Читать книгу НеЯ и другие рассказы - Геннадий Сабирович Ахмедов, Геннадий Ахмедов - Страница 1

«Сирата»

На железнодорожном вокзале провинциального города Лиски зажигали тусклый электрический свет. Медленно падал снег большими и редкими хлопьями. Маневровый тепловоз не торопливо таскал товарные вагоны из одного конца станции в другой. Спокойный женский голос диспетчера, время от времени, предавал по громкой связи служебные сообщения составителям вагонов. Редкие пассажиры дремали в зале ожидания. И жизнь словно застывала в конце унылого декабрьского дня.

А ефрейтор Иван Костров, пиная снег под ногами, прогуливался по перрону, в ожидании своего поезда. Он остановился напротив ларька со сдобой, взглядом съел аппетитную булку, проглотив слюну, затем радостно посмотрел на уснувшую, на стуле продавщицу, улыбнулся и побрёл дальше, представляя свой дом.

А в доме тепло и уютно, топится русская печь, кошка Тося безмятежно спит на лежанке, в воздухе растворился аромат свежевыпеченного хлеба. Мама Мария Николаевна деревянной лопатой бережно достаёт из духовки большой румяный каравай, несёт его к столу, но тут, не дойдя до него, спотыкается и падает, роняя хлеб на пол….

Иван вздрогнул от неожиданной картины и поморщился, достал пачку «Примы», закурил. По вокзалу диспетчер объявил о прибытии поезда:

– Внимание пассажиров и встречающих, на первый путь второй платформы прибывает пассажирский поезд Тамбов – Ростов на Дону. Нумерация вагонов с головы поезда. Повторяю, на первый путь второй платформы прибывает поезд «Тамбов – Ростов на Дону».

Это был поезд Ивана, он взбодрился, выпрямил спину, расправил плечи и стал всматриваться вдаль, туда, откуда тянулись рельсы, и ожидался поезд. Через пару минут состав с шумом выплыл из сумерек под фонари вокзала, локомотив то и дело издавал прерывистые гудки, предупреждая о своем прибытии, а на перроне поднялась настоящая пурга, стремительно взлетающий снег искрился под ярким электрическим светом, кружился и медленно падал вниз. Наконец, поезд остановился. Людей на посадку, не было, Иван в одиночку подбежал к своему двенадцатому вагону, дверь там уже была открыта, но его никто не встречал, он впорхнул в пустой тамбур, хотел пройти в вагон, но вспомнил, что у него в руке сигарета, решил докурить. И пока Иван делал последние затяжки, он, в приподнятом настроении, может быть, не совсем желая того, продолжал представлять своё возвращение домой, где так же в уюте и тепле, Мария Николаевна и Валя, его невеста, сидят за столом, лепят пирожки и на два голоса поют.

Ехали солдаты

Со службы домой.

На плечах погоны,

На грудях кресты.

На плечах погоны,

На грудях кресты.

Едут по дорожке.

Родитель идёт.

– Здорово, папаша!

– Здорово, сынок!

– Расскажи, сыночек,

Про службу твою….

Неожиданно, кто-то постучал в дверь. Женщины переглянулись и разом крикнули, – Ваня!

На пороге появился сосед дед Гаврила, – вижу, солдат ещё не прибыл, – сказал он.

В ответ, Мария Николаевна тяжело вздохнула, -о-ох, ждём.

Тем временем в тамбур вагона вошёл проводник, пожилой мужчина, совсем старик, чем-то напомнивший Ивану деда Гаврилу, тот внимательно смотрел на солдата и строго спросил, – служивый, а билет у тебя, есть?

– Есть, – ответил Иван, достал свой билет из кармана шинели и отдал его проводнику, тот внимательно изучил проездной документ и вернул его обратно со словами, – а вот, курить здесь нельзя.

– Виноват, – четко по военному произнёс Иван и потушил свой окурочёк в спичечном коробке.

– Вот так-то лучше, – одобрительно сказал старик, и слегка улыбнувшись, спросил, – в отпуск или совсем?

– Совсем, – кивнул Иван.

Проводник высунул из тамбура скрученный жёлтый флажок, поезд свистнул и тронулся, затем проводник закрыл дверь, и уже весело, под шум набирающего ход поезда прокричал, – небось, мамка дома ждёт, не дождётся?!

– Иван улыбнулся, – небо-ось.

Старик нежно похлопал всей пятернёю по дембельскому плечу, – ну, ладно, пойдём, определю тебя, – снисходительно произнёс он и повёл за собой солдата по плацкартному вагону до последнего купе, там указал ему на свободное место и ушёл.

Иван снял с плеча вещмешок, шапку положил их на верхнюю полку, расстегнул шинель и сел у окна. Он бегло осмотрел соседей, сидящих напротив – толстую тётку и длинноволосого парня, затем отвернулся к окну, закрыл глаза, и снова представил своё возвращение. Как он – дембель идёт по улице к родительскому дому. Навстречу ему бегут Мама, Валя и дед Гаврила, крепкие объятия, поцелуи, слёзы радости, всхлипывания.

Потом сразу свадьба, он жених, невеста – Валя. Играет гармошка, гости гуляют, кричат, поют веселые песни. Кто-то из гостей поднялся из-за стола с рюмкой в руке и неистово крикнул, – горько!

Его поддержали остальные. Жених и невеста встали, поцеловались…

– Ух-ты, а противная какая! – так громко и неожиданно вскрикнула тётка напротив Ивана, что он от испуга вздрогнул и открыл глаза. Женщина сидела с перекошенным лицом и во рту жонглировала конфетой.

– Да это же мам, с ментолом! – улыбаясь, сказал ей длинноволосый парень.

– Да ну её, с метолом твоим,– возмущено ответила тётка и выплюнула конфету себе в кулак, – вон, смотри, солдатика разбудили, – укоризненно бросила она парню.

– Иван откашлялся, – а я и не спал.

– Да чё там, разбудили. Ты уж не серчай солдатик на меня бестолковую. Домой, наверное, едешь?

– Домой.

– А, где служил?

– На юге, – гордо произнёс Иван.

– Это там где стреляют? – испугано спросила тётка.

– И там тоже.

– Ты смотри, – обратилась она к парню, – и живой едет!

Иван усмехнулся, – а что ж мне мёртвым ехать?

– Да ты солдатик, извиняй, по радио только и показывают, то там убили, то там похитили, страшно. У меня ведь, тоже, два сына, вот один Вовка, – тётка указала на парня, – скоро заберут, а другой уже служит. Так я, так переживаю, наслушаешься этот телевизор….

– Мам, да у Женьки всё нормально, он же писал, – возмущенно произнёс Вовка.

– Писал, – разочаровано ответила тётка и быстро добавила, – написать можно что хочешь, а как там, в самом деле, кто знает. Упёрли, чёрти куда, а ж на самый камчатский восток…

– На дальний, – поправил Вовка.

– Ну, а ж туда. И там стреляют на этом…, полигоне. Бережись пишу ему в каждом письме, бережись. Бережённого Бог бережёт…, но он у меня, вроде, не драчливый, да вот, – тётка достала из сумки конверт, а из конверта фотографию упитанного с круглым лицом солдата и протянула её Ивану, – вот он, деточка мой, Женечка.

Иван, взял фотографию, внимательно посмотрел на неё и вернул обратно тётке с вопросом, – а кем он служит?

– Да этим, поваром, год уже, – ответила та и уставилась на фото.

Образовалась пауза, Иван решил, что на этом беседа закончилась и, откинувшись назад, закрыл глаза.

Свадьба продолжалась. Играла гармонь, гости плясали. За длинным столом сидели жених, невеста, Мария Николаевна, дед Гаврила и другие, раскрыв рты, все слушали увлекательный рассказ Жениха.

– Так вот, я бежать, что есть силы, – Иван, выдержал театральную паузу, осмотрел слушающих и стукнул себя ладошкой по колену, – а за мной БТР!

– Сынок, что такое БТР? – спросила Мария Николаевна.

– Боевой транспортёр, – деловито пояснил дед Гаврила, – помнишь, как у немцев в войну были?

– А-а… – протянула Мария Николаевна, – да, мать рассказывала.

