Читать книгу Когда проснётся Дракон: Наместники Смерти - Глеб Алексеевич Океанов - Страница 1

Бретон. Городское кладбище

Дурная ночь над Бретоном, столицей северной горной страны Халенгард: острый, как пики, ливень, и гром и молнии.

Сама столица это город-на-горе, а бретонский замок – несуразная каменная твердыня, расположившаяся на самом пике возвышенности. Башни замка произрастают одна из другой, словно мухоморы на пне. И самая высокая из них – северная Кривая башня замка, что как будто венчает собою весь пологий мир. Дома жителей при этом словно скатываются вниз с этой горы, что при с таким ливнем и ветром вот-вот произойдёт взаправду.

Но город привычен к непогоде, и пока приличный люд сидит дома, многие даже и не замечают, что буря преступила уже все допустимые границы. Спрятавшись под козырьками крыш и брошенных прилавков, продолжают своё дело шлюхи, из таверн доносится пьяный ор, а в залитой водою подворотне кого-то топят лицом в луже.

Простые бретонцы давно разбежались по домам, заперли скот, сами заперлись на все ставни и засовы, но мало кто из них сегодня спит – гром сотрясает весь город, а частые молнии не дают глазам привыкнуть к темноте. За стенами домов слышится грохот падающих деревьев и разбираемых ветром на брёвна торговых лавок и пристроек. Напуганные бурей жители жгут свечи, кутаются в теплое и поминают Троеборода.

Одинокий пропойца показался на улице. Босыми ногами он прочавкал по грязи, в деревянной кружке у него в руке дождевая вода уже вытеснила всё пойло. Прямо в таком виде, с кружкой в придачу, его и вытолкали из таверны под дождь. Едва не упав в мокрую грязь, он чудом восстановил равновесие, после чего поднял над собой чашку, как бы приглашая небо в собутыльники, и в то же мгновение его убило молнией.

В Халенгарде война. С юга движется орда султаната Шайтан, а на западе, в Вулгарии, взбунтовались графы-наместники. Простые граждане Бретона не имеют и малейшего понятия, что происходит там, за стенами столицы. Возможно, столица это всё, что осталось от некогда великой горной державы. А сегодня ещё и ночь такая, будто утра можно и не ждать. Этой ночью, приняв множество обличий разом, сама Смерть пришла в Бретон.

Кольцо зла сомкнулось вокруг столицы. Вдоль Чёрных скал движется войско Шайтана и уже подошло к Ущелью Королей. Ворвётся ли войско южан в Ущелье, или обойдёт через Пустыню проклятых шаманов или, может, через Дохлые скалы, где живут великаны, – неизвестно. Ясно одно: Шайтан у ворот Ущелья не остановится. И хоть каждый из трёх путей и сулит гибелью тысяч, движущаяся на север орда состоит из десятков тысяч не боящихся смерти солдат, а значит, даже при худших для Шайтана условиях, до Бретона дойдёт тьма тьмы озверевших от похода воинов юга.

На западе страны идёт война с пытающимися отделиться землями “Независимой Вулгарии”. Армия Бретона терпит поражения, и вполне вероятно, что скоро объединённые войска графов-изменников прорвут оборону Бретона и двинутся на столицу. В то, что на Халенгард идут войска Шайтана, Вулгарцы не верят, и считают это лживой пропагандой, чтобы сломить их дух и затянуть гражданскую войну до истощения военных сил отделенцев.

К тому же, в Крамольном лесу, на востоке от Бретона, атаман лесных разбойников Конрад-Джек собирает под своё крыло всевозможный преступный сброд в ужасающих количествах, собираясь организовать невиданное доселе разбойничье войско, с последующим преобразованием в Разбойничью станицу. По крайней мере, так сообщают бретонские разведчики, под видом дезертиров якшавшиеся с головорезами Конрад-Джека. Первым пунктом в планах главаря разбойников – массивный мародёрский набег на Бретон, то ли пока не придёт Шайтан, то ли когда уйдёт Шайтан. Скорее всего, дерзкий разбойник ещё сам не определился.

На северо-востоке зажглись огни многочисленных костров в Ведьминых горах. Ведьмы знают, что скоро в Бретоне потекут реки крови, и потому собирают бессчётный шабаш – нельзя пропустить момент, столь подходящий для самых сложных и одновременно самых жутких колдовских ритуалов.

Если раньше считалось, что Бретон занимает идеальное расположение в почти ровной, по меркам горной страны, долине, окружённый со всех сторон непролазными скалами, то теперь жителям столицы кажется, что они скорее – на дне ямы, которую вот-вот затопит.

Немалая доля жителей столицы бежала прочь, на северо-восток государства – в Дикие горы, к одичалым северянам, чтобы избежать страшной участи – кошмарной смерти от шайтанских ятагано. Бежали люди всех возрастов и сословий, бежали семьями, предпочтя ужасу войны жизнь в горах с полудикими горцами.

И сейчас столица королевства встречает и бурю и ливень оголтелым безлюдьем – в городе остались лишь приближённые короля Вельмира, да всякая рвань и человеческая требуха, превратившая некогда живописную столицу в один сплошной бедлам, элем и застольной песней встречающий конец всего. Вся прежняя доблесть и честь Бретона, множество достойных мужчин и даже женщин сейчас сражаются на фронте, отражая атаки вулгарцев.

В Кривой башне бретонского замка величавый некогда король Вельмир обессилено глядит в окно на уходящую под гору столицу, без боя сдающуюся врагам и непогоде. Глядит на запад, и ему слышится лязг мечей его воинов, кладущих свои головы в промозглую грязь от рук бастардов-предателей. Сегодня король не похож на того доблестного седобородого рыцаря, что изображён на его исполинском портрете, висящем в тронном зале. Сегодня он – обыкновенный старик, сгорбленный от тяжести навалившихся на него разом бед, готовый от бессилия взвыть как северный бронт.

Не только король Вельмир угрюм и скорбит – каждый, кто в здравом рассудке и не пил сегодня спиртное, чувствует, что Смерть уже прошла Ущельем Королей и переступила врата города.

Смерть идёт по грязным затопленным улицам города, и в домах, мимо которых она проходит, дохнет скот, гаснут свечи и скрипят половицы под тяжестью ног призраков, обретших вдруг массу. Киснет молоко в мисках домашних питомцев и в грудях кормящих женщин. Спящим старикам снятся жуткие кошмары, а ведь это – их последние сны.

Подол её чёрной мантии волочится по грязи, но черней он уже не станет. Босые бледные стопы скользят по лужам, но не пачкаются и не погружаются в них. Смерть дышит, и когда она делает вдох, у людей в ближайших домах замирает дыхание. Когда она делает выдох, с людей струится холодный пот, а изо рта идëт пар.

Смерть прошла несколько кварталов и подошла к городскому кладбищу. Тяжёлые стальные ворота сами со скрипом отворились перед ней, и костлявая вошла в своё посольство на спине Дракона. Мёртвые взвыли под могильными плитами, приветствуя свою мать и кормилицу, чёрным, как гнилые яйца, молоком.

Кладбище в городе одно, и хоронят там люд всех мастей и сословий, не видя в этом никаких противоречий. Просто разделили кладбище на несколько участков. Для знати – элитная часть, с огромными мраморными памятниками и вычурными скульптурами, на которых хозяева могил изображены то великими воинами с мечом в руках, то богачами в шелках и с каменьями в перстнях. А иные статуи были обнажены, на манер древних, и щеголяли своими исполинскими достоинствами. Ещё была и простая часть кладбища – для простых людей, со скромными единообразными надгробиями. И общая открытая могила для нищих и казнённых. На кучу этих трупов иногда накидывают слой земли, лишь чтобы запах не распространялся дальше кладбища, потом накидывают очередной слой из тел, постепенно превращающийся в компост.

После продолжительного ливня, идущего всю неделю и начавшегося ровно в тот момент, как над Бретоном видели комету, вестницу Смерти, всё кладбище превратилось в одну сплошную помойную жижу. Надгробия и статуи потонули в грязи, и их раскидало по всей территории кладбища. Так же, как и свежие, неглубоко закопанные трупы.

Смерть подошла к одной неприметной могилке без надгробного камня, и присела подле неё одним коленом в грязь, словно собиралась сделать покойничку предложение руки и сердца.

В этой могиле схоронился с недавних пор наёмник Фенрир – телохранитель, истребитель тварей и ведун. В отсутствие большинства воинов он оставался в городе чуть ли не главным, хоть и ни кем не назначенным, защитником. Городская стража не в счёт – там всё сплошь пьяницы и взяточники. Но мало кто понимал, как он важен для города. Например, разбойник Конрад-Джек точно дважды бы подумал, прежде чем готовить свои планы на город, пока там знаменитый Фенрир.

Но слова благодарности Фенриру не перепадали – только ругань в спину. Всё-таки, ты определись – если ты колдун, то носи высокую шляпу и живи себе в башне. А если ты человек простой, то какая уж тут магия? А что сам выучился по книжкам – никто не поверит. Ведун дом и службу имел на шатких правах – все его боялись, а вслух говорили, что руки об него марать не хотят. Так и жил – живой городской страшилкой.

