Читать книгу Брелок с тайным посланием - Генрих Генрихович Кранц - Страница 1

Брелок с тайным посланием

В такие дни лучше всего смотреть себе под ноги. Во-первых, асфальт скользкий и в любой момент можно навернуться. Во-вторых, должен же он в конце концов найти хоть какой-нибудь клад. На худой конец, получить подсказку о том, где его искать. В – третьих, глядя себе под ноги, легче было скрыть слезу, которая ползла по щеке. Это была одна и та же слеза – соленая, горячая и мокрая – потому, что плакать Лешкин не любил и почти никогда этого не делал. Но сегодня, в этот особенный день с проклятой слезой, горячим швом пересекающей щеку, он никак справиться не мог. Хотя и пытался…

– Да и вообще, карантин, это никакая не болезнь. – сказала мама. – Это всего лищь временная и-зо-ля-ция…

Она хмыкнула, словно удивившись – каких только слов не понапридумывают.

– А что это такое?

Впереди на расстояние трех-четырех метров на сизом от инея асфальте что-то мигнуло: вначале красным, а потом зеленым цветом. На секунду потухло и снова вспыхнуло: раз-два…

– Ну, вот допустим, ты покупаешь в магазине пакет яблок. Приносишь их домой, высыпаешь и видишь: все яблоки красные, спелые, а одно зеленое, недозрелое…

Они уже были в двух шагах от лежащего на асфальте предмета и Лешкин попытался замедлить шаг, чтобы понять, что же это такое: фонарик…коробочка с лампочками…шар?

– …тогда ты ставишь яблоки на стол, а зеленое – изо-ли– руешь– кладешь его подоконник на солнышко, чтобы оно доспело…

Лешкин на мгновение выпустил свою руку из маминой ладони, чуть поотстал. Раз – одним движением сгреб теплую коробочку с асфальта и сунул ее в карман.

– Не отставай! – сказала мама, не поворачивая головы. – А ты так мы до вечера не дойдем…Теперь понял, что такое – изо-ля-ция…

– Понял! – буркнул Лешкин. – Я зеленый и недозрелый. И теперь должен лежать на солнце и загорать…

– Не загорать, а …дозревать! – поправила мама. – Ничего, недельку посидишь дома, пусть вся зараза из тебя выйдет…И баловство в придачу…

– А как она из меня выйдет? – Лешкин представил себе заразу – толстую, противную, на двух мохнатых кривеньких лапках, – у нее что, есть конечности?

Он боролся с желанием вынуть найденный предмет и хорошенько его разглядеть. Что же это такое? И правильно ли он сделал, что подобрал его с асфальта. Может, показать его маме?

– Лешкин, не морочь голову. Никаких ног у заразы нет. Хотя…– она призадумалась. – Как-то же она передвигается…Верно?

На пересечение набережной и проспекта в ожидание зеленого сигнала светофора бесновалась стайка школьников. Они громко визжали, размахивали портфелями и вели себя так, как будто только что сбежали из зоопарка. Немолодая учительница фыркала и кричала, но дети продолжали куролесить как заведенные.

– Фу, какие невоспитанные ! – сказал мама. – Надеюсь, ты ведешь себя лучше?

Лешкин пожал плечами. А что он мог сказать? Нет, он понимал, что эти сопливые первоклашки (судя по новеньким ранцам, они только-только пошли в школу) вели себя плохо. Шумно, глупо. Но Лешкин не сомневался, что если бы он со своим четвертым «А» оказался на их месте, он вел бы себя точно так же. А то и хуже. Одно дело, идти из поликлиники домой вместе с мамой, зная, что впереди неделя тоскливого карантина, и другое – вместе с Борькой Локтевым и Юриком Шмагиным топать в музей. Или в цирк. Тут сам за себя не отвечаешь…

Вспомнив, что ему еще неделю сидеть дома, пить теплое молоко, глотать витамины и решать задачи, которые так любит мама, он снова ощутил на щеке предательскую слезу. И если бы не квадратик теплой пластмассы в кармане, он бы обязательно всхлипнул.

– Ладно, не хнычь! – мама почувствовала, что ему опять стало плохо. – Доктор сказал, что тебе нужно гулять как минимум два часа в день. Придется гулять…

Хоть за это можно сказать спасибо доктору! Лешкин чуть не подпрыгнул от радости. Гулять два часа в день – это круто! Это меняет дело!

Они уже дошли до своего двора, когда мама сказала.

– Я забегу в магазин, а ты иди во двор и поиграй. Но только, – она внимательно посмотрела ему в глаза, – с незнакомцами не разговаривать, никуда не уходить, на вопросы не отвечать. Понял?

Мама могла бы и не спрашивать – обо все этом он знал еще в четыре года. Когда ходил в садик. А сегодня ему уже девять! А это совсем другое дело.

Иногда Лешкин представлял себе любимый двор полем сражения. Вот здесь, прямо под окнами старухи Кордебалет, располагались фаланги Александра Македонского. В коротких доспехах, собранных из железных пластин, в кожаных сапогах и с копьями наперевес. Причем копье каждого воина должно быть длинней копья впереди стоящего. Чтобы по итогу первая фаланга в случае необходимости могла ощетиниться копьями, как еж иголками!

Иногда двор становился площадкой «Констрайка» – запутанные лабиринты, лестничные марши, темные, отсверкивающие огнем, стены.

