Читать книгу Гнев влюбленной женщины - Галина Романова - Страница 1

Она смотрела на голого мужа, прикрывающегося в углу тяжелой портьерой, и ей казалось, что она сходит с ума. Это было почти то же самое, что застать в своем доме банду грабителей, которые переворачивают весь твой дом, вспарывают подушки и матрасы в поисках денег и ценностей. И понимаешь, что надо бежать, звать на помощь, а стронуться с места – нет сил.

Банды грабителей не было. Были муж и его любовница. Они не грабили ее дом. Они грабили ее душу. Они не вспарывали ее подушки, они вспороли ей сердце.

Надо было орать, сквернословить, оскорблять их всякими мерзкими словами! Еще надо было швырять чем-нибудь в голого мужа и его бабу, возившуюся в кровати и прикрывающуюся ее пододеяльником. Любимым, шелковым, между прочим! Ей этот пододеяльник вместе с простыней и наволочками любимый друг привез из Испании. А они на нем…

А эти сволочи на нем не пойми чем занимаются!

Да нет, конечно, понятно, чем они тут занимались в ее отсутствие. Скотством!!!

И поэтому ей надо было визжать, материться, топать ногами, рвать все в клочья: портьеры, пододеяльники, наволочки, царапать их наглые физиономии, их бледную кожу, светившуюся в полумраке спальни особенно бесстыже.

Но сил-то, сил не было!!!

– Что это, Виктор?! – восстановив дыхание, спросила она после паузы, тянувшейся вечность.

И тут же подумала, что, если он сейчас скажет, что это не то, о чем она подумала, она его убьет. А если не убьет, то покалечит точно! На это сил хватит! Бешеная злоба, родившаяся вдруг, раздувала в ней эти силы, заставляя сжиматься кулаки.

– Это? – Его перекошенная от страха физиономия и голое левое плечо показались из-за края шторы. Виктор судорожно сглотнул. – Это Валя!

– Вижу, что не Максим! – Голос добрался до рубежа истерической ноты и завис. Пришлось отдышаться. – Какого хрена эта Валя делает в моей кровати???

– Малыш… Малыш, я все сейчас объясню, – принялся он лопотать заезженную несусветную чушь. – Это… Это не совсем то, о чем ты подумала и…

Все, это был сигнал к действию!

Первым в его голову полетел ее зимний башмак на толстой рифленой подошве. Левый. Потом правый. Оба летели, сопровождаемые ее диким истеричным хохотом. Потом была напольная ваза, а это метр десять тяжелого фарфора со вставленным в нее букетом из сухих колючих веток. Очень хотелось послать еще в угол и прикроватный светильник. Но тогда пришлось бы проходить мимо этой тетки, тихо повизгивающей и без конца причитающей: ой, мамочка. Светильник остался на месте, но вот пепельнице досталось. Она разлетелась на мелкие кусочки, столкнувшись со стеной в паре сантиметров от Витиной головы.

– Малыш! Малыш, успокойся… – лепетал испуганный супруг, не решающийся выскочить голышом из своего укрытия. – Малыш, не надо!!! Не надо, прошу тебя! Соседи…

– К черту!!! – надрывалась она, бегая по спальне в поисках тяжелых предметов, способных летать. – Пусть знают, какая ты сволота!!!

– Малыш, я могу все объяснить… – блеял Виктор, кутаясь в портьеру. – Это не то, о чем ты подумала…

Добила ее его эрекция, которую тяжелый шелк не способен был скрыть. И Витя, как ни старался, не сумел этого сделать. Она все заметила.

Господи! Эту сволочь заводил ее гнев!!! Эту сволочь заводило ее бешенство!!!

– Убирайся!!! – взревела она, кровь ударила ей в голову.

И, пренебрегая гадливостью, она добралась все же до прикроватного светильника. Схватила его за ножку и, выдернув шнур из розетки, принялась наносить Витьке удары один за другим. Один за другим.

Витька выл, его толстая бабища Валя тоже выла, елозя жирной задницей по ее шелковой простыне, которую ей…

А, это неважно уже было. Все равно комплект из Испании теперь шел на выброс.

Что было потом, она помнила смутно. Кажется, она споткнулась и упала. Или это Витька с силой оттолкнул ее от себя, и она, пролетев метра два, приземлилась навзничь на пол. Или его бабища схватила ее сзади за волосы и дернула так, что она упала.

