Читать книгу Пять Земель. Возвращение дракона - Герман Филатов - Страница 1

Пролог

Вступление, и немного об авторе

Каждое написанное слово дается мне с трудом, словно я пытаюсь делать что-то противоестественное для самого себя. Это и немудрено, ведь ни разу за все свои сто пятьдесят семь лет жизни я даже и помыслить не мог, что когда-нибудь решусь на что-то подобное. Да и, по правде сказать, если бы не одно «Но», так сильно повлиявшее на меня, я бы никогда и не принялся воплощать оный замысел в реальность.

До сей поры я так и не определился ни с чем наверняка. Перед тем как сесть и начать писать я неделями маялся, измеряя комнаты своего дома широкими шагами и скрупулезно обдумывая то, как и с чего лучше начать. Это меня будоражило, но также и страшило, что мне признавать неприятно. Не буду скромничать, я много раз смотрел в глаза опасности, встречал ее с прямой спиной и гордо распрямленными плечами, а тут при мысли о том, что это будет кто-то читать, все внутри меня холодеет. Рука моя твердо и уверенно держит любое оружие, но начинает трястись, когда в ней оказывается гусиное перо.

Так же меня пару дней посетила мысль и о том, в каком же стиле мне пересказывать историю? Просто переписать сюжет с пометками и размышлениями, словно научную историческую работу, или превратить это во что-то более элегантное вроде… сказки? Сейчас я больше склоняюсь ко второму варианту. Первый был бы легче для воплощения, проще сухо изложить все факты в их хронологическом порядке и не изводить себя, но «проще» не всегда значит «лучше». Этот труд предназначен не только для меня, а кому интересно читать учебники?

Надеюсь, у меня получится все сделать так, как я это уже нарисовал у себя в уме. Тем более что встречаться мы с вами будем редко, так как повествоваться история будет скорее от других лиц, нежели от моего.

Но, прежде чем мы перейдем к вступлению, мне нужно ненадолго прерваться. Прямо в этот момент в окно ко мне стучится улиели, а в соседней комнате гремит посудой Чудаик, которого мне стоило накормить уже полчаса назад.

Теперь, когда все дела улажены и я наконец оставлен в покое, стоит все по порядку разъяснить, чтобы читатель не почувствовал себя, как это говорят простолюдины в деревнях, «вином не в своей бочке».

То, что я упомянул за несколько мгновений до того, как удалиться, – мои домашние питомцы.

Улиели – необыкновенно полезные вьюны, дающие очень редкий сок, который используется для приготовления сложных зелий и применяется в разных магических ритуалах. Только ради этого я, к слову, его и терплю. Растение очень прихотливое, умное и подвижное. Сок дает только между пятым и шестым часом пополудни, когда солнце начинает идти на убыль и не печет слишком сильно, а поливать его нужно ровно три раза за сутки точно в одни и те же часы.

Однажды, когда я только завел этого паразита и не был осведомлен о том, что в справочниках по магической ботанике все истории об этом растении нисколько не приукрашены, мне пришлось покинуть свой дом на семь дней из-за неотложных дел, а когда вернулся, обнаружил, что улиели оплели мне всё жилище! Чтобы вы знали, стебли у них, несмотря на тонкость, очень крепки, а к магическому воздействию у вьюна иммунитет, поэтому мне пришлось полдня лазать с ручной косилкой и обрезать все отростки. А если я забываю его полить или подстричь, улиели начинает требовательно молотить мне своими стеблями по окну. Хорошо хоть голоса нет, чего нельзя сказать о Чудаике.

Этот клютик оказался у меня совершенно случайно. Для тех, кто по какой-либо причине не осведомлен о ком идет речь, я его опишу.

Клютики довольно милые создания, смышленые, но при этом, несмотря на то что они могут издавать звуки (очень даже громкие!), этот народец не говорит (в моем случае это только на пользу, хотя иногда и хочется некоторыми нудными вечерами с кем-то побеседовать). Эти существа любопытные, их описанию можно посветить отдельную главу, но я все же ограничусь парой абзацев, а потом в процессе истории раскрою об их виде еще несколько любопытных фактов.

Клютики – немногочисленный народ, живущий почти на всех (кроме прохладной северной части) территориях Кунтераса – огромного материка, со всех сторон окруженного пятью океанами. В основном они предпочитают леса или холмистые равнины, но самым главным условием должно быть наличие поблизости реки, полной рыбы, и отсутствие других разумных жителей хотя бы в радиусе пары ликосе1. Если их деревня располагается в лесу, то самые низшие по статусу члены общины делают себе дупло, а средние и высшие строят домики. То же самое происходит и на равнинах, но там низшие поселяются в самостоятельно вырытые норы.

Выглядят клютики забавно и немного несуразно для других, но одновременно с этим все же довольно симпатично. Ростом эти существа достигают всего пяти нивелитов2, поэтому для моих семнадцати с половиной Чудаик очень низок. Строение тела у них похоже на виритов (с языка их расы на Единый язык переводится как «человек»), но вот руки совсем не пропорциональны телу. Они настолько длинные, что кончики пальцев касаются земли, а локти находятся на уровне колен, ладони широкие, и внешние части их покрыты волосами, но не столь густыми, как на голове. Еще на лице ярко выражен нос, он у них длинный и крючковатой формы, и большие уши всегда топорщатся, что делает их слух очень острым.

Что насчет общения… разговаривают они с помощью особого языка жестов, который необъяснимым образом понимают все. Подобный метод общения клютиков изучен не до конца, но скорее всего, общаются они больше телепатически, а движениями рук эти существа каким-то образом воздействуют на мозг других. При всем при том, они понимают речь и, уж не знаю, правда или нет, но мой Чудаик утверждает, что между собой они разговаривают при помощи своего собственного языка, а с другими предпочитают общаться только через жесты. Почему именно, хоть убей, мой вредный Чудаик и остальные его собратья объяснять не хотят.

Спросите, как он у меня оказался?

Я его спас от охотников-варваров.

Видите ли, среди некоторых народов ходят поверья, что кисти клютиков обладают могучими волшебными свойствами, и кто сделает из них себе амулеты и повесит дома над камином, тот станет сказочно богат. Спешу предупредить, что это – ПОЛНЕЙШАЯ ГАЛИМАТЬЯ. Сами по себе клютики необычный, сказочный, со своими секретами, уже пару сотен лет как немногочисленный народ (в этом немалую роль сыграли как раз такие охотники за наживой), но части их тел нельзя использовать никоим способом!

Двадцать два года назад я, будучи в процессе одного из множества своих путешествий, случайно наткнулся на Чудаика по пути в Стредигот-Ликоу – небольшой, но очень приятный сельский городок в королевстве виритов, в который я время от времени наведываюсь, когда еду мимо по своим делам. Он сидел на обочине проселочной дороги, тянувшейся вдоль Пистуорского леса, и выглядел очень несчастным. Я взял его к себе, и тогда Чудаик поведал мне, что какие-то охотники умертвили всех жителей его деревни и лишь ему удалось спастись.

Потрясенный таким чудовищным преступлением, я сказал чудом уцелевшему клютику, кем являюсь, и он сопроводил меня в свою деревню. Когда же мы прибыли, там не было никого, остались лишь разоренные, разрушенные дома. В одиночку Чудаик бы не выжил, поэтому я решил его приютить на какое-то время, но потом, когда узнал, какой из него выходит прекрасный помощник, я разрешил ему остаться навсегда. Чудаик был не против, и теперь он – особенно во времена моих отъездов, которые случаются довольно часто – очень даже неплохо приглядывает за домом и хозяйством.

Ну что же, теперь настала череда представить себя. Мое имя Йапенгир Зуэл, и я принадлежу Ордену венифик, что в переводе с таворсийского означает «ученый-магик». Если подобное сочетание слов режет ваш слух и кажется странным, то это значит, что вы, мой дорогой читатель, не житель Пяти Земель. Не знаю как у вас, но у нас в Кунтерасе наука и магия имеют единые корни, одно без другого существовать не может, и об этом известно всем с младенчества.

Мой орден же занимается олхине’н шоватр навгуиллэ (глубочайшее изучение мира), где все науки тесно переплетаются с волшебством. Много рассказывать о венификах я не буду, так как дал клятву о сохранении тайн ото всех, кроме посвященных, но вот историю возникновения ордена перескажу не мешкая.

Возник он давным-давно, за пятьсот лет до начала Единого Летоисчисления по воле короля таворсов Иостральнеда. Собрав всех своих талантливых магиков, которых в то время было не очень много, он решил получить превосходство над своими врагами и создать касту величайших воинов-волшебников, которые должны были как можно глубже изучать магические таинства и обучать этому других молодых избранных таворсов, готовя их к войне. Поначалу планы Иостральнеда исполнялись как нельзя лучше, спустя тридцать лет у него в армии было пятьсот прекрасно обученных магов, умных, хладнокровных и верных предводителю. Они повергали города в хаос, жгли их волшебным огнем и топили, заставляя моря, реки и океаны покидать свои русла и заливать дома и улицы.

Виритов, которые тогда были самым молодым народом и строили деревянные остроги, а не каменные крепости, они покорили первыми в качестве проверки мощи нового войска, а после сделали своими вассалами. Это заняло около семи дней. Выглядело все так, словно взрослые воины отлупили палками ватагу беспомощных детей, даже наполовину не приблизившихся к совершеннолетию.

После Иостральнед, жадный до власти и поверивший в то, что ему удастся захватить все королевства Пяти Земель и сделать их своими подданными, наступил на тиусонов, самый могучий с точки зрения военной силы народ на тот момент. Понимая цели Иостральнеда, те объединились с элькидами и оставшимися виритами, которые, несмотря на свою слабость, не хотели покоряться угнетателям, и тогда начался один из самых продолжительных конфликтов. Даже с учетом магического преимущества обе стороны воевали чуть больше двухсот лет.

К тому времени Иостральнед успел сильно состариться и новый глава ордена венификов, Вертиоган, заменивший Увиля, предыдущего мастера и верного друга короля, был очень недоволен главой государства. Он считал его помешанным, озлобленный и кровожадным стариком, который давным-давно сошел с ума от власти и бесконечной войны, поэтому он решил не участвовать в кровопролитии и не заставлять своих собратьев прикладывать свои руки к подобному «бессмыслию», сговорился со своими старшими подданными в ордене и отсоединил венификов от королевства таворсов. К тому моменту они уже были достаточно могущественны, чтобы обходится без покровительства короны, и смогли это сделать, а тех немногих несогласных в своих рядах, которые разделяли взгляды Иостральнеда и выступили против своих командующих, они изгнали из ордена.

Узнав об уходе своих самых сильный воинов, Иостральнед был настолько взбешен, что в силу своего возраста просто не выдержал подобного потрясения и скончался от множества ударивших по нему недугов, а таворсов и опигленов, выбитых из колеи, быстро сокрушили несколькими мощными наступлениями, а после вынудили сложить оружие.

С тех пор в Кунтерасе установился мир, который продлился примерно четыреста лет. Спустя три века после окончания войны, когда все государства пришли в себя после столь долговременных распрей, ввели календарь Единого Летоисчисления. Этому послужило невероятно важное событие, которое даже празднуется в некоторых обществах, живущих на Пяти Землях. Глупо и забавно, конечно. Когда я такое слышу, то не могу сдержать улыбки, ведь понимаю, что они радуются этой дате не из-за произошедшего тысяча четыреста тридцать восемь лет назад события, а из-за того, что дату можно лишний раз использовать как повод, чтобы выбить пробки из парочки-другой бочек с вином.

Событием этим стало изобретение Общего языка, с помощью которого все жители Кунтераса и гости из других земель и даже миров (коих было немного, но все же они были) могли беспрепятственно общаться друг с другом. Заслуга эта принадлежит одному из самых знаменитых ученых-магиков за все существование ордена, которого звали Гитириен. Имя его состоит из двух слов на его родном, опиглеенейском языке «гите ириент», что в переводе означает «свет звезды».

Он – легенда. Единственный наиболее выдающийся венифик из расы опигленов, и жители Кунтераса знают, почему именно, поэтому следующая часть пролога предназначена именно тем, кто родом не из Пяти Земель. Если же читатель знает всё то, о чем я буду говорить в «Немного о Кунтерасе, и кратко о каждой из пяти рас и их королевств», то он может пропустить ее и приступить сразу к главе «Последние слова перед началом».

Для остальных же, неосведомленных, постараюсь представить все в легчайшей, краткой форме.

Немного о Кунтерасе,

и кратко о каждой из пяти рас и их королевствах

Никто не знает, когда и каким образом появились Пять Земель и другие суши, находящиеся далеко за океанами, известно лишь, что очень давно. Однажды мне доводилось видеть камень, который, если я не ошибся в расчетах, зародился за пять тысяч лет до начала Единого Летоисчисления. Но точно можно сказать лишь одно       – появился Кунтерас, все его земли, моря, реки, озера, прудики, растения и разумные (и не слишком) существа по чьей-то воле. Уж не знаю, как назвать того (или тех), кто тому поспособствовал, но причиной нашего появления стали именно они. Боги.

В Кунтерасе, конечно, есть некоторые индивидуумы, которые не согласны с этой теорией, которые считают, что все, что мы видим пред собой – результат каких-то процессов, к которым никто из высших существ не прикладывал руку. Глупость. Из «пустоты» само по себе, без какого-либо воздействия ничто не может произойти и зародиться, и так считаю не только я, но и мои предки по ремеслу. Около тысячи лет назад один известный венифик Олкиред (подробно о котором я на данный момент рассказывать не буду, так как эта личность сыграет определенную и немаловажную роль в предстоящей истории) решил провести несложный опыт.