– Да, вроде того, – согласился Иван и продолжил, – так вот, я вправо и он вправо. Я влево и он влево. Стрелять? Так не возьмёшь его, какая броня! Думаю, надо гранатой. Кидаю под него и…, точно разулся гад! Вот, – он погладил на своём кителе орден "За личное мужество", – за это и дали орден… А ещё, помню, ходили мы ночью в разведку, духота, солнце палит, и по пути река с водопадом. Сержант говорит, давай искупаемся. Нет, говорю, опасно.

– Ну да, ты же плавать не умеешь, – вспомнила Мария Николаевна.

– Умеешь, не умеешь, – парировал Иван, – а река-то не широкая, арык называется. Здесь дело в другом…

Тут, сидя в купе, с закрытыми глазами, – Иван прошептал себе под нос, – заврался я что-то, – и открыл глаза, тётка, как поджидала этого момента, сразу обратилась к Ивану.

– Солдатик, а далеко тебе ехать?

– Нет.

– А-а, – протянула она, – а нам дальше.

В вагон ворвался официант из ресторана, низкорослый кавказец с корзиной продуктов, – Конфэт, вада, сигарэт. Конфэт, вада, сигарэт, – бойко кричал он.

– Мне одну, минеральной…, – обратился Иван к официанту, тот подошёл к нему и протянул воду. Иван отдал деньги, десятирублевку, тут же открыл бутылку и начал пить.

– Холодная водичка? – поинтересовалась тётка у солдата.

– Угу.

– Эй, конфет, сигарет, – обратилась тётка к официанту и указала пальцем на одну из бутылок в корзине,– почём эта?

– Дэсять.

Тётка от удивления открыла рот, она показала на другую бутылку, – а эта?

– Дэсять.

– А чё же так дорагха?

Официант пожал плечами, – это что мой вода!? Как надо, так и продаю.

– Нет, нам не надо, – махнула рукой тётка, – не надо.

Официант ушёл. Иван, снова откинулся назад, закрыл глаза, продолжая представлять дом.

Свадьба окончена. Мария Николаевна только что постелила новобрачным постель, – дети, – крикнула она молодым, – я вам на своей кровати постелила, она широкая.

– Мама, а как же ты? – виновато спросил Иван.

– Не переживай за меня сынок, я у соседки эту ночь переночую.

– Мам, неудобно….

– Меня Нюра сама позвала, а что я буду вам мешать….

Глубокой ночью. Молодые лежали в постели. Валя не отводила восхищенных глаз от мужа, – смотрю я на тебя, – шептала она, – и не верю, неужели я дождалась.

– Я и сам не верю, – тихо произнёс Иван.

– Неужели в жизни так хорошо бывает!?

– Бывает.

– А я сейчас вспомнила Ромео и Джульету.

Иван строго посмотрел на Валю, – это ты зря.

– Наверное, – согласилась Валя, и возбуждаясь, как бы испытав озарение, произнесла, – кстати, ты знаешь, дед Гаврила свататься к твоей маме приходил.

– Свататься?! – удивился Иван.

Валя затараторила, – да, он говорит ей, я один, ты одна, живём рядом, сделаем общий большой двор. А Мария Николаевна говорит, я же не одна, у меня сын есть отслужит, женится на Вальке, внуки пойдут. Ну и хорошо говорит дед, одну хату им, другую нам. А, если дочка твоя приедет Олька, спрашивает Мария Николаевна деда. Да не приедет она, отвечает дед, из этой, своей Америки. Кстати, ты слыхал? Ольга в Америку уехала замуж. И не пишет зараза, забыла деда.

– Иван ещё раз удивился, – в Америку, замуж!?

– Да-а.

Иван внимательно посмотрел на Валю, – а ты хочешь, в Америку, замуж?

Валя в недоумении посмотрела на мужа, – да на кой мне Америка, когда поезд рядом….

За окном вагона загрохотал встречный «товарняк». Иван в испуге от шумового удара открыл глаза, затем осмотрел купе, тётка сидя спала, храпела, Вовки не было. Он достал из кармана шинели сигареты, встал и направился в тамбур. А там Вовка уже покурил и собрался уходить, но видя, что пришёл сосед, решил остаться. Иван закурил последнюю, смял пустую пачку и выкинул её на улицу, в дыру в разбитом окне. Вовка, демонстративно достал из заднего кармана джинс пачку "Малльборо" и двумя пальцами средним и большим, осторожно, за фильтр, вытащил сигарету, жестом попросил прикурить, Иван протянул ему тлеющую «Приму». Вовка прикурил и, выпуская дым вверх, возмущенно произнёс, – вот гады, стекло не могут вставить, не май же месяц!

– Бардак, – поддержал его Иван.

– Полный бардак, – продолжал Вовка, – у нас в «Чушке́», ну, в училище, раньше препадов уважали, боялись, а теперь посылают их куда попало. А как в армейке, тоже бардак?

– Иван кивнул, – бардак.

– И Женька, братан, так пишет, – Вовка выпустил изо рта несколько колец, – учит, если есть возможность коси от этого дурдома, как можешь. Я вот и не знаю, что делать-то. Руку сломать, так потом заберут. Под дурака косить?

– Иван внимательно посмотрел на Вовку и с иронией произнёс, – у тебя получится.

Вовка принял эти слова за комплемент, улыбнулся, – ты думаешь!?

– Попробуй.

Поезд начал притормаживать. Вовка посмотрел в дырку в разбитом окне и сообщил, – Евдаково ща будет.

Иван тяжело вздохнул, – следующая моя.

– Так ты думаешь, у меня получится? – переспросил Вовка увлечённый вдохновлённый поддержкой Ивана.

– Конечно, только потренируйся, там что сказать, что сделать….

– А, если ещё обкуриться перед комиссией, – то ли спросил то ли, предложил Вовка.

– Нет, – отрезал Иван, – это они сразу усекут, там же не все дураки.

– Да, – согласился Вовка, – хотя я слышал, у нас один пацан обкурился, так его с комиссии в психушку отвезли. Есть же мастера!

Поезд остановился, и стало тихо. Вдруг, Вовка испуганно дёрнулся.

– Ты чего? – спросил Иван.

– Ты слышал?

– Что?

– Кричит кто-то на улице, пьяные что ли.

Откуда-то с улицы четко донёсся девичий крик о помощи. Иван быстро открыл двери тамбура, выглянул на улицу и увидел, как в заснеженной ночи, на белом перроне, здоровый парень избивал девушку, а на не большом расстоянии от них стоял другой молодой человек и наблюдал за сценой.

Вовка выглянув из вагона вслед за Иваном и увидев избиение, тревожно произнёс, – оба-на! Разборки какие-то.

– Угу, – согласился Иван, и тут же скинув с себя шинель, спрыгнул на перрон и кинулся на помощь девушке. Он подлетел к обидчику и ударил его кулаком в голову, тот отлетел в сторону и упал. Девушка быстро поднялась и плача отбежала, а её поверженный истязатель тут же вскочил на ноги и бросился на Ивана, схватил его за грудки и повалил на снег. В борьбе они катались по перрону с переменным преимуществом, наконец, Иван оказался сверху парня и, прижимая его коленями к земле, стал наотмашь бить кулаками по лицу. В это время к дерущимся подбежал стоявший в стороне молодой человек и сзади ловко вонзил нож в спину Ивана, тот замер, обмяк и повалился на бок, а два парня и девушка вместе убегали прочь.

Поезд тронулся, испуганный Вовка, наблюдавший за всем происходящим из тамбура, стоял как заворожённый, наконец, он сорвал стоп-кран, поезд затормозил. А Иван, лёжа на снегу, лицом вниз, представлял себе последнюю картину своего возвращения домой.

В пустой комнате на столе с объедками и грязной посудой стоял гроб, в гробу в солдатском обмундировании лежал Иван, над ним в слезах и с горящей свечкой в руках, склонилась Мария Николаевна. Иван из последних сил, приподнял голову и обратился к матери, – ну, что же вы мама, хороните меня заживо…, – после этих слов он потерял сознание и упал на спину.

Некоторое время спустя. В морг центральной больницы, вошли два патологоанатома и, деловито осмотрели несколько трупов.

– Ни фига себе «жмуриков» навезли! – возмутился один из них.

– Так же как и в прошлый раз, после нового года, – спокойно ответил второй и подошёл к одному из тел, провёл рукой над животом трупа – ну, что, здесь вот так… и вот так, – сказал он.

