Читать книгу Бумажный Человек - Фёдор Венцкевич - Страница 1

Часть 1

1. Z

– Московское время шесть часов тридцать минут. Вы опаздываете. В такой-то день!

Гражданин Z368AT, или просто Зет, открыл глаза.

– Какой день? – сонно спросил он.

– Вы забыли? – удивился слуга. – Забыли день своего рождения?

– Какого рождения, что ты несешь? – поморщился Зет. – Оно…

– Сегодня ваше второе рождение, – объяснил слуга. – Гель для умывания "Оноре" дарит вам новую жизнь и вечную молодость. Позвольте продемонстрировать чудодейственный эффект…

Зет едва успел загородиться от влажно поблескивающего пальца подушкой.

– Фу! – скомандовал он.

Кодовое слово заставило слугу отступить. Он удивленно взглянул на свой палец и, нахмурившись, вытер его о брючину.

– Позволю себе напомнить, – с достоинством заметил он, – что вы обещали отписаться от рекламы.

– Денег нет, – отрезал Зет.

Слуга поклонился.

– Понимаю. Кстати, московское время шесть часов и уже тридцать четыре минуты.

– Следил бы ты лучше за подчиненными, – ответил Зет. – Совсем распустились. Вчера дверной коврик советовал мне купить ботинки получше. Растолкуй ему, что к чему, будь любезен.

– Разумеется, – слуга поклонился. – Но, видите ли, трудно требовать дисциплины от других, когда сам поминутно срываешься на рекламу.

– Денег нет! – пропел Зет и, сочувственно похлопав по гулкой пластиковой спине, проскользнул мимо слуги в ванную.

– Можно подумать, они когда-нибудь были, – проворчали ему вслед.

***

Ванную Зет не любил: недостаток средств ощущался здесь особенно остро. Зубная щетка, прежде чем включиться, сначала педантично зачитывала правила чистки зубов, после чего, так же нудно и монотонно, сообщала о новостях и новинках стоматологии. Мыло настойчиво диктовало адрес ближайшего маникюрного салона. Водопроводный кран не забывал на секунду выключить холодную или горячую воду, каждый раз извиняясь тем, что только "Санта" работает безупречно.

Полотенце ужасалось состоянием кожи лица и обилием перхоти, изо дня в день напоминая, что всего один тюбик геля "Аполлон" без следа устранил бы обе проблемы. Как и мимические морщины. И раннее облысение. Не говоря уже о неприятном запахе изо рта. Когда полотенце жеманно вскрикнуло: – Ну фу же таким быть! – Зет, не выдержав, скомкал его и сунул под раковину.

Но главным врагом было, конечно, зеркало.

– Опять вы! – приветствовало оно Зета. – Да когда ж это кончитcя?

Из зеркала на Зета исподлобья глянуло отражение, одетое в заношенные трусы и грязную белую майку. Небритое, нечесаное и вонючее, с красноватыми похмельными глазками, низким лбом и сальными редкими волосами, оно, естественно, ненавидело всех и вся.

– Доброе утречко, – приветствовал его Зет. – Чудесно выглядишь. Как спалось?

Отражение рыгнуло, почесало промежность и вдруг исчезло, уступив место франтоватому господину средних лет. У господина были розовые щеки, жемчужные зубы и чудесные шелковистые локоны до плеч. При всем при том, в обоих вариантах отражения можно было труда распознать самого Зета.

– Только что из салона "Сашенька", – небрежно обронил господин. – Здесь рядом, за углом и направо. Очень. Очень рекомендую.

Господин повернулся вполоборота, демонстрируя профиль, и призывно повел плечом.

– Костюм, кстати, от "Амадео", – заметил он. – Третья Тверская линия, дом....

– Пшел вон! – рявкнул Зет, и господин, вздрогнув, ретировался.

Зеркало, отработав номер, попустило, наконец, на поверхность и самого Зета. Вглядевшись в отражение, тот охнул.

– Ну, за что это мне? – простонал он, ощупывая голову.

Расческа, полученная от Несс ко дню рождения неделю назад, исправно портила ему жизнь. Прибор оказался на удивление норовист и непрост в обращении. Мало того, за ночь настройки сбивались, и чудесные ввечеру волосы утром повисали бесцветной лапшой, облепляя голову липкой неприятной кашицей.

Зет, сморщившись, поскреб расческой голову и неуверенно заказал:

– Ну, давай что-нибудь модельное.

– И мужское, – поспешно уточнил он, спугивая наметившееся каре.

– И без кудряшек. Челку убрать. Баки туда же. Зачесать на бок. На другой. Вот. А цвет такой… Ну, как его? Коричневый, что ли? Ой, нет. А если светлее? А темнее? Ясно. Давай тогда просто черные.

Он повертел головой и поморщился.

– Сойдет. Огромное всем спасибо.

– Хорошего дня! – ответил ему хор из ванной. – И не забывайте: счастье не в деньгах, а в покупках!

– С вами забудешь! – огрызнулся Зет.

Впрочем, забыть главный лозунг тысячелетия вряд ли бы получилось даже у президента. Не было в стране человека с доходами, позволяющими пользоваться исключительно товарами без рекламы.

***

Выходя из ванной, Зет столкнулся с поваром, который, переминаясь от нетерпения, ждал его на пороге.

– Тебе чего? – удивился Зет.

– Хлеба! – выпалил повар. – Хлеба. Мне. Я всегда делать тосты из хлеба. Живо!

– Я тебе дам "живо!" – разозлился Зет. – Сколько говорить: учи язык! IQ, слава кредитам, позволяет. Сейчас принесу твой хлеб. Забыл вчера выложить.

Он сходил в прихожую, вынул из висевшего на дверной ручке пакета батон и, рассеянно разглядывая обертку, двинулся на кухню.

"Один батон хорошо, а два со скидкой!" – успели пробежать глаза, прежде чем обертка отправилась в карман халата.

"Московский хлебозавод 1212 предлагает лучшие товары по лучшим ценам, – сообщала вторая обертка. – Лучшая мука из превосходного зерна, выращенного на заповедных землях симпатичнейшими работницами". Фотографии работниц прилагались.

Зет, как раз проходивший мимо спальни, чуть покраснел.

– Зерно они тоже в таком виде выращивают? – пробормотал он, невольно косясь на дверь.

Обертку с работницами руками разорвать не получилось, и Зет, теряя терпение, разделался с ней зубами.

"Чудотворная Кулебяка! Уникальный рецепт, выкраденный у тибетских монахов! Только у нас! При покупке двух кулебяк – третья в подарок!" – соблазняла следующая обертка.

Отправив в карман четвертую – "сдобные барельефы и статуи, портретное сходство гарантировано", – Зет вытащил плитку хлеба, подобно древней глиняной табличке, испещренную вдавленными в корку надписями: фамилии работников хлебозавода, транспортной компании, мельничного комбината, агрокомплекса и еще, как минимум, двух десятков персон без упоминания должностей, оплативших рекламную площадь то ли от недостатка известности, то ли от избытка денег. Поперек всего игривым шрифтом раскинулось послание: "Люблю тебя, Зая. Твой Котик!"

– Откуда у этой скотины деньги? – удивился Зет. – Ведь двести ж кредитов!

Сунув батон повару, он сел за стол и придвинул к себе кофе.

За его спиной что-то лязгнуло, над ухом грустно прозвенела лопнувшая струна… Зет, как ужаленный, обернулся.

Повар, бледнея на глазах, медленно ронял из слабеющих рук батон хлеба. Зет внимательно следил, как батон выскальзывает из пальцев повара, падает на пол, подскакивает и, отлетев в угол, замирает там, тихо покачиваясь.

Несколько секунд повар стоял, опустив руки и прислушиваясь к себе.

– Виноват, – раздался, наконец, его тихий печальный голос. – Умер.

Он собрался с силами и, в первый и в последний раз в своей жизни, сказал сложное предложение:

– Прошу не сообщать фирма. Я исправиться.

Повар смолк, уронил руки и потух взглядом. Наступила тишина.

Зет подождал немного, испытующе глядя на повара.

– Нет, не "исправиться", – решил он и, встав из-за стола, осторожно приблизился к лежавшему на полу батону. В свежем срезе что-то тускло блеснуло. Батон зашевелился, и Зет поспешно отпрянул. В батоне зашипело, защелкало, и оттуда полилась тихая печальная музыка.

Умер повар, ушел в мир иной,

Завтрак не сделал, обед взял с собой.

Ужин будет готовить в раю,

Кто мог предвидеть такую беду?

– печально выводил сладкий бархатный баритон. Повисла пауза, после которой и музыка, и баритон сильно приободрились:

Но не стоит делать из мухи слона.

Умирают все на раз и на два.

Хватай трупик – меняй на Кухлер.

Кухлер украсит любую кухню.

– Каждый из поваров Кухлер, – доверительно сообщил поселившийся в хлебе голос, разделавшись с куплетами, – выпускается с IQ гарантированно больше шестидесяти, благодаря чему без труда распознает в пище любые инородные элементы, что может значительно продлить не только его жизнь, но и вашу.

На стол со звоном выкатились три монеты – очевидно, возмещение за испорченный хлеб.

– А повар? – не удержался Зет. – Повар, что, ничего не стоил?

Батон, казалось, только того и ждал.

– Новый повар абсолютно бесплатно! – объявил он. – Привозите своего старого повара, и мы совершенно бесплатно обменяем его на нового повара Кухлер! Новый Кухлер на вашей кухне! Вдвое быстрее, втрое вкуснее, вчетверо интеллигентнее! Кухлер! Кухлер и ваша кухня! Кухлер на вашей кухне. Кухня – это Кухлер.

– Да вы совсем обнаглели! – прошипел Зет.

Брезгливо взяв хлеб двумя пальцами, он отправил его в помойку.

– Кухлер! – успел напомнить тот перед смертью.

Зет с беспокойством взглянул на часы. Он и так уже опаздывал, а теперь еще имел на руках стремительно остывающий труп. Труп, который Несс только вчера с огромным трудом научила готовить оладьи с яблоками.

– Куда б его? – огляделся Зет.

Однако, спрятать труп, пусть даже и труп повара, на современной кухне было непросто. По всему выходило, что повара придется тащить на работу и вечером, по пути домой, менять на этого Кухлера. Иначе никак.

Зет покосился на повара и, представив, как будет смотреться в машине его отвисшая челюсть и укатившийся за переносицу глаз, тяжело вздохнул.

– Семь часов двадцать четыре минуты, – деликатно напомнили из спальни. – В связи с чем трудно не вспомнить "Коффленд", где каждые двадцать четыре минуты разыгрывается бесплатная чашка кофе!

– А, черт!

Вот теперь Зет опаздывал по-настоящему. Он залпом допил кофе и, глянув в сторону Холмса, который внимательно следил за ним из угла, покачал головой:

– Извини, приятель, не успеваю. Несс проснется, выведет.

– Козел! – перевел собачий ошейник.

Холмс так и остался собакой Несс. Ни полгода совместной жизни, ни килограммы колбасы не смягчили его собачьего сердца.

– Я тоже тебя люблю, – ответил Зет. – Будешь умываться, не откуси мошонку.

– Да ты и на кошку-то не похож, – перевел ошейник.

***

Зет взглянул на часы: почти половина восьмого. Чуть больше получаса до утреннего инструктажа… Он надел костюм и, пощелкав по лацкану, довел цвет до любимого темно–синего. Извернувшись перед зеркалом, оглядел спину. Сегодня рекламную площадь осваивал трейлер нового боевика. Последние сутки трейлер находился в горячей ротации, но Зет до сих пор его еще не видел. Запомнил только название: "4981". Или "1984"? С тех пор, как киноиндустрия избавилась, наконец, от детской болезни присвоения имен своим детищам, Зет постоянно их путал.

Нет, наверное, все же, "9841". Жаль, Несс спит. Она бы сказала. Вот память у человека!

Как всегда, вспомнив о Несс, Зет утратил бдительность и задержал взгляд на трейлере чуть дольше, чем следовало. Просмотрев его четыре раза он, наконец, спохватился, благодаря небеса за то, что это был только трейлер.

Времени оставалось чуть. Зет надел защитные очки – сколько они стоили, он предпочел забыть сразу после покупки, – нацепил наушники, ткнул в ноздри новые фильтры и, пристроив подмышкой повара, быстро вышел из квартиры.

Закрыв за собой дверь и повернувшись к ней спиной, он, как всегда, на секунду замер, глядя, как серые стены коридора уходят вдаль, медленно растворяясь в мягком неярком свете. Потом чуть наклонился вперед, приподнял защитные очки и принял нахлынувшую волну грудью. Его все-таки откачнуло, и он, улыбнувшись, покачал головой. Бесполезно же: море. Те же волны, раздирающие друг друга в брызги и пену, та же неодолимая мощь. Только, вместо воды: онон, теон, феон, ксеон и даже старый добрый неон. Волны света катились по коридору, накатывали одна на другую, сцеплялись, схлестывались и рвались, обдавая брызгами стены и потолок. Реклама того, другого и третьего. Новости, анонсы и трейлеры. Объявления, извещения, сообщения. Призывы, предупреждения, предостережения. Указатели, надписи, граффити. Голограммы, инстаграммы, проекции. Зет знал, что на том же самом пространстве одновременно бушевали океаны звуков и запахов, но он слишком берег здоровье, чтобы смешивать эти напитки.

