Читать книгу Король психов - Глеб Соколов - Страница 1

Евграф Тюрморезов

Солнечным днем по улице столицы шел человек. Пиджак и брюки, приобретенные им накануне в одном из самых дорогих бутиков Кутузовского проспекта, сидели отменно. Воротник белой рубашки слегка велик, но это не портило облика. Напротив, придавало господину артистического шарма. Он уверенно припечатывал к земле подошвы шикарных темно-коричневых туфель. Так, будто пытался оставить ими на асфальте отметины: «Вот, смотри, прохожий, ступивший на эту асфальтированную дорожку часом позже! Здесь не так давно протопал я! Помни об этом обстоятельстве!..» Такой непоколебимой уверенностью веяло от этого человека, так он, казалось, чувствовал себя всегда и везде хозяином положения, что случайно оказавшиеся в этот момент рядом с ним люди невольно засматривались на него, пытаясь угадать, кто он, по каким делам шагает по этой улице, и в чем заключаются те скрытые от посторонних глаз обстоятельства, которые позволяют ему каждую секунду бросать смелый вызов всем прохожим: старикам, старухам, парням, девушкам. Даже, кажется, детям. Всем тем, кто двигался ему навстречу. Да и самой этой весне!

А она в этом году случилась весьма бурной и ранней. Асфальт был сух и везде имел светло-серый оттенок. Кроме, разве что, тех мест, где его только на этой неделе уложили заново.

Никто из этого множества прохожих, шагавших в жизнерадостном настроении рядом с негромко улыбавшимся своим мыслям шикарно одетым господином, не мог и подозревать, что возле них – один из самых опасных и хитрых сумасшедших не только России, но и мира.

Король психов.

Прошлое Евграфа Тюрморезова

Евграф Тюрморезов, – сейчас его звали Семен Файбышенко, – происходил из крестьянской семьи. Даже в развалившемся совхозе, который не покинули только старики да совсем никчемные личности, где никого не удивишь малограмотностью и пороками, его родители прославились темнотой и угрюмым, необщительным нравом. Примерно лет с семи Евграф повел себя странно.

Поначалу мальчик стал уходить на длинные прогулки за окраину деревни.

Евграф выбирался за околицу и шел по дороге, которая вела к коровникам совхоза. Они были расположены примерно в километре от деревни. Совхоз давно уже превратился в акционерное общество, но жизни это в него не вдохнуло. Стадо постепенно исчезло, а земли зарастали сорной травой.

До унылых построек из оштукатуренного кирпича Евграф не добирался, а сворачивал на проселок, петлявший между полей.

Шагая по нему он заходил в самые безлюдные места, выбирал какое-нибудь одиноко стоявшее деревце или телеграфный столб, или копну сена. Садился возле них.

Мальчик замирал и часами сидел с открытыми глазами, глядя прямо перед собой, но ничего не видя.

Так продолжалось всю весну, – она в тот год оказалась ранней и жаркой, – а потом и все лето. В сентябре маленького Тюрморезова принялась мучить тупая, не прекращавшаяся ни днем, ни ночью головная боль. Он просыпался с ней и с ней же погружался в сон. Боль не проходила ни на минуту. Дошло до того, что мальчик, почти никогда не разговаривавший с матерью, подошел к ней, когда она возилась у старой печи, со слезами на глазах попытался пожаловаться… Евграф что-то лепетал, хватался за голову, – она лишь молча посмотрела на него. Вынула из печи огромный горшок щей. Так и не сказав ни слова, прошла мимо Евграфа в комнату, где у стола сидел, уставившись в одну точку на дешевой клеенке, старший Тюрморезов.

Мальчик пошел к топчану, на котором всегда спал, лег. Часов пять пролежал без движения, вытянув руки вдоль тела, прикрыв глаза.

Вечером Евграф вышел за калитку и отправился по своей всегдашней привычке гулять. Было уже холодно. Время от времени начинал моросить дождичек. Сидеть где-нибудь под деревом невозможно. В такую погоду Евграф обычно приходил к совхозным коровникам. Эти постройки давно опустели. Мальчик пробирался в незапертую дверь, находил себе местечко на каменном бортике внутри коровника, часами смотрел на царившую здесь унылую разруху.

На этот раз до коровников он не дошел.

Евграф Тюрморезов

Никто из множества прохожих не мог так же подозревать и о том, что Евграф Тюрморезов ищет в этом районе другого коварного и расчетливого психа, почти столь же опасного, как и он сам. Задумавшего, как предполагал Тюрморезов, нечто ужасное.

Псих

Поздним вечером приотворилась дверь одной из квартир девятиэтажного дома в микрорайоне, расположенном неподалеку от музея-заповедника «Коломенское». В образовавшуюся щель высунулся острый старушечий носик. Горевшая под потолком шестидесятиваттная лампа накаливания заливала тамбур неярким светом. Прикрывавший ее плафон много лет назад куда-то исчез. Кроме старухиной двери, в тамбур выходили двери еще трех квартир. Две выкрашенные коричневой краской створки, за которыми – лестничная клетка и лифт, заперты. Кто-то, стоявший за ними, еще раз надавил на кнопку. Провода, спрятанные в стену, соединяли ее со звонком в старухиной прихожей.

Резкий звук разнесся по тамбуру. Старуха дернулась: знала, сколь любопытны ее соседи. Ей не хотелось, чтобы гость попадался им на глаза. Подавив страх, она поковыляла к двери на лестницу.

«Нечего бояться! Он должен был прийти. Ну и что, что поздно?.. Меня предупреждали».

Старуха в последнее мгновение судорожно пыталась понять, не сделала ли она все-таки какой-нибудь ошибки.

Евграф Тюрморезов

Маленький Тюрморезов сошел с проселка и уселся прямо на холодную сырую землю. Вытянув ноги, он сначала широко расставил руки у себя за спиной, потом оперся на локоть. Ладошки и одежонка перепачкались в глине.

Так он просидел минут двадцать. Потом начал дрожать – все сильнее и сильнее. Холод, который исходил от земли, становился нестерпимым. Мальчик медленно, неловко поднялся. Минуту или две стоял без движения, точно ожидая чего-то. Потом пошел к деревне. Но и до нее он не добрался…

…Его увидел священник из церкви, единственной на всю округу – деревень на пять. Поп Иван, – так его звали здесь, – был человек достаточно молодой. Недавно ему исполнилось тридцать два. Он проезжал по шоссе, петлявшее между полей. До проселка было далеко, но зрение у священника – отменное. Из окна старенького джипа разглядел маленькую фигурку лежавшего человечка.

Не долго думая, Иван затормозил. Съехал прямо на поле, – кювета здесь не было. Осторожно покатил по жнивью…

Тюрморезов лежал уткнув нос в землю и отчего-то поджав под себя левую ногу. Когда поп Иван перевернул мальчика, то обнаружил: глаза его открыты, но зрачки закатились под веки. На священника смотрели два белка в красных прожилках. Тут же взгляд молодого мужчины упал на скрюченную судорогой левую руку мальчика… «Что с ним?!»

Сердце Евграфа билось. В себя он пришел, когда джип остановился у подъезда больницы. Она находилась соседней деревне. Врач, который мог судить о произошедшем только со слов попа Ивана да по отрывочным фразам Тюрморезова: «Болела голова, тошнило, поплохело… Ничего не помню», так и не поставил диагноза. Евграф был бледен, левая рука его слегка дрожала.

С этого дня началась странная дружба попа Ивана и маленького Тюрморезова. Священник в немалой степени заменил мальчику и мать, и отца на том первом, деревенском, этапе его жизни.

Через какое-то время поп Иван начал осознавать, что Евграф – сумасшедший. Но понимание пришло не сразу.

Дарья Дмитриевна

– Дарья Дмитриевна, это очень приличный мужчина. Лучшего квартиранта я вам просто не найду, – агентша, занимавшаяся посредничеством при сдаче квартир, говорила ласковым тоном. Явно находилась где-то на оживленной улице. Старуха, при том, что была туга на ухо, разбирала в телефонной трубке вой сирен и громкое урчание проезжавших грузовиков.

– Но почему так поздно? Это ж почти ночь, – выпалила старуха. – Давайте завтра.

«Прибьет меня и ограбит, – пронеслось у нее в голове. – Какие квартиранты в такую позднень?!»

Но тут же вспомнила своего последнего жильца, который исчез не заплатив. Он-то всегда появлялся не раньше полуночи.

– Ему очень нужно. Причем срочно и именно в вашем районе. Сегодня из гостиницы выехал. У него с одной хозяйкой была договоренность. Та неожиданно передумала.