Но сегодня двор был кабиной инопланетного корабля. У них случилась проблема с топливом и пока дозаправщик со скоростью сто миллионов км. в час мчится на помощь где-то из области Альфа Центавра, им пришлось сесть прямо посреди большого города, населенного человеками. Командир корабля, разумеется, Лешкин. Нет, конечно, у него есть и другое имя, цифровое и звучное, как боевой клич. Но все по привычке зовут его Лешкиным. Так уж у них, инопланетян из седьмого пояса далекой Бетельгейзе (это звезда такая, типа нашего солнца) заведено. И еще у них принято звать друг друга так же, как зовут себя хозяева планеты, на которую они прибыли. Ведь с хозяевами следует считаться. А то они, неровен час, обидятся.

Взойдя на борт корабля, Лешкин по привычке внимательно осмотрел внутренне помещение. Все вроде было на местах: в углу, неподалеко от входа в подъезд стояло два мусорных контейнера, то бишь, две солнечные батареи. ни усердно поглощали тепло. У дальней стены, присыпанной снегом, стоял старенький «Москвич» – его хозяин по фамилии Кувалдин уже несколько лет грозил выбросить машину на свалку, но в все руки не доходили. Но для Лешкина это была не просто старая легковушка – это был испытательный трансформер. Опустившись на новую планету, они в первую очередь посылали на разведку испытательный трансформер. Он брал пробу грунта, образцы почвы, воды и воздуха, определял наличие опасности. А иногда и первым вступал в бой с враждебной цивилизацией, превращаясь то в танк, то в самоходный бункер, а то в установку залпового огня.

Посреди двора, на площадке окруженной низким деревянным бордюрчиком, желтела свежим песком ремонтная яма – туда корабельные механики оправляли всякие хитроумные агрегаты. Например, сломанные звездолазы – это такой агрегат, способный пробраться куда угодно. Рядом с ней расставили ноги две качели: установки для поддержания формы в условиях невесомости. На одной из них усиленно поддерживал форму младший пилот корабля Боря Буркин. Маленький, плотный, в вязаной шапке с помпоном (устройство для отправления космических сигналов), он усердно выгибался всем туловищем, потом приседал, и качнув телом тренировочный агрегат, летел вверх, чтобы через секунду, снова оказаться внизу.

– Продолжайте тренироваться! – отрывисто бросил Лешкин, остановившись подальше от качели.

Пилот Буркин подогнул колени, взвизгнул, взлетел в воздух и оттуда крикнул:

– Чего ты там бормочешь?

На корабле, ведомом Лешкиным, поддерживалась железная дисциплина. Но только в полете. Если корабль садился на поверхность какой-либо из планет, Лешкин позволял астронавтам расслабиться. Поэтому и на вопрос Буркина он не ответил, а только энергично махнул рукой: дескать, продолжайте!

–А ты чего не в школе, Лепа? – крикнул Буркин.

Лешкин спокойно относился к разным прозвищам. Его называли Лешкиным, Лехой, Леханом, Плешкой, а дядя Саша из второго подъезда и вовсе звал его Алексейченком, и ничего – все это было вполне терпимо. Но когда называли Лепой, он был готов тут же ринуться в бой. Трудно сказать, в чем тут было дело, но эту кличку Лешкин не переносил. В этом словосочетании ему слышалось нечто пренебрежительное и обидное. Оно и звучало как-то противно, хлюпающе – Ле-па – как шлепок по голой попе.

– Чего замолчал, Лепа? – засмеялся Буркин.

Лешкин стоял и молчал, чувствуя, как горячая волна катится откуда-то из области живота к лицу. Он пошевелил пальцами, не вынимая руку из кармана куртки и тут же всеми кончиками ощутил горячу поверхность пластмассы. Брелок!

Лешкин вынул его из кармана и стал разглядывать.

Брелок был небольшим, примерно размером с зажигалку. Серая, гладкая пластмасса, овальные края. Такими обычными пользуются владельцы автомобилей – включают сигнализацию. И если бы не два больших глазка на боковой поверхности брелка – фиолетовый и зеленый – и желтая кнопка в левом углу, Лешкин тоже решил бы, что брелок автомобильный. Но в том-то и дело, что на брелках глазки обычно меленькие – крохотные, едва светящиеся точки. Похожий брелок был у дяди Саши, таким пользовался сосед Кувалдин, владелец «Москвича». Но у его брелка глазки были слишком крупными и яркими, словно глаза у речной стрекозы. Тусклые огоньки ворочались в них, как две разгорающихся спички.

– Чего это у тебя? – удивленно спросил Буркин. – Лешкин, дай посмотреть!

Увлеченный брелком, Лешкин даже не обратил внимание, что Буркин уже спрыгнул с качели и стоит рядом.

– Нельзя, – тихо сказал Лешкин. – Это волшебный брелок!

– Так уж и волшебный?

– Да, волшебный!

– А вот и не волшебный!

– Не веришь?

– Не-а!

Лешкин и сам не понял, почему он так сказал. Но в этот момент он уже знал, что не ошибся.

– Смотри! – сказал Лешкин и вытянул перед собой руку.

Он едва притронулся к кнопке, как все пространство двора – деревья, каменные бордюры, качели, мусорные баки – стало вдруг отчетливым и крупным, как будто Лешкин видел все это сквозь увеличительное стекло. И еще ему показалось, что на двор опустился стеклянный купол – так тихо стало вокруг.

И посреди этой тишины вдруг явственно раздался вздох.

– О-о-х! – сказал кто-то.

Вздох был таким громким и близким, что Лешкин завертел головой по сторонам. Авось, Буркин дышит в ухо?

Но не нет – Буркин стол там же, где и раньше. Слегка приоткрыв рот, он с удивлением смотрел на Лешкина.

– О-о-о-хо-ох-хо! – снова вздохнул кто-то.

Лешкин крутанулся вокруг себя. Никого. Посмотрел верх. Пусто, только небо и облака. Глянул под ноги. Никого. Только комья мокрого снега, и темные прошлогодние листья. Посмотрел по сторонам. Никого нигде не было, кроме «Москвича» у дальней стены.

– Ох-хо-хо! Аа-ап– чхи!

Резкий, оглушительный хлопок слегка напугал Лешкина. Кто-то чихнул смачно и резко, даже воздух содрогнулся.

– Кто здесь? – растерянно выдохнул Лешкин в пустоту.

Он сказал это, не ожидая ответа. Сказал, чтобы себя подбодрить. Но ему ответили.

– А как вы думаете?

Голос был протяжный и хрипловатый. И как показалось Лешкину, слегка грустный.

А может ему показалось, что с ним разговаривает…». Да и здесь нет никого, кроме «Москвича». Не может же быть такого, чтобы машина имела голос?

– С кем это я разговариваю? …

– С кем –кем! Со мной! Неужели непонятно? – обладатель голоса снова вздохнул. – Давайте знакомиться, что ли! Простите, с кем имею честь?

Лешкин только было открыл рот, и в этот момент увидел маму. Она вышла из подворотни и направлялась к нему. Мама что-то говорила, но что именно, Лешкин не понимал. Он испугано таращил глаза, полагая, что оглох. И только когда мама была уже совсем рядом, Лешкин догадался нажать на кнопку на брелоке. И в то же мгновение тишина рассыпалась на множество кусков, во двор ручьем хлынули звуки городского дня.

– А сейчас позвони кому-нибудь из ребят и узнай, что вам задали! – сказала мама и ушла на кухню.

И хорошо, что ушла. Иначе Лешкин за себя не ручался. Он был так взволнован, что мама обязательно бы что-то заметила. Ведь не каждый день с вами разговаривают предметы. Или вещи? Или это все-таки было что-то одушевленное? Например, привидение? Хотя какие у них во дворе могут быть привидения?

Лешкин подошел к окну и отдернул штору. В квадратном проеме окна он видел только кусок подсвеченного фонарями двора, темную арку въезда и фигурку дворника, машущего лопатой. Лешкин стоял у окна до тех пор, пока по мокрому стеклу не пробежала световая рябь – во двор въехала какая-то машина. Наверное, тот самый «Форд», на котором ездил полноватый дяденька в пуховике с капюшоном. Мама называла его Директором.

– Вот Директор дает! Весь двор перегородил! – говорила она утром, когда они спешили в школу, а директорский «Форд» торчал у выхода из парадной.

Или «Директор уехал, а запах остался» –когда они шли следом за машиной, выпускающей из выхлопной трубы сизый дым.

Директорский «Форд» был таким же, как и его владелец: большим, важным и неторопливым. Директор очень берег свою машину, всегда очищал крышу от снега, протирал стекла и зеркала. Наверное, если бы «Форд» был поменьше, он бы на ночь уносил его домой и отмывал в ванной до волшебного блеска. Но и без того «Форд» сиял как новенький. Не то, что «Москвич» старика Кувалдина.

Вспомнив о «Москвиче», Лешкин тут же вспомнил о своей находке. Он вытащил брелок из кармана, положил его на стол и включил настольную лампу. Приблизил его к глазам и внимательно осмотрел. Ничего необычно в нем не было даже при пристальном осмотре. Если бы не два больших глазка, это был бы обыкновенный брелок.

– Ты учишь уроки или сидишь просто так?

Лешкин так увлекся брелоком, что не заметил, как в комнату вошла мама.

– Конечно, учу! – сказал Лешкин, успев накрыть брелок ладонью. После этого он сдвинул ладонь вниз по столу, приоткрыл ящик с книгами и, сделав вид, что разглядывает книги, незаметно сунул его внутрь.

– Выучишь, покажешь! – сказала мама и направилась к выходу.

– Кстати, – сказала она, остановившись в дверях. – Папа прислал тебе весточку, так что выучи все хорошенько, иначе…– мама вздохнула. -… ты его очень расстроишь!

– Письмо? От папы? – едва не закричал Лешкин. – Мама, что же ты молчала?

Мама с улыбкой посмотрела на Лешкина.

– Тсс! – она приложила палец к губам. – Вначале уроки, а потом письмо. Ты знаешь: нужно правильно расставлять приоритеты.

И ушла, оставив Лешкина наедине со своими чувствами.

Что такое приоритеты, Лешкин уже хорошо знал. Это к примеру, если ты приходишь из школы, то первым делом должен поесть, потом сделать уроки, а уже потом идти гулять. Но Лешкин считал, что кое-что можно поменять местами: например, поесть, погулять, а уже потом сделать уроки. Или даже так: вначале погулять, потом поесть, а уже потом сделать уроки. Ведь от перестановки слагаемых сумма не изменяется. Ведь так? Но мама никогда с ним не соглашалась. Вот если бы дома был папа, он бы его обязательно убедил!

В последние годы Лешкин видел папу только на фотографии. Вот он худой, бородатый, стоит на фоне заснеженного ангара. А вот сидит в мотосанях вместе с друзьями – такими же веселыми, бородатыми. Видно, едут куда-то.

