Олигофрен

Оглавление

Гали Манаб. Олигофрен

Миша

Айгуль

Миша

Айгуль

Миша

Айгуль

Миша

Айгуль

Миша

Айгуль

Миша

Айгуль

Миша

Айгуль

Миша

Айгуль

Эпилог

Отрывок из книги

Родилась я в Казахстане, вторым и очень желанным ребенком у родителей. У меня еще есть мой любимый братик Кайрат, который старше меня на два года. И все свое детство прожила в районном поселке под областным городом Тараз. Город раньше имел другое название – Джамбул, а потом его переименовали в Тараз. Мама у нас работала бухгалтером в районном потребсоюзе, а папа работал технологом на мясном комбинате. Все воспоминания моего детства связаны с братом. Мы с ним были очень дружны. А еще мои воспоминания о детстве сводятся, как ни странно, к мясным и колбасным изделиям, которых у нас в детстве было более чем в достатке. Может быть, поэтому я считалась девочкой из материально благополучной семьи. Родители нас баловали. Сказать, что они нас любили, не сказать практически ничего. Они в нас души не чаяли. Мы ни в чем не знали отказа. Любое наше желание исполнялось родителями беспрекословно. Захотели мы, допустим, в какой-нибудь престижный лагерь на лето, пожалуйста. Папа доставал нам путевки, и даже сами родители на машине отвозили нас туда. Захотели, допустим, на зимние каникулы в какой-нибудь детский санаторий в Анапу, пожалуйста, без проблем, папа сделает. А шмотки у нас были сплошь заграничные, привозные. Дядя Серик, папин брат, работал атташе в посольстве Казахстана, и по роду своей деятельности часто бывал в загранкомандировках, и постоянно привозил нам с братиком и моим родителям много всяких заграничных «диковин», которых, пожалуй, в нашей стране нигде не купить было. Дядя Серик – младший брат моего отца, но нами он всегда воспринимался не как дядя, а как старший брат. Может быть, потому, что он был моложе папы, а, может, потому, что, хоть он и женат был, у них не было детей. А жена его, тетя Назым – оперная певица, известная всему Казахстану. Она женщина высоко культурная, творческая, тонкая во всех отношениях, как все люди богемы. В быту совсем не пригодная ни к чему. В хозяйстве она не мыслила ничего. Готовить? Да вы что, тетя Назым и кухня – это вещи несовместимые даже в мыслях. Уборка, стирка? Спросите, знает ли тетя Назым о существовании пылесоса, стиральной машины и прочей земной ерунды? А родить ребенка для тети Назым – это всемирная катастрофа, это конец света.

Зато она очень хорошо разбирается в высоком искусстве, в высокой моде и вообще во всем высоком. Да и вообще ей некогда подумать о «низком», о земном. Ей всегда, в любое время суток, надо быть «в форме»; выглядеть не просто хорошо, а на все 100 – маникюр должен быть обязательно безупречным, лицо должно обязательно выглядеть безупречно свежим, ни в коем случае не заспанным, не уставшим или выражающим недовольство чем-либо вообще. У нее строгий режим, которого она даже под дулом пистолета не нарушит. И самое главное сокровище в ее жизни, ради сохранения которого она пожертвует чем и кем угодно, – это ее голос. Этот драгоценный голос можно в полном объеме услышать только на сцене, когда она поет на концертах, или, если повезет, то на репетиции. А в остальное время она ограничивается очень скудной речью, дабы сберечь его, драгоценного. Телефонные звонки? Да никогда в жизни она не будет отвечать на них. Телефона, как отдельное средство связи, для нее не существует в природе. Для этого есть определенный человек. А на приемах на высшем уровне, на богемных тусовках, которые иногда приходиться ей посещать, она ограничивается милой, кратковременной улыбкой. И то через раз. Кто-то удостаивается этой улыбки, а кто-то и помечтает о ней.

.....

– Возьми в рот и пососи. Это не долго, – говорит, – я сейчас, – говорит, – быстро кончу. Сделаешь больно или закричишь, – говорит, – урою.

Эта штука была вся в клею, меня стошнило. А он все равно засовывал мне штуку в рот. Потом громко застонал, и у меня рот заполнился клеем. И, наконец-то, он отпустил меня. Меня затошнило еще сильнее, а он стоит и кричит мне:

.....