«Пишите, пишите больше! Закрепляйте каждое мгновение… – всё это будет телом вашей оставленной в огромном мире бедной, бедной души», – писала совсем юная Марина Цветаева. И словно исполняя этот завет, ее сын Георгий Эфрон писал дневники, письма, составлял антологию любимых произведений. А еще пробовал свои силы в различных литературных жанрах: стихах, прозе, стилизациях, сказке. В настоящей книге эти опыты публикуются впервые.
Дневники его являются продолжением опубликованных в издании «Неизвестность будущего», которые охватывали последний год жизни Марины Цветаевой. Теперь юноше предстоит одинокий путь и одинокая борьба за жизнь. Попав в эвакуацию в Ташкент, он возобновляет учебу в школе, налаживает эпистолярную связь с сестрой Ариадной, находящейся в лагере, завязывает новые знакомства. Всеми силами он стремится в Москву и осенью 1943 г. добирается до нее, поступает учиться в Литературный институт, но в середине первого курса его призывают в армию. И об этом последнем военном отрезке короткой жизни Георгия Эфрона мы узнаем из его писем к тетке, Е.Я. Эфрон.
Оглавление
Георгий Эфрон. Записки парижанина. Дневники, письма, литературные опыты 1941–1944 годов
«А здесь – я один, сам с собой, с прошлым и переживаниями…» (Дневники, письма и литературные опыты Георгия Эфрона 1941–1944 годов)
Дневники. 31 августа 1941 – 25 августа 1943
Дневник № 10 (продолжение)
Дневник № 13
Дневник № 14
Дневник № 15
Дневник № 16
Дневник № 17
Право на воскрешение
Письма. 11 сентября 1941 – 4 июля 1944
Москва. 1941 г
1. Е.Я. Эфрон
Ташкент. 1942–1943 гг
2. С.Д. Гуревичу
3. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
4. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
5. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
6. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
7. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
8. Е.Я. Эфрон
9. Е.Я. Эфрон
10. А.С. Эфрон
11. А.С. Эфрон
12. А.С. Эфрон
13. А.С. Эфрон
14. А.С. Эфрон
15. А.С. Эфрон
16. А.С. Эфрон
17. А.С. Эфрон
18. А.С. Эфрон
19. А.С. Эфрон
20. А.С. Эфрон
21. А.С. Эфрон
22. С.Д. Гуревичу
23. А.С. Эфрон
24. А.С. Эфрон
25. А.С. Эфрон
26. А.С. Эфрон
27. А.С. Эфрон
28. Е.Я. Эфрон
29. А.С. Эфрон
30. А.С. Эфрон
31. А.С. Эфрон
32. А.С. Эфрон
33. А.С. Эфрон
34. А.С. Эфрон
35. А.С. Эфрон
36. А.С. Эфрон
37. А.С. Эфрон
38. А.С. Эфрон
39. А.С. Эфрон
40. А.С. Эфрон
41. А.С. Эфрон
42. А.С. Эфрон
43. Е.Я Эфрон
44. А.С. Эфрон
45. Е.Я. Эфрон
46. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
47. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
48. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
49. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
50. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
51. Л.А. Озерову
52. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
53. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
54. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
55. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
56. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
57. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
58. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
59. Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
Сборник стихов и прозы
Московский период 1941 г
Пейзаж (из неоконченной сюиты)
Он ушел (гри́новщина)
Картинка
Сон
Style russe[639]
Девальвация
В воздухе
Пребывание в Песках. 1941 г. лето
Меконг[640]
Эскиз кота
Phrase (dans le genre de P. Valéry)[641]
Без заглавия
Черкес
Мгновенная запись
Грустная сказка
Период поездки в Татарию. 1941 г
Возмездие
Мещане
Ташкентский период. 1941–1942 гг
Московский климат (1941)
Под звуки джаза (1941)
Творец (1942)
Intérieur[649]
За мечту
Мрачно-испанское
Délire nocturne[651]
Песенка идеалиста
О любви
Красота
Rendez-vous[652]
Mea culpa[654] интеллигентика
Первая любовь
Воспоминание
О городе-друге
Еще о Париже
Amour bizarre[655]
Ключ
«Неужели минули те годы?..»