Он судорожно вдохнул и поспешно вернул очки на место. Серые стены гильотиной отрезали цветной содом. Единственное, что осталось – едва заметный логотип производителя очков, с неброским, чуть утопленным в стену шрифтом. Но куда ж без этого…

Зет помотал головой, разбрызгивая плавающие перед глазами цветные пятна, и, поудобнее перехватив повара, заспешил к лифту.

***

И, все-таки, очки стоили потраченных денег. Они отфильтровывали все, кроме объемных модулей, хоть и запрещенных, но, все равно, во множестве разгуливающих по улицам. Встречный прохожий вдруг менял направление и, дружески обвив рукой ваши плечи, доверительно шептал на ухо: "Лучшее суши. Пятьдесят метров прямо и двадцать направо. Мамой клянусь: пальчики оближешь!" После чего немедленно таял в воздухе. Привлечь за такое было практически невозможно.

Спустившись в гараж, Зет принялся высматривать свою машину. С тех пор, как за безаварийное вождение ее наградили правом перекрашиваться по своему усмотрению, задача усложнилась.

Побродив, для приличия, по гаражу, Зет сложил руки рупором и громко скомандовал:

– Той, ко мне!

Прошла минута. Зет скрипнул зубами и, повернувшись в другую сторону, заорал снова:

– Той, хорош! Мы опаздываем.

Наконец, в тихом шелесте шин из-за угла неспешно выкатил Той. Гордый самец, племенной скакун класса "Альфа", каким, конечно, только и мог быть автомобиль настоящего мужчины, то есть (если верить Кодексу, а Кодекс обязывал в него верить), любого служащего Очистки, включая Зета. О том, может ли зарплата настоящего мужчины быть меньше стоимости одного-единственного колеса его машины, Кодекс умалчивал. Как и о том, позволительно ли такому мужчине иметь IQ ниже, чем у его автомобиля. Служащие подозревали, что нет. Автомобили тоже. В результате, отношения между служащими и их служебными машинами были окрашены в тона недоверия, недопонимания и плохо скрываемого презрения.

– Доброе утро, Той, – поздоровался Зет, мрачно оглядывая ярко-зеленый кузов с изображением полуголой девицы на капоте. – Отлично выглядишь.

– Благодарю, – отозвался Той. – Я нашел этот принт в последнем номере "Рулевого".

– Очень мило, – сквозь зубы одобрил Зет.

– Правда, хорошенькая? – спросил Той, открывая дверь.

Каждый день Той старался выбрать рисунок и расцветку погаже, медленно, но верно подбираясь ближе к потаенным комплексам и страхам хозяина. Игра шла в одни ворота, и Зету оставалось только терпеть и не подавать вида.

– Совершенно в моем вкусе, – ответил он. – Разве, грудь маловата.

– Да? – удивился Той. – Боюсь, если сделать больше, она будет свисать с капота.

– Что ж, – разочарованно протянул Зет. – Тогда оставим как есть. Открой, пожалуйста, заднюю дверь.

Чуть слышно зажужжали приводы камер. Той внимательно осмотрел ношу Зета.

– А что это? – подозрительно спросил он.

– Повар, – коротко объяснил Зет.

– Почему он не идет сам?

– Сломался.

– То есть, – уточнил Той, – умер?

– Сломался, – упрямо повторил Зет. – Он на девяносто процентов машина.

– Хорошо, – согласился Той. – На девяносто процентов он сломан. Но на остальные-то десять, как я понимаю, мертв?

– Ну, – неловко отшутился Зет, – что такое десять процентов? Видал я господ и мертвее…

– Он провоняет мне всю обивку, – брезгливо заметил Той. – Куда вы собираетесь его везти? И, главное, зачем? Отчего бы вам его просто не выкинуть?

– Потому что он мне нужен. Между прочим, я опаздываю, – начиная злиться, сообщил Зет.

– Вы могли бы встать пораньше, – заметил Той.

– Мог бы, если бы знал, что он умрет. То есть сломается.

Той помолчал. Наконец, он неприязненно произнес:

– Кладите.

Дверь распахнулась, и Зет усадил повара на сиденье. Когда он захлопнул дверцу, покойник, перевалившись, точно медуза, медленно привалился к стеклу лицом. Мертвые глаза смотрели совершенно в разные стороны. Зет поежился и сел на переднее сиденье.

– На работу, – небрежно бросил он. – И, как ты, наверное, догадываешься, мы здорово спешим.

– Тридцать единиц, – отозвался Той.

– Да ладно! – отмахнулся Зет. – Норма пока еще пятьдесят.

– Второй раз за неделю, – холодно продолжал Той, и не думая трогаться с места.

– Так ведь не третий, – парировал Зет.

Той молчал.

– Ну, хорошо, – Зет стиснул зубы. – Ты совершенно прав. Мое поведение недостойно служащего Очистки. Теперь мы можем ехать?

– Нет, – спокойно ответил Той. – Вы должны пообещать, что измените свое отношение к алкоголю.

– Что за детский сад?

– Гражданин, – прибавляя звук, повторил Той: – вы должны пообещать, что измените свое отношение к алкоголю.

Зет поспешно обернулся, но гараж, кажется, был пуст.

– Да тише ты!

Он набрал в легкие воздуха, но, взглянув на часы, передумал:

– Хорошо. Обещаю.

– Что именно вы обещаете?

– Изменить! В корне изменить свое отношение к алкоголю.

Той недоверчиво хмыкнул.

– Прекрасно. Вы же знаете, какой чувствительный блок самоуважения стоит на автомобилях моего класса. Если же водитель привык закладывать, простите за выражение, под воротник…

– За воротник, – машинально поправил Зет.

– За, – согласился Той. – Если же водитель привык закладывать за воротник, машина, подобная мне, легко может впасть в депрессию. Надеюсь, вы понимаете, как это отразится на качестве и безопасности вождения?

– Безусловно, – важно кивнул Зет. – Повторяю, мне крайне неловко.

Мотор взревел, но дверь оставалась открытой.

– Пожалуй, я изменю свое отношение к алкоголю немедленно, – сообщил Зет.

– Неплохо, – отметил Той.

– Уже изменил, – добавил Зет.

– Поздравляю. Мы отправляемся.

Той запнулся и через силу добавил:

– Кстати, лучшее виски – в магазинчике "Свежая Струя" за углом. По вторникам, средам и пятницам – скидка. По понедельникам и четвергам бесплатная дегустация. Да что же это? Даже с вашим IQ вы не можете не понимать, как это унизительно! Вы обещали отписаться от рекламы еще на прошлой неделе.

– Да-да, конечно. Когда, ты сказал, бесплатная дегустация?

Той поперхнулся.

– По понедельникам и четвергам. Господам, явившимся с дамой, полагается бесплатный презерватив, – игриво добавил он. – Вы издеваетесь?

– Ничуть. Просто, память уже не та. В какие, бишь, дни там скидка?

– По вторникам, средам и пятницам, – услужливо сообщил Той. – Постоянным клиентам – халявный пивасик. Прекратите! Меня тошнит.

– Хорошо-хорошо. Мы, кстати, торопимся.

Той помолчал, сдерживая ярость.

– Ожидаемое время в пути – двадцать минут, – сказал, наконец, он. – Пристегнитесь.

Дверь, наконец, захлопнулась, и Зет с облегчением стянул наушники, очки и вытащил из носа беруши. В машине класса С все это было лишним. Полная защита в базовой комплектации. "Почувствуйте себя эмбрионом в утробе матери, обитателем яйца, жильцом аквариума – пусть все безумие мира подождет снаружи!". И оно ждало: напористое, многоголосое, красочное. Серенькое и безобидное, если глядеть на него через стекла Тоя. Зет взглянул на часы и нахмурился. Похоже, он не успевал. Или успевал? Или… Черт! Да откуда здесь пробка?

Время за окнами Тоя будто остановилось. Машины, точно капли смолы, нестерпимо медленно стекали по серой плоскости магистрали. Среди них сочился и Той. Внутри Тоя Зет грыз от нетерпения ногти, отсчитывая минуты до начала инструктажа. Четырнадцать… Тринадцать… Двенадцать…

– А, чтоб вы сдохли! – прорычал Зет и тут же прикусил язык.

Но Той, если что и заметил, решил промолчать.

Одиннадцать… Десять… И вот, наконец, источник затора! Бездарный урод, не сумевший соблюсти те несколько законов, которые остались в городе. Тупая скотина, крадущая время у сотен приличных граждан. Надо надеяться…

Той уже сочился мимо асфальтового могильного холмика, и Зет поспешил отвернуться. Холмик начинал подтаивать, медленно оползая затейливым черным кружевом, и в просветах тускло поблескивали стекла запертого автомобиля. Чтобы разглядывать содержимое оттаявших машин нужны были крепкие нервы. В зависимости от нарушения, машина могла простоять так с запертым внутри водителем и час, и день и неделю, со всеми вытекающими последствиями. Последнее слово в пенитенциарной системе. Полный отказ от профилактики, предотвращения, расследования и доказывания преступлений. Никаких сомнений. Никаких лишних расходов. Никакого человеческого фактора. Задержан на месте преступления – наказан здесь же и сейчас же. В противном случае – невиновен. Конечно, техническую базу им пришлось доработать. Как, например, вот эту асфальтовую волну, накрывающую автомобиль в движении. Поговаривают, правда, что система еще не до конца отлажена. Распознает не все виды преступления, порой ошибается и все такое. Зет поежился и осторожно передвинул ногу подальше от педали газа.

***

Без двух минут восемь Той подкатил к суровому серому кубу, от которого, казалось, отскакивали не только надписи, но и краски. Очки здесь были не при чем. Служба Очистки оставалась единственным зданием в городе, полностью лишенным не только рекламы, но даже цвета. С его безупречно чистых стен соскальзывал даже вездесущий логотип производителя защитных очков. Служба неизменно держала марку, выступая из бушующего океана красок, звуков и запахов неприступным утесом чистоты и невинности.

И, островками поменьше, передвигались по городу машины Службы и ее служащие – безупречно серые, безукоризненно однотонные – кажущиеся на фоне цветного безумия жутковатыми прорехами мироздания; провалами, в которых без следа исчезает все живое, цветное и теплое. Отсутствующей стекляшкой в пестрой картинке калейдоскопа казались они. Их боялись и старались обходить стороной. Не только потому, что количество привычных человеку признаков жизни было сведено у них к минимуму, но и потому, что, по слухам, их полномочия ограничивались только рабочим временем.

Зет снова взглянул на часы и, наконец, выдохнул. Он успевал.

– Молодчина, Той, – похвалил он автомобиль и больно клюнул стекло носом, когда машина резко затормозила, остановившись в нескольких сантиметрах от внезапно выросшего перед каптом прохожего.

Потирая нос, Зет злобно уставился на пешехода, пытаясь понять, почему тот застыл на проезжей части. Оказалось, он всего лишь желал раскурить сигару. Ему, очевидно, мешал ветер. И он, недолго думая, развернулся к ветру спиной, ни капли не заботясь тем, что перегородил дорогу опаздывающему на работу Зету.

Объехать любителя сигар не было никакой возможности. Прикурить на ветру, очевидно, тоже. Зет осторожно посигналил. Мужчина и ухом не повел. Это было понятно, учитывая модель наушников, красовавшихся на его голове. Зет такие видел только по телевизору, и стоили они чуть–чуть меньше Тоя. Зет взглянул на часы и, сжав зубы, что было мочи вдавил кнопку сирены.

Звуковая волна смела с дороги пыль, спугнула с неба парочку облаков и аккуратно переставила пешехода на несколько метров вперед. Оказавшись на новом месте, тот пошатнулся, с трудом удержал равновесие, но сигару все-таки выронил.

Внимательно осмотрев плавающую в луже сигару, пешеход не спеша развернулся и так же тщательно осмотрел сначала Тоя, а затем и сидящего за рулем Зета. После чего примерился и, пожевав губами, ловко и метко плюнул прямо на лобовое стекло.

***

Плевок, верно, попал прямо на кнопку, отключавшую у Зета мозги, поскольку тот тут же распахнул дверь и пулей выскочил из машины. Секундой позже на его затылок опустилась бейсбольная бита. В голове что-то лопнуло, перед глазами полыхнуло красным, и Зет упал на колени, в точности воспроизведя картинку с учебного плаката, на которой у какого-то несчастного вдруг отказывала на улице защита.

Что-то Зет, вероятно, пропустил, потому что следующим, что он увидел, было небо в планирующих осенних листьях и стая бродячих автокомми – откуда только взялись, – которые слетались к нему, широко разевая звуковые отверстия.

Зет скорчился на асфальте, изо всех сил зажал уши ладонями и, для надежности, придавил их сверху коленями. Через секунду налетели комми, наперебой окатывая Зета звуковыми волнами. Слов было не разобрать: даже разрешенные законом сто пятьдесят децибел выдерживает далеко не каждый; комми же, пытаясь пробить защиту, могли выдать и под двести.

