Читать книгу Питер. Дневник - Gerda Сорокина - Страница 1

Посвящается Наталье Князевой – девочке,

которая, каждый раз, когда меня куда-нибудь несёт,

заботится о тех, кто остаётся дома.

И Пегасу – моей чёрной слепой крысе,

названной в честь белого крылатого коня

и отдавшей Богу свою крысиную душу 9.06.14.

—||—

Жизнь непредсказуема. Во главе всего стоит случай. Всё может измениться в любое мгновение, и ты больше никогда не будешь прежним.

На самом деле в этот раз всё обстояло немного по-другому. Билеты до Питера мы взяли за месяц до отъезда. А то, что написано в начале, – это моя мантра. Я повторяю это себе, когда мои дни начинают быть неотличимы один от другого. Как день сурка. Всё повторяется. Всё предсказуемо, и от этого отдаёт безысходностью так, что хочется выть, лезть на стену, что угодно. Помни, говорю я себе, всё проходит. Да, в последние пару месяцев сильно не хватало динамики, движения. Жажда приключений превратилась в угрюмую одержимость, и ещё одна мысль не давала мне покоя: вдруг Питер будет не таким? В общем-то, ничего особенного я себе не представляла, и от этого сложно сформулировать: каким таким – «не таким»? Ну вот, а если вдруг? Ведь всё равно ждёшь не чего-то определённого, но особенного точно. Элемента неожиданности нет, что само по себе отметает одну из вариаций «особенности», волшебства. Только удовлетворение от того, что от мечтаний наконец-то дошло до дела, и в кармане – билет на поезд. Всё высчитывается: денег копить, вписку искать, гуглить куда сходить. Ночная Нева как бесплатное приложение к экскурсии, не более. Никакой романтики. Только «сейчас или никогда». То есть цель. В конце концов, впереди ещё целый месяц, и всё может поменяться в любую секунду.

Питер был идеей. А идея – это примерный план того, что рано или поздно произойдёт вне зависимости от твоих действий, решений и не факт, что с тобой. Сейчас – это не более чем последующая реалия твоего существования.

До Питера 34 дня.

—||—

«5 мая 2013 года. Полупустой вагон поезда Москва – Домой. Не занятая нижняя боковая, следовательно, у меня есть толика личного пространства, окна, тишины, неизменно пива. Мы с друзьями вчетвером заняли весь плацкарт, но Выпь уже забралась на верхнюю полку, попросила занавесить окно, поэтому я пересела к маленькому боковому столику одиночного передвижного бара. Жук, наверное, уже видит седьмой сон. Я – нет. Хотя мы все толком и не спали несколько дней, какие тут сны. Умка залипла в электронную книжку, она единственная из нас, хоть как-то нормально выспавшаяся, а я сижу и пишу всё это, то и дело отхлёбывая «жигулей» из банки и поглядывая на Умкины фиолетовые колготки, растущие напрямую из свободной длинной цветастой юбки. Сколько же ребёнка в этом человеке… Я тоже устала, но спать не вижу смысла, так как мы едем на нетипичном для нас поезде, который приходит в Тамбов в 2 часа ночи. Не хочу просыпаться в потёмках от того, что нужно всё собирать, упаковывать и сваливать из вагона. Лучше посижу, а потом тихонечко всех растолкаю».

Заметка в поезде.

–||—

30 апреля. День нашего отъезда был особенно суматошным. Даже не из-за сборов и приготовлений (с этим у меня проблем обычно не бывает), а потому что ко всему прочему у моей бабушки был день рождения. 77ой виток вокруг солнца. Уезжать вот так было неловко, но всё уже давно спланировано. Более – мечта поехать в Питер зрела во мне несколько лет, и сейчас я чувствовала, что откладывать нельзя. Я скорее отложу всё остальное, чем эту поездку. Среди остального был и мой недоделанный, публично (но справедливо) осмеянный диплом. Но даже это больше не волновало. Всё срывалось несчётное количество раз и даже теперь было весьма шатко. Жук то и дело порывалась сдать свой билет, ибо не всё благополучно было с финансами, а среди всех остальных, включая меня, витал устойчивый дух таких стоп-кранов как «не лучшее время» и «да ладно, увижу я ещё этот Питер». Тем не менее, затарившись изрядным количеством любимых напитков в дорогу, мы бодро шагали на вокзал, и в запасе у нас было около 40 минут, что довольно нетипично, ведь предыдущие мои путешествия на поезде мы догоняли его буквально в последнюю минуту, чуть ли не заскакивая на ходу на ступеньку отъезжающего вагона. Не было волнения и предвкушения приключений, мы просто забурились на свои места, будто совершаем совершенно обыденный рядовой рейс. Разве что порядком повеселили свой вагон и людей на перроне, ещё даже никуда не отъехав. Нас вызвалась провожать порядочная толпа друзей, таких же безбашенных психов, как и мы. Они махали нам белыми салфетками и почти правдоподобно плакали на бегу, крича слова напутствия вслед удаляющемуся поезду.

