Читать книгу Земное счастье - Гоар Каспер, Гоар Маркосян-Каспер - Страница 1

Отлет с Торены был поспешным. Впрочем, не настолько, чтобы Маран вмиг не оформил и не реализовал расплывчатые планы Дана в отношении Дины Расти. Когда обрадованный и одновременно напуганный перспективой скорой встречи с Никой Дан высказал кое-какие сомнения на счет приема, который она ему окажет – «Побывать на Торене и не повидаться с Диной? Никогда!» – а потом и собственные сожаления, что никак вот не удается забрать Дину ненадолго на Землю, дать ей немного развеяться, и так далее, и тому подобное, Маран некоторое время слушал его сетования, потом решительно сказал:

– Почему не удается? Сейчас мы ее заберем с собой. И точка.

– Она не поедет, – усомнился Дан. – Я ей уже предлагал. Боится потерять работу и все такое.

– Поедет, – заявил Маран уверенно. – А с работой мы сейчас разберемся.

Он вынул из кармана видеофон, набрал код и, подмигнув Дану, сказал:

– Хэлло, Дик. Ты только что говорил насчет советников. Я подумал и нашел идеального кандидата. Тебе известно, кто построил дворец, в котором ты в данный момент находишься? А заодно площадь вокруг и вообще половину Бакнии? Стоящую половину.

– Известно, – ответил Олбрайт, – Расти.

– Так вот, ты получишь в советники по культуре его прямого потомка, Дину Расти, умницу, образованную, прекрасного архитектора и человека, каких на свете больше нет. С тройной рекомендацией – моей, Поэта и Дана. Берешь?

– Беру, – отозвался Олбрайт без промедления.

– Только сначала мы покажем ей Землю.

– Это будет слишком долго.

– Зато расширит ее взгляд на вещи. Она сможет сравнивать. Она поймет, что землянам интереснее. Идет?

– Тебе – ни в чем не могу отказать, – сказал Олбрайт. – Идет.

– Ну и отлично. – Маран отдал аппарат Дану, спросил: – Кто поедет за Диной? – И сразу: – Понимаю. Мит, дай ключи от мобиля. Дан, иди на связь, скажи дамам, пусть они немедленно перебираются на астролет. И торопись, им нужна масса времени, чтобы собрать свои наряды. – Он выглядел веселым, хотя за этой веселостью пряталось то ли скрытое напряжение, то ли волнение. – Я скоро вернусь.

Он вышел, и Дан, прервав свои сборы, отправился в приемную Олбрайта.

– Как, прямо сейчас? – спросила Ника. – Но я непременно должна увидеться с Диной!

– Увидишься, – обещал Дан. – Мы собираемся взять ее с собой.

– Дину? Но она же не хотела.

– Ну… Маран поехал за ней, может, уговорит.

– Ах Маран? – Ника засмеялась. – Этот уговорит.

– Думаешь?

– После того, Дан, как он велел мне убираться из Латании в двадцать четыре часа, и я убралась, даже не пикнув…

– Не преувеличивай, Маран не разговаривает с женщинами в подобных выражениях.

– Я имею в виду суть дела. Сначала я сказала: «Есть, шеф, будет исполнено», потом удивилась, потом… Словом, я поняла, как он это делает.

– Как? – спросил Дан с любопытством.

– Очень просто. Он говорит с абсолютной убежденностью, что предлагает нечто единственно верное, не имеющее альтернативы, и ты невольно веришь, что он лучше знает, как надо поступать.

– Но ведь он был прав?

– Да, наверно. Дело еще и в этом, он часто оказывается прав.

– Не часто, а всегда. Или почти всегда.

– Ну насчет всегда не знаю… А почему вы вдруг собрались лететь? Что за спешка?

– Мы получили вызов, – объяснил Дан. – Эдуру утвердили, и Маран решил…

– Почему Маран?

– А потому что экспедицией будет командовать он.

Ника вытаращила глаза.

– Маран?!

– А что такого?

– Нет, ничего. Этот человек просто органически неспособен находиться внизу.

– Уж не считаешь ли ты его карьеристом? – осведомился Дан.

– Боже упаси! Я не это имела в виду. Тебя, Дан, надо толкать вверх по лестнице. А его придерживать, чтобы не прыгал через ступеньки.

– Ты выбрала не то слово, – возразил Дан. – Маран не лезет вверх, он идет вперед.