Папа вот уже третий год работал в арктической экспедиции. Он изучал полярные льды, а все эти годы лед в связи с необычной погодой, был не таким, как всегда. И экспедиции нужно было успеть все зафиксировать: взять пробы, сделать анализы, сфотографировать, понять маршрут их передвижения, скорость таяния. Так что папе никак нельзя было отлучиться.

Все это он знал со слов мамы, папа же писал скупо и коротко: «Идем в Игарку. Скоро весна. Все хорошо. Как вы? Лешкин, береги маму. Целую, папа».

Лешкину не понимал, как можно три года работать без отпуска? Неужели, начальник экспедиции не понимают, что его ждет Лешкин и мама. Или льды не могут подождать, пока папа съездит в отпуск и вернется.

Иногда, когда у мамы было плохое настроение, ему казалось, что она все придумала про экспедицию. Может, они с папой просто решили пожить отдельно, как родители Юры Шмагина. Но почему тогда они об этом ему не сказали? Он бы понял…

Лешкин доделал примеры, прочитал рассказ и пошел на кухню. Мама стояла у плиты и помешивала ложкой в кастрюле.

– Ну? Готов?

– Конечно, – сказал Лешкин. – А может, вначале прочтем папину весточку?

– Нет, – сказала мама. – Уговор дороже денег.

Лешкин открыл тетрадь на нужно месте, пересказал прочитанное.

– Молодец, – сказала мама. – Вот, держи! – и протянула ему сложенный вдвое листок.

На желтоватый телеграфный бланк были наклеены аккуратно отрезанные полоски бумаги с текстом. И с каким текстом! «Меня все хорошо. Здоров, весел. В апреле возвращаемся домой!».

– Папа при-иедет? – Лешкин от радости даже стал заикаться.

– Ну, да, – сказал мама, продолжая мешать в кастрюле. – Даже не верится.

– А мне верится.

Мама закрыла кастрюлю крышкой и с улыбкой посмотрела на Лешкина.

– Ты, наверное, его не узнаешь?

– Я? Не узнаю? – Лешкин еще раз заглянул в телеграмму, опасаясь, что буква испарятся. – Он мне столько раз снился…

– И мне, – улыбнулась мама. – Ну, иди, ложись…А я суп доварю, и тоже лягу.

Лешкин расстелил постель, не переставая думать о папе. Неужели они встретятся? И смогут говорить обо всем на свете? И вместе ходить на футбол? В зоопарк? В кино? А папа расскажет ему каким бывает лед? Белым, как сахар, хрупким, толстым, ломким, острым как нож. И Лешкин тоже ему расскажет. Про все-все… О друзьях, о школе, о родителях Юрки Шмагина. И о найденном брелоке…

Он лежал и думал, слыша, как в маминой спальне бубнит телевизор. Мама перед сном всегда смотрела телевизор. Потом выключатель клацнул– мама погасила торшер.

Лешкин полежал несколько минут. Во дворе было тихо, только где-то время от времени скрипела под ветром ветка. Лешкин встал и на цыпочках подкрался к столу, открыл ящик.

Брелок был теплым, лампочки на панели горели как две подсвеченные огнем капли.

Откинув штору, он уселся на подоконник, прижался лицом к стеклу. Двор сочился теплыми огнями, снежная влага носилась в воздухе, подбрасываемая раскачивающимися ветками. Ветер хороводил во дворе, гнул ветки, гудел в водосточных трубах, сбрасывал с крыш подтаявшие глыбы льда. Только всего этого Лешкин не слышал. Вместо этого привычного шума в ушах стояла пронзительная, гулкая тишина, изредка прерываемая загадочными фразами.

…– А у вас, Мося, что-то скрипит под левым крылом? Неужели не чувствуете? – проговорил тоненький, чуть дребезжащий голосок.

– Уважаемая Кира, я же просил не называть меня Мосей. – недовольно ответил

грустный голос.

– А как же вас тогда называть? – насмешливо пробасил кто-то. – Это же ваше родное имя.

– В самом деле, – пискнула Кира. – Не могу же я вас называть так, как хозяин?

– Отчего же? – поддержал ее бас. – Давайте будем звать Мосю драндулетом? Или Колымагой?

На мгновение во дворе все затихло, и Лешкин сжался от напряжения – как же Мося ответит?

– Дорогой Мистер, или как вас там называют? Придет время, и вы тоже состаритесь. И над вами тоже будут смеяться! Или вы полагаете, что всегда будете таким же как сейчас?

– Мне дряхлость не грозит! – торжествующе заявил Мистер. – Придет время, и меня отвезут на станцию, а оттуда я выйду как новенький.

– И я тоже всегда буду прежней, – подхватила Кира. – Меня все любят и лелеют. Меня никогда не бросят.

– Ладно, пусть будет так – вздохнул Мося. – Время рассудит…

Он замолчал.

Теперь Лешкин был абсолютно уверен – он случайно подслушал разговор автомобилей, стоящих у второго подъезда. Мося – это «Москвич» старика Кувалдина. Писклявая Кира – розовая «КИА» с нарисованными снежинками на капоте. Ее хозяйка – невысокая суетливая тетенька, которая всегда ходит в спортивной шапочке с помпончиком. Старик Кувалдин зовет ее Помпошей.

А Мистер – не иначе, как директорский «Форд». Ишь, какой важный! И выпендрежный!

