Читать книгу Лабиринт памяти - Галина Логинова - Страница 1

Все события, имена, фамилии, названия мест, фирм и товаров выдуманы. Любое совпадение с реальными событиями является случайностью.

Часть первая.

Вопросы без ответов.

Сегодня голова болела не так сильно, и Родион решил прогуляться. Здесь, в этом райском уголке, где жарко было в любое время суток, даже ночью липкая удушающаяся жара дня сменялась чуть менее теплой влажной темнотой, прогулки доставляли особое удовольствие. Этому способствовал постоянный легкий бриз, который в полной мере невозможно было ощутить в помещении.

Далеко за горизонт, насколько хватало взгляда, простиралось насыщенно голубое море. У самого берега, там, куда спускалось основание конусообразного, скорее всего когда-то давно бывшего вулканом острова, вода оставалась заметно светлее. Она белыми пенными брызгами накатывала на песочные пляжи. Когда море было спокойное, как сейчас, вода была чистой, и, откатываясь назад, после себя на песке оставляла лишь редкие бурые водоросли и небольшие ракушки. Когда же где-то в сердце океане проносилась буря, на пляж накатывали мутные белесые волны, вынося на берег довольно много мусора, принесенного течением.

Работники клиники, почти все сплошь туземцы, трудолюбивые и аккуратные, собирали мусор с пляжа, складывая его в пластиковые черные мешки. Мешки эти потом куда-то увозили на небольших багги, которые использовались для передвижения по острову, так как машин здесь попросту не было.

Там, где подводная часть острова заканчивалась, и дно резко опускалось на недосягаемую глубину, вода была значительно темней. Даже с берега было видно, где суша сменялась глубиной. В том месте гигантские волны накатывали на мелкий участок. С суши казалось, что они настолько мощные, что легко достигнут берега, но они разбивались гораздо раньше.

Родион медленно брел по дорожке, опираясь на костыли. Навстречу ему шла пара: парень лет двадцати одетый в светлые шорты и голубую футболку, и совсем еще юная, выглядевшая сущим ребенком молодая девушка в полупрозрачном желтом сарафане, который изящно развевался вокруг ее ног. На вид девушке было не больше тринадцати, но Родион знал, что она уже отпраздновала свой восемнадцатый день рождения. Парень нежно держал ее за руку, и вместе они казались такими счастливыми.

Чужих на острове не было. По ухоженным дорожкам прогуливались только пациенты. Весь этот остров, в сущности, и был клиникой. Искусно оформленный, он был сделан специально для того, чтобы хранить тайны. Пациентами были только те, кто мог заплатить внушительную сумму за услуги, но оно того стоило. Здесь было все, чтобы с успехом реабилитировать самых тяжелых больных. На довольно обширной территории имелся даже собственный аэродром. Частным самолетам требовался специальный код, чтобы получить разрешение на посадку, но только так пациенты могли попасть на остров.

Клиника занималась всем, начиная от реабилитации после тяжелых болезней, и избавлением от различного рода зависимостей, и заканчивая пластическими операциями. Персонал состоял из высококлассных специалистов, и умеющего держать язык за зубами услужливого персонала. Операциям, проводимым здесь, могли бы позавидовать ведущие институты мира.

– Добрый день, Родион. Я смотрю, ты ходишь все лучше. Думаю, скоро костыли уже будут не нужны.

Поравнявшись с Родионом, парень дружелюбно улыбнулся. Девушка же стеснительно опустила голову. Она перенесла ринопластику, швы еще не сняли, и она чувствовала себя неуверенно. Конечно, Родион не видел ее до операции, возможно вмешательство ей и в самом деле было необходимо, но на его взгляд она и без операций была настоящей красавицей. Одни глаза чего стоили. В пол лица, обрамленные густыми пушистыми ресницами, они мгновенно притягивали взгляд чистотой и какой-то незамутненной наивностью.

– Да, местные врачи просто творят чудеса. А как у вас дела? Надеюсь, все в порядке.

– Все хорошо. Еще немного и отправимся домой.

Когда парочка скрылась за поворотом, Родион остановился передохнуть. Вдоль всех гравийных дорожек были установлены скамейки с небольшими навесами из сбитых реек, увитых зеленью. Родион присел на одну из них, пристроив костыли рядом.

Сладковатый морской бриз наполнял легкие. Прямо перед ним белело здание клиники. Внушительное строение, из бетона и стекла, оно единственное здесь выглядело столь массивным. Чуть поодаль от него расположились домики для пациентов. Здесь не было общих палат и шведского стола. Каждый пациент жил отдельно и сам для себя решал, общаться ему с кем-нибудь или нет.

Мимо прошла пожилая женщина. Правой рукой она опиралась на дорогую, ручной работы трость инкрустированную серебром, левой удерживала кожаный поводок, столь же вычурный и дорогой. Маленький белый пудель все время норовил вырваться, и женщина одергивала поводок, заставляя его подстраиваться под свой неспешный шаг.

– Good afternoon, Mr. Norkin! How are you? I hope you’re feeling better?¹

– Thank you, Mrs. Collins. Hi Chori! I feel much better. And how are you? Is Chori naughty today?²

– Oh such a prankster! We’re going home soon. Have a nice day!³

– And have a good day to you!⁴

Женщина величественно прошествовала мимо, беззлобно покрикивая на собаку. Пудель следовал за своей хозяйкой.

Здесь на острове можно было встретить пациентов со всех уголков мира. Клиника подбирала персонал с учетом особенностей каждого пациента. Женщина, которая только что прошла мимо, была британкой. Во время прогулок Родион слышал и французскую речь, немецкий и итальянский говор. Но понимал он только тех, кто разговаривал по-английски.

Природа острова просто поражала своей красотой. Все вокруг утопало в зелени. Насыщенный изумрудный цвет уютно гармонировал с лазурью бескрайнего неба и синевой уходящего за горизонт моря. Этакий рай на земле. В этом раю не хотелось ни о чем думать, только наслаждаться теплом, свежим соленым бризом и шумом волн, накатывающихся на берег.

Но Родиону было о чем подумать. Нога, сломанная в аварии, почти зажила и уже не сильно беспокоила. Раны от осколков на руках тоже прошли, оставив после себя лишь белесые чуть выступающие шрамики. Но вот лицо. Оно сильно пострадало, когда взорвался бензобак, и машина загорелась, так, что его пришлось восстанавливать по частям. Лечащий врач сказал, что сегодня после обеда бинты будут сняты, и он сможет увидеть свою новую внешность.

Родион усмехнулся про себя. Странно звучит – новая внешность. Для него сейчас любая внешность будет новой, потому что, как это ни печально, но свою старую внешность он не помнит. Так же, как не помнит своего имени, своего прошлого…. Не помнит ничего. Вместо памяти в голове девственно чистые листы. И все, что он может вспомнить, это как пришел в себя в палате интенсивной терапии.

Только с чужих слов он знает, что его зовут Норкин Родион Дмитриевич. Его воспоминания об аварии, это тоже чужие слова, ровно, как и то, что он сотрудник одной из ведущих научно-исследовательских компаний в сфере исследований мозга. Он сам этого не помнит. Не помнит, какого рода задачи ему приходилось выполнять, не помнит, где он жил, с кем, даже не помнит, откуда он так прилично знает английский. А то, что он его знает, бесспорно, ведь он прекрасно понимает, когда миссис Коллинс обращается к нему и без труда подбирает слова в ответ. Но вот когда он его выучил, и где?

Он не знает, есть ли у него семья, дети? Что он любит есть, читать? Какие передачи смотрит, чем увлекается? Какое, наконец, у него хобби?

Как он не старался расшевелить уголки памяти, та упрямо подсовывала ему все те же чистые листы, а усилия, предпринятые в этом направлении, вызывали только чувство бессилия и неуверенности. Родион не понимал, как ему жить дальше, не имея прошлого.

Мимо скамейки, на которой он сидел, прошел высокий спортивный парень, одетый только в шорты и сланцы. Под бронзовой кожей красиво перекатывались мышцы. По его вьющимся темным волосам и типичному лицу Родион безошибочно определил в нем итальянца. Когда парень поравнялся с Родионом, он приветливо махнул рукой.

– Buon giorno!⁵

Итальянского Родион не знал, но на эту фразу его познаний хватило. В ответ он приветливо кивнул головой. Парень прошел мимо, направляясь к пляжу внизу под скалой. Оттуда где он сидел, Родион видел удобные поролоновые лежаки и пестрые полосатые зонтики, в армейском порядке расставленные на белоснежном песке вдоль кромки моря. Некоторые из них были заняты. Рядом с одним из таких зонтиков копошились двое малышей, и Родион на какое-то время отвлекся от своих невеселых мыслей, наблюдая за их игрой.

Вообще-то детей на острове почти не было. Пациентами в основном были взрослые люди. Так что увидеть малышей большая редкость.

Родион снова вернулся к своей памяти. Давай же, выуди хоть что-то, что прольет свет на его прошлую жизнь. Но память отказывалась понимать его. Она словно бы говорила в ответ: «Я и так делаю все возможное, вот же твои первые дни после того, как ты очнулся в палате интенсивной терапии, вот разговор с врачом и не один, вот беседы с некоторыми пациентами больницы, твои размышления. Все то, чем ты занимался в течение последнего месяца. Все аккуратно храниться на моих полочках, распределенное по дням и событиям, и по первому требованию я охотно представляю тебе любую информацию. Все, что ты загрузил в меня. Но я не могу дать тебе того, чего не имею. Так что перестань меня терзать и мучать, требуя чего-то большего».

Но Родион же не дурак, он понимает, что не родился сразу взрослым. Тогда где его детство? Где школьные годы, вся остальная жизнь? Почему он ничего не помнит? И самый главный вопрос, это как ему жить дальше без этих воспоминаний? Куда возвращаться, когда лечение будет окончено и придет пора покидать остров?

Родион задумался и не заметил, как мимо скамейки, на которой он сидел, быстро прошла совсем еще юная девушка, одетая в мини шортики и плотно облегающий высокую грудь топик. Кивнув ему на бегу в знак приветствия, она тряхнула головой, позволяя копне русых волос подпрыгнуть и вновь густой волной рассыпаться по плечам.

Этот невинный жест вдруг отозвался в его голове каким-то смутным то ли видением, то ли воспоминанием. Прядь светлых волос, закрывшая правый глаз вдруг окрасилась красным, так словно ее окунули в кровь. Тягучая темная капля медленно набухла на кончике прядки и полетела вниз.

Родион тряхнул головой, пытаясь ухватиться за мелькнувшее видение, но оно исчезло. А девушка уже удалялась. Теперь он видел только ее узкую спину. Красивые загорелые ноги пружинили при каждом шаге, заставляя локоны подпрыгивать и вновь рассыпаться по плечам в странном немом танце.

Девушка уже почти скрылась из вида за поворотом, когда перед глазами вновь возникло странное видение.

***

Запись слегка потрескивала, отчего голоса на ней звучали несколько неестественно.

– Скажите, что вы чувствовали в тот момент, когда шли вслед за мальчиком в лес.

Небольшая пауза перед ответом, похоже, собеседник вспоминал свои ощущения.

– Мне трудно это объяснить, но я чувствовал некий азарт. Наверное, именно это испытывает охотник, когда уже выследил дичь и теперь выбирает наиболее удобный момент для выстрела.

Правильная уверенная речь. Волнение если и есть, то оно явно не от страха или осознания порочности своего поступка, а только от воспоминаний того сладостного чувства, которое он испытывал в тот момент.

– И вам не было жаль мальчика? Ведь вы понимали, что собираетесь его убить?

На этот раз паузы не было.

– Жаль? А почему мне должно было быть, его жаль?

Легкая усмешка, настолько отчетливая, что даже на пленке слышно, а потом снова ровный голос.

– Все мы смертны, одни раньше, другие позже. И если бы судьба не хотела его смерти, она бы не свела в тот день его со мной.

– То есть, вы считаете себя неким инструментом проведения?

– Я скорее бы сказал, разящим мечом, или роком.

– Или богом?

Смех, в котором нет нервных ноток, потом снова пауза. На этот раз немного длиннее.

– Я не верю в бога. Я думаю, что и вы тоже. Так что вопрос не уместен.

– Отчего же, я как раз верю.

– Не думаю. Человек, который занимается тем, чем занимаетесь вы, просто не может в него верить. Бог и наука, как-то, знаете ли, не вяжется.

– Тем не менее.

– Допустим, вы в него верите, тогда объясните мне, как вся жестокость мира вяжется с милосердием и всепрощением? Или это, как принято говорить сейчас, другое?

– Но ведь того ребенка убил не бог, а вы?

Вот теперь самоуверенность и спокойствие испарились без следа. Сейчас уже можно было поверить, что перед тобой сидит человек, способный убить.

– Но это он сделал меня таким.

– Кто он? Вы же только что сказали, что бога нет. Так кто создал вас таким? И каким таким? Таким, которому чтобы жить дальше, необходимо убивать? Но я не вижу в вас никаких отличий от других людей. Может быть, это вы сами придумали собственную уникальность?

Безликий голос, жесткий теперь, звучал из динамиков, но Илья видел вживую того, чей голос сейчас слышался на пленке. Он был красив, какой-то совсем не мужской красотой. Темные как смоль волосы, карие глаза за густыми ресницами, полные чувственные губы и прямой нос. А еще он обладал настолько располагающей улыбкой. Наверное, именно она помогала ему входить в доверие к людям.

– Но если я самый обычный, то чем вы объясните мои поступки? Разве обычные люди совершают такое?

Ударение на обращении вы, словно у него-то самого объяснение есть. И как быстро он взял себя в руки. Голос снова ровный и спокойный.

– Вы просто ничем не примечательный подонок и извращенец, который не ценит человеческую жизнь.

– А вы считаете, что человеческая жизнь такая уж большая ценность?

– А разве нет?

Снова усмешка.

– Возможно, это зависит от той пользы, которую конкретный человек приносит обществу. Есть ценные экземпляры, а есть такие, которые только обуза для общества.

Ну, надо же, прям философ!

– И вы, надо думать, избавляли общество от таких ненужных людей?

– Именно так.

Ого, санитар планеты!

– Что-то не вяжется с вашей теорией. Владиславу Ярохину было всего девять. Он еще не успел проявить все свои таланты. А вдруг, с годами он стал бы очень ценным членом общества? Ведь он мог бы, например, выучиться на конструктора, или врача, программиста…

Сейчас этого не видно, но Илья знал, что глаза собеседника при этих словах недобро блеснули.

– Ваш Ярохин уже в свои девять лет был законченным подонком. Он без зазрения совести обижал тех, кто слабее и младше. Причем, обижал жестоко. Так что, вряд ли, он бы со временем поменялся. Да, и потом, откуда у него деньги на то, чтобы получить образование. Отца вообще нет, мать пьет, на сына ей плевать. Если и имела что, давно пропила. Так что, пополнил бы ваш Ярохин ряды шпаны на районе и мешал бы нормально жить добропорядочным гражданам, пока не нарвался бы на такого же отморозка, но посильнее. Получил бы нож в спину, и на этом все бы закончилось.

– Но если вы ошибаетесь. Вы ведь даже шанса попробовать ему не дали.

– Сколько их по улицам ходит тех, кому шанс дали и что, много этим шансом воспользовалось? Да вы посмотрите, что твориться вокруг!

Пару минут раздавалось только потрескивание пленки. Илья вспомнил, что в это время собеседник улыбнулся ему своей открытой обезоруживающей улыбкой. Той улыбкой, которая помогала этому зверю легко входить в доверие к будущим жертвам. Голос снова зазвучал, и на этот раз он был насмешливым.

– Что же вы задумались? Похоже, понимаете, что я прав. Общество убивает себя само, так что я не хуже и не лучше других. Таких, как я, много, просто остальные делают все изощрённее, не так откровенно. Или вы будете утверждать, что алкаш, отнимающий у матери пенсию, обрекая ее на голодную смерть, не убийца? Или банк, устанавливающий грабительские проценты для людей, вынужденных занимать деньги, например, на лечение близких? Как назвать людей, наживающихся на несчастьях? Молчите. Не знаете ответ, или ответ слишком чудовищен? Задайте себе эти вопросы. Я уверен, честные ответы вас удивят, и вы по-другому посмотрите на многие ситуации и поступки.

Илья должен был признать, что его собеседник был умен и достаточно образован. Он уже знал, что тот способен поддержать разговор на многие темы, включая музыку, искусство и даже политику. Но мышление у него было несколько своеобразное.

Своеобразное! Илья усмехнулся своим мыслям. А какое мышление должно быть у человека, который хладнокровно убил двенадцать человек, включая двоих детей? Пожалуй, слово своеобразное тут не подходит, скорее уж чудовищное.

– То есть, по-вашему, вы делаете благое дело?

Снова усмешка. И тон немного другой.

– Да бросьте вы! Отрицать очевидное, это прятать голову в песок. Я ведь не говорю, что все общество порочно, просто в нем уже слишком много паразитов. А когда короста на дереве разрастается, то рано или поздно, она убьет дерево. Так что тут единственный выбор, или они, или их.

Снова пауза, во время которой, Илья это помнил, он обдумывал ответ. Разговаривать с его собеседником было сложно. Практика общения с различного рода душевнобольными и маньяками у Ильи была обширная, но этот человек не был похож ни на кого из них.

Илья хорошо помнил свой ответ, а так же то, что произошло после. Он нажал клавишу, останавливающую запись и, вынув диск, убрал его в пластиковый футляр, поместив на его место в картотеке.

***

Вот уже последние пару месяцев Лиза живет в каком-то страшном нереальном сне, отчасти напоминающем день сурка. А началось все с того, что ее муж однажды не вернулся с работы домой. Вот так вот ушел утром в контору, в обед позвонил ей как обычно, чтобы сказать, что он скучает. Денис даже попросил приготовить ему на ужин его любимый плов, а вечером он просто не пришел. Плов так и остался в казане нетронутым.

Обычно он не задерживался. Его смена в банке заканчивалась в пять, а в шесть вечера он, как правило, уже был дома, сидел в кухне за накрытым столом, уплетая приготовленный Лизой ужин. Сегодня же все было не так, потому что муж не пришел не в семь, не в девять, не в одиннадцать.

Когда к полуночи она, не находя себе места от волнения, влетела в ближайшее отделение полиции, грубый усталый дядька в форме, сидящий за окошком сообщил ей, что заявление о пропаже мужа у нее не примут. Вот по прошествии трех дней, если он так и не объявится, тогда уж, так и быть приходите, откроем дело. А сейчас, так как он взрослый самостоятельный человек и мог просто загулять, или уехать куда-нибудь с друзьями, нет никакого смысла его искать.

Лиза очень старалась разжалобить этого грубого дядьку в форме сотрудника полиции, но разве объяснишь равнодушным, бесцеремонным людям, что ее Денис не мог загулять или куда-то уехать. Особенно сейчас.

Когда тест, наконец-то, показал заветные две полоски, Денис так радовался известию о скором отцовстве, что, Лиза просто уверена в этом, не мог уехать куда-либо, не предупредив ее. Беременность протекает очень сложно, Лиза постоянно испытывает дискомфорт и тошноту. Ну, не позволил бы он ей в ее положении так волноваться. Он же не мог не понимать, что Лиза не будет места себе находить от волнения.

Лиза и не находила. Все эти три дня она металась по квартире, пыталась обзванивать его знакомых. Но все было напрасно. Еще и Светка, как назло, была в командировке.

Никто не знал, где сейчас Денис, ни друзья, ни родственники, ни коллеги, потому что на работе он тоже больше не появлялся. Он никому не звонил, не отсылал СМС, а вызов на его номер сначала просто отзывался длинными гудками, а потом начал твердить равнодушным голосом компьютера, что абонент выключен или находится вне зоны действия сети.

Через три дня она снова пришла в отделение. На этот раз заявление у нее приняли, но время было упущено, поэтому все действия, направленные на установление местонахождения ее мужа результата не принесли.

Сама она, то ли в силу своего положения, которое предусматривает гормональную перестройку организма, то ли просто оттого, что по жизни человеком была мягким и уступчивым, в сложившихся обстоятельствах просто растерялась и все что могла, это только реветь. Хорошо, что Светка, как только вернулась в город, не растерялась.

Девушки с самого рождения жили в одном доме. Лиза уже не помнит, когда началась их дружба, но уже в детском саду они были в одной группе. Потом вместе пошли в школу и, несмотря на негласное правило, особенно в младших классах, сажать за парту девочек с мальчиками, просидели вместе все одиннадцать лет обучения. На этом настояла Светкина мать, женщина скандальная и властная. Занимая высокий пост в местной администрации, она не терпела отказов и всегда добивалась своего. В школе ее побаивались и к Светке относились настороженно, предпочитая не связываться с их семьей.

Сама Светка пошла в мать. Такая же пробивная и резкая, она могла словом так отбрить человека, что мало не покажется. Но гнев ее распространялся только на тех, кого она невзлюбила. Как подруга же она была настолько предана и самоотвержена, что это иногда граничило с фанатизмом.

Например, когда Лиза в шестом классе серьезно заболела и три месяца провалялась в больнице, Светка сначала каждый день моталась после уроков к ней и проводила в палате все свободное время. Когда же Лизу выписали, и она вернулась в школу, оказалось, что она и так, довольно слабенькая ученица, сильно отстала по математике, так, что за четверть ей светила заслуженная тройка, вместо обычной четверки.

Светка не стала мириться с таким положением дел. Сама она была отличницей, и так взялась за Лизу, заставляя ее после уроков штудировать пропущенный материал, что Лиза получила-таки в четверти четверку. Светка тогда пренебрегла всеми жалобами и нытьем Лизы, заставляя ту трудиться, через «не хочу». Но результата она все-таки добилась.

Так девчонки и держались вместе все годы, пока учились в школе. И всегда в этом тендеме Светка была лидером, а Лиза ведомой. Более мягкая и ранимая, она редко имела свое мнение, а если и имела, то безапелляционные доводы подруги частенько действовали на нее отрезвляюще.

К восьмому классу Лиза уже поняла, что у Светки менталитет несущегося поезда и перестала сопротивляться, безропотно подчиняясь подруге.

Когда они окончили школу, пути их немного разошлись. Светка, как и задумывала, поступила в МИФИ. Лизе же с ее не слишком высокими балами по ЕГЭ, пришлось довольствоваться кулинарным колледжем. И работать бы ей потом поваром в какой-нибудь школьной столовой или третьесортном кафе, так как показать себя она не умела и вообще робела, когда нужно было проходить собеседование, но на четвертом курсе она познакомилась с Денисом.