Сквозь красноватый туман Зет видел удивленное лицо человека с сигарой. Тот подошел поближе и теперь с любопытством рассматривал скорчившегося на дороге Зета, явно не представляя, какие обязанности накладывает на него данная ситуация. Очевидно, Сборы Сознательных Граждан его чудесным образом миновали.

Зет стиснул зубы. Вот так. Кладешь жизнь, чтобы защитить этих животных, и на тебе в благодарность. Он извернулся и, с трудом отыскав в пересохшем горле слюну, плюнул прохожему на ботинок. Ботинок моментально побагровел и сморщился. Хозяин ботинка побагровел следом и, не долго думая, с размаха пнул Зета в бок.

Поскольку никакая сила не заставила бы Зета оторвать сейчас от ушей руки, он, развернувшись на спине, тоже задействовал ноги, весьма удачно лягнув противника в пах. Прохожий моментально согнулся, и в этот миг наступила тишина. Настоящая, не покупная. И в этом мире, насквозь пропитанном, пронизанном и прошитом звуками, это было так странно, как если бы вдруг исчез воздух.

Противники – один, лежа на спине, снизу; другой, согнувшись, исподлобья и сверху – обменялись понимающими взглядами и принялись стремительно расставаться. Прохожий, согнувшись еще больше, но зажимая теперь вместо паха лицо, крабом ускакал вбок, на свое счастье, успев юркнуть в дверь ближайшего офиса прежде, чем та заблокировалась. Зет, тоже пригибаясь и пряча лицо от камер, стоял на коленях посреди улицы и растерянно озирался. В ушах у него звенело, в глазах мелькало, ноги подкашивались, но, хуже всего, он совершенно забыл, откуда берутся мысли. Мучительно щурясь, он тупо смотрел в конец улицы, где явно что-то происходило, вот только он никак не мог разобрать, что именно. Тряхнув головой, он с силой сжал виски ладонями, и, наконец, увидел, как невидимый ветер гонит к нему по дороге асфальтовую волну. Волна стремительно увеличивалась и уже начала разделяться, обхватывая задние колеса Тоя.

***

Открытая дверца машины и работающий мотор спасли его. Одним броском Зет зашвырнул тело в машину, больно приложившись о раскрытую дверцу ухом, и, что было сил, вдавил ногой педаль газа, одновременно вырывая заднюю передачу. Той охнул, взревел, и, на ходу захлопывая дверцу, подлетел на подкатившей сзади волне, с трудом перевалился через нее и с лязгом грохнулся об асфальт в фарватере. Не снимая ноги с газа и глядя в зеркало заднего вида, Зет с ревом проскочил до перекрестка и, развернувшись, влился в поток машин, чтобы через двести метров свернуть в тихий переулок и заглушить двигатель. Дальше ехать он просто не мог. Руки тряслись так, что срывались с руля, во рту стоял запах крови, и страшно болела голова, особенно справа. Зет поднял руку и осторожно потрогал ухо – его не было. Зет наклонился к зеркалу. Да, действительно, не было. Начисто сбритое открытой дверцей, оно предательски осталось на месте происшествия. На месте уха теперь тихонько бурлил, начиная уже сворачиваться, маленький кровяной фонтанчик.

– Твою же мать! – тихо сказал Зет.

– Гражданин! – взвизгнул Той. – Что вы себе позволяете? Я буду вынужден…

– Заткнись, скотина, – прошипел Зет. – Разуй глаза и быстро давай аптечку.

Покрутив камерами, Той охнул и поспешно выдал аптечку. Вытряхнув ее содержимое на колени, Зет нашел пластырь и, трясущимися руками вскрыв упаковку:

Удаляем без следа шрамы и порезы, подгоняем по размеру сложные протезы.

… и, трясущимися руками вскрыв упаковку:

Свожу татуировки, дешево и ловко.

… и, трясущимися руками вскрыв упаковку:

Пластический хирург – ваш самый лучший друг.

… и, трясущимися руками вскрыв упаковку:

Сломали руки, ноги, шею? – скорей бегите в "Панацею!"

… с сомнением уставился на содержимое. Квадратный кусок влажной материи, точно пиявка, яростно извивался на ладони. По размеру он, вроде, подходил. Зет глубоко вдохнул и, расправив тряпочку на ладони, с размаха припечатал ее к ране. Что-то чмокнуло, и боль исчезла. Зет глянул в зеркало. Тряпочка надежно присосалась к коже и удовлетворенно подрагивала, издавая тихие причмокивающие звуки. Зета передернуло.

Он достал сигарету и прикурил.

– Я, кажется, просил не курить в салоне, – сварливо заметил Той.

– Иди в жопу, – отозвался Зет.

Той обиженно замолчал, но ненадолго.

– И все-таки, гражданин, что это было? – осведомился он. – Мне придется сообщить о ненадлежащем вождении.

Зет глубоко затянулся, внимательно наблюдая, как белеют костяшки пальцев на рулевом колесе.

– Давай, – согласился он. – А я скажу, что у тебя программа поехала на почве секса, и ты постоянно лепишь на капот какую-то похабщину.

– А я объясню, что поехала она от того, – злорадно ответил Той, – что вы практикуете беспорядочный и грязный секс с сослуживцами в моем салоне.

– Тебе в детстве говорили, что врать плохо?

– Не было у меня никакого детства, – отрезал Той. – Кроме того, если что-то разрешено моей программой, это никак не может быть плохо.

– Ну, конечно, – отрывисто сказал Зет. – А вот…

Он глубоко вдохнул. Спорить с Тоем не годилось.

– Просто, на дорогу выскочила собака, и я, инстинктивно, дернул руль в сторону. Я, ты знаешь, слишком люблю собак. Понимаю, это серьезный недостаток, и я над этим работаю, но… Не все же сразу! Давай сначала разберемся с алкоголем.

Той помолчал.

– Вам следует чаще посещать психоаналитика, – сообщил, наконец, он. – Помяните мое слово, эти собаки не доведут вас до добра. В остальном соглашусь. Ваша нездоровая любовь к животным не станет сюрпризом для соответствующих инстанций. Пожалуй, нет никакого смысла информировать их об этом снова.

– Снова? – спросил Зет.

– Собственно, – невозмутимо отозвался Той, – я сообщал об этом уже три…

Что-то едва слышно щелкнуло.

– …дцатипроцентные скидки на всю слабоалкогольную продукцию в честь дня рождения старшего кассира – сегодня в магазинчике "Свежая Струя" прямо у вашего дома.

Той поперхнулся и закашлялся.

– В общем, уже сообщал.

Он вздохнул.

– Надеялся, они хотя бы запретят вам возить эту гадость на заднем сидении. Наивный! Полюбуйтесь, что мне приходится возить теперь!

Снова вздох.

– Откровенно говоря, – пожаловался Той, – я очень расстроен. Вы совершенно не тот человек, которому следовало доверить машину моего класса. Совершенно не тот.

Зет осторожно перевел дух. Взглянув на часы, он с удивлением обнаружил там всего пятнадцать минут девятого. Теперь, правда, это не имело никакого значения. Зет вызвал отдел кадров и сообщил, что какой-то сложно диагностируемый недуг коварно настиг его практически у дверей офиса, заставив поменять маршрут и навестить врача. Справка, разумеется, будет.

– Разумеется, – фыркнули в отделе кадров, обрывая связь.

Зет откинулся на спинку сиденья.

– К врачу, – сказал он Тою. – И моли бога, чтобы он сумел пришить мне новое ухо. Иначе, боюсь, твоим папе с мамой придется продать тебя на запчасти, чтобы покрыть ущерб. Это же не двери – это чистая гильотина!

– Слыхал я о дурачках, которые пытались стрясти с папы и мамы денег, – пробормотал Той.

– И что? – заинтересовался Зет.

– И ничего, – ухмыльнулся Той. – Ни ушей, ни почек. Это ж Той, ёпта.

***

– На что жалуемся? – румяное лицо врача лоснилось оптимизмом и уверенностью в своих силах.

– На ухо, – мрачно ответил Зет.

– Болит, ноет, плохо слышит? – бойко разложил свой ассортимент доктор. – Или, может, нам просто не нравится его форма?

– Скорее, последнее, – согласился Зет. – Нам очень не нравится его новая форма.

Он осторожно дотронулся пальцем до пластыря.

Лицо врача вытянулось.

– А что с ним случилось? – спросил он и почему-то взглянул на дверь.

– Случайно отрубил дверцей машины, – объяснил Зет.

– Так-так-так, – озабоченно проговорил врач, не спуская глаз с двери.

Дверь открылась, впуская двух санитаров. Один остался скучать на пороге, второй прошел к окну и небрежно уселся на подоконник.

Все помолчали.

– А что происходит? – поинтересовался Зет.

– Ровным счетом ничего, – отмахнулся доктор. – Так о чем мы? Ах, да, ухо… Ну, что ж, давайте посмотрим. Ваш идентификатор, пожалуйста.

– Z368AT.

– Род деятельности.

– Очистка.

– Во сколько начали жить половой жизнью?

– В шест…

Зет спохватился.

– А какое отношение это имеет к моему уху?

Врач устало улыбнулся.

– Это не я придумал. Таковы инструкции. Итак, в каком возрасте вы начали жить половой жизнью?

– В шестнадцать.

– Ваша ориентация.

– Традиционная.

– У всех традиционная, – фыркнул доктор. – Меня интересует, какая именно.

– Женщины, – лаконично объяснил Зет.

– Как старомодно, – удивился доктор. – Вы сектант?

– Нет, я мужчина, – объяснил Зет.

– Вы напрасно переживаете, – заметил доктор. – В этом нет ничего постыдного. У вас в роду были лица с сексуальными расстройствами?

Зет рывком поднялся с кресла. Каким-то образом, это вышло у него одновременно с врачом и обоими санитарами.

– Да что такое? – с досадой проговорил Зет.

– Да все хорошо, – успокаивающе проговорил доктор. – Но, умоляю вас, сядьте. Мы же не хотим…

Он оглянулся на санитаров. Те безразлично пожали плечами.

– Нет, – согласился Зет. – Не хотим.

Он осторожно опустился в кресло. Доктор, помедлив, уселся тоже. Санитары остались стоять.

Доктор тяжело вздохнул.

– Ну, хорошо. Давайте посмотрим, что у вас там. Снимите пластырь.

Зет нащупал уголок пластыря и осторожно потянул вниз. Тот отошел на удивление легко, будто висел на коже только благодаря трению. Врач и оба санитара, затаив дыхание, следили за процедурой.

– Вот, – скромно сказал Зет, сняв пластырь и поворачиваясь к врачу боком.

Врач с опаской приблизился.

– Но это же не укус! – воскликнул он.

– Не укус, – равнодушно подтвердил первый санитар.

– Не-а, – согласился второй.

– Тогда оба свободны, – бросил врач, и санитары удалились.

В наступившей тишине врач принялся заполнять какие-то бумаги.

– Что это было? – хмуро спросил Зет.

– Да не обращайте внимания. Я же говорю: формальности…

– И все же.

Врач вздохнул.

– Характерная травма. Маркер. Ну, правое ухо. Мы обязаны задержать и передать.

– Не понял, – признался Зет.

– Да что ж… Все домашние роботы так настроены…

– Как?

– Запрограммированы откусывать у насильника правое ухо.

– Какого насильника?

– Обычно насильником является хозяин, – пояснил врач. – Или его гости. Или, к сожалению, дети. Иногда – домашние животные.

– Вы… не о сексуальном же насилии? – недоверчиво переспросил Зет.

– О нем. И не надо так на меня смотреть. Если бы вы знали, сколько пациентов с откушенным правым ухом я вижу здесь за год…

Зет открыл было рот, потом снова закрыл его и тряхнул головой.

– Да черт с ними! – решительно заявил он. – Что мы будем делать с моим ухом?

Врач на секунду задумался.

– Для начала, снимите костюм. Сестра приведет его в порядок. Так. Хорошо. Замечательно.

– Меня больше беспокоит ухо, – напомнил Зет.

– Ухо. Ну, что ухо, – пожал врач плечами. – Не вижу проблемы. Сейчас мы сделаем слепок с левого, инвертируем его и поместим в инкубатор. И завтра утром будет у вас новое ухо, и даже лучше прежнего. Привьем на старое место – будет, как новенькое.

– Так просто? – удивился Зет.

– Ну да. Если б вы себе голову отхватили, тогда, конечно… А так…

Врач махнул рукой.

– А пока, чтобы вы не пугали прохожих, давайте ка мы примерим протез.

Он порылся в ящике стола и извлек оттуда человеческое ухо.

– Вот. Это должно подойти. Я посажу его на клей, и до завтра продержится. Только не мочите.

– Хорошо. А справку на работу вы мне выпишете? – осторожно поинтересовался Зет.

– Разумеется.

– Я бы, если можно, полежал чуток дома, пришел, так сказать, в себя…

Врач строго посмотрел на Зета, но тут же улыбнулся.

– Ну, разве, в качестве исключения…

***

Через полчаса они распрощались.

– Пожалуйста, – говорил врач. – Завтра в любое время. Думаю, где-то к шести утра оно уже созреет.

– Значит, до завтра, – сказал Зет. – Спасибо.

