Читать книгу Единственная, неповторимая… - Галина Щербакова - Страница 1

Она любила приказывать. Она умела приказывать. У нее было право приказывать. Потому что Тамара Федоровна была первым человеком в городе. Скажем, почти первым. Впрочем, Тамара Федоровна могла быть и никем, а приказывать все равно умела бы. Такой характер… Тут, конечно, интересно поразмышлять, что в нас первично – природа или обстоятельства? И можно ли, будучи в смысле данных «никем», стать «всем»? А можно и не размышлять, чтоб не сломать мозги, а просто взять за основу такую данность. Жила-была женщина, Тамара Федоровна, с сильным характером и сильной должностью. Взять это за основу, чуть-чуть тормознуть и посмотреть со стороны, что из этого вышло в одном конкретном случае. Ни в коем случае не обобщая частный факт…

Представьте себе декабрь… Чуть-чуть метет, так легко, непротивно… Стоит возле не обозначенного никакой вывеской здания «Волга». Шофер листает «Крокодил», ему не смешно и не страшно, ему – никак. То, что пишут про воров и пьяниц, его не колышет. Он сам ворует бензин и хорошо выпивает. Не будешь же пугаться сам себя? Тем более над собой смеяться?

Но вот он подобрался, потому что по ступенькам необозначенного здания спускалась женщина. В незастегнутой шубке, в распущенном шарфике, высокой песцовой шапке, издали – весьма эффектная женщина.

Села, как положено, сзади; поймал в зеркальце лицо ее шофер и ахнул: как говорится, на лице лица не было. Чуть не долбанулся в стоявшие впереди «Жигули». Она не заметила!!

Короче… Тамара Федоровна ехала из поликлиники, где проходила очередную диспансеризацию, с очень испорченным настроением.

Сначала все шло формально и подхалимски, как и в прошлый год, и в позапрошлый, а у хирурга возникла ситуация. Еще только она переступила порог кабинета, как почувствовала: что-то не так… Хирург вскочил, поцеловал ей руку и чуть сам раздевать ее не кинулся, а это было уже слишком для выражения почтения… Сестру куда-то сразу ветром сдуло, а хирург ни с того ни с сего стал говорить какие-то глупости о том, что, мол, живет человек, живет, и это прекрасно, но пока он живой, все в нем, живом, и возникает… Что и отклонением назвать трудно… Течение, так сказать, жизни…

– Что возникает? – прямо спросила Тамара Федоровна. И именно на эти ее слова открылась дверь, и в кабинет вошел главный онколог города, а за ним маячила сестра с рентгеновскими снимками в обнимку.

Онколог тоже поцеловал руку и сказал, что зима в этом году как никогда. И снегу ровно столько, сколько надо, и морозу ни больше ни меньше… Значит, возможны урожаи… Одним словом, произнес очень оптимистические для думающего интеллигента слова…

– Лучше скажите, что там у меня возникло? – спросила Тамара Федоровна, но одновременно холодея внутренне. Это она умела делать блистательно: скрывать то, что ее на самом деле беспокоило и интересовало. Никаких там вопрошающих глаз, подрагивающих пальцев или еще чего у нее никто никогда не видел.

Она смеялась, глядя на хирурга и онколога. И оба они подумали: «Железная тетка. Ничем ее не испугаешь… Просто Павлик Морозов…»

– Да ничего! – добродушно сказал онколог. – Что у всех, то и у вас… Полипчики… Это в пятьдесят почти правило…

– Резать? – резко спросила Тамара Федоровна.

– Надо бы обследоваться в стационаре. Может, и не надо…

– Когда и на сколько?

– Сейчас и недели на две. Как минимум…

– Сейчас не могу, – сказала она. – Месяца через два… Конец же года, товарищи…

И тут оба доктора заговорили вместе, и этот их несрепетированный общий разговор что-то и обнаружил… Один говорил, что даже если операция, то раз-два, и все… Другой, что надо к этому отнестись серьезно – все новообразования чреваты… Один говорил, что теперь такая аппаратура, что заснул и проснулся как новенький, а другой настаивал, что жить надо иначе… Беречь силы, ибо могут пригодиться…

Сестра же слюнявила большой конверт, в который уже запятила рентгеновские снимки, и большими буквами писала на нем: «Морозову, лично».

Морозов был лучшим оперирующим онкологом, в отличие от главного, который был просто главным, но лучшим не был.

– Не тяните, дорогая моя, – сказал хирург. – Просто завтра вас будут ждать…

«Плохи мои дела», – подумала Тамара Федоровна, видя перед собой серый, в шелушинках конверт.

Естественно, никто ничего на работе не заметил. И дома тоже. Чем большей паникой охватывалась ее душа, тем непроницаемей было крупное, четкой вылепки лицо. Оно просто делалось крупнее и вылепленней, и за столом Тамара Федоровна смотрелась как бронзовый бюст.

Ночью все заболело. Мышцы, кости, мозг. Все ныло, стонало, пульсировало, кололо. Пришлось идти за таблеткой. Выпила два анальгина сразу, а стало не лучше – хуже.

– Голова болит? – спросил муж, проснувшись от ее беготни.

– Да, – ответила она сухо. Муж покряхтел, видимо, выражая сочувствие, потом положил ей руку на живот, тоже из сочувственных соображений. И Тамара Федоровна четко ощутила болезнь именно под его рукой. Именно там было это, именно там… Она стала вслушиваться в это место, такое незначительное в биографии место, что расположено слева и выше пупка. Тьфу, место! Муж так и уснул рядом, рука его потяжелела, придавив это, а Тамара Федоровна вся похолодела от ужаса, узнав в лицо врага, с которым, может, ей не справиться.