Мастер взял обычную стеклянную бутылку из-под яблочного пива, высушил ее, с помощью заклятий стерилизовал внутри и выкачал весь воздух, создав там полный вакуум, а затем зарыл в землю, наказав, чтобы спустя тысячу лет другие члены ордена выкопали ее и посмотрели, что произойдет. И мне, в то время еще пятидесятитрехлетнему юнцу, который только прошел половину обучения, повезло лицезреть завершение опыта, которому положили начало целую тысячу лет назад.

Глава ордена и мой учитель, мастер Всеримил Длинный (самый рослый венифик за всю историю ордена) выкопал бутылку… и там ничего не было, точно так же, как и во время ее захоронения. Тогда мы пришли к выводу, что из ничего не может получится что-либо, и эта фраза стала универсальной и подходящей не только к теме образования мира.

А что до теории божественного происхождения Кунтераса… тут уже версий просто куры не клюют. У каждого из пяти королевств собственные божества, даже у небольших общин есть свои мнения насчет появления Пяти Земель. Проезжая однажды по тракту, тянувшемуся мимо небольшой деревеньки, я остановился на постоялом дворе одной местной харчевни, чтобы немного отдохнуть от седла и провести ночь под крышей. Сняв себе комнату, ближе к вечеру я спустился вниз, чтобы отужинать, и у меня завязался разговор с несколькими виритами-постояльцами заведения. Один из них был фермером, а второй помощником охотника.

Беседуя с ними об их жизненном укладе, обо мне (что было тяжело, говорить, но одновременно с этим толком ничего не рассказывать), и тому подобном, наш разговор каким-то образом зашел о причине образования Кунтераса и всего живого на нем, и охотник поведал мне свою теорию, которую поддержало как минимум половина паба. Мне, честно сказать, было сложно удержаться от смеха.

Мужчина сказал, что когда-то давно существовала только соленая вода. Солнце испаряло ее многие годы, уровень воды убывал, и она скапливалась на небе в виде облаков. Спустя время на поверхности показались сначала горы, потом равнины, а затем и впадины. Много лет спустя облака стали такими тяжелыми, что пресная вода градом хлынула в виде дождя и наполнила все впадины, и так появились озера и пруды. В горных же местностях вода замерзала и с неба падали крупные льдины, пробившие в горах дыры, из которых хлынула вода, что текла по подземным лабиринтам, словно кровь по человеческим венам. Воды начали стекать с гор по ущельям, наполняя их, стачивая края и углубляя быстрым течением, и так со временем возникли реки, впавшие в океаны.

Пытаясь спастись от хищников, рыбы и прочие океанские существа начали мигрировать в пресные реки. На суше же к тому моменту водоросли и прочие растения превратились в деревья, цветы, кусты, и начали плодоносить. Тогда некоторые морские жители соблазнились и постепенно вышли на сушу, другие стали жить в самой земле. Так появились животные и насекомые. Следом за ними на сушу вышли плотоядные существа, ставшие хищниками.

Подобных этой теорий по простонародью Пяти Земель ходит большое множество, и что самое интересное, наверняка отвергнуть их и нельзя, ведь нам самим наверняка ничего неизвестно. Не знаю, плохо это, или хорошо.

Что до великих королевств, занимающих земли Кунтераса издавна и до сей поры (то есть до тысяча четыреста тридцать восьмого года с начала Единого Летоисчисления), то их всего пять: таворсы, опиглены, элькиды, тиусоны, и вириты.

      Таворсы – эта раса считается самой древней из цивилизованных и разумных существ Кунтераса, которая начала свое летоисчисление за тысяча пятьсот три года до начала Е.Л., то есть на их календаре сейчас 2941 год. Издревле они занимают восточную часть Пяти Земель, которая в те времена была в основном покрыта густыми лесами.

Ростом таворсы обычно достигают не менее семнадцати нивелитов (и такие считаются низкими), телосложением обладают стройным и аккуратным, как и весь их прочий внешний вид и жизненный уклад в целом. Они педантичны, любят полный порядок, очень чистоплотны.

Отношение к своей внешности у таворсов отражает всю их натуру. Они чистоплотные и всегда облачаются в идеально подходящие по размеру одежды, выглаженные и сбрызнутые экстрактами из растений для хорошего запаха. Этому правилу подчиняются все, даже самые низшие сословия. Неопрятность, или, что в сотни раз хуже, грязь или вонь являются едва ли не преступлением. И правда, кому понравиться наблюдать перед собой немытого и неопрятного, плохо пахнущего растяпу?

Не знаю, может быть, так во мне говорят мои корни (ведь я тоже таворс), но искренне считаю это правильным, хотя грешок есть и у меня. Чистоту я люблю, но вот порядок – не моя стезя (об этом говорят вечно разбросанные по всем углам вещи в кабинете).

Так же таворсов называют народом «крайностей», и это действительно так. Проявляется названное качество во всем. Сражаются таворсы либо длинными мечами и копьями, либо короткими ножами, прически носят либо длиной до пояса, либо подстриженные почти налысо, одежды или приталенные, или мешковатые, и все в таком духе. В глобальных вещах, конечно, они ограничивают свою натуру разумом, но в подобных мелочах обычно не сдерживаются.

Как уже было сказано ранее, издревле таворсы жили в лесах, и сейчас они стараются не изменять своим традициям. С природой этот народ очень близок. Их главное правило – «Пиони та ламена нали нариса, аив лое нариса та нали пиони» (Мир без нашей заботы погибнет, а мы погибнем без заботы мира). Эта фраза, кстати, написана почти на всех святынях таворсов.

В наше время, конечно, многие города и крепости этого народа располагаются не в дремучих лесах, а на равнинах, и даже под землей, но столица королевства Митэлин, крепость Интьени’Салима, закрытая от всего мира, находится в глубине старейшего леса Вапит. Этот лес самый большой во всем Кунтерасе и в нем растут самые высокие деревья, густейшие кроны которых достигают высоты в тысячу нивелитов (при том, что высота крон обычно варьируется от трехсот тридцати до трехсот сорока нивелитов).

Так же данный народ, кроме глубоких познаний в магии и науках, является широким ценителем искусства и всего остального «прекрасного». Они – лучшие певцы, поэты и музыканты, лучшие художники, скульпторы, ювелиры, и прекрасные кузнецы. Оружия, выкованные некоторыми поистине знаменитыми таворсийскими кузнецами, считаются и до сей поры лучшими в Пяти Землях. Уникальность их в том, что на изделия накладываются чары, придающие вещам особые свойства. Какие-то топоры никогда не тупятся, какие-то копья никогда не теряются, некоторые мечи могу рубить все что угодно, и камни, и металл так же легко, словно нагретый нож сливочное масло.

Из недостатков могу сказать, что таворсийцы очень горделивый народ. Считая себя самыми старшими из остальных королевств, они относятся к другим с неким пренебрежением (особенно к виритам, самым молодым). Так же многие из них могут быть излишне холодными и безжалостными, но, несмотря на подобный заносчивый нрав, в глубине них скрываются целые залежи доброты. Немногим удается добраться до нее, но если все же получится, то таворс будет верным и преданным другом навсегда, никогда не оставит в беде и отдаст половину своего последнего куска хлеба.

      Опиглены – раса, появившаяся на территориях Кунтераса спустя чуть больше пятисот лет после начала ведения летоисчисления таворсами, то есть в их календаре на данный момент 2429 год.

Населяют опиглены юго-восточные земли Кунтераса. Самые крупные поселения и могучие крепости у них располагаются в Предгорьях, Западных горах, Королевских горах, где находится столица королевства Энкинлер, Поднебесный Город Увал-Гораст, и других участках гор, но так же на части холмистых равнинах Ландуира, входящих в земли опигленского царства, и немногочисленных лесах.

Внешне и внутренне опиглены являются полной противоположностью таворсам. Они малорослые, достигающие в основном девяти с половиной нивелитов, коренастые и частенько упитанные. Предпочитают густые прически или лысины, а также бороды, но обязательно чистые и ни в коем случае не вшивые. Народ этот не так помешен на чистоте, как таворсы, но все же предпочитает быть опрятным и чистым, хоть такими бывают и не все (особенно простые работяги).

Из одежды они носят любые виды, главное чтобы они были не обтягивающими. Это их сильно раздражает. За свою жизнь я еще не встречал ни одного опиглена, который бы в случае облачения в такую одежку не пожаловался со злобой на то, что ему «жмет в районе подмышек, живота, или ягодиц».

Характер у них так же полная противоположность таворсам, что, мне кажется, и послужило их дальнейшему сближению. Высокому народу часто не хватает теплого расслабляющего настроения, которым опиглены, несомненно, всегда обеспечат сполна. Таких эмоциональных существ во всем Кунтерасе редко где встретишь. Пиры у них самые шикарные и веселые, анекдоты самые смешные, а смех и песни самые заразительные, чем они всегда очень довольствуют и расслабляют таворсов, немного холодных, всегда натянутых и напряженных (это можно увидеть даже по постоянно прямой «официальной» осанке).

Но так же они бывают очень вспыльчивыми и часто несдержанны. В бою опиглены очень яростны и страшны, сражаются тяжелыми видами оружия, и в пылу сражения иногда могут настолько потерять голову, что даже перестают слушать командиров и сражаются до смерти или до окончательной победы, что ни в какие сравнения не идет с невероятно дисциплинированными таворсами. Так же они славятся своей преданностью и широким вместительным сердцем, но не стоит забывать об отделении зерен от плевел. Среди опигленов так же встречаются и гнилые личности (как, наверно, и среди остальных народов). Пару раз на за свои сто двадцать четыре года жизни я встречал немало опигленов-подлецов, как, к примеру взять, шайку Большелоба Мудрета. Алчный, готовый ради наживы на все угодно, немаленький бандитский альянс, промышляющий в королевстве наряду с еще некоторыми шайками десятки лет.

Что до сильных сторон, опиглены просто удивительные мастера-рукотворцы, некоторые из которых к тому же, при помощи таворсов, овладели магией. В моем ордене и сейчас есть несколько венификов опигленов, причем очень даже могущественных, но все же подавляющее количество волшебников остается за таворсами. Не знаю, откуда у них взялась магическая искра (быть может, они ОЧЕНЬ дальние родственники таворсов), но они единственные, кому удалось еще овладеть волшебством. Остальные народы не расположены к магии.

Среди самых сильных сторон опигленов – ремесло кузнецов (таких оружейников и бронников не сыскать нигде, большинство легендарных оружий, щитов и доспехов выковано ими), ювелиров, архитекторов и инженеров, а также нет ничего лучше их темного пива из шишек самортского дерева (как мне кажется) и дымной смеси «Три Кольца» или «Дым дядюшки Чика».

      Элькиды – народ, приблизительно ровесник опигленов, летоисчисление у которых началось примерно двумя годами позже. Населяют они западную часть земель Кунтераса, владеют большей частью самого большого, Синего моря, располагающегося чуть западнее середины Пяти Земель, а также Скалистым морем и морем Четырех Течений, рядом с которым располагается Бустилв, столица королевства Лагот.

Роста элькиды невысокого, около четырнадцати нивелитов, и выглядят они, как что-то среднее между таворсами и опигленами. Особой холодностью они не отличаются, но все же предпочитают держаться особняком, особенно от моего народа, поэтому много рассказать об элькидах я не смогу.

Единственное и самое яркое, что мне удается выделить, так это их любовь к техническому прогрессу. Магия – бранное слово в Лаготе. Они терпеть не могут все, что с ней связанно (так как не владеют ей из-за отсутствия внутренней искры, как мне кажется), поэтому с таворсами они в вечных разногласиях и мелких ссорах. Если бы не мудрость моего народа, войны между ними вспыхивали бы каждые десять лет, если не чаще.

Поэтому, презирая волшебство и считая его «просто самым легким выходом из положения», они больше опираются на свои изобретения, и, стоит отдать им должное, в этом элькиды успешно преуспевают. Их корабли – самые мощные, осадные орудия – самые прочные, а города и крепости похожи на часовые механизмы, поэтому торговля у них, в основном происходящая с опигленами и людьми, процветает из года в год.

      Тиусоны – ровесники опигленов и элькидов, занимающие северную часть Кунтераса.

Честно скажу, они являются самым неприятным из остальных многочисленных народов. Быть может, их такими сделали земли, самые неблагоприятные в Кунтерасе, на которых они живут испокон веков. Самые холодные края, в зимние поры в которых наступает настоящий ад. Но, если учесть тот факт, что за все минувшие столетия они не пытались передвинуть территорию своего королевства Дунгард на юг, то их те места устраивают, хотя истинно не представляю, как такое может быть. Однажды мне доводилось путешествовать в края тиусонов, и за те долгие два с половиной месяца я раз пятнадцать едва не распрощался с жизнью.

Безопасных мест там раз-два и обчелся. Холодные ветра, которые начинаются ранней осенью и утихают только поздней весной, промораживают тело до самых костей. Неудивительно, что тиусоны, внешне очень похожие на таворсов (некоторые венифики даже считают, что у них могут быть одни корни), обладают очень бледным, темно-белым цветом кожи, и напоминают аристократов, из которых высосали всю душу и продержали во льду целую неделю.

В политических отношениях тиусоны в основном полагаются на свою силу и безжалостность. Они – стратеги, которые могут предать огню целый город, полный мирных жителей, если это будет выгодно. Самые свирепые войны выходят и под их крыла, натренированные вечным холодом, голодом, и бесконечными тренировками. Как-то раз до меня дошли слухи, что некоторые великие мастера, которые тренируют лучших бойцов для особой гвардии короля, в виде выпускного экзамена для учеников используют специальный ритуал.