«Почему передумала?» – рука, в которой старуха держала трубку старенького аппарата, слегка дрожала.

– Он внесет деньги прямо сегодня.

Старуха согласилась.

Евграф Тюрморезов в прошлом

Вместо прогулок по дальним окрестностям деревеньки младший Тюрморезов теперь часами сидел на каменном полу церкви. Там на стене висело изображение ангела смерти, а под ним у панихидного столика- «кануна» – горели десятки свечей, поставленные за упокой. Сердобольные старушки бросили ему тюфячок. Чтобы от камней не проникал в него холод…

Часто подходил к нему поп Иван и забирал с собой в домик при церкви. В нем прежде жил другой священник, который умер и был похоронен здесь же, на маленьком приходском кладбище. Другие могилы там датировалась десятыми годами прошлого века.

Для попа Ивана с его женой и тремя детьми домик был слишком мал. Церковные служки, – две пожилые женщины, – использовали его, как хозяйственное помещение. Раньше готовили здесь еду прежнему священнику, обедали сами. Одна из служек недавно померла. Вместо нее никого не появилось.

Другая служка большую часть времени проводила в самой церкви. Домик пустовал. Кроме пары часов в середине дня, когда поп Иван приходил сюда обедать. Если Евграф был в церкви, священник брал его с собой.

Но даже холодной осенью, когда в большой и гулкой церкви было прохладно, а маленький домик стоял жарко натопленным, поп Иван после трапезы выводил мальчика за дверь и замыкал ее на ключ.

Словно он знал, что есть причина, по которой ни в коем случае нельзя оставлять Евграфа в домике одного.

Псих

Человек, который стоял по другую сторону двери, не торопился заходить в тамбур. Он спокойно рассматривал отворившую ему старуху. Точно обдумывал, стоит ли иметь с ней дело.

Дарья Дмитриевна тоже внимательно вглядывалась в квартиранта, но ничего подозрительного в его внешности не обнаружила. Мужчина показался ей довольно молодым. «Эти намеренно из себя строят не пойми кого!.. Выкаблучиваются. По такому не разберешь: то ли жулик… То ли просто дурак дураком».

Презрение, которое старуха испытала к гостю, лишило ее страха. Раз перед ней очередной современный «идиот», значит, самое главное: будет ли пить, станет ли вовремя передавать за комнату деньги? Иных подвохов от «дурака дураком» Дарья Дмитриевна уже не ожидала.

Она отпустила дверь тамбура и поковыляла к своей квартире. Между тем за спиной у нее медленно двигался один из самых опаснейших сумасшедших нынешнего времени. Родом из северного русского города Углич он побывал под чужими фамилиями во многих городах. Везде старался избежать широкой известности. И все же добился ее, хоть и против своей воли. Правда под собственным именем он прославился лишь в нескольких психбольницах тюремного типа, – в тех, где содержались особо буйные и опасные пациенты.

– Вы водку пить будете?.. – спросила старушенция, заходя в квартиру.

Псих поморщился.

– Какую водку?.. Сейчас?.. Зачем? Я не пью.

– Очень хорошо, – пробормотала старушенция потирая руки.

Новый жилец начинал ей нравиться.

Псих зашел в квартиру и осмотрелся. Во владеньях Дарьи Дмитриевны царили порядок и чистота. Мебель и вещи – старые, но хорошо сохранившиеся.

Старенький холодильник, стоявший в тесной прихожей, был куплен три десятка лет назад, но недавно покрыт слоем белой краски. Старушенция сама подновила его. Банку краски притащил из хозяйственного магазина предыдущий жилец. Он просрочил оплату за комнату. Старался подольстится к хозяйственной старухе.

На крашеном холодильнике лежала тоненькая циновочка из бамбука. От старости она растрепалась по краям, была укреплена черными нитками.

Через раскрытую дверь одной из комнат, – их было две и они располагались симметрично по сторонам маленького коридорчика, – виднелся сервант из лакированной древесно-стружечной плиты. На его стеклянной полке в дружбе и согласии уже несколько десятков лет квартировали старенькие часики в виде золотого ключика, фаянсовый олень с ветвистыми рогами, пластмассовый олимпийский Мишка, – эмблема московской олимпиады восьмидесятого года.