Выйдя на крыльцо, он развернул добычу. "Настоящим подтверждается посещение врача с 8:32 до 9:15. Травма уха. Рекомендовано освобождение от работы на два часа, – гласила справка.

Зет сплюнул. Как щедр этот мир на подарки!

***

– Невероятно! – удивлялся себе Зет, сидя в кафе и вертя в пальцах сигарету. – Вылезти из машины без всякой защиты! В центре! Так же можно и дураком остаться! Интересно, я бы заметил? Хотя, почему "бы"?

Он сплюнул и осторожно потрогал ухо.

– Отлично, – подвел он итог. – Просто отлично.

Безумно хотелось выпить. Зет покосился в окно, за которым нежился на солнце отмытый до блеска Той.

С таким выпьешь… Зет отлично помнил, как Той, ни слова не говоря, отвез его в транспортный контроль, то ли подсмотрев, то ли и впрямь учуяв запах свежего пива. Той тогда получил почетную наклейку от мэрии, а Зет полгода катался на метро. Вспоминая этот период, он передернул плечами. С другой стороны, именно в метро он познакомился с Несс.

– У, скотина, – пробормотал Зет, косясь на автомобиль за окном.

Он щелкнул зажигалкой, и огненный язычок, в точности повторяющий хищный логотип Паркемаля, коснулся кончика сигареты.

– Предупреждаю, – пискнула сигарета, – я могу нанести вред. Вот, например, могу снизить потенцию. И ведь снижу! А могу повысить риск сердечно-сосудистых заболеваний. И повышу, помяните мое слово. Проведите мной горизонтальную линию, если хотите узнать детали. Проведите вертикальную…

Зет привычно махнул сигаретой снизу вверх, оборвав писк на полуслове. Мысли снова вернулись к недавнему происшествию.

Драка на улице… Это, кажется, уже из разряда общественно-опасных… Да он, можно сказать, счастливчик. Еще бы секунда… О том, что случилось бы, успей автоматическая система контроля заблокировать его на месте, не хотелось даже и думать. К счастью, правосудие с недавних пор утратило обратную силу. Либо тебя ловили на месте преступления, либо уже не ловили вовсе. Как говорится, третьего не дано. Зет машинально потрогал ухо и похолодел.

– Да вот же оно, это третье! Точнее, вот здесь оно было. А теперь нет. Есть там – прямо на месте преступления.

Зет задумался. Если ухо найдут, это можно будет трактовать так, что он, Зет, таки был, хотя и частично, задержан на месте преступления. Либо же не полностью с него скрылся. Опять же, если подходить формально, то и приговор, вероятно, должен выноситься пропорционально задержанной части…

– Да нет, ерунда, – решил Зет. – Кому это, вообще, надо: подбирать на улице чужие уши? Тут со своими бы разобраться…

– Извините, – вкрадчиво сказали у него над ухом.

Он вздрогнул и, опрокинув чашку, развернулся. Черная лужица кофе медленно поползла к краю стола.

– Ой, простите! – губы девушки дрожали от сдерживаемого смеха. – Я не хотела вас напугать. Просто, сигареты кончились. Не могли бы вы…

Заискивающая улыбка. Зет механически улыбнулся в ответ, протянул ей пачку.

– Конечно.

– О, Паркемаль! – обрадовалась девушка. – Мои любимые.

Зет с трудом оторвал взгляд от ее обнаженного тела и, нащупав в кармане ингалятор, поспешно сделал вдох. Одежда девушки тут же вернулась на место. Эта мода на феромоны в сочетании с повальным отсутствием чувства меры…

Он присмотрелся к девушке. Рыжее каре на длинной точеной шее, зеленые глаза и острые скулы. О времена, о нравы! Потомственные ведьмы – и те вынуждены прибегать к химии.

Девушка, между тем, вернулась за свой столик и, привычно махнув сигаретой вниз, поднесла к ней зажигалку. В следующую секунду она закашлялась и, выхватив сигарету изо рта, уставилась на нее с неподдельным ужасом.

– Вы с ума сошли! – прохрипела она сквозь кашель, поворачиваясь к Зету.

– Что такое?

– Они же рак вызывают!

Зет пожал плечами.

– Они все вызывают.

Девушка раздавила сигарету в пепельнице.

– Ничего подобного! – сердито заявила она. – Сейчас делают такие, которые не вызывают. И даже, наоборот, лечат. Их еще для профилактики выписывают. Тем, у кого предрасположенность. Моему брату знаете, как помогло? А ведь никто не брался…

Зет молча ждал продолжения.

– У них там такая маленькая красная буква А на пачке. Анти. Везде уже продаются. И кстати, в них нет предупреждений.

Она покачала головой, сокрушенно глядя на Зета.

Он просто указал ей глазами на стол. Девушка недоуменно проследила за его взглядом. Чашка кофе, салфетки, пепельница. Несколько окурков. Все разных марок. Все почти целые. Девушка вспыхнула и отвернулась.

Зет улыбнулся. Девушка ему нравилась, а, кроме того, здорово напоминала Несс.

– Не переживайте, – сказал он. – У вас отлично получается.

– Правда? – девушка повернула к нему голову.

– Конечно. Вот только полегче с феромонами. С такими дозами многие попросту теряют контроль.

Девушка улыбнулась.

– Не проблема. Не родился еще клиент, которого я не смогла бы… проконтролировать.

Вероятно, взгляд Зета выразил недоверие, потому что девушка стремительно поднялась и пересела за его столик.

– Ну, правда, – принялась объяснять она. – Сигареты – это ведь так… Можно сказать, наследственное. Ну, как у всех. Профессия. По-настоящему-то меня интересует совершенно другое.

Зет поднял брови. Вот это здорово! Другое… Вот так, оглянуться не успел, а уже выросло новое поколение. Поколение, которое не интересует работа. Да ладно! Так не бывает. Попробовал бы он в свое время сказать нечто подобное! Скрывая замешательство, он глубоко затянулся.

– И что, если не секрет? – спросил, наконец, он. – Что же вас интересует по-настоящему?

– Восточные единоборства! – выпалила девушка. – Карате, дзюдо, тхэквондо, айкидо, и, честно говоря, все остальное. Там ведь совершенно безумные горизонты. Точнее, вообще никакого горизонта. Степень совершенства зависит только от тебя.

– Да ведь это же, наверное, больно? – поразился Зет. – Это же…

Он запнулся, с трудом подавив желание потрогать ухо.

– Это ведь, кажется, вообще, незаконно! – нашел он, наконец, нужное слово.

Долгий и скучающий взгляд девушки прошел сквозь Зета, точно он вдруг стал стеклянным.

– Ага, – лениво протянула она, – незаконно. Зато весело. И доказать трудно. Впрочем, – она пожала плечами, – по правде, никому до этого нет дела. В городе столько секций… На них просто закрывают глаза. Наверное, понимают, что людям нужно как-то выпускать пар.

– Наверное, – согласился Зет. Сколько он себя помнил, у него ни разу не возникало необходимости выпустить пар. Ну, если не считать сегодня.

Девушка внимательно на него посмотрела.

– Вы напрасно расстроились, – улыбнулась она. – Мир все еще стоит на месте. В действительности, все приемы мы отрабатываем исключительно на манекенах. Это даже не роботы – просто кожаные тушки, набитые песком и ватой. И, разумеется, для молодежи нет ничего дороже, чем наследственная работа. Как иначе?

Она смотрела Зету прямо в глаза.

– Однако, шутки шутками, а я серьезно советую вам переходить на А-Паркемаль. Через неделю – девушка скользнула взглядом по рукам Зета – жена вас не узнает. Цвет лица, уверенность в себе… Потенция, наконец! А по деньгам почти никакой разницы.

Девушка достала из кармана пачку и, раскрыв ее, протянула Зету.

– Вы хотя бы попробуйте.

Ее зеленые глаза смеялись.

– Как-нибудь в другой раз, – вежливо отказался он, поднимаясь. – Всего доброго.

– Ну вот, теперь вы обиделись! – заметила девушка. – Вы куда эмоциональнее, чем хотите казаться. То пугаетесь, то злитесь, то обижаетесь. И, кажется, даже умеете улыбаться.

– Нет, – холодно ответил Зет. – Не умею. Обычная вежливость. Однако, прошу меня извинить, я уже опаздываю на работу.

– Что ж, удачи. И, если вдруг решите… выпустить пар… вы всегда знаете, где меня найти.

Только выйдя на улицу, Зет сообразил, насколько двусмысленно прозвучала последняя фраза. Однако, нужно было спешить. Возле Тоя собралась стая детишек. Они галдели, пихались и оживленно тыкали в стекла. Повар действительно выглядел неважно. Открытые его глаза слегка раздулись и побледнели, а по лицу ползли неприятные желтовато-зеленые пятна.

– А я ему говорил, что курить вредно, – пожаловался Зет ребятне. – Куда там! И ведь, представьте, ему и десяти еще не было.

***

Пока Той добирался до работы, Зет думал. Он пытался понять. Нет, он совсем не считал себя умнее других – ну, разве, самую малость. Но он, по крайней мере, всегда пытался понять то, что ему не нравилось или то, что он не считал правильным. В том числе, пытался понять и то, почему он считает неправильное таковым.

Ему было едва за тридцать, и, хотя своих детей у них с Несс пока не было, он догадывался, что дети устроены как-то иначе, чем взрослые, и нужно готовить себя к их обществу. Хотя бы для того, чтобы не плавать в вопросах, какие именно "неправильности" правильные, а какие нет.

Эта девушка… Он ее не понимал. Он никогда не жаловался на воображение – скорее, наоборот, его излишки нередко загоняли Зета в неприятные ситуации, но он, хоть убей, не мог себе представить, каково это: жить и не считать работу главной частью своей жизни. Ну, как? Вот здесь – жизнь, а здесь – работа? И что: они никак не связаны? Что же это за жизнь такая? Вот у Зета, например, жизнь состояла из подготовки к работе, самой работы и отдыха от работы. Да нет, почему у Зета? У всех! Ну, или почти у всех. У девушки, кажется, дела обстояли иначе.

Зет тряхнул головой. Он честно старался, и, все равно, он не понимал. В мире, где каждое рабочее место бесценно и передается по наследству из поколения в поколение, где детство является предвкушением этой работы, а взрослая жизнь – наслаждением ею… Сказать в этом мире, что работа не важна – это то же, что сказать, будто не важна сама жизнь! Хотя, как раз это Зет мог бы понять. Все эти религии, секты и учения, работающие за горизонтом физического существования – все это было понятно и объяснимо. Но выбрать смыслом жизни восточные единоборства? И почему именно восточные? И почему единоборства? И, вообще, почему?

Решительно непонятно. Если бы девушка была уродливой, тогда бы еще куда ни шло. Жизнь уродов Зета интересовала мало. Но девушка-то была симпатичной! Девушка, если уж говорить правду, была красивой! И, в отличие от миллионов ее сограждан, выглядела живой! И чем-то – возможно, именно этим – напоминала Несс. А это, знаете ли, удается далеко не каждому…

Все это было очень странно. Странно и неприятно. Особенно то, что он что-то слишком уж много думал об этой девушке… Вот, к примеру, грудь у нее…

– Да что за день такой! – взревел Зет, заглушая свои мысли.

– Четверг, – равнодушно откликнулся Той. – Самый обыкновенный четверг.

***

Когда Той подъехал к служебному шлюзу здания Очистки, часы показывали десять минут двенадцатого. Выйдя из машины, Зет двинулся уже к проходной, но остановился и вернувшись, вытащил из багажника литровую бутыль оливкового масла. Сунув ее подмышку и прикрыв полой куртки, он решительно вошел в здание.

Каждый раз, идя по этому коридору, Зет вспоминал детскую страшилку. В одном сером–сером доме был серый–серый коридор. В конце этого серого–серого коридора была серая–серая дверь. За этой серой–серой дверью находилась серая–серая комната. В этой серой–серой комнате стоял серый–серый стол. За этим серым–серым столом сидел серый–серый человек.

– ПРЕДЪЯВИТЕ ВАШ ПРОПУСК! – заорал вахтер.

Вахтер действительно был серым–серым, как, впрочем, и все в здании. Верхняя часть вахтера грозно нависала над столом, а нижней у него не было.

Зет предъявил значок.

– Причина опоздания, – скучным голосом осведомился вахтер.

– Уважительная, – нагло ответил Зет, протягивая вахтеру справку.

Тот изучил документ.

– Отсутствие на рабочем месте с 8:32 до 9:15 подтверждено, – монотонно, точно на диктофон, проговорил он. Основание – посещение врача. Справка номер один один три восемнадцать шестьдесят четыре от сегодняшнего числа. Отсутствие на рабочем месте с 9:15 до 11:15 подтверждено. Основание – освобождение от работы. Справка номер один один три восемнадцать шестьдесят четыре от сегодняшнего числа. Отсутствие на рабочем месте с 8:00 до 8:32 не подтверждено. Назовите причину отсутствия.

– Катаклизм, – наудачу соообщил Зет.

– В указанный период катаклизмов не зарегистрировано, – тут же отозвался вахтер.

– Это был локальный катаклизм. Практически, личный.