Не помнила, и все! Вообще ничего! Когда пришла в себя, обнаружила, что сидит, привалившись спиной к стенке. В руке зажат шнур от прикроватного светильника. Голова болит так, что моргать больно. Нос не дышит, потому что она плачет. Губы вспухли то ли от падения, то ли оттого, что она плачет. И еще обнаружила, что где-то в квартире надсадно орет ее телефон голосом Григория Лепса.

Это звонил ее дружище – Гера. Он же Герыч, он же Герасим, он же Геральд Эдуардович Зотов – тридцатипятилетний холостяк, всю свою сознательную жизнь потративший на какие-то поиски, раскрытие преступлений, восстановление справедливости.

– Зачем тебе это надо?! – вопрошала она не раз, приводя в порядок его холостяцкую берлогу. – Займись лучше собой! Займись поиском собственного счастья. Раскрой секрет собственной удачи! Восстанови, наконец, справедливость в этом долбаном деле со своим наследством! Тебе что, в чужом говне нравится возиться?!

– Нет, – лениво отзывался Геральд. – Не нравится.

– Чего тогда?

– Азарт поиска, – зевал Геральд ей с дивана. – И у меня это получается. А отобрать у сеструхи трешку, завещанную матерью, не могу.

– Ее не надо отбирать. Просто нужно заставить ее поделиться, Гера!

– Она поделилась, – он обводил руками тесную однокомнатную халупу на окраине города.

– Это несправедливо, Герыч!!! – кипятилась она.

– В жизни мало справедливости, поверь мне, подруга, – и дружище закрывал глаза, давая понять, что разговор окончен. Но мог и добавить, будто сквозь сон: – Она мне родной человек. Единственный оставшийся родной человек из моего прошлого. Что же я с ней из-за каких-то сраных метров стану насмерть биться?

Аргумент убийственный, ей всегда в этом месте нечем было крыть.

У нее родни было навалом, порой даже дышать трудно от такого количества сестер, братьев, теток и племянников. Представить себя один на один с суровой действительностью – когда не к кому податься, некому руку подать, не у кого взять в долг, остаться переночевать или просто заскочить пообедать, потому что на обед было что-то невероятно вкусненькое, – она не могла.

Ее всегда окружала шумная толпа родственников. И в будни, и в праздники. И она их всех любила. И ее любили тоже. А после смерти родителей особенно. И почему-то ей казалось, что не стали бы они с ней биться насмерть из-за квадратных метров, и обманывать не стали бы, и не посмели бы ничего отобрать. Как Геркина сестра – долговязая пожилая дама, вырастившая непутевых сыновей-близнецов и считающая, что весь мир ей обязан только за то, что она когда-то кого-то произвела на свет, потом мучилась – воспитывала, теперь страдает, наблюдая за иждивенцами-сыновьями.

У нее все было по-другому. Все было лучше, чище и правильнее.

Так она считала еще сегодня утром, когда собиралась на работу и готовила завтрак своему мужу Виктору. Вкусно все получилось: сырники со сметаной, кофе со сливками, овсянка с курагой. Он любил с утра пожрать посытнее – ее невероятно милый и уступчивый супруг. У которого сегодня что-то вдруг случилось, о чем она вдруг не так подумала!

– Да, – ответила она Геральду, еле добравшись до телефона.

– Что с тобой, Олька? – раздался в ухе настороженный голос друга.

– Со мной? А что со мной? – она истерично хохотнула. – Со мной все как раз нормально!

– Да? А чего Люська мне звонит и верещит, что у тебя наверху смертоубийство?

Люськой была ее соседка снизу, отчаянно набивавшаяся Оле в подруги. Оля была и не против поначалу: а чего не дружить-то? Но потом поняла, что погорячилась. Люська тут же начала отвоевывать слишком много пространства в ее личной жизни. Слишком! От нее невозможно было избавиться даже тогда, когда отчаянно хотелось побыть одной. И Оля установила определенные пределы. Люська тут же сникла, пыталась обидеться, но затем все же приняла условия. Они дружили, но не слишком тесно. Олю это устраивало. Люська же скрипела зубами и молчала. Но при каждом удобном случае пыталась внести смуту в их с Геркой давние дружеские отношения.

