Оглавление
Галина Космолинская. Ф. В. Каржавин и его альбом «Виды старого Парижа»
Предисловие
Theodore Karjavine и его парижский альбом
Вместо историографического введения
Русский парижанин
В России (1765–1773)
Опять Париж (1773–1776)
На родине (1788–1812)
«Виды старого Парижа»
Визуальный ряд парижского альбома
Дневник, путеводитель, архитектурное пособие?
«Краткое разсуждение о Кремлевском строении» и парижский альбом Каржавина
Книжное знание или личный опыт?
Новый французский «вкус» в архитектуре
Тюрьмы, казни, каторжники
Св. Дионисий Парижский, апостол Галлии
Железная маска
Варфоломеевская ночь
Революция
Повседневный Париж глазами студента Сорбонны
Адреса, люди, дворцы, чердаки
Чувство места
ПРИЛОЖЕНИЕ. ВИДЫ СТАРОГО ПАРИЖА
Археографическое предисловие
Список сокращений, использованных в комментариях
С птичьего полета, старинное изображение Парижа367
Список источников и литературы
Список иллюстраций
Summary
Отрывок из книги
В ряду известных нам печатных и рукописных описаний Парижа, оставленных русскими путешественниками XVIII века, альбом Ф. В. Каржавина занимает совершенно особое место. Само сочетание изобразительного и описательного, достаточно редкое в русской рукописной традиции этого столетия, не может не привлечь к нему внимания.
Ни по форме, ни по содержанию парижский альбом не похож на путевой журнал жадного до всего нового путешественника, а его автор вряд ли ощущал себя таковым в городе, где вырос, получил образование, пропитался западноевропейской культурой, сформировался как личность. Нет в альбоме Каржавина и обычного для описаний путешествующих противопоставления знакомого и чужого: все, что он видел в Париже, воспринималось как «свое», привычное, не вызывающее особого удивления. Да и сравнивать ему, в общем-то, было не с чем. Судя по всему, он плохо помнил родной дом и тем более город, откуда был вывезен семилетним ребенком, и если скучал, то только по своей семье. Когда двадцатилетний образованный «русский парижанин», почти позабывший родной язык, покидал Париж, его жизненный багаж состоял из школьных знаний, полученных в Сорбонне, живых воспоминаний и сердечных привязанностей, оставленных в этом городе. А еще молодого человека окрыляла надежда принести пользу своему отечеству, которого он, в сущности, не знал.
.....
20 июля 1765 года двадцатилетний Каржавин вернулся в Санкт-Петербург и, как уже упоминалось, почти сразу по прибытии испросил в Коллегии годовой отпуск «для обучения российского языка», забытого им за тринадцать лет пребывания во Франции134. Видимо, сначала в учебных целях он взялся копировать «Прохладный Вертоград», рукописный лечебник, принадлежавший «полицейскому асессору Ф. Ф. Вындомскому», но успел переписать только 73 листа, «потому что воспотребовали назад оный лечебник»135. Тогда же он предпринял перевод жизнеописания парижского разбойника Картуша (ил. 11)136 – выбор для упражнения в русском языке, казалось бы, странный. Однако можно предположить, что двигал им не столько вкус к авантюрной тематике, сколько коммерческий расчет: соотечественникам Каржавина еще только предстояло познакомиться с этим французским бестселлером, породившим шквал литературной продукции по всей Европе137. Впрочем, расчет, видимо, не оправдался, а рукопись перевода в настоящее время считается утраченной138.
Продолжать службу в Коллегии иностранных дел Каржавин явно не планировал и через год подал прошение об отставке, в котором признавался, что «выучить фундаментально благоискусство российского языка и спознать все [его] совершенство» ему не удалось139. Не видя для себя в Коллегии достойного применения знаниям, приобретенным во Франции, он предпочел стать преподавателем французского языка в семинарии Троице-Сергиевой лавры. Прошение было удовлетворено; при увольнении «студента Коржавина» удостоили низшим чином коллежского актуариуса140. Мотивы столь поспешного каржавинского шага нам доподлинно неизвестны. Сам он через 22 года изложил свою версию увольнения из Коллегии в официальной автобиографии:
.....