На приполке серванта лежали две такие же бамбуковые циновочки, как и на холодильнике. Симметрично одна к другой. На одной из них стояла копилка в виде серой ушастой мышки.

Кроме серванта через полураскрытую дверь была видна низенькая тахта с широкими красными подушками. Поверх них лежал полосатый матрас. На нем – куцая белая простынка и грубошерстное одеяло.

Дарья Дмитриевна распахнула дверь шире.

– Вот эта комната… Ее я сдаю. Белье заберу. Но если вам нужно… Только… – старуха замялась.

– Я заплачу, – угадав, что она хочет сказать, произнес Псих. – Скажете, сколько вам надо.

Старушенция на мгновение замерла: к щедрости квартирантов она не привыкла.

«Хотя, черт их всех знает…» – пронеслось у нее в голове.

– Лишнего не возьму.

Теперь ей уже хотелось, чтобы этот человек остался здесь.

Психу у старушенции тоже понравилось. Григорий Скворцов – это были очередные его вымышленные имя и фамилия, одни из многих, – носил в своей душе необузданный первозданный хаос. Непролазная чаща диких мыслей не поддавалась никакому упорядочению и лечению. Поваленными стволами деревьев в ней любому здравому соображению дорогу перегораживали абсурдные идеи и представления. Но именно потому, что такой чудовищный сумбур содержался внутри его физической оболочки, вне ее пределов он обожал порядок и чистоту. Так бывает у особенно опасных психических больных.

Испытывая острое наслаждение, лже-Скворцов продолжал рассматривать старомодную обстановку. В маленькой прихожей помимо крашеного холодильника стояла допотопная кухонная тумба. Она досталась покойному старухиному мужу по наследству от матери, жившей в собственном домике в Люберцах.

Евграф Тюрморезов в прошлом

Поп Иван был проницательным человеком. Еще в сельской больнице во время разговора с врачом – «почему такие сложности с диагнозом? Надо обязательно над этим поразмыслить» – он заподозрил в состоянии Евграфа что-то опасное.

Тяжелая болезнь сама по себе таит угрозу для жизни больного, но здесь было еще другое… Сельский священник еще раз заехал к врачу. Уже без мальчика. Говорил с ним. Заезжал к другому, третьему, – они работали в больницах двух ближайших районных центров. Никто не сказал ничего определенного… «Странные физические проявления…» – терзался священник. – «Либо у несчастного мальчика нетипичные симптомы какого-то вполне заурядного заболевания, либо…»

Странно, но щемящая жалость, которую поначалу испытывал поп Иван к маленькому Тюрморезову, улетучилась практически сразу после того, как он узнал его поближе.

Это был не первый деревенский мальчик, которого священник принялся опекать. Почти все здешние семьи принадлежали к разряду крайне неблагополучных. Дети росли так, что больше заботы они бы получали, живя на положении сирот в детском доме. Поп Иван старался по мере сил сделать что-нибудь для каждого из них.

Евграф, как определил для себя молодой священник, «не был жертвой местных обстоятельств». Над ним тяготело что-то другое. Поп Иван сделал этот вывод не на основании фактов. Он руководствовался лишь собственной интуицией. «Словно парень чего-то недоговаривает. Существует у него какая-то иная жизнь, другие обстоятельства, о которых никто ничего не знает… Именно там кроются причины его странного поведения».

Священник отправился в районный центр, долго сидел там в единственном кафе, в котором работал Интернет, бродил по всевозможным медицинским сайтам. Постепенно поиск сузился до тем психиатрии. Поп Иван обнаружил, что симптомы Тюрморезова могут, – поначалу это показалось священнику странным и невероятным, – сопровождать… Тяжелое психическое заболевание. «Не это ли – то загадочное обстоятельство, которое довлеет над мальчиком?»

Из кафе поп Иван вышел обуянный страхом. Он проклинал себя за него, ему было стыдно, но он не мог совладать с собой. Он вдруг осознал, с какой огромной проблемой может столкнуться в самое ближайшее время. Ведь священник «пригрел» и почти что уже «приручил» психа. Такого, чья болезнь находится в своем страшном развитии, которое заведет его неизвестно куда. Что тогда поп Иван станет делать со своим подопечным?.. «Вернее, что подопечный станет делать со мной?» – безжалостно переформулировал вопрос поп Иван.