Не обращая ни на кого внимания, тварелов тихо проживал себе, без гостей и праздников, на отшибе города и городской жизни, и стойко терпел то, как к нему относятся. Колдовством он, несмотря на прозвание, открыто никогда не занимался, а на поклёпы злорадно отшучивался. Зарабатывал Фенрир в основном работая телохранителем, и знакомств ни с кем старался не иметь. Выглядел он не молодо и не старо, одно слово – чужеродно. Точно скульптор при лепке нарушил пропорции лица, и все лицезреющие узнавали бы в скульптуре человека, но не без чувства, что что-то здесь не так.

Он охранял жизни тех, кто платит, а платёжеспособностью обычно отличается та ещё сволочь – держатели борделей, зазнавшиеся и поехавшие с катушек рыцари, да различные тузы из знати, что с рождения себя любимых за закон считают. Работа на подонков стала ещё одной причиной для ненависти. Ведь если по улицам идёт какой поборник, силой выбивающий долги из людей, то его за спиной обязательно следует на страже уже примелькавшийся горожанам в этой роли Фенрир.

Хоть Фенрир и вёл открытую жизнь наёмника и границ дозволенного для себя не расширял, общество всецело его подспудно ненавидело. Все как будто только одного и ждали – хоть какую-нибудь, маленькую, но зримую и весомую причину, чтобы что-нибудь с наёмником да сделать. И они её дождались. А как иначе. После чего он и обрёл себе новый приют в могиле.

Смерть выудила из-под мантии чёрный флакон и окропила его чёрным содержимым могилу. После чего высокий силуэт в чёрной мантии растворился в тумане, Смерть как будто прямо в воздухе открыла калитку в другой мир, и ушла.

Из-под земли раздался гулкий вздох. Лужи грязи запузырились. Земля начала разверзаться, в образовывающиеся дыры заливалась вода, а оттуда возвращалась паром.

Что-то белое, округлое, похожее на камень, показалось под грязью. Камень вырос из земли и оказался человеческим черепом. Из земли встал скелет, за ним – другой, потом – ещё. Вылизанные червями скелеты, гнилые полужидкие трупы и трупы свежие, едва помятые, кто в латах, кто в лохмотьях – резиденты столичного кладбища скопом покидали свои тихие обители.

Мужчины и женщины, бродяги и нищенки, червивые рыцари в доспехах и разлагающиеся тела некогда прекрасных дам в некогда нарядных одеяньях, сгнившие младенцы и сдохшие питомцы богачей – все они пошли, поползли, поковыляли, потащили разодранные куски самих себя прочь от своих могил на встречу с живыми.

Мёртвые решили поменяться с живыми местами. Прийти в некогда свои дома, заселённые теперь чужаками или нелюбимыми родственниками, схватить их, вытащить за руки-ноги и вышвырнуть за порог, в грязь дождливых улиц, а после – заколотить заживо в гробы и затопить в этой зловонной жиже.

Гром в небе бил в боевые барабаны, подгоняя армию хромоногих мертвецов.

Как ненадёжная заплатка, разошлась по швам и аскетичная могилка Фенрира. Телохранитель покоился в грубо сколоченном гробу лицом вниз, с осиновым колом, забитым в грудь и с перерезанными сухожилиями на ногах. Бретонцы не знали, чего ждать от убитого ведуна, и боялись, что он, сам тварь и выродок, восстанет вскоре, чтобы отомстить им. Будет упырём блуждать по улицам города, убивать поздних прохожих, похищать детей из домов через окна – или чем там ещё промышляют упыри?

Некогда они оклеветали его, опозорили и казнили. Несколько месяцев назад озверевшая толпа ворвалась в его дом, обвинив его в пропаже ребёнка. Они думали, он использовал внутренности мальчишки для изготовления редких снадобий. Возмущённая толпа навалилась на него всем скопом, а Фенрир не посмел применить к ним оружие. Они изрезали его тело старыми затупившимися боевыми клинками и толстыми ножами для мяса. Потом соорудили ему нехитрую могилу. Побоялись просто сбросить тело в общую – вдруг оживёт, и других покойничков позовёт за собою.

А якобы пропавший мальчуган позже нашёлся сам. Заблудился за городской стеной и заночевал в подземной пещере.

Фенрир поднялся из могилы, взвыл, как ночью волк, и бросился вперёд, приняв на себя командование мёртвым войском. Мыча, как коровы на убое, мертвецы ускорили шаги сгнивших ног, приняв наёмника в качестве своего командира. Фенрир доскакал на растерзанных ногах до ворот кладбища, остановился и закрыл их изнутри.

Мертвецы остановились, на время обратившись в подобия своих надгробных статуй. Фенрир, поднатужившись, выдрал из кладбищенских ворот стальной штырь и принял, в меру мертвецких сил, боевую стойку.

Многочисленная толпа мёртвых взвыла единым утробным голосом и рванула на Фенрира. Первый добежавший до него мертвец лишился головы, второго распилило пополам вдоль, третьего – поперёк, четвёртому отрезало сначала руки, потом – ноги, потом – голову, пятого Фенрир ударил ногой в грудь, торс отлетел в одну сторону, а конечности и голова – в разные другие.

За шестым последовал седьмой, а вот уже двадцатый, сотый…

Как волна о прибрежную скалу, орда мертвецов рассыпалась об одного единственного восставшего из мёртвых воина, перекрывшего им единственный выход с кладбища.

Он, как часовой на посту, упорно исполнял свой, им самим назначенный, долг до конца. Никто не пришёл к нему и не сказал, что пост принят, а значит, этот пост всё ещё за ним. И он и раньше-то не боялся никаких чудовищ – чего уж страшиться теперь, когда он сам стал одним из них?

Ничейная пустыня. Врата Северного Архонта

Никем и никогда непреодолённые стены из остроконечных чёрных, как кожа саламандр, гор, с как будто заточенными пиками, произрастают прямо из песка посередь Ничейной пустыни, закрывая собою небо. К пескам примыкают дикие земли Тартарии с востока, а с юга – северные границы султаната Шайтан. В центре горной стены – возвышающиеся до небес Врата Северного Архонта, построенные неведомо кем ещё до начала нынешних времён.

За Вратами находится Ущелье Королей – прямой путь на север Подлунного мира, в горную страну Халенгард. Это единственный безопасный путь с южной части материка на север, и он закрыт.

По левую сторону от Ущелья находится Пустыня проклятых шаманов, и перейти те пески и при этом не лишиться рассудка могут лишь духи мёртвых и те смертные, на ком лежат страшные проклятия. Жёлтый, выгоревший на солнце песок и обжигающий ветер пустынь юга уже при подходе должны напугать заплутавших путников. Тот же, кто рискнёт, кто ступит в эти пески, хоть пешим, хоть на коне, через три шага лишится разума, позабудет родных и дом, и себя самого, и превратится в одного из пустынных шаманов, чья суть никому не ясна и природа неизвестна. Он будет стоять в изодранном, сливающемся с цветом песка, балахоне и дико выть, увидав случайного странника у границы с пустыней, возможно, чтобы предупредить об опасности, возможно лишь предвещая беду. Но об этом никто не знает точно.

По правую сторону Ворот располагаются Дохлые горы, на пиках которых давно обустроились великаны, образовав там своё государство. Великанам чужды законы и мораль всего остального мира, что северян, что жителей южных стран. И потому для одиночки, что решит, будто бы сам сможет взобраться на скалы прямиком в Дохлые горы, и скрытно пройти через их жилище, незаметно прячась средь исполинских ног, уготована одна участь – котёл с приправами.

И вот, посреди серого песка Ничейной пустыни, почти что у самих Врат Северного Архонта встало сорокатысячное войско султаната Шайтан.

– Шайтан! – разнеслось по пустыне.

– Шайтан! – вторило войско.

– Шайтан-Шайтан-Шайтан! – оратор начал бить себя в грудь.

И войско отвечало ему, вздымая своими воплями песчаное облако.

С кинжалом в руках ударял себя в грудь и вопил, как одержимый, их предводитель, а орда в ответ неистово орала, стуча клинками по щитам и ударяя копьями о землю. Одним лишь этим ором эта многотысячная армия могла бы смять противника.

Стало совершенно невозможно что-либо рассмотреть в поднявшемся песчаном тумане. Некоторое время войско ждало, когда песок опадёт, и будет возможно хоть что-нибудь разглядеть.

– Братья! Эти скалы…! – продолжил надрываться в шумоор их лидер, будто посреди его речи и не присутствовала продолжительная пауза. – Скалы, Шайтану противные, скалы севера, делят наш мир надвое! И каждый из этих миров считает, что по ту сторону – нечестивцы! Мы. Здесь. Сейчас. У Врат Северного Архонта, чтобы наказать людей севера за их нечестивые мысли и помыслы! Которые им в сердца вложил сам Шайтан, конечно же. Чтобы мы покарали их в назидание всем и утвердили власть нашего всеотца над созданным им миром! Мы пройдём горную страну, первыми в Подлунном мире перейдём Северный Тартар и достигнем Всехлада, края мира, где, как считают северяне, смыкаются голова и хвост Дракона, на спине которого мы якобы живём. И мы докажем, что нет никакого Дракона! Что мир четырёх лун – плоский диск, созданный Шайтаном в своё удовольствие!