– Может, и так, – согласилась Ника. – Но результат-то от этого не меняется. Командир экспедиции, это ведь совсем не так мало, как кажется, не правда ли? Вроде бы только чуточку выше, чем просто участник, но на самом деле лишь немногим ниже, чем шеф Разведки. Они ведь подчиняются только шефу. Так? Я правильно понимаю?

– Правильно.

– Ладно, пойду обрадую Наи.

– Назначением?

– Назначения ей до лампочки. Ей лишь бы получить своего Марана в целости и сохранности. Никогда не видела столь несчастной женщины. Пока вы там занимались всякими глупостями…

– Ничем мы не занимались, – запротестовал Дан, но она перебила:

– Не морочь голову. Или ты думаешь, что на станции не ловится «Латания-фонор»? Ладно, до встречи.

Конечно, Маран вернулся с Диной. Взволнованной, даже ошеломленной неожиданным изменением в своей судьбе, разрумянившейся Диной. Увидев ее, Поэт совсем помрачнел, тогда Маран предложил и ему присоединиться к компании, но тот ответил:

– На Эдуру, как я понимаю, ты меня не возьмешь?

– Не возьму, – сказал Маран. – Хватит с тебя и Палевой. Займись делом. Когда ты написал последнюю песню?

– Давно, – вздохнул Поэт.

– То-то и оно. Работай. Нечего тебе болтаться по всяким Эдурам.

– Куда же я поеду? С женщинами, что ли, сидеть?

– Тогда оставайся. Предъявишь мне, когда вернусь, песен ну хотя бы двадцать…

– Здрасте! Может, все пятьдесят?

– Ладно, десять. Вот тогда я возьму тебя в следующую экспедицию.

– А ты уже в штатные командиры записался? В следующей ты, может, будешь на подхвате. А то и тебя самого не возьмут.

– Что за беда! Будем вместе с женщинами сидеть. Договорились?

– Договорились, – сказал Поэт весело.

На стартовой площадке, или, скорее, на приспособленном под таковую большом пустыре за Въездом, пока прочие рассаживались в ожидании орбитолета на наскоро расставленных полукругом малоудобных местных скамейках без спинки, Поэт отозвал Марана в сторону. Не совсем в сторону, они сели в двух шагах от устроившегося в некотором отдалении от остальных Дана, и тот слышал каждое слово, но не испытывал по этому поводу никаких волнений, резонно сочтя, что Поэт отошел бы подальше, если б намеревался от него таиться.

– Маран, – сказал Поэт, – ты меня беспокоишь. Я хотел бы поговорить с тобой. На ту самую деликатную тему, болтовни на которую ты не терпишь. Ты позволишь?

– Позволю, – ответил Маран со вздохом. – Откровенно говоря, я и сам хотел… В конце концов, с кем мне еще советоваться, если не с тобой?

– Так тебе нужен совет?

– Пожалуй.

– Значит, я правильно понял. У тебя проблемы. И что же произошло?

Маран ответил не сразу, после небольшой паузы, у Дана создалось впечатление, что он буквально выдавливает из себя слова.

– Я потерял контроль.

– Так я и думал. То есть подозревал. Вещь ведь неординарная, если не невероятная… Весь?

– Почти. Кроме пограничного. Да и там еле держусь.

– И давно?

– С первой минуты. Никогда, ни с кем, ни трезвым, ни пьяным не терял, а тут… Притронулся, и все. – Он помолчал и добавил очень тихо, обращаясь то ли к Поэту, то ли к себе: – Это прикосновение словно до сих пор у меня в руках…

– Ты слишком долго ждал, – констатировал Поэт. – Несколько месяцев?

– Год.

– Год?! Каким образом? Ты же попал на Землю не так давно.

– Это началось не на Земле. Еще здесь. – Маран усмехнулся в ответ на изумленный возглас Поэта. – Не буквально. На орбитальной станции. Я оказался там после налета на визор-центр, если ты помнишь. И столкнулся с ней. Она прилетела с отцом, у нее закончился контракт в университете, где она до того работала, и… Впрочем, неважно. Это все равно случилось бы. Рано или поздно. Судьба.

– Но у вас ничего не было?

– Нет.

– Почему?

– Странный вопрос. Она улетела домой.

– Сразу?

– Нет. Через какое-то время.

– И ты не мог…

– Нет.

– Врешь. Чтобы ты не мог добиться женщины, которую захотел? Не верю.

– Я не хотел. Не хотел добиваться, я имею в виду.

– Почему?

– Были причины.

– Какие?

– Неважно. Были. Можешь мне поверить.

– Ладно, если неважно, не говори. Значит, с ней – нет. И вообще ни с кