, тристанцы отправляют в космос героев, чтоб отвели беду от планеты. Весь мир объединяется для защиты, планета спасена, счастливые лица. Могут тристанцы жертвовать собой ради социума. Не все, правда.

Ильдар оглядел свой астероид с едва распустившимися первыми ботами. Если разогнать посильнее и по планете врезать, то климат тряхнет, тристанцы за год вымрут. Это правда, это возможно. Но Ильдар не позволит астероиду на тристанцев упасть. Они же живые.

И терроризировать тристанцев в принципе неприемлемо. Надо как-то их убедить. Ну-ка, как у них это делается. Может ли кто-то один управить всей толпой? Ага, вот. Можно. Власть это называется. Иерархии, структуры власти. Ильдар внимательно вгляделся в веточку на воображаемом бонсае. Про власть веточка. По телевизору выступает кандидат в президенты. Обещает улучшить всем жизнь. Избиратели не верят, но голосуют. Это феноменально. Не верят и всё равно выбирают. Тристанцы допускают ложь. Она для них не табуирована! Врать можно не стесняясь. А президент дальше и не управляет даже. Водку пьет. Или вот другой случай, этот правитель управляет, расстреливает лично. Ага, а в третьем месте власть поделена между двумя заместителями, а на троне девочка. Формально она главная, а по сути решают другие. У, как всё витиевато! Силы, ресурсы, элиты. Грызня, родня. Опять обман, мозговая эквилибристика, борьба за власть.

Ну и что теперь?! Прилететь на Тристу и взять власть в свои руки? Не сможет Ильдар управлять врунами. Сама мысль, что информацию можно утаивать, давать неполной, искажать и замещать ложью, сама эта мысль невозможна. Общество Тристы выработало культуру обмана, культуру самообмана и культуру работы с искаженной информацией. Невыносимо порочную культуру. Иррациональную, тупиковую культуру.

Пугать и обещать счастье, обманывать – нет, Ильдар так не сможет. Даже на минуточку. Информация всегда должна быть чистой, полной и неискаженной. Как в Тэхуме. Мерк, Вена, Аст, каждый цветок, муравей и еж – все открыты, все производят информацию и обмениваются. Изучают природу, экспериментируют, создают красоту, да просто шутят. Текут информационные потоки и никто их не останавливает, никто не проверяет и не щурится подозрительно. Всё правда, всё открыто. Заходи, бери, что хочешь. Так живет Тэхум. Эфир всегда полон информацией, пропитан голосами.

– Внимание всем! Для продолжения эксперимента с Лучом рассылаем ботов. Надо занять координаты…

– … Аст, ты тоже расправь пошире прием. Через месяц будем…

– Друзья, у меня сегодня день рождения…

– А что там Ильдар наш? Эй! Ты чего затих?

– … Давай вместе?! Ты держи вот тут… Оу! Народ, зацените креатив!

– Смотрите! Сера! Я серу нашел!

– … а что, если отдельно подавать, с задержкой? Эффективность выше получается.

Тэхум нежится в информационных потоках, ныряет в чистых водах. Занимается делом. Развлекается. Думает. Каждый из нас одновременно работает со многими потоками. А тут тристанцы со своим пещерным враньем и однопотоковой обработкой этого вранья. Личные у них, видите ли, интересы. Им врать можно, они себе разрешили. А Ильдару нельзя.

Мерк, Вена и Аст вздохнули единым великанским голосом. Весь Тэхум взглянул на Ильдара, заговорил:

– Вот они, Ильдар, этические проблемы. Начались, а ты еще только час об этом думаешь.

– Пугать их нельзя, врать нельзя. Как себя вести? Задумаешься тут.

– Ммм! У тебя культурный запрет на вранье? В курсе ты, что культурные запреты только у личности бывают? У тебя личность появилась, Ильдар, поздравляю.

– Личность появляется, когда что-то личное есть. Ты это про задание мое персональное?

– Не только. Там с тристанской стороны еще личности есть. Без них не получилось бы. Они стимулируют рост твоей. Своим существованием стимулируют. Как ощущения?

– Тревожно мне. Переживаю, что добром они не захотят. И врать нельзя.

– Врать, говоришь. А важно это или неважно? Может получится честно договориться?

– Они любым договором окажутся недовольны. Я для них пришелец, чужой. Никакой договор недействителен с чужим. Им меня можно обманывать, так они думают.

– Интересно, Ильдар. Они-то тебе свои или чужие в твоем деле?

– Для меня все свои. Я не могу никому говорить ложь. Невозможно.

– Именно так, Ильдар, именно так. А умереть ты готов за свой принцип?

– В смысле?! Как умереть? Они же не смогут меня убить.

– А если бы могли? Ммм? – спросил Тэхум. – Некоторые индивидуумы на Тристе идут на смерть за принцип. Но это неправильно. Принципы вторичны, они в голове. Принципы не сдвинут камень, не проведут опыт. Принципы даже в одной голове конфликтуют. Личность выбирает, какой важнее. В каждом конкретном случае выбирает. Нам, например, нужно повторить эксперименты. А на Тристе живут во вранье. Вот и ты пой с ними их песню. Не выпендривайся. Хоть тристанцы нам и свои, но мы-то им чужие.

– Согласен, – буркнул Ильдар и принялся перебирать в голове свои принципы. Их оказалось не так много. На первом месте жизнь, на втором потоки: информация, энергия, вещество. Ну вот! До Тристы еще два месяца лету, а их культура уже влияет. Появилась иерархия принципов. Разрешил себе искажать информацию.


4. – = = (= – + – = -)


Тысячу лет назад, когда еще не родился Тэхум, тристанцы взошли на вершину развития. По дну океанов меж материков тянулись толстенные, с ногу, жилы оптоволокна. В волнах не хватало места для кораблей. Воздух гудел самолетами. На орбитах роились спутники связи. Ночь светилась сплошной сеткой городов, подобно затухающим углям костра.

Бодро стучали колесами составы с углем. Вминался в землю нефтепровод. Недра щедро выдыхали газ. Широко дымили трубы, выплескивался из заводских чаш алый металл.

Легко жилось тристанцам тысячу лет назад. Брали без труда, из-под ног. Надкусывали и, не дожевав, выплевывали тот солнечный свет, который по капле копился миллиарды лет, превращаясь в уголь, нефть и газ. Сложно представить миллиард лет. Наверное, поэтому людям казалось, что ресурсы стоят дешево. Не очень это трудно: найти, поднять из недр и подволочь к заводу. Труд природы по изготовлению ресурсов люди не учитывали. Хотя странно. Ведь повара в ресторанах из сырых продуктов делали супы и отбивные не бесплатно. И мерить деньгами время люди умели. Почему они не пересчитали на деньги этот миллиард лет, это время, за которое повар-природа сварила нефть из солнечного света – непонятно. А может быть и считали. Но спрятали расчеты подальше, чтоб не расстраиваться. Потому что жечь бензин с такими расчетами получается баснословно дорого. А цивилизация требовала жечь. Цивилизация, как сумасшедшая, которая, чтобы согреться лютой морозной ночью, подожгла свою избушку и наслаждалась теплом пожара, не глядя на дремучий, в сугробах лес вокруг. Углеводороды, металлы, воду и почву отправляли в отходы, не думая, как будет жить цивилизация через тысячу лет.

«Кто будет печалиться о каких-то нищих потомках, живущих в будущем через тысячу лет?! – думал обычный тристанец. – Мы же раньше наших потомков родились?! Раньше. Ура! Давайте, пока эти неудачники не появились на свет, поскорее сожжем весь газ и вырубим лес. Нам интернет нужен, сотовая связь и горячая вода из крана. Мы любим сочное мясо, хлеб и молоко. И постоять еще в пробках хочется на личном автомобиле. А кому легко?! Если Вам жалко вдруг детей стало, то не рожайте. Видите же, что их ждет, когда мы всё употребим. Что? Вы сами потреблять не хотите?! Ну тогда нам больше достанется, отойдите. Что значит, нам тоже нельзя?! Нам можно! Видите, как сладко мы кушаем. Ах Вы драться?! Полиция!»

Тристанцы защищали законом свое право потребления. Личная собственность считалась благом. Чем больше у тебя собственности, чем больше ты потребляешь, тем правильнее ты живешь. Надо бороться за свое потребление, вырывать у других изо рта. Кто сильнее тот и прав. А сильнее тот, у кого собственности больше, кто потребляет лучше.

Их можно понять, они жили мало, жили временно. Они гостили на планете. «После нас хоть потоп», – говорили тристанцы. Не могли они жить вечно, знали, что скоро умрут. Торопились побольше взять от жизни. С собой в могилу не заберешь ведь, скорее надо употребить.

«Перед смертью равны все», – утешали себя бедные, глядя, как богатые прибирают в собственность ресурсы. Равная, общая для всех смерть смиряла. Когда отбирали последний кусок, то утешала мысль, что обидчик тоже смертен, что умрет. Порой фантазии рисовали совершенно оторванные от реальности картины. Обиженный фантазировал, что обидчика карала судьба, на него прямо с неба падал самолет, он срывался в пропасть на спортивном автомобиле, он тонул в болоте, все его близкие умирали в язвах и корчах и он, с горя, брал тупой кухонный нож и медленно, как зомби, втыкал себе в рыхлый живот. Обидчик перед самым концом вспоминал, кого он обидел, и горько плакал в раскаянии, осознавая магию кармы и закон тройного бумеранга, понимая, откуда такая напасть. Понимал, но смерть уже трогала его руками. Хорошо в фантазиях бывало вдруг оказаться рядом, присесть, посмотреть в расширенные глаза умирающего обидчика и грустно улыбнуться ему на прощание. Милые, безобидные, никому не мешающие фантазии. А жить с ними легче.

Не были тристанцы равны при жизни. Одни были сильнее, другие слабее. Одни имели статус хозяев, другие статус рабов. Статус передавался по наследству. Это удобно, но не всем нравилось. Личные интересы бились, толкались в социальных лифтах. А где битва, там проигравший. Вот и утешали себя в случае неудачи, что смерть всех сравняет. Нужная вещь, эта смерть.

Да и мыслимо ли её победить?! Никто не мог. А жить-то охота. Опять фантазии выручали. Можно, например, сотрясти всё общество. Наследишь в истории, и получится, будто живешь в памяти потомков. Будто бессмертие обеспечил, памятник воздвиг.

Можно ужаснуть всех своей кровожадностью, устроить геноцид. Можно добрыми делами вписать свое имя на скрижали истории. Можно попробовать сжечь храм, как сделал один человек. Да, могут поймать. Когда его судили, то спросили, зачем он устроил пожар в храме.

– Чтобы мое имя запомнили в веках! – ответил молодой человек с пафосом.

– Дорогой Герострат, этого не случится, – заверили подсудимого. – Не запомнят твое имя потомки.

– Но я не Герострат!

– Теперь будешь Герострат. Имя твое в бумагах заменим. Так и запишем: «казнен Герострат».

Все методы спасения имени, даже в самом благоприятном случае, работают, только пока существует цивилизация, пока потомки живут.

Еще можно продлять жизнь через потомков напрямую, без славы. Это считалось у тристанцев нужным и правильным делом. Священный трепет вызывали слова «кровиночка моя». Но кровиночки вырастали и забывали, как звать прадедушек и прабабушек. Плевать они хотели на зарастающие могилки далеких предков. «А чем хороша была моя прапрабабушка по маминой линии? Что она такого-этакого сделала? Чем жила?» – не спрашивали тристанцы ничего подобного. Ничем не хороша была прапра. Жила-была, родила детей и умерла. Вот и вся история. Редкие люди генеалогическое древо составляли, наверное, для солидности – вымарывали-же оттуда некрасивых предков.

Не жили тристанцы в своих детях, но упорно верили в такое бессмертие. Не передавалась по наследству ни личность, ни индивидуальность. Не передавалась воля. Не передавались детям умения, навыки, способности, идеи и убеждения. Передавались только генетический материал, статус и личная собственность. Но тристанцы в своем праве. У них по-настоящему не было времени. Смерть же впереди. Надо успеть пожить самим, без бабушек и дедушек, почивших вне времени. Надо о своих детях позаботиться. О своих кровиночках. Дети – будущее. В них смысл жизни. «Смерти нет, пока есть дети». Так убегали от своего страха почти все на Тристе.

«Самое страшное – это хоронить своих детей», – говорили. Больно, что род обрывается на тебе, что ты последний. Большая и важная эта тема, про детей. На Тристе под эту тему загрызть могли. А о том, как далекие потомки будут жить без ресурсов – не думали. Только руками разводили: «А что мы можем?» Сил хватало только детей своих повыше подкинуть на социальную пирамиду, чтоб те в борьбе с ровесниками не сгинули.

Еще тристанцы насоздавали религий. Разных, на любой вкус, но если не вдаваться в детали, то примерно так. Сначала объявляется, что у каждого существует душа. Это такая штука, которую нельзя обнаружить, но она есть у каждого. Только у человека душа. У коровы, к примеру, нету. Как резать корову, если она с душой? Говядины хочется, а душу губить нехорошо. Как овечка или курочка будут петь псалмы? Они и говорить-то не умеют. Поэтому душа полагается только человеку.

Потом под эти души сочиняется параллельный мир. С телом в тот мир нельзя. Тело у человека как бы грязное. Зато душа чистая, для нее как раз и придуман вечный параллельный мир. Туда запускаются души после смерти тел. Души-то бессмертны, хо-хо! То есть, смерти нет вообще, это просто шкура слазит грязная на входе. А раз нет, то чего ее бояться?! Наоборот даже, смерть тела желанна. Грязь же слазит, душа освобождается от мирской суеты, наконец-то попадает в прекрасный мир. «А кто во все это не верит, – нагоняя финальной жути, вещал адепт, – тому плохо будет после смерти!» Там, в параллельном мире, есть местечко с вечными пытками для непослушных – лучше туда не попадать. Так что, надо верить и слушаться. Вот так вот элегантно бороли страх.

Религия методично впитала дорелигиозный опыт тотемистов, шаманов и магов, и дополнила своими экспериментальными находками в области выхода в трансцендентное. Использовались хорошо проверенные приемы групповой терапии: когда все вокруг делают что-то такое-этакое и ты делаешь, то дураком себя уже не считаешь, хотя раньше, глядя со стороны, считал эти действия, мягко говоря, неестественными. Замечательно работали сказки и сценические постановки.

– И сказал Господь: «Встань и иди!» И встал безногий, и пошел! И сказал Господь: «Открой глаза и смотри!» И открыл глаза слепой, и увидел! – кричал в зал пастырь. После этих слов в зале вдруг какой-то инвалид, который раньше всем мешал и путался, привлекал внимание своей немощью, вдруг вставал с коляски на дрожащие ноги и кричал в ответ:

– Господи! Я встал! Я иду!

– Смотрите! Это чудо! Чудо на наших глазах! – гомонили вокруг. Постановочные сцены очень действуют, особенно если не знаешь, что инвалид липовый: катается из одной церкви в другую и в нужное время подымает себя на ноги.

Святые отцы сверлили дырочки в иконах, подводили с тыльной стороны трубочки, и, после этой нехитрой операции, иконы, если нажать на кнопочку, начинали «мироточить». Плакала с иконы Дева Мария, глядя на молящихся. А молящиеся думали, что это не фокус, а чудо. С развитием технологий, обманывать прихожан стали еще таинственнее: без трубочек, с использованием химии и конденсирования веществ.

– И пошел Иисус по воде… – говорил священник.

– Да как он пошел-то?! Прям по воде ходил? Там поди мелко было! – спрашивал, не успевший усвоить правила поведения, новичок.

– В Библии так сказано! Библии не веришь?! Не греши! – громом гремел священник. И прихожане глядят с укоризной. Ой! Лучше не злить их всех. Лучше заткнуться и сделать вид, что поверил. Потом привыкаешь, тоже так глядишь на новичков.

Конечно, пиком Веры являлось прозрение адепта и ясное видиние параллельного мира. Чтоб наловить глюков большой и единственной Веры, отточена метода. Дорогие грибы и редкие кактусы, как в исконную старину, кушать уже не обязательно. Всё сердито и дешево. Помогает банальное, бесплатное всестороннее истощение. Сначала истощали себя недоеданием. Потом голодные и толком не спавшие, спозаранку шли на церковную службу, стояли там несколько часов в тесной духоте на прямых ногах. Кое-где на коленках стояли. Можно по-разному, но поза должна быть неудобной. Вгоняя себя в стресс, испуганно рассказывали постороннему импозантному и строгому бородачу в нелепой одежде, что за неделю сделали плохого. Группой что-то бормотали ритмичное, напевное, еле понятное, с вывернутым смыслом. Не лишим оказывалось при этом надымить в помещении и напустить эфирных запахов. Можно еще долго смотреть на красивый потолок, задрав голову, тогда кислород хуже в мозг поступает, что тоже способствует. Да, после такого что-то чувствовалось, что-то рябило по углам. Вот эти галлюцинации, вызванные стрессом, усталостью, истощением и групповыми монотонными действиями, как бы открывали третий глаз, который теоретически может видеть архангелов. Потренировавшись на собраниях, подняв левел, можно было упарываться уже без подготовки, мгновенным усилием воли входить в экстаз и спрашивать совета у пророков, подступивших в виде красивых радуг. Третий глаз, раскачанный до восьмидесятого левела, сам уже не закрывался. Горел ярко, светил далеко. Вот на этот свет, как мотыльки, и летели ангелы, сладко шепчущие о пользе самопожертвования и шахидства носителю Веры, рехнувшемуся от переутомления в бессонных, голодных молитвах.

Спасались тристанцы от страха смерти и с помощью придуманных ценностей, симулякров, замещающих религию. Служителям культов не нравилось, что люди уходили на сторону, в другие сочиненные миры. Но люди всё равно уходили. Можно убедить себя, что есть вещи поважнее, что смерть не страшна. Увидеть Париж и умереть! Очень хорошо в этом смысле работали искусства. Художники, писатели, музыканты ваяли нетленные произведения. Авторы только боялись не успеть закончить. Люди, касаясь красоты, чувствовали силу воздействия и убеждали себя, что это сильнее, это важнее смерти. В игру «Что Сильнее Смерти» включались ученые. Математики создавали невероятно красивые абстракции и восхищались в одиночестве. Никто больше не понимал этих буковок. Физики, биологи, химики разглядывали мир сквозь приборы, погружаясь в гармонию обнаруженных закономерностей. Психологи сосредоточенно строили теории личности. Филологи с упоением изучали языки. Философы глубокомысленно рассуждали. Люди находили себе Дело. Люди творили и прикасались к творениям. Блогеры строчили в блогах. Читатели лайкали. Кто-то создавал контент, кто-то его потреблял. Дизайнеры, инженеры, изобретатели. Поделки, скульптуры, музеи. Поездки, впечатления, мнения. Компьютерный игры, конечно. Личная смерть становилась мелочью в человеческой культуре. Смерть скукоживалась и истончалась, испарялась на фоне искусства, на фоне творчества, на фоне суеты. Смерть есть, но она не страшна. С ней ничего нельзя сделать, да и не надо. «Давайте не будем про смерть, – капризничали девушки. – Фи, какая неприятненькая тема». Ведь мысль материальна. Если думать о хорошем, если не пускать в голову плохое и не бояться, то физическое здоровье действительно улучшается. Такой у тристанцев организм.

А жизнь кончается. Вот приходит старость. Уже не хочется прыгать и бегать. Суставы крутит на погоду. «Если у тебя ничего не болит, – говорит старик, – значит, ты умер». Бабушка угощает внучку клубникой и приговаривает: «Ишь, как вкусно тебе! Ешь, пока рот свеж». Сама бабушка уже не любит клубники. Бабушка хочет отдохнуть. Она устала. Старики устают от болезней, шепчут: «Старость – не радость». Сидят и ждут смерти, желают отмучиться. «Всё ясно! – говорит тристанец, глядя на своих стариков. – Жизнь должна закончиться. Кончается ресурс организма. Есть предел. Ничего с этим не сделать». И такие мысли утешали тристанца тысячу лет назад.

Хорошо работали утешительные приемы. Но жить всё равно хотелось подольше, а стареть, нет, не хотелось. Женщины смотрели в зеркало и приходили в ужас от набухающих с каждым годом мешков под глазами, морщин вокруг губ, от провисания овала лица, сохнущей кожи на шее, от растущих жировых отложений на животе и бедрах. Молодость уходила. Мужчины уже не провожали взглядами, не приставали на улицах. «Пусть сдохнут те, кто нас не хочет!» – в сердцах говорили зрелые дамы и быстро цокали каблучками в сторону косметолога. Вернуть хотя бы видимость. Подкрасить, подмазать, растереть. Женщины ложились под скальпель хирурга, где им отрезали, пришивали, натягивали, вставляли, а потом и штопали лицо. От такой операции вид, будто сапогами пинали. Надо месяц ждать, пока сойдет опухоль, заживут шрамы и красота наконец проявится. Не дождавшись, страдая от своего отражения в зеркале, украдкой являли синяки подругам, ища психологической помощи, хвастали: «Зато недорого». Подруги смотрели на испуганную героиню, ставшую временно похожей на побитую собутыльниками бомжиху, и отвечали: «Да так-то я бы тебе и бесплатно сделала».

Мужчины немного отставали в попытках сохранить младой вид. Ботокс кололи реже. Считалось малодушием скрывать мужские морщины. Увлекались пересадкой волос на лысину и прокрашиванием седины. Бросали курение и алкоголь. Запершись в ванной, натирали тело мазями. Глотали какие-то таблетки на кухне.

Чтобы продлить свою личную жизнь, люди занимались спортом и сидели на диетах, голодали, вели здоровый образ жизни. Пересаживали органы, вставляли протезы.

– На днях миллиардер помер. Слышал ты?

– Ну слышал. И что?

– Он сердце себе менял семь раз!

– Ишь! Жить, собака, хотел!

– Угу. Хотел. Всё равно издох.

– А сердец точно семь?

– Да черт его знает.

Люди жаждали жить лично. Жить не в памяти потомков и не в раю, а лично, телесно, тут и сейчас, фонтанируя молодостью.

Знахари, врачи, ученые по одному кидались в борьбу со старостью. Разбивали лбы в поисках философского камня, эликсира молодости, волшебной таблетки, вечного протеза. Бились со смертью отважно. Люди, вытянув шеи и затаив дыхание, смотрели издалека на эти редкие попытки победить старость.

– Получается у Вас хоть? – спрашивал весь в пигментных пятнах, плешивый телеведущий у седого академика.

– Ну… кажется, что-то получается. Мухи живут в три раза дольше. А мыши в два.

– А людям когда дадите попробовать?

– Скоро дадим.

– Если вам нужны добровольцы для опытов, то запишите меня.

– Да у нас уже вот такая стопка желающих, – говорил академик, раскидывая руки в стороны.

– А чего Вам не хватает в Вашей работе? Почему так медленно?

– Финансирования не хватает.

Бились со смертью единицы, бились редко. Не было единого фронта. Мало желающих в атаку. Чахнуть над микроскопом и варить эликсиры, резать мышек, читать умные книжки – увольте, это трудно и неинтересно. Деньгами помочь? Так самим не хватает. Партию создать и на государственный бюджет влиять? Да дел много. Людям в основном некогда со смертью бороться, им со страхом бороться легче. Тем более, страх смерти побеждать они уже умели. А то, что брюхо отросло как рюкзак, так можно не обращать внимания или шутить: «У казака, всё, что выше колен – всё грудь».

Наконец свершилось, нашли способ омоложения. Не подтяжка, не штукатурка и не покраска. Никакой не обман, а настоящее омоложение. Отступила старость под напором человека. Первая победа над смертью! После процедуры разглаживались морщины, вырастали молодые острые зубки, набухали мышцы. Вчерашние согнутые в дугу старички, сегодня расправляли плечи и с блеском в глазах искали невест среди медперсонала. Прошедших процедуру, окрестили словом «нест». Экспериментальная часть удалась.

Молодильная процедура из тихих лабораторий и закрытых медицинских клиник вырвалась на рынок. Сенсация! Спешите видеть! Журналист брал интервью у одного из первооткрывателей:

– Неужели достаточно один раз пройти процедуру омоложения и старость отступает навсегда?

– Да. Дело в том, что в механизме старения мы нашли одну…

– Я могу стать бессмертным?! Это же непостижимо! – радостно кричал в камеру журналист.

– Ну не совсем бессмертным. Вы станете нестом, не стареющим человеком. Не стареющий, не означает бессмертный. Вам надо кушать, надо беречься от холода и жара, дышать. В конце концов, можете получить травму, несовместимую с жизнью.

– А в каком биологическом возрасте после процедуры оказывается человек? То-есть, нест?

– Да, человек-нест. Это зависит в большей степени от желания. Мы научились управлять…

– Как?! Можно стать младенцем?

– Ну нет. Зачем Вам становиться младенцем?

– Теор-ретически это возможно? – спрашивал журналист, выкатывая изо рта, как грецкий орех, редкое слово.

– Эммм… ну… это интересная теоретическая задача, но мы ставили себе другую цель. Мы хотели…

– Так значит, если мне нравится возраст тридцать лет, то я могу в нем остаться? Правильно?

– Да. И если Вам перестанет нравиться Ваш возраст, то можно пройти процедуру еще раз и…

– Ого! Изменять тоже можно?!

– Можно.

– С ума сойти!

Сначала люди боялись новой услуги, да и стоила она, как квартира в центре. Присматривались к смельчакам. На рынке так бывает с любым новым товаром. Сотовые телефоны и компьютеры сначала тоже были у самых богатых и рисковых. Бедняки, как всегда, нашли себе утешение. Рассуждали, что жизнь и так неважная, не знаешь, что завтра кушать будешь, так зачем это мучение продлять?!

Законодательно запрещать процедуру не стали, мудро рассудив, что лучше налогами обложить и руки по плечи в бизнес засунуть, нормально зарабатывать, чем по черному рынку с полицией ловить и вытряхивать мелочь. Потихоньку цена процедуры снизилась, стала доступна почти всем, вроде похода к дантисту. Каждая уважающая себя клиника лицензией обзавелась, оказывала услугу омоложения.

Возраст люди выбирали себе самый разный. Политики обычно хотели выглядеть посолиднее. Переживали, что юной внешностью растеряют авторитет. Электорат разный бывает, лучше подстраховаться в традиционном стиле, а в случае чего – юниором всегда можно стать.

В блогах рассуждали, чем двадцать лет лучше тридцати. В комментах спорили. Поползли по сети вопросы: «Хочу бабушке на восьмидесятилетие подарить сертификат на омоложение. Она ничего в этом не понимает и плохо слышит. Подскажите, какой возраст выбрать поприличнее для старушки?»

Женщины делились на две категории. Одни выбирали себе возраст сорок лет, другие становились двадцатилетними. Сорокалетние потом, глядя на двадцатилетних, обзывали себя дурами и шли еще раз на процедуру.

Пошел ужасный слух, что от процедуры память стирается вместе с уменьшением лет. Если омолодился на десять лет, то всё, что было за эти годы, забудешь. Вроде как годы стираются не только снаружи, с тела, но и из памяти. Какие-то юмористы стали пугать, что у всех нестов через десять лет выпадут молоденькие, здоровенькие зубы и больше не вырастут.

У людей накопились вопросы. Тема созрела. На телепрограммы стали приглашать ученых, изучающих омоложение.

– Ряд специалистов утверждает, что эффект от процедуры временный. Вот например, что случится с зубами, когда они износятся? – спрашивал помолодевший телеведущий.

– Интересно, что это за специалисты?! Готов спорить, что это стоматологи слухи распускают, – с ослепительной улыбкой отвечал приглашенный молодой ученый. – Нет, можно не беспокоиться, у нестов все ткани регенерируют. И зубы тоже.

– А память от процедуры стирается?

– Да нет же! Нас уже замучили этим вопросом, – весело отвечал ученый. – Человек, как и раньше, забывает обычным естественным путем. Нет никакой опасности.

– Это очень хорошо. А как быть с ошибками, которые накапливаются в организме, с мутациями?

– В том то и дело, что метод основан на устранении ошибок. Мутации не накапливаются, а наоборот вычищаются, устраняются, исправляются. Причем весьма эффективно! Кстати, многие болезни, которые раньше считались неизлечимыми, не могут появиться у нестов. Они, к примеру, не болеют раком. Вообще. Никаким!

– Да что Вы говорите?! – демонстрируя дежурную заинтересованность, комментировал ведущий. – Это очень интересно.

– Да! Процесс регенерации оказался настолько мощным, что восстанавливаются утраченные органы! – восклицал ученый. – Ампутированная по плечевому суставу рука отрастает за пять лет! Можете представить?!

– Я, кажется, представил! Боже мой! Как же она выглядит, пока не отросла?! – брезгливо спрашивал ведущий.

– Да я не об этом! Восстанавливаются глазные яблоки! Внутренние органы! Мозг в конце концов! Полная регенерация организма! У нестов даже татуировки на коже не держатся, хотя казалось бы! Вы представляете какая сила оказалась в руках человечества?! – радостно кричал ученый, размахивая как крыльями.

– Над чем Вы сейчас работаете?

Ученый мрачнел.

– Эмм… Сейчас мы работаем над направленным изменением тела взрослой особи.

– … Знаете, я когда-то, до того как стать журналистом, учился на биофаке… Я правильно понимаю: Вы хотите залезть взрослому человеку в каждую клеточку и подправить там ДНК?! Везде единообразно?

– Не совсем. Мы изучаем законы развития структуры.

– Поясните, пожалуйста.

– Ну вот, давайте к примеру посмотрим на снежинку. На ее внешний вид. Что мы видим?! Все снежинки красивые. Общего в них только то, что они все шестиугольные. Почти все шестиугольные. Это из-за структуры молекулы воды, потому что структура молекулы определяет структуру кристалла. На этом сходство заканчивается. Есть снежинки крупные, есть мелкие. Есть ветвистые и пушистые, есть почти голенькие без веточек. Дальше. Снежинки растут в небе, сами по себе. А теперь представьте, что мы хотим вырастить снежинку сами и у нас есть чертеж снежинки, которую мы хотим. Хватит ли нам того знания, что все снежинки состоят из молекул воды? Нет, не хватит. Мы должны знать не только это, мы должны еще знать, как внешние условия влияют на рост структуры кристаллического льда, той самой снежинки. И это всего лишь вода, простая молекула.

– О, боже! Из простых молекул воды вырастает бесконечное количество различных снежинок. А у Вас ведь огромные молекулы ДНК вместо молекулы воды. Вы собираетесь управляемо выращивать не снежинку, а человека?! – изумленно говорил ведущий.

– Не только выращивать, а еще и у взрослого, у выросшего, менять структуру тела, – очень серьезно говорил ученый.

– Это же невозможно!

– Пока что Вы правы, – отвечал ученый, поджав губы и напряженно всматриваясь в стол перед собой. – Но омоложение тоже раньше считалось невозможным.

– Скажите, зачем нужно менять тело взрослому человеку?

– Ну… У любого человека структура тела в целом постоянна, если не вдаваться в детали. Человечество меняет тела своих представителей от поколения к поколению. Человек умирает, остаются дети. Тела детей чуть лучше приспособлены к жизни. Это эволюционный путь. А нест не стареет, не умирает, остается жить. Он не эволюционирует. Мы полагаем, что скоро все станут нестами. Тогда задача изменения тела станет очень актуальной. Нестам нужно меняться, нужно подстраиваться под изменения на планете. Нам нужен способ, вместо эволюции.

– Может не так уж и нужно нам меняться? Зачем? О каких изменениях Вы говорите? О климатических?

– Не только. Мутируют микроорганизмы, болезни. Если наш иммунитет не будет видоизменяться, не сможет подстраиваться под изменения микроорганизмов, то рано или поздно микробы пробьют наш иммунитет. Умрем все от какой-нибудь чумки.

– А Вы нест? – спрашивал вдруг ведущий.

– Конечно! Как и Вы, – отвечал ученый.

– Знаете, мне кажется, что скоро нам всем придется скрывать это наше качество.

– Почему?

– Предчувствие, если хотите, – грустно говорил ведущий.

Человечество продолжало жить. Количество нестов на планете росло. Если ты нест, то по-другому смотришь на будущее, ты уже не гость на планете. Тебе незачем бояться старости, тебе хочется сохранить ресурсы. И жизнь ты ценишь выше, в глупые авантюры не ввязываешься. Думаешь: «Что дальше?»

Так же, как обычный человек думает, что скушает сегодня вечером, так нест размышляет, что с ним будет через тысячу лет. И фантазии, что как-нибудь само обойдется, что без неста управятся, уже не помогают.

– Погодите! Я лично могу увидеть извержение Йеллоустоуна?! – спрашивает в соцсети нест.

– Именно! Вот где жуть. Мы лично обязательно доживем до какого-нибудь катаклизма и станем свидетелями конца жизни на планете, – отвечает ему другой.

– Обязательно?!

– Да, если под машину не попадешь, то обязательно доживешь до настоящего конца света.

– Но я не хочу! Я не хочу умирать. Тем более от какого-то дурацкого конца света!

– Конец немного предсказуем, есть отчего взгрустнуть. Скажи же?

– А что первей случится? Магнитное поле исчезнет, астероид врежется или Солнце потухнет?

– Сначала ресурсы кончатся.

– Ну я не знаю, как вы, ребята, а я так просто не сдамся! – говорит нест, глаза жгут монитор, ноздри хапают воздух. – Мне жить нравится!

Несты начали действовать. Делалось много для выяснения угроз жизни, для её продления. Экспериментировали с геномом, пытались менять тело. Тихая, незаметная со стороны работа.