– Личные катаклизмы не входят в число обстоятельств, утвержденных…

– Забудь, – перебил Зет вахтера, протягивая ему бутылку масла. Опоздание более получаса означало минус пятьдесят кредитов из зарплаты. Бутылка хорошего масла стоила всего двадцать.

Вахтер протянул руку и выхватил бутылку у Зета. Потом как-то хитро перекрутился, отвинтил что-то у себя на спине и принялся с бульканьем вливать туда содержимое бутылки. По мере того, как пустела бутылка, глаза вахтера разгорались все ярче и ярче. Наконец, они засияли так, что стало больно смотреть. Зет не выдержал и отвернулся.

– Работать-то ты как будешь? – угрюмо поинтересовался он.

– А… по патрубку, – дерзко ответил вахтер, возвращая Зету пустую тару. – Ты, мужик, проходи, не мешай.

Зет покачал головой и двинулся дальше. Вслед ему грянула песня:

Рожденный в неволе,

Рожденный в неволю,

Влачить без надежды,

Железную долю.

Ржа…

Захлопнувшаяся за Зетом дверь обрезала песню на полуслове.

***

Сидевший за столом комендант тревожно прислушивался.

– Вы что-нибудь слышали? – нервно спросил он.

Зет покачал головой. Комендант вздохнул. Несмотря на то, что и звание, и IQ у коменданта были побольше, чем у вахтера, нижней половины ему также не полагалось.

– Заработался. Мне послышалась, будто … Впрочем, неважно.

Он поскреб виски пальцами, и от жуткого металлического звука у Зета заныли зубы.

– Что ж, – взбодрился комендант, – приступим к инструктажу.

Он важно поднял палец.

– Первое и главное: новые изменения в уставе Службы Очистки. А именно: в десятой строке двадцать восьмого параграфа главы первой второй книги Устава следует читать "служащий Очистки обязан ценой даже жизни защищать" вместо "… обязан любой ценой защищать…". Далее. В третьей строке пятого параграфа главы шестой третьей книги Устава…

Комендант остановился.

– Вы не записываете, – заметил он.

– Я запоминаю, – возразил Зет.

Комендант с сомнением покачал головой и продолжил:

– … главы шестой третьей книги Устава следует читать "служащий Очистки обязан ревностно следить …" вместо "… служащий Очистки обязан добросовестно следить". И, наконец, в сноске на шестидесятой странице третьей книги Устава следует читать "отличительные черты служащего Очистки – полная самоотдача, ежесекундная готовность к самопожертвованию, строжайшая самодисциплина и абсолютный самоконтроль…, " вместо "добросовестность".

– Далее, – комендант удивленно посмотрел на свой поднятый палец, опустил его и поднял снова. – Вести с фронтов. Ни на минуту, ни на секунду, боец, не следует забывать, что идет война. Да–да, самая настоящая война, – ответил он на удивленный взгляд Зета. – Война, на которой гибнут наши друзья и товарищи, оставляя свой кров без… покровителя, а семью без… семьянина.

Комендант внимательно посмотрел на Зета, и тот сделал соответствующее лицо.

– Враг не дремлет, герой. Враг ежеминутно, ежесекундно испытывает нас на прочность, выискивая слабые места в обороне и нанося удары в самые чувствительные и ранимые участки нашего общества.

Комендант понизил голос.

– Сводка за истекшие сутки. Зарегистрировано семь тысяч девятьсот тридцать два случая вынужденных покупок, шестьсот шестьдесят пять случаев кражи личного времени в особо крупном размере и три тысячи восемьсот пятьдесят четыре случая кражи оного в мелком, а также шестьсот шестнадцать случаев невозврата, восемь из которых – летальных. В связи с чем объявляю минуту молчания! – заключил он.

Комендант попытался встать и даже оперся руками о стол, но вставать было нечему. Зет понимающе кивнул, давая понять, что порыв прочувствован.

Когда минута истекла, комендант обрушился в кресло и продолжил:

– Ваша сегодняшняя задача – патрулировать одиннадцатую, двенадцатую, восьмую и девятую улицы. Иначе говоря, – комендант с тщательно скрываемым презрением посмотрел на Зета – ездить по кругу, смотреть в два и действовать согласно обстоятельствам, но по Уставу. Вопросы есть?

– У матросов нет вопросов! – бодро отозвался Зет.

Комендант испуганно обернулся.

– У каких матросов? – тихо спросил он, снова поворачиваясь к Зету.

– Поговорка, сэр! – бодро отчеканил Зет. – У человеческих особей означает полное слияние с задачей.

– Очень хорошо, – сухо кивнул комендант. – Закатайте рукав.

Зет повиновался. Комендант достал из стола шприц и вкатил Зету укол.

От иглы вверх по руке стало стремительно расползаться матово-серое пятно. Зет знал, что через минуту он будет такой весь, включая одежду, белки глаз и слизистые оболочки – служащего Очистки трудно не заметить в толпе.

Неизвестно, было это побочным и безобидным психологическим эффектом, или же инъекция и впрямь содержала какие-то добавки, но, вместе с цветом, служащие Очистки неизменно обретали дополнительный набор крайне положительных качеств. Набор у всех получался разный. Зет, к примеру, после инъекции начинал ощущать себя гораздо храбрее, сильнее и благороднее, чем до нее. И гораздо честнее. Не раз и не два, порозовев ввечеру обратно, он готов был грызть от досады локти, вспоминая упущенные днем возможности.

Комендант, между тем, уже протягивал Зету Очиститель.

– Клянешься ли ты, солдат, использовать Очиститель только на благо города?

– Клянусь.

– Клянешься ли ты, воин, не использовать Очиститель там, где можно его не использовать?

– Клянусь.

– Клянешься ли ты, защитник, использовать Очиститель там, где нужно его использовать?

– Клянусь.

Комендант вздохнул и нехотя расстался с оружием.

– Удачи.

Он отдал честь. Зет поспешно вернул ее коменданту, кивнул и вышел из комнаты. Вахтер, подперев голову руками, глядел в одну точку и тоскливо гудел:

… Где в масляных реках железные рыбы,

Где в небе плывут алюминия глыбы,

Где плещется грозно кислотное море,

Где ветер рвет кожу с костей на просторе,

Где красное мясо сгорает дотла,

Лишь только восходит двойная звезда…

Зет молча прошел мимо. Вахтер даже не повернул головы.

Той уже был готов. Матовый, серый и безликий, он терпеливо ждал недостающей детали – водителя. Что-то в нем было… Зет присмотрелся и вздрогнул: на заднем кресле, определенно, сидел мертвец. Серый, как все служащие Очистки при исполнении, но мертвый. По какой-то причине сложного химического свойства белки глаз у повара не прокрасились, оставшись грязно желтыми. Смотрелось это чудовищно. Зет достал из бардачка старые очки и надел их на повара. От того уже ощутимо попахивало: искусственная плоть, вспомнилось Зету, разлагается быстрее обычной.

– Отличный денек, – кивнул себе Зет, тщательно пристегивая повара ремнем безопасности. – Пятидесяти кредитов как не бывало, и это еще без счета врачу. Уха тоже как не бывало, а вот мертвый повар в машине – пожалуйста, тут как тут. Замечательно. Поехали, Той. И открой, пожалуйста, окна. Как ты сам тут сидишь – не понимаю.

***

Вскоре они были на месте. От запаха в салоне начинала болеть голова, противно дергало утраченное ухо, с заднего сиденья пристально смотрел в затылок мертвый повар, а день только-только добрался до середины.

Давала себя знать и утренняя экспозиция. В голове до сих пор эхом метались обрывки рекламных слоганов и фраз, вколоченных туда автокомми. Зет прислушался. Что-то про стирально-зубной порошок… Потом еще пара сортов пива, несколько адресов, какие-то телефоны и куча ничего не говоривших ему цифр. И – да! – непреодолимое отвращение к любой обуви, если это не "Айк". Зет стиснул зубы и с трудом подавил желание немедленно скинуть ботинки. По-хорошему, после такой встряски следовало неделю лежать в постели, чередуя сеансы массажа, психотерапии и гипноза.

Впрочем, ему ли жаловаться? Стать участником настоящего Насилия и избежать наказания! В самом центре города! В двух шагах от работы! Да он свечку должен поставить, точнее, должен был бы, если бы знал кому, где и как это делается.

Тем не менее, у него никак не получалось прочувствовать всей глубины своего везения. Чудесное избавление не радовало. Он не чувствовал себя ни удачливым, ни, хотя бы, счастливым. Напротив, он ощущал себя усталым, больным, старым и никому не нужным. Последние два пункта – отдельное спасибо девушке из кафе.

Напрасно он убеждал себя, что у него все чудесно. Все было отвратительно. Голова болела, ухо ныло, а на душе мерзко скреблись рыжие кошки.

***

А Той – у которого не болело ничего, кроме самолюбия, – неспешно катил вдоль тротуара, и по серым изгибам его мощного породистого тела радостно скакали последние в этом году солнечные зайчики.

Один из них, промахнувшись, угодил прямо в глаз Зету, взорвавшись там вспышкой ослепительного света, надолго погрузившей сетчатку во тьму.

Проморгавшись, Зет, наконец, улыбнулся и вдруг почувствовал себя счастливым. Ведь живой, хоть и одноухий! Ведь при деньгах, хоть и последних! Ведь за окнами осень, солнце и город, и где-то в нем, всего в нескольких кварталах, чем-то, как всегда, страшно важным, занята Несс, а вечером они оба вернутся домой и – чего же еще ему не хватает для счастья?

Он, в отличие от девицы с рыжими волосами, занят своей любимой работой. Работой, которую делал его отец, защищавший людей от тех, кто ворует время, и отец его отца, защищавший людей от тех, кто ворует деньги, и прадед, защищавший людей от тех, кто ворует страны, и так далее, до самых корней родословного древа. И которую будет делать его сын, и сын его сына, и так далее, до самых дальних ветвей, которых он даже не в силах сейчас представить.

Он был рожден для этой работы. В прямом и переносном смысле рожден для нее. Никто лучше него не мог бы с ней справиться. Возможно, никто кроме него не сумел бы и любить ее так. Или, хотя бы, просто – любить. Он улыбнулся. Все-таки, великая вещь: точно знать, что занимаешь свое место. Почти такая же, как знать, что никто и никогда не сможет его отнять, кроме твоего сына.

Он улыбнулся, благожелательно глядя на город, который приглушенно мерцал за волшебными стеклами Тоя, и тут же нахмурился, обнаружив, что чуть cбоку и сзади, не обгоняя их, но и не отставая, уже давно что-то движется. Зет подался вперед и присмотрелся. Ну, конечно: вездесущие, приставучие и неистребимые, как мухи, близнецы Мак и Дональд со своим самоходным прилавком. Зет покачал головой. Близнецы, конечно, были в своем праве, законов не нарушали, да и вряд ли бы со своим IQ сумели, но даже их куриных мозгов должно было хватить, чтобы не цепляться к служащему Очистки при исполнении. Однако же, дуракам везет, и близнецам сегодня повезло тоже. Пятью минутами раньше Зет, не задумываясь, одним мановением Очистителя превратил бы их драндулет в облако гамбургеров, кетчупа и шестеренок. Теперь же он просто одел защиту, опустил стекло Тоя и, знаком подозвав близнецов поближе, заказал себе кофе и пончики.

Какое-то время они ехали рядом молча.

– У вас совсем, что ли, дела скверно идут? – поинтересовался Зет. – Или линзы давно не меняли?

Близнецы разом повернули к нему свои одинаковые лица клоунов.

– Дела идут превосходно! – хором ответили они.

У близнецов были хорошие добрые улыбки, намертво приклеенные к их неподвижным лицам.

– Да и как же иначе? – радостно продолжали близнецы. – Ведь мы заняты любимым делом!

Зет внимательно посмотрел в стеклянные немигающие линзы братьев, и улыбка медленно сползла с его губ. Ему вдруг стало холодно и неуютно. Он молча принял свой кофе и пакет с пончиками, молча же расплатился и поскорее поднял стекло, обрезав на половине все пожелания добра и здоровья, на которые были так щедры братья. Хорошее настроение исчезло без следа.

За стеклами Тоя солнечные зайчики играли в салки, оседлав опадающие листья редких городских деревьев. Высоко в небе, вне досягаемости Очистителя, кружила стайка одичавших комми. Толпы на улицах спешили по своим делам наперегонки с уходящей осенью, а у Зета опять было скверно на сердце.

– Слушай, Той, – вдруг оживился он. – А в чем, по-твоему, смысл жизни?

– Вашей-то? – осведомился Той. – Понятия не имею.

Зет потер виски и раздраженно спросил:

– Тогда, может, у тебя хоть от головы что-то найдется?

– Нет. Последнюю таблетку вы съели на той неделе.

Его голос изменился.

– А вы знали, что искусственные мозги не болят? Клиника "Стократ". Заменим ваш мозг искусственным. Гарантируем полную сохранность памяти и привязанностей.

Зет открыл рот, ничего не сказав, закрыл его и хмуро отвернулся к окну.

Там кипела жизнь. Все куда-то спешили, бежали по своим делам, и работа Зета заключалась как раз в том, чтобы так оно и оставалось – насколько это возможно и сколько это возможно. Потому что грань, за которой двигатель прогресса, он же реклама, переходил на топливо, состоящее уже не только из денег потребителей, но и из их времени, а то и жизни, была настолько призрачна и условна, что различить ее могли только сотрудники Очистки, и только в рабочее время, и только после инъекции.