Познакомилась совершенно случайно. Лиза еще с детства знала за собой одну особенность и очень ее стеснялась, но ничего с этим поделать не могла. Она была крайне неуклюжа. Еще в школе, если кто-то ставил портфель рядом с партой на пол, то она обязательно спотыкалась. На улице она могла упасть на ровном месте, стукнуться лбом о перекладину, а на физкультуре с ней то и дело случались какие-то неприятности, так, что даже их учительница, строгая и принципиальная, наводящая ужас даже на старшеклассников Нина Федоровна предпочла оставить девочку в покое. И вроде проблем со зрением у Лизы не было, но она все время витала где-то в облаках и оттого не замечала ничего вокруг.

Вот и в тот день она, как не старалась, умудрилась свалить на пол трехлитровую банку с вишневым соком в магазине, недалеко от ее дома. Звон разбившегося стекла привлек внимание персонала и посетителей. Лиза вспыхнула, оказавшись в центре внимания, и принялась лепетать что-то бессвязное из серии:

– Простите, я не нарочно! Я сейчас все уберу!

Но то, что последовало дальше, еще долго вызывало в ней внутреннюю дрожь. Молоденькая продавщица, ярко накрашенная со жвачкой во рту девица, глядя на растерянную Лизу, сказала грубым презрительным голосом так, словно припечатала.

– Косорукая идиотка! Оплатишь сок на кассе.

Лиза была не против оплатить сок. Она понимала, что пусть и нечаянно, но товар поврежден по ее вине, но тут сзади раздался спокойный уверенный голос.

– За товар в магазине ответственность несет магазин, так что ничего платить она не будет. И потом, все ваши потери уже включены в стоимость товара. А вот за оскорбление вам придется извиниться, поскольку если вы этого не сделаете, то она предъявит иск к магазину. Это вы разместили товар настолько неаккуратно, что из-за вашей халатности чуть не пострадал клиент. А я на суде выступлю свидетелем. Причем не только грубости, но и вымогательства.

На шум прибежал старший администратор. Быстро оценив случившееся, он принес извинения Лизе. Из магазина они с Денисом вышли вместе.

Вот так начался их роман, закончившийся свадьбой. Большого торжества они не устраивали, так как лишних денег ни у кого было, и помочь им было не кому. Лизу воспитывала бабушка, которая уже практически не выходила из дома и ей самой требовалась помощь. Денис был в таком же положение. Он тоже вырос в неполной семье. Отец его ушел, еще, когда мальчику было пять, и с тех пор больше в жизни сына не появлялся. Мать одна поднимала Дениса. И если у нее и были какие-то накопления, то они были потрачены еще тогда, когда Денис учился на юридическом.

Но ребята не унывали. Главное, что они есть друг у друга, а свадьба…. Отметят как-нибудь потом, когда хорошо встанут на ноги и будут достаточно зарабатывать.

Так что они ограничились небольшим застольем в кафе. Из гостей были только мама Дениса Светлана Игнатьевна и Светка со своим очередным ухажером. Лиза даже имени его не помнила, потому что с момента своего скоропалительного, еще на первом курсе института замужества и всего через год за этим последовавшего развода, Светка сменила их столько, что уже, наверное, сама путалась в именах. От брака у нее остался сын, которого воспитывать ей помогала мать, уже лет шесть как вышедшая на пенсию.

Но, несмотря на такую скромную свадьбу, они получили отличные подарки. Светлана Игнатьевна отдала молодым свою двухкомнатную квартиру, а сама переехала жить в Лизину однушку, и взяла на себя все заботы о ее бабушке. Женщины быстро нашли общий язык. Лиза очень нравилась Светлане Игнатьевне, а та была благодарна свекрови за ее помощь.

Светка же помогла Лизе с работой. Одна из ее подруг открыла свое кафе и искала персонал. Вот Светка и поспособствовала. Зарплата оказалась достойной, а график приемлемым. Так что, все вроде начало налаживаться.

Денис с Лизой уже вздохнули чуть свободнее, они даже сделали ремонт в квартире и отложили кое-какие деньги на будущее. Планировали даже взять машину. А за шесть месяцев до исчезновения Дениса тест показал заветные две полоски. Денис так обрадовался. Они уже начали подбирать имена малышу. Правда, это было сложно, так как Лизе отчего-то было страшно, и она категорически отказывалась делать УЗИ. Поэтому пол ребенка они не знали.

И вот теперь, всего через год с небольшим их совместной жизни Денис пропал. Буквально за день до УЗИ, на которое Лиза, наконец-то, решилась. И если бы не Светка, Лиза не знала, как пережить это. Она бесцельно металась по квартире, растерянная и истерящая, когда Светка возникла на пороге. Она быстро заварила крепкий чай, напоила Лизу, заставляя успокоиться. А потом развила бешеную активность.

Светка сама обзвонила все морги и больницы, связалась с волонтерами, и вместе с ними расклеивала листовки с фотографией Дениса и сообщением, что он не вернулся домой. Вместе с ребятами-волонтерами ходила по домам, опрашивая людей, вдруг кто-то что-то видел, теребила полицию, заставляя их делать хоть что-нибудь. Но все усилия были напрасны. Дениса так и не нашли.

Лиза уже отчаялась узнать хоть что-то о судьбе мужа, как вдруг сегодня, по прошествии шести недель с того дня, как он пропал, увидела его в новостях.

Лиза чуть не села мимо дивана, ошарашенно уставясь на экран. А молоденький корреспондент, ничего не подозревая о ее смятении, бойко вещал высоким тонким голосом:

– Дмитрий Свирин, называемый в народе Воскресным маньяком, так как все его жертвы были убиты в Воскресенье, год назад был осужден на пожизненный срок за убийство двенадцати человек. И вот сегодня он сам стал жертвой несчастного случая. Подробности пока не разглашаются, известно лишь, что он сейчас находится в областной больнице в крайне тяжелом состоянии. Нам удалось совершить невозможное, и мы побывали в его палате.

Лиза с трудом осознавала услышанное. Она очумелыми глазами смотрела на картинку за спиной корреспондента. Там на кровати укрытый одеялом, с головой, забинтованной так, что были видны лишь глаза, опутанный проводами, лежал мужчина. Его рука, та, что была ближе к камере, свисала из-под одеяла, и на ней отчетливо было видно татуировку. Волк, воющий на луну, на фоне фантастической причудливой машины будущего.

Такая татуировка была только у ее мужа. Она знала это совершенно точно, потому, что в годовщину их знакомства Денис сам нарисовал картинку, чем несказанно удивил Лизу – она и не знала, что он так великолепно рисует – а татуировку ему сделал близкий знакомый. Другой такой быть просто не могло. А значит, это именно Дениса показывают сейчас, лежащим на больничной койке. Но, тогда почему корреспондент утверждает, что это убийца, осужденный на пожизненный срок? Что за бред? Да, Денис и мухи не обидит. Он добрый и справедливый, наоборот, всегда готов подставить плечо тому, кто нуждается в помощи.

Сюжет сменился. Перед ней на экране возникла улица, по которой уныло тянулась вереница усталых машин. Голос за кадром рассказывал о заторах на дорогах в преддверии отпусков. Там на экране на город едва спустились сумерки, и огоньки многочисленных фар перекликались с уличной подсветкой, которая необыкновенно преобразила город, придав ему нарядный беззаботный вид. Эти яркие гирлянды было видно и из Лизиного окошка.

Раньше, когда Денис был дома, и не было всего этого кошмара, Лиза очень любила лето, солнечные деньки, ласковый ветерок и теплые проливные дожди. Но не теперь. У всех хорошее настроение, все в предвкушении отпусков и сюрпризов, ждут чего-то нового и необыкновенного, и только Лиза пребывает в подвешенном состоянии. Неопределенность с мужем не дает расслабиться ни на минуту. Она и так не может спать по ночам из-за токсикоза и волнения, а теперь еще такое известие.

Малыш мягко перевернулся внутри, и Лиза поспешила успокоить его, обняв тугой живот руками.

– Тише, милая, все в порядке. Не волнуйся, мама с тобой.

Но сама она понимала, что голос дрожит, а руки гладящие живот трясутся. УЗИ она все-таки сделала, все та же Светка настояла, и теперь точно знала, что должна родить девочку. Жаль, что Денис этого не знает. Как он обрадовался бы дочке.

Лиза поискала глазами телефон, чувствуя, как внутри нее нарастает паника. Ну, где же трубка? Почему Лиза никак не научиться класть вещи в определенные места?

Она встала и забегала по квартире, ища телефон. Он обнаружился в ванной. К этому моменту паника уже выплеснулась наружу и Лиза с трудом набрала номер.

– Алло!

Незнакомый мужской грубый голос.

– Я могу услышать Светлану?

– Кого?

Он что тупой?

– Светлану Бойко.

– Тут таких нет. Набирай номер правильно, овца тупая.

Противные гудки влетели в ухо, усиливая панику. Как это нет? И почему этот грубиян разговаривал с ней на «ты»? Лиза силилась разглядеть набранный номер. Так и есть, она ошиблась и вместо тройки набрала шестерку. Придется набирать еще раз. Она несколько раз глубоко вздохнула, выпуская воздух медленно через чуть приоткрытые губы, стараясь напрягать горловые мышцы. Такое дыхание в йоге называют дыханием уджайи. Раньше оно всегда помогало успокоиться, но сегодня был не тот случай.

Снова длинные тревожные гудки. Наконец, абонент ответил. На этот раз Лиза не ошиблась, потому что на том конце провода была Светка.

– Лиза, у тебя что-то случилось?

Голос беспокойный.

– Почему ты думаешь, что что-то случилось? Ты тоже смотришь телевизор?

– Нет, просто уже почти полночь. Лиза, в такое время не звонят, чтобы обсудить обновку или рассказать об успехах.

Голос у Светки был вполне обычный и звучал так спокойно и уверенно, что несколько отрезвил и саму Лизу. В голове снова всплыла картинка: человек, укрытый одеялом, из-под которого свешивается вниз мужская рука с татуировкой на предплечье. А под татуировкой ряд родинок в форме созвездия Большой медведицы. И как она сразу не обратила на них внимания. Видимо, ее отвлекла синяя картинка. Она вдруг отчетливо поняла, что в душе растаяли последние сомнения и выпалила.

– Денис нашелся!

– Как нашелся? Он что вернулся?

Удивление в Светкином голосе смешалось с недоверием, но Лизу уже понесло, и она пресекла все дальнейшие расспросы.

– Я только что видела его по телевизору.

Она быстро рассказала про несчастный случай и репортаж из больницы.

– И почему ты решила, что это именно Денис?

Наверное, естественно, что Светка не поверила ей вот так вот сразу, но Лиза была так возбуждена, что недоверие к ее словам сейчас просто бесило.

– Я же тебе говорю – татуировка. Она уникальная. Другой такой нет, и быть не может!

– Лиз, даже если Денис сам нарисовал ее, существует еще человек, который набивал рисунок. Он мог просто обмануть твоего мужа и сделать кому-то еще такую же.

– Он не мог, я знаю, что не мог! И потом родинки, это точно Денис! Ты мне не веришь? Думаешь, я сумасшедшая? Что я не узнаю своего мужа?

Лиза уже кричала в трубку.

– Лиза, успокойся! Ничего подобного я не думаю. Просто привыкла реально смотреть на вещи. То, что ты рассказываешь, выглядит невероятно, и это вызывает сомнения.

Светка давно знала подругу, привыкла к ее истерикам, и сейчас была абсолютно спокойна, стараясь еще больше не накалять обстановку.