После первых трех недель начала зимы, в которые обычно бывают самые обильные снегопады и погода становится максимально холодной, испытуемого вывозят в самый дремучий лес во всем Кунтерасе, уступающий лишь Вапиту и Уилихингуру. На языке таворсов название его слишком сложное, так что в переводе на Общий в упрощенном варианте он звучит Эндурст (или Дикая Чаща). Располагается он на севере и служит своего рода барьером от того, что располагается дальше. Там, за Эндурстом, лежат таинственные и, без сомнений, самые опасные во всех Пяти Землях края, которые несмотря на то, что они входят в королевство Лагот, носят свое название, и туда даже тиусоны не рискуют лишний раз соваться. Это земли Сдорноп. О них я, прошу меня извинить, говорить не буду, уж слишком темна и таинственна их история. Даже от упоминания названия тех краев у меня зябнет кожа, так что вернемся к рассказу о неофитах.

Вывозя по одному ученику в самые глубины Эндурста, мастер приводит их к одному из девяти отшельников, оставляет его там, выдав перед этим восемь серебряных монет, а после уходит. Испытуемый оголяется до нижней одежды, тонкой рубахи и портков, берет меч, который ему выдают заранее, и выходит на мороз. Там отшельник набирает из стекающего с Темной горы талого снега, собравшегося в речушку, ведро воды, и обливает неофита.

После ему выдают карту, на которой указаны местоположения жилищ оставшихся восьми отшельников. Испытуемый должен найти их все и дать живущему там мудрецу набить себе татуировку на предплечье и вновь облить водой, при этом при помощи своих приобретенных знаний и умений спасаться от холода, опасных мест и чудовищных существ. Так же ему в этом случае могут пригодиться серебряные монетки, на них он имеет право что-нибудь купить у отшельников. Еду, факел, оружие, или даже часть теплой одежды.

Собрав все девять татуировок, испытуемый должен добраться до «угодий», места, расположенного между тремя горами, где обитают опасные хищники вроде волков, медведей, и прочих зверей, и добыть шкуру, которую потом добавят к броне, и принести ее своим учителям. Только тогда, продемонстрировав татуировки и отдав шкуру, ученик получает свою броню, оружие, и становится полноправным воином.

Вспоминаю свои ученические годы… хоть они и не были легкими, но я без малейших сомнений считаю их счастливыми. Я поглощал все знания, как сухая губка воду, жаждал каждого урока, пусть они часто и доводили меня до изнеможения. Так что, как по мне, процесс этот у тиусонов немного варварский, особенно если учесть то, что большинство мальчишек и девчонок попадают в ученики против своей воли. Но, чужая культура потемки. К тому же, если говорить честно, то почти все бойцы, прошедшие ту жестокую школу и ставшие воинами элитной гвардии, вошли в список легендарных бойцов Кунтераса. Однако, попадали в ту гвардию отнюдь немногие.

      Вириты – раса, в переводе на Общий язык означающая «люди». Самый молодой из существующих в Кунтерасе народ, и до сотого года после начала Единого Летоисчисления самый слабый, но при этом очень храбрый. Данный факт никак нельзя хранить в тайне. Несмотря на все свои многочисленные недостатки и слабости, они никогда не боялись более умных, мудрых, и сильных народов и продолжали упрямо отстаивать свои земли и своих людей, даже несмотря на то, что почти все сражения они проигрывали.

До сей поры вириты особо не отличаются ни в чем, ни в деле кузнецов, ни в деле строителей, ни в ремесле ученых или воинов. Что до магии, волшебства в их крови нет вообще, как и у элькидов и тиусонов, но, тем не менее, они все же умудрились стать не менее великим народом, чем остальные, и послужила этому еще одна война.

Причиной этому стал союз таворсов и опигленов. Дело в том, что после двухсотлетней войны, устроенной королем Иостральнедом, союз двух этих королевств окреп очень сильно. Несмотря на различность культур и прочего, они сблизились и принялись торговать между собой и перенимать друг у друга знания. Таворсы обучили их своим премудростям, а опиглены раскрывали свои познания в инженерии и архитектуре, создании оружия, брони, и прочих вещей.

Остальные народы, особенно тиусонов, начали нервничать из-за этого, но агрессии альянс таворсов и опигленов не проявлял, поэтому повода для объявления войны у тиусонов не было. Надеяться на союзников они тоже не могли, потому как беспричинным (в глазах других) нападением рисковали тем, что элькиды и другие менее могущественные, но все же имеющие свои армии народы могут примкнуть к таворсам, поэтому бездействовали.

Но потом произошло то, что все перевернуло и заставило нервничать не только тиусонов.

      Земли таворсов находятся по соседству с королевством опигленов, их отделяют друг от друга холмистые равнины Ландуира, на которой произошла одна из самых кровопролитных сражений – битва за лес Вапит, в котором находится столица таворсийских земель – Интьени’Салима.

Потому, будучи в приятельских отношениях, королевские семьи решили сделать то, чего не было еще за всю историю – поженить наследников двух разных государств, принца таворсов, Олиреана, с принцессой опигленов, Задлонгир. Молодые, как считали их родичи, были созданы друг для друга. Они были одинакового роста, принц слишком низок для своего рода, а принцесса, наоборот, слишком высока для своего. Короли, поклявшиеся друг другу в вечной дружбе, посчитали этот благословением богов.

Остальные же без труда поняли, что это означает объединение двух королевств, и уже такого никто допустить не мог. Вновь началась война, которая будет известна, как Война Двух Сторон – самая жестокая за всю историю Кунтераса и до нынешних дней. Пять Земель разделились на две противоборствующие стороны. Большинство перешло в коалицию тиусонов и элькидов, немногие сохраняли нейтралитет (это были либо совсем мирные народы, или же слишком недалекие для политики, которым были без разницы игры высших сословий). Но роковым ходом стало то, что вириты присоединились на этот раз, в отличие от прошлой войны, к таворсам. Тогда они еще были очень слабым, самым маленьким и вечно угнетаемым со всех сторон королевством, но именно это решение спасло таворсов и опигленов от тотального поражения, что повергнет в шок всех остальных.

Силы были равны, но все же, несмотря на глубокие познания и незаурядную воинскую мощь тиусонов, обе стороны сражались приблизительно четыре года, а потом случилось то, что перевернуло вверх тормашками весь ход войны. Да и вообще всю истории Кунтераса. На земли Пяти Земель с Солнца обрушились десятки огненных комет, упавших в разных уголках материка, и спустя недолгое время из них вылупились существа, которых назвали драконами.

В Кунтерасе множество разнообразных и удивительных тварей, красивых, умных, сильных, добрых и злых, даже обладающих магическими свойствами, но таких как драконы, которые вбирали в себя все те характеристики, что я перечислил ранее, не было никогда. Поистине невероятные существа.

И что вы думаете? Разумеется, это происшествие сразу же было замечено. Все королевства переловили для себя тех драконов-детенышей, каких только смогли, и принялись изучать незнакомых существ. Пока те еще были слишком малы, удерживать их было легко, но спустя семь месяцев они перешли из детского возраста в подростковый, и вот тогда уже пришлось несладко. Некоторые драконы выбрались на волю, один даже сжег при побеге брата короля элькидов, когда тот отважился приблизиться к зверю, чтобы покормить его, некоторых убили, пока они совсем не окрепли, а их шкура не огрубела. Никому не удалось их как следует изучить и использовать, никому… кроме людей.

Видимо, было что-то в виритах особенное, какая-то внутренняя сила, быть может, или что-то еще, но покорились драконы лишь людям. Поняв спустя несколько лет, когда они выросли до исполинских размеров (это держалось в строжайшем секрете, никому не было известно, что такие существа растут и набираются сил под крылом недооцененных виритов), люди поняли, что их новые друзья смогут помочь им наконец-то сбросить оковы и стать независимым уважаемым государством.

В то же время, пока вириты притихли и почти прекратили участвовать в военных действиях, тиусоны и их союзники начали систематически побеждать в сражениях, что подняло их боевой дух, и тогда они принялись атаковать всеми силами своих врагов, но в то же время не забывали и про хитрость и стратегию.

В 137 году после начала Е.Л. они перешли к кульминации (как они тогда считали), прибегнув к уловке. Дело в том, что столица Елкинлера, царства опигленов, крепость Увал-Гораст, в простонародье называемая еще как Поднебесный Город, неприступна для земных атак. Она находится высоко в горах и настолько огромна, что без труда может вместить в себя более пятисот тысяч воинов, и это без учета мирных жителей. Хоть Катарат II, король тиусонов в то время, и был очень самоуверенным и убежденным в явном превосходстве своей и дружеских армиях, он все же понимал, что атаковать Увал-Гораст, когда там находится вся мощь таворсов, опигленов и их немногих союзников будет очень неблагоразумно, они решили обмануть врагов.

Тиусоны отправили несколько тысяч воинов атаковать Интьени’Салима и подкупили разведчиков, чтобы те донесли таворсам, что на их столицу движется армия, состоящая не из нескольких тысяч, а из двух сотен тысяч воинов и осадных орудий, способных сжечь их дражайший лес Вапит дотла. Испугавшись, таворсы запросили помощи у опигленов, и больше половины находившейся в крепости армии немедля выступила в столицу таворсов.

Катарат II же в свою очередь, пока его немногочисленный отряд терзали на севере, выдвинулся с основными силами с запада и со всей своей мощью атаковал Поднебесный Город. Крепость пала, город предали огню, и в процессе битвы погибла принцесса Задлонгир от меча одного из самых жестоких и сильных воинов в истории до сей поры, великого мастера Коно.

Когда подвох раскусили, основное войско таворсов уже никак не успело бы добраться до Увал-Гораста. Переход многотысячной армии от леса Вапит до гор занял бы почти две недели, а на тот момент армия Катарата находилась от крепости в двух днях пути.

Когда королю опигленов пришла весть, что Поднебесный Город пал и его дочь была убита, он, несмотря ни на протесты некоторых своих приближенный, ни на свои эмоции, отказался выступать обратно. Этого враги и ждали, и я согласен с Ольгердом (тогдашний король опигленов). Если бы они вместе с таворсами двинулись отбивать замок, во время штурма больше половины воинов пало бы, и тогда война была бы проиграна.

Посовещавшись со своим другом, королем таворсов Вильорделем, и венификами, Ольгерд принял, на мой взгляд, умное и мудрое решение. Они стянули все свои войска к Интьени’Салима и укрепили лес с севера, запада, и особенно с юга, и принялись выжидать.

Узнав о том, что противники не направились отбивать Увал-Гораст и сосредоточили свои силы на территории, прекрасно известной таворсам, просчитавшийся Катарат понял, что его план провалился. Когда он отправил письмо в Филдор Вастиду, столицу Дунгарда, царства тиусонов, то велел оставшимся резервным войскам, в числе которых был отряд великанов и множество других неразумных тварей, выступать и атаковать лес с северной стороны и выдавить их на юг в сторону основной армии, зажимая противника таким образом в клещи.

Спустя четыре дня Катарат покинул Поднебесный Город и выступил к южной стороне королевства таворсов.

В это время семь дней спустя армия пересекла реку Стинес-Огильине, служащую естественной границей между Дунгардом и Митэлином, королевством таворсов, прошла по опустошенным землям и ударила в северную часть леса Вапит. Неожиданно быстро сдавшись, войска Ольгерда и Вильерделя с минимальными потерями начали отступать в лес. Упоенные такой легкой победой и не заметив подвоха, они принялись теснить их вглубь леса. Это стало роковой ошибкой.

Не допустив больших жертв со своей стороны, знающие лес таворсы вместе с опигленами обогнули их и преградили выход из чащ со всех сторон. Там армию Катарата постиг настоящий кошмар, который им устроили венифики своим колдовством. Самые высокие во всем Кунтерасе деревья леса атаковали врагов, загоняя их в топи, разные чудовищные твари по велению ученых-магиков нападали и терзали отряды, высланные на разведку, ядовитые облака дурманили головы воинам Катарата, сводя их с ума… и много еще чего, даже более ужасного, чем это.

Проведя в лесу два дня и поняв, что если они не выберутся, то их всех разгромят, они попробовали вырваться и набрели на подготовленные и прекрасно знающие те места отряды таворсов, которые атаковали их с земли и с деревьев, и потерпели поражение. Взяв в плен всего лишь шестую часть от всего войска, они их заперли в Интьени’Салима и принялись готовиться к главному сражению. На тот момент основное войско во главе с Катаратом и королем элькидов, Ульфредом, были в двух днях пути от леса и уже приближались к холмистым равнинам Ландуира, быстро покоряя при этом оставшиеся небольшие города и крепости (большинство которых сразу же сдавались, завидев полчища врагов).

Возможно, было бы разумнее засесть в таворсийском городе и защищать его с помощью магии, но после нападения на свой город и смерти своей старшей дочери Ольгерд просто не мог отсиживаться, и, заручившись поддержкой своего друга Вильерделя, они решили драться, и если уж и проиграть, то грандиозно, так, чтобы их след остался навечно в истории.

Спустя два дня они уже стояли наготове огромной армией, всей, что осталась в расположении таворсов и опигленов. Когда же подошла армия Катарата, начался великий бой. Первые несколько часов явного преимущества не было, потери были примерно одинаковы с каждой стороны, но потом сконструированные лучшими инженерами элькидов катапульты начали швырять огненные шары, и лес загорелся.