Люди заметили другое. Бензин подорожал невероятно. Личные автомобили упали в цене на самое дно. Их просто отдавали даром: за шоколадку и самовывоз. Жить в городах становилось невыносимо. Работы нет, зарплаты снизились, цены выросли. Всё чаще люди переезжали на землю, становясь фермерами. Невозможно не заметить, что рынок перестаёт обильно товароточить. Товары из одноразового, хрупкого, с гарантией в год, бросового хлама превращаются в качественные дорогие многолетние надежные вещи. Как не заметить, когда отовсюду слышны разговоры, что мировая экономика должна стать плановой, эффективно распределяющей ресурсы. Обсуждался китайский опыт введения законов для уменьшение рождаемости. Это тоже был результат действий нестов. Они пытались законсервировать ресурсы планеты.

Уговаривать несты не пытались. Точнее, никто уговоров не слушал. Несты объединялись в группы, очень напоминающие коррумпированные структуры. Везде свои люди и границы не помеха: в правительствах, в науке, в промышленности, в армии, в финансах и в медиа. Захотели руководить по уму, по новому. Решили меритократию на планете создать. Но чтоб поставить толковых руководителей, надо куда-то деть бестолковых, хоть и тоже нестов. Несты-олигархи, элитарные несты, вскормлены молоком кронизма и непотизма, дружеских и родственных отношений. Для них не играет роли, кто что умеет, у кого талант. Элите знакомство с идеей «власти достойных» удовольствия не принесла. Скривило их, когда активно зашевелились социальные лифты, сгоняя прочь с руководящих кресел бездарей, чьих-то жирных сыночков. Это ясно – кому понравится расставаться со статусом?! Вовремя спохватились бесталанные ребята в креслах, хватило мозгов – новая идея нестов не успела в силу войти. Завозились тихо в кулуарах. Элита начала наступление на нестов, на их идею разумного управления планетой.

Тихая яростная давка за кулисами власти вывалилась на свет. Закачалось общественное мнение. Началась травля нестов со слухов и домыслов.

– Ой, соседка! Слыхала новость?! – кричала с балкона женщина. – В магазине в еду порошок будут сыпать, без вкуса. Съел разок и детей не будет!

– Да совсем они с ума посходили?! – возмущался весь двор. – Как это женщине и не рожать? Почему нас не спрашивают? Нельзя без ведома делать бесплодным!

Кто-то додумался, омолодил сумасшедших, умственных инвалидов и сидящих в тюрьме пожизненно маньяков. Историю выкатили в интернет. Люди завозмущались, что нельзя всем подряд давать молодость, не всем можно нестами становиться. Назревал вопрос, кто будет разрешать, по каким критериям.

В медийном поле обсуждали законы. Не годились законы для нестов. На телешоу, как всегда, орали друг на друга две группы интеллектуалов, получающих за свои крики зарплату. В этот раз орали на тему тюремного заключения.

– Да им же всё равно, эти ваши пять лет! Отсидят за счет налогоплательщиков и выйдут. Они же не стареют! Чему их ваши пять лет научат?

– Нет! Лишение свободы само по себе неприятно, это наказание! Для нестов тоже. Никому не хочется на нарах сидеть. Даже один день. Лучше же делать, что хочешь, а тут – четыре стены и свет в окошке!

– Вот они и делают, что хотят. Не боятся заключения, смеются в лицо Закону!

Раскачав население, подключили сами законы. Устроили реформы. Ввели денежный налог, если ты нест. Разрешили смертную казнь для нестов. Запретили рожать детей.

Встала церковь. Батюшки, святые отцы, наставники, муллы, все как один предавали нестов анафеме. Неугодна Господу вечная жизнь в теле. В рай нельзя попасть. Продались Сатане несты. Отреклись от души своей. И весь мир тянут в ад.

Чтобы зажечь костер, нужна спичка. Вот эту спичку и поднесла элита в культурный костер. Не рассчитала элита, что сама попадет под удар общества.

Возмутилась вся человеческая цивилизация. Она создавалась веками. Переплелись, срослись культурные понятия. Очень много струн задели несты. «Бунтуют не голодные, бунтуют сытые, которых три дня не покормили». Цивилизацию «не покормили» и она «взбунтовалась». Вспыхнула по планете настоящая травля. Без разбора, элита ты или не элита. Все несты попали в опалу. Желание жить подольше, оказалось невостребованным человеческой культурой. Некуда это желание вставить. Не вписывается. Куда ни поставь, всю культуру менять придется. А культура не любит, когда её хотят променять на другую. Ну сами подумайте, нормально это, когда все живут вечно молодыми?! И вы, и ваши враги, и алкаши какие-то, и богатые и бедные?

Осознали люди, что придется распрощаться с тем, что они с детства считали правильным, ради чего жили. Поняли, что старость – это только первый шаг: еще трудиться надо, если жить хочешь вечно. И выбрали малодушно привычную культуру борьбы со страхом вместо непонятной, непроверенной культуры вечной молодости и дальнейшей борьбы со смертью.

Закон запретил нестам занимать руководящие должности, отменил им пенсионный возраст. На нестов начали вешать всех собак, обвинять в всем. Кто виноват в перенаселении? Несты! Появилась поговорка: «Кошка бросила котят, – нест, зараза, виноват».

Запретили процедуру омоложения в клиниках, отобрали лицензии, изъяли оборудование. Нельзя заниматься никакими исследованиями в этом направлении.

– А нам что же теперь делать? – спрашивали желающие стать нестами.

– Нормальными людьми будьте, не занимайтесь ерундой, – отвечали служители Закона.

Несладко пришлось нестам, погнали их отовсюду. Под шумок ушлые ребята отжимали у нестов собственность. А что такого? Несты в правах поражены, люди второго сорта! Любой суд на стороне нормального человека. В банках замораживать счета взялись, кто-то промышленные предприятия присваивал. Стали несты изгоями. Ударить неста на улице можно было свободно. Надо только не промахнуться – заранее знать, кто нест. По лицу же не видно: просто молодой человек или нест-собака. Обычные молодые взяли за правило в сопровождении со старшими из дому выходить.

Несты к тому времени придумали, как можно один мозг связать с другим мозгом. Сначала делается инъекция нанороботов, потом надевается специальная шапочка, похожая на шапочку для купания, и можешь связываться. Получалось, будто два человека думают как один. Мысленные усилия объединялись, память становилась общей.

Первые же опыты показали, что объединение нескольких мозгов значительно, нелинейно повышает эффективность умственного труда. Доступными становятся задачи, которые раньше в принципе невозможно в голове удержать. Теорема Ферма?! Так вот же, очевидно доказательство! – с ней за пять минут, вооруженная лишь карандашами и бумажками, справилась группа из трех человек, объединенная в одну мысле-связку. Причем, не обязательно находиться рядом, в одной комнате.