– Шайтан! – ответила орда, стараясь больше не топать и не пылить зазря.

Предводитель войска развернулся и сделал сто семнадцать шагов в сторону гор. За ним, склонив головы, подобострастно заскакала по песку многочисленная свита. Каждый человек ближайшего услужения повелителя был одет во множество пышных платьев, согласно его должности и степени приближённости к господину. В жаркой пустыне сановники низшего порядка, одетые во всё чёрное, как никогда мечтали о повышении.

Скача как тушканчики по барханам, свита катила перед собой тележку с огромным шумоором. Шумоор – агрегат, сделанный из раковины огромного моллюска, ко всему прочему покрытый позолотой и драгоценными каменьями. В подобные раковины влезает до десяти тысяч бутылок чачи – проверено на праздновании пятидесятого дня рождения Шайтаном султана Гиены в Арфе, столице султаната.

Командовал ордой султаната молодой воин, лет восемнадцати. Кожа на его бритой голове была медная, гладкая, блестящая на солнце, словно он и не человек вовсе, а железный голем. Скуластое лицо с крохотными несимметрично растущими усиками над тонкими губами и тонкие, раскосые и узкие, голубого цвета глаза. Одет он в сиреневый с жёлтым шаровары, сандалии, торс поджарый оголён, на ремне под кушаком висел клинок.

На затылке у него – татуировка в виде четырёх чёрных кругов, как на игральных костях. Татуировка символизировала глаза Шайтана.

– Северный Архонт! Страж Врат! – крикнул полководец в шумоор. – Имя моё – Шакал! У меня сорок матерей и два отца – великий султан Гиена и великий султан султанов Шайтан. Я и сорок тысяч моих названных братьев просим тебя, чтобы ты отворил свои врата, дабы мы смогли пройти в северные земли. Я обращаюсь к тебе со всем уважением и прошу от тебя того же, достопочтимый Северный Архонт.

За сим ничего не последовало. Сорокатысячное войско стояло чуть дыша. Простирающиеся до небес Врата даже не скрипнули. Лишь звенели невольно выцветшие на солнце редкие латы на солдатах.

Шакал повернулся к скалам спиной, приспустил шаровары и принялся мочиться на песок. К справляющему нужду принцу подобострастно, как горный козлик, подскочил обливающийся потом шайтанец в белом халате и в феске со сморщенной, как маринованный имбирь, багровой кожей на лице.

– Повелитель, – обратился он к Шакалу, задыхаясь.

– Да, первый советник? – не оборачиваясь, откликнулся Шакал, омывая руки в чаше с водой с лимоном, которую на полотенце поднесли ему слуги.

– Смею напомнить вам, мой повелитель, как я уже вам говорил, Архонту Севера нужна человеческая жертва…

Шакал хлёстко встряхнул руками, сбрасывая с них капли влаги.

– Хафиз, сорок тысяч моих братьев, – он указал советнику на всё так же недвижимо стоящее войско вдали, – умрут в любое мгновение за меня и за Шайтана. И глазом не моргнут! Но то в бою. А приносить себя в жертву чужеродной нечистой силе…?

– Иначе никак, мой повелитель, – развёл руками Хафиз.

Тут что-то едва слышимо дзинькнуло, словно хорошо заточенный нож, когда его остроту проверяют пальцем. Горло советника гладко разошлось вдоль, и оттуда потекла к белому вороту халата тёмная кровь. Шакал убрал кинжал обратно в ножны. Из глаз Хафиза сгинул дух, и тело его шумно рухнуло назад, как мешок с урюком. Остроносые туфли подпрыгнули в воздух.

Шакал перевёл взгляд на возвышающиеся до небес исполинские и мрачные Врата и стены Чёрных гор по обе стороны от них, и злобно выругался, настолько насколько только позволялось Шайтаном. После он вновь посмотрел на бывшего первого советника. Тот стоял перед ним, как ни в чём не бывало, только из горла всё также струилась кровь по шее.

– Приветствую тебя, Шакал, сын Гиены, – сказал покойник легионом голосов.

Шакал потерял дар речи, и невольно приложил ладонь к ножнам.

– Ты подал мне сосуд, и я его наполнил. Так говори же.

– Я прошу достопочтимого Северного Архонта, – тихо заговорил Шакал, – пропустить меня и моё войско через его врата в земли севера…

– Зачем? – спросил Архонт.

Шакал растерялся, не найдясь, что ответить.

– Отвечу на твою просьбу так, – чуть погодя, проговорил Архонт в теле Хафиза. – Я не стал бы открывать врата ради тебя, Шакал, сын Гиены. Но, несмотря на мою волю, просьба твоя всё равно будет исполнена. Только немного погодя.

– Как это так… Архонт?

– Ровно через две сотни дней врата откроются сами, минуя мою волю. Тебе несказанно повезло, сын Гиены.

– Двести дней? – изумился наследник Гиены. – Это же больше половины года…! Я не могу столько ждать!

– Твой поход уже длится одну половину года, подожди и другую, – усмехнулся Архонт мёртвыми губами, и резко обернулся, разбрызгав кровь Хафиза по песку. – Я же знаю твоё будущее, Шакал, – ты достигнешь северных земель рано или поздно. Но только если ты попытаешься обогнуть мои врата – через Пустыню шаманов или через Дохлые скалы, – то достигнешь ты их в постылом одиночестве, и в безумии.

Шакал всё стоял, будто надгробный памятник самому себе, посреди пустыни. То, что он разговаривал с духом, его уже больше не страшило. Грядущие полгода ожидания – вот отчего сжалось сердце сына султана.

– А теперь я пойду. Я тебе всё сказал. Всё, чего тебе хватит и на славу и на погибель. А мне пора.

– И какие такие важные дела могут быть у древнего призрака в безлюдных горах? – огрызнулся Шакал, вздёрнув руками.

– Никакие, – спокойно ответил Архонт. – Но ничто важнее, чем ты, чем твоя мать, твой отец и твой Шайтан.

Обезвоженный труп Хафиза снова рухнул в песок, только уже совсем бесшумно, словно куча пыльного тряпья, развевающегося под порывом внезапного суховея.

Шакал, уперев руки в боки и перекачиваясь с носка на пятку, постоял некоторое время над трухлявым трупом в пространном размышлении. Впереди – смерть, позади – позор, думал он. И полгода ожидания посреди непригодной для жизни пустыни в окружении сорока тысяч воинов, которые уже успели устать от похода, хотя его основная часть ещё даже не начата. Надо ждать. Но ждать шесть месяцев прямо здесь невозможно. Придётся идти в степи и леса Тартарии, к диким кочевым варварам этих земель, где есть хотя бы трава для лошадей, и вода, и пропитание и всё остальное…

У Шакала загудела голова, что на такой жаре и немудрено. Хоть и был он сам с юга, но всё-таки в султанском дворце повсюду фонтаны и напитки со льдом из подвалов его отца. А ещё к тому же там были наложницы, что всегда снимут напряжение, в то время как те пара десятков дев, что отправились с ним в дорогу, уже на ногах не стоят от обезвоживания, а кто и умер.

И вот внезапно он вынужден отправляться в незапланированный и не нужный поход на восток. Вновь придётся врать своим братьям, и на этот раз, что им обязательно надо обосноваться в Тартарии, прежде чем идти на север. А ведь по Тартарии беспрестанно и хаотично движется кочевой Каганат – опасный и непредсказуемый противник. Потому и опасный, что непредсказуемый. К тому же – всегда противник, без вариантов. С этими дикарями ещё никто не договаривался. А также степи Тартарии граничат с Землями блаженных детей Ра, с которыми Шайтан и так еле добился мира не так давно, после бессмысленной войны, которую в старческом безумии развязал Дикообраз, отец Гиены и дед Шакала. Они только с виду блаженные, питающиеся лишь тем, что растёт из земли, и не имеющие правителя, но вот только разозли их…

С какой стороны ни погляди – всё плохо.

Шакал пнул проклятый, осточертевший ему песок, что заполонял собою всё пространство вокруг, на все стороны света, что был у него перед глазами последние полгода, и отправился в свой шатёр, обдумывать грядущие действия.

– Теперь ты первый советник, – бросил он одному из подбежавшей челяди, что был в жёлтом халате.

Когда наследный принц султаната Шайтана скрылся за пологом шатра его изнурённое войско, все его сорок тысяч названных братьев, облегчённо выдохнули, расстелили ковры на песке и легли в кои-то веки поспать.

Бретон. Кривая башня

Путём предательства ведущие к реке задние ворота бретонского замка оказались ночью не заперты и не охранялись. Толпа людей, человек двадцать, в масках в виде птичьих голов с холодным спокойствием проникла через открытые ворота на территорию.

Ввиду удручающих событий последних месяцев от королевской стражи остались всего дюжины три человек, и вся бретонская твердыня стояла в промёрзлом запустении – королевские покои наверху стали ни чем не лучше тюремных клетей подвала. Минимум охраны и прислуги, пыль, холод, полумрак – некому даже следить за факелами.