Такой ход пошатнул боевой дух таворсов. Их запасной план отхода теперь не мог состояться, деревья полыхали, словно подожженные факела. Венифики пытались помешать возгоранию с помощью магии, но большинство шаров все же попадали в цель, плюс магов постоянно отвлекали наземными атаками. Потери армии опигленов и таворсов выросли. Катарат, не принимавший участия в сражении и наблюдавший за всем издали уже практически праздновал победу, слушая звуки битвы, в которой они одерживали верх, но тут произошло то, что в корне изменило ход войны.

С запада прибыли сторонники армии, оборонявшей лес. Грянуло войско виритов. Оно было небольшим, всего тридцать тысяч пеших воинов, среди которых десять тысяч были копьеносцами, пять тысяч лучниками, а остальные мечниками, и четыре тысячи конных всадников. Ничего особенного по сравнению с остальными, но… в их авангарде были драконы.

На самом большом цвета пустынного песка и облаченного в броню, которого прозвали Гасиохиром, сидел король людей, Дариэн, первый в истории всадник, оседлавший этих зверей. Рядом с ним восседали на трех драконах поменьше (Гасиохир был самым огромным из когда-либо существовавших, который прожил около трехсот лет), его сыновья. Старший Велиот на Водном Фхатисте, средний Сирил на лесном Шларионе, и младший Золен на пустынном (как у отца, но поменьше) Эндагроте. И они перевернули ход битвы, ибо драконы – сила невероятной мощи.

Первым делом они атаковали линию катапульт. Выжигая их огнем, звери не знали жалости и, довольно покончив с орудиями, приступили за основное войско. Нетрудно догадаться, что Катарат вскоре сдал позиции и запросил мира. Вириты вместе с таворсами и опигленами согласились на капитуляцию нападавших на своих условиях. Ольгерд потребовал немного – кусок территории королевства Ленгот у элькидов на востоке их земель, начиная от Птичьей бухты Синего моря и идущей на север до границы земли таворсов, и потребовал выдать ему мастера Коно, что прервал жизнь его дочери, принцессы Задлонгир во время штурма Поднебесного Города. Сильгерд Мудрый, король элькидов, согласился отдать ту небольшую часть своих владений (хоть и не без внутренних терзаний), а Катарат же даже глазом не моргнул и приказал сковать цепями Коно и выдать его опигленам. Завладев воином, они судили его и в конечном итоге заточили в самой глубокой темнице внутри горы и замуровали все известные существующие входы и выходы, таким способом приговорив его к гибели.

Таворсы в свою очередь потребовали, чтобы ни тиусонов, ни элькидов, ни тех остальных, кто за них сражался, до скончания времен без их приглашения не было на территории Митэлина. Но более всех триумфом победы насладились вириты.

Они избавились от зависимости от других государств и прибрали к рукам много земли. В благодарность (и так же из-за благоговения перед драконами) Ольгерд отдал хорошую часть от своей территории на западе с несколькими внушительными горными крепостями. Таворсы тоже немного подвинули свои границы на восток, уступив часть людям, но самый большой кусок вириты оторвали от Ленгота. Они забрали земли, которые начинались от Птичьей бухты Синего моря, и продлили границы на восток до леса Шепота, принадлежащего таворсам, и на запад до самого окончания материка, тем самым забрав у элькидов треть моря и множество других плодородных земель. Сильгерд Мудрый был просто в бешенстве, но выбора у него не было. Как стало понятно по окончательному подведению итогов, именно королевство элькидов претерпело больше всего ущемлений, из-за чего впоследствии их отношения с тиусонами (особенно в период остаточного правления Катарата) заметно охладели.

Дариэн I же провозгласил свое королевство отныне независимым и нарек его Агнедол, а спустя семнадцать с половиной лет при помощи инженеров опигленов возвел в Зеленых Долах «Оираг Сокиен» (неофициально – Драконья Обитель), одну из мощнейших крепостей Пяти Земель.

На том Война Двух Сторон закончилась.

Последние слова перед началом

Вот, дорогие мои друзья-читатели, мы и подошли к концу ознакомительной части, которую я решил предоставить. Все написанное ранее, конечно, всего лишь капля в море, ибо тысячи лет истории полностью не удастся охватить в такое малое количество страниц, да и мои познания не настолько широки, чтобы знать каждую мелочь, но надеюсь, что эта капля кому-нибудь да послужит на пользу.

Возможно… хотя нет, я уверен, что у некоторых осталось множество вопросов, но, уверяю вас, в будущем они обязательно разрешаться.

Теперь, меньше слов, больше дела. Думаю, самое время начинать.

Часть первая

Все дороги ведут в Митэлин

Глава I

Комната с рисунками

Случайности – это призрачные указатели, которые ведут нас к чему-то большему.

Сидя в одиночестве со скучающим видом за четвертым столом первого ряда и из-под наполовину опущенных век смотря в окно, Ивета Йорн глубоко и протяжно зевнула, прикрыв при этом рот ладонью. Монотонный голос учителя звучал где-то вблизи, и одновременно с этим вдали. Ровное, усыпляющее словесное течение часто нарушали перешептывания и пересмешки одноклассников, но девочка в них не принимала участия.

Как же ей не нравился этот период, время весны, когда до летних каникул остаются считанные дни. Полторы недели, если быть точным. Чуть больше семи дней, ерунда в сравнении с прошедшим временем, но эти дни казались самыми долгими, они тянулись, будто намеренно цепляясь ногтями за расщелины между половицами.

К тому же, в этот день после школы Ивете предстояло еще одно испытание – поход к зубному врачу.

Стоматолог – одна из самых неблагодарных профессий, ты помогаешь людям, а они тебя из-за этого боятся. Будь ее воля, девочка терпела бы ноющую боль до той поры, пока она не прошла сама по себе, но отец настоял на лечении, сказав, что когда дело касается здоровья, то лучше не рисковать, и обещал заехать за ней после окончания занятий, не оставив дочери даже шанса.

– Ивета, – послышался справа приглушенный зов, но девочка не обратила на него внимания, наблюдая за птичкой, появившейся в поле зрения за окном. Она словно смотрела телепередачу о дикой природе, в которой отсутствовало сопровождение голосом диктора. – Ивета.

Второй раз имя девочки было произнесено громче и настойчивее, и только тогда она вышла из своего полусонного забвения. Повернув голову и всколыхнув тем самым свои русые волосы, длиной достигавшие чуть ниже лопаток, она почувствовала, как ноющую боль вдруг на секунду сменила острая. Она была похожа на «м-м-м-м-м-м-м», и при движении отдавала в нижнюю челюсть с правой стороны, словно резкий удар топором. «М-м-м-м БУМ! М-м-м-м БУМ!». И это «БУМ!», ярко выделившееся из бесконечного монотонного гудения, заставило ее сморщиться.

Увидев за соседней партой свою подругу, Алису, смотрящую на нее блестящими зелеными глазами, она недовольно нахмурилась, но девочка этого даже не заметила.

– Смотри, – прошептала она, а потом перевела взгляд куда-то вниз.

Проследив за ним, Ивета заметила, что в левой руке Алиса сжимала комок бумаги, небрежно оторванный от тетрадного листа. Не дожидаясь реакции, она якобы случайно его уронила, и листочек, помаячив слева направо несколько секунд, упал на пол рядом с ногой Иветы.

Вновь посмотрев на подругу, она увидела требовательное и нетерпеливо-восхищенное выражение на ее лице. Выдохнув и вновь начиная при этом чувствовать «БУМ!» среди бесконечного «м-м-м…», она наклонилась и подняла свернутый кусок бумажки.

Развернув ее и увидев выведенную кривоватым, явно мальчишеской рукой почерком записку, она, прежде чем читать ее содержимое, обратила внимание на знакомые инициалы и сразу поняла, в чем дело. «Д.Д.». Денис Динсмор, ее одноклассник и предмет воздыхания подруги.

Ивета закатила глаза, но все же перевела взгляд и прочла короткую записку, в которой нашла одну орфографическую ошибку в слове «погулять», которое было написано как «пАгулять». Да уж, чем-чем, умом Денис похвастаться не мог. Ивета не один раз пыталась то же самое доказать Алисе, но разве можно помешать чему-то подобному?

В самой же записке было предложение пойти на прогулку сегодня после школы. Поджав тонкие губы, превратившиеся в бледно-розовую ленту, девочка повернула голову в сторону подруги и повела плечами, говоря этим, чтобы она делала то, что считает нужным.

– Ты хочешь пойти? – спросила Алиса, время от времени бросая косые взгляды на учителя, который в этот момент стоял к ним спиной и чертил треугольники доске, сопровождая это скучными, почти никому неинтересными объяснениями.

– Нет, – ответила Ивета. На самом деле ей не хотелось идти совсем по другой причине, но она все же в свое оправдание использовала другую отговорку. – Я же тебе сказала утром, что мы с отцом едем к врачу.

– Да-да, – кивнула Алиса, сопроводив это жестом «бла-бла», который делают пальцами ладони. – Все я знаю. Какой же ты бываешь занудой.

Сказав это, она отвернулась.

«Зато я не бегаю с красными щеками за всякими мальчишками-балбесами», – фыркнув, подумала она и тоже отвернулась.

Потеребив воротник своей синей рубашки, девочка взяла лежавшее перед ней на парте зеркальце, подаренное папой на прошлое Рождество, и начала водить кончиком пальца по причудливому геометрическому орнаменту на верхней крышке, умудряясь рассматривать в этой несуразице различные изображения.

В одном месте она увидела собаку, в другом зайца, и много еще чего. На самом деле там, скорее всего, ничего не было, но воображение дорисовывало все само.

Откинув спустя пару минут крышку, держащуюся за нижнюю часть посредством тоненькой, но при этом крепкой петельки, она взглянула на свое отражение. Одно зеркальце показывало ее в нормальном состоянии, а второе увеличивало изображение. Посмотрев на себя в первое, Ивета увидела пятно на своем лице, на несколько тонов отличающееся от цвета кожи, и вздохнула.

Перед выходом из дома сегодняшним утром она целую четверть часа замазывала кремом синяк на правой скуле, который набила вчера, играясь со своим котом, Принцем. Ивета гоняла его по комнате и, наступив на валявшийся на полу теннисный мяч, потеряла равновесие и ударилась о край стола, благо не слишком сильно и обойдясь без рассечения.

Подобные случаи происходили с ней часто, поэтому, видя на девочке синяк или ссадину, отец даже не удивлялся.

Выглядела четырнадцатилетняя Ивета как отличница, свернувшая на «кривую дорожку» по той причине, что связалась с дурной компанией (чего на самом деле не было). Училась она хорошо, но никогда не была той миленькой девочкой, которые сидят на первых партах с идеально лежащими набок челками, умиляют учителей своей прилежностью, тянут руки и краснеют от пяток до макушки от стыда, если вдруг ее начинают за что-то ругать.

У преподавателей она была на странном счету. С учебой у Иветы никогда проблем не было, но и причислить ее к вышеописанной категории было никак нельзя, поэтому относились к ней неоднозначно. Кто-то с приязнью, а кто-то негативно.

Посмотрев в отражение на свои серые глаза, она вновь вздохнула, захлопнула крышку, отложила зеркальце в сторону и, подперев щеку рукой и теребя серьгу в ухе большим пальцем, вновь принялась смотреть «школьный телевизор».

Ивета задремала.

Чувствуя лучики солнца, припекающие кожу на щеке, разморенная теплом девочка едва разомкнула губы, с никому не слышимым кроме нее свистом пропуская сквозь них воздух. Гудение «м-м-м» в зубе стало едва заметным и отошло на задний план. Но за полторы минуты до окончания урока она дернулась из-за мухи, севшей и пощекотавшей ей лоб, голова чуть съехала, и Ивета непреднамеренно потревожила свое больное место.

В нижнюю челюсть стрельнуло, сразу же выводя ее из полудрема. Зашипев и легонько проведя по зубу кончиком языка, Ивета огляделась. Алиса не обращала на нее никакого внимания, то и дело переглядываясь с Денисом и пребывая в предвкушении прогулки.

Когда же учитель отложил мел в сторону, отряхнул руки и объявил об окончании урока, Ивета почувствовала, как внутри нее что-то неприятно екнуло. Но все же был и повод для радости. С этого дня им переставали задавать домашнее задание.

Сложив все свои учебники в рюкзак, девочка набросила одну из лямок на плечо и подошла к Алисе. Девочка, стремясь быть старше и подобать старшеклассницам, носила дамскую сумку. В нее плохо умещалось все то, что нужно было брать на занятия, но подруга все же не сдавалась и каким-то чудом умудрялась запихивать в нее все учебники и тетради. Сейчас же, как и в последующие дни до начала каникул, учеба была лишь формальностью, повтором пройденного за учебный год материала, поэтому большинство детей уже почти ничего не носили и рюкзаки у них были в основном пусты.

Алиса не была исключением, поэтому теперь ей не приходилось, как раньше, перевешивать свою сумку с одной руки на другую, чтобы они хоть немного передыхали от тяжести.

– Ты идешь?

Подруга ответить не успела. К ним в этот момент приблизился Денис собственной персоной, в компании своего друга Ламберта.

Тот очень гордился своим необычным именем, то и дело всем рассказывая, что его носили многие правители, такие как Ламберт I Бородатый, маркграф Брюсселя и граф Лувена, Ламберт Монакский, сеньор Антиба и Монако. Ивету это всегда забавляло. Если бы их Ламберт был по титулу кем-то подобным, то наверняка бы звался граф Ламберт Тугодум, так как умом он ушел совсем недалеко от своего приятеля.