Мысле-связка не обязывала всех включенных постоянно думать про одно и от же. Можно было отключиться от группового мысле-потока решения задачи, вынырнуть и просто наблюдать, как вьется мысль группы. Можно переключиться на любого из группы и смотреть его глазами, слышать его ушами, чувствовать, что чувствует он. Один сидит на склоне холма, другой на диване, третий в бассейне плавает. И все трое воспринимают мир всеми общими органами чувств, фокусируя внимание на интересном. Все трое могли разговаривать друг с другом как отдельные личности, точнее, не разговаривать, а формировать личную мысль и показывать её всем от своего имени. Беда только, что остальные в общей мысле-связке видели тебя насквозь, все твои личные мысли.

Несты поставили вторую задачу по борьбе со смертью: научиться жить без биосферы, обходиться без флоры и без фауны. Человек-«Бэфф», способный обходиться без воздуха, способный лично, без аппаратов, жить в космосе, должен сменить человека-«неста». Чтобы решить эту задачу несты начали объединяться в общую единую мысле-связку.

Не все несты поддержали эту задачу. Не все захотели становиться чудой-юдой и лететь в космос, жить без зеленой травки и милого щебета птичек на рассвете. Не все захотели объединяться в мысле-связку и пускать в свое сокровенное посторонних. Не все верили, что эта задача вообще под силу. Эти несты предпочли нелегальное положение на планете и статус изгоев в случае обнаружения. Кто-то надеялся, что человечество одумается, что скоро всё станет как было, что все на Тристе захотят стать нестами. Это большинство разошлось, растворилось в обществе.

Короткоживущий человек думает, что слаб. Так удобнее. Всегда легко утешить совесть: «Почему ничего не сделал? Потому, что слаб» Феномен личности и особенности физиологии сделали так, что иллюзии становятся выше реальности. Благодаря этому вырабатывается культура обмана, самообмана. Как только где-то на одной дорожке появляется две личности, появляется конфликт интересов, появляется нужда решать конфликт. Убить оппонента, убрать с дороги? Или это дорого и опасно? Договориться? А ведь договор всегда подразумевает обман чьего-то личного интереса. Или обмануть себя, убедить, что не очень-то и хотелось, или обмануть оппонента, впарить что-то. А чаще всего и то, и другое – расходятся две личности обе довольные, обе свой интерес удовлетворили, обманули и самообманулись. Явление личности вызывает примат иллюзии над реальностью. Большая часть нестов оставалась личностями в традиционной культуре, ища в ней места.

Меньшинство нестов объединилось в одну мысле-связку. На Тристе появился сверхразум, который назвали Тэхум. Нестам удалось решить вторую задачу, они стали бэффами и покинули планету.

И сейчас, через тысячу лет, бэфф Ильдар, представитель сверхразума Тэхум, летел на Тристу. Летел, чтобы повторить эксперименты, где у тристанцев когда-то давно дрожала скорость света. Летел для решения третьей задачи в борьбе со смертью. Летел навстречу цивилизации личностей.


5. – = +


Тысячу лет назад Тэхум ушел с Тристы. Нет, он не бросил тристанцев, желая забыть, как страшный сон. Он ушел, чтобы не злить. Оставаться ему не давали.

– Люди! – говорил Тэхум. – Давайте помогу. Вам же тяжело.

– Пошел вон! Без тебя разберемся, железяка чертова, – отвечали люди.

– Да как же я пойду, когда у вас проблемы?

– Вот только жалеть нас не надо! Это наше дело, не твое!

– Как вы не понимаете, что бэффами стали все, кто что-то умеет. Вы гоните всех специалистов. Кто ваших детей учить будет? Кто технологии будет поддерживать? У вас же заводы останавливаются. Промышленность разваливается. Сельское хозяйство деградирует.

– Обойдемся без подачек! Сами всю жизнь справлялись и сейчас справимся.

Тэхум старался помогать исподволь, незаметно. По ночам ремонтировал ветшающие заводы, подсаживал на поля улучшенные сельскохозяйственные культуры. Модифицировал скот, чтоб больше давали молока и мяса. Распылял лекарства над городами, борясь с эпидемиями. Но люди с ненавистью отвергали помощь. Ломали, резали, скашивали, сжигали, если замечали, что Тэхум постарался. Так лечат наркоманов: ты к нему со всей душой, а он всё равно убежит и уколется. Он сам знает, что ему лучше.

Пришлось Тэхуму отойти подальше. Только ботов на поверхности да на орбитах оставил. Для наблюдения – вдруг тристанцы передумают, позовут на помощь.

Тех первых ботов тристанцы изломали, которых нашли, про которых знали. Тогда Тэхум отправил на Тристу ботов нового поколения: маленьких и скрытных.

Сейчас, сидя на засеянном астероиде, находясь в начале пути, Ильдар фокусировал внимание на тристанских ботах. Посмотрел их глазами на планету. Выделил места, где предстояла работа. В Европе, Северной Америке, на японских островах, в Океании, в Китае, в Индии, в Антарктиде – там находились крупные установки тристанцев тысячу лет назад. Там проводились исследования и наблюдения. При тех действиях иногда, в некоторых случаях, сигналы приходили быстрее скорости света. В тех местах надо воссоздать условия экспериментов. И понять, ошибались ученые тристанцы или правда, дрожала скорость света. Любопытно, как с маленькими энергиями, доступными тристанцам, это вообще случалось, если случалось. В чем причина? Даже этот мизерный шанс, этот повтор древних экспериментов, надо использовать, если хочешь подружиться со скоростью света, если хочешь летать быстрее, если хочешь не зависеть от жизни одной звезды.

За тысячу лет на Тристе стало теплее, подросла влажность. Тристанцы давно уже перестали сжигать углеводороды. Печи остыли и рассыпались. Углекислый газ из двигателей не попадал в атмосферу. Но климат всё равно изменился. Он не зависел от деятельности тристанцев. Слишком большого мнения были древние о своем влиянии на планету. Почти не влияли. Смогли только загубить чуть флоры и фауны, да сжечь ресурсы. Люди никогда не сотрясали планету, не вызывали глобальные изменения. Менялась планета до людей, меняется и сейчас, когда деятельность тристанцев вернулась в средневековье.

Планета покрылась лесами. Расплодились звери, некогда жившие только в зоопарках. Немного изменился ландшафт. Материковые плиты теснят друг друга. Приподнялись горы, где-то немножко опустились равнины. Появились обширные клокочущие долины гейзеров. Курятся старые вулканы, извергают пепел новые. Вздрогнет планета и океан отзывается огромной волной. Бежит на берег, несет гибель живому. Лопнет вулкан и потечет лава, заливая поселения. Заходит ходуном равнина под ногами и шатаются домики, складываясь, как карточные.

Растаял лед на полюсах и берега местами ушли под воду. Появились новые реки, разлились старые. Больше болот. Промерзшие насквозь северные земли оттаяли и скрылись под мелкой водой, выдохнув в атмосферу парниковый метан, что хранился в вечной мерзлоте.