В то время как король Вельмир руками, без столовых приборов, отрывал куски от вчерашней курицы в своей опочивальне в Кривой башне, заговорщики не таясь прошли через освещённый двор замка. Они тушили за собою факелы, вырезали охрану ножами, демонстрируя неплохие навыки умерщвления, и стреляли из коротких арбалетов со стальными болтами. Шли молча, в темноте, досконально зная каждый закуток замка.

Когда они достигли тронного зала, миновать который можно разве только взбираясь вверх по стенам снаружи, они всё же случайно запустили магическую защиту крепости, наложенную двенадцатью придворными колдунами короля. По всему замку ядовито-зелёным пламенем вспыхнули факелы, сами собою заперлись двери и ставни окон, опустились решётки в проходах. А вслед по коридорам раздалось лязганье лат – это со своих постаментов сошли зачарованные доспехи и отправились на поиски нарушителей.

Ничуть не удивлённый, король Вельмир отложил трапезу, оттёрся полотенцем и принялся снаряжаться, как будто давно ждал, когда уже придут за ним. Он надел кольчугу, поверх – массивные латы, шлем с забралом и снял со стены меч. Клинок оказался теперь слишком тяжёлым для старого короля, и рука затряслась, когда он замахнулся оружием, чтобы вспомнить его вес.

В это время заговорщики продолжали свой путь по замку – колдовские преграды их почти не задерживали. Казалось, их план сразу предполагал подобное развитие событий. Часть из них взяла на себя ожившие доспехи, которые были в бою не ровня проникшим чужакам, остальные уверенно двигались дальше, снося запершиеся двери шашками с порохом, засовывая фитили в замочные скважины решёток, и даже пользуясь тайными проходами, о которых мало кто знал.

Немногочисленная стража их уже и не трогала, боясь за свою жизнь и надеясь, что колдовство сделает своё дело. Замковые троллики шумно разбегались по всевозможным норам и нычкам. В свою очередь оставшиеся люди-птицы тоже не трогали стражников, если те на них не нападали – молча шли дальше.

Злоумышленники достигли Кривой башни и ринулись вверх по винтовой лестнице. Путь им преградили ожившие доспехи в особенно крепкой шипастой броне. Люди-птицы были уже совсем близко к цели, а потому они быстро и яростно пробились через преграду и продолжили бег к вершине башни. А в это время задержать магических стражей остался лишь человек в маске ворона. Он один на равных вёл бой сразу с пятью окружившими его на узкой лестнице противниками.

Остальные птицы достигли верха башни, снесли взрывом очередную дверь и ворвались, задыхаясь, в венчающий башню зал, в центре которого их дожидался сам правитель Халенгарда. Облачившись в великолепный доспех, старый король и некогда великий воитель, как герой сражавший и великанов и драконов, стал весь одна сплошная глыба металла. Двухметровый силуэт занёс меч в шёлковом полумраке света четырёх лун из окон вокруг, и вдруг стремительно сорвался с места и прыгнул на противников, как будто ничего и не весил. Раздался звук удара мечом плашмя. Полдюжины не успевших отскочить в стороны воинов разлетелись кто куда, опрокидывая собою шкафы и стеллажи, с шумом ударяясь об стены.

Вельмир после прыжка припал на одно колено, и те злодеи, что не попали под удар, окружили его, как мошкара на болоте, и принялись колотить мечами по спине, плечам и голове. Но без толку – король стряхнул их с себя, словно пёс – ту же мошкару. Ударом ноги он отправил в полёт одного из нападавших, тот только чудом не вылетел в окно башни. Другого король схватил за шкирку и швырнул не глядя за спину. Несчастный сделал несколько кульбитов в воздухе и приземлился на массивный обеденный стол, развалив его на куски. Очередной удар с разворота плашмя, и ещё несколько человек покатились в разные стороны.

В это время человек в маске ворона расправился с ожившими доспехами и прорвался в зал, весь покоцанный и запыхавшийся. Он огляделся, оценил обстановку, после чего ринулся в гущу разлетающихся от нечеловеческих ударов тел. Перепрыгнул одного избитого, нырнул под пролетавший над ним меч короля, проехался у властителя Халенгарда между ног и подскочил к рабочему столу правителя. Ворон едва не свалился с ног и случайно снёс на пол всё, что лежало на малахитовом столе. Он схватил со стола фигурку филина и с щелчком повернул ей голову на сто восемьдесят градусов и обратно. Шум борьбы за его спиной прекратился.

Тяжело дыша, держа в руках фигурку, Ворон обернулся. По разбитому залу валялись, постанывая, побитые люди-птицы, в центре же стоял король Вельмир, опустив голову и меч, словно силы его иссякли сражаться в столь тяжёлых доспехах. Одна из птичьих масок, что повыше, подошёл к королю, занёс высоко меч и отсек правителю голову. Шлем рухнул на ковёр и откатился к ногам подошедшего Ворона. И шлем и доспех оказались пусты, внутри – лишь туман, да потрескивание разряженного воздуха.

– Его высочество, – хрипло проговорил Ворон, – король Вельмир, правитель Халенгарда, покинул свой трон, сбежал, оставив вместо себя заводную игрушку. Король сделал свой выбор, – он распростёр руки, – Бросил свой народ!

Заговорщики в птичьим масках встали вкруг пустых доспехов и молчали.

– Грач, Малиновка, – обратился к товарищам Ворон и жестом пригласил покинуть зал.

Люди-птицы неспешно покинули замок. Немногочисленная стража и проснувшиеся от шума слуги их не трогали. Обитатели замка лишь опустошённо смотрели в чёрные спины незнакомцев.

Несостоявшиеся убийцы вышли в город и растворились в нём, разойдясь по проулкам и подворотням.

Словно переждав беду, на горизонте показался рассвет.

В королевском зале северной Кривой башни над развалившимися доспехами короля Халенгарда стоял, сгорбившись, начальник королевской стражи – он уцелел при нападении, но всё равно как будто бы был убит.

Полуостров Ярва. Поместье графа-кудесника

Чайки одна за другой ударялись об воду, вылавливая блестящих на солнце рыб из заполонившего прибрежье заплутавшего косяка.

Пушистые облака иногда как будто черпали чуть воды и снова медленно поднимались вверх.

Залитую солнцем акваторию порта рассекали многочисленные торговые суда, а между ними шныряли мелкие шхуны и лодки. Блестело, как надраенное, солнце, блестели пенные складки Радужного моря, но ярче всего блестел янтарный перстень на левом безымянном пальце одного господина, что встал опершись о мраморные перила террасы богатого, нависающего над прибрежьем поместья.

Человек этот одет был в алые шоссы, кожаные туфли и тёмно-бордовый, как переспелая вишня, дублет. На голове – короткие кудрявые волосы, русые с рыжим отливом, пропитанные маслами, выбритые виски, уже начавшие седеть – в сорок-то лет. А может, они специально подкрашены, для важности. Под носом у него распустились ухоженные усы и маленькая козлиная бородка. Судя по всему, этот господин совсем недавно привёл в порядок растительность на лице, так как всё ещё по привычке тянулся к лицу, чтобы залихватски закрутить длиннющий ус. На пальце левой руки сиял на солнце красивый перстень с янтарём, внутри которого застыл москит. Правая его рука была в перчатке.

Имя этого господина – Вилле Ярви, он – один из графов-наместников одиннадцати вулгарских полуостровов вокруг Радужного моря, что в союзе восстали против власти столицы и развязали кровавую отделенческую войну. Ярви – наследный хозяин на юго-западном полуострове Ярва, названном так по имени его далёкого предка, первого управленца на этом клочке плодородной земли на юге так-то северного государства.

Земля Ярвы богата на флору и фауну, это самый тёплый кусок Халенгарда, здесь налажена прибыльная торговля со всей Вулгарией, а ещё, ранее, – со столицей. При всех достоинствах этой местности чужаку, наверное, трудно будет понять, для чего теплолюбивым знатным и не бедствующим купцам развязывать крупномасштабную войну со своими соплеменниками. Разве только верхушке знати совсем голову напекло. На деле же всему виной стали непосильные налоги со стороны Бретона, а также культурные различия жителей Вулгарии и остального севера.

Экономика на северо-востоке страны плачевна. Прорастали травой заброшенные торговые пути, катился к низу уровень жизни, население убывало, вымирали целыми сёлами. А на фоне всего этого – рост преступности, болезни и чёрная магия, как бич.

В попытке выжить ослабший север обложил припеваючи живущий юг зверскими налогами, чтобы по максимуму выдоить из купцов морей золото в казну. И южанам, сотню лет не участвовавшим ни в каких междоусобицах, это надоело. Обосновав кровным наследием своё право на земли Вулгарии и нежелание платить дань почти что чужеродным жителям гор, одиннадцать графов-наместников объявили об отделении, и не дожидаясь нападения, повели первыми войска в атаку, чтобы бои проходили не на их территории.

Право крови в данном вопросе спорный аргумент – с учётом, как куролесили в своё время давнишние правители полуостровов, в их наследники можно записать половину обитающего здесь народа. Но агрессивные действия графов-отделенцев сразу с корнем вырвали любую возможность мирно договориться, и теперь значительная часть Халенгарда стала территорией войны.