Это было
Столица
Месть за Париж
Avant-guerre[658]
Эпизод
Ташкентские зарисовки
Повесть и рассказы
Записки сумасшедшего. Маленькая повесть
Глава 1. Некоторые приключения и отъезд
Глава 2. В стране фей
Глава 3. Несколько слов о…
Глава 4. Увертюра ― финал
Однажды осенью. Рассказ
Из записок парижанина
В полдень. Рассказ à la manière de Хемингуэй
Автопортрет на фоне одиночества
Примечания
Иллюстрации
Рисунки Георгия Эфрона
Отрывок из книги
Как и в книге «Неизвестность будущего», охватывающей 1940–1941 годы жизни Георгия Эфрона, в нынешнем издании дневниковые записи дополняются его письмами соответствующего периода. Как замечает И. Шевеленко, говоря о необходимости их совместной публикации, его письма «дают нам услышать другой голос автора, другой регистр его речи и его чувств. Эмоциональное сочувствие, человеческое тепло – все то, чему практически нет места на страницах дневников, – в полной мере проявляется именно в письмах»[1]. Не зря в июне 1943 г. он пишет сестре: «…мой дневник, начатый мною 28го августа 1939го г., и упорно, изо дня в день, с тех пор продолжаемый, отступает на второй план перед моими письмами к тебе, и я в него гораздо меньше вкладываю “своего”, личного, чем в эти письма».
Есть в книге и совсем новый материал – литературные опыты Г. Эфрона, его стихотворные и прозаические тексты, большинство из которых публикуются впервые. Уже в 1995 году, когда были изданы его письма, Е.Б. Коркина в предисловии констатировала: «…полагаю, что мы имеем право говорить об открытии неизвестного писателя»[2]. Теперь все тексты этого неизвестного писателя становятся доступны. Его литературные опыты в избытке показывают читателю те эмоции, в отсутствии которых не раз упрекали молодого человека после первой публикации дневниковых записей. Можно понять, какие чувства и мечты им владели – и каких не было или он совершенно не готов был их запечатлеть. Доминанты его стихов и прозы на лицо: это мечта о великой любви и о прекрасной подруге, тоска по Парижу – городу его детства, критический, а порой – саркастический взгляд на окружающих, сомнение в главных жизненных ценностях и желание все же их утвердить.
.....
Все еще не уехали; да и уедем ли? Положение на фронте неизменно ухудшается: на Западном фронте немцы медленно, но все же продвигаются; на Юго-западе взят город Сталино (Донбасс), да и, очевидно, Харьков также. Видел Кочеткова. Еще даже неизвестно, в какой именно город направится эшелон, ― выясняют, где пропишут эвакуированных. Нам с Кочетковым все равно, где слезть, лишь бы это было в Средней Азии, откуда мы сможем «драпануть» в Ашхабад… Отъезд представляется мне каким-то нереальным. Вещи-то у меня готовы. Сегодня должны окончательно узнать, куда именно направляется эшелон. Записано очень много человек: около 250. Возможно, что поедем на Алма-Ату. Для меня основное ― постоянно держать связь с Кочетковыми. Звонил Вале; она очень удивлена, что я уезжаю, и в душе ― против этого отъезда. Она бросает работу: по всей вероятности, у нее процесс в легких. Все боятся, что уезжать поздно, что разбомбят. Сегодня должны узнать сроки отъезда. Если эшелон направляется не в Ср. Азию, то мы этим эшелоном не поедем. Ехать, конечно, нужно. И все время эта грызущая сердце тоска по Парижу; во что он превратился, будет ли он когда-нибудь тем, что был? ― Вот вопросы. Ну, скоро пора идти в Союз. J’ai l’impression[111], что сегодня еще ничего не выяснится. Сегодня в 7 часов должен звонить Вале и сообщить ей, что выясняется насчет отъезда. Противно, что столько народу ― и я не член Союза писателей, и меня могут эвакуировать в последнюю очередь. Кочетков рассказывает, что МГУ эвакуируется в Ашхабад. Пора в Союз. Валя не верит в то, что я поеду…