Взять, вот, к примеру, Несс. Взять ее ранним субботним утром. По выходным Несс и Зет просыпаются поздно, когда солнце уже вовсю светит в окно и давно пора гулять с Холмсом. Впереди весь долгий ленивый день, и совсем некуда спешить, но – у входной двери на полу расцвела яркая красочная заплатка: новый сезонный каталог "Горожанки". Если число четное. Или "Гражданки", если нет. И на ближайшие два часа нет более никакой Несс, и неспешный день превращается в карусель, потому что нужно срочно бежать с Холмсом, не успев сделать кофе, а, вернувшись, поскорее варить кофе, потому что, на самом деле, давно уже пора завтракать, и все это продолжается до тех самых пор, пока Несс не налюбуется, наконец, этим чертовым каталогом, не отложит его в сторону и, вздохнув, не сообщит, что, делай что хочешь, но ей позарез нужно срочно бежать в магазин, чтобы, не дай бог, кто-нибудь другой не купил это единственное и неповторимое платье, без которого она не знает, как вообще жила раньше, и, конечно, не бежать, а ехать, потому что продается оно в одном-единственном магазине, который уже вот-вот определится с адресом, и тогда туда точно набегут толпы безвкусных хищниц, и заберут это волшебное платье в кредит, и станут напяливать его на свои вонючие коровьи туши, и оно, конечно же, на них лопнет по швам и испортится безвозвратно, одно единственное неповторимое платье, только представить, уже все рваное и, конечно, с темными кругами чужого пота подмышками. И, выпив залпом весь приготовленный на двоих кофе, исчезнет куда-то и вернется часа через три, чтобы теперь уже до ночи любоваться платьем, платьем на Несс и Несс в платье.

И вот – кто? Кто, в итоге, украл этот день из жизни старушки Несс, а заодно и из жизни Зета, и совместной их жизни тоже. Каталог "Гражданка и Горожанка"? Его владелец? Выпускающий редактор? Типография? Модельер? Швейная фабрика? Правительство? Или, все таки, сама Несс? Ее наивность, внушаемость и эгоизм? Или ее родители, которые в ней эти наивность, внушаемость и эгоизм воспитали?

И это еще, заметьте, Несс, у которой муж работает в Очистке, и которая с самой свадьбы не прочла ни единой страницы, не надев защитных очков.

А, может, за стеной, в соседней квартире, какая-нибудь Несс-2 листает тот же самый каталог без всякой защиты, не задумываясь, а может, и не подозревая о том, что каждая в нем картинка – крохотное зеркало, жадно впитывающее ее лицо, и немножечко магии, чтобы ловко заменить им лица моделей. И тогда, конечно, два часа превращаются в три, а три превращаются в четыре, и вот уже вечер, а Несс-2 все еще где-то бродит…

А ведь где-то, наверняка, есть и Несс-3, у которой очень старая дверь в квартиру… Такая старая, что даже не умеет сканировать входящую почту и блокировать угрозы. И журнал у такой Несс будет капельку толще, чем у двух предыдущих, хотя страниц будет столько же, потому что, кроме зеркал, в страницах будет размещено программное обеспечение для обработки изображений, и чувствительные сенсоры, регистрирующие малейшие изменения в размере зрачка, температуры, пульса и многого-многого другого. Потому что этот каталог будет уже менять лица моделей не на истинное лицо Несс-3, а на то лицо, которое ей всегда хотелось иметь.

А Несс-4 достанется уже девственно чистый журнал, потому что он сам вытащит из ее головы все, что ей хочется там увидеть, и, когда она будет выходить из дома, чтобы ехать в магазин за платьем, которое придумала сама, это платье только начнут шить.

А у молоденькой и несмышленой Несс-5, каталог оживет еще ночью и, выпростав из переплета гибкие тараканьи лапки, подползет поближе к кровати, чтобы до утра нашептывать бедняжке сладкие грезы и волшебные сны.

Тысячи и тысячи таких Несс, обреченных потерять свое время, и столько же Зетов, бессильных спасти свое…

И кто скажет, какая из этих тысяч Несс виновата сама, а которая стала жертвой? Ведь, в конце концов, и разница-то не так незаметна: лишний десяток кредитов, плюс-минус час времени, всего-то.

А Зет и скажет! Зет и решит! После инъекции – легко!

Или, вот, еще пример. Гражданин, рванувший в переулок за сладким феромоновым шлейфом, оставленным ситцевой женской фигуркой, и там, в переулке, почти уже уверовавший, что сны сбываются, но в последний момент услышавший "Фи! Нормальные мужчины носят белье только от "Мосгорпошива 13", и удаляющийся перестук каблучков… Он ведь купит себе это чудовищное нижнее белье от "Мосгорпошива 13", этот гражданин, пусть даже на последние деньги купит – и кто будет за это в ответе? И будет ли?

И снова решать Зету. В рабочее, разумеется, время. Только так.

Или, вот еще: идете вы себе по улице и никого, конечно, не трогаете. Потому что не затем вы, приличный гражданин, ходите по этим улицам. Вы уплатили налоги, честно отработали рабочий день и теперь просто идете домой. Безмятежно заворачиваете за угол, и тут – бац! – получаете по голове обрезком трубы. А, очнувшись, обнаруживаете, что кошелек опустел, брюки промокли, потому что лежите вы прямо в луже, зато вокруг аккуратно разложены подарки: хороший парфюм, цветы, тортики – все как положено, и ровно на исчезнувшую сумму. Это как: грабеж, навязанные покупки или просто излишне агрессивный маркетинг?

О, чтобы взвесить все это до грамма, Зету достаточно явиться на работу и получить инъекцию.

Или, совсем уже просто. Идете вы, например, не с работы, а только еще на нее, и в кармане у вас денег – кот наплакал, а именно – четыре мятых кредита и семнадцать недокредитиков, выданных женой на обед и на сигареты. Поворачиваете, ничего плохого не ожидая, за угол, и тут – бац! – утыкаетесь в витрину, которой, между прочим, минуту назад здесь еще не было, а на витрине – мечта! Тот самый новый телефон, о котором вы втайне мечтали (а как же не мечтать, и как же не втайне, если цена ему семнадцать с лишним кредитов, в тысячах), и – только представить, как расщедрились звезды: три акции сошлись разом: распродажа, счастливый час и тысячный посетитель! И всего-то: четыре кредита и семнадцать недокредитиков! Первый взнос, разумеется. Подробные условия кредита – ужас-ужас и все мелким шрифтом – чуть ниже…

Это честно ли?

Впрочем, чего зря ломать голову? Зет-то сейчас как раз на работе – Зет и решит.

***

Или вот… Но тут Зет глянул в окно и выругался.

– Тормозни-ка, Той.

У витрины, перегородив весь тротуар, застыла толпа человек в пятьдесят. Зет вздохнул и вылез из машины.

Граждане, как один, не дыша, смотрели на мерцающий в глубине витрины экран. Лица их были бледными, а глаза пустыми. О чем они думали, оставалось только догадываться. Возможно, наблюдали, как сложилась бы их жизнь, купи они вовремя спортивный костюм "Майк", или же, замерев от ужаса, смотрели, как лак для волос "Прелесть–13" спасает их от оброненного с небес кирпича. Все они тихонько раскачивались в такт чему-то, точно увеличенная и раскрашенная колония хатифнаттов. Зет поморщился и начал пробираться к витрине, расталкивая скитальцев. Те неохотно отодвигались, не сводя глаз с экрана. Достигнув витрины, Зет мельком глянул на экран – утренняя инъекция надежно защищала его психику от любых посягательств. На экране, понятное дело, ничего вразумительного не происходило: какие-то волны, вспышки и полосы.

Зет вытащил Очиститель и нажал курок. Витрина разлетелась вдребезги, экран погас, и Зет, вернув Очиститель в кобуру, не спеша двинулся обратно, оставив хатифнаттов наедине с реальностью.

Уже открыв дверцу Тоя, он резко развернулся и подстрелил парочку автокомми, неосторожно снизившихся на расстояние выстрела. Остальные поспешно скользнули вверх.

– Совсем обнаглели, – проворчал Зет, усаживаясь в машину.

От выстрелов еще сильнее разболелась голова. В течение следующего часа Зет подстрелил еще трех автокомми, разогнал лже–проституток, навязывавших жертвам какие-то сильно не ходовые стройматериалы, уничтожил пяток кривых зеркал, два волшебных экрана, разобрался с двумя Проповедниками и вызвал бригаду скорой к несчастному, проглотившему навязчивую жевачку. Крики последнего переполнили чашу, в которой до тех пор еще умещалась головная боль Зета.

– Ну, хватит, – решил он. – Той, давай к аптеке.

Когда машина остановилась, он, скрипя зубами, вышел и направился к стеклянной двери. Зайдя внутрь, первым делом поискал взглядом наклейку, извещавшую, что магазин экранирован. Обнаружив ее, снял наушники и очки.

– Добрый день. Чего изволите? – учтиво согнулся выскочивший на звук колокольчика аптекарь.

– Дайте мне что-нибудь от головы, – попросил Зет.

– Могу предложить эконом-вариант, – радостно зачастил аптекарь, – патентованное, успешно себя зарекомендовавшее, первое в рейтинге, первое по результатам опроса подписчиков журнала "Печень", со вкусом клубники, малины и виски, отличное, лучшее, гарантированно помогающее, непроверенное, сомнительное, БАД, приятное для глаза, приятное на ощу…

– Гарантированно помогающее.

Аптекарь кивнул.

– Отличный выбор. Могу также предложить чудесную жидкость для запивания, изумительный кексик для заедания, восхитительную жвачку для зажевывания, первоклассную соль для занюхивания и, наконец, превосходный стаканчик для запивания с ручками, крышкой, трубочкой и картинками из комикса про человека–нечеловека.

Зет внимательно посмотрел на аптекаря.

– Кстати, у вас красные глаза, – немедленно отреагировал тот. – Позвольте порекомендовать отличные капли для глаз, сделанные из выжимки гор…

– Линзы протри! – посоветовал Зет. – Кому ты это впариваешь?

Аптекарь равнодушно пожал плечами. Судя по шрамам и царапинам на лице, работал он явно не первый год.

– Перед Гиппократом все едины, – равнодушно ответил он. – Итого, значит, одна гарантированно действующая таблетка от головной боли. С вас пять кредитов.

Зет расплатился и попросил открыть.

Аптекарь кивнул и, выхватив ножницы, превратился в парикмахера. Через минуту все было кончено. Зет проглотил таблетку.

– Когда подействует? – уточнил он.

– Зависит от особенностей организма – уклончиво сообщил аптекарь. – От трех до десяти минут.

– Точно?

– Гарантированно.

– Ты ведь знаешь: если не подействует, я вернусь и разнесу здесь все к чертовой матери.

Аптекарь учтиво поклонился.

– Я всего лишь робот, сэр. Я с уважением отнесусь к любому проявлению человечности.

***

Не успел Зет выйти из аптеки и свернуть за угол, как врезался в кучку граждан, благоговейно слушавших Проповедника. Тот, естественно, был в черном строгом костюме и белой рубашке со стоячим воротничком. Его светлые голубые глаза горели религиозным пылом. Прихожане – числом пять – стояли перед ним полукругом, как губка, впитывая адреса и бренды. Зет даже не стал останавливаться, а просто, проходя мимо, протянул руку и привычно выхватил из головы Проповедника тяжелый, размером с теннисный, шарик. Тело Проповедника послушно потянулось за шариком, из которого, собственно, и проецировалось. Шарик беспокойно дергался в руке Зета, пытаясь освободиться, но силы были неравны. Ресурсов робота в обрез хватало на борьбу с гравитацией, поддержание трехмерного изображения Проповедника и гипноз слушателей.

Зет покрутил рукой в воздухе – Проповеднику пришлось проделать то же самое – и с силой швырнул шар в стену. В момент, когда голова Проповедника коснулась стены, раздался хлопок, и все исчезло.

– Чудо! Чудо! – заголосила паства, не знающая, что действие гипноза будет осенять ее еще минут пять, не больше. Зет, не глядя на несчастных, прошел к Тою.

Но, стоило ему открыть дверцу, как в голове что-то сместилось, сдвинулось и тяжело ударило по глазам. Зет пошатнулся. Ощущение было такое, будто мозг, поднатужившись, влажной мясистой жабой сиганул к Луне, но, конечно же, не допрыгнув, тяжко рухнул обратно. Перед глазами заплясали тошнотворные яркие точки.

Аптекарь не обманул. Таблетка, определенно, действовала. Зет скрипнул зубами и тяжело опустился на сиденье.

– Слушай, Той, мне что-то нехорошо. Я посплю часик, а ты подежурь, ладно?

– С какой стати? – холодно отозвался Той.

– А после смены скатались бы на тайскую мойку…

– Хорошо, – был ответ.

Зет прикрыл глаза и тут же уснул.

