Спаси нас, Мария Монтанелли

Оглавление

Герман Кох. Спаси нас, Мария Монтанелли

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

Отрывок из книги

История, которую я хочу вам рассказать, произошла с одним слабоумным мальчиком. Звали его Ян Контуженый – подходящая фамилия для того, у кого не все дома. У него было полное, чуть одутловатое лицо; зимой и летом он носил варежки и шарф. Я никогда не мог взять в толк, зачем родители умственно отсталых детей так нелепо их одевают – чтобы они еще больше бросались в глаза? На перемене, стоя как неприкаянный в своем зимнем пальто, он медленно пережевывал бутерброды, вытаскивая их из пластмассового контейнера с крышкой. Подбородок его всегда был усыпан крошками, а из уголков рта сочились слюни. Жалкое зрелище. Тут же возникал вопрос, что это за родичи такие, кутающие свое чадо как капусту и обрекающие его на одиночество, слюнявого и с лицом в крошках. Впрочем, «жалкое зрелище» – это не совсем то, что я имел в виду. Это было скорее глупое зрелище. В том-то и вся фишка. С одной стороны, мы сопереживали этому недоумку, стараясь приласкать его и дать понять, что вовсе не считаем его дураком; мы надеялись, что, может, он почувствует себя хоть капельку счастливее и не будет смотреть столь печально. С другой стороны, у нас буквально чесались руки набить ему его тупую морду, отлупцевать так, чтобы он заскулил и на карачках, в разорванной одежде, пополз жаловаться директору школы.

Моя история в первую очередь о том, как слабоумный нашел в нашей школе свою смерть. Я отдаю себе отчет, что выражение «нашел свою смерть» звучит более высокопарно, чем простое слово «умер», но таков уж мой стиль. Мне нравятся высказывания, которые бьют в яблочко и вдобавок благозвучны. Отчетливо помню, что сказал мой отец, когда сильно болела мама и, похоже, больше не собиралась подниматься с постели. Мы сидели в недавно купленном белом «фиате» на стоянке возле нашего дома; на улице неистовствовал ураган, который лишь усугублял наше и без того тягостное состояние. Дождь хлестал по лобовому стеклу. Если бы дело происходило в кино, никто бы не поверил, что природа способна так сгущать краски. Для полноты картины не хватало только включенных дворников. Иногда, когда меня распирает от эмоций, я пробую отстраненно взглянуть на ситуацию: отец и сын в припаркованном автомобиле беседуют о матери, которая потихоньку отдает концы тремя этажами выше, и кажется, что машина тоже ревет, вытирая слезы размашистыми дворниками. От подобных сцен в кино меня обычно тошнит, однако в тот момент к горлу подкатил ком, и я был готов слиться с бушующей природой. На мой вопрос, а как сейчас обстоят дела, отец ответил: «Скоро все кончится…» – вот так буквально и сказал, с каменным, слишком серьезным лицом. Было очевидно, он сам крайне удручен и пребывает в полной растерянности, несмотря на четырехлетний роман с одной вдовой, ждавшей их задушевного свидания в доме по соседству, но об этом пока говорить не хочу.

.....

На горячее был морской язык. Мама, как всегда, сама разделала рыбу, поскольку отцу это занятие было не под силу. Отец и еда – это вообще отдельная песня. Всякий раз он возится с едой с каким-то смешанным чувством страха и отвращения, пытаясь максимально оттянуть тот момент, когда в конце концов придется-таки отправить ее в рот. Он не дотрагивается до еды руками, пользуясь исключительно ножом и вилкой, – наверное, поэтому разделку рыбы он считает таким же страшным и грязным делом, как снятие швов со свежей ожоговой раны. Мама готовила совсем неплохо, по крайней мере из раза в раз она стремилась сделать нечто оригинальное, как, например, в случае с этими ракушками взамен обычной миски. Надо признать, что в настоящей ракушке блюдо выглядело в высшей степени профессионально. Нет, по брачному объявлению эти двое не сошлись бы никогда. Слишком очевидны были их различия. «Люблю вкусно готовить», – написала бы мама. «Питаю отвращение к еде», – охарактеризовал бы себя отец (если только эта еда обильно не сдобрена взбитыми сливками и сахаром, ведь именно на десерт был нацелен его жадный взгляд поверх всех этих ненавистных закусок и горячих блюд).

Вот и приходилось моей матери вечера напролет стряпать вхолостую, ведь из меня тоже едок не ахти какой. Я люблю бутерброды с яйцами, селедкой или солониной, но так чтобы тарелка лежала у меня на коленях, а я в это время читал бы комиксы по сто тридцать пятому разу или смотрел по телику какой-нибудь документальный фильм, в котором броневики с автоматчиками разгоняют мятежников. Звучит, наверное, странно – ведь я вовсе не хочу никакой войны, но такие фильмы меня успокаивают. Еда мне в охотку, только когда я чем-то занимаюсь, а не за общим столом, где приходится вести глупые разговоры, в то время как хочется, чтобы к тебе никто не приставал. И все же, чтобы не обижать мать, я часто притворялся гурманом. Любому ведь приятно иметь благодарную публику.

.....