Читать книгу Сто страшных историй - Генри Лайон Олди - Страница 1

1
Найду и съем

Молодая луна сияла обоюдоострой улыбкой.

Сияла? – скалилась.

В улыбке крылось целое богатство смыслов: угроза, тайна, предвкушение. Так могла бы улыбаться, выглядывая из мрака, вечно юная красотка-кицунэ[1], карауля незадачливого любовника, чтобы низвергнуть его в пучину гибельной страсти. Ночь призраков и влюбленных, злоумышленников и демонов набросила на Акаяму покрывало из черной парчи. Острые ножи лунного света наискось вспарывали ткань, превращая улицы в серебристые разрезы с угольной кромкой.

Впрочем, здесь, на северной окраине города, дома торчали как попало, россыпью кривых зубов во рту забулдыги, а улицы с переулками представляли собой такую невообразимую мешанину, что в ней путался даже лунный свет. Прямые линии? Ровные ряды зданий, как предписано уложениями по градостроительству? Ночь и луна превратили квартал в хаотичное нагромождение светлых пятен и темных провалов, отчего с высоты окраина походила на дельту реки, текущей жидкой тушью, с множеством бумажных островков.

Квартал спал, погружен в тишину, как в стоячую воду. Если демоны или воры и вершили свои тайные дела, то происходило это в другом месте. Лишь колокол в отдалении пробил Час Быка[2], да чей-то пес встрепенулся спросонья во дворе. Залаял, взрыкивая и подвывая:

«Сторрррожу-у-у! Только суньтесь! Всех поррррву-у-у!»

Соседские псы не остались в долгу. Понеслась по кварталу лихая перекличка:

«Не спим! Бдим! И я тоже! И я!»

Привыкшие к собачьему гвалту хозяева всхрапывали и ворочались во сне. Из одного жилища грянула брань, из другого – обещание выбить дурь из глупой псины. Исполнить угрозы никто не спешил. Лай улегся, сошел на нет – так разглаживается поверхность пруда, растревоженная случайным порывом ветра. Лишь где-то с упрямством, достойным лучшего применения, продолжал бубнить недовольный голос:

– Куда? Куда спрятал?

Тишина, вновь затопившая квартал, подступила к стенам дома, из которого неслись вопросы. Пожелала влиться, воцариться; не смогла. Казалось, сам дом сопротивлялся ей: кряхтел, постанывал. Под полом скреблась мышь, с крыши сыпался мелкий сор – и вторило уютным житейским звукам хриплое ворчание:

– Куда спрятал, а? Найду! Все равно найду…

Голос прервался. Послышался хруст, и следом – довольное чавканье. Довольное? Ну, не очень-то. В чавканье, как перед тем в ворчании, занозой пряталось, зудело и кололось раздражение, готовое перерасти в глухую злобу.

Жалобно застонал пол под тяжелыми шагами. Кто-то бродил по дому, нимало не заботясь о производимом шуме. Любопытная луна сунулась в окно, к счастью, не завешенное шторами из бамбуковых планок. По комнате, спотыкаясь, ходил человек: вздыхал, жевал, плямкал губами. Сунулся в дальний угол, растворился во тьме. Возник опять: черно-белая мозаика из теней и бликов. У любого зарябило бы в глазах, а там, глядишь, возникли бы скверные подозрения: да человек ли это?

Беспокойное существо замерло посреди комнаты, купаясь в потоках света, льющегося из окна. Сложилась единая картина: грубоватые черты лица, распатланные волосы, складки мятой одежды. Пальцы рук беспрестанно шевелятся, босые ступни переступают на месте, будто мерзнут…

Человек, точно. У призраков, как известно, нет ног.

Тень, которую человек отбрасывал на стену, горбилась, несмотря на то, что хозяин тени стоял прямо. Глянешь на него: мужчина за тридцать. Глянешь на тень: старик? старуха?

Не разобрать.

Может, это луна шутки шутит? Ишь, как ухмыляется!

Человек убрел в другой угол, зашуршал там, судя по звуку, промасленной бумагой. Забормотал:

– Спрятал. Куда спрятал? Найду!

С голосом человек тоже был не в ладах, как и с тенью. В нем мешались сомнение и упрямство, угроза и жалоба, отчаяние и надежда.

– Найду и съем!

Он раз за разом обшаривал комнату, что-то действительно находил, отправлял в рот. Хрустел, жевал, чавкал. Скрипел половицами.

– Съем! Все съем…

В соседней каморке, прижавшись друг к другу, тише мыши лежали двое: еще не старая женщина и мальчик лет пяти. Кажется, они даже дышать боялись. Кутались в ветхое покрывало, словно желая укрыться от холода. Да ну, какой там холод, лето на пороге! Главное, отгородиться, завернуться с головой, не видеть, не слышать. Тогда и оно, от чего ты прячешься, не увидит тебя, не услышит, не найдет.

Над Акаямой царила благословенная теплынь. Но женщину с мальчиком бил неудержимый озноб.

2
Телега с горшками