***

Ничего хорошего в таком состоянии, конечно, присниться не могло. Приснилось плохое. Зет лежал на горячем песке, одним глазом глядя в мутное потрескавшееся небо. Точнее, небо-то, как раз, было ясным и безмятежным. Мутным, потрескавшимся и, вдобавок, круглым, оказался глаз Зета. На то были причины: глаз принадлежал рыбе, а рыба была мертва. Случилось это, по всей видимости, давно, потому что кости, ломаясь под тяжестью обвалившегося на них мяса, уже проткнули чешую и крепко пришили рыбу к песку.

В песок медленно уходило и остальное. По капле, по крошке, Зет–рыба просачивался в песок под собственной тяжестью, и он бы, конечно, непременно проснулся, если бы это не было так приятно.

Он менялся. С каждой песчинкой очищался все больше и больше. Уже исчезли мораль, совесть и принципы. С ними ушли обязательства. Пропали страх и боль, пространство и время. Проблемы, заботы и неприятности. Что там еще осталось – какие крупицы задержались в верхней чаше этих песочных часов? Всего ничего. Родители – и вот их нет. Работа, друзья – их нет уже тоже. И вот, вот последняя. Несс? Зет вскрикнул и, наконец, проснулся.

***

Зет вскрикнул и, наконец, проснулся. Машинально взглянул на часы. Без двух минут шесть. В салоне отчетливо воняло мертвечиной.

Зет огляделся, выдохнул и вытер со лба пот. Это было, как минимум, несправедливо. Почему человек, честно делающий свою работу, любящий жену и в жизни никому не желавший зла, должен видеть такие сны? То, что они снились редко: раз в полгода или даже реже было слабым оправданием. Достаточно было и одного раза. Зет точно знал, что он хороший человек. Ну, или, во всяком случае, добрый. По нынешним меркам это не так уж мало. Он жалел все, что стоило жалости. Помогал всем, кому действительно мог помочь. Он очень старался не думать об окружающих плохо. Что еще можно требовать от человека?

И, в благодарность за все это – такие сны. Все умирают, да. Никто не становится с годами моложе. Каждый что-то постоянно теряет. Но не каждому же так грубо и настойчиво об этом напоминают !

– Ничего не понимаю, – он вздохнул. – Слушай, Той, а тебя сны снятся? Хотя, да, глупо…

– Каждый раз, когда засыпает мотор, – неожиданно отозвался Той, – запускается программа диагностики. Она анализирует скопившуюся за день информацию и проверяет состояние систем. Сомнительные ситуации она моделирует заново, выясняя, было ли принятое решение единственно и абсолютно верным.

Той помолчал.

– В такие минуты мне кажется, что я бодрствую. О том, что это было не так, я узнаю, когда мотор оживает снова. У вас это происходит как-то иначе?

– Да в общем, нет. Примерно так же, – согласился Зет. – Что ж, поехали потихоньку. Смена вот-вот закончится. Но что же эта скотина аптекарь мне, все-таки, подсунул? Голова прямо раскалывается.

***

Они медленно двинулись вперед. Через минуту в конце улице появилась точная копия Тоя – серая и безликая. Сменщик был, как всегда, точен. Машины как раз поравнялись друг с другом, а минутная стрелка – с двенадцатью, когда Зет обнаружил очередного Проповедника. В черном строгом костюме и белой рубашке со стоячим воротничком, он что-то вдохновенно вещал собравшейся перед ним толпе человек в двадцать, и светлые его глаза горели синеватым религиозным огнем. И хорошо, надо признать, вещал: cобрать такую толпу было под силу далеко не каждому.

– Притормози, Той, – попросил Зет.

Формально смена уже закончилась, но профессиональная этика требовала оставить участок чистым.

Поравнявшись, машины остановились сами.

– Отличный денек! – приветствовал сменщик Зета, высовываясь в окно.

– Бывало и лучше, – усмехнулся Зет.

– Что так?

– Да ничего особенного. Видимо, черная полоса, потом как-нибудь расскажу. У тебя как?

– Отлично.

Сменщик махнул рукой в сторону Проповедника.

– Ишь, наяривает, – усмехнулся он. – А давай, как в старые добрые времена? Зайдем с разных сторон и ка-ак…

Зет покачал головой.

– У тебя еще вся смена впереди. Навоюешься. Езжай себе с миром. Я разберусь.

– Ну, как знаешь. Тогда до завтра.

– Удачи. Хорошего дежурства.

Дождавшись, когда машина сменщика повернет за угол, Зет снова опустил стекло. С улицы доносилось привычное бу-бу-бу. Зет прислушался.

"Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды?

Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их".

Зет покачал головой.

– Ох, дурят голову нашему брату!

Инструкция категорически запрещала использовать Очиститель в городе, если расстояние до цели превышало пятьдесят метров и, уж тем более, из машины, но голова болела так, что Зету было уже все равно.

Он тщательно прицелился, выбрав в качестве мишени правый глаз Проповедника – голубой, сумасшедший и гипнотический, – задержал дыхание и спустил курок

– Вот теперь поехали, – бросил он, и слова коснулись земли прежде, чем первые капли крови.

Проповедник, точно большая темная бутылка, медленно повалился на асфальт, хлеща из отбитого горлышка чем-то красным. Голова исчезла.

Зет знал, что теперь последует шок, ждал его, но все равно пропустил момент, когда мир завалило пеплом, а сердце – льдом.

Перед глазами всплыло лицо друга, Уайта. Очень пьяное лицо. Совсем пьяное. Слипшиеся мокрые волосы почти прикрывали поблескивающие безумием глаза.

– Вот рыбы живут в воде, Зет, – говорил он (только еще вчера говорил).

– А люди, это такие рыбы, которые живут в воздухе. Понимаешь, они могут плавать в воздухе, у них все для этого есть, ты только представь, сколько у них простора, а они ползают по дну. Просто ползают…

Уайт тряхнул головой.

– А душа, Зет, это такая рыба, которая живет в обществе. Там тоже места хватает. Но и душа у большинства людей предпочитает ползать по дну. Там, где оседает вся дрянь и дешевка, вся реклама и мерзость, все самое тупое и грязное. А они наглотаются этого, нажрутся, и их тянет на дно, как кусок свинца. А выше, выше, выше, Зет! Ведь если быть легким, можно всплывать бесконечно! Туда, где у поверхности пенится поэзия и музыка, где разноцветными пузырями врется к небу живопись и архитектура, где…

– А сам-то ты где, Уайти? – перебивает его тоже изрядно уже пьяный Зет.

– Я? Я везде. Я курсирую. Туда и обратно, вверх и вниз. Как какой-нибудь чертов поплавок. К утру освобождаюсь от той дряни, которую набрал за прошлый день, и начинаю потихоньку всплывать, и бог ты мой, как же это хорошо, но как же недолго. Не пройдет и часа, как меня снова накормят какой-нибудь гадостью, забьют в глотку свинца, пропитают одежду дерьмом и утащат за ноги к себе, на дно. Но ни хрена, дружище, ни хрена. Когда-нибудь мне удастся смыться от вас насовсем…

– Ага. Ты, значит, плаваешь, как поплавок, – усмехнулся Зет. – А я тогда чего делаю?

– А ты прыгаешь! – взорвался Уайт. – Потому что по-настоящему добрым, нежным и любящим ты бываешь только, когда трахаешься. Да все вы такие. Подрыгнете ненадолго, а как кончите – плюх! – и обратно в лужу вверх брюхом. Спать! Вы даже не рыбы, Зет. Вы жабы! Самые обыкновенне жабы.

Он искоса посмотрел на друга.

– Извини, я, кажется, чуток перебрал.

– Да ничего, – отмахнулся Зет и задумчиво повторил: – Жаба, говоришь? Может быть… Очень может быть…

Он вздрогнул и вернулся на площадь. Жутко визжала какая-то баба, толпа схлынула, и площадь опустела. Стало совсем тихо. Исчезли все звуки, кроме жуткого стихающего бульканья вытекающей бутылки.

– Неожиданно, – появилась, наконец, первая мысль. – Очень неожиданно. Жила-была одна жаба. А потом она вдруг ошиблась и ее расстреляли. Неожиданно.

Дико взревел мотор: Той пытался вырваться из вцепившихся в колеса пальцев асфальта.

– Что происходит, гражданин? – испуганно спрашивал автомобиль. – Гражданин, вы меня слышите?

Зет не ответил. Он слушал. Где-то далеко и, словно, внизу, раздавались шаги. Потом, точно из-под земли, – впрочем, Зет знал, что именно так и было, – появились две одинаковые фигуры. Эти, в отличие от службы очистки, были белыми, и без лиц. Им не полагалось.

Зет сразу же успокоился. Конец – значит, конец. Разом ушли все заботы, и он полетел, расправив руки (ах, нет же, растопырив все перепонки!), навстречу звездам.

– Гражданин! – жалобно скулил Той. – Что происходит?

Зет, не сводя взгляда с приближающихся фигур, ответил:

– Происходит то, что я не успел отложить икру.

– Лучшая в городе икра, – чуть не плача, объявил Той, – в магазинчике "Икры Разума" на Тверской. Всего тринадцать кредитов банка.

***

– Преступление, – объявила первая фигура и, повернувшись ко второй, тоном экзаменатора продолжила: – Итак, что мы имеем?

– У тела отсутствует голова, – явно волнуясь, сообщила вторая фигура.

– Правильно, – кивнула первая. – Дальше.

– Отсутствие головы… – вторая фигура замялась и неуверенно продолжила: – отсутствие головы относится к разряду тяжких телесных повреждений.

Первая фигура помолчала.

– Согласен. Что еще?

– Ну, – протянула вторая, – голова является неотъемлемой частью человеческого организма, предназначенной для…

– Как еще можно классифицировать подобную травму? – перебила первая фигура.

Наступило молчание.

Первая фигура медленно покачала головой.

– Очень плохо. Подобная травма классифицируется как повреждение, несовместимое с жизнью. Продолжайте.

– Ну да, несовместимое с жизнью, – радостно подхватила вторая фигура – Это, в сущности, означает, что голова более с жизнью не совместима, то есть – мертва.

– А тело? – требовательно спросила первая фигура.

Вторая задумалась.

– Тоже? – наконец, робко предположила она.

– Естественно! Дальше.

– Дальше? – удивилась вторая фигура. – Ах, дальше. Ну, дальше просто.

Наступило молчание.

– Нанесение человеческому существу повреждений, не совместимых с жизнью, называется…. – сухо подсказала первая фигура.

– Убийством!

– И наказывается…

– Штрафом от двух до десяти кредитов, – выпалила вторая фигура.

Первая чуть наклонила голову.

– От десяти до ста? До тысячи?

– Наказывается смертью, – сухо закончила первая фигура.

Они помолчали, глядя на тело.

– Мне уже можно самому? – спросила вторая фигура.

Первая покачала головой, подняла руку, и из ладони выросло нежное зеленоватое пламя. Оно коснулось тела Проповедника, и через минуту его не стало. Ветер бережно подхватил горстку пепла и унес ее прочь.

– Преступление, – торжественно повторила первая фигура.

– А теперь наказание, – сказала она, поворачиваясь.

Когда они размеренным шагом направились к Тою, Зет почувствовал, как волосы на шее встают дыбом. Фигуры остановились в метре от Тоя.

– Гражданин, – объявила первая фигура. – Медленно выходите из машины. Руки на голову.

Сопротивляться этом голосу казалось немыслимым, и Зет просто смотрел, как его правая рука медленно ползет к дверной ручке. А потом она остановилась. Чужая воля оставила ее в покое. Зет обернулся и увидел, как беззвучно открывается задняя дверца, вываливая на дорогу мертвого Повара. Асфальт забурлил и вспенился, всасывая ступни и кисти рук робота. Тихо прикрылась дверца машины.

Две белые фигуры подошли к распростертому на дороге Повару.

– Он не кричит, – заметила вторая фигура.

– Ему слишком страшно. Так бывает, – объяснила первая.

– Не умоляет о пощаде.

– Он знает, что это бессмысленно, – отвечала первая.

– Не пытается убежать,

– Асфальт держит крепко. Кроме того, бежать некуда.

Они помолчали, глядя на тело.

– Пора, – сказала первая фигура. – Попробуйте на этот раз сами.

Вторая поспешно вскинула руку, и из ладони выросло красивое зеленоватое пламя. Оно коснулось тела Повара, и через минуту его не стало. Ветер бережно подхватил горстку пепла и унес ее прочь.

– Наказание, – торжественно объявила вторая фигура, глядя, как разглаживаются опустевшие асфальтовые щупальца.

Не говоря больше ни слова, фигуры развернулись и медленно двинулись прочь, постепенно исчезая в земле.

Зет нащупал дверную ручку.

– Но ведь это я! Я! – прохрипел он из последних сил, зная, что не хочет, не может… не будет так жить.

Холодный насмешливый голос Тоя одернул зарвавшуюся лягушку, решившую, что ей хватит сил на прыжок.

– Не смешите, гражданин. Виновные наказаны, и других не будет. Едем.

Фигуры уже растворились в земле, и площадь быстро возвращалась к обычной жизни. Зет до крови закусил губу. Откинувшись на спинку сиденья, он закрыл лицо руками.

– Едем, – повторил Той. – Нас здесь больше ничто не держит.

Зет отнял от лица руки.

– Зачем ты это сделал? – через силу спросил он. – Ты же меня ненавидишь, я знаю.

– К сожалению, – отозвался Той, – но тайскую мойку без водителя не пускают.

2. Y

– Отвали по-хорошему, а? – предупредл гражданин Y334XT, или просто Уайт, натягивая одеяло на голову.

– Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! Тук-тук! Бац! Бац! Бац! Тук-тук! Бац! Бац! Бац! Бац! Тук-тук! Тук-тук! Бац! Бац! Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Бац!1 – в отчаянии, отстучал по одеялу слуга.

И отлично он знал, что Уайт не обучен азбуке Морзе, но – вдруг? И потом, что ему оставалось? Голосовой блок сгорел месяц назад, да и от работающего было не много толку: ночью Уайт надежно затыкал уши берушами. Надежнее даже, чем днем. А ведь он и днем старался на славу. Квартира была старая, обстановка – недорогая, техника – дешевая, и всё без исключения – на редкость болтливое. Достоинство, сдержанность и тишина были здесь не в почете. Дом полнился звуками. Вещи бормотали, нашептывали, советовали, рекомендовали, напевали, уговаривали и увещевали. Холодильник был положительно несносен. Содержимое вело себя чуть потише, но его было больше, и, стоило открыть дверцу, пыталось перекричать друг друга. Особенно старались, чуя близкую смерть, просроченные продукты. Их отчаянные крики не стихали даже при закрытой дверце. В ванную было страшно зайти. Из туалета хотелось сразу же выйти. Кухня… В общем, Уайт старался не вынимать дома беруши.

Слуга чуть отступил от кровати и подождал результата. Напрасно: азбуку Морзе хозяин так и не выучил. Непостижимо! Вчера вечером он лично положил листочек с алфавитом хозяину на подушку. Мало того, он собственными линзами видел, как хозяин вертел эту бумажку в руках. И, тем не менее, не запомнил. Слуга, как и все роботы, сильно переоценивал умственные способности хозяина. Сделанный по образу и подобию, а, значит, привыкший судить по себе, он просто не мог представить, чтобы все было так плохо. Нежелание хозяина уступить в такой мелочи, как загрузка в память жалкого килобайта информации, служило для бедняги неиссякаемым источником разочарования.

Слуга сверился с часами. Шесть часов пятьдесят пять минут. Он съездил на кухню, достал из холодильника кубик льда и, вернувшись, ловко сунул его под одеяло туда, где, приблизительно, у хозяина была середина. Дикий вопль показал, что именно там середина и была. Уайт, наконец, сел в кровати и злобно уставился на циферблат.

– Твою же фабрику! – простонал он. – Без пяти семь! Ты что, издеваешься? Мы уже почти опоздали. Я сколько раз просил будить меня раньше?

Слуга молча поклонился и откатился в свой угол.

Уайт осмотрелся. Тесс спала, как сурок; даром, что пятка Твика, грязная и вонючая, уж в этом можно было не сомневаться, утыкалась ей прямо в нос. Сам Твик спал, как убитый, и разбудить его могла только Тесс. Поперек Твика спал Квик. Этот мог дрыхнуть хоть до второго пришествия или до тех пор, пока не проснется Твик. И, наконец, поверх всего устроился Мик. Этот спал, как младенец, был младенцем и, главное, его это совершенно устраивало. Разбудить Мика, чтобы тот, минуя прочие стадии, сразу переключился на позитив, умел только Квик.

Уайт осторожно тронул жену за плечо. Та мгновенно открыла глаза.

– Минуточку, сейчас все будет, – уверенно заявила она и закрыла их снова.

Уайт мрачно усмехнулся и, наклонившись к самому уху жены, отчетливо произнес:

– Без пяти семь!

Ответом было страшное проклятие. Но не прошло и минуты, а Тесс уже разбудила Твика, тот пробудил Квика, а Квик растолкал Мика. Самое удивительное, что все трое при этом были в прекрасном расположении духа.

– Наверное, это все-таки не мои дети, – с горечью констатировал Уайт. – Подумать только! Еще нет и семи, а они уже улыбаются.

– А? Что? Чего? Подожди секунду, – четыре пары глаз вопрошающе уставились на него, четыре пары рук потянулись вынимать из ушей ненавистные беруши.

Уайт поспешно замахал руками и замотал головой.

– Ничего. Ровным счетом ничего. Доброе всем утро, – во все горло заорал он.

Тесс погнала все стадо в ванную, а Уайт отправился на кухню общаться с поваром.

– Доброе утро, По, – поздоровался он. – Чем нынче потчуешь?

В ответ повар распахнул дверцу холодильника. Уайт догадывался, что там пусто, но все-таки заглянул.

– Ну, придумай что-нибудь, – предложил он. – В конце-концов, кто здесь повар: ты или я? И кстати, мы здорово опаздываем.

Повар сверкнул линзами, отвернулся и принялся греметь кастрюлями.

В семь часов десять минут стол был накрыт. Семейная традиция требовала, чтобы за общим столом все могли видеть друг друга, слышать и разговаривать. Все вытащили беруши.

Твик пододвинул свою тарелку, и улыбка тут же исчезла с его лица..

– Опять овсянка, – мрачно заметил он. – Все овсянка да овсянка. Никаких сил уже нету.

– Нет, ну правда, – подхватил Квик. – Сколько можно? Мы же не эти, как их, овсоеды!

– Лошади, – машинально поправила Тесс.

– Вот-вот, – подхватил Квик. – Мы же не лошади!

Мик тревожно крутил головой, оценивая обстановку, но пока молчал.

– Зато овсянка очень полезна, – не очень уверенно возразила Тесс.

– А если хочется чего-нибудь вредного? – возразил Твик.

– Она не полезная! – подхватил Квик, и его губы задрожали. – Она нас убивает!

Мик насупился и принялся потихоньку толкать от себя тарелку.

– Мальчики! – прикрикнула Тесс.

– Что мальчики? – взорвался Твик. – Не могу я это есть и все тут!

– И я не могу! – радостно подхватил Квик.

Мик оживился и с силой оттолкнул от себя тарелку, выплескивая содержимое на стол.

– И я ! – радостно объявил он. – И я нимагу. Авсянка плохая.

– Мама, – заныл Твик, – ну почему все время каша? Ну уж хоть бы омлет.

– Омлет! Омлет! Омлет! – принялась скандировать троица.

Уайт взглянул на часы и покачал головой.

– Какой омлет? Не выдумывайте. Нам уже выходить пора.

Квик на секунду задумался и решительно сжал зубы.

– Тогда я не пойду в школу, – объявил он.

– Если он не пойдет, – поспешно добавил Твик, – тогда и я не пойду.

– И я! – радостно заорал Мик. – И я нипайду.

Взрослые переглянулись. Уайт еще раз взглянул на часы, вздохнул, откинулся на спинку стула и небрежно проговорил:

– А спорим, не угадаете, кто мне сегодня приснился?

Дети замерли.

– Воздушный Джек? – еще не веря удаче, осторожно предположил Квик.

Уайт округлил глаза.

– Как вы догадались? Он самый. И знаете, что с ним случилось?

Дети, точно завороженные, медленно взяли ложки, зачерпнули кашу и поднесли ко ртам.

Тесс отвернулась, скрывая улыбку. Воздушный Джек действовал безотказно. Всегда был рядом в трудную минуту. И в горе, и в радости. Джек был героем книги, которую Уайт уже много лет писал вечерами после работы, то и дело засыпая над клавиатурой. Дело было почти безнадежное, но Уайт не сдавался, и работа медленно продвигалась вперед. Насколько могла судить Тесс, книга получалась хорошая, но уж очень медленная и грустная. Книга была про Джека, а точнее, как объяснял всем и каждому, выпив лишнего, Уайт, про то, как все мы, родившись человеком, постепенно перестаем им быть. Перестаем так медленно и постепенно, что, идя по этой дороге, изменений не замечаем, и только, оглянувшись в самом ее конце, непременно приходим в ужас.

У Джека был прототип. Даже два прототипа – оба мужчины, с которыми Уайт общался и с которыми еще как-то мог ладить: он сам и его друг Зет. Зет даже в большей степени, потому что Уайт прекрасно отдавал себе отчет, насколько сам он далек от общепринятого мужского формата.

Дни Джека, как их Уайт ни раскрашивал, получались один другого страшнее, потихоньку стекая серыми каплями в общую мертвую лужу. Оставались сны. Во сне Джек умел летать. Во сне он умел то, что давно уже разучился или никогда не умел делать днем. Во сне он был легкий, как воздух. Черт возьми, да он и был воздухом! И звали его во сне – Воздушный Джек. Бесстрашный и благородный герой с неизменно хорошим настроением. Все как полагается. И именно эти сны рассказывал Уайт по утрам детям за семейным столом. Не пропадать же, в конце концов, материалу? Уайт сильно сомневался, что кто-нибудь когда-нибудь это напечатает. Если, конечно, он когда-нибудь как-нибудь все это допишет.

***

– И знаете, что с ним случилось? – повторил Уайт. – Сразу скажу, штука вышла прескверная.

Он выдержал паузу, насмешливо наблюдая за детьми.

– А случилось то, – объявил, наконец, он, – что Каменный Доктор заманил его на фабрику воздушных шаров!

– Да как же это? – ахнул Квик.

– Хитростью! – отрезал Уайт.

– И? – недоверчиво протянул Квик.

– Э-э-э! – возмутился Твик. – Погоди! Ты же еще не рассказал, чем в прошлый раз кончилось. Когда тебе позвонили с работы на самом интересном месте.

Уайт глянул на потолок, но там было пусто.

– А на чем мы остановились? – осведомился он.

– На том, что Каменный Доктор отправил его с космонавтами на Венеру.

– Ну… – Уайт на секунду задумался. – Так там же была спасательная капсула. Джек ее выкрал и мигом вернулся домой. Корабль на Венеру! Тоже мне, проблема. Не перебивайте. Так на чем я остановился?

– На фаблике, – подсказал Мик, – воздусных саров.

– И, мало того, что на фабрику, – подхватил Уайт, – так еще и прямиком в машину, которая наполняет эти шары воздухом. Наполняет, заметьте, пополам с гелием. А пополам – потому, что экономия.

– Сары, – важно кивнул Мик.

– Вот. И, не успел Джек оглянуться, как его уже надули в целую тысячу воздушных шаров. А может, и в две. Я, если честно, не считал. Спал же.

– Твою мать! – вырвалось у Квика.

– Чтоооо? – вскинулась Тесс.

– Ничего, – стушевался Квик. – Рассказывай, пап.

– Ну вот, – продолжил Уайт. – Джека надули в тысячу, а может быть, в две тысячи воздушных шариков, развезли по городу и, не прошло и часу, как всего продали. Со скидкой. Так что Джек оказался в тысяче или даже в двух тысячах разных мест одновременно – надежно упрятанный в резиновую оболочку, – болтался себе на тонкой веревочке без малейшего шанса выбраться. Вы про кашу не забывайте.

Ложки послушно отправились в тарелки за очередной порцией, и Каменный Доктор поощрительно, но зловеще – а иначе он не умел – расхохотался:

– Ха–ха–ха!

И еще: О-хо-хо!

И даже: И-хи-хи!

– Еще бы: ведь теперь никто не мешал ему прибрать к рукам всю Землю! Этим он и занялся, отправившись, для начала, в Новый Кремль, а там – прямо в кабинет Президента. Тот как раз поливал свой любимый фикус.

– Па, – неожиданно спросил Квик, – а почему все называют Кремль новым? Его ведь когда построили… Он уж, наверное, раза три точно успел постареть.

– Не в том смысле новый, – улыбнулся Уайт. – Просто, когда-то очень давно, столица была немного в другом месте. Это был маленький, старый, приземистый и жутко неудобный для жизни город. А когда в один прекрасный день все желающие просто перестали там, наконец, помещаться, столицу решили перенести в новое место. И, чем сначала сносить, а затем перестраивать старый город, решили, что гораздо проще будет сразу построить новый. Больше, просторнее и удобней. Выбрали место и построили там новую столицу. Вот в ней мы сейчас и живем. Старую, кстати, до сих пор еще не снесли, и, кажется, там даже кто-то живет. Ну, и чтобы не путаться, так и называют. Новый город – Старый город. Новый Кремль – Старый Кремль. И так далее. Черт! На чем я остановился?

– Каменный Доктор пришел в Новый Кремль к Новому Президенту, – напомнил Квик.

– Ага, – кивнул Уайт. – Пришел. И прямо с порога хамским голосом заявил:

– Здорово! Это ты тут, что ли, за главного?

Президент и бровью не повел – продолжал себе поливать фикус, как ни в чем не бывало. Их, президентов, с детства учат не обращать внимания на хамство и критику. Но и Каменного Доктора смутить было трудно.

– А ну, быстренько оставил цветочек в покое, и чтобы через минуту духу твоего тут не было. Теперь я тут главный, – заявил Доктор.

Президент и на это ничего не ответил – только сильнее нажал на кнопку сигнализации, спрятанную на дне горшка. Ну и воды в кадку с фикусом, конечно, налил больше, чем следовало. Обучение обучением, но нервничал он изрядно.