– Не могут дружить мужчина и женщина, Оля! Не могут! – восклицала она каждый раз, как Геральд засиживался у Оли допоздна, а то и ночевать оставался на диванчике для гостей. – Это не есть норма!

– Он мне как брат, дурочка, – хмыкала снисходительно Оля и трепала Люську по ершистой макушке. – И это уже давно и навечно…

Но соседка упорно стояла на своем, а однажды и вовсе заявила, что Геральд тайно влюблен в Олю.

– Дура!!! – взревела тогда Оля и даже хотела выставить соседку вон. – Какая же ты дура, Люська!

– Ничего я не дура. Я не слепая. Я вижу, как он на тебя смотрит. Хочешь, расскажу?

Оля не захотела, и встречи свои с соседкой снизу сократила до минимума. Последний раз они встречались, дай бог памяти, почти три недели назад. Пили чай с тортом, который принесла Люська. И осторожно говорили о погоде, катаклизмах в природе, задерживающих выпадение декабрьского снега, и о новинках кинопроката. Тему взглядов Геральда Люська больше не затрагивала. Видимо, поняла, что себе дороже.

– Оль, чего молчишь? – повысил голос Геральд. – Что у тебя там в доме?

– В доме?! А в доме у меня голый Витя случился, дружище! Голый Витя и голая Валя в моей кровати! – вибрирующим от слез голосом проговорила Ольга. – На белье, которое ты мне привез из Испании, Гера!!!

Геральд смачно выматерился, надолго замолчал. А она все это время, пока он молчал, рыдала и приговаривала:

– Я же ему никогда, Гера… Даже в мыслях никогда… За что, Гера??? Что во мне не так??? У этой Вали синие ляжки!!! Ты можешь себе представить, что у нее вот такая жопа!!! – Она развела руки на метр, тут же спохватилась и вернула руку с телефоном к уху. – В ней сто двадцать килограммов жира, Герыч!!! Она рыхлая и страшная!!! Ее ляжки сизого цвета и трясутся!!!

– Прекрати, меня сейчас вырвет, – вдруг вставил он.

– А его не рвало, представляешь!!! – заорала она тонко и пронзительно. – Ему было очень даже с ней… Он… С утра я накормила его таким вкусным завтраком… Он…

– У него что, сегодня выходной? – вдруг перебил ее Геральд.

– Нет… – Она подумала немного и пожала плечами. – Вообще-то не знаю точно. Давно не слежу за его графиком.

– А ты? Ты раньше времени домой вернулась?

– Да нет же, нет! Все как всегда, в половине седьмого я пришла домой. А они в моей спальне!

– Наверное, уснули, – банально предположил сыщик Геральд Зотов.

И она, тут же представив картину любовных утех, сморивших любовников, разревелась в голос.

– Ладно, не реви. Скоро буду, – пообещал Геральд и отключился.

Явился он через час, и не один, а на пару с Люськой. У Геральда в руках пакет с выпивкой и закуской. У Люськи огромная картонная коробка, в которую она тут же принялась сгребать с ее постели белье, подушки, одеяло. Все молча, деловито, со скорбно поджатыми губами. Потом, не побоявшись надорваться, оттащила коробку к мусорным бакам. Вернулась и начала накрывать на стол. Гера тем временем сидел тихонечко на диване, позволяя Оле пачкать его фирменную вельветовую рубашку слезами и соплями.

– Все! Идите! – скомандовала Люська через полчаса. Глянула на Олю, осуждающе качнула головой и скомандовала: – Быстро умойся!

Оля умывалась долго. Ледяная вода не помогала остановить слезы, комок в горле тоже не проглатывался. Она плескала и плескала себе в лицо пригоршни холодной воды, ловила вспухшими губами ледяные струи. Бесполезно! Но потом вдруг замерзла. И горло начало саднить. Оля пустила теплой воды, набрала полную раковину и опустила туда голову. Помогло! Щеки порозовели, в глаза брызнула каплями, чтобы исчезла краснота. Волосы чуть посушила, причесала, сняла вымокшую кофточку, надела черную футболку, сушившуюся в ванной. И пошла на кухню.

– Ну, вот же! Милое дело! – похвалила ее соседка мягким голосом, значит, уже выжрала. – Присаживайся.