Правая нога затекла, и Лешкин переменил позу. Он повернулся, и ему вдруг показалось, что в дверях блеснула полоска света. Проснулась мама?

Он легким, кошачьим движением сиганул с подоконника и одним прыжком оказался в постели. Нажав на кнопку, отключил брелок и мир ночных звуков обступил его со всех сторон.

В окне снова забился ветер, в соседней квартире заплакал ребенок – Лешкин слышал это через стенку. Он на сунул брелок под подушку, положил горячую щеку на ладонь и через мгновение унесся в другой мир – обволакивающего, сладкого сна.

Мама, одетая в белый пуховик, повязанная цветастым платком, стояла в дверях, давая ему последние напутствия:

– В двенадцать выпьешь таблетки, они лежат на полочке. Запивай их водой, не колой…Потом пообедаешь – суп в холодильнике, пицца на столе. Конфеты не есть, слышишь?

– Конечно, слышу! – сказал Лешкин, ощутив как рот мгновенно наполнился слюной – так ему захотелось конфету.

Если бы мама не сказала, он бы, наверное, и не вспомнил.

– Телевизор не смотреть. Когда придешь с прогулки, не забудь помыть руки!

– А то! – сказал Лешкин. – Я уже целый год не забываю.

Это было правдой: после того, как он прошлым летом съел целую миску немытой клубники и у него три дня болел живот, Лешкин всегда мыл фрукты и овощи. А заодно – и руки…

– И гулять не более часа! – сказала мама. – Дверь захлопнешь, ключ повесишь на грудь под куртку. Я тетю Веру попрошу, она за тобой проследит.

– Что я маленький, чтобы за мной следить! – обиделся Лешкин.

Он немного побаивался тетю Веру – крупную, строгую женщину, консьержку, которая дежурила на первом этаже. Лешкину всегда казалось, что эта молчаливая, мрачноватая тетка , в случае чего, может и уши надрать.

– Ничего, мне так спокойней будет. – мама повернула ключ в замке. – И пожалуйста, помни – тебе уже восемь лет! – она приоткрыла дверь и вышла на лестницу. – Сто лет тому назад мальчики в твоем возрасте уже работали на заводе.

Она взмахнула рукой, улыбнулась и захлопнула дверь, не дав Лешкину и слова сказать. Жаль, а то бы обязательно сказал. Про то, что он бы и сам с удовольствием поработал бы на заводе. В октябре они ходила на завод, где выпускают экскаваторы. И сказать честно, он ничего в своей жизни интересней, пожалуй, не видел. Это даже интересней, чем парк Юрского периода. Или «Звездные войны». Гигантские цеха, похожие на инопланетные города, медленно ползущие конвейеры, подъемные краны, бегающие высоко под крышей. От этого зрелища захватывало дыхание.

Но мама знала, когда он начнет возражать. И закрыла дверь.

Допив чай и быстро дожевав бутерброд с колбасой, Лешин помчался в свою комнату. Странно, иногда ему казалось, что в присутствии взрослых, скорость его передвижения по квартире падала в два раза. Может быть, у взрослых где-то в складках одежды таится замедлитель скорости? Или он является единственным в мире обладателем замедлителя скорости, о котором никто не знает? Надо будет как-нибудь хорошенько покопаться в самом себе, возможно, он где-то и отыщется?

Утром, едва проснувшись, Лешкин на всякий случай проверил, как работает брелок. Увы, никаких разговоров услышать не удалось. Только длинные, протяжные вздохи. «Это, наверное, Мося вздыхает» – решил Лешкин.

И ему захотелось побыстрее спуститься во двор, подойти к Мосе и сказать ему что-то вроде: «Дорогой друг! Не надо унывать! Как говорит мама, наше настроение в наших руках. Ты прекрасен хотя бы потому, что ты есть! А если у тебя нет друзей, я готов стать твоим другом!!!».

Вот что он скажет Мосе, когда спустится во двор. Подумав об этом, Лешкин стал одеваться с реактивной скоростью, так что рубашка и джинсы затрепетали в его руках, как живые.

Он уже хотел выскочить из квартиры, когда вспомнил о конфетах. Нет, ему совсем не хотелось обманывать маму. Ведь она просила не есть конфеты. Он и не будет их есть – он съест только ОДНУ конфету. А про ОДНУ мама ничего не говорила.

Разглядывая себе я зеркале лифта, он быстренько доел конфету. Лешкин опасался тетю Веру – она была наблюдательной, как полицейский. Так что мимо нее он должен был пройти в идеальном виде – с пустым ртом, в вычищенных ботинках и натянутой до самых бровей шапке. Ни одного шанса кариесу, пищевому расстройству и простуде!

– Здравствуйте, Вера Сергеевна! – сказал он, с достоинством проходя мимо.

– Стой! – вдруг приказала тетя Вера.

Так иногда разговаривал со своим сеттером старик Кувалдин. Хотя нет. С сеттером разговаривали мягче.

– Да? – Лешкин с улыбкой посмотрел на тетю Веру.

Она сидела за столом большая, монументальная, как памятник.

– Ты не забыл, что сказала мама?

– А то! – хмыкнул Лешкин. – Чтобы я слушался вас.

– Верно! Молодец! – расплылась в улыбке тетя Вера. – Ты главное, не опаздывай, ясно? А теперь – ступай!

Старика Кувадина он заметил сразу, как только вышел из подъезда. Небритый, в распахнутой на груди куртке, Кувалдин стоял перед задранным капотом «Москвича», безжалостно орудуя острой, как нож отверткой.

У Лешкина даже настроение испортилось.

– Что-то сломалось? – с видом знатока поинтересовался Лешкин. – Помочь?

Кувалдин, не поворачивая голову, положил отвертку на край двигателя, взял клочок ветоши и тщательно вытер руки. После этого вынул из кармана остро заточенное зубило, воткнул его в и стал поглядывать по сторонам, что-то выискивая.

– Подать что-то? – предложил Лешкин.

Кувалдин приоткрыл рот и сверкнул серым, железным зубом. Такими зубами гвозди бы перекусывать!

– А, малец! – радостно протянул он. – Ну, подсоби, раз не шутишь. – он наклонился к Лешкину. – Там в салоне лежит молоток, тащи его сюда!

Лешкин кивнул и шагнул к приоткрытой двери салона. Молоток лежал на водительском сиденье – прямоугольная железяка тускло горела серым разбойничьим боком.

Схватив молоток, Лешкин перегнулся через сиденье, и спрятал его под коврик.

– Ну ты чего там? – крикнул Кувалдин. – Уснул, что ли?

– Да что-то не могу найти, – сказал Лешкин. – Может, вы его куда-то в другое место убрали!

Он сунул руку в карман и нажал на кнопку брелока.

– Ох-хо-хо, только не это! – горестно причитал Мося. – Это же так больно – зубило по шлицевой гайке! Ведь ее нужно снимать бережно, по миллиметру…

– Спокойно, я вас в обиду не дам! – шепнул Лешкин и стремительно нажал на кнопку брелока потому, что в салон заглянул Кувалдин.

– Странно, куда же он подевался? – огляделся старик. – Вроде сюда положил…Ну-ка, освободи место…

Лешкин выбрался из машины, а Кувалдин, кряхтя и ругаясь, залез внутрь.

Он долго и безуспешно рылся в бардачке, искал под сиденьями, несколько раз вылезал из машины, забирался внутрь…

– Не иначе как забыл дома…– вздохнул он. – Но ничего, сейчас схожу и принесу. Или я эту колымагу добью, или она меня!

Попросив Лешкина посмотреть за машиной, Кувалдин ушел. Лешкин тут же нажал на кнопку брелока.

Мося тихо всхлипывал. Лешкин удивился – его всхлипы были так похожи на человеческие.

– Не плачь, – попросил Лешкин. – А то я тоже заплачу.

Так иногда говорила мама, когда он не мог сдержать слез. Это случалось редко, но бывало.

– Кто здесь? – испуганно прошептал Мося. – С кем я разговариваю?

– Со мной…

– С кем? Кто это – Мной…

– Я не мной. Я – это я, – запутался Лешкин.– В общем, меня зовут Лешкин. Мне девять …Через два месяца. Я учусь в четвертом классе 77-й школы.

Он на минутку умолк, пытаясь понять, какое впечатление произвели на Мосю его речь?

Но автомобиль молчал. То ли обиделся, то ли не слыша. Лешкин на всякий случай выключил брелок, снова его включил.

И тут Мосю прорвало:

– Мне девятнадцать лет, я сменил четырех владельцев, пробег 300 тысяч километров, я объездил пол-России, был в Крыму и на Кавказе, дважды попадал в аварии, пережил один капитальный ремонт, и ни разу не слышал, чтобы человек понимал наш язык…Неужели такое бывает?

– Бывает, – пожал плечами Лешкин. – Честное слово, я не виноват!

Он не понимал, Мося сердится? Или восхищается? Но похоже, Мося и сам этого не знал.

– Интересно, как вам это удается?

Лешкин не знал, что сказать. Признаться, что он нашел волшебный брелок? Но в том, что он нажимает кнопку, нет никакого волшебства. Ведь волшебство – это то, что объяснить невозможно…

– Я не знаю, как это происходит, – честно признался. Лешкин. – Но я понимаю ваш язык…И еще, – он на мгновение умолк, не зная, стоит ли рассказывать о том, что он вчера слышал разговор Моси с Кирой и Мистером: получается, что он его подслушал. – …я, знаю, что вас зовут…

– Ну и как?

– Вас зовут…

–Ну?

Лешкин набрал в грудь воздуха: была не была!

– Вас зовут…Мо-сей…

Автомобиль замолчал, и Лешкин решил: точно обиделся.

– Но если вы против, я могу звать вас другим именем. Например…

Он задумался. В голову ничего не лезло. Какое производное от имени Мося? Мосек? Мосаил? Мосабиль? Или же просто «Москвич»?

– Ну, например…

– Колымага?

Лешкин чуть не хихикнул.

– Нет, зачем же? Это некрасивое имя…

Мося то ли вздохнул, то ли вздрогнул.

– Может, драндулет?

– Нет!

– Развалина?

– Нет!

– Доходяга?

–…

– Капитан Неподвижность? Тихоход? Болид? Ракета? Чемпион? Марсоход!

– Стоп! – взмолился Лешкин, задыхаясь от смеха.

– Марсоход, по-моему, то, что надо!

Мося громыхнул чем-то внутри, и Лешкин понял – это он так смеется.

– Вы думаете, марсоход – это то, что надо?

– Конечно! Это звучно, красиво и даже гордо!

– Значит, отныне я Мося Марсоход?

– А почему и бы нет? Это похоже на Синдбад Мореход?

Мося опять засмеялся.

– Это новая марка? Внедорожник? Переднеприводной? Автомат или механика?

– Нет-нет, – засмеялся Лешкин. – Это не автомобиль? Это бывалый путешественник, который путешествовал по морю…

Лешкин любил рассказы о Синдбаде Мореходе. Спайдермэн и Синдбад – вот на кого он хотел быть похожим.

– Тогда рассказывай…– попросил Мося. – Мне нравится путешествовать. Раньше я целыми днями ездил по городу, а весной уезжал на дачу. Ах, как хорошо на даче! – вздохнул Мося. – Там такие чудные дороги, деревья, цветы, вода. Я бы всегда жил на даче, а в город приезжал только за бензином…

И Мося начал рассказывать, как он в 1998 году он все лето жил на даче в теплом гараже. А в соседнем дворе жила резвая и шумная Лада. Они сдружились и каждую ночь обсуждали свои дела.

– А потом ее сдали…– сказал Мося.

– Как сдали? Может, продали?

– Нет, сдали…В утилизацию. – он вздохнул. – Кувалдин обещает, что меня тоже сдадут. А я не хочу…

– Тебя не сдадут. – сказал Лешкин. – Если кто-то не хочет, чтобы с ним что-то случилось, с ним этого никогда не случится.

Вернувшись домой, Лешкин первым делом побежал на кухню, согрел чай и сделал себе самый большой бутерброд, какой только мог. Получилось нечто, похожее на два сложенных вместе гамбургера. Лешкин с трудом засунул его в рот, глотнул чаю, разбавленного сгущенным молоком, и начал размышлять.

Мысли текли медленно, как сгущенное молоко. И первым делом в голове возникал вопрос: что делать со внезапно свалившимся на него чудом – с волшебным брелоком? Ведь он теперь один из немногих на земле людей, которые понимают язык машин! Лешкин вполне отдавал себе отчет, что где-то есть люди, которые тоже владеют этим даром. Например, волшебники. В том, что рядом с обыкновенными земными людьми, существуют волшебники, Лешкин не сомневался. Или маги и факиры. Ведь в Индии есть множество йогов, умеющих управлять прошлым и будущим, знающих человеческие судьбы наперед. Разве они не могут знать то, что теперь знает и он. А ведь он, Лешкин, теперь тоже один из них – человек, которому подвластно чудо. Осознав это, Лешкин ощутил, как где-то у него внутри в области живота растет чувство собственной исключительности. Он, можно сказать, сделал то, о чем люди мечтали давным-давно. Теперь его должны показывать по телевизору, о нем должны писать в газетах, а все одноклассники, в том числе и Света Рябчикова, которая ему очень нравилась, должны сдувать с него пылинки! Он представил себе газетные заголовки: «Великий Лешкин изучил язык машин!», «Ученик 4-го «Б» открыл тайну механизмов!». «Гений Лешкин проник в область непознанного!». От этих мыслей у него сладко закружилась голова, ему захотелось встать, подойти к зеркалу и всмотреться в собственное изображение. Может, у него во внешности уже заметно нечто великое и гениальное? Например, глаза мерцают нездешним светом? Или из ушей идет дым?

Он бы так и сделал, если бы внезапно не прозвонил телефон и облако величия, уже окутавшее его с головы до ног, куда-то улетучилось.

Звонила мама:

– Ты сделал уроки?

– Почти…– пискнул Лешкин.

– Давай доделывай! – сказала мама. – Я буду через час. Нас пригласили на день рождения к Фроловым. Так что ты должен быть готов.

«Ура!» – едва не закричал Лешкин. Он любил ездить к Фроловым, которые жили за городом. У Игорька Фролова была «Соньки Плейстешн», коньки и клюшки. Если лед еще не растаял, они смогут погонять в хоккей, поиграть в «РАДУЛОВА ПРОТИВ КОВАЛЬЧУКА», а потом устроить зарубу в «Сони».

– Через час буду готов! – пообещал Лешкин.

– Хорошо, я на три заказываю такси.

Лешкин положил трубку и помчался к себе в комнату. Пока он бежал к себе за стол, желание делать уроки было почти нестерпимым. Но как только он уселся, открыл портфель и достал учебники, желание куда-то испарилось. Вместо этого им снова завладели мысли о брелоке. Лешкин вдруг начал фантазировать о том, что его пригласят на телевидение и его увидит папа.

– Это мой сын! – закричит он, и все его друзья, дрейфующие на льдине, прибегут к нему в палатку.

Папа нальет им чаю, откроет припасенную банку сгущенку и глаза его будут сиять горделивым блеском. Вот какой у него сын! Герой! Настоящий волшебник!

И тут Лешкин представил себе, что ведущий ( например, это будет Ваня Ургант), спросит у него, каким образом он творит чудеса. И что ему тогда делать? Вынуть из кармана брелок и сказать

– Нажмите на кнопку, и вы услышите, как говорят машины!

– И это все? – усмехнется Ургант. – А в чем же тогда заключается ваша роль? В чем волшебство? Чтобы нажимать кнопку? Так кнопку нажимать все умеют! Значит, вы здесь не при чем – все дело в брелоке! – и взгляд Урганта будет насмешливым и лукавым, и все сидящие в зале будут снисходительно улыбаться – дескать, эх ты, Лешкин! Мы-то думали, что ты волшебник, а ты просто нашел брелок! И все папины друзья, сидящие у телевизора, будут коситься на папу и думать: «Да, а твой сын никакой не волшебник, а маленький обманщик!». И папе будет ужасно стыдно, и когда они разойдутся, он схватит недоеденную банку со сгущенкой и бросит ее в снег. И желтое молочное пятно растечется по льду жидкой лужицей…

Представив себе весь этот позор, Лешкин даже покраснел. Нет, он не должен никому рассказывать о том, что владеет даром. Да и не владеет он никаким даром – он владеет волшебным брелоком! Но если он с его помощью начнет демонстрировать чудеса, Лешкину придется сознаться в том, как он это делает.

Выходит, он обладает сверхъестественными способностями, которые должен скрывать от людей? И как же тогда люди узнают, что Лешкин – необыкновенный? Или он должен творить чудеса тайком от людей? Почти как Спайдермен?

От подобных мыслей голова мгновенно отяжелела. Да, непростое это дело – обладать даром! И как ему в этом случае помочь Мосе?

Мама вернулась домой в половине третьего. Лешкин сидел на кухне и смотрел в окно.

– Почему ты не надел светлую рубашку? Это же день рождения! Ну-ка, марш переодеваться…

Сопротивление было бессмысленно. Он побрел к себе в комнату, по пути ругая того, кто придумал переодеваться, собираясь в гости. Напротив, в гости нужно ходить в домашней одежде. Во-первых, переодевание занимает очень много времени. Во-вторых, пока доедешь, десять раз испачкаешься. В-третьих, в гостях всегда угощают чем-то вкусненьким. Ну, мороженным, или тортом, или тем и другим сразу. А лакомство запиваешь или колой, или чаем. Так что возможность испачкаться многократно возрастает. Лешкину редко удавалось уйти из гостей без очередного пятна. Он даже как-то проводил эксперимент – за стол не садился, ничего не ел и не пил. И что вы думаете? Пятно все равно появилось. Причем, в самом неожиданном месте – подмышкой. Когда мама это увидела, она сказала.

– Ты что там мороженное согревал?

Он открыл шкаф и застыл в раздумье – какую же рубашку надеть? Голубую или белую? В голубой был твердый воротник, а в белой не было верхней пуговицы – где-то потерялась, а маме он об этом сказать забыл.

– Ты что так долго колготишься? Надевай голубую и пошли!

Лешкин так и сделал. А воротник он вытащил из свитера и уложил поверх. В таком виде он стал похож на Малыша, которого мучил Карлсон.

Они с мамой вышли из дома позже, чем следовало.

– Ну, вот, сейчас такси уедет, и мы будем с тобой здесь куковать до второго пришествия.

– Никуда оно не уедет, – сказал Лешкин уверенным тоном. И добавил где-то услышанную фразу: – Клиент всегда прав…

Мама тут же успокоилась. Они вышли со двора, и сразу увидели такси. Это был желтый, немного потрепанный «Шевроле» с пластмассовым квадратом на крыше, на котором чернели цифры телефона.

– Вы, наверное, нас дожидаетесь? – сказала мама, открыв дверцу.

Таксист – худой, хмурый дядька в красной куртке с полосками – нехотя кивнул.

– Если вы заказывали такси на пятнадцать, а сейчас уже пятнадцать ноль семь, то, наверное, это вы.

– Простите, пожалуйста. – сказала мама. – Это все сын – пока переоделся, пока собрался…

Лешкину стало немного обидно – зачем это мама оправдывается? Да и переоделся он очень быстро.

– Надо же, такой маленький, а уже не пунктуальный! – вздохнул таксист. – Как же ты в армии будешь служить?

Он резко развернулся, злобно посигналив переходящей в неположенном месте парочке тинейджеров, и помчался во весь опор по проспекту.

–…в армии никто тебя ждать не будет! Рота уйдет вперед, а ты останешься трепыхаться, как знамя на ветру…

Страшилками про армию Лешкин был сыт по горло. В школе об этом постоянно говорил физрук Лев Алексеевич. Их послушать, армия только то и делают, что исправляют недостатки школьного и родительского воспитания. Капризных делают покладистыми. Нерях – аккуратистами. Грязнуль – чистюлями. Трусов – смелыми…А когда же она тогда воюет?

Лешкин сидел у окна и вполуха слушал рассуждения таксиста.

– Вот вы себе опоздали и вам хоть бы хны. А я если на красный хоть на секунду раньше проеду, Силачев тут же впаяет штраф. – вздохнул таксист. – С Силачевым, брат, не забалуешь.

Они выехали на Московский проспект и ловко лавируя, помчались в бесконечном потоке машин. А что было, если бы он сейчас включил брелок? Какой бы шум вокруг поднялся!

– А кто это такой – Силачев? Ваш начальник? – спросила мама.

Таксист ухмыльнулся.

– Силачев? Какой начальник! Хуже!..– он глубоко вздохнул. – Лежачий полицейский!

Мама удивленно хмыкнула, посмотрела на Лешкина, словно спрашивая: «Что он такое говорит?».

Таксист с довольным видом оглянулся.

– Не понимаете?

Лешкин пожал плечами.

– Разве лежачий полицейский – это человек?

– А как же! – засмеялся таксист. – Сейчас увидите…

Он прибавил скорости и «Шевроле» завилял среди машин проворной рыбой. Лешкин сунул руку в карман и нащупал брелок. Он был теплый, даже горячий. Он хотел было вынул его из кармана, но вовремя вспомнил о сидящей рядом маме и разжал ладонь.