– Привет, Денис, – первой заметив подошедших, поздоровалась Ивета, сделав это в большей степени ради того, чтобы о его приближении заранее узнала Алиса.

– Ага, – кивнул мальчик.

Услышав его голос, подруга быстро повернулась, да так, что аж волосы взметнулись.

– Привет, – пискнула, словно мышка, Алиса, вешая одновременно сумку на свой локтевой сгиб.

– Можно тебя?

– Конечно.

Но Дэнис молчал, а потом спустя секунду перевел взгляд на Ивету. После то же самое сделала Алиса. Поняв, чего от нее хотят, девочка мысленно застонала, но на лице ни одним мускулом не выразила свое недовольство. Кивнув, она направилась к выходу, и через мгновение заметила, что Ламберт идет за ней следом.

Покинув аудиторию, она сбросила рюкзак на пол, оперлась спиной о стену и начала водить ногтем указательного пальца вокруг остальных ногтей другой, правой руки. Продлилось это недолго. Почти сразу же Ламберт встал рядом с ней, но молчал примерно минуту. Ивета все это время притворялась, что не замечает его, хотя такое довольно-таки навязчивое, хоть и молчаливое общество порядком раздражало.

Но потом паренек все же начал говорить.

– Ивета?..

– Что? – отозвалась она, не подняв глаз.

Он несколько секунд помолчал, топчась на месте.

– Знаешь, о чем они там секретничают?

– Да, – подтвердила девочка, и только после этого посмотрела на Ламберта. – Денис позвал ее гулять. Ну, на свидание, если точнее.

– Ага. Ден и меня позвал, но только если я буду не один. Ты хочешь?

– Что? – словно не понимая, о чем он, спросила Ивета. На самом деле она сразу же догадалась, что имеет в виду собеседник, но все же задала этот вопрос рефлекторно.

– Пойти с нами, – он пожал плечами, но скованно, тем самым непроизвольно показывая, как ему некомфортно. – Не хочу болтаться с ними двумя, как сардина в банке с персиками.

– Нет, извини, – ответила Ивета. Ее это немного взволновало, нечасто она получает подобные предложения, но чувство почти сразу прошло. – У меня дела сегодня.

– Ну… – Ламберт замялся. – Может завтра? Не думаю, что у них такая прогулка будет всего одна.

– Завтра тоже не могу, к нам после уроков гости приезжают.

Никаких гостей, разумеется, не предвиделось.

Было видно, что мальчик собирается сказать еще что-то, но ему не дала этого сделать вышедшая из класса Алиса. Уйдя по-английски от своего собеседника, Ивета направилась следом за подругой по коридору, ведущему к лестнице.

Подруга молчала, но было видно, что ее просто разрывает от нетерпения, поэтому девочка сделала ей услугу и спросила:

– Ну, что вы там?

– Мы договорились встретиться сегодня в полшестого вечера в Центральном парке…

После она начала что-то быстро тараторить, и Ивета почти перестала ее слушать, просто иногда кивая головой. Спустившись на первый этаж здания, они прошли к главному выходу и покинули школу.

Как раз в этот момент девочка увидела поворачивавшую на подъездную дорогу серебристую машину отца.

– За тобой приехали, – озвучила факт Алиса, прервав рассказ о своих планах на вечер.

– Мне пора, – кивнула девочка и пошла вперед.

– Созвонимся часов в девять вечера?

– Хорошо, – обратившись вполоборота, согласилась Ивета.

Преодолев четыре невысокие ступеньки, девочка через десять секунд уже взялась за дверную ручку отцовского автомобиля. Сев внутрь на переднее пассажирское место, она сразу же пристегнула себя ремнем безопасности к сидению.

– Добрый день, милая леди, – в шуточной форме приветствовал ее отец. – Ну что, готова?

– Не то слово, – кивнула девочка.

– Тогда едем. Расскажешь, как прошел день в школе, или помолчим?

Сняв машину с ручника, он вырулил с парковочного места.

– Все нормально, – посмотрев в пассажирское окно, ответила Ивета. – Почти ничего не делали. Ты же знаешь, как это бывает перед каникулами.

– Да, знаю, – подтвердил мужчина. – Раньше это был один из моих любимых периодов года. Предвкушение полной свободы. Ну, почти. С учетом позволения твоих бабушки и дедушки, конечно.

– Жаль, что я их никогда не видела. Судя по тому, как ты говоришь, они были хорошие.

– Да.

Артур некоторое время молчал, а потом спросил:

– Ты голодная?

– Не то, чтобы очень, но да, – согласилась Ивета. Затем повернулась к отцу. – А что?

– Да я вот думал, может заехать в кафе и купить молочный коктейль? Но у тебя зуб болит, так что холодное лучше не брать, так что тебе можно заказать что-нибудь вроде горячего шоколада. Чтобы немного перебить голод, пока мы не вернемся домой. В качестве компенсации могу взять тебе тот дорогой, с зефиром и… еще чем-то там, не помню.

– Я не против, – согласилась девочка, чувствуя, как появившаяся легкая дрожь в руках начала проходить.

Подобная взятка была ей по душе. Недостаточно, конечно, чтобы полностью избавиться от страха, но все же немного ослабить его таким способом было можно.

Когда они остановились на парковке больницы, Ивета успела осушить половину напитка. Держа скрученный из плотного картона стакан своими тонкими длинными пальцами, она чувствовала тепло, исходившее от жидкости. Ожидания не обманули. Девочка уже несколько раз пила «Какао По-Королевски», но она все равно каждый восхищалась его потрясающим вкусом, который даже ненадолго убрал боль из нижнего зуба.

Но когда Артур заглушил мотор, она сразу же вернулась, как и дрожь в руках, с которой тепло напитка уже было не в состоянии совладать.

– Приехали, – уведомил ее отец.

У него всегда была дурная привычка озвучивать очевидные факты.

– Ага, – кивнула Ивета.

Вставив стаканчик в одну из двух ячеек специальной подставки, она выбралась наружу и непреднамеренно хлопнула дверью. Обычно папа в таких случаях начинал браниться, но в этот момент он или не обратил внимания, или (что было вероятнее) сделал вид, что не заметил.

– Идем, – сказал он и направился к главному входу небольшой клиники.

Вытерев ноги о коврик (явно сделанный на заказ) с подписью «Заходи, не дрейфь!», они вошли внутрь здания, и перед их глазами предстала стойка администрации. Оглядевшись кругом, девочка увидела небольшую уютную «зону ожидания». С левой стороны вдоль стены стоял прямой кожаный диван с пышным сиденьем, спинкой и подлокотниками, и был обращен к висевшему на противоположной стене плазменному телевизору, под которым располагался кулер с водой.

– Добрый день, – поздоровалась с ними приятным голосом коротко стриженая женщина, облаченная в темно-голубой халат со знаком частной зубной поликлиники. Она не стала дожидаться, когда они приблизятся и сразу же спросила. – Вы на прием?

– Да, – ответил отец.

– Имя пациента? – кивнула женщина и открыла учетную книгу в черном мягком переплете.

– Ивета. Ивета Йорн, на половину четвертого.

– Присутствует такая.

Она взглянула на девочку.

– Возьмите бахилы из автомата и проходите в соседнюю комнату, – женщина указала своим немного кривоватым (видимо, когда-то сломанным) пальцем в сторону двери, находившейся от них по правую руку. – Доктор уже ждет вас.

Отец достал две пары бахил и передал одну дочери.

Нацепив эти синие чехлы себе на купленные месяц назад кроссовки, Ивета направилась в кабинет, собрав всю свою смелость в кулаки и намереваясь отмучиться как можно скорее. Толкнув не до упора запертую дверь и пройдя в следующую комнату, первое, что ей бросилось в глаза – кресло, стоявшее так ровно посреди кабинета, словно те, кто его устанавливали, специально с мерными лентами и угольниками в руках проводили диагонали и искали место их пересечения.

Потом она обратила внимание на стол со всякими «штучками-для-адских-пыток» вроде бормашины, и в конце уже заметила врача в белом халате, сидевшего к ним спиной и что-то печатавшего на компьютере. Судя по быстрым щелчкам клавиш и шустро перемещающемуся по экрану курсору, оставлявшего позади себя десятки букв за считанные секунды, доктор набирал не первую тысячу слов.

То ли по дуновению воздуха, то ли еще по какому-то сигналу он узнал, что клиенты вошли к нему в кабинет, и врач на мгновение отвлекся от своего занятия, чтобы сказать:

– Добрый день. Проходите и устраивайтесь на кресле, я подойду через минуту.

После он отвернулся и продолжил что-то быстро печатать.

Приблизившись к сидению для пациентов, Ивета встала на невысокую подножку и устроилась на кресле. Когда она полностью опустила свой малый для четырнадцатилетнего возраста вес (всего лишь сорок два килограмма) на поверхность, то почувствовала, как из-под кожаных волн выходит немного воздуха, тем самым подстраиваясь под ее осанку. Очень удобно.

Закончив примерно спустя минуту, как и было обещано, врач закрыл текстовый документ и встал со стула. Приблизившись к ним с опущенным до подбородка верхним краем маски, Ивета увидела мужское лицо и поняла, что незнакомец, вероятнее всего, младше ее отца.

– Еще раз приветствую, – подойдя, сказал он. – Я доктор Юн. А вы Ивета?

Девочка кивнула.

– А это?..

– Мой папа.

– Артур, – сам представился мужчина и пожал еще не облаченную в перчатку руку доктора.

– Ну что же, молодая леди, – мужчина взял со столика антибактериальный спрей, обработал руки, а затем вытащил из пачки новые перчатки, – рассказывайте, что беспокоит и где.

Описав тип боли и указав на нижний правый ряд, Ивета откинула голову и позволила стоматологу осмотреть больное место. Тот, включив фонарь, потратил около двух минут на осмотр.

– Кариес тридцатого зуба, – сказал доктор Юн, а затем посмотрел на Артура. – Нужно удалять его и ставить пломбу.

– Конечно, – кивнул отец девочки, давая свое разрешение. – Доктор, а из-за чего вообще появляется кариес? Сколько лет живу, не припомню, чтобы он у меня был.

– Он возникает из-за ряда причин, – отвечая, доктор Юн поднялся со своего места и отошел к расположенному неподалеку шкафу. – Всегда из-за того, что в ротовой полости создаются благоприятные условия для бактерий. Происходит это из-за избытка углевода, отсутствия гигиенического ухода, или попросту из-за сниженного иммунитета. Если честно, я удивлен. Обычно кариесом болеют почти все на нашей Земле хотя бы раз в жизни.

Достав какую-то баночку, он вернулся к Ивете, не заметив странной улыбочки Артура, промелькнувшей на его лице всего на секунду.

– Сейчас для пациентов его лечение безболезненно, – он открутил крышку и зачерпнул ватной палочкой находящуюся внутри субстанцию. – Даже боль от укола терпеть не нужно, десна заранее замораживается легкой анестетической мазью. Помню, мне в детстве все делали без обезболивающего. На этом, конечно, я настоял сам, очень боялся уколов.

Нанеся на нижнюю десну мазь, он велел дожидаться онемения.

Закрыв глаза, Ивета глубоко вздохнула и, чтобы немного отвлечься, принялась петь у себя в мыслях свои любимые песни.

Прошло все хорошо и на удивление быстро.

За все время проведения «операции» девочка глаза почти не открывала. Когда же доктор Юн объявил о том, что все готово, Ивета почувствовала, как сильное напряжение, натянутой до отказа струной сохранявшееся в ее груди, резко ослабло и пропало. Быть может, она боится стоматологов не настолько сильно, насколько сама считает.

Проконсультировав Артура о том, сколько Ивете нельзя пить и есть, он разрешил им идти и попрощался.

– Ну что, не так уж все и плохо, – сказал отец, положив свою широкую ладонь девочке на плечо, когда они вышли из клиники. – Как говорится, у страха глаза велики.

– Да, наверно, – отвечая, Ивета из-за обезболенной правой стороны нижней челюсти и части языка проглатывала слова.

– И с врачом тебе повезло, – продолжил Артур, вытаскивая из кармана ключи от автомобиля. – Помнишь, лет шесть назад я ногу сломал, когда на льду поскользнулся?

– Ага.

– Так вот я до сих пор помню того врача, который мне гипс накладывал. Такой взгляд у него злобный был, словно ему пять минут назад нос дверью прищемили. Хотя, такое может и было, нос у того мужчины был очень длинный.

Отец с дочкой вместе засмеялись.

Дорога домой была преодолена быстро. Даже слишком, с учетом того, что путь был не самый короткий. Когда они добрались до их двухэтажного дома, в котором девочка прожила, сколько она себя помнит, чувствительность еще не вернулась.

Не забыв стаканчик с «Какао По-Королевски», она направилась по дорожке в сторону входной двери. Отперев дверь как раз в тот момент, когда отец приблизился к ней, они оба вошли внутрь.

Неподалеку от порога сидел, обвив пушистым хвостом свои лапы, белоснежный кот. Было неясно, прибежал ли он встречать своих хозяев, или уже сидел там до этого, но когда Ивета обратила на него внимание, Принц смотрел в их сторону.

Он никогда не был миленьким домашним зверьком, как остальные. Возможно, этим он частично пошел в свою хозяйку. У подруги, Алисы, тоже был кот, которого звали Браун, и вот он был настоящим представителем класса «домашних котиков». Вечно ластился, мурчал и не слезал с рук. Принц же (не зря они дали ему такое имя) был совсем другим. Его можно было погладить, только если он сам захочет, что случается крайне редко, но, несмотря на свой нрав недотроги, он всегда находился где-то рядом. Куда бы Ивета не направилась в пределах дома, он сразу же срывался со своего места и шел за ней.