– И все-таки это правда! Слышишь, это правда! Денис сейчас в опасности и я должна ему помочь. Только я не знаю как. Нужно, наверное, позвонить в эту больницу?

– Ничего не предпринимай до моего приезда, слышишь. Нельзя ничего делать на эмоциях. Я уже выезжаю. Дождись меня, и мы вместе решим, как будет лучше. Все, я уже бегу к машине, так что поставь пока чайник. Давай, давай, без глупостей, топай на кухню и завари свежий чай. Я быстро!

Лиза отбросила на диван замолчавшую трубку, машинально поглаживая огромный живот. В голове снова возникла картинка руки с тату и родинками под ней. Лиза снова медленно выдохнула, беря себя в руки. Сейчас не время, нужно дождаться Светку, а то одна она просто сойдет с ума.

Кухня встретила тишиной и темнотой. Только тут Лиза сообразила, что не плохо бы включить свет. За тот год с небольшим, что она живет в этой квартире, она настолько изучила ее, что даже глубокой ночью спокойно ориентируется в пространстве, не натыкаясь на мебель и стены.

После полумрака гостиной свет в кухне вспыхнул какой-то чересчур яркий, так, что даже глазам стало больно. Пару секунд Лиза стояла неподвижно, глядя на матовый металл чайника, потом быстро проверила достаточно ли в нем воды и щелкнула тумблером.

Пока вода закипала, она выбросила из заварочного чайника старую заварку, засыпала новую и, как только чайник вскипел, залила кипятком. Пожалуй, Светка права, когда что-то делаешь, в самом деле, легче справляться с волнением. Правда, руки слегка подрагивают, но мысли не так назойливо бередят голову.

Теперь, когда перед глазами не было экрана с рукой, так похожей на руку Дениса, навалились сомнения. Лиза так долго живет надеждой, ожиданием чуда, так желает, чтобы муж нашелся, что ей в каждом прохожем на улице чудится Денис. Столько раз уже она обманчиво принимала за него других. Возможно, и в этом случае она просто выдает желаемое за действительное. Просто, она очень хочет найти Дениса. Светка права, нужно еще раз пересмотреть репортаж уже вместе с ней, и только потом делать выводы.

От звонка в дверь Лиза вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. Светка, наверное, неслась по вечернему городу на запредельной скорости? Лиза отправилась в прихожую открывать дверь.

Замок противно лязгнул. Нет в доме хозяина, а то бы он давно смазал. Лиза распахнула дверь.

– Быстро же ты!

Лиза рассчитывала увидеть на пороге растрепанную запыхавшуюся подругу, но за дверью была не она. Грубые руки резко оттолкнули Лизу от двери, отбрасывая вглубь прихожей, и визитеры прошли в квартиру, прикрыв за собой дверь. Сквозь боль в ушибленной голове, Лиза вновь услышала противный скрежет несмазанного замка.

***

Стол был завален кипами бумаг. Деловая переписка, какие-то нужные и давно потерявшие актуальность копии документов, списки, распечатки стенограмм, выдержки из постановлений и просто черновики, напечатанные или набросанные от руки.

Сколько себя помнил, Викентьев всегда был деятельным человеком. Он не умел праздно валяться на диване, щелкая пультом от телевизора. От такого «отдыха» он уставал гораздо больше, чем от изнурительного физического труда. Он даже на море, где-нибудь на краю света в тропическом раю уже на третий день начинал чувствовать себя неуютно, внутренне понимая, что его тянет назад в Москву в свой привычный рабочий кабинет к совещаниям, бумагам, отчетам, в общем, к обычной каждодневной суете. Он всегда был впереди всех, в гуще событий. Может поэтому и дослужился до того поста, который сейчас занимает.

Правда, с годами пыл его несколько поугас. Даже не поугас, а скорее перегорел и ему все тупо надоело. Он столько лет играет в эти под ковёрные игры, достиг в них уже таких вершин, что они прискучили ему.

Это раньше он получал удовлетворение, когда удавалось провернуть какую-то сложную, тщательно продуманную схему, или добиться результата там, где любой другой человек потерпел бы неудачу, а сейчас… А что же сейчас? Сейчас запал в нем погас. Так, тлеет еще какой-то фитилек. И то только потому, что он понимает, что выпусти он сейчас вожжи правления из рук, и налетят конкуренты, как стая воронов.

Вот и приходится продолжать играть в игру под названием «власть». Сквозь «не хочу», через «не могу». Иначе сожрут. А у него семья, дети. И ладно бы жена, много ей надо? Она тоже давно не девочка и все амбиции в ней, как и в нем давно погасли. Но дети. Они выстроили, подняли свой бизнес. Подняли, благодаря ему и только потому, что отец занимал высокий пост. И именно по этой же причине бизнес этот сейчас столь успешен. Уйди он теперь с поста, и весь их бизнес понесется вниз с горы несмазанной телегой. Так уж жизнь сейчас устроена.

Так что придется ему еще поработать. Не смотря даже на то, что он теперь глубокий инвалид. Да подвели его собственные ноги, посадили в инвалидное кресло. Но памяти и ума не растерял. Так что еще повоюем. А смелости и смекалки в нем всегда было в избытке. Может поэтому и поднялся так высоко. И не просто поднялся, а и усидеть сумел. Сколько их, что бок о бок шли, и где сейчас большинство? Еще в начале пути сошли с дистанции. А он дошел. Он может собой гордиться.

Дошел и денег заработал. Так что хоть он и инвалид, но продолжает жить нормальной полноценной жизнью. Ему нет нужды таскаться по простым больницам, простаивая в очередях на операцию и дожидаясь квот. К его услугам все лучшие клиники. А нет, так и за границу отправится. У него есть возможность выбирать.

И то сказать, подвели его только ноги, в остальном он еще молодым фору даст. Он даже сейчас, сидя в инвалидном кресле, не прекратил тренировки. Даже тренера специального нанял и домашний спортзал переоборудовал так, чтобы ему было удобно. И старается много времени проводить на свежем воздухе. Летом даже работает в саду.

Дверь скрипнула, и Артур Сергеевич повернулся на звук. В кабинет заглянула жена. Светлый летний костюм, укладка и яркий лак на ногтях. Алла была красивой женщиной и с годами не растеряла своей красоты. А еще она обладала тонким вкусом и чувством стиля, поэтому смотреть на нее было особенно приятно. Даже сейчас, когда морщинки плотно поселились вокруг глаз, а овал лица несмотря на все массажи и уход несколько оплыл. Но ей ведь уже не двадцать и даже не тридцать. Ей, как и ему, уже хорошо за шестьдесят. И все же она красавица. А может ему так кажется потому, что он ее очень любит. А как не любить, ведь они столько лет бок о бок. Вместе прошли и горести и радости.

– Милый, Коленька с Мишей и Анечкой приехал, а Егор со своими уже давно здесь. Ты скоро?

– Аллочка, я сейчас иду.

Дверь закрылась.

Он в последний раз бегло просмотрел сообщение, которое вот уже последние полчаса не давало ему покоя. Конкурс на проведение работ еще даже не объявлен, а вокруг него уже такая возня. Хотя чему удивляться, где замешаны большие деньги, как в этом случае, всегда много желающих поучаствовать в дележе.

Но то, что информация утекла на сторону очень плохо. И ведь Артур по опыту знает, что найти того, кто слил информацию невозможно. Как ты вычислишь крысу, когда только в отделе, занимающемся подготовкой документов больше двадцати человек. А есть еще юристы, экономисты, программисты, в конце концов.

И все же есть что-то странное в этом деле. Он это чувствует, а внутреннее чутье его никогда еще не подводило. Столько раз помогало правильно сориентироваться и оказаться на шаг впереди всех в откровенно щекотливых ситуациях. И от беды не раз уберегало. Вот и сейчас оно просто кричит внутри.

Кто они, эти ребята из «Искусственного интеллекта»? Слишком уж напористы и самолюбивы. Молодое поколение, этакие хозяева жизни. Привыкли получать все и сразу. Понятно, что за ними стоит кто-то очень влиятельный и сильный. Иначе они не отважились бы на подобное. Уже давно никто не решается связываться с Викентьевым Артуром Сергеевичем. Он и не таких ломал. Вот и они об него зубы обломают. Он не привык, чтобы им командовали. Он не позволит.

Артур раздраженно отбросил телефон. Несколько секунд сидел, вдыхая и выдыхая воздух, тупо, невидящими глазами уставившись в окно. Потом сунул телефон во внутренний карман домашнего халата, навесил на лицо улыбку и нажал кнопку на пульте, приводя кресло в движение. Нужно идти в гостиную. Сыновья с семьями собрались на воскресный ужин. Совместный ужин каждую неделю – это уже семейная традиция, которая не должна нарушаться.

– Деда!

Раскинув руки, внук Миша кинулся деду навстречу. Танюшка по малолетству чуть отстала, но тоже радостно протянула к нему ручонки. Дед никогда не оставлял внуков без подарков. И хоть у них и так было все, что они только могли пожелать, подаркам деда радовались искренне и бывать в этом загородном доме любили.

Телефон снова коротко звякнул, давая понять, что пришло новое сообщение. Артур вынул трубку. На экране было всего пять слов: «Надеюсь, ты изменишь свое решение». На этот раз на то, чтобы подавить раздражение ушло гораздо больше времени. Хорошо, что Алла была занята на кухне и не увидела этого. Дети, слава богу, не заметят его состояния, они не на столько проницательны, а вот от внимательных глаз жены утаить хоть что-нибудь было бы сложно.

***

И снова это легкое потрескивание. Оно словно висит в воздухе над головой его собеседника. Этот странный раздражающий звук сопровождает каждую запись.

Илья услышал свой, чуть искаженный записью голос.

– Расскажите, почему вы выбрали ее. Вас привлекла именно эта девушка, или это был просто случайный выбор. Просто потому, что она подвернулась под руку?

– Я ведь уже говорил вам, что у меня не было случайных жертв. Я не убивал тех, кто не заслуживал смерти.

– А Яна заслуживала? Чем? Она же была простой медсестрой в муниципальной больнице. Что такого она могла совершить, что, по-вашему, заслуживала смерти?

Пауза, во время которой собеседник обдумывал ответ. А может быть вспоминал что-то приятное для него. Илья помнил, что в тот момент выражение лица его было скорее умиротворенное, чем задумчивое.

– Вы что же думаете, что раз Яна была медсестрой, это делало ее святой? Люди грешны, и Яна не была исключением. Скорее – исчадием ада. Хотя, кому как! Ведь многие не считают аборт убийством. А она помогала делать аборты. Сколько не рождённых душ она загубила? И если бы осталась жива, то продолжила бы способствовать убийцам.

Илья отчетливо помнил, что в этот момент он ненадолго забыл о том, что он врач и должен помогать людям. В нем проснулся дух противоречия, настолько сильный, что ему захотелось позлить собеседника, вывести его на дополнительные эмоции.

– Странно слышать ваши рассуждения. Если вы так выступаете против абортов, то должны верить в бога, а я помню, вы говорили, что не верите? И потом, она не могла загубить души, они ведь, насколько я помню писание, бессмертны. Тело да, но ни душу. Так какая разница? Душа родится в другом теле.

– Возможно, но кто ей дал право убивать? Почему она решила, что может позволить себе подобное? Она не имела права вмешиваться!

– Вмешиваться во что? В провидение господне?