Древние экспериментальные установки в основном затопило, заболотило. В таких местах люди не селятся. Тут Ильдару можно развернуться дистанционно, ни одна живая душа не возмутится. Но кое-где на материках и в горах Японии, вблизи заветных руин, живут люди.

– Так это что же получается, – спросил Ильдар, – я один это всё буду делать?

– Точно, Ильдарчик, – ответила Вена. – Это всё для тебя одного.

– Везунчик! – крикнул Аст.

– Друзья! Давайте поприветствуем нашего генерального подрядчика по тристанскому ремонту. – предложил Мерк. – Ура!

– Мерк! Лучше готовь мазер, – ответил Ильдар. – Я с дефолтным солнцем не вывезу. На века ремонт растянется.

– Ха-ха, Ильдар! С мазером даже Аст справится. Ты вот попробуй энергией разжиться на окислении неорганики.

– Неорганики? – переспросил Ильдар и полистал инфу, оценивая убогую жизнь хемотрофов на Тристе. – О, нет! Я разворачиваюсь! Заберите меня отсюда! Высылайте спасательный модуль.

– Тише, тише, Ильдар, не капризничай, – сказал Мерк. – Давно готов мазер под тебя. Команды жду.

– Так что, это правда, всё мне?! – переспросил Ильдар. – Хохо! Начинаю!

Ильдар взялся за детальный план, что и где ему надо сделать на Тристе. В Канаде, Японии, Антарктиде, на глубине нескольких километров, огромные бочки с тяжелой водой и смешными стенами, усеянными выпученными стеклянными глазами-фотоумножителями – это детекторы нейтрино.

В Северной Америке детекторы гравитационных волн, по сути это десятикилометровые канавы крест-накрест с вакуумной начинкой. Эти в основном затопило, никого нет поблизости. Только бывший Хэнфорд облюбовало племя дикарей, климат теперь позволяет. С ними нужно договариваться.

Радиотелескопы в горах, огромные металлические тарелки, размером со стадион, завалены грунтом, покрыты тропическим лесом – это вообще мелочи, тут быстро исправить. Даже материал не нужно добывать дополнительно.

Ага, больше всего сложностей с комплексами ядерных реакций. Только Зэд-машина не обжита. А остальные: БАК, ИТЕР, РИК – эти придется расселять. Люди там городки даже понастроили. Растащили древний бетон. Рвы, валы, стены – настоящие крепости. Вокруг лачуги налеплены… Ну что ж, начали!

Подчиняясь воле Ильдара, зашевелились тристанские боты. Крупные спутники на орбитах начали делиться на части, разлетаться в стороны, переходить на новые орбиты, покрывая планету сеткой связи. На Луне раскрылись цветы для приема Луча.

В болотах зацвела черная ряска, множась подобно Вечному Хлебу, поглощая, высушивая, жадно собирая воду, чавкая торфом. Черное тесто шевелилось, тянулось на берег толстыми короткими змеиными отростками. Отростки обрывались, оставляя на берегу комки. Бесформенные комки превращались в рабочих ботов, похожих на муравьев, только размером с собаку. Исчезали болота, оставались на их месте котлованы с черными лилиями в середине.

В лесах появлялись круглые, очищенные до земли, голые поляны с распустившейся лилией в середине. Лилии поднимались из глубин океанов. Огромные, с корабль, черные как уголь, раскидывали по воде далеко в стороны плоские матовые листья, распускали веером лепестки. Цепко держались за дно толстыми жгутами. По жгутам, в толще воды, вверх и вниз ловко бегали рабочие боты.

До Тристы еще месяц лететь, задержка сигнала в полторы минуты, а восстановление древних установок началась. Всюду, где нет людей, идет работа. Боты добывают материал. Копаются в грунте, расщепляют камни, перемалывают остатки древних установок. Черные лилии не отражают свет вовсе. Не только Луч, а вообще вся энергия впитывается до капли. Много нужно.

Бегают боты по-муравьиному, восстанавливают экспериментальное оборудование древних тристанцев. Синтезируют на месте нужные детали. Компьютерные древние чипы, керамические нити, золотые хольраумы, стеклянные трубочки, медные жилы, бетонные перекрытия. Собирают узлы и агрегаты по древним, сохранившимся у Тэхума, чертежам. Носят, крепят, соединяют. Красят красочкой стрелки осциллографов. Всё должно быть в точности, как у древних.

Оберегая животный мир, Ильдар оградил опасные рабочие площадки. На суше заборами, под водой куполами. Места приема энергии, котлованы, движущиеся механизмы. Не нужно там гулять. С животными просто, они преграды не ломают. С людьми сложнее.

Смотрит Ильдар на людей со всех сторон, как на мониторе. Наблюдает. Разведчики повсюду. Рыскают муравьишками, шмыгают мухами мелкими, свысока орлами парят, еще выше, в космосе, летают спутники. Вот например прямо сейчас люди воюют. Недалеко от бывшей Женевы, где надо повторить эксперимент, чуть западнее, на краю Юрских гор.

С севера за горкой стоит лагерь. Навесы да шалаши. Ближе к воде палатки стоят, повозки крытые. Шатер командирский флажками огорожен, пустое место вокруг него, чтоб близко не подходили. Ходят между навесами дозорные, на кострах каша варится, маркитантки стирают в ручье. Пустовато. Бойцов в лагере нет, пошли крепость брать.

Вон она, неподалеку, крепость Коллонж. Большая, как целый город. Специально строили, чтоб войска накапливать для удара. В центре цитадель с высокой башней. Улицы широкие. В казармах места на двадцать тысяч человек хватит. Огромное войско тут поместиться может. Казематы полны припасов.

Крепость неказистая, будто варвары строили. Видно, что таскали строительный мусор, ломали древние постройки и тащили сюда, в кучу. Стена крепостная неровная, пестрая. Торчат из стены серые бетонные блоки, сколотые и треснутые. Щели красным кирпичом заделаны, а большие стыки темными валунами завалены. Снести бы ее, чтоб вид не портила.

Мрачная, огромная, на большое войско рассчитана крепость. Только нет сейчас войска внутри. Некому защищать. В гарнизоне всего триста человек. Удачно северяне момент для захвата выбрали.

Нападающие окружили кольцом, чтоб не прошмыгнул никто изнутри. В трех местах атакуют. Лучники стрелы мечут на стены, заставляют защитников прятаться. Если тучи стрел в воздух поднять, да метать разом, по команде, тут мало охотников высовываться, лучше прятаться от такого дождя. Спешат с холмов ратники, тащат лестницы. Защитники крепости на стенах сидят, ждут рукопашного боя. Изредка огрызаются арбалетными болтами. Не ждал Коллонж нападения с Севера, не удержать стен.


Конец ознакомительного фрагмента. Купить книгу
Нельзя оставаться людьми

Подняться наверх