– Привет, Принц, – сказала девочка и, разувшись, подошла к нему и погладила по голове.

Претерпев всего два прикосновения, он поднялся и засеменил в сторону кухни.

– Вредина, – сказала ему вслед девочка, продолжая чуть коверкать слова, а затем поправила рюкзак и пошла к лестнице.

– Ты же поможешь мне с ужином? – пока дочь не пропала из виду, спросил у нее Артур.

– Да, конечно, – не останавливаясь, ответила Ивета.

Добравшись до своей комнаты, она заперлась и переоделась в домашний наряд.

Обратив внимание на то, что телефон почти разрядился, девочка поставила его на зарядку, а затем ненадолго посмотрела на свои рисунки, висевшие на стене. Неплохо, конечно, но того уровня, который она хотела, ей, наверно, никогда не достичь. Самыми лучшими были пейзажи, натюрморты, и, если обобщить, все то, что она перерисовывала, а самыми худшими те, что она пыталась изобразить посредством своего воображения. Зачем же она повесила их к себе на стену? Чтобы в какой-то момент не зазнаться и не начать считать себя хорошей художницей.

Покачав головой, она взяла стоявшую рядом с кроватью бутыль с водой, полила цветок на столе, а затем направилась обратно к отцу.

К началу ужина онемение окончательно спало, а боль в зубе пропала, из-за чего настроение у Иветы значительно улучшилось, превратившись из хорошего в великолепное.

По мере накрывания ужина на стол девочка, чувствуя аромат приготовленной и приготовляющейся еды, терпела урчание в животе, которое, наверно, слышалось в соседнем доме. Не подумав о том, что из-за похода к врачу обеда не будет, утром Ивета позавтракала совсем неплотно, выпила чашку черного чая и съела тост без каких-либо добавок вроде джема или масла с сахаром.

Бегая от кухонного стола к обеденному, один раз девочка, держа в руках противень, едва не споткнулась от пробегавшего мимо Принца. Кот часто таким образом попадался ей под ноги, словно считал себя самым главным и был уверен, что все остальные в «его доме» должны уступать ему дорогу.

– Смотри куда бежишь, Принц! – вовремя заметив и остановившись, воскликнула Ивета, даже через толстые слоя двух полотенец чувствуя ладонями исходящий от металла жар.

Кот чуть отскочил в сторону и, глянув на нее своим умным надменным взглядом, беззвучно говорящим: «Сама смотри», – направился в гостиную, из которой полностью была видна кухня. Запрыгнув на диван, он свернулся клубком и то смотрел на хозяев, то прикрывал глаза и дремал.

Поставив противень на квадратный стол, Ивета вытащила пачку апельсинового сока из холодильника, поставила ее рядом с двумя прозрачными бокалами, и уже тогда уселась рядом с Артуром, который в этот момент переключал каналы на небольшом кухонном телевизоре. Выбрав тот, на котором круглыми сутками транслировались одни сериалы, он отложил пульт в сторону, и они приступили к еде.

Несмотря на сильный голод, насытилась она быстро.

Съев примерно в три раза меньше, чем отец, она откинулась на спинку стула и перешла на сок. Тогда они приступили к вечерней беседе, которая у них была вроде как традицией. Пока Артур продолжал ужинать, он задавал вопросы и слушал ответы.

Началось все со стандартных вопросов. «Как учеба?», «Что сегодня проходили на уроках?», «Как дела у Алисы?» (Артур часто видел девочек вместе, иногда оставлял подругу дочери с ночевкой, или отпускал Ивету к ней), прочие вопросы, которые вытекали из ответов, и в конце он обычно интересовался «Что ты думаешь о?..» и спрашивал что-либо.

Ему всегда было интересно мнение дочери и, хотя Ивета об этом не знала, но Артур приучал ее таким образом всегда выражать свои мысли и отстаивать свою позицию, считая это очень важным, особенно для девочки. Ведь до сих пор в обществе есть много людей, которые относятся к группе «старой школы» и считают, что подобного быть не должно.

– Мяу! – послышался требовательный возглас откуда-то снизу, прерывая рассказ Иветы о том, как сегодня Алису пригласил на свидание (хоть вслух это словно вроде как нигде не упоминалось) их общий одноклассник.

Синхронно опустив взгляд, отец и дочь увидели Принца, сидевшего рядом со стулом мужчины и требовательно смотревшего на Артура. Отрезав кусок мяса, он хотел протянуть его животному, но девочка его остановила.

– Пап, не надо.

Она поднялась и схватила Принца до того, как он успел сориентироваться и унести свои лохматые лапы. В руки взять его удавалось редко, но если все же получалось, Принц не вырывался, и уж тем более не выпускал когти. Ивета вообще не помнила, чтобы зверь ее хоть раз поцарапал или укусил.

– Я читала, что их не надо приучать к еде со стола. У него есть своя миска.

– Прости приятель, – пожав плечами, сказал отец, смотря на кота. – Твоя хозяйка сказала, что нельзя, – и вернул кусочек мяса себе в тарелку.

Держа Принца в охапке левой рукой, она подошла к кухонному столу, встала с левой стороны от плиты, заляпанной маслом после готовки, встала на цыпочки и открыла верхний шкаф. Достав кошачий корм в виде сильно пахнущих круглых сухариков, Ивета подошла к стоящей в углу миске и заполнила одну из ячеек почти до верха. Затем посадила рядом с ней кота и сказал:

– Твой ужин, Принц. Bon appétit.

Посмотрев на хозяйку, зверь смерил ее очень недовольным (и это мягко сказано) взглядом, а затем горделиво взмахнул пушистым хвостом и засеменил обратно к дивану.

– По всей видимости, твой деликатес ему не очень нравится, – посмеялся Артур, наблюдая из-за стола за этой небольшой сценкой.

– Ничего страшного, – пожала плечами Ивета, возвращаясь к столу. – Значит, не такой уж он и голодный.

– Похоже на то, – согласился мужчина, отхлебнув немного сока из своего стакана. – Так, на чем ты там остановилась?..

– Да ни на чем таком, – повторив за Артуром, ответила Ивета, смотря на небольшой остаток тушеных овощей на своей тарелке. – Денис позвал Алису гулять. Она была на седьмом небе от счастья. Не знаю из-за чего, если честно. Выглядело это немного глупо, и Алиса вела себя, как дурочка.

– Настоящая любовь делает даже из самых умных людей полных глупцов. Вряд ли, конечно, у них что-то подобное, маленькие еще, но симпатия может быть все равно очень даже сильна. Вспомни Ромео и Джульетту. Ей там тоже было четырнадцать лет. А тебя приглашали?

Вначале ей хотелось соврать, но делать она этого не стала. Артур ей был не только папой, но и самым близким другом, так что такая мелочь не стоила того, чтобы его обманывать.

– Да.

– А почему ты тогда не ходишь? – он поднял бровь. – Или ходишь?

– Нет, – покачала головой девочка, а на вопрос «почему?» ответила. – Не знаю, – пожала своими тонкими плечами, – не нужно мне это все. Глупости.

Артур легонько засмеялся и посмотрел куда-то в бок и вдаль, словно вспоминая что-то, а затем сказал с улыбкой на губах:

– Я уже когда-то слышал нечто подобное. Уверен, когда ты встретишь кого-нибудь, кто тебе сильно понравится, ты мнение свое изменишь.

– Ох, ладно, я поняла, – отмахнулась Ивета, чувствуя внутренний дискомфорт. С Алисой на такую тему было говорить гораздо проще, чем с отцом.

Поболтав еще о чем-то бессмысленном, они вдруг услышали шум справа от себя и, повернув головы, увидели, как Принц склонил голову над миской.

– Видишь? Не так все и плохо, – сказала девочка коту.

Тот лишь повел ухом, а в остальном сделал вид, будто обращались не к нему.

После отец, покончив с ужином, попросил Ивету вымыть посуду, а сам направился к себе в кабинет. Выполнив его просьбу примерно за пятнадцать минут, девочка пошла на диван в гостиную и попутно с этим взглянула на настенные часы, висевшие над проемом. Пять минут десятого вечера.

Вспомнив об обещании созвониться с Алисой, Ивета изменила курс в сторону лестницы. Добравшись до своей комнаты, она забрала телефон, вернулась в гостиную, включила телевизор на том же канале, что выбрал отец перед ужином на кухне, и увидела два пропущенных звонка от подруги.

Нажав на кнопку перезвона, долго ждать ей не пришлось, девочка ответила после двух гудков. Объяснив причину того, почему она не приняла вызов сразу, Ивета принялась выслушивать о том, как Денис накормил Алису мороженным с фисташками, после короткий пересказ того, о чем они говорили, а потом подруга спросила, почему Ивета не согласилась встретиться с Ламбертом.

Удивившись, она спросила, откуда ей об этом известно. Как оказалось, отвергнутый «Ромео» после неудачной попытки обо всем рассказал своему другу.

– Почему ты не пошла? Мне он кажется симпатичным.

– Не знаю, – ответила Ивета, смотря на экран телевизора и приняв при этом позу лотоса. – И не спрашивай меня больше об этом.

– Странная ты, Ивета Йорн, – хмыкнула ей Алиса, но настаивать не стала.

Действительно, многие считали ее странной. Не такой как все. Некоторых, таких как Алиса, это привлекало, но большинство просто посмеивались в стороне, смотря ей в спину. В основном Ивете на это было все равно, она просто оставалась «на своей волне» и не вдавалась в разбирательства того, кто и что о ней думает, но все же иногда подобное отношение становилось обидным.

Не желая развивать эту тему у себя в голове, что непременно привело бы к тем воспоминаниям, которые было вспоминать неприятно, Ивета перевела разговор в другое русло.

Поболтав еще минут десять о предстоящей поездке Алисы вместе с ее родителями в Брюссель к бабушке по линии матери, которое должно было состояться спустя две недели после начала летних каникул, Ивета вдруг услышала в динамике посторонний мужской голос где-то на заднем фоне:

– Алиса! Иди и помоги своему брату с домашней работой!

Спустя секунду она узнала обладателя голоса, это был отец подруги.

Девочка вздохнула, а потом сказала:

– Ты все сама слышала, нужно идти. Будешь завтра в школе?

– Конечно, – Ивета вытянула затекшие ноги и почувствовала, как тепло потекло от коленей в сторону пяток. – Пропуски занятий все равно ставят, даже не смотря на то, что от занятий – одно название. Спокойной ночи.

Услышав аналогичный ответ, Ивета первая оборвала линию и отняла телефон от уставшего уха. Да уж, если бы Алису не отвлекли, то она, наверно, смогла бы болтать до самой полуночи, и даже не почесалась при этом.

Бросив телефон справа от себя, девочка начала смотреть сериал, транслируемый по телевизору. Ивета почти ничего не понимала, но это было и не особо нужно, следила она за сюжетом невнимательно, в основном размышляя о своем.

Вдруг ее отвлекло какое-то движение. Повернув голову, она заметила Принца, запрыгнувшего на противоположный конец дивана. Желая что-нибудь сказать своему питомцу, но не зная, что именно, она решила промолчать и отвернулась к телевизору.

– Мама! – воскликнула одна из героинь сериала, молодая девушка, по виду старше Иветы года на три.

Она стояла на пороге дома, держа сумку в руке, позади нее маячил и молчал бородатый незнакомец, а напротив девушки замерла женщина, взглядом, не верящим в происходящее, смотревшая перед собой. Спустя секунду она хрипло вымолвила:

– Амалия? Ты вернулась?

Девчушка закивала, а потом кинула сумку на пол и, не говоря ни слова, кинулась вперед и обвила руками шею женщины, продолжавшей от удивления стоять на месте каменным изваянием. Спустя же мгновение она отмерла и обняла в ответ дочь.

Почувствовав неприятный укол, Ивета взяла пульт и переключила канал.

У нее не было матери. Ну, она была, но девочка ее не знала, даже не имела понятия, как она выглядит. Отец утверждал, что у него нет ни одной ее фотографии, на которой она была бы запечатлена. До семилетия он утверждал, что ее похитили марсиане, но потом, когда девочка поумнела и прямо высказала папе то, что она ему не верит, мужчина рассказал, что она ушла от них спустя месяц после рождения Иветы, и до сих пор он не имеет понятия, где она и как с ней связаться. Когда девочка спрашивала, почему она ушла, Артур всегда пожимал плечами.

Это, конечно, странно, грустить о том, чего у тебя никогда не было, но иногда, как, например, в такие моменты, на Ивету накатывала тоска. Девочка очень любила отца, но ей хотелось знать, каково это, иметь мать? Когда она, будучи у Алисы в гостях, смотрела на полноценную семью, она скрытно завидовала.

В том, чтобы быть странным, есть свои плюсы, но также не обойтись и без минусов. Ведь почти все те странности в ребенке, которые отделяют его от остальных, создают неполноценность, какие-то лишения и жизненные ущемления. Отклонения в здоровье, отсутствие одного из родителей (как у Иветы), и прочее, что заставляет его выйти из «нормальной» категории, в которой числятся мальчики и девочки, у которых нормальная семья, обычный комфортный дом, и подобное этому. Быть необычным тяжело, но все же быть обычным еще хуже.

Подумав об отце, спустя несколько секунд Ивета услышала звук ног, топавших по лестнице. Обернувшись, она увидела отца, спускавшегося вниз и державшего в руках две опустошенные кружки.

