Поездки к переселенцам

Оглавление

Глеб Успенский. Поездки к переселенцам

1. От Казани до Томска и обратно. 1888 г

I. Раздумье

II. По Каме до Перми

III. Первая встреча

IV. От Перми до Тюмени

V. Переселенческое дело в Тюмени

VI. В переселенческих бараках

VII. Река-пустыня. – Переселенцы в Томске

VIII. Поездка к новоселам

IX. Поселок

X. Хорошего понемножку

XI. Обратные

XII. Канцелярские тайны

XIII. Омские порядки

XIV. Обратный путь. – Ямщики и тройки. – Кнут и свист

XV. Колыванские, каинские, тюкалинские и других мест бродяги и темные люди

XVI. Ссыльные поселенцы

XVII. Опять «прискорбное недоразумение» и… конец путешествию!

2. От Оренбурга до Уфы. 1890 г

I. «Башкир пропадает»

II. Простор и безлюдье

III. Непрочность переселенческих покупок и аренд

IV. Хутор недоимщиков крестьянского банка

V. Подставные депутаты

VI. Бородатые младенцы

VII. Переселенцы с «рублишком»

VIII. Вятичи

IX. Сибирская дорога и переселенцы

3. Не знаешь, где найдешь (Рассказ крестьянинина-сибиряка о «российском»)

I

II

III

IV

Примечания

Отрывок из книги

Решив весною 1888 года ехать в Западную Сибирь, с исключительною целью видеть положение переселенцев, я, однакоже, крепко призадумался о плодотворности этой поездки, когда наконец, как говорится, «дошло до дела», то есть когда я уже ехал по Волге, приближаясь к Казани. Предстояли мне впечатления, без сомнения не облегчающие сознания, уже крепко утомленного сутолокою только что миновавшего петербургского зимнего «сезона», и вследствие этого, вопреки существенным целям поездки, утомленное сознание стало вопиять о крайней необходимости отдохновения. И чем ближе подходил пароход к Казани, тем с большею настойчивостию вопияло оно о предпочтении тепла и блеска южной природы суровым картинам севера, которые обрисовывались в моем воображении. Всякий раз, когда я смотрел на отваливающий от пристани пароход, и знал при этом, что он идет на юг, в Саратов, Царицын, Астрахань, мне ясно виделось, что пароход этот весь веселый, от веселого флага до спрятавшегося в воде колеса. Все в нем играет, он не идет, а летит, как ласточка, и свистки его поют, как соловьи. А когда от той же пристани отходил пароход в Каму, в Пермь, и я знал это, мне тотчас же представлялось, что пароход не только не бежит и не летит, а упирается, что навстречу ему бьет холодный ветер с Ледовитого океана, что свистки его воют, а не поют, как соловьи.

Не говоря уже о том, что страна, в которую я ехал, носит наименование «Сибири», совершенно выделяющее ее из ряда обыкновенных, общежительных на белом свете стран, вспоминались мне и другие, крупные и мелкие черты внешних и внутренних ее оригинальностей, и все они (или по крайней мере то, что заставляла вспоминать заранее предубежденная мысль) не влекли к этой суровой и таинственной, как мне казалось, стороне. То ли дело поехать бы на юг, на Кавказ, в донские степи, в горы! Все там как бы рвется к солнцу, к небу и само хочет блистать, как солнце. Всадник взбирается на коне выше облака, а облако само идет на землю. К небу и выше неба несутся горы! По горам тянутся к солнцу леса, тянет из них солнце всякий цвет и плод, фрукт, всякое растение, то есть всякое богатство юга, вплоть до веселого вина, в котором также спрятался солнечный луч. Роскошествует природа, но и всякая тварь также желает франтить, не говоря о человеке, франтовство которого выше всякого описания. Франтят здесь птицы по лесам, и рыбы в реках и в морях, да и речонка не пробежит прилично, а гремит, бурлит, шумит и вообще ведет себя необузданно. Нет здесь уголка, который не был бы уж олицетворен и увековечен стихом русского и нерусского поэта.

.....

– Искурив на цыгарки.

– Ну, – сказал я на это, – уж это неправда. На цыгарки ты ее не искурил, потому что тебе без нее нельзя идти. А просто ты не хочешь мне дать ее почитать.

.....