– Ясно, – согласился первый и спросил, – когда будем резать?

– Куда ты спешишь Коля? Расскажи лучше, как Новый год встретил?

– Весело встретил, – ответил Коля, – с трудом в себя пришёл.

– А я спокойно, сели выпили, потанцевали…

– Снова выпили, – иронично вставил Коля.

– Да нет, особо не пили, – важно ответил коллега, – хотя тесть был, вон, – он показал на труп Ивана, лежащего в стороне, – как тот…. Кстати, – возмутился патологоанатом, – этого «жмура», почему так долго не забирают!?

Коля внимательно посмотрели на Ивана, – так, сирота же, некому забрать, – пояснил он, – из детдома был, здесь в Подгорном, туда из армии и возвращался, дембель.

– Но этот детдом я слышал, осенью закрыли, – разочаровано сказал второй патологоанатом и серьёзно спросил, – он, что, теперь здесь будет жить?!

Медики засмеялись.

– Да нет, – ответил Коля, – завтра обещали зарыть уже.

– Ну, слава Богу, а то скоро завоняет…

Кладбище. Белое заснеженное кладбище и чёрные кресты. Медленно, большими хлопьями падал снег и тишина. Слышен только не весёлый крик ворон, сидящих на деревьях, однообразных крестах и оградках. Два угрюмых могильщика только что закопали гроб, утрамбовали своими кирзовыми сапожищами глину у креста и обсыпали могилу песком.

На кресте, сваренном из стальных труб, была прикреплена деревянная табличка, выкрашенная в чёрный цвет, с аккуратной надписью, белыми буквами, «Иван Гаврилович Костров 08.1978- 12.1998».

Закончив работу, мужики взяли свои лопаты и собрались уже уходить. Но тут один из них остановился, как будто бы что-то вспомнил, достал из кармана школьный мелок и на табличке, ниже дат, приписал, «Сирата». После этого могильщики закинули лопаты па плечи, как солдаты ружья, и пошли прочь.

Сияна – блюз

По дороге обратно мы рассматривали фотографии. Лена, моя жена, разглядывала их по одной и передавала мне. На снимках в основном была запечатлена Оксана – в разном возрасте. Вот Оксана в коляске, в песочнице, на велосипеде и в парке с мамой. Я вёл машину, в одной руке держал руль, а в другой – фото, которые мне передавала Лена, смотрел на них и возвращал обратно. Меня не покидало ощущение, что женщина, мама Оксаны, мне знакома или кого-то напоминает, чем я и поделился с женой.

– Ты знаешь, у меня такое впечатление, что я эту женщину где-то видел.

Лена пожала плечами.

– Оксана очень похожа на свою маму, – спокойно сказала она.

– Да, это так, – согласился я с женой, принимая от неё очередное фото. Оно было не цветным, как все предыдущие, а чёрно-белым, и на нём словно нарисованы юноша и девушка на фоне большого щита с надписью «Пионерский лагерь «Огоньки». Я спокойно смотрел на изображение пару секунд, перевёл взгляд на дорогу, снова опустил глаза на фото. И в этот момент произошло невероятное открытие: вдруг я все понял. Понял, как наше с Леной судьбоносное решение переплелось с моим неосознанным, «вытесненным» прошлым, а возможно, и было им продиктовано. В один момент яркий отрывок моей юности пролетел перед глазами: в деталях и красках, со всеми переживаниями, радостью и болью.

Двенадцать лет назад. Пионерский лагерь «Огоньки». Стадион.

Мне было 16 лет, и я стоял на воротах. Мы играли в футбол с заклятыми соперниками, победа гарантировала нам выход в финал, проигрыш – только возможность побороться за третье место. Как вы понимаете, страсти на стадионе кипели, а внутреннее напряжение сковывало: слишком большая ответственность тогда лежала на мне. При всём этом я успевал не только следить за игрой, перемещением мяча, игроков нашей и чужой команд, даже давать ценные указания, но и, время от времени, посматривать на трибуну – в одно и то же место. В этом месте стояла, а может быть, сидела, я уже точно не помню, рыжеволосая девушка, худая и высокая. До этого, три или четыре раза, мы виделись в столовой, на пляже, и всё, что я знал о ней, – это только то, из какого она отряда. Теперь она наблюдала за игрой, а значит, и за мной; осознание этого будоражило мое воображение и очень серьёзно отвлекало от игры.

И тут, я поймал себя на мысли, что совершенно не думаю о футболе, не слежу за мячом и не двигаюсь; игра идёт без меня. Попытался заострить внимание на мяче, тем более что он был где-то рядом со мной, и в этот момент колыхнулась сетка ворот; я смотрел на вращающийся мяч в своих воротах и уже чётко осознавал – я снова в игре.

– Ты что, с ума сошёл – такой мяч пропустить?! – подбегая ко мне, кричал капитан нашей команды и мой друг Вовка Ли́шин.

Всё, что я мог сделать, – это с досады отмахнуться рукой. Мне было стыдно за пропущенный мяч: перед всей командой, перед своим другом и, особенно перед ней – худой рыжеволосой девчонкой.

После матча мы с Вовкой сидели в столовой. Он продолжал меня отчитывать, а я молча, с чувством вины слушал его.

– Не понимаю тебя, – говорил он, – ты что, заболел, или тебе все до лампочки? Объясни мне, как лучший вратарь этого лагеря мог пропустить шесть голов?! Шесть! Это позор, мне стыдно людям в глаза смотреть… Мы теперь даже третье место, наверное, не сможем занять. Мы в пролете, в п-р-о-л-ё-т-е, – Вовка негромко свистнул и картинно провёл рукой над нашими головами.

Тем временем в другом конце зала появилась она, рыжеволосая и худая девчонка. Она вошла с подругами и встала в общую очередь на раздачу. Все мое внимание теперь было обращено к ней. Вовка же самозабвенно продолжал говорить о своей озабоченности прошедшим матчем и турнирным положением нашей команды. Однако, через какое-то время он, выдержав паузу, удивленно воскликнул:

– Да что же это такое? Как будто не с тобой разговариваю!

На что я кивнул:

– Угу.

– Мы в пролёте, ты это понял?!

– Да, – ответил я и снова кивнул головой. – Да.

– Шесть «банок», как можно пропустить!?

Я неосознанно помотал головой:

– Нет.

– Это как понять?

Я ещё раз кивнул:

– Да.

– Ты, видно, нисколько не переживаешь!? – возмутился Вовка.

– Нет, – машинально ответил я и, понимая, что упустил нить разговора, вопросительно посмотрел на своего друга. – Извини, что-что ты сказал?

Вовка глядел на меня в недоумении.

– Говорю, девок идём мазать? – неожиданно спросил он.

Я улыбнулся и протянул:

– Да-а!

Ночью я проснулся оттого, что кто-то схватил моё плечо и тряс его как погремушку. Я открыл глаза и испугался лица Вовки Ли́шина, всего-то в нескольких сантиметрах от моего носа, оно шептало мне:

– Так я не понял, мы девок идём мазать или нет?

– Идём, идём! – быстро и громко ответил я.

– Ш-ш, – прошипел Вовка, – разбудим всех.

Мы осторожно оделись и взяли с собой запасённую с вечера Вовкину зубную пасту. Вовкину, потому что она была нужной консистенции: не густой, не жидкой, к тому же в пластиковом тюбике, а главное, мы её специально грели на солнышке.

Выходили мы на улицу, точнее, вылезали через окно, чтобы не разбудить нашего вожатого Колю, он расположился у входа в общей спальне.

Никогда не забуду пронзительной тишины в ночном лагере, со звонким и нежным пением соловья, словно он рассказывал историю любви. А когда я поднял голову вверх, просто замер от того количества звезд, что сияло над нами.

– Эй, звездочёт, – прошептал мне Вовка, – звездами потом будешь любоваться.

Зачем мы идём мазать девок, подумал я, когда можно упасть в траву, смотреть в небо и представлять инопланетные цивилизации или ещё что-нибудь…..

– Подожди, Вовка, давай полежим, посмотрим на эту красоту. Пять минут – и пойдём.

– Хорошо, – согласился он и тут же, у аллеи, упал в траву. Я прилёг рядом с ним, на спину.