– О, ты еще здесь? – заметив дочь, сказал Артур.

– Уже собиралась идти наверх, почитать.

Кивнув, отец ничего не сказал и повернул в сторону кухни. Поднявшись, Ивета последовала за ним. Пока папа, поставив чайник кипятить новую порцию воды, которая вот-вот должна была превратиться в сладкий кофе, отмывал свои кружки, Ивета разогрела стакан молока и перелила его в остывший какао, который после этого вновь стал теплым и пригодным для потребления.

Взяв стакан и собираясь пожелать папе спокойной ночи, она осмотрелась и поняла, что он незаметно куда-то ушел. Увидев стоявшие кружки, Ивета поняла, что отец должен вернуться, но все же не стала его дожидаться и направилась наверх.

Пройдя к лестнице, девочка медленно поднялась наверх и свернула налево, направившись по той части коридора, что вела в ее комнату. Шагая по темным половицам, Ивета проходила мимо кабинета отца и вдруг заметила, что дверь была немного приоткрыта. Такое можно было встретить очень редко, обычно папа всегда внимательно следил за тем, чтобы она была заперта. Остановившись около нее, девочка замерла, и перед ней встал нелегкий выбор.

Она не хотела нарушать запрет отца, но соблазн оказался слишком велик. Так ей хотелось увидеть то, что там хранилось.

Осмотревшись по сторонам и напоминая хулигана, который собрался залезть на чужой участок, чтобы украсть яблоки, Ивета свободной рукой приотворила еще немного дверь и прошла через узкую щель внутрь комнаты.

Единственным источником света служила настольная лампа. Склонившись, словно согнутый в дугу фонарный столб, она ярко освещала лежавшие на столе листы, едва тронутые краской. Законченным же рисункам, висевшим на стенах, достались лишь его остатки, но все же, несмотря на тусклое освещение, видно их было хорошо.

Отцовский кабинет был комнатой волшебства и воспоминаний, в которой раньше она бывала гораздо чаще, чем в последние года. Папа часто впускал ее сюда и разрешал рассматривать свои работы, или же брал некоторые из них с собой и рассказывал дочери сказки. Все до одной были волшебными. Но потом, когда ей исполнилось семь, он прекратил ей их рассказывать, не объяснив причин. Может он боялся, что выросшая дочь будет в неверии смеяться над его вступлением перед началом каждой истории. «Все, что я расскажу тебе, чистая правда…».

Затаив дыхание, Ивета рассматривала отцовские работы. По ее мнению, он был настоящим гением – все его картины были превосходными. Среди них были изображения природы и чудных растений, как например цветок с кроваво-красными светившимися лепестками, рисунки необычных существ, маршировавших или прибывавших на стоянке армий, битв, и портреты. Два из них особенно нравились Ивете.

На первом был изображен мужчина в преклонном возрасте. Он сидел на деревянном стуле с высокой спинкой в окружении деревьев и был одет в длинный грубый балахон черного цвета со множеством складок, а на голову его была нахлобучена странная шляпа причудливой формы, какой девочка не видела нигде кроме как на том рисунке. Она была конусообразной, только с отсеченной верхней частью, а бока ее походили на те, какими обладали ковбойские головные уборы, но только эти края словно таяли и опускались вниз двумя треугольниками и едва не касались вершинами плеч.

Приняв расслабленную позу, незнакомец, чуть прищурив глаза и углубив рядом с ними морщины, смеялся. Левая рука его лежала на коленях поверх длинной и смольной, чуть украшенной сединой бороды, концы которой были сплетены в косички, болтавшиеся в двух ладонях от пола. Правой же рукой мужчина придерживал странное устройство. Оно было длинным и расширялось к противоположному концу от того, что держал незнакомец неподалеку от губ. Широкий конец деревянной вещи, украшенной затейливой резьбой, упирался в пол, и в нем располагалось круглое отверстие, из которого завитками клубился дым.

Вторым ее любимым рисунком был портрет молодой девушки. Прекрасной и молодой, словно цветок, только распустившийся среди зеленой травы под лучами утреннего солнца. Ивету несказанно удивляло, как можно изобразить кого-то так, чтобы даже рисунок заставлял ее затаить дыхание. Девушка эта, на вид старше четырнадцатилетней Иветы года на четыре, стояла рядом с фонтаном. На нее было надето удивительное белоснежное платье, подходившее под цвет светлых, рассыпанных по плечам волос и словно сотканное из воды, а на голове у нее красовалась изящная диадема, усыпанная поблескивавшими в свете камнями. Положив руку на борт белокаменного фонтана, девушка, легонько улыбаясь и сверкая влюбленными прозрачно-голубыми глазами, стояла под ночным небом на фоне двух интересных деревьев. Они изгибались и сплетались кронами друг с другом, превращаясь во что-то похожее на арку, а с широко раскинутых ветвей сережками свисали удивительные плоды. Они были прозрачными, будто стекло, и принимали форму капель, а посреди них, словно маленькие ядрышки, сверкали точки, похожие на звездочки.

Любуясь этой красавицей, Ивета на некоторое время позабыла все на свете – она буквально чувствовала ту необыкновенную силу, что исходила от той, изображенной рукой отца особы. Позже она, лежа в кровати и отходя ко сну, задумается над тем, чтобы попробовать уговорить отца отправить его работы куда-нибудь на рассмотрение, но потом передумает, уверившись в том, что он никогда не согласится. Если папа не показывал их дочери, то о демонстрации работ сторонним лицам можно было даже не заикаться.

Так бы она и стояла, зачарованная красотой принцессы Самэльнил (ее имя это то немногое, что помнила Ивета из сказок Артура), и точно была бы поймана отцом, если бы ее не отвлек Принц. Громко замяукав, он просунул голову дверной проем.

– Да, да, знаю, прости, – опомнившись, сказала Ивета. – Не удержалась.

Она не стала тратить время на раздумья о том, пытается ли кот предупредить ее о приближении отца, или наоборот хочет, чтобы папа ее застукал, девочка еще раз окинула взглядом комнату. Просмотрев некоторые рисунки, из которых самым странным и непонятным ей показалось изображение серебряной подковы, испещренной вытравленными на ней символами, Ивета быстро покинула кабинет, закрыла дверь настолько, насколько закрыл ее отец, и направилась к себе.

Войдя внутрь и пустив Принца, девочка поставила стакан на прикроватную тумбочку и включила лампу. Быстро переодевшись в ночную пижаму, она услышала шаги отца в коридоре в тот момент, когда сдернула одеяло и с книгой в руках укладывалась постель.

Посидев немного и посверлив взглядом стену, в это время пребывая глубоко в себе и любуясь картиной принцессы, запечатленной в памяти, Ивета посмотрела на собственные «творения». Она тоже любила рисовать, но ставить ее работы рядом с картинами Артура было все равно, что сравнивать взрослого опытного поэта и ребенка, едва научившегося внятно говорить. Рисунки у нее были симпатичными, но они ни в какое сравнение не шли со спрятанными в полумраке кабинета отцовскими шедеврами.

Бывает так со всеми. Все «молодые» деятели страшатся больших теней великих людей, сравнивая свое начало с их серединами или концами. Но даже несмотря на это Ивета всегда думала, что ей никогда не удастся сравниться с отцом, не говоря уже о том, чтобы превзойти его.

На этой мысли девочка раскрыла книгу на том месте, на котором остановилась, а спустя два часа уже глубоко спала, подмяв мягкую, нагревшуюся теплом ее тела подушку себе под голову.

Глава II

Перемен не миновать

Едва на горизонте забрезжил рассвет, на улице раздался громкий и протяжный крик соседского петуха, настолько громкий и пронзительный, что его слышали едва ли не во всей деревне.

Лежа в своей жесткой и колкой кровати, которая после тяжелой работы казалась мягче любого пуха, шестнадцатилетний мальчик Огген распахнул свои глаза и сел, приложив руку к лицу и глубоко при этом зевнув. Замерев в таком положении на недолгое время и собравшись с мыслями, он осмотрел еще пока что темную комнату, в которую только-только начинали проникать солнечные лучи. Мысли его в этот момент стали угрюмыми, как это обычно бывало у него по утрам, когда Огген осознавал, что у него впереди целый день, больше половины которого ему придется проводить в тяжком крестьянском труде.

Так он и сидел до тех самых пор, пока не услышал за дверью шаги. После Огген слез с кровати и быстро оделся в серые брюки и грязно-белую льняную рубаху, подпоясав ее темно-красной плетеной веревочкой, которая толщиной была примерно с мизинец. В этот момент послышались другие шаги, более тяжелые, и вскоре после этого последовал короткий разговор. Оба родителя проснулись.

Встав у двери, Огген обулся в лапти и вышел из своей маленькой комнаты. Мать стояла и готовила две порции завтрака, состоявшего из булки, небольшого куска сыра, и стакана молока, а отец, по всей видимости, вышел на улицу.

– Доброе утро, – поприветствовала его Золия, взгляд которой был еще мутен после ночного сна. Она обычно очень долго просыпалась.

Зная это, Огген ответил тем же, а затем вышел из дома.

Утренний воздух был свежим, но не холодным. Подняв руки к покрасневшему небу, мальчик потянулся и увидел отца, как раз отходившего от бочки с водой после умывания.

– Сильно не медли, – проходя мимо в сторону дома, сказал ему Осот после обмена утренними приветствиями. – Нам предстоит много работы. Староста вчера объявил, что ему пришло письмо с приказом об увеличении ежемесячных поставок пшена на сто гундров3.

«Как будто мы и без того мало трудимся», – недовольно подумал Огген, но промолчал. Сколько не возмущайся, все равно поделать ничего было нельзя, так что он не захотел тратить силы на лишние слова, хоть ему подобный образ жизни и опостылел настолько, что хотелось выть волком.

Попытавшись выбросить подобные мысли из головы, как он обычно делал в таких случаях, Огген прошел к бочке с водой и умыл лицо. Освежившись и смочив волосы, мальчик накрыл бочку крышкой, снятой отцом, а затем, чуть постояв и понаблюдав за окрестностями и людьми, которые уже начинали выходить из своих домов, вернулся в свое жилище.

Осот сидел за столом и уже почти покончил с завтраком. Усевшись рядом, Огген успел разделаться с половиной булки, как отец уже встал.

– Не забудь куль с едой, – велел он, взяв свою косу за рукоятку. – И не задерживайся.

После он вышел, и дверь за его спиной неплотно закрылась. Мать его уже куда-то ушла, поэтому Огген ненадолго остался в одиночестве.

Проглотив последний кусок булки и запив его остатками молока, мальчик взял со стола подготовленный Золией на обед небольшой мешок с едой, а после схватил свою косу, вычищенную и заточенную о старый оселок вчерашним вечером, и последовал за Осотом наружу.

Опершись ладонью о край невысокой изгороди, которой дом был обнесен с задней части и по бокам, отец разговаривал со своим приятелем Готимом.

– …видел вчера вечером, – говорил он что-то Осоту натянутым от волнения голосом.

– Выдумывает он все, – отмахнулся отец, а потом, заметив сына, встал ровно. – Ну наконец-то. Идем.

Когда они начали путь к полям, свернув направо по главной дороге, то вернулись к незаконченному разговору. Огген в нем участия не принимал и держался чуть позади, слушая его вполуха и наблюдая за происходившим вокруг.

– Да говорю тебе, что видел, – гнул свое Готим, положив косу на плечо. – Дови хоть и глупый, как кусок дерева, но все же не лжец.

– Возможно, – согласился Осот. – Но так же возможно, что ему просто голову на солнце напекло. Тем более, Дови любит залить пивом глаза, поэтому ему и привидеться могло. Меньше слушай этого болвана.

– Так видел ее не только он, – продолжал настаивать Готим, в голосе которого уже начинало слышаться легкое раздражение. – Дови тогда вместе с Урсом был, а тот ничего крепче кефира не пьет.

– Ха! – усмехнулся отец своим трубным голосом и поскреб бороду, доходившую ему до ключицы. – Урс? Этот лентяй? Не удивлюсь, что таким способом они попросту решили… как там… – он секунду помолчал, вспоминая слово. – Саботировать рабочий процесс, вот. Запугать людей лихом, чтобы те перестали в поля выходить.

– Говорю тебе…

– И я тебе говорю, – перебил его Осот. – Прекрати голову всякими небылицами забивать. Если где-то и есть подобное, то только на землях Митэлина у этих волшебников и королей. Но у нас в царстве людей магии нет.

Некоторое время угрюмо помолчав, Готим, очень уж сильно любивший поточить с кем-нибудь лясы, завел новый разговор, но на этот раз Огген слушать его уже не стал.

Наблюдая за пробуждавшейся деревней, он немного отстал от отца и его друга к тому моменту, когда они приблизились к таверне «Согбенная липа», располагавшейся почти на краю деревни Стредигот-Ликоу. Неподалеку же от входа в нее Огген заметил стоявшего в одиночестве опиглена.

Встретить представителя их народа в этих краях можно было нечасто, но все же мальчику доводилось видеть опигленов, поэтому сильного удивления он не испытал. Стредигот-Ликоу была большой деревней и располагалась не в каком-нибудь захолустье, а неподалеку от Пиготского тракта – одной из самых больших и продолжительных дорог в людском королевстве, поэтому разнообразных путников с большака можно было часто встретить.

Увидев глазевшего на него Оггена, опиглен, облаченный в дешевый доспех из вареной кожи сделал приветствующий жест своего народа. Заключался он в том, чтобы приложить ко лбу кончик указательного пальца распрямленной ладони правой руки и чуть одернуть ее в сторону.

– Йонон рангевт, витер (доброе утро, вирит)! – поздоровался низкорослый коренастый опиглен на своем языке.

– Тэнэт ос, опиглен’нен (вам тоже, опиглен)! – ответил ему с сильным акцентом Огген, надеясь, что не ошибся в произношении. Он знал несколько фраз на опигленском, которые вычитал из книг.

Услышав из уст человеческого деревенского мальчишки речь своего народа, мужчина изумился и воскликнул:

– Элкинестор! Унго готронтант, хогм блэссир тунк нехесип ахкос хогмен, амс-эмбекерг экги хетгорснапи парастаз антал парданст (Удивительно! Я думал, наша речь слишком сложна для людей, чтобы на ней говорил обычный крестьянин).

Познания Оггена были не настолько глубоки, чтобы понять все то, что быстро произнес незнакомец, но по восклицательной интонации он понял, что приезжий иностранец был удивлен.

– Быстрее, сын! – услышал он оклик Осота, и тогда, отведя взгляд от опиглена, поспешил за отцом.

Когда он нагнал его и Готима, они уже наполовину перешли небольшой мост, перекинутый через узкую, но длинную речушку, приходившею из-за горизонта и уходившую в горизонт с противоположной стороны. Преодолев мост, Огген оказался за пределами Стредигот-Ликоу и посмотрел на раскинувшиеся золотистые поля, на которых он работал с двенадцати лет.

Вид вызывал у него смешанные чувства. Площадью в сумме около одного косе4, прекрасные золотые поля, спору нет, но они казались такими лишь при наблюдении. Когда же стоишь в самой гуще колосьев под палящим солнцем и часами напролет машешь косой… тогда думать о красоте пейзажей не приходится.

Когда они добрались до места рядом с дорогой, где обычно устраивали стоянку и ели в обеденный перерыв, Огген сложил вещи и, перехватив косу удобнее, отправился выполнять свою «любимую работу».

Смотря на падавшие на землю колосья, мальчик ловко размахивал косой, которая за годы работы стала продолжением его рук, а мыслями в этот момент пребывал очень далеко. Стоя спиной к деревне, Огген изредка поднимал глаза и оценивал, сколько стинов5 пшеницы ему еще нужно было выкосить. Окружив дорогу по обеим сторонам, поля удалялись и заканчивались неподалеку от самой кромки реденького леса, за пределами которого Оггену бывать никогда не доводилось, но очень хотелось.

К сожалению, одного желания было недостаточно.

Среди всех жителей Стредигот-Ликоу покидать деревню разрешалось лишь старосте, и то только раз в три месяца, когда он ездит в ближайший город Ватерл по каким-то своим делам. Сколько раз Огген просил взять его с собой под каким-нибудь предлогом (стать помощником, например), но тот все время неумолимо отказывал ему, не говоря при этом ни одного весомого довода в пользу своего решения. Просто «нет», и все на этом.

Слушая свист рассекаемого лезвием воздуха, Огген в бессильной злости сжал вспотевшими ладонями ручку косы. Как бы он ни любил родные края и своих людей, подобный жизненный уклад его тяготил, он был ему неприятен и чужд, но, к сожалению, это никого не волновало. Родился крестьянином, крестьянином и помрешь, загнувшись где-нибудь в полях под жгучим солнцем от сердечного удара.

Сколько времени он провел в представлениях того, какие путешествия мог бы совершить, представлял то, сколько всего интересного таится за лесной межой, и гадал о том, как бы ему воплотить свои мечты в реальность, но все впустую.

Однажды (примерно год назад) он даже познакомился с путешественником в «Согбенной липе» и на свой страх и риск попросился к нему в компаньоны. Тот как-то странно усмехнулся и отказал без малейших раздумий, но при этом интонация у него была такая, словно незнакомец был доволен его рвением. Но несмотря на это внешность у незнакомца была суровой, от него исходила какая-то внутренняя сила, и Огген почувствовал ее и не решился спорить.

Но когда Путешественник (имени он своего почему-то называть не захотел, поэтому мальчик во время их короткого общения звал мужчину так) увидел, как расстроился его молодой собеседник, то посочувствовал ему и предложил научить паре фантастических песен, какие поют в других частях Агнедола.

Чтобы немного отвлечься, он решил спеть одну из них.

(Песня)

Солнце палило во всю, нагревая и высушивая головы всем работникам, и когда Огген почти дошел до куплета, его оборвал зов Осота, велевшего ему оставить работу и идти на небольшой перерыв. С радостью подчинившись, юноша направился в сторону стоянки, расположенной рядом с дорогой.

Перевернув косу, он взял ее за косовище и опирался на нее, словно на посох с диковинным набалдашником. Идя через заросли пшеницы, концами достигавшей его груди, Огген в этот момент почувствовал неожиданно навалившуюся на него усталость. Это не было неожиданностью, подобное с ним случалось всегда.

Добравшись до места, мальчик застал там отца и Готима, когда они уже покончили со своими обедами и сидели, вытянув ноги. Заметив подошедшего сына, Осот легонько хлопнул Готима внешней стороной ладони по груди, и тот, закрывший глаза и обративший лицо к солнцу, вздрогнул от неожиданности.

Через полминуты они уже ушли. Так делалось всегда. Несмотря на обеденный перерыв, по требованию старосты в поле всегда должен находиться рабочий, поэтому отец с Готимом уходят отдыхать первыми, а потом их заменяет Огген.

Усевшись, прямо на землю, мальчик немедля приступил к трапезе. Действовала она на него неоднозначно. С одной стороны, весь день без еды протянуть было тяжело, но после обеда Оггена всегда тянуло вздремнуть, поэтому возвращение к работе стоило ему немалых усилий. Иногда желание было слишком сильным, но он все равно не поддавался ему, помня одинокий случай, произошедший с ним и глубоко врезавшийся в память.

Произошел он года три назад. Будучи маленьким и неопытным, мальчик попытался незаметно отдохнуть, спрятавшись в зарослях пшеницы. Положив косу рядом, он улегся на землю в зарослях и внимательно прислушивался на тот случай, если Осот заметит его отсутствие и начнет искать мальчика. Пролежал он так довольно-таки долго, и даже не заметил, как задремал, причем крепко. Разбудили его лишь крики отца, когда тот принялся искать сына. Крепкая выволочка, которую ему устроил Осот дома, навсегда отбила у Оггена охоту на подобный «отдых».

Развязав узелок, он принялся есть и наблюдать одновременно с этим за другими рабочими, трудившимися на втором поле, находившемся с противоположной их стороны дороги, но спустя недолгое время уши его уловили скрип и шум. Посмотрев в ту сторону, откуда он доносился, Огген застыл, а дыхание его перехватило.

По дороге в сторону деревни двигалась небольшая повозка, а на козлах ее сидела сгорбленная фигура, державшая поводья. Первое, как обычно, в глаза бросалось то, кто был запряжен в эту повозку. Тянул ее за собой огромный белоснежный пятнистый барс, в холке достигавший лошадиного роста и гордо смотревший прямо перед собой своими прозрачно-голубыми глазами. Понаблюдав за ним некоторое время, пока телега приближалась, Огген перевел взгляд выше, уже зная, кого он увидит.

Возницей был таворсийский венифик. Одетый в балахон и свою странную шляпу, он смотрел в том же направлении, что и барс, и наверняка чувствовал на себе немногочисленные взгляды работников, которые заметили его появление. Оно было не первым, так что особого восхищения у остальных маг не вызвал и большинство крестьян отвели глаза. Некоторым это наскучило, а другие боялись. Они верили, что смотреть на венификов опасно и что он может проклясть того, кто делает это без его позволения.

Но Огген, не один раз слышавший эти россказни, все равно не смог отвести взгляда от волшебника. Когда же телега приблизилась, мальчик не услышал шагов барса, прекрасный гордый зверь ступал грациозно и бесшумно.

В один момент венифик вдруг повернул голову, и они с Оггеном пересеклись взглядами. Мальчик испугался, но глаза не опустил. Волшебник же в свою очередь не выказал ни малейшего признака злобы, неприязни, или хотя бы неодобрения. Он чуть улыбнулся и приподнял шляпу над своей макушкой, зацепив при этом длинную бороду, смольную и обладавшую множеством седых волосков.

Продержав головной убор несколько секунд, он вернул его на голову, после чего вновь взялся за поводья и отвернулся.

Когда телега удалилась, Огген все равно продолжал смотреть на нее через небольшой слой нагретой солнцем пыли, поднятой колесами с земли и витавшей в воздухе, и не отвел восхищенного взгляда до той самой поры, пока транспорт не скрылся из поля зрения.

Вскоре очнувшись от того странного состояния, которое принес за собой венифик, Огген в который раз изумился Йапенгиром. Это имя было хорошо ему известно, хоть он и ни разу не заговаривал с волшебником, когда тот оказывался в их краях, но из разговоров и сплетен он знал о нем предостаточно… по крайней мере, ему так казалось.

Он знал, что Йапенгир – один из самых уважаемых мастеров в своем ремесле, но один из немногих, кто живет не в замке венификов и путешествует столь простым способом. Но, несмотря на все то, что мальчику было известно, он не знал, можно ли доверять всему тому, что говорят. В этом он был похож на отца – ему очень тяжело удавалось верить в то, чего он не видел собственными глазами, не слышал собственными ушами и не чувствовал собственным носом.

Покачав головой и ощущая сильный интерес, мальчику все же пришлось очистить голову и вернуться к своим делам. Йапенгир для него был настоящим кумиром, он путешествовал, видел столько, сколько ему и не снилось, в обще и целом, был таким, каким он всегда мечтал стать. А осознание того, что ему суждено всю жизнь лишь работать в поле, причиняло сильную душевную боль.

Утешил юноша себя тем, что, возможно, ему удастся подслушать какие-нибудь части разговора волшебника со старостой деревни, который был его хорошим знакомым. Прибывая в Стредигот-Ликоу, Йапенгир останавливался не на постоялом дворе, как остальные приезжие, а размещался в гостевой комнате старосты (по его собственному приглашению), но ели они непременно в «Согбенной липе», поэтому Огген собирался застать там волшебника во время ужина.

Взяв в руки косу, мальчик вернулся в поле на то место, где был до начала обеда, и продолжил свою однообразную работу. Считая взмахи у себя в голове, он успел дойти лишь до сто восемьдесят второго, как вдруг приметил то, что поспособствовало переломным моментом и изменило его жизнь навсегда.

В зарослях пшеницы на земле что-то сверкнуло холодным блеском. Сразу же обратив на это внимание, Огген остановил занесенную наполовину привычной амплитуды косу и взглянул на то место, где увидел этот блеск. Отчего он появился сначала понятно не было, казалось, будто на земле просто полыхнула искорка. Огген даже был близок к тому, чтобы подумать, что ему померещилось. Мало ли, он весь день провел на солнце, могло и напечь голову. Но нет.

Опустив косу, мальчик отошел на полшага назад, и точка вновь сверкнула. Нахмурившись, в то мгновение Огген позабыл обо всем на свете, даже о прибывшем в деревню волшебнике и его огромном барсе, впряженном в телегу.

Некоторое время он просто стоял в нерешительности, но вскоре юноша справился с оцепенением и, опираясь о косу, присел на корточки, раздвинул заросли свободной рукой, и увидел то, что источало этот холодный блеск. На земле лежала серьга, вроде как сделанная из серебра, и была она украшена множеством маленьких камней и одним большим.

Завороженный красотой предмета, Огген некоторое время смотрел на нее, а в голове его роилось множество мыслей. Едва увидев вещицу, юноша понял, что найденное им украшение представляет собой большую ценность, особенно по крестьянским меркам. Конечно, продать они ее вряд ли кому-нибудь смогут, но вот обменять у старосты на коня было бы вполне возможно. А если бы у них появился конь, то они стали бы богатейшей семьей в Стредигот-Ликоу после старосты.

Протянув к серьге руку, Огген подхватил ее за ту часть, с помощью которой украшение крепилось к уху, и поднял предмет на уровень своего лица. Вещица была очень искусной работы. И, что удивительно, холодна. Не соответствующе холодна даже с учетом того, что лежала на земле, укрытая морем колосьев от солнечного света. Выпрямившись в полный рост, Огген положил ее себе на ладонь и рассматривал некоторое время, наклоняя руку и наблюдая за блеском, а затем зажал украшение в кулак и уже собирался направиться к отцу и рассказать о своей необычайной находке, но вдруг ощутил, что серьга стала еще холоднее.

Потом он понял, что она становилась холоднее с каждой секундой, и уже была настолько ледяной, что морозным огнем обжигала те частички кожи, с которым соприкасалась своей поверхностью.

Огген намеревался разжать ладонь, но не успел. Вдруг внутри его груди возникло какое-то странное чувство. Страх, увеличивавшийся с каждой секундой и в конечном итоге превратившийся в ужас. И тогда он услышал хриплое дыхание, такое, какое бывает у человека, который сильно простудил легкие и не пил при этом ни капли воды уже несколько дней.

Когда же мальчик перевел взгляд правее, то заметил перед собой страшное существо. Это была женщина, но она парила в воздухе – ступни ее витали на уровне пояса Оггена. Возвышаясь над ним, незнакомка была одета в белоснежное платье, и тело и одежда ее были полупрозрачными, кожа сморщена, словно у яблока, высушенного солнцем, а длинные волосы и подол платья развеивались неестественно сильно – ветра в тот момент не было и в помине.