Оля села на свое любимое место – спиной к окну. Взяла из рук Геральда полную рюмку с водкой и выпила ее одним глотком. Закусила маринованным огурчиком. И еще выпила. И еще. Странно, не пьянела. Но приятно успокоилась.

– Что думаешь делать? – спросил Геральд, заметив в ней перемену.

– Простишь?! – хищно сузила черные глазищи Люська.

– Нет, конечно, с ума сошла, да? – отмахнулась от нее Оля и потянулась к пережаренным бифштексам. Люська совершенно не умела готовить, хорошо еще, что совсем не сожгла.

– А что? – Геральд смотрел на нее поплывшим взглядом – он заметно охмелел.

– Выгоню!

– А сейчас он где?

– Не знаю, – Оля пожала плечами. – Даже не помню, как они убрались. Кажется, была драка?

– Грохот жуткий. Я перепугалась. – Люська прилепила маленькую ладошку к груди. – Помчалась наверх, а они мне навстречу. Бегом! Я к тебе постучалась, а в квартире тихо. Я и давай Герасиму звонить.

– Молодец, – похвалил Гера и мягким ласкающим движением тронул ее за щеку. – А то бы ревела наша Оля до завтрашнего утра. И не понимала бы, как ей повезло.

– Мне??? Повезло??? – ахнула она и снова выпила. – Издеваешься???

– Нет. – Гера тяжело мотнул головой. – Я давно говорил тебе, что Витька засранец.

– Так ты знал?!

– Нет, конечно, – перепугался сразу друг. – Если бы знал, башку бы ему оторвал еще вчера! Просто предвидел, что все этим закончится.

– Но ведь никогда, Гера! Никогда ни малейшего повода… – начала было она утверждать и тут же осеклась.

– Что?! – выпалили ее гости, напружинив спины, плечи, шеи.

– А ведь было, ребята! Было однажды!

Ей вдруг вспомнилось прошлое лето, когда Витька с чего-то зачастил на их недостроенную дачу. Вернее, она была достроена, но с отделкой дело тормозилось. И Оля не любила там оставаться на ночь, днем – пожалуйста. Днем там было хорошо – деревья, трава, цветы, солнце. Озерцо в десяти метрах от их изгороди. Оля загорала, купалась, рвала цветы, составляли из них мудреные букеты, которые даже прагматик Гера находил прекрасными. Она готовила на походной газовой плитке, полоскала посуду и овощи в ведрах с родниковой водой. И ей это нравилось. Но ночевать она все же предпочитала дома. А вот благоверный вдруг начал там оставаться, и довольно часто. И однажды…

– Я как-то приехала в пятницу вечером, а его нет. Первый раз, кстати, собралась там переночевать! Звоню, а он докладывает, что ему выходные перенесли с субботы и воскресенья на следующие среду и четверг, – принялась она рассказывать. – И он, мол, не приедет, как обычно. Мы ведь обычно там с ним встречались. Ехать из разных районов, смысла не было время терять на то, чтобы пересаживаться в одну машину. Он в пятницу уезжал, я в субботу приезжала. Так вот, я побродила там, побродила, зашла в дом. Там, понятное дело, бардак. Я решила прибраться и…

– И??? – Голос у Люськи сделался сиплым-сиплым, совершенно на ее непохожим.

– И нашла брошку! Может, и не брошка, а заколка или пряжка от ремня. Черт ее знает! Хорошая штучка, скажу вам. Дорогая! И, как мне показалось, знакомая какая-то. Будто я ее где-то уже видела. Я к Витьке пристала потом. Он отшутился. Сказал, что на озере нашел, когда купался. Ему, мол, понравилась, он и забрал. Потом зашвырнул и забыл.

– И ты поверила? – совершенно осипла Люська, взгляд ее, плавающий от хмеля, медленно обошел Олину кухню. – И ты поверила?

– Пряжка от ремня – это не трусы, дорогая, – хмыкнула Оля с горечью. – Забросили и забыли.

– Кто забросил? – прицепился вдруг Гера.

– В смысле?

– Ты забросила или Витька?

– Господи! Ну какое это имеет значение?! Я не помню! Это было год назад. После этого у меня не было и тени сомнения! Ни разу!

– Это потому, что ты дура, дорогая моя, – кивнул с важным видом Гера.