Не прошло и двух минут, послышались чьи-то голоса: две пары, беседуя, двигались недалеко от нас. Мы напряженно следили за ними, всматриваясь в темноту.

– Облом, Вован, это наши вожатые.

– Вижу. Они с полотенцами. Похоже, идут с пляжа. Держатся за ручки…. О, и наш Коля среди них! Да это, вожатые девчонок!

– Ну, всё, – в сердцах произнёс я, – к девкам теперь не попасть. И спать не охота.

– Пошли хоть на пляж, позагораем?

– Пошли.

Мы встали и осторожно, отправились на пляж. Купаться не стали, но лежали на песке и смотрели в небо.

– Да-а, – многозначительно протянул Вовка, – всё самое интересное мы пропустили.

– А что интересного?

– Этот наш Коля, оказывается, дружит с вожатой из третьего отряда.

– Ты думаешь?

– Ну, ты же видел.

– Да. А я думал он ботаник!

– И я думал.

– Слушай Вовка, – осенило меня, – а ты, вообще, легко знакомишься с девчонками, да?

Он улыбнулся.

– Легко.

– Везёт тебе. Для меня это – целая проблема. Мне тут одна девчонка нравится, но подойти к ней страшно…

На Вовкином лице появилась какая-то озорная эмоция.

– Да-а ты что-о!

– Да.

– Во-первых, запомни, – везёт тому, кто везёт. А во-вторых, кто же она?

Я пожал плечами.

– Не знаю, но красивая!

Вовка скривил лицо и улыбнулся.

– Какая? Сивая?

На следующий день, после ужина Вовка притащил меня к одному из женских корпусов. Зачем – не сказал, но нетрудно догадаться, зная его темперамент и желание творить добро людям. Он оставил меня возле корпуса и приказал: «Жди здесь, я скоро вернусь», а сам исчез. Пока я ждал, меня слегка трясло. Вскоре Вовка вернулся, но не один: с ним была та самая рыжеволосая худая девчонка – юбка до колена, легкая кофточка и невероятно, невероятно красивое лицо с тонкими скандинавскими чертами. Когда я её увидел, моё сердце ушло в пятки. Никогда она не стояла так близко рядом со мною. И, если она скажет: «Не хочу тебя видеть», мне достаточно будет и этого.

– Вот, – обратился Вовка ко мне, указывая на свою спутницу, – это Сияна, знакомься. – Затем он обратился к девушке. – А это, Сияна, Влад, мой друг.

На что Сияна улыбнулась, видимо, я сделал то же самое, хотя и чувствовал себя истуканом. Интересно, истуканы умеют улыбаться?

Вовка же был в ударе.

– И всё-таки, – лукаво говорил он, – каким же чудесным образом складывается жизнь! Вот люди – давно мечтают познакомиться, и наконец-то судьба, – на слове «судьба» Вовка указал на себя, – свела их вместе. Чуть не сказал «с ума», – это, конечно же, позже… Так вот, судьба предоставила вам шанс. Сияна, – обратился Вовка к девушке, – Влад давно не находит себе места: ни в корпусе, ни в столовой, ни в воротах, потому что потерял сон, аппетит и все качества лучшего вратаря этого лагеря.

– Нет-нет, – нашёл я в себе силы перебить друга, – только в этом сезоне лучшего и то уже…

– Не то и не уже, – продолжал он, – а только ещё. Так вот, в чём же тут дело?

Сияна едва улыбнувшись, тихо ответила:

– Не знаю.

– А я знаю, только ты ему и поможешь – как лекарство. В первую очередь, мне нужен профессиональный вратарь. О нет, пардон, в первую очередь, мне нужен настоящий друг, затем уже профессиональный вратарь. А без тебя он только настоящий друг.

– И это уже неплохо, – заключила Сияна.

– Да-да, это так, – кивнул Вовка и, посмотрев по сторонам, предложил, – а давайте-ка сядем!

Все молча согласились и присели на скамейку неподалеку.

– А вы, за какую команду болеете? – спросила нас Сияна.

Совершенно искренне, мы ответили разом:

– За Спартак!

– А-а, – разочаровано протянула она, – а я за Динамо.

Образовалась неловкая пауза. Вовка понял, что мы попали впросак, попытался исправить положение, – ну, и за Динамо тоже, когда они со Спартаком не играют.

– Да, Динамо хорошая команда, – поддержал я его.

Сияна одобрительно кивала, – угу.

Затем Вовка улыбнулся, пристально посмотрел на мои ноги и взглядом показал на них. Я не понял, что он хотел, но подумал: скорее всего, это что-то неприличное. Сияна напряженно смотрела на нас.

– Я вспомнил! – Неожиданно произнёс Вовка, – мне надо идти, а вы поговорите, хорошо?

– Хорошо, – ответил я, – иди, раз тебе надо.

Тут же Вовка подскочил и ушёл, скривив лицо.

Оставаться на скамейке было невыносимо, нервное напряжение «выкручивало» меня наизнанку: глядишь, и глупость, какую скажешь, совершенно не подумав. Надо что-то делать, двигаться, наконец, если не получается говорить свободно, как Вовка.

– Сияна, – как-то необычно, с несвойственной мне интонацией сказал я, – а пойдём, погуляем по берегу реки!

– Да, пойдём.

И мы направились к реке.

Мои худшие предположения относительно Сияны не оправдались: наоборот, она была заинтересована мной, и я это чувствовал. Больше часа мы вели не торопливый разговор, гуляя по берегу, а затем присели на поваленное бревно у самой воды. Тут же громко и размерено закуковала кукушка.

– Один, – начал я считать, – два, три, четыре, пять, шесть… – кукушка замолчала. – Все, шесть. Это ровно столько, сколько голов я пропустил в последней игре.

Сияна улыбнулась, – да уж, я помню этот разгром под Сталинградом.

– Это точно.

– А где же твои глаза были? – строго спросила она.

Я смутился, – на тебя смотрел.

– Честно говоря, – загадочно произнесла Сияна, – я за тобой тоже давно наблюдаю. И когда твой друг сказал, что ты хочешь со мной познакомиться, я обрадовалась, потому что сама, наверное, не решилась бы подойти к тебе.

– Почему…?

Не успел я спросить, как снова заголосила кукушка.

– О, – обернулась Сияна к лесу и продолжила счёт, – семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать. – Кукушка замолчала. – Всё. Я почему-то с самого начала подумала: сколько раз кукушка прокукует, столько лет мне и жить.

– Ерунда всё это, ты будешь долго жить. Так, почему бы ты сама не решилась подойти ко мне?

– А почему не ты подошёл ко мне…?

– Наверное, – задумчиво сказал я, – всё потому же…. Если бы не Вовка, мне бы…, нам бы пришлось нелегко. Вовка – он такой заводной, как будто с шилом в одном месте. Вся наша команда держится только на нём. Он нас отчитывает, хвалит, заботиться, прямо как отец родной. И меня за эти пропущенные шесть мячей отчитал по полной программе. А вообще, он хороший и всё понимающий, не то, что я.

Сияна внимательно посмотрела на меня.

– А ты, Влад, какой?

– Я… я спокойный. В этом плане, мы с Вовкой «уравновешиваем» друг друга. Спокойный – беспокойный.

– Ясно. А чем ты ещё увлекаешься, кроме футбола?

– Пожалуй, есть две вещи, которые меня увлекают, – футбол…, ну, это и понятно, я всю жизнь в футбольную школу хожу. И вторая вещь – это автомобили.

– Какая марка тебе больше всего нравится?

– BMW: тройка, пятёрка, семёрка.

– Туз ещё, – добавила Сияна и улыбнулась. – Я шучу.

Теперь мы улыбались уже вместе.

– А чем ты, Сияна, увлекаешься?

– Я люблю играть в карты, но это так, несерьезно. Я мечтаю стать актрисой.

– А что тебя привлекает в этой профессии?

– Не знаю…. Мне нравится то, что сегодня играешь одно, завтра другое, мне хочется быть разной, хочется почувствовать себя и монахиней, и царицей, и просто какой-то героиней.

– Тебе нравится непостоянство!?

Сияна выдержала паузу и ответила, неуверенно.