Илья, подобно змею-искусителю смотрел на сидящего напротив мужчину, ожидая ответа. Тот помолчал немного, а потом усмехнулся, но так и не ответил. Не дождавшись какой-либо реакции от собеседника, Илья продолжил задавать вопросы.

– Так она была на работе и делала то, что предусмотрено ее должностной инструкцией.

Злится он все-таки начал. Хоть и старался держать себя в руках, но возбужденные нотки проскакивали в голосе, да и выражение лица поменялось, став несколько жестче и резче.

– Даже если и так, она не могла не понимать, что такая работа порочна и грязна. А значит, она была виновна и заслужила свое наказание. И поверьте мне, она расплатилась за все. Я помню, как она, истекающая кровью, ползала у меня в ногах и вымаливала обратно свою никчемную, никому не нужную жизнь. Даже в этот момент она думала только о себе.

Голос собеседника снова дрожал от возбуждения, но теперь уже другого, явно приятного. Эму нравилось вспоминать моменты убийств, которые он совершил. Илья отметил это еще в самом начале их знакомства. Но сейчас, понимая, что это непрофессионально, вдруг почувствовал раздражение. Может быть от того, что на фото девушка Яна казалась такой хрупкой и беззащитной. Или все-таки была другая причина?

– Ну, почему же никому не нужную? Она была дорога своим близким и друзьям. У нее-то они были.

Слишком грубый намек на то, что у сидящего перед ним мужчины не было никого, кто переживал бы за его судьбу. Но намек этот действия не возымел, а лишь вызвал легкую улыбку, и Илья продолжил.

– И потом, если следовать вашей логике, вы тоже должны расплатиться за то, что совершили.

– А разве я не расплачиваюсь? Мне предстоит жить с тем, что я сделал.

Теперь уже Илья усмехнулся про себя. Ну, конечно, это другие должны расплатиться жизнью, а его наказание – это жить «с тем, что он сделал». Даже понимая, что человек, сидящий перед ним болен, Илья не может сочувствовать ему. Он убийца. Илья еще смог бы как-то понять того, кто убил ради мести или защищая себя или близких. Но, только понять. Не оправдать, не сострадать им, а только понять их мотивы. Здесь же убийства без мотива и причины. Хотя, сейчас он не прав в своих рассуждениях. Мотив у этого подонка все-таки был, просто слишком извращенный, чтобы быть понятым и уж тем более принятым обычным нормальным человеком.

– Но, вы же сами сказали, что за убийство нужно наказывать убийством. Или я вас как-то не так понял?

– Я никого не убивал! Убивают, когда хотят намеренно причинить зло. А я карал за поступки. Разница, по-моему, очевидна.

Как бы хотелось Илье сейчас сказать ему в ответ, что нет никакой разницы. Нет, и быть не может. Любой, кто лишает жизни другого человека – убийца. Даже если он делает это ненамеренно, случайно или в силу приказа. Возможно, в какой-то мере это снимает с него вину, но он все равно убийца. И мотив не имеет особой роли, ибо нет такого мотива, который позволяет убивать. Даже месть не является достаточным основанием. Может быть понята – да, может, но решаясь на месть, человек добровольно примеривает на себя роль убийцы. Даже если его оправдает толпа, в душе он все равно будет жить дальше с осознанием, что он убил.

Перед ним же сейчас сидел убийца и психопат, которому не было оправдания. Желание сказать правду в лицо было настолько сильным, что Илья даже отвернулся на несколько секунд. Внимательный спокойный взгляд карих глаз сейчас раздражал его. Он сам понимал, что это непрофессионально, неверно. Он должен быть выдержанным. И не просто потому, что он врач-психиатр, который работает с очередным пациентом, а еще и потому, что он должен войти в доверие к этому психопату. А иначе как он выполнит то, ради чего он вот уже второй месяц бьется с этим убийцей.

– Допустим. Но почему вы решили, что именно вы должны наказать виновных. Отчего вы сами добровольно взвалили на себя этот груз.

– Но кто-то ведь должен был. Почему не я?

– И вам нравилась эта роль?

Снова усмешка. При этом красивое лицо несколько скривилось, и Илья даже удивился, настолько теперь оно показалось ему уродливым. А еще каким-то хищным и жестоким. Наверное, именно с подобной усмешкой он и убивал свои жертвы. Удивлялись ли они столь разительной перемене так же, как Илья сейчас.

– Не имеет значения, нравится нам то, что мы делаем или нет. Значение имеет лишь тот факт – как мы это делаем. Ведь вы не заблуждаетесь по поводу того, что каждый с удовольствием выполняет свою работу. Это далеко не так. В большинстве случаев не так. Это очень далеко от истины. Хотя, что есть истина – это тоже спорный вопрос. Но сейчас не об этом. Так вот, мне повезло, я действительно получал некое удовольствие, очищая мир от ненужной мрази, которая не должна была родиться.

Некое удовольствие – вот как! Илья внутренне поежился от хладнокровия, которым были пропитаны слова и вся поза его собеседника. А еще подумал о том, что за два месяца он и на йоту не продвинулся вперед. Несмотря на весь свой опыт работы с подобными экземплярами в этом случае он все время словно натыкается на прочную невидимую стену, которой окружил себя его собеседник.

Хоть тот и содержится в одиночке, и кроме как общения с Ильей, почти не видит людей, но это не вынудило его, как других в подобных случаях, стремится к таким вот беседам. Все пациенты, с которыми Илья работал ранее, довольно быстро уставали от недостатка общения, да к тому же, в силу природного тщеславия – а оно было у каждого первого, ему еще не встречался пациент, который не гордился бы своими «подвигами» – чувствовали потребность высказаться, рассказать о том, что совершили. Здесь же прямо противоположная картина. Илье порой кажется, что их беседы тяготят не только его.

– И именно в силу того, что вы испытывали некое удовольствие, вы продолжали убивать?

– Отчасти, но главное это то, что люди, которых я лишил жизни, заслужили это. Я ведь вам уже говорил.

– Да, я помню. Точно так же, как помню о том, что вам совсем не было жалко ни слабых женщин, ни беззащитных детей.

– Если вы снова возвращаетесь к Ярохину, то он не был ни слабым, ни беззащитным. Он, несмотря на свой возраст, был подлым, коварным и продуманным.

– Но ведь у вас были и другие жертвы? Возможно те, о ком следствие не знает. В чем была их вина?

Ну, вот, он задал главный вопрос, получить ответ на который, его и наняли. Ради этого он вот уже два месяца безропотно сносит высокомерие и грубость этой мрази.

Грубый смех, последовавший за этим вопросом, заставил Илью вздрогнуть. Он уже понял, что ответа на поставленный вопрос он не получит. По крайней мере, сегодня. Сколько же еще времени ему понадобится, чтобы выполнить задание и получить деньги, которые ему жизненно необходимы прямо сейчас?

***

За шесть долгих, очень долгих лет, прошедших с того момента, как Юлька пропала, жена так и не оправилась от потрясения. До сих пор она наивно надеялась, что Юля живая и здоровая переступит, наконец, порог родительского дома. В комнате дочери все так и осталось на своих местах. Ни одна вещь не была переставлена. Наталья даже не позволила горничной отправить в стирку небрежно брошенный дочерью перед уходом в университет халат. Он так и лежал сиротливо оставленный хозяйкой на кое-как заправленной широкой кровати. Дочери не нравилось, когда ее постельного белья касались чужие руки, поэтому кровать она всегда заправляла сама, но культа из этого не делала. Постельное белье прикрыто и ладно.

Наталья теперь почти все свое время проводит в комнате дочери. От слез лицо стало усталое и морщинистое. И вообще она заметно постарела, так как больше не видит смысла в том, чтобы следить за собой.

Ему все-таки немного легче, у него есть работа, которая хоть на время позволяет забыться, а у Наташи нет ничего. Уже давно, с самого рождения Юльки, вся ее жизнь ограничилась уходом за дочерью. Юля стала смыслом ее жизни, единственным занятием. И вот теперь этот смысл пропал. Так как других детей у них не было. Как-то не получилось.

Возможно, Наташа гораздо легче бы перенесла смерть дочери, если бы точно знала, что та мертва. Да, им обоим было бы нелегко. Хоронить детей вообще противоестественно. Но так они хотя бы знали, что с ней случилось. У них была бы могила, на которую можно было бы прийти, поплакать, принести цветы…

Но по воле судьбы, они лишены этого. Юля пропала, и за шесть лет они так и не узнали, что случилось с их дочерью. И вот эта вот неизвестность гложет сердце и разъедает его похлеще любого яда.

Даже у него, постоянно занятого делами бизнеса, нет-нет, да мелькнет мысль, что, возможно, их дочь жива. Вдруг она находится в лапах какого-то психопата и испытывает нечеловеческие мученья? Можно только догадываться, о том, что занимает разум жены. Она ведь целый день один на один со своими думами. У нее нет даже такого призрачного барьера, как работа. Это он может на несколько часов отвлечься от дум о дочери. Наташа же постоянно в своей боли.

Но шесть лет – это большой срок. Эдуард не глупый, наивный мальчик. В свои пятьдесят три года он уже прекрасно понимает, что если пропавшего человека не нашли в первые две недели, то он скорее всего мертв. Но ему было бы гораздо легче, если бы он увидел дочь своими глазами. Это тяжело и непросто, но он привык все лично контролировать и доверять только себе. Увидь он Юльку мертвой, узнай, кто сотворил с его дочерью такое, он загнал бы свою боль вглубь души и сосредоточил все силы на том, чтобы покарать убийцу. Увидь он своими глазами …

Пока же этого не случилось, даже в его практичной скептической душе теплится призрачная надежда. Надежда на то, что чудо все-таки случится и однажды Юлька, живая и веселая, откроет дверь родного дома и с криком: «Мама, папа, я вернулась!» – влетит в гостиную, излучая счастье и распространяя вокруг себя аромат духов. И их дом снова наполнится весельем и любовью. Ветер выметет из мрачных сейчас комнат уныние и печаль, и уберет беспробудную тоску из уголков Наташиных глаз. Тоску, из-за которой ему в последнее время совсем не хочется возвращаться домой.

Но чудо все не происходит.

Автоматические ворота плавно разъехались в стороны, и машина скользнула внутрь. Ворота тут же возвратились на место, отсекая усадьбу от остального мира. Ухоженный сад, стоивший ему целое состояние, разительно отличался от того, что было за забором, даже в этом элитном дорогом поселке. С какой же любовью когда-то Наташа собственноручно руководила садовниками. Это было в той другой счастливой жизни, когда она еще умела радоваться и любить. Сейчас же ее не интересовал ни дом, ни сад, и Эдуарду пришлось нанять фирму ландшафтного дизайна.

Охранники вытянулись в струнку, приветствуя хозяина. Машина замерла перед крыльцом. Эдуард дождался, пока один из парней откроет перед ним дверь, и грузно вылез и машины. Сказываются годы, он уже чувствует дыхание старости.

Эдуард медленно поднялся на крыльцо, оттягивая момент, когда придется встретиться с женой, и взялся за ручку входной двери.

Наташа была в комнате Юли, и это совсем не удивило его. Возвращаясь в последнее время домой, он практически всегда застает ее здесь. Растрепанная, похоже, сегодня волосы ее и не видели расчески, она лежала на кровати дочери и по щекам ее беззвучно катились слезы. И как всегда в такие моменты жалость острой иглой кольнула сердце.

Эдуард любил жену. Любил настолько сильно, что даже в мыслях никогда не изменял ей. Его коллеги частенько заводили молодых любовниц, заказывали на вечеринки женщин легкого поведения. Он же в компании оставался «белой вороной». Другие женщины его не интересовали.

Правда, и Наташа с некоторых пор не привлекала его как женщина, но от этого она не перестала быть его другом, близким, родным человечком. Возможно, даже сейчас они стали друзьями в большей степени, чем тогда, когда были близки физически. Теперь их сплачивало общее горе.

Эдуард наклонился и осторожно коснулся губами мокрой от слез щеки. Потом присел рядом с Наташей, одной рукой обняв ее за плечи. Он чувствовал, как плечи ее чуть вздрагивают от беззвучных рыданий.

Жена подняла голову, вопросительно глядя на него. Он отрицательно покачал головой. Она снова отвернулась к стене и теперь уже в голос завыла, зажав кулаком рот.

Он тихонько притянул ее к себе, гладя рукой жесткие непрочесанные волосы. Сквозь большое окно он видел собственный сад. Летние сумерки уже сделали его мрачным и словно бы пустынным. Прямо перед окном промелькнула быстрая тень. Охранники выпустили на ночь собак.

Полумрак улиц прокрался в неосвещенную комнату, отбрасывая на стену причудливые тени. Жена уже успокоилась и теперь только тихонько вздрагивала худенькими плечами.

Да, Эдуард любил ее, но помочь ей ничем не мог. Он и сам чувствовал себя растерянным и беспомощным. Несмотря на все его влияние, деньги, и прилагаемые усилия – результата ноль. Хотя нет, не так – нет результата, который нужен ему. В остальном же ребята из службы безопасности фирмы сработали отлично. Не зря он в свое время не пожалел ни денег, ни сил. Собрал команду, которой может позавидовать любое самое элитное силовое подразделение. Все спецы своего дела, первоклассные профессионалы. И им все почти удалось. Почти…

Почему-то в голове всплыла латинская фраза: Non progredi est regredi – Не продвигаться вперед – значит идти назад. Вот и он словно топчется на месте. Несмотря на все предпринимаемые усилия, он ни на йоту не продвинулся. Он до сих пор так и не знает, что случилось с его дочерью. Просто руки опускаются, но он не имеет права сдаваться. Mea vita, mihi bellum – Моя жизнь – моя война.

Это действительно его война. Теперь он это точно знает. Война, которую он хоть и не начал, но именно он ударил первым. Эдуард заставил себя забыть, но память не стирает ничего. Просто все то, что он так стремился не вспоминать, она, безжалостная и откровенная, загнала куда-то вглубь подсознания и хранила там до поры, до времени.

И вот время пришло. Время, когда Эдуард уже не может отмахнуться от воспоминаний. Когда ему волей-неволей приходится вспоминать. Так что война это его, личная. Война, в которой на его стороне только Наташа. Она единственная, кто может понять его боль и отчаяние. Пока на его стороне… До того момента, пока не знает всей правды. Узнай она, и она тоже отвернется от него. Пока же Наташа может его понять, но помочь ему она не в силах. Так что с этой войной он один на один. И он должен выстоять, закончить то, что начал. Тем более что он уже близок. Так близок…

***

Когда бинты были сняты и доктор поднес ему зеркало, бесстрастное стекло отразило довольно молодого мужчину с местами отвратительно красной, кажущейся воспаленной кожей лица. Кое-где она была неровная и шелушащаяся с проступавшими на ней шрамами, которые сейчас было отчетливо видно. На фоне нездоровой красноты резко выделялись яркие карие глаза, обрамленные черными ресницами. Родион отметил это, подумав, как же быстро ресницы отрасли заново. При таких поражениях кожи, которые были у него, они должны были сгореть первыми. Да и в целом, все не так плохо. Он-то думал, что будет гораздо хуже.

Пересиливая отвращение, Родион провел кончиком указательного пальца по щеке. Зеркало отзеркалило его жест. Доктор уловил нотки нерешительности.

– Вам не стоит сейчас волноваться по этому поводу. Кожа переживает естественный процесс заживления. Поражения были слишком обширными и довольно глубокими. Мы сделали все, что могли, но ей нужно время, чтобы справиться с последствиями. Потом, когда все как следует заживет, вы и не вспомните об этом. Но так будет только после полного восстановления. Пока же мы пропишем вам препараты ускоряющие заживление.

– Когда я смогу поехать домой?

– Когда решите, что вы к этому готовы. В принципе, все, что мы могли, мы уже сделали. Теперь единственным вашим лекарем будет время.

Родион снова посмотрел в зеркало. Готов ли он отправиться домой? И где он, его дом? Где то место, которое возможно поможет памяти решить головоломку, поставленную перед ней аварией, и восстановить пробелы.

За три с лишним недели, что он провел на острове, он устал от него. Похоже, даже от рая можно устать. Постоянная жара и однообразие выматывают. Ему надоело безделье. Родион хотел двигаться, хоть что-то делать. Казалось, что так память быстрее вспомнит прошлое, поскольку, больше всего, его выматывают именно вопросы, которые не покидают голову. Вопросы, ответов на которые у Родиона нет. Зато есть время, много времени, чтобы вновь и вновь задавать их себе.

Врачи ничем не могут ему помочь. Единственный вердикт, который они единогласно вынесли – возможно, память сама восстановится со временем. Но у Родиона нет этого самого времени. Ему нужны ответы сейчас.

Но все что он может, это поднять трубку телефона, набрать единственный номер в его записной книжке и услышать бесстрастный голос Альберта Ильича, единственного человека, связывающего его с прошлым. Человека, представляющего компанию, в которой до аварии трудился и сам Родион, хоть он этого и не помнит.

Все, что Родион знает о своем прошлом, он знает со слов Альберта Ильича. Его лечение в этой клинике оплатил тоже он, и он же время от времени навещает Родиона.

И вот теперь настало время покинуть остров и постараться найти ответы на все свои вопросы.

– Так что, молодой человек, когда бы вы хотели нас покинуть.

– Прежде чем ответить, мне нужно связаться с Альбертом Ильичом.

– Я вас понимаю. Нелегко жить с осознанием, что твое прошлое скрыто от тебя самого. Вам придется заново выстроить свою жизнь. Заново познакомиться с людьми, с которыми вы знакомы много лет, заново узнать то, в чем вы до этого были профессионалом. Но отчаиваться не стоит. Память – такая непредсказуемая штука. Возможно, что как только вы вернетесь домой, когда вас будут окружать привычные люди и вещи, вы разом все вспомните.

– А если этого не произойдет?

– Будем надеяться на лучшее.

Пока Родион возвращался в свой домик, он чувствовал некую стянутость кожи на лице. Ему все время хотелось почесать щеки и лоб, но доктор предупредил его, что этого делать нельзя. Это нормально, что кожа будет чесаться. Это вызвано процессом регенерации. Ему сейчас вообще следует как можно меньше касаться лица, чтобы не занести инфекцию.

Зайдя на крытую веранду, опоясывающую всю южную сторону бунгало, он опустился в плетеное кресло и набрал номер Альберта Ильича. Длинные гудки летели в ухо, но тот не спешил брать трубку. Наконец, что-то щелкнуло, и бесстрастный женский голос возвестил:

– В настоящее время абонент разговаривает, но я продолжаю дозваниваться.

Родион отключил телефон и положил его на столик перед собой. По опыту он уже знал, что Альберт Ильич может вести бесконечные телефонные переговоры, так что не было смысла ждать, пока он закончит с трубкой у уха. Когда закончит, он обязательно перезвонит на не отвеченный вызов.

Перед ним, насколько хватало глаз, простиралось бескрайнее, бесконечное море, далеко-далеко у горизонта плавно переходящее в такое же голубое небо. Чайки кружили над волнами, оглашая остров криками. Чуть в стороне у соседнего бунгало весело смеялись две молодые девушки. Родион знал, что они были из Канберры. Он слышал их разговор, но понимал не все, так как они разговаривали на австралийском английском, который диалектом несколько отличался от привычного ему.

Родион постарался отстраниться от посторонних разговоров, но в голову тут же полезли так надоевшие вопросы. Лучше уж слушать веселую болтовню соседок.

– My husband likes crumpets.⁶

Звонкий журчащий голос. Родион не раз видел девушек и сейчас представил себе ту, что говорила. Широкоскулое миловидное лицо, глаза, как два чистых голубых озера и хрупкая слегка угловатая фигурка. Когда он ее видел, Родион думал, что ей лет семнадцать, а, оказывается, у нее уже есть муж. Вот это да! Может быть, она уже даже успела обзавестись детьми?

– So eat whatever you want, why torture yourself?⁷

Вторая же наоборот выглядела значительно старше своего возраста, по крайней мере, так казалось Родиону. Возможно, это из-за темного, почти иссиня-черного цвета волос и таких же темных глаз, а, может быть, из-за крупной фигуры. Не толстой, а именно крупной, про таких говорят – широкая кость. Голос у нее тоже был значительно грубее.

И снова нежное сопрано первой девушки.

– I’m not going to become for him…⁸

Последнее слово Родион не понял, но судя по тому, как весело снова прыснули девушки, миловидная сказала что-то смешное. Девушки приехали сюда совсем недавно на пластику лица.

Родион вдруг почувствовал себя неуютно, словно он намеренно подслушивает чужие разговоры. Хотя, он намеренно и подслушивал. Да, он не помнит ничего из его прошлой жизни, но то, что это неприлично, отлично помнит. Но это помогает ему расслабиться. Неудобные вопросы на время перестают терзать мозг, мучительно заставляя искать ответы, которых нет.

Звонок от Альберта Ильича раздался семнадцатью минутами спустя, когда Родион уже решил отправиться в кафе и выпить кофе.

Цены в кафе в этом тропическом раю были подстать общей обстановке. Здесь все было рассчитано на людей успешных. Только «хозяева жизни» могли позволить себе провести недельку-другую в этой первоклассной клинике. Но у Родиона была банковская карта, врученная ему все тем же Альбертом Ильичом. Парень не знал, каков счет карты, кто пополняет ее и откуда деньги. Он просто прикладывал ее к терминалу и получал желаемое.

– Родион, извини, я пропустил твой звонок. Был занят. У тебя что-то случилось?

Голос вполне уверенного в себе человека. Такой голос не воспитаешь в себе за месяц и даже за год. Нужно достаточно продолжительное время быть успешным, чтобы добиться подобной небрежной непринужденности.

– Мне сняли бинты, и доктор сказал, что уже завтра я могу вернуться домой.

– Хорошие новости. Тебе не стоит ни о чем волноваться, мы все решим, чтобы ты скорее вернулся к обычной жизни.

Еще один вопрос, в копилку смятения и неизвестности его забывчивой памяти. Что такого нужного и незаменимого он делал для компании, в которой работал, что она так безропотно согласилась расстаться с отнюдь не маленькой суммой, потраченной на его лечение?

– Завтра в обед за тобой прилетит самолет. Он доставит тебя в Москву. Наш водитель встретит тебя и отвезет в твою квартиру. А я буду ждать тебя там. Так что, до завтра.

В ухо полетели резкие гудки. С самого начала его знакомства с Альбертом Ильичом, Родион отметил его нежелание вести пустые разговоры. Все сухо, четко и исключительно по делу. Родиону даже казалось, что он вообще не испытывает никаких эмоций. По крайней мере, на лице они не отражались.