Глядя на плещущуюся воду, Вилле Ярви раздумывал, как же должен будет выглядеть герб Независимой Вулгарии, когда вся эта кровавая кутерьма закончится. На нём обязательно должны быть обозначены все одиннадцать полуостровов, а в центре – переливающаяся множеством цветов капля Радужного моря. Как же это изобразить? Может, как бутон с одиннадцатью лепестками? Нет, слишком банально. А может, одиннадцать капель, соединяющихся хвостами в одной точке? Хотя, если "хвостами", то, может, стоит изобразить полуострова в виде рыб…?

– Мастер Вилле? Мастер Вилле?!

– Тьфу ты…!

Ярви оторвался от прохладных перилл смотровой площадки, грациозно развернулся на каблуках и присел обратно за шахматный столик в тени виноградника. По щелчку пальцев его бокал вмиг наполнился вином. Сделав своё дело, полный и сладкоголосый паж в сандалиях и тоге вернулся на место напротив господина и их шахматный поединок продолжился.

Вилле зачерпнул крохотной ложечкой мёд из блюдца и закинул себе в рот вместе с ядрышком ореха, запил красным вином и блаженно откинулся в плетёном кресле.

– Мастер Вилле… вам – мат.

Мастера Вилле уже всего разморило от солнца и вина, он вяло поглядел на доску – на доске стояли пятнадцать чёрных фигур и один белый король.

– Вот незадача… – сквозь зевок пробормотал Вилле и коснулся пальцами вспотевшего лба. – А я вдруг понял: это дурацкая игра! – заявил. – Я-то думал, раз белые ходят первыми, значит, они и выигрывают… А весь последующий процесс – просто метафора, медитативное ожидание свой участи проигравшим, что выбрал неверную сторону…

К Ярви вновь вернулась бодрость, он встал из-за стола и, жестикулируя, снова пошёл к бортику.

– Что ж, славный птенчик мой Масли́н, ты не видишь всей образности произошедшего: эти твои шахматы – игра изначально варварская, а я не варвар. И потому я не обязан играть по правилам, ведь только из-за наличия каких-то дурацких правил я и проиграл. Правила – это рамки, а рамки – это несвобода. Вот окажись передо мной тот, кто эту игру придумал, я бы его обдурил и просто проткнул своим клинком, – он изобразил выпад, – и кто тогда победитель? Получается, я. А значит, игры все эти – разминка для ума тех, у кого ума и нет. Для меня это оскорбительное занятие.

– А ещё шайтанцы придумали астрономию, – отвечал Маслин. – Они объяснили ход звёзд, нашли причину приливов и отливов…

– И при этом они считают, что наши четыре луны – это глаза Шайтана, что вечно следит за тем, что мы творим по ночам…! Понять, что из себя представляют небесные тела и начать им поклоняться, словно юродивые калеки – толике снеди…! Нет, Маслин, так суждено: пока одни стоят на коленях перед неизвестностью, белый человек однажды достигнет, как по морю, каждой из лун…! – Вилле задохнулся от восторга, глядя, как плещутся сияющие волны. – Вот тогда зацветём! Покинем дряхлую спину немощного Дракона и – в космос…! Сея мир, процветание и рассудок…

Граф вновь развернулся на каблуках, словно в танце, и застыл. Его верный паж Маслин, служивший ему уже почти два месяца, после того, как, проверяя напиток хозяина, отравился предыдущий, уткнулся лицом в доску, разбросав фигуры. Со стола на землю капала кровь.

– Незадача, – констатировал Вилле и невольно присвистнул, почесав затылок.

Тело Маслина грохнулось наземь вместе с шахматным столиком.

Вилле не успел ничего предпринять, как над ним, в позе парящей птицы, возникла фигура в плаще с капюшоном и с двумя кинжалами в руках. Граф едва тут же не отправился к предкам, чтобы в кои-то веки уточнить различные вопросы касательно наместничества, но был спасён кем-то, заслонившим его шею секирой.

Удар убийцы пришёлся на сталь. Раздался режущий слух звон. Возле лица зажмурившегося от страха Вилле пролетела одинокая раскалённая искра. Убийца сделал сальто назад и мягко приземлился пальцами ног на бок упавшего столика из виноградной лозы. Он огляделся. Лицо нападавшего скрывали капюшон и повязка. Его окружили пятнадцать рыцарей в чёрных доспехах.

Среди них был высокий доблестный седовласый воин в толстых, непробиваемых латах, вылитый брат-близнец короля Халенгарда Вельмира. Рядом с ним стояла женщина-воин, ещё выше на полголовы, ещё более воинственная и даже свирепая на вид. Ещё в этом странном отряде были два воина с топорами в столь многослойной броне, что в ней они напоминали две крепостные башни, отбивающиеся во время осады; два воина в доспехах на южный манер, в шлемах в виде слоновьих голов; два чёрных всадника на таких же чёрных, как могильный мрамор, конях, со щитами и копьями; а также – семь пехотинцев-голодранцев, выставивших вперёд себя чуть ли не тренировочные деревянные мечи, и одетые в дырявое тряпьё. Все они – ожившие и увеличившиеся выше человеческой роста шахматные фигуры с упавшей наземь доски.

Оценив ситуацию, убийца вскочил вверх, почти что взлетел. Что-то сверкнуло в воздухе. Двое пешек рухнули мёртвыми – у каждого из шеи торчал метательный нож, а из горла фонтаном била кровь. Убийца мягко, как кошка, приземлился на перила балкончика и тут же успел увернуться от брошенного в него тяжёлого копья конного всадника. Чёрный король ударил тяжеловесным мечом по перилам балкона, но юркий убийца успел ускользнуть, во все стороны разлетелся разбитый ударом мрамор. Неизвестный в накидке запрыгнул на одного из всадников, и тут же прыгнул дальше, в то время как голова всадника взлетела высоко в воздух, плюхнулась за ограду и, грохоча шлемом, покатилась к морю.

Ещё несколько шахматных фигур порубили своими орудиями воздух в тех местах, где мгновение назад ещё находился убийца. Через мгновение две пешки упали замертво; рухнул с подрезанными ногами конь и придавил своего наездника, тут же на всадника рухнула мёртвая ладья, и вот теперь уже точно убила его своим весом.

После непродолжительной, но стремительной драки, в которой король медленно, но смертоносно орудовал своим исполинским мечом, а убийца – лишь короткими клинками, горло короля оказалось вспорото. Пытаясь лязгающими металлическими перчатками заткнуть вспоротую глотку, он сделал несколько грохочущих шагов назад и рухнул через ограду в море.

Броня оставшейся ладьи была насквозь проткнута гигантским копьём конного всадника. Остальные пешки упали мёртвыми, даже не успев понять, откуда прилетела их смерть, и окончательно застелили каменный пол кровавым ковром.

Королева-ферзь сопротивлялась дольше всех, но получила несколько ножевых ран, схлопотала по голове небольшой каменной колонной и лишилась правого глаза и левой руки. Она упала на четвереньки, оскалила в остервенении наполненный кровью рот, еле подняла взгляд налитого кровью оставшегося глаза на убийцу в капюшоне, и тут же её голова была отсечена. Руки и ноги разъехались в стороны, и тело королевы распласталось в крови, словно раздавленный осьминог – в своих чернилах.

– О-о, не-не-не, не надо-о!

До последнего надеявшийся на победу своих големов, Вилле присел и вжался в перила балкона и испуганно закрывался рукой.

– Нет, умоляю! Нет! Давай сразу перейдём к переговорам! Я так молод… ещё моложе, чем выгляжу! Прошу, не надо…! – он бухнулся на колени и заревел навзрыд: – Ну, не надо-о…!

Убийца подошёл к нему и опустился на одно колено. Холодный кончик лезвия упёрся Вилле в лоб, оставив алую точку, из которой по лицу потекла тонкая красная нить. И тут второе лезвие прошло у графа-кудесника меж рёбер и кольнуло прямо в сердце.

Вилле Ярви, граф-наместник полуострова Ярва, один из одиннадцати правителей Вулгарии, обмяк, упав в объятия своего убийцы. Положил голову ему на плечо, выплюнул комок густой крови, произнёс многозначительное “Ой-ё” и внезапно исчез, точно мыльный пузырь.

Убийца тут же вскочил, но, не успев что-либо сделать, получил навершием меча по затылку – тюк! – и рухнул без сознания.

На балкон, наконец, вбежала настоящая стража, и увидела своего господина стоящим над телом наёмного убийцы. Дюжина человек кинулась к хозяину, скользя по озеру свежей крови и поочередно перепрыгивая через тело мёртвого Маслина.

– Спасибо, солнышко, – Вилле чмокнул янтарь с москитом в своём волшебном перстне, благодаря которому он в пылу сражения смог незаметно для убийцы подменить себя мороком. – Покажите мне его лицо! – приказал он страже, поднял с кровавого пола блюдечко с мёдом и зачерпнул оттуда пальцем.

Двое подняли недвижимое тело под плечи, Вилле обсосал палец, вытер об плащ неизвестного и вскинул с его лица капюшон.

– О! Экая оказия…! А ведя я знаю её, – Вилле расплылся в улыбке, увидев, что наёмник оказался молодой девушкой. – Это же Алыгыз. На весь север известная девушка-ассассин из Ордена Дракона! Кое-кто оказал мне великую честь, потратившись на её услуги.

Граф-кудесник щёлкнул пальцами:

– В каталажку её!

Девушку подняли и унесли. Тело Маслина тоже выудили из кровавой лужи. Вилле Ярви облокотился об остатки перилл и облегчённо выдохнул.

– Час от часу не легче…

Полуостров Ярва. Наместница Смерти

Очнувшись после несостоявшегося покушения, Алыгыз обнаружила себя нагой и скованной в подвальном помещении, светлом без каких-либо факелов и свежем, несмотря на отсутствие окон. Надо отдать должное графу-кудеснику – даже в отведённом под пытки и допросы подвале его поместья было довольно уютно.

Алыгыз попыталась вырвать венчающие её руки и ноги цепи из потолка и пола, но тщетно. Тогда, не сумев употребить свою силу, она задействовала свой ум, в её голове родилось с полдюжины планов побега, но в каждом из них был хотя бы один изъян, из-за которого их трудно было посчитать выполнимыми.

Тут за дверьми темницы послышалось бряцанье ключей. Сначала один замок задрожал, потом два одновременно, затем вся массивная дверь начала сотрясаться от того, что сразу десяток ключей магическим образом проворачивались в многочисленных замках.

Дверь отворилась и в подвал вошли два десятка стражников в доспехах. Теперь Ярви оказал честь Алыгыз, подчеркнув, насколько опасной находит её. Ещё несколько человек внесли внутрь небольшой чан на треножнике, в чане бултыхалось что-то густое и белое. А следом явился и сам хозяин поместья.

Вилле внимательно оглядел с ног до головы арестантку. Молодая невысокая девушка лет двадцати или двадцати пяти на вид, с маленькой грудью, но крепкими бёдрами. Желтоватая кожа, узкие чёрные глаза, чёрные, как смола, волосы, короткая рваная стрижка – сразу видно, что стрижёт сама себя, кое-как и подручными средствами.

Граф стянул с руки перчатку и вытряхнул из неё на маленький столик четыре разноцветных камушка. Взял один и вгляделся в него.

– Потух, – констатировал он. – Четыре камня из-за тебя израсходовал, а они ведь очень ценные, – Вилле кинул камушек обратно к остальным. – Скажи мне, Алыгыз, ты пришла за ними…? Или всё-таки за мной?

– Откуда у тебя способность к магии, граф-кудесник? – спросила Алыгыз, поднявшись с колен. – У тебя же нет в роду колдунов.

Вилле подошёл к ней в упор и вгляделся своими карими глазами в её бездонно чёрные. Охрана напряглась, но узница не предпринимала попыток его схватить или убить. Поиграв в гляделки, и как будто в чём-то убедившись, граф отвернулся от девушки и подошёл к чану.

– Как ты относишься к пыткам? – перевёл он тему. – А то вдруг ты из этих, получающих удовольствие, когда им причиняют боль?

– А как ты относишься к щекотке? – огрызнулась девушка.

– Не очень… – задумчиво проговорил Вилле. – Впрочем, пытки тоже не моё. Пытать людей – это варварство, в этом нет ни капли искусства – сплошное ремесленничество. А ведь искусство, тяга пить и трахаться – это то, что отличает нас от животных. Всё то, что презирают в твоих краях и превозносят в моих. Ты знаешь, что это? – он указал на котёл с белой жидкостью. – Это так называемая “эмульсия”. Её добывают после многочисленных фильтраций из крови тех тварей, что с рождения обладают магическими свойствами…

– И сколько единорогов ты перемолол в соковыжималке ради этого котелка?

– Я никого не убиваю. Если ты об этом. Я покупаю трупы уже убитых тварей, а потом препарирую и разбираю на полезные компоненты и составляющие. Именно в этом секрет моих магических достижений – я вижу больше других и знаю всему цену.

– То есть, все в округе знают, что ты скупаешь трупы магических тварей и доставляют их тебе? Да, ты не виноват в их убийствах, никакого браконьерства, конечно, – девушка была раздета и прикована, но сарказм у человека не отнимешь.

– Это же не мои проблемы. Я не воин, не охотник, не убийца – я книгочей и изобретатель. Я прославляю науку, ведь наука – это процесс познания мира, и прогресс, конечно же, требует жертв… И вообще, смешно слышать упрёк в сопутствующих жертвах от той, чей народ проливает человеческую кровь во имя вымышленных существ, которые за это якобы вознаградят убийц и фанатиков жизнью после жизни…!

Алыгыз шумно потянула носом и смачно и далеко схаркнула под ноги одному из стражников. Тот на всякий случай сделал шаг в сторону

Вилле выждал небольшую паузу, на случай если девушка захочет ещё что-либо вытворить, но за плевком ничего не последовало. Он покачался с пятки на носок и продолжил:

– Материя – это свет разной степени сжатости, и кроме нашего мира есть ещё как минимум один – тонкий мир, и из этого мира в наш, сквозь различные прорехи, сочится некая энергия, суть которой нам предельно неизвестна… Мы называем её “магия”. Эмульсия является прекрасным проводников этой энергии, и потому она даёт тварям и людям, по жилам которых течёт, недоступные обычному смертному способности. Вот откуда мои колдовские навыки и вот почему я известен в народе как “граф-кудесник”. Всего-то нужно прочитать половину написанных за всю историю книг и провести тысячи экспериментов на практике – уже это, я считаю, можно назвать чудом, – граф был явно доволен собою и своей давно заготовленной речью. – Это что касается меня. А теперь займёмся тобою, голубка моя.

Несколько стражников натянули цепи, руки и ноги наёмницы разъехались в стороны, кандалы больно впились ей в кожу и она больше не могла пошевелиться.

Вилле окунул в чан с магическим проводником указательные пальцы и принялся втирать эмульсию себе в виски. Через несколько вращательных движений его пальцы как будто бы окунулись внутрь головы, а глаза застила белая пелена.

Он подошёл к задёргавшейся Алыгыз, отнял пальцы от своих висков и прислонил к её вискам, между ними натянулись две тонкие ниточки, как будто бы слюны.

– Не будет ни больно, ни щекотно. Я просто окунусь в твоё сознание и сам всё выведаю – зачем ты явилась на мой остров и кто тебя послал, – Вилле закрыл глаза и наморщил лоб, его пальцы начали погружаться в голову наёмницы.

– Такой умный граф… – прохрипела Алыгыз. – Видит больше других, но самому невдомёк, что я сама позволила себя схватить, чтоб преподнести тебе подарок, что я с собою принесла…

Вилле открыл состоящие из одних белков глаза и увидел, как каждый зрачок Алыгыз разросся, заполнив собою весь глаз. Белые глаза смотрели в чёрные.

– Смерть! – прохрипела она и с шумом выдохнула изо рта чёрное облако, тотчас закрывшее собой всё пространство вокруг.

Исчез подвал, исчезла девушка, исчезли все стражи и слуги. Граф Вилле Ярви стоял один посреди завывающей тьмы, а перед ним стояла белая исполинская фигура в чёрном плаще с капюшоном.

– Ты знаешь, кто стоит перед тобой, Вилле Ярви, сын Бория и Нацке? – раздался в его голове голос Алыгыз, в то время как фигура в плаще стояла неподвижно и молчала.

– Да… – пролепетал дрожащими губами граф. – Мать времени и мачеха всего живого, и однажды она потушит последнюю лампаду… – он сам не знал, откуда в его голове взялись эти слова, скорее было похоже будто перед ним открыли учебник, а он просто читал вслух написанное кем-то другим.

– Да. Ты уже встречался с ней, тридцать восемь раз, если точно, и ты не понаслышке знаешь, каково это. Однажды ты уже был готов последовать за ней, но она тогда сказала, что твой час ещё не пришёл, и что ты ещё сыграешь свою роль. Так вот, граф-кудесник, – вот он, этот час!

Вилле в ужасе рухнул на колени, едва дыша, не в силах что-либо сказать, готовый хоть оторвать себе руку, если бы это остановило кошмар. Пелена в его глазах рассеялась, и сейчас из них стекали по лицу оставляющие белый след слёзы.

– Я присягнула ей на верность, и ты поможешь мне исполнить нашу цель, Вилле Ярви. Вместе со мною ты станешь наместником Смерти на спине Дракона, отправишься в самый опасный поход в твоей жизни и поможешь прекратить войну, остановить Шайтан!

– Да, – Вилле закивал головой, понимая, что прежняя его жизнь осталась в далёком прошлом, а теперь есть только стоящая перед ним Смерть и голос в голове, которому он должен беспрекословно подчиняться.

Огромный белый силуэт, лицо на котором было лишь нарисованным чёрными красками, удовлетворительно кивнул и наваждение окончилось.