– Не знаю. Я думаю, да, но это относительно профессии. А так, в общении с людьми я постоянна, не такая легкая и ветреная, как ты можешь сейчас подумать. Я, скорее, верная как собака. Если меня кто «приручит», я его никогда не предам.

– Бывает, что собаки теряются, их кто-то находит, и они становятся верными уже другому хозяину, – философски заметил я.

Сияна снова улыбнулась.

– А я та собака, которую нельзя терять.

– Если я не ошибаюсь, то ты, как и я, родилась в год собаки?

Чуть подумав Сияна ответила. – Ну, да. А я-то и думаю, почему у меня жизнь собачья!?

Она так смешно это сказала, что не смеяться было невозможно….

– А расскажи ещё немного о себе, – попросила Сияна.

– Я робкая и застенчивая собака…, – выдавил я из себя.

В этот момент она подсела ко мне так близко, что я перестал дышать, и громко прошептала:

– Ещё и скромная собака; мне нравятся скромные люди. И, – она выдержала паузу и добавила, – Влад, я давно хочу тебе сказать одну вещь.

– Какую? – обомлел я.

Сияна улыбнулась.

– Влад, у тебя носки разные.

Что это было, я не понял. Лишь через пару секунд до меня дошло: надо посмотреть на свои ноги. И действительно – на мне разного цвета носки. Я решал, как мне реагировать. В этот момент Сияна взяла меня за руку.

– Извини, – сказала она с любовью, продолжая улыбаться.

Наконец, я решил посмеяться над собой и тоже улыбнулся.

– Вот идиот, зелёное с синим спутать!

Я снял с себя носки и засунул их в карманы штанов.

– Это от волнения, мы после душа спешили…, – и пока я собирался ещё что-то сказать в своё оправдание, в лагере призывно зазвучала музыка: начиналась дискотека.

– О, дискотека! – весело произнесла Сияна. – Пошли танцевать?!

– Пошли!

Время уже вечернее, темнело быстро, а танцплощадка горела яркими огнями. Поначалу мы с Сияной танцевали в кругу её подруг, затем я просто «выпал» и больше стоял в стороне, наблюдая за ней, но все медленные танцы, конечно же, были только наши. И вот, после очередного «вальса», передо мной возник парень из параллельного отряда по кличке «Стильный», кличка полностью соответствовала его внешности.

– Пошли на пару слов, – обратился он ко мне.

– Чего ты хочешь? – свысока ответил я, понимая: что-то здесь не то.

– Пошли, отойдём!

– Говори, что тебе надо, или отходи сам.

– Слушай, пацанчик, ты знаешь Миху? – возмущенно спросил Стильный.

Я ответил сбивчиво, – ну знаю, ну….

– Не нучи, – приказал Стильный и продолжил. – Миха тебя оповещает: если ты не отвалишь от той гёрлы, – он качнул головой в сторону Сияны, – то я готов уже сегодня составить твой никролох.

– А ты что, у Михи оповещателем работаешь? – улыбнулся я ему в лицо.

– Нарываешься, чирик! Миху весь лагерь забоится.

– Да пошёл ты со своей Михой!

– Ой, не смотрите из-под лоба в свои наглые оба! Ты был предупреждён, пацанчик, самим Стильным.

На этом наш разговор и закончился, Стильный развернулся и стильно ушёл. Я тогда подумал: если бы мы сейчас дрались с ним, я бы одолел его запросто, а вот Миха, – медведь, к тому же старше меня года на два или три. Проблем не избежать, но никакого страха. Больше всего в этот момент меня заботил один вопрос: где Вовка Ли́шин? Поделиться бы с ним вечерними новостями.

После дискотеки я проводил Сияну до корпуса, мы ещё немного поболтали о впечатлениях от вечера и разошлись, договорившись встретиться завтра.

Самочувствие великолепное, настроение приподнятое, сейчас вернусь в отряд, поделюсь им с Вовкой. Однако, это настроение я не донёс, где-то посреди дороги между корпусом Сияны и нашим на моём пути встали двое – Миха и его друг Стильный.

– Эх, пацанчик, я ж тебя предупреждал, – сочувственно произнёс «Стильный», – ну что, отойдём – отольём.

– Сам отходи, – ответил я, мысленно готовясь к бою.

– Миха, ты это слыхал?!

– Да, Стильный, он не рубит! – произнёс Миха – как приговор вынес – и немедля заехал мне кулаком в лицо.

Я не ожидал такого, падал и думал: «Серьезный парень этот Миха, но я-то тоже не лыком шит. Мне бы сейчас удачно приземлиться, и я тебе отвечу, здоровячёк». Слава Богу, асфальтированная дорожка приняла меня мягко, я, как сжатая пружина, отскочил от неё и ударил Миху ногой в живот – надо сказать, тоже неожиданно для него. А вот рука моя не дотянулась до его морды. В этот момент подключился и Стильный: изящным ударом в голову и предательской подножкой он повалил меня, и они, уже вдвоем, ногами набивали мне бока. Я попытался встать, но Миха схватил меня за грудки и снова повалил на спину. Я крепко держал его руки; вдруг, Миха, склонившись надо мной, страшно вскрикнул и обмяк, и только в этот момент я сообразил, что случилось. Несколько секунд назад я услышал треск ломающего штакетника, но не придал этому значения. Оказывается, Вовка Ли́шин возвращался в корпус той же дорогой, что и я. Он увидел, как меня бьют, и не нашёл лучшего выхода, кроме как выломать штакетину в ближайшем заборе и хорошенько, очень хорошенько приложиться Михе по спине. Второй удар предназначался Стильному, но тот, как змея, увернулся и пустился бежать. Миха, понимая, что нас уже двое, а он один, незамедлительно последовал примеру Стильного: бежал он с выгнутой назад спиной и что-то приговаривал.

Кряхтя, я поднялся с земли, отплевался и, достав из карманов носки, вытер ими кровь со своего лица.

– Спасибо, друг!

– На здоровье. Я как чувствовал, что они тебя встретят. Этот зверь Миха давно за Сияной ходит, – Вовка взял меня за подбородок и повернул к луне.

– Что там?

– Ой, «фонарь» будет…

– Ладно, зато светлей дорога…

Утром, когда весь лагерь занимался физзарядкой, я стоял перед своим вожатым Колей, прикрывая рукой фингал, и отвечал на его глупые вопросы.

– Что мне с тобой делать?! Что я скажу начальнику? – бесился Коля.

– Не знаю, – спокойно отвечал я.

– Мне теперь, знаешь, как влетит?!

– Не знаю.

– Не знаешь. Ну давай, рассказывай, как все было.

– Никак. Упал, ударился…

– Ага, – крикнул Коля, – очнулся – гипс! Ты мне мозги не пудри, говори правду.

– Я упал.

– Надо же, упал, и прямо на чей-то кулак! Это что, всё из-за той девчонки из восьмого отряда, с которой ты вчера танцевал?

– Неважно.

– Важно! Я знаю, за ней один дылда ухлёстывает по кличке Миха, переросток. Ему уже в армии пора служить, а он по пионерским лагерям шастает. Ну, раз тётка зам. начальника… – Коля замер, посмотрел в окно, затем на меня и уже совершенно другим, спокойным тоном продолжил говорить. – Я когда-то тоже из-за девчонки подрался, она потом с нами обоими не разговаривала, вот так. Ну, ты, правильно, начальнику так и говори: мол, в темноте споткнулся, упал. Может, фонари повесят… Хотя, на фига они нужны?

После этого Коля выдал ещё пару шуток на тему фонарей и отвёл меня к начальнику лагеря. Разговор с начальником был недолгим и крайне неприятным для меня. Он не стал разбираться, кто прав, кто виноват, а ясно дал понять, что ему всё равно – главное, чтобы в лагере не было детей, внешне «неблагополучных». А так как я один с синяком под глазом, следовательно, я и виноват – тем, что порчу общую «картину», и вопрос о моей отправке домой уже решён. Обсуждались только сроки: сегодня вечером или завтра, рано утром, с первой машиной, но не позже, потому что завтра днём в лагерь приезжают очень важные гости.

Когда я вспоминал эту ситуацию, я каждый раз приходил к мнению, что начальник блефовал, запугивал. Это я понял позже, но тогда я был уверен, что на следующий день, рано утром отправлюсь домой. Не успел познакомиться с девушкой своей мечты, и уже надо было расставаться.