– Почему это?

– Хочешь сказать, что он ни разу не задерживался на работе? Ни разу у него не было экстренных совещаний? Никогда работы в выходные дни?

– Были, конечно, но…

– Но?

– Но это же норма для всех, Гера! Нынешняя конкуренция требует полной служебной отдачи! Я своим подчиненным тоже устраиваю и уплотнение графиков, и поздние совещания, и… А, да если начать подозревать, то жизнь превратится в кошмар, – подвела она черту и снова выпила, хотя в голове поднялся невообразимый шум и все корчилось и кривлялось перед глазами.

– И ты доверилась мерзавцу, который не нашел ничего лучше, как притащить толстожопую бабу к тебе в кровать! – Гера надсадно заржал, роняя сырные крошки себе на фирменную вельветовую рубашку. – Олька… Какая же ты, Олька, наивная…

– Но славная, – вступилась за соседку Люся, икая через слово. – Так нельзя поступать с людьми. Нельзя!

Последнее, что запомнилось Оле из этого вечера разбора полетов, – это слабый кулачок соседки Люси, пытающийся опуститься на стол, но все время соскальзывающий. Все, она отключилась.

Утро началось с дикой головной боли и такой страшной жажды, что казалось, будто горло ей кто-то ночью выложил наждачной бумагой. Она попыталась шевельнуться, обнаружила, что лежит поперек незастеленной кровати в джинсах и черной футболке. Рядом никого не было. Никого!

Оля перевернулась, поползла к изголовью, уложила голову туда, где должна была быть подушка, и, вытянув руку, погладила то место, где всегда покоилась Витькина голова.

И только потом вспомнила! А вспомнив, резко отдернула руку, будто обожглась.

– Господи, как же теперь жить?! – издало странный шепот ее саднящее горло. – Что же теперь будет со мной?! С нами?!

… – С нами все будет как раньше, Олька! – рыдал у нее в ногах часом позже ее благоверный, обделавшийся накануне в ее глазах по самые уши. – Все будет хорошо, малыш! Все будет хорошо! Я же люблю тебя!!! Мне нет жизни без тебя, милая… Милая… Оленька… Прости! Прости! Не могу без тебя! Это было ошибкой, заблуждением! Прости!

Витькины руки сновали по ее коленкам, ступням, перебирали пальцы ее рук, гладили бедра. Пытались дотянуться до ремня на ее джинсах, но Оля не пускала. Представить себе сейчас близость с ним было просто невозможно. Невозможно!

Тут же перед глазами всплывала толстая дряблая задница соперницы, ее рыхлые плечи, огромные сиськи с сосками, напоминающими карамельные конфеты. И Витькины руки, все это добро лапающие.

Фу-у, мерзко, тошно, отвратительно!

– Уйди, – тихо сказала Оля. – Я не прощу.

– Точно?

Он отскочил от нее как по команде, встал в метре от дивана, на котором она сидела. Уставился исподлобья. Слезы странным образом высохли мгновенно на его физиономии.

– Точно, – кивнула Оля.

И вдруг поняла, что так и будет. Она никогда его не простит. И никогда не сможет быть с ним вместе. Так, как раньше, не сможет. Потому что будет постоянно сомневаться, подозревать, испытывать на прочность. Разве это жизнь?!

– Мы вместе не будем, Витя. Никогда. Тебе надо подыскать себе жилье. – Оля не могла смотреть на него, предпочитая рассматривать картину на стене за его спиной, привезенную Геркой из Франции. – Здесь ты больше оставаться не можешь.

– Но мне некуда идти! – вдруг взвизгнул он, и это было так ему несвойственно. Ему – спокойному, тихому, вечно со всем соглашающемуся. – Мне некуда идти! И это мой дом тоже!

– Ошибаешься, – возразила Оля и недоуменно уставилась на мерзавца. – Это квартира моей тетки, и она оформила ее на меня по договору пожизненной ренты. Тетка жива, и, дай бог, будет жива еще много лет. Так что… Так что это пока и не моя квартира тоже. Убирайся! Убирайся, или я… или я убью тебя!!!

Наверное, она выкрикнула это слишком громко. И топнула сильно. По стене, отделяющей их двушку от однокомнатной квартиры пожилой супружеской пары, принялись громко стучать.