Родион откинул трубку на кровать и открыл платяной шкаф. На вешалках сиротливо болталась пара летних рубах. На полке лежали аккуратно сложенные брюки, а в корзине нижнее белье и несколько пар носков. В самом низу примостились летние туфли. К этому еще стоит добавить зубную щетку и, пожалуй, все. Да уж, чемодан ему явно не понадобится, он вполне обойдется сумкой. Она нашлась здесь же, рядом с туфлями.

Еще раз, окинув внутренности шкафа рассеянным взглядом, Родин снова закрыл дверки. Вещи он соберет завтра, это не займет много времени. Пара минут от силы, он успеет.

Проходя мимо зеркала, он еще раз внимательно вгляделся в красное воспаленное лицо, но представить, как оно выглядело до аварии так и не смог. Тревога, поселившаяся в сердце после того, как он осознал, что уже совсем скоро ему предстоит покинуть этот остров, постепенно нарастала внутри подобно снежному кому. И тревога эта была вызвана страхом. Страхом неизвестности перед тем, что ждет его там.

Родион невесело усмехнулся. Где, там? Дома? Но он не мог назвать домом место, куда должен был завтра отправиться. Его дом здесь, на этом острове. Именно здесь он чувствует себя хоть немного уверенно. Это единственное место на земле, которое он вообще знает и помнит. Но завтра его придется покинуть.

***

– В прошлый раз мы остановились с вами на вопросе, касающемся количества ваших жертв. Вы так мне и не ответили, все ли из них известны следствию, или кто-то все-таки остался тайной за семью печатями.

– Сколько бы их ни было, каждый из них заслужил свою смерть. А сколько их было, я не считал.

– Вы вынесли им приговор. Думаю, вы помните каждую жертву.

– Вы ошибаетесь. Вот вы бы, наверное, точно помнили каждого убитого вами человека, а для меня это не было чем-то необычным. Я просто выполнял возложенную на меня миссию.

– Но, в отличие от вас, я никого не убивал!

– Не сомневаюсь. У вас, как говорят, кишка тонка для этого. Есть сильные личности, которые берут и делают, а есть такие, как вы, которые строят воздушные замки, довольствуясь разговорами.

– Не каждый хочет убивать!

– Да, бросьте вы! Не каждый на это способен, но убить хочет каждый. Поройтесь в своей памяти, и, уверен, с ходу откопаете пяток случаев, когда вы хотели убить. Неважно кого, обидчика вашей жены, продавца обвесившего и обхамившего вас в магазине, дебошира в самолете, облившего вас соком. Ну, сколько раз в своей жизни вы про себя произносили фразу: «сука, убил бы!», и ничего не делали? Сто раз, тысячу..? Вы из породы людей, которые в принципе не способны на действия. Вы и профессию себе выбрали такую, в которой не нужно принимать решения, в которой ничего от вас не зависит.

Илья и сам не заметил, как распалился. Слова собеседника больно ранили в самое сердце, поскольку он прекрасно знал все свои недостатки, давно смирился с ними и даже научился прекрасно сосуществовать. Но небольшое «но» внутри все-таки осталось и, как назойливый комар кололо постоянно, не давая забыться. Да, он отлично знает, что он не то чтобы трус, но нерешительный, не умеющий отстаивать свою точку зрения человек. Иначе, он не оказался бы сейчас в той ситуации, в которой он оказался. Даже сейчас, когда с момента того разговора прошло больше недели, слушая пленку он снова переживал все то же разочарование и злость. Тем более что за эту неделю его положение стало только хуже.

Бесстрастная запись воспроизвела его глубокий вдох. Илья пытался успокоиться.

– А вы, значит, из другой породы. Из той, которая без разбора бросается в бой, предпочитая сначала действовать, а потом думать?

И снова едкая усмешка.

– Ваш выпад смахивает на грубость. Я задел вас за живое? Нет, вы не правы, хотя людей подобного типа на свете довольно много. Но я принадлежу к числу других. Тех, кто как раз сначала думает, а уж потом делает. Вы не можете с этим не согласиться, потому что в противном случае меня поймали бы после первой жертвы, ну, максимум, после второй.

В душе Илья был согласен с этим доводом, но внешне никак не выказал своего настроя.

– Но вы тоже не правы. Да, возможно, иногда я в мыслях желал кому-то смерти, но я никогда действительно не стремился причинить кому-то вред. Естественно желать обидчику кару, но нормальные люди должны понимать, что убийство – это не выход.

– А может, как раз выход? Ведь режет же хирург пациента, чтобы удалить опухоль. А резать живой организм тоже противоестественно. Но он режет, зная, что так будет лучше для организма в целом. Общество, это тоже своего рода организм. И, возможно, кровопускание пойдет ему на пользу. Вы никогда не задумывались об этом?

– Неудачный пример. Слишком примитивный.

– А по-моему, самый что ни не есть подходящий. Но я могу привести другой, если уж этот вас так не устраивает. Возможно, вы не садовод, но наверняка что-то читали об этом, либо видели передачи. Так вот, всходы тоже прореживают, чтобы освободить место для одних, в угоду другим. И это правильно, это естественный отбор. Та же морковь или редис будут гораздо крупнее и сильнее, если убрать с грядки лишнее. Да, и цветы, растущие на значительном расстоянии друг от друга, будут цвести обильнее, а если еще периодически срезать уже зацветшие бутоны, то цветок будет быстрее давать новые. Подобная тяга к воспроизводству заложено природой.

– Но человек – не цветок!

– В этом вы абсолютно правы, – снова едкая, словно издевающаяся ухмылка, – но он такой же живой организм. Кто, скажите мне, поставил его на вершину эволюции? Кто решил, что именно он создан по образу и подобию божьему? Другой такой же человек? Кто в мире решил, что именно человек предпочтительнее всем остальным живым существам? Что дает вам основание думать, что срезать цветок – это селекция, направленная на усиление вида, а убийство одних людей другими в угоду общества – это неприемлемое действие? Все человеческое величие основано на рассуждениях самого человека о его уникальности и ничего больше. Так людям свойственно ошибаться. Сколько уже за годы существования человеческого общества было пересмотрено аксиом, которые еще столетие назад казались незыблемыми и нерушимыми? Сколько утверждений признано ошибочными?

Ледяное абсолютное спокойствие, тогда как он, Илья, просто закипает от негодования. Ну, почему именно этот человек оказался настолько трудным и непробиваемым. Обычно, Илье хватало пары недель, чтобы найти общий язык с любым самым отъявленным психом. Может быть, вся проблема в том, что его шесть лет учили работать именно с душевнобольными людьми, а перед ним сейчас сидит совершенно нормальный в психическом плане человек.

Ну, да, совершенно нормальный. А то, что на нем двенадцать только известных полиции трупов, так это несущественный пустяк. Обычное дело, для нормального человека! Нет, перед ним сидит не обычный человек. Он болен, просто Илья никак не может найти ту ниточку, потянув за которую, можно будет говорить о психических отклонениях. Сейчас, пока разговор касается роли человека в эволюции, он демонстрирует четкую, выстроенную позицию. Видно, что он не единожды, обстоятельно и настойчиво продумывал и прорабатывал этот вопрос. Сбить его будет не просто.

Но ведь ранее Илье уже удавалось сбить с него эту непроницаемую маску спокойствия. Если удастся вывести собеседника на эмоции, от него можно добиться чего-то большего, того, что приблизит Илью к так нужному ему ответу. Не ему лично, конечно, но за работу он получит деньги. А они ему сейчас нужны, как воздух. Они нужны Веронике, без этих денег она умрет. А он не может допустить, чтобы она умерла, потому что не представляет своей жизни без нее. Поэтому, нужно собраться и вспомнить, что вызывало в этом надменном, уверенном в себе человеке, хоть какую-то реакцию.

Пока на пленке длилась пауза, Илья вспоминал их предыдущий разговор и определял, что камнем преткновения тогда был вопрос о том, нравится ли ему убивать свои жертвы и почему он взял на себя подобную роль. Даже скорее именно второе. Значит, для него болезненным является именно вопрос, почему он начал убивать. Что ж, выбора-то все равно нет, попробуем развить эту тему дальше.

– В прошлый раз вы подтвердили мне, что получали удовольствие от той миссии, что добровольно взвалили на себя. Но что стало первопричиной? Как вам пришла в голову идея, что именно вы должны стать санитаром общества, убирая неугодных, по вашему мнению, людей?

Илья не ошибся. Вновь на красивом лице ухмылка, делающая его жестоким и уродливым. А еще огонек злости в глазах. Еле заметный – все-таки он умеет держать себя в руках – но он есть. Возможно, Илья и не заметил бы его, если бы не ожидал чего-то подобного. Но он ждал, и зорко смотрел на собеседника. И он не пропустил это крохотный проблеск злости. А может быть чего-то еще? Что же все-таки, черт возьми, сподвигло его взяться за нож? Теперь Илья точно уверен, что проблема кроется именно в этом. Ему нужно продолжать.

– Кем была ваша первая жертва?

– Вы же читали дело, там все написано.

– В деле написано только то, до чего докопались следователи. А я просто уверен, что есть еще много всего, чего осталось скрыто от их глаз. Как, например, тот человек, которого вы убили первым. В деле о нем нет упоминания. Я просто уверен в этом. Что это было. Ревность, вы убили изменившую вам женщину, или просто случайность? Сбили кого-то? Или же банальная месть? Кто-то по неосторожности задел вас за живое?

Вопросы свои Илья задавал, насмешливы тоном, но реакция собеседника его не просто удивила, а даже отчасти напугала. Сейчас перед ним сидел не человек, а тот самый зверь, который так хладнокровно резал ножом свои жертвы. Его глаза сузились до еле заметных щелочек, а руки сжались в кулаки и напряглись так, что костяшки пальцев побелели. Но все это длилось лишь мгновение. Наверное, он прилагал неимоверные усилия, чтобы не сорваться. И справился. Злость сменилась насмешкой, вылившейся в неприятный смех.

– С чего вы решили, что я настолько банален, чтобы поддаться минутной слабости и эмоциям. Каждую свою жертву я убивал продуманно и целенаправленно. И уж точно не спонтанно. А выстраивал каждый свой шаг, чтобы не допустить ошибок.

Не поддавался эмоциям? Значит, задело его именно упоминание о мести. Это уже кое-что. Нужно будет сегодня же сообщить об этом заказчику.

Илья и сообщил. А еще через день с его собеседником случилась беда, и он попал в больницу. Работа так и осталась неоконченной. Поэтому, заказчик выплатил только часть гонорара. А ему, Илье, нужна вся сумма. И нужна сегодня, сейчас. Он не может ждать. Вероника не может ждать. Любое промедление может привести к катастрофе. Он уже сказал, что найдет деньги. Найдет всю сумму. Теперь же получается, что денег у него нет. И вообще неизвестно, продолжится ли его работа или нет.

А на официальной службе в муниципальной больнице больших денег не заработаешь. Чтобы получить нужную ему сумму, придется трудится лет двадцать, и при этом не есть, не одеваться… Но у него нет этого времени. У Вероники нет. Что же ему теперь делать?

***

Ночной город был почти пустым. Вечерние пробки уже рассосались. Все давно разбрелись по домам в предвкушении уютного спокойного вечера. Так что ничто и никто не помешал Светке пролететься с ветерком по опустевшим, освещенным лишь светом фонарей проспектам. Звезд в городе, как говорится, днем с огнем не сыщешь, слишком уж обильная подсветка освещает улицы.

И плевать ей, что теперь придет пара-тройка штрафов за превышение скорости. Она и так целыми днями просто насилует себя, заставляя правую ногу то и дело жать на педаль тормоза.

В душе Светлана знала за собой этот грех. Любила она быструю езду. И что такого, ведь с машиной она управляется отлично. Многим мужикам еще фору даст. Ни одной аварии, а стаж вождения уже более восьми лет. Вот только камеры…. С ними не поспоришь! И выкидывать ежедневно кругленькую сумму, чтобы потешить свое самолюбие, резона нет.

Тем более, что и денег лишних у нее тоже нет. Ее теперешний мужчина вовсе не олигарх, да и она своим трудом зарабатывают, не воруют. Лучше она лишний рубль потратит на витамины для сына. Кроме нее о нем позаботиться некому. Папаша его, козел, слинял сразу после того, как она сообщила ему, что беременна. Даже официальная регистрация не остановила. Она, правда, на алименты подала, но все, похоже, бес толку. Денег от него она как не видела, так и по сей день и не видит. Ровно так же, как и папаша недоделанный Степу так ни разу и не увидел, да, наверное, и не увидит уже никогда. Отцовские чувства для него – звук пустой. Ничего, они и сами проживут. Бабушка поможет.

Припарковать машину, конечно же, негде, весь двор плотно заставлен. Но Светлана не собирается надолго задерживаться у Лизы. Сейчас успокоит ее, вправит мозги на место и поедет домой. Это надо же было такое придумать, Дениса она, ведете ли, узнала в каком-то пострадавшем, что само по себе уже звучит, как анекдот, маньяке. Расскажи кому, посмеются от души! Но Светлана не собирается смеяться. Во-первых, потому, что Лизу она любит, а во-вторых, она понимает ее состояние. Потерять мужа тяжело, тем более потерять так, в буквально смысле этого слова.

Светка понимает, какое смятение у нее в голове. И какое отчаяние. Она и сама переживает, как за Лизу, так и за Дениса. Ребята недолго были вместе, но Светка уже успела привыкнуть, что они именно вместе. Денис благотворно влиял на Лизу, и Светка, как настоящая преданная подруга, не могла за нее не радоваться. А что теперь..? И особенно усугубляет ситуацию Лизино положение. Светка сама помнит, как ей было плохо, когда она носила Степу.

Поэтому смеяться над Лизой она точно не будет. Наоборот, она сделает все, чтобы ее поддержать и успокоить. Но сделать все нужно быстро. Дома в кроватке спит Степа. Антон, конечно, тоже там, но он не отец. Светка знает, что плач Степы его только раздражает, так что нужно поторопиться. Поэтому ничего страшного, если она перекроет кому-то выезд. Вряд ли ночью кто-либо отправится на работу, а к утру она уже уедет. Так что, сорри, ребята!

Более-менее приемлемое место нашлось совсем недалеко от подъезда подруги. Темно-синий форд был припаркован чуть наискосок, так, что если перед ним оставить ее «букашку» случайному полуночнику останется достаточно места, чтобы разъехаться с ладой, припаркованной напротив. Уж до того, чтобы полностью перекрыть проезд, Светка не опустится, даже если от этого будет зависеть ее жизнь. Ну, разве что пойдет на такое, если, не дай бог, конечно, что-то случиться со Степой. Но в этот момент ей вообще будет плевать на все, тем более на брошенную где-то машину.

Хотя, на свете достаточно хамов, паркующихся посреди дороги. Вон впереди, прямо напротив подъезда, именно так и стоит дорогой новенький «мерин». Правда, его водитель, скорее всего внутри, так как задняя дверь распахнута, а фары включены и как лучи мощных прожекторов хищно освещают пространство впереди машины, слепя Светке глаза. Может, ждет кого-то? Интересно, к кому в этом «человейнике», расположенном в самом непрестижном районе города, приехал столь дорогой и пафосный автомобиль?

В этом доме, где квартиры на звание «элитных» могут претендовать, только если дом полностью снести и на его месте построить современный комплекс, добавить к этому удобную инфраструктуру вокруг, хорошие подъездные дороги, вряд ли найдется хоть один жилец, который бы ни влачил жалкое существование от зарплаты, до зарплаты. Даже Светкин дом и то на порядок лучше и расположен удобнее. Но Денис вырос в этой квартире и не замечал убожество подъездов, изношенность фасада, и обветшалость двора. А Лиза просто смотрела ему в рот, так что готова была жить и в шалаше, если бы он так решил.

Светка вылезла из машины и щелкнула брелоком сигнализации. Извини, владелец форда, я ненадолго!

Код от подъезда подруги она знала, как от своего собственного. Шум лифта указывал на то, что кто-то в подъезде еще не спит. Не дожидаясь, пока лифт освободится, Светка пешком влетела на Лизин этаж и замерла в недоумении. Дверь квартиры была распахнута настежь, в прихожей горел свет, а из кухни слышался звук работающего телевизора. Пожалуй, состояние Лизы гораздо хуже, чем ей показалось по телефону, так что приехала она не зря. Здесь мало, просто отвлечь подругу какими-то делами, придется подключить все свое мастерство и даже, вероятно, аптечку.

– Лиза, я понимаю, что ты расстроена, но опасно ночью сидеть с открытой дверью. Лиза?

Светка влетела в квартиру, готовясь увидеть расстроенные заплаканные глаза подруги, и уже приготовилась утешать ее, как утешают маленького обиженного ребенка. С Лизой это обычно срабатывало на все сто.

Она быстро прошла в кухню, но та была пуста. Светка метнулась в комнату, но и там никого не оказалось. Ванная, крохотный туалет, балкон, захламленный чулан, она быстро обежала всю квартиру, но результат был тем же. Подруги нигде не было. Она еще раз окинула не слишком большую площадь внимательным взглядом. Спрятаться здесь просто негде. Вот дурочка безголовая, отправиться, в ее-то состоянии, встречать Светку на улицу. С ней ведь может случиться беда.

Светка рванула с крючка у двери запасную связку ключей от квартиры и, захлопнув дверь, вновь выбежала на улицу. «Мерина» уже не было. Его мощные фары больше не освещали пространство перед подъездом, и ей показалось, что ночь стала значительно темнее. Светка напрягла зрение и окинула взглядом безлюдный двор, пустую темную детскую площадку, рады припаркованных машин, слегка качающиеся под ветром кусты, отделяющие дорогу перед подъездом от остальной территории и даже ряды мусорных баков под навесом, установленные в глубине двора, подальше от детского городка и окон. Но Лизы нигде не было.

На улице никого не было. Лишь темнота, чуть разбиваемая редкими фонарями, в половине из которых лампочки перегорели еще, наверное, в первый же год, и с тех пор ни разу не менялись. Там же, где лампы горели, плафоны, не знавшие тряпки и воды, были настолько пыльные и грязные, что лучи света с трудом пробивались сквозь посеревший грязный пластик.

Холодный ночной воздух охватил ее за плечи, заставляя обхватить их руками. Еще секунду назад полная яркая луна бросала свой свет вниз, усиливая свет фонарей, но набежавшие облака скрыли ее, и мрак, словно только и ждавший этого за углом, плотнее надвинулся на спящий двор, создавая иллюзию мистической дымки.

Светке вдруг стало страшно. Она машинально обернулась, но за спиной никого не было. Ухо тут же уловило какой-то странный звук чуть в стороне от нее. Светка решительно дернула плечами. Нет там никого. Это разгулявшееся от страха воображение играет с ней злую шутку. Но у нее нет времени на ерунду. Нужно срочно найти Лизу, успокоить, отвести домой и возвращаться к сыну.

Светка рванула телефон из кармана и слегка дрожащими пальцами набрала Лизин номер. Как только пошел вызов, из кустов на той стороне дороги раздалась знакомая мелодия. Она зазвучала так громко и внезапно, что и так испуганная всем происходящим женщина вздрогнула от неожиданности. Потом взяла себя в руки, и пересекла пространство, отделявшее ее от кустов. Телефон нашелся сразу. Он горел разбитым экраном, послушно выводя трель за трелью. Лизы рядом не было. Зато был розовый с помпоном домашний тапок, такой, в котором Лиза обычно ходила дома.

Светка сбросила вызов, засунула свою трубку в карман и подобрала валяющиеся телефон и тапок. Зажав их в обеих руках, она недоуменно переводила взгляд со своей правой руки с телефоном, на левую, в которой был розовый тапок «Барби». И как прикажите все это понимать. Лиза что выкинула телефон, сняла один тапок и отправилась прошвырнуться по улице? Что за бред! И потом, экран телефона разбит. Похоже, он либо выпал из кармана, либо его отшвырнули.

Все так же держа телефон с тапком в руках, она снова зашла в подъезд и нажала кнопку вызова лифта. Двери кабины медленно разъехались в разные стороны. Внутри сиротливо лежал второй розовый тапок, абсолютно идентичный тому, что она сейчас сжимала в руках.

Наваждение какое-то! Получается, что Лиза не сама вышла погулять, а, очень похоже, что ее вынесли. Ее что похитили? Похитили прямо из собственного дома! Но кому она нужна, обыкновенный повар, да еще и в декрете. Она не знает никаких секретов, государственной тайной не владеет, и вообще еще та размазня.

Лизе в лицо Светка такого никогда бы не сказала, но она знает подругу с детства. Та не способна на поступки и редко сама принимает какие-то решения. Нерешительность у нее в крови. Впрочем, это у них семейное. Бабушка Лизы такая же мягкотелая и всепрощающая.

Светка, все также замерев, стояла перед давно снова закрывшимися дверцами лифта и никак не могла заставить себя сдвинуться с места. Если Лизу похитили, то нужно же идти в полицию. Но что она им скажет? Отдаст телефон и тапки и объяснит, что когда пришла к подруге, дверь в квартиру была открытой? Поверят ли ей, ведь дверь она заперла. Телевизор в кухне по-прежнему работает, но хозяйка ведь могла просто забыть его выключить, уходя из дома. Когда пропал Денис, полиция три дня не хотела принимать заявление.

Денис! Светку вдруг, словно током пронзило. А не связано ли это похищение с исчезновением Дениса? Нужно подробно вспомнить, что Лиза говорила ей по телефону. Степа сегодня был особенно беспокойным, так что, когда подруга позвонила, Светка уже валилась с ног от усталости, и тогда это показалось ей бредом. А что еще она должна была подумать, если та, как сумасшедшая твердила, что она по татуировке на руке какого-то показанного по телевизору мужика узнала в нем своего мужа. Лиза так жаждала найти Дениса, что могла бы поверить в любую чушь, но Светка-то вполне трезво смотрит на вещи. Но, тем не менее, Лизу похитили! Или нет? Может быть, она сама уехала куда-то?

Светка скептически усмехнулась. Ну, да, а тапки у дома разбросала, потому что спешила! Эта сказка еще глупее, чем та, которую она услышала от Лизы всего час назад. Значит, ее все-таки увезли силой. А раз так, то в ближайшее отделение полиции ехать все же придется.

***

У Родиона было такое чувство, словно он из одного отеля переехал в другой. И если тот первый был уже знаком и привычен, а потому казался теплым и уютным, то этот был пугающе холодным и незнакомым. А он так надеялся, что память все же вспомнит привычную обстановку. Он долго ходил из гостиной в спальню, потом в кухню и снова в гостиную, но внутри ничего не отзывалось.