Я и Сияна переживали этот момент болезненно. Мы тогда сбежали со всех мероприятий, уединились на трибуне стадиона и сидели, держась за руки, молчали.

Вскоре на стадионе появился Вовка, весёлый: конечно, ни о чём не догадывался; он приехал на велосипеде, с деревенским мальчишкой на раме.

– Привет! – увидев нас, крикнул Вовка. – Как у меня велик?!

Я показал ему большой палец и одобрительно кивнул.

– У местного населения одолжил. А что это вы такие печальные?

– Влада хотят отчислить, – выдала Сияна, – и сегодня же отправить домой.

Вовка слез с велосипеда, передал его хозяину и подошёл к нам. – Это правда, Влад?!

– Да, Вовка, это правда.

– Не может быть! – возмутился он.

– Я своим видом порчу всю «картину». Завтра какие-то «шишки» приезжают.

– Но это же несправедливо! Я знаю начальника, он всё поймет, он болеет за Спартак, а Спартак вчера выиграл. За мной, братва! – скомандовал Вовка.

Вовка, «отец родной», оставался для меня последним шансом: с его коммуникабельностью и даром убеждения, в крайнем случае, назойливостью, он мог повлиять на любого человека, если этого очень захочет. У начальника лагеря в тот день шансов не было никаких. Вовка давил на жалость и несправедливость, вообще и в частности. В результате было принято решение на время визита гостей спрятать меня от их глаз в нежилом корпусе – в помещении склада.

Рано утром, до подъема, меня разбудил наш вожатый Коля и отвёл в нежилой корпус, в котором хранились разбитая мебель, старые стенды и прочий хлам. И так как мне предстояло просидеть там целый день, я захватил с собой одеяло, подушку и пару книг.

– Отсидишься здесь до вечера, я тебя запру на ключ, еду тебе принесут. Как только гости уедут, я тебя сразу выпущу, – проинструктировал меня Коля.

– А если мне надо будет в туалет?

– В крайнем случае, вылезешь в окно. Тут недалеко туалет, не вздумай в служебный идти. Понял?

– Да.

Коля запер меня и удалился. Я осмотрелся по сторонам, нашёл заранее приготовленные вожатым два матраца, расстелил на них свое одеяло, кинул подушку, книги и завалился спать.

Проснулся я когда Сияна принесла из столовой завтрак. Я распахнул окно и выглянул, перевесившись к ней.

– Привет, Сияна!

– Привет, Влад! Завтрак.

– Давай, – я принял поднос с едой.

– Ну как ты здесь, скучаешь?

– Сплю.

– А у нас линейка сейчас будет, я к тебе потом приду. Хорошо?

– Хорошо.

– Пока, не скучай!

Она помахала мне рукой и пошла, я поставил поднос на стол и снова завалился спать.

Днём ко мне пришла Сияна. Мы сидели на матраце, точнее, я сидел, вытянув ноги вперёд, и опирался на стену, а Сияна лежала на спине; голова её находилась на моей ноге, чуть выше колена. Она пролистала книги и, отложив их в сторону, спросила:

– И как, интересный этот Набоков?

– Да, тебе надо обязательно прочитать, особенно «Машеньку».

– Прочту, когда ты прочтёшь.

– Тогда я тебе не буду рассказывать, о чём она. Неинтересно будет читать.

– А если в двух словах?

– О любви…

– Взаимной?

Я поджал губы,

– О первой.

– А там целуются?

– Конечно.

Сияна посмотрела на меня обворожительным взглядом, и я не удержался, наклонился к ней, поцеловал её в губы. Сделал вдох и снова поцеловал – крепко и долго. Откуда я так умею, ведь, это впервые по-настоящему в моей жизни.

Я не знаю, сколько времени продолжались наши поцелуи, помню, что в реальность нас вернул чей-то голос за окном.

– Смотрите, Иван Степанович, окно плохо закрыто. Что у Вас там?

Мы замерли, глядя на окно.

– А-а, да там, Николай Николаевич, – послышался голос начальника лагеря, – ничего нет, так – хлам один. Пойдёмте, я вам лучше столовую покажу.

– И всё же окно надо закрыть, чтоб никто не влез.

– Закроем, Николай Николаевич, обязательно закроем. Пойдёмте в столовую, осторожно здесь…

Наконец голоса удалились и смолкли. Сияна улыбнулась.

– Это те самые «шишки, – прошептала она.

Вскоре ушла и Сияна – на обед и последующие мероприятия; мы договорились встретиться вечером. Я же до этого времени съел до сих пор нетронутый завтрак – вместо обеда – и дочитал Набокова.

Потом пришёл Коля, сообщил, что гости уехали и я могу быть свободным. Первым делом я полетел в туалет. У входа произошла неожиданная встреча: Стильный и Миха перегородили мне дорогу.

– О, пацанок! Ты ещё не уехал?! – удивился Стильный.

– Щаз-з, разбежался! – ответил я, сжав зубы, но не от злости к нему, а от большого желания попасть в туалет.

Миха в тихой ярости наготовил кулаки и, глядя на меня, произнёс:

– Не груби папе, замордую…

Очень вовремя появился наш вожатый Коля.

– Какие проблемы? – с неподдельным интересом спросил он у Михи.

Миха заметно остыл.

– Никаких.

– Тогда расходитесь.

– Ща, – кивнул Миха вожатому и уже уходя, сказал мне:

– Мы ещё встретимся, и этому своему, со штакетиной, передай – тоже схлопочет.

– Ага, – «бросил» я ему вслед, – передам, горбатый!

В ответ Миха пригрозил мне кулаком.

Первые несколько дней я, если не боялся, то уж точно опасался угроз Михи, но со временем перестал об этом думать и вытеснил их из своего сознания. Знаете, думать о худшем – разрушать себя изнутри; как-нибудь всё решится. Сейчас главное для меня – Сияна. Михе, конечно, рассчитывать не на что: наши отношения с Сияной крепли и перерастали из дружеских в более серьёзные. Этот «старпёр», как выражалась Сияна, – «настоящее чудовище». Это, конечно, так, но кулаки у него железные, и забывать об этом не стоило.

Шли дни, летели ночи, всё складывалось очень хорошо, пока не произошёл один случай. Нет, к Михе он никакого отношения не имеет, дело было совсем в другом. Однажды утром, на зарядке я получил записку от Сияны, как мне показалось, несколько странного содержания. Текст был такой: «Дорогой Влад, этой ночью за мной приехала тётя, и мне надо срочно уезжать. Не знаю, вернусь я в лагерь или нет, но мы обязательно увидимся, потом я тебе всё расскажу. Извини. Сияна».

Для меня это было неожиданно, я растерялся. Ко мне подошёл Вовка, поинтересовался, в чём дело. Я протянул ему записку.

– Читай.

Вовка пробежался взглядом по бумаге, неслышно перебирая губами, затем развёл руки в стороны:

– Ну уж тут я тебе ничем не могу помочь. Уломать директора, съездить Михе по хребту – пожалуйста, а это… даже нет никаких мыслей.

– Я её могу больше не увидеть, – грустно произнёс я.

– Она же написала: «Мы обязательно увидимся». Вот, – Вовка поднёс к моему носу записку.

– Да ладно тебе….

Правду я узнал спустя некоторое время: Сияна была практически сиротой, её воспитывала тётя. У неё был отец, но он жил далеко и одиноко. Тем летом он умер, и тетушка Сияны приехала забрать её, чтобы вместе съездить на похороны.

Но затем всё наладилось. Сияна, похоронив отца, вернулась в лагерь. И, ещё неделю мы наслаждались друг другом. За это время произошло много интересного, а самое главное, мы с Сияной поняли, что не можем жить друг без друга, поэтому решили: после того как вернёмся в город, я переведусь в её школу и последний, десятый класс мы закончим вместе. Ничто не могло омрачить нашего счастья, разве что Миха, который со своим дружком Стильным и парой приятелей в последнюю ночь устроил нам с Вовкой засаду. Обычно в последнюю ночь в лагере никто не спит, вот и мы с Вовкой напрочь забыли, куда шли, когда – неожиданно попали в окружение взбесившихся «дегенератов». Никто из них не проронил ни слова, всё сказали кулаки. В результате утром у нас с Вовкой болели тела, к тому же у Вовки под глазом светился синяк. Так Миха отомстил ему за штакетник.