Вилле стоял на коленях, сотрясаясь от ужаса и весь в слезах. За то время, что он пребывал в наваждении, Алыгыз всё-таки вырвалась из цепей и перебила всю находившуюся в помещении охрану. Два десятка трупов были разбросаны по всему подвалу, оторванные руки и пальцы плавали в лужах крови, головы на свёрнутых шеях безучастно глядели в потолок, рты были искажены гримасами ужаса. В крови было всё – пол и стены, красные капли капали с потолка. Вся обмазанная человеческими внутренностями посреди этой вакханалии стояла Алыгыз и тяжело дышала.

Граф с трудом поднялся с колен, на ватных, дрожащих ногах выбрел из комнаты, вытирая слёзы и всхлипывая. Через минуту он вернулся, неся в руках бархатный камзол и накинул его на плечи Алыгыз. После чего наместник полуострова Ярва встал перед наместницей Смерти на одно колено, поцеловал её измазанную руку и, едва не проглотив кадык, пролепетал:

– Моя госпожа…

Дикие горы Халенгарда. Пещера Рагнара

– По-моему, я так сильно замёрз, пока добирался сюда, мой господин, что мои яйца превратились в ледяные бубенчики, и теперь ими можно наиграть бретонский гимн, или даже “Под подолом вдовушки”! – простонал придворный шут Кохелет и, виляя задом, присел на корточки. – Вот, я слышу: “Динь-динь, динь, динь-динь”…

– Достаточно! – прервал его король Вельмир.

– Да-да, конечно…! И, правда, чего это я… – Кохелет распрямился до своей обычной подобострастной позы и отряхнул снег с колен и зада.

Вслед за своим королём он вошёл в пещеру. Они прошли по длинному оледенелому коридору, столь искусно проделанному в горе, что оставалось только дивиться мастерству неизвестных зодчих. А быть может, сама природа создала это чудо, ведь, как известно, всё самое сложное и чудесное появилось само.

Пещера Рагнара находится в самом пике самой высокой скалы Диких гор. Сюда настолько трудно добраться, что даже жители возвышенностей, дикие северяне, не знают о ней, а если кто и знает, то доступа не имеет. Легенда гласит, что Рагнар-отец, основатель Халенгарда, потомок Троеборода, пришёл сюда тысячу лет назад с самого севера мира, из Всехлад, неведомым образом переправившись со своей дружиной через Северный Тартар, и с вершины именно этой скалы, именуемой теперь скалой Рагнара, впервые узрел долину средь гор, в самой верхней точке которой и основал столицу страны Бретон.

Кохелет так загляделся на ровные и гладкие ледяные стены коридора, что сильно отстал от короля, прошедшего к центру горы. Только механический лязг непревзойденно выкованных королевских лат слышался на другом конце тоннеля.

– Быстрее! – эхо донесло до шута похожий на львиный рык голос Вельмира.

– Конечно, мой господин! – прокричал вдаль шут и поскакал за своим королём вприпрыжку. – Знаете, мой король… я так взволнован… словно юная девственница, которой толстый волосатый конюх говорит: “Девочка, хочешь, покажу кое-что интересное?”.

– Закрой рот! – прилетело эхо, отбиваясь от стен.

– Да, мой господин! – крикнул шут вдаль.

– Не оскверняй это место! – продолжило рокочущее эхо.

– А как же, мой господин!

Звеня бубенцами на одежде и стуча шутовском посохом, гаер нагнал короля, и они оказались в просторном ледяном помещении, этакой прихожей перед величественной аркой главного входа в пещеру. Края арки покрывали искусные узоры древней письменности, светящиеся лазурью в полутьме. За аркой находился торжественный центральный зал пещеры, из которого в разные стороны также расходилось множество коридоров в разные стороны скалы. В центре зала зияла дыра кипящего колодца – полого стержня всей скалы Рагнара. Скважина уходила вниз через всю скалу, и далее – глубоко под землю, где вечно кипит раскалённая лава. Света и тепла из колодца хватало на всю пещеру, хотя распространялись они по помещению как-то странно, будто вообще были никак не связаны с лавой. Что же на самом деле освещает и прогревает пещеру, если не кипящий колодец, непонятно.

Шут уже хотел было пройти через сияющую арку, но тяжёлая длань короля Вельмира опустилась ему на плечо, и Кохелет едва не присел под её тяжестью. Шут обернулся на своего господина, Вельмир указал на угол, где лежало несколько сухих толстых брёвен вокруг скромно организованного костерка, над ним жарилась птица, а точнее – птенец гигантского коршуна. Шут послушно сел на брёвнышко у королевского костра, но краем глаза всё-таки успел увидеть главный зал.

Центральное помещение пещеры было отделано гранитом, стены и потолок незыблемо украшали древние рисунки. Считается, что их нанесли на стены люди самого Рагнара-отца тысячелетие назад. В них рассказывается история похода Рагнара из снегов Всехлада с последующим основанием горного королевства.

В кипящем колодце раньше хоронили потомков Рагнара, правителей Халенгарда. Старый король передавал престол старшему из сыновей и прыгал в колодец – откуда началась история рода королей, там и должна она закончиться. Так было раньше – оставление трона по своей воле и доблестное самопожертвование в огне в здравом, ещё не помутнённом старостью, рассудке. Если же глава государства находил смерть в бою, то тогда в колодец торжественно опускалось его тело. Только так. Но со временем забыли и про этот обряд и про саму пещеру Рагнара. Король Вельмир, последний потомок Рагнара, усилиями придворных колдунов проживший сто шестьдесят лет, единственный, кто ещё помнил об этом месте, тайну которого передавали из уст в уста в его роду. Помнил только он и его шут.

Подле ямы колодца прямо в гранитный пол был вонзён меч Рагнара, волшебное оружие и символ власти потомков основателя горной страны. По легендам, одним взмахом этого меча можно рассекать пополам горы, и именно отсюда такая гористая местность в Халенгарде – это всё якобы следы страшных битв Рагнара и его дружины с хтоническими чудовищами, населявшими этот мир до людей, – с детьми Дракона. И потому после отца-основателя никому и никогда не позволялось использовать меч как оружие, только в церемониальных действах – не осталось на свете тех вселенского ужаса гадов, которые были бы достойны смерти от его клинка.

На огромном, размером с человеческую голову, навершии тысячелетнего двуручного меча восседал белый филин, похожий на большой снежный ком с жёлтыми крапинами как будто бы ядовитых глаз. Эта гордая птица, филин с предельно оригинальным именем “Филин”, – ручной питомец, друг и даже защитник короля Вельмира. На гербе Халенгарда изображён белый филин, и потому эта птица в королевстве всегда была и есть в великом почёте.

На шее Филина, такого же снежно-белого, как спадающие до плеч волосы Вельмира, висел округлый золотой медальон, точная копия медальона на шее короля. Кохелету прекрасно известно, что эти медальоны не просто драгоценные побрякушки, а волшебные реликты с Острова говорящих животных – с их помощью Вельмир мог видеть глазами Филина. Именно птица, как поводырь вывела короля из осаждённого замка, когда никому уже нельзя было доверять. Сейчас же Филин верно сторожил тысячелетний меч.

Вокруг того места, куда был воткнут меч, по полу расходились светящиеся древние руны, такие же, как те, что изображены по краям арки при входе. Похоже, именно меч как бы питал это место в качестве источника энергии, давал тепло и свет всей пещере.

– Пахнет чудно, мой господин, – сказал шут, принюхавшись к жареной птице. – Сразу видно, что приготовлено с любовью. А что на десерт? Ледяные шарики горных козлов?

– Не паясничай, – ответил король, привыкший к едкой колкости пройдохи-Кохелета, и присел на одно из брёвен.

– Ваша правда – я же не люблю сладкое, я люблю полусладкое.

Шут приставил к стене пещеры свой посох с бубенцами и разноцветными полосками ткани, венчающийся большой остроконечной металлической звездой. Потом, сгорбившись, стянул с головы громоздкий и тяжёлый шутовской колпак в красно-чёрную клетку со множеством рожек и с колокольчиками на их концах и оголил битую не раз некогда рыжую лысую голову. Гаер отстегнул от пышных мягких плеч рваное подобие плаща, после чего присел на соседнее от короля бревно и потянулся к покрывшемуся коркой мясу, но тут же получил по руке.

– Воздадим хвалу правителям Севера, – тихо и торжественно произнёс король, закрыл глаза и сложил руки ладонями на колени.

– А, ну точно…! – всплеснул руками Кохелет и принял подобную позу, иногда одним глазом подглядывая.

– Слава тебе, Троебород!

– Ага… Трое-в-рот, слава-слава… – тихонько перевирал шут.

– Слава тебе, Магнус Мрачный, тьму несущий…!

– Слава Магнусу.

– Слава тебе, Сигурд Лучезарный, свет несущий…!

– Слава Сигурду.

– Слава тебе Гудлейв Рыжий, перегаром пахнущий…!

– А вот тебе вообще слава-слава…

– И мать их…

– Вот её, да, особенно…

– Родившая наших праотцов, первых людей на спине Дракона, благодарим тебя.

– Ага, – Кохелет открыл глаза и потянулся было к птице, но король Вельмир всё продолжал воздавать хвалу предкам.

– И благодарим тебя, Рагнар-отец, потомок правителей Всехлада, что твоё пристанище вновь приютило нас, твоих чад. Славься!

– Вавься! – повторил шут, вгрызаясь редкими зубами в жирную сочную плоть.

– Да будет сладок сон Дракона… – тихо договорил Вельмир.

Ели молча.

Во время трапезы король задумчиво смотрел в костёр, пламя которого восхитительно отражалось пляской рыжих дивов на его доспехах, самых крепких и неотразимых во всём Халенгарде, а также – в мудрых бездонных глазах великого правителя. Несмотря на проживание некоторого времени, словно варвар, в горной пещере, король Вельмир чудесным образом не запустил себя – длинные белые волосы были ровно острижены на уровне плеч, ни пятнышка грязи не было ни на его латах, ни на руках или лице, словно он всё ещё пребывал в окружении слуг в своих покоях. Никакие перевороты и пещерный быт не могли выбить из Вельмира его королевское величие. Король, в чьём распоряжении от момента рождения была половина мира, оставался королём где бы то ни было, не завися ни от наличия престола под седалищем, ни от народного мнения.

Пока король Вельмир степенно и величественно оприходовал одно птичье бёдрышко, Кохелет в то же время употребил всю оставшуюся птицу. Это его чахлому организму могло стоить жизни, но шут в вопросах пожрать был непоколебим.

Смачный рыг Кохелета возвестил об окончании трапезы.

– Что ж, благодарность Троебороду за пищу, – одним нутром проговорил Король. – Теперь можно и о деле, после того как воздали и нашим предкам и нашим желудкам. Ну-с, Кохелет, верный мой шут, вещай, что там да как в Бретоне без их короля.

– В общем, так, ваше кулинарное величество, – начал шут, ковыряя зубочисткой в том месте, где когда-то были зубы, – степень оборзения населения выше среднего. Эти сучьи дети, в смысле, ваши преданные подданные, свергнувшие вас с престола, после того, как вы смотались, ну, то есть, вынуждены были незамедлительно покинуть территорию, введённую в ваше пользование…

– Менее изысканно, шут, – угрюмо перебил его Вельмир.

– Да-да, в общем, они – ну кретины, ё-моё! – ввели… я бы назвал это так: “чрезвычайное положение”. Никакого движения на улицах, все сидят по домам, стража-перебежчики и вернувшиеся с гор предатели организовались в дружины и ходят по домам, ищут вас. Будто вы будете сидеть такой у камина с книжкой…

– А что им ещё остаётся? – довольно протянул Вельмир.

– Да я вот и говорю! Хитрые какие! Вы только с книжкой у камина, а они тут как тут! А потом ещё жалуются, почему у нас знать малообразованная…

– Шут!

– Это я, – сидя на бревне, изобразил поклон Кохелет, и продолжил: – Тронный зал Бретона заняли ваши колдуны, они представляют сейчас собою власть в Бретоне и Халенгарде. Но более войны с вулгарскими ублюдками их беспокоит ваша вероятная месть, а точнее, – шут хитровато прищурился и оскалил зубы, – их интересует меч.

Вельмир пристально вгляделся в шута, не шевелясь, будто заснул с открытыми глазами, опершись подбородком на соединённые в замочек руки.

– Со мной послали нескольких убийц, чтобы я привёл их к вам через тайный проход в пещеру, известный лишь мне, и мы б забрали тогда меч, – Кохелет вытянул перед собой липкие после не аккуратной трапезы руки – они были красны от засохшей крови. – Но, как видите, убийцы сами оказались убиты, – шут расплылся в улыбке.

– Хорошо, – кивнул белобрысой головой Вельмир и поднялся с полена. – Я и не сомневался в тебе, племянник.

Он протянул руку сыну его давно почившей младшей сестры и помог старому паяцу встать.

– Итак, каков наш план жуткой, кровавой, ужасающей, леденящей душу мести, повелитель?

– Нет такого плана, – сказал Вельмир и медленно пошёл через арку в центральный зал. – Я ждал тебя, чтобы узнать о ситуации в городе. Я не собираюсь использовать меч против своего народа, колдуны зря боялись – меч Рагнара никогда больше не должен использоваться в бою, его предназначение давно исполнено.

– Да, да, конечно, почему бы и нет… – тихо бурчал шут.

– А сделаем мы вот что, – продолжал король, – мы сменим одежды, притворимся дикими северянами и, спустившись с гор, в дальние деревни, соберём народное ополчение и вот тогда, заручившись поддержкой людей…

Посох Кохелета вдруг взметнулся с места в воздух, быстро пролетел как будто бы насквозь короля и вернулся обратно, оказавшись в шутовских руках. С остроконечной звезды, венчающей посох, закапала кровь.

Огромное тело короля в массивных доспехах опустилось на колени, беловолосая голова его отвалилась, покатилась к кипящему жаром колодцу и рухнула туда вместе с волшебным медальоном. Обезглавленное тулово короля горной страны Халенгард с шумом завалилось набок.

С диким криком в воздух взметнулась белая птица – амулет Филина вспыхнул на нём, как вспыхнул и его близнец где-то глубоко внизу в бурлящей лаве. Вскоре Филин разделил участь поджаренного над костром коршунка.

Кохелет радостно прыгал с одной ноги на другую, звеня бубенцами и напевая:

– Хороший король – мёртвый король! Сначала убьём, а там и посмотрим, кто он был такой!

Вокруг него, как по волшебству, летал, разбрызгивая королевскую кровь, шутовской посох. На самом деле он был просто привязан к пальцам шута тонкими, но прочными прозрачными нитями. Балаганные шуты часто показывают такой фокус – будто бы волшебная палка левитирует у них между рук.

– Да, я с виду шут, но в душе – король! Вам нужен меч? Хрена с два – он мой!

Отплясав почётный танец победителя, Кохелет в кои-то веки выпрямил спину, расправил плечи и перестал юродствовать. Те, кто был с ним знаком, могли и не узнать придворного шута в данный момент. Вместо сморщенного червя, отпускающего похабные шутки, посреди пещеры Рагнара стоял рослый и статный человек с ясным взором и с гармоничными чертами лица, если их вечно не морщить, и если смыть въевшийся в кожу грим.

Кохелет подошёл к величественному мечу Рагнара.

– Проклятье, сколько лет я ждал этого…! – он обнял толстый черенок меча окровавленными руками, и меч засиял красным.

Он рванул с силой меч, но тот не сдвинулся ни на дюйм. Вместо этого в позвоночнике шута что-то нехорошо хрустнуло, и тот повалился навзничь.

– Ёк-макарёк…! – прохрипел он, неспособный ни разогнуться, ни пошевелиться и уж тем более встать.

Полуостров Стрыга. Порт Северного моря

– Давай я и тебе наколдую другое лицо, мы же сидим на открытом пространстве, у всех на виду.

– Я привыкла, что люди не знают в лицо наёмных убийц.

– Твоя правда.

Спустя неделю после знакомства девушка-ассасин Алыгыз и граф-кудесник Вилле Ярви сидели на открытой террасе у пивной возле порта Северного моря на самом северном вулгарском полуострове Стрыга, ждали осведомителя от тайного общества наёмных убийц, в котором состоит Алыгыз – Ордена Дракона, пили медовуху и вместе пялились на грудастую рыжую разносчицу.

– Нет, я, конечно, всё понимаю – судьба, предназначенье, судьбы мира и всё прочее, но разве можно доверять… Смерти? Какое ей дело до нас, смертных? По-моему, это её работа – пожинать наши души. Что ей за дело до политики и войн? – спросил Вилле и отпил из тяжёлой кружки, обмочив усы.

– Ты прав, тут судьба всего мира на кону. А даже если это всё такая Смертельная шутка, то, что ж, – разве вся наша жизнь не череда абсурда, спровоцированная высшими силами? Я думаю, что Смерть осознаёт себя живой и имеет свою волю потому, что мы в неё верим. Наша вера породила её. Никто не умирает, если никто не живёт. Исчезнем мы, исчезнет и она – в этом и заключается её интерес. Мы её создали, мы же проклинаем её за то, что она делает с нами, и она же нас спасёт…

– То есть, "существует потому, что верю"? Что ж, тогда получается, что и четырёхглазый Шайтан тоже существует? И султанат прав, что идёт на нас войной?

– Шайтан и вера – это разные понятия, – покачала головой наёмница. – Смерть и жизнь, считай, – одно. Кто боится смерти – боится жизни, они и идут под знамёна Шайтана, просто существующие от первого до последнего вздоха. Они нигде не окажутся после смерти, потому что и не жили…

Хмельной Вилле пожал плечами, грустно заглянул в опустевшую кружку и крикнул себе ещё. К его сожалению, медовуху ему подала не сисястая девка, а вылезший откуда-то из-под стола троллик.

– Держи пойло, господина! – проговорил троллик и спешно утопал куда-то внутрь помещения.

Граф удивлённо проследил за магическим существом и пьяно пробурчал:

– Надо бы таких же завести дома.

– Они не водятся где жарко, только на севере.

Алыгыз вальяжно сидела, сложив ногу на ногу, разодетая в пышные дорогие меха, которыми Вилле имел привычку задаривать женщин, пила хмельное кружку за кружкой огромными глотками и как будто не пьянела.