– Вот! Вот! – Витя шлепнул себя по ляжкам. – А я что говорил! Истеричка!!! Неуравновешенная, истеричная особа! Вчера устроила не пойми что! Сегодня угрожает мне убийством! Как ты с этим жить потом собираешься, Оля?

– С чем? – не поняла она.

– Когда убьешь меня, как жить станешь?! – чрезвычайно громко, намного громче, чем требовалось, спросил он.

И потом ушел.

Правда, не сразу, как ей хотелось. Сначала он ушел из комнаты, где она сидела съежившись. Долго возился с вещами, вытаскивая их из шкафов и раскладывая на кровати. Потом долго рассовывал их по сумкам, чемоданам, пакетам. И носил к машине тоже долго.

– Я буду жить на даче. Уж оттуда ты меня выгнать не сможешь, – с удовлетворенной ухмылкой произнес Витя, прощаясь на пороге при открытой входной двери. – Дача записана на меня. Сил моих туда вложено уйма! Так что…

Тут соседская дверь чуть приоткрылась, дернувшись. И Виктор, заполучив в лице супружеской пары, проживающей по соседству, благодарных слушателей, закончил с чувством:

– Конечно, если ты захочешь меня убить, то лучшего места, чем наша дача, не найти. Тихо, уединенно.

С этим она могла бы поспорить. Дачников было много. У них имелись дети. Многие из соседей жили там круглый год. И их малолетние дети, все время носившиеся с криками по округе, жили там тоже. Так что про тишину и уединение был явный перебор.

Но раз Вите захотелось изобразить из себя жертву, то на здоровье.

– Надеюсь, у тебя не хватит наглости, выгоняя меня из дома, еще и на дачу претендовать? – Это было сказано уже очень тихо, не для старческих ушей.

– А если стану претендовать, то что? – с вызовом вскинулась Оля.

Поведение мужа, теперь уже на девяносто процентов бывшего, ее не просто возмущало, оно ее бесило так, что она готова была снова начать визжать и бросаться в него разными уцелевшими после вчерашних разборок вещами.

Но приходилось держать себя в руках. Соседи бдели у приоткрытой сантиметров на пять двери. Не радовать же их!

Витька, мерзавец, порадовал.

– Все, я пошел. Прощай, – кивнул он.

Подхватил две последние сумки с лестничной площадки, шагнул к лестничному пролету, но вдруг будто спохватился и оглянулся сначала на нее, потом на соседскую дверь.

– Да, и это… Хотел тебя попросить напоследок. Оля, ты бы не пила так.

– Что-о-о?

У нее просто в глазах потемнело от такой наглости. Понятно, конечно, что во рту у нее все еще ощущался кислый привкус перегара, но на то были объективные причины. Если бы она не напилась вчера с друзьями, то, возможно, просто сошла бы с ума. И ее не без Витькиных стараний уже тихонечко превращали бы в овощ в одной из клиник для душевнобольных.

Она имела право выпить вчера! И выпила! А он…

– Что ты сказал, засранец? – Оля шагнула за ним следом и вцепилась в рукав его дорогой куртки, которую она ему купила к этой зиме.

– Давай без истерик, – сморщился он и снова покосился на дверь супружеской пары, наблюдающей за ними, затаив дыхание. – Просто прошу тебя, не пей так много. Пропадешь ведь…

И ушел, гад такой. И соседская дверь тут же захлопнулась. Больше интересного ничего не будет. Все, что надо, они уже видели. А Оля, вернувшись в дом, заперла его на все замки, решив поменять их уже сегодня. И через несколько минут погрузилась в горячую ванну, полную ароматной пены. И провалялась в ней полчаса. Потом тщательно вымылась, почистила зубы, оделась в домашний льняной халат, привезенный ей Геркой из Греции, и пошла хлопотать по дому.

На работе она взяла отгул, их скопилось столько, что она запросто могла не работать полгода. Герке позвонила и все рассказала. Он пробормотал что-то неразборчивое и велел перезвонить ему вечером. Люську предупредила, чтобы не беспокоила ее пару дней. Отключила все телефоны, поставила на газ кастрюлю с куском говядины – вдруг захотелось супчика с зеленым горошком и морковкой. И выкатила из шкафа в прихожей пылесос.

Она все, все, все вычистит в доме! Она все здесь перевернет вверх дном! Чтобы даже духу, чтобы даже напоминания никакого не осталось от этого человека!

Домашним трудом она угнетала себя до самого вечера. Сделала уборку. Перевернула матрас на кровати, застелила его новым постельным комплектом в огромную оранжево-синюю клетку. Сверху заправила новым покрывалом, которое планировала подарить кому-нибудь из своих родственников на ближайший Новый год. Покрывало было слишком нарядным и слишком светлым. Витька все равно бы его унавозил за неделю. Он любил валяться поверх покрывала прямо в рабочих брюках, носках и тапках.

Теперь его нет! Теперь гадить некому!

Супчик поспел как раз вовремя. Налила себе полную тарелку, порезала мясо кусочками и принялась есть.

– Все, Люся! Все! Это пройденный этап! – провозгласила Оля часом позже, включив все телефоны и поочередно сообщив своей многочисленной родне, что она разводится. – Больше я его знать не желаю!

– И не простишь?! – благоговейным шепотком поинтересовалась соседка.

– Ни за что!

– А если он в ноги упадет? Заплачет?

– Уже пробовал, не прокатило.

– Ух ты! Ты молодец, Оля! Ты сильная! А это… – Люська двинула носиком. – А что это у тебя там громыхало полдня над моей головой?

– Пылесос!

– Ты убиралась? – ахнула соседка. – С такого бодуна?! Господи! Героическая женщина. Я лично весь день провалялась. Голова раскалывалась.

– Вы вчера во сколько ушли? – вдруг спросила Оля, момент их ухода она, мягко говоря, проспала.

– А я помню! – фыркнула Люська. – Герасима надо спросить. Он меня укладывал.

– Что?! Как это, укладывал?! – Оля остолбенела, застыв посреди кухни с маковой булкой в руках. – Вы с ним что, того, да?

– Ох, господи, очумела, что ли? Он не по мне сохнет, я тебе давно сказала.

– Мы друзья, – напомнила на всякий случай Оля, вспомнив соседские рассуждения про дружбу между мужчиной и женщиной.

– Ага, ага… Дружите дальше. Ничего не имею против. Я это, Оль, не пыталась его соблазнить, так и знай. – Люська грустно рассмеялась. – Даже если бы и пыталась, он к моим чарам остался бы глух и слеп. Ладно, проехали. Герку спроси. Он ретроспективу тебе быстро нарисует.

Но Герка тоже не помнил. И даже не помнил, ушел он от Люськи сразу или оставался у нее какое-то время.

– О, кажется, у нас намечается роман? – фальшиво обрадовалась Оля. – Встретились два одиночества?

– Может, и так, – буркнул Гера и через пару минут, сославшись на занятость, отключился.

А она остаток вечера провела наедине с раздражающими мыслями о собственной неприкаянности. Некстати вспомнилось, как когда-то давным-давно, еще в прошлой незамужней жизни, Герка делал ей робкое, ненастойчивое предложение руки и сердца. Ему было тогда двадцать пять, ей двадцать. Они были молоды, беспечны и совершенно не понимали, чего ржут, как дураки, разговаривая о возможном супружеском союзе. И даже поцеловаться как следует не смогли, потому что ржали как ненормальные. Или носы им мешались, или ее волосы, которые норовили попасть обоим в рот.

Идиоты!

Это Герка тогда подвел такую черту под их попытками, или провел черту между ними, отпихнул ее от себя. Больше они к этому разговору не возвращались. Никогда! И не пытались целоваться, никогда! Просто продолжали верно дружить и ядовито критиковать избранников друг друга, если они случались.

Витьку Гера тоже критиковал. И даже немного ненавидел, когда Оля не послушалась и выскочила за того замуж.

– Долго ваш брак не продлится, – предрек он, и как в воду смотрел.

Сколько они с Виктором прожили? Лет пять? С трудом наберется, если учесть, что первые два года он постоянно разъезжал по командировкам.

– Хочешь, я его посажу?

Это Герка вчера сказал, когда она в очередной раз расплакалась. Вспомнила, надо же!

– За что?! – удивилась она.

– Был бы человек, дело ему пришьют!

Дело вдруг обнаружилось, но как раз для нее! Вот уж воистину: от сумы да от тюрьмы не зарекайся…