А, когда после торжественного закрытия сезона всё расходились по автобусам, я, Вовка и Сияна стояли у того самого плаката с надписью «Пионерский лагерь «Огоньки». Вовка достал из рюкзака свой фотоаппарат «Смена-8М» и предложил нам сфотографироваться на прощание. Так появилось чёрно-белое фото меня и Сияны. То самое фото, которое передала мне Лена в машине.

Немногим ранее.

Мы свернули с трассы к детскому дому. Он располагался недалеко от дороги, за глухим железобетонным забором и представлял из себя два трехэтажных корпуса, с решётками на окнах первых двух этажей и благоустроенную территорию вокруг зданий, с детскими и спортивными площадками.

Я припарковался на стоянке, недалеко от запертых ворот. Мы вышли из машины и направились через КПП к основному корпусу. У входа нас встречала заведующая – добрая пожилая женщина в белом халате, Нина Васильевна; она поздоровалась с нами, и пригласила пройти к себе в кабинет.

В кабинете мы устроились на мягких стульях, Лена достала из своей сумки документы, несколько бумажек с синими печатями и передала их Нине Васильевне.

Пока директор изучала бумаги, я окинул взглядом её кабинет и, не найдя в нём ничего привлекательного, уставился на его хозяйку.

– Оксана только о Вас и спрашивает, – словно почувствовав мой взгляд на себе и не отрываясь от изучения бумаг, произнесла Нина Васильевна. Она перевернула лист и продолжила говорить, уже добавив в голос эмоций. – Ну, когда же меня заберут мои новые родители, когда же? А я отвечаю: Подожди немного, Оксаночка, осталось всего-то несколько дней.

– Да, – улыбнулась Лена, – мы тоже переживаем.

Нина Васильевна, наконец, оторвалась от бумаг и, глядя на нас, сообщила:

– Я вижу, с документами всё в порядке, теперь осталось подождать три дня, и в эту пятницу можете забирать Оксану.

Оксана – девятилетняя девочка, с которой мы подружились с первого нашего появления здесь, а случилось это несколько месяцев назад, благодаря нашему решению взять к себе в семью ребенка из детского дома.

– А сейчас мы можем увидеться с Оксаной? – спросил я.

– К сожалению, нет, – виновато ответила Нина Васильевна и, чуть подумав, добавила, – хотя… если только через окно.

– Ну, хорошо, хотя бы так.

– Тогда пойдёмте, – скомандовала заведующая.

Я и Лена вышли на улицу, встали под окном, как мы уже делали раньше, когда прощались с Оксаной, и, всматриваясь в окно с решеткой, молча ждали. Вскоре там появилась коротко подстриженная Оксана: одной рукой она упиралась в подоконник, в другой держала альбомный лист и приветственно размахивала им; сзади её поддерживала воспитательница. Мы стояли молча, улыбались и махали руками в ответ. Я приложил к стеклу ладонь, Оксана прильнула к ней щекой и замерла. Глядя на всё это, Лена заплакала, я же, едва сдерживая слёзы, смотрел Оксане в глаза. Продолжалось это около минуты, пока воспитательница не опустила Оксану вниз. В это время Оксана приложила к стеклу свой лист с изображением трёх «палко-огуречнообразных» человечков: двух больших и маленького посередине. Рисунок этот так и остался прилипшим к стеклу, а Оксана больше не появлялась; на этом «свидание» было окончено.

А вскоре в дверях появилась заведующая.

– Вы знаете, – она торжественно обратилась ко мне, – у меня есть одна важная вещь для вас. – Нина Васильевна подошла к нам и протянула толстый конверт. – Вот, это Оксаны. Так получилось, что он хранился у меня, но теперь это должно быть у Вас.

– Что это? – спросила Лена.

– Это фотографии Оксаны и её мамы, на память.

Лена взяла у директора конверт и поблагодарила её.

Зимой, после окончания сезона в пионерском лагере «Огоньки», Вовка сделал ту самую прощальную фотографию; одну копию он отдал Сияне, а другую мне, только я свою потом потерял.

У нас же с Сияной впереди был неразлучный год вместе. Вместе учились, вместе гуляли, ходили в кино. После окончания школы я знал, что осенью меня заберут в армию, поэтому ни о чём другом и не думал. Сияна готовилась поступать в педагогический институт, почему-то быть актрисой она передумала.

И вот, уже глубокой осенью – последнюю нашу ночь, мы провели вместе, завтра я должен быть на призывном пункте. С тех пор Сияну я больше никогда не видел.

Служить мне пришлось не два года, а три, потому что я попал в военно-морской флот. Через год службы Сияна написала мне прощальное письмо, сообщила, что вышла замуж, ждёт ребенка, по срокам совпадает с рождением Оксаны. А дальше, сразу после армии, я уехал жить в другой город.

У Сияны жизнь сложилась трагически: муж её умер от передозировки наркотиков, а сама она попала в автокатастрофу вместе со своей дочерью Оксаной. В результате Сияна разбилась насмерть, Оксане удалось выжить, но после трёх месяцев больницы, значительно покалеченная, она попала в детский дом.

Теперь, стоя на кладбище перед могилой Сияны, я знал всю её историю. Теперь я понимаю, что пути Господни неисповедимы, и, переворачивая прочитанную страницу, мы начинаем писать новую.

Утром назначенного дня я и Лена стояли у парадного входа детского дома.

Наконец Нина Васильевна выкатила инвалидную коляску с Оксаной. Мы подошли к ним, обнялись, Лена подарила всем цветы.

– А я приготовила вот что, – улыбаясь, произнесла Оксана и показала нам цветной рисунок, который мы уже видели, но тогда он не был законченным. На белом листе три человека держались за руки мужчина, женщина, между ними – девочка и сверху надпись: «Моя новая семья».

Лена взяла рисунок, а я Оксану и посадил её в машину, на заднее сиденье. Затем мы попрощались с Ниной Васильевной и всем персоналом, который нас провожал. Сели в автомобиль и покатили по трассе, домой – из прошлого в будущее.

Английское сочинение

Однажды, зимним ясным днём по Сретенскому бульвару в Москве шёл, не спеша, старик с палочкой. А навстречу ему двигалась группа школьников. Ребята гудели, как разворошённый улей, что-то обсуждали между собой, и временами взрывались залпами неудержимого смеха. Все школьники пили газировку и заедали чипсами, а некоторые бросались этими чипсами друг в друга.

Старик остановился, опёрся на палочку, как на посох, и стал с интересом разглядывать школьников. Те прошли мимо и уже отдалились, а он всё смотрел им вслед задумчивым взглядом. И когда ребята скрылись за поворотом, мужчина постоял ещё некоторое время, а потом присел на ближайшую скамейку – отдохнуть, вспоминая свои школьные годы.

Москва, 1949 год. Зима. Из мужской средней школы № 58, что в Большом Афанасьевском переулке, выбежал двенадцатилетний Антон, а за ним – его друг-одноклассник Вадим. Навстречу им шла учительница литературы Нина Васильевна с кипой бумаги в руках.

– Здрасте, Нина Васильевна! – хором выкрикнули ребята.

– Здравствуйте, – ответила учительница и остановилась. – Подождите, мальчики! Антон, я тебе рисунки подобрала.

Она показала на свою ношу, приподняв её.

– Ой, Нина Васильевна, мы спешим, никак не можем, – быстро произнёс Антон.

Чувствуя, что ребят не остановить, Нина Васильевна не стала настаивать, а только и успела сказать им вслед:

– Тогда, на каникулах обязательно зайди ко мне!

– Хорошо, хорошо, – ответил Антон, выбегая со школьного двора вслед за Вадимом.

Ребята быстрым шагом пересекали дворы арбатских переулков и, в приподнятом состоянии духа пытались поговорить о предстоящих событиях.

– Вадька, а сколько печенья ты сможешь съесть? – спросил Антон.

Вадим улыбнулся:

– Тысячу или две!

– А конфет?

– Ещё больше!

Антон недовольно посмотрел на Вадима и произнёс серьёзно:

– А я всё равно съем больше тебя.

– Надуешься и лопнешь, – предупредил его Вадим.

– А ты не лопнешь?! – возмутился Антон.

– Не лопну! У меня желудок резиновый. И как сказал директор Александр Петрович, у меня и вместо мозгов желудок.

Антон улыбнулся:

– А нечего хлеб таскать в карманах!

– Ну, таскал, и что? – пожал плечами Вадим.

– Ничего. Бежим быстрее, а то опоздаем.

– Бежим!

Друзья перешли на бег и, примчавшись, наконец, к себе во двор в Малом Васильевском переулке, влетели в первый подъезд, а там ввалились в кабинет управдома Николая Степановича и с порога громко поздоровались с ним.

– Здрастье, Николай Степанович!

– Здорово, мужики! – ответил управдом и весело спросил. – Ну, что, готовы к подвигу!?

– Так точно, готовы! – по-солдатски ответил Антон.

– Молодцы! Вот вам и обмундирование, – Николай Степанович показал на два великолепных чёрных смокинга, аккуратно сложенных на стулья.

– Специально для вас, а Зинаида Ивановна и карманы увеличила раза в три.

Ребята, тяжело дыша, уставились на костюмы, смотрели на них как на какую-то реликвию. Смокинги Николай Степанович одолжил в театре имени Евгения Вахтангова, где его жена Зинаида Ивановна служила костюмершей. Она и подбирала их по заказу мужа – так, чтобы было на один-два размера больше, чем у ребят. Правда, таких маленьких костюмов не оказалось, поэтому пришлось где-то подворачивать, подшивать, в общем, проявлять смекалку.

Антон и Вадим с осторожность и трепетом перед диковинным обмундированием облачились в него, натянули поверх смокингов свои пальто, надели шапки. И, после напутственного слова управдома отправились в Английское посольство, бывшую усадьбу Харитоненко Павла Ивановича на Софийской набережной. Там их уже ждали, как почётных гостей.

В синем зале усадьбы вдоль стены стояло десятка два мальчишек одного возраста, одетых в школьную форму – широкие брюки и серо-синие гимнастёрки армейского образца, со стоячими воротниками на пяти пуговицах и клапанами на карманах, тоже снабжённых пуговицами. У некоторых мальчиков гимнастёрки были без карманов, на трёх пуговицах с отложными воротниками. Но все были подпоясаны чёрными кожаными ремнями с пряжками и повязанными алыми галстуками, скрепленные специальным зажимом в виде буквы «З». И только Антон и Вадим непринуждённо стояли и красовались в смокингах, надетых поверх школьной формы.

Перед группой появился представитель английского посольства в элегантном, идеально подогнанном по размеру костюме-тройке. Глядя на взволнованных ребят, он добродушно улыбался. За ним выстроились официантки – женщины в аккуратных белых фартуках и перчатках.

Дождавшись, когда наступит относительная тишина, англичанин обратился к гостям с речью. Он говорил по-русски, но с характерным британским акцентом.

– Уважаемые господа, ребята! – торжественно произнёс англичанин, затем окинул мальчишек внимательным взглядом и продолжил, – разрешите мне от имени королевы Великобритании, правительства Великобритании и от всего народа Великобритании поприветствовать вас в этот предновогодний вечер в нашем посольстве. Я поздравляю вас с наступающим Новым годом и Рождеством! Я желаю вам и вашей стране благополучия и процветания! Надеюсь, вы примете с благодарностью наш ужин, который мы подготовили специально для вас. А также надеюсь, что вы с удовольствием проведёте этот вечер в нашем посольстве.

И ещё раз, оглядев собрание, дипломат приглашающим жестом показал на столы с яствами:

– Господа, прошу всех садиться!

Мальчишки тут же беспорядочно ринулись к накрытым столам и быстро заняли места при помощи официантов. Но никто ничего не трогал, потому что были проинструктированы – пока старший, назначенный из группы, не скомандует, руки свои к еде не тянуть. А на столах перед каждым стояло по тарелке с большим куском сладкого пудинга. В гранёных стаканах, наполненных на три четверти, аппетитно поблёскивал компот. Сверкали столовые приборы. На общих блюдах возвышались горки конфет, печенья и фруктов.

Дети внимательно смотрели на старшего. Наконец, тот встал, рослый и крепкий парень с серьезным лицом, в полной тишине, он посмотрел направо, налево и одобрительно кивнул. Ребята, не спеша, но уверенно потянулись за пирогом и компотом, игнорируя столовые приборы. Конфеты, печенье и фрукты никто не трогал – опять же, ждали команды старшего. Но кто-то один, то ли от бессознательности, то ли от наглости, потянулся за конфетой раньше времени и тут же получил кулаком в бок, чтобы неповадно было нарушать дисциплину, демонстрируя свою несдержанность, и тем самым радовать империалистов, как говорил накануне инструктор.

Официанты же подливали в пустые стаканы компот, подносили новые порции пирогов. Ребята ели быстро, с удовольствием, изредка перебрасываясь друг с другом короткими фразами.

Затем всем было предложено посмотреть на одну из стен зала, абсолютно белую. На неё начали проецировать диснеевские мультфильмы. Чтобы лучше видеть, в зале приглушили свет. Теперь, в загадочной полутьме, уже никто не обращал внимания на старшего. Мальчишки с удовольствием смотрели мультфильмы и громко смеялись. Почти все, делая вид, что едят, брали сладости и незаметно совали их в карманы. Но больше всех в этом преуспели Антон и Вадим, они сидели рядом и контролировали друг друга, дабы, не съесть лишнюю конфету.

– Мне уже некуда совать, – прошептал Вадим на ухо Антону, – давай мы хоть сами пожрём!

– Дома пожрёшь кислых щей, – резко ответил Антон и добавил, – тебе Николай Степанович что сказал? Чем больше, тем лучше!

– Ну, хорошо, – разочаровано выдохнул Вадим и спрятал конфету в карман.

Официанты глядели на мальчишек и делали вид, что ничего не замечают, но, переглядываясь между собою, улыбались.

Наконец-то ужин закончился. Ребятам вручили подарочные наборы, состоявшие из тех же конфет и печенья, а также памятные металлические значки с изображением Биг Бена. А Вадиму и Антону вручили по два подарочных набора, за то, что они пришли в смокингах, и тем самым продемонстрировали свою изобретательность.

И вот они, груженные сладостями, спрятали подарки под пальто и, выйдя из посольства, поплелись домой.

Когда Антон с Вадимом ввалились в кабинет управдома, их восторженно встретили все, кто там находился – несколько девчонок, сверстниц ребят, и сам хозяин.

– Пацаны! – радостно крикнул Николай Степанович.

В ответ Антон нарочито громко выдохнул и произнёс:

– Да, это мы! Ели ноги донесли! Думали, не дойдем от такой-то тяжести.

Николай Степанович улыбнулся и уточнил:

– Так вы ели или несли?

– Только несли, – смутился Антон.

Ребята поставили на стол английские подарки, и принялись выгребать из карманов сладости. Затем они скинули свои пальто, бросив их на пол, сняли с себя смокинги и вытряхнули из них остатки. И тут, вместе с конфетами «Ну-ка отними», «Белочка» и «Утиные носики», из костюма Вадима выпала серебристая вилка изящной работы. Вадим виновато взглянул на управдома и, пряча глаза, смущённо произнёс:

– Это случайно.

Николай Степанович взял вилку, встал под яркую лампочку посреди комнаты, и внимательно осмотрев столовый прибор, серьёзно сказал:

– Так вот почему вы еле ноги несли, от такой-то тяжести!

– Ничего, Николай Степанович, квашеную капусту мешать пойдёт! – пошутил Антон, и все засмеялись.

– Да уж, не сомневаюсь, – сдерживая улыбку, сказал управдом.

Он посмотрел на богатства, лежащие на столе, и добавил:

– Что же, на славу потрудились. Вот только рассказывать об этом никому… – Николай Степанович приложил палец к губам, – ни-ни!

Вадим опешил.

– Как же…?! А я хотел сочинение на тему восьмисотлетия Москвы написать для городского конкурса. Вот бы смехотура получилась!

Все снова рассмеялись.

– Причём тут восьмисотлетие Москвы?! – удивлённо спросил Антон.

– Ага, тебе хорошо, – возмутился Вадим.

И обращаясь ко всем, он объявил:

– Представляете, ему разрешили не писать сочинение, а рисовать!