Мы много шутили ещё на платформе о том, что «зачем нам в Питер, давайте поедем в запой», – и, в общем-то, в каждой шутке, как и всегда, есть доля шутки. Первая остановка была в Мичуринске. Стояли около 40 минут, так что мы смело вышли на поиски нового алкоголя, хоть наш изначальный запас ещё не успел как следует обмельчать. Взяли четыре «сиськи» (так славно кто-то научил Жука называть бутылку пива объёмом 2,5 литра), запечатлели на память магазин «Козлов», я захватила магнитик, ибо уже раз третий посещаю этот город, но, опять же, не выходя за рамки вокзала. Демонстративно (хоть и не нарочно) прошествовали со всем купленным вдоль состава, сопровождаемые весьма недвусмысленными взглядами провожатых и проводников. Дабы не было сильно стрёмно, я представляла, что мы – высоко уполномочены нести великую ношу и принимала реакцию окружающих за благоговейный трепет. При хорошей фантазии это было весьма эпично. Сложив эти несметные сокровища под нижнюю полку, мы остались довольны собой и впредь были спокойны за то, что трезвость нам не грозит вплоть до глубокой ночи. Набирать обороты было ещё рано, и я искренне пыталась читать Хэма «Старик и море», но то и дело упускала строчки, отвлекаясь на тосты и разговоры, а когда Умка вывалила перед нами набор своей волшебной порошковой провизии для похудения, бросила вовсе. Перед нашими глазами предстали всевозможные пакетики с аппетитными названиями типа «Паста по-итальянски» и «Плов по-грузински» и весьма сомнительные «Кисель очищающий» и «Чай для похудения». То, что это можно есть, ещё и наесться, я ставила под большое сомнение. Взращённая на бабушкиных харчах, я отказывалась воспринимать бесформенные непонятные массы как что-то съедобное. Впрочем, отведать эти яства нам предстояло позже, сейчас никто особого желания к этому не выказывал. Ели нормальную еду, то, что у кого было припасено в дорогу. К слову, во мне проснулся просто необузданный аппетит, чего уже давно со мной не бывало. Дома всегда было чем подкрепиться, но либо из-за стресса, либо из-за занятости я ела очень мало, зачастую и вовсе пропуская приёмы пищи. Бывало и так, что живот урчал, а в глотку ничего не лезло. Тут же, повинуясь зову великого дорожного жора, я навёрстывала все дни своей нелепой необоснованной голодовки. Хлеб был как мёд, редис, который я прежде не жаловала, тёк внутрь как божественный нектар. Вид дороги, уходящей вдаль, творит чудеса.

За игрой в «личности» и разговорами всех потихоньку сморило. Мне же сон казался кощунством, и я довольно долго с ним боролась. Слушала музыку, встречала огни, застала момент, когда мы проезжали Москву, но в итоге и меня прибило к подушке. Намертво, но ненадолго.

Утро застало нас на станции «Бологое». Как гласила табличка, это было где-то чуть не в аккурат между Питером и Москвой. Умывшись, приведя себя, насколько это возможно, в порядок, мы, всё ещё сонные, потянулись гуськом с роллтоновскими пюрешечками, купленными где-то ночью на будущее на промежуточной станции, к кипятку. Припасённые на утро полторашки кваса и воды осушили – даже не заметили. Те из нас, кто уже был в северной столице, ждали появления за окном зелёного сплошного забора, тянувшегося вплоть до точки прибытия. Умка (нужно упомянуть, что Умка в этот раз у нас была своя, в миру звавшаяся Мариной) завязала дружбу с парнишкой, чьё имя я не разобрала и потому называла на японский манер Димасяо-сан. Он ехал с бабушкой, у них были боковые места, что не мешало юному отпрыску бродить по всему вагону, объединяя (сам того не зная) людей и повышая им настроение. Умка всё же была центром его внимания. Они во что-то играли и разговаривали о чём-то, не всегда понятном остальным.

– Ты умеешь читать и писать? – спрашивает его Умка.

– Нет. Бабушка умеет. А я мужик. Я буду мужицкие дела делать.

– А кем хочешь стать, когда вырастешь?

– Великаном.

Отпоившись в конце концов кофе, мы затеяли игру в «шляпу». Суть была в том, чтобы за минимум времени объяснять друг другу слова, предварительно написанные на бумажках, сложенных в красную Выпину кепку. Слова были разные, но в первом коне отчётливо запомнились «безысходность», «боль» и «тлен», а во втором – «наручники», «клей», «наркоман», «раб» и «прыщ», написанные в основном Жуком, что стало предлогом для проявления иронично-серьезного беспокойства. Играли командами, менялись. И так всё это было увлекательно и весело, что пару раз мне даже случилось плакать от смеха. Жаль, что такое времяпрепровождение почему-то чаще практикуется в пути с целью убить время и реже вспоминается за будними послеработними пивными посиделками. Вообще всё самое лучшее происходит в пути. У меня есть пара мыслей на этот счёт. Думаю, мы становимся более расслабленными и свободными, когда наша потребность в движении вперёд весьма удовлетворяется пейзажем, проносящимся мимо в обратном направлении. Человечество сделало огромный прорыв, когда изобрело машины, позволяющие двигаться, не поднимая жопы с сиденья.

–||—

Последние часы прошли в ожидании. Скорее даже в волнительном предвкушении. Наконец, поезд начал тормозить, и первое, что я увидела и запомнила, – это невероятные громадные облака, волной нависшие над горизонтом, будто пыль, взметенная от взрыва. Там сам Бог уронил кулак на гору манны небесной. Поезд остановился. Остановилось всё. Собака, застывшая в своей позе у забора, женщина, читающая что-то по ту сторону окна привокзального здания. Стало даже как-то не по себе. Ощущение продлилось недолго. Как только открыли двери, все тут же снялись со своих мест и, толкаясь друг за другом, гурьбой потянулись к выходу на перрон.

Нас должны были встречать рыжая девушка, парень и длинноногая блондинка. Рыжая девушка должна была отвезти нас на вписку, а парень и блондинка были друзьями Умки. Их мы увидели сразу, они забрали у нас Умку и увели в неизвестном направлении. Нашей же рыжей девушки нигде не было, её телефона и номера Паяльника (хозяина вписки) – тоже. Отойдя в сторонку, Выпь пыталась раздобыть чьи-нибудь контакты. Мы с Жуком закурили. Была свободная минута, чтобы отдышаться и оглядеться. В переулке, ведущем с перрона, среди многочисленных ларьков с сувенирами и салонов сотовой связи между шавермой и пельменной втиснулся музей шоколада. То есть, мы ещё не успели зайти в город, а один музей уже нашли.

Наконец, Выпь раздобыла номер Паяльника и узнала, почему нас никто не встретил. Перепутали время. Подрагивая под сквозным питерским ветром, мы вышли на площадь Восстания. Не помню, что за чувства роились вперемешку с ветром в моей голове, возможно, и сейчас не понимаю, но это был Питер. Это определённо был Питер: высокие здания, пёстрые люди на самокатах, влажный холодный воздух и завораживающие великолепные облака. Зачем-то мы наворачивали круги вокруг площади: Выпь, видимо, выясняла, где и как нам пересечься с Юлей – рыжей девушкой Паяльника. В руках у нас, помимо вещей, были пакеты с недоеденным и недопитым в поезде. Мы зашли во двор, пройдя обросшими строительными лесами проулками, остановились у питерской помойки. Вот она, ниферская природа: приехали в Питер и первым делом забились в самую глубокую дыру, какую только нашли. Там же раздобыли табуретку, разложили на ней еду. Выпь всё ещё не отлипла от телефона, я тоже позвонила бабушке, «доложила», что доехали. Я могла быть где угодно и что угодно делать (лазать по горам, сплавляться по бурным порожистым рекам, стопить ночью на пустынной трассе машины), главное – не забыть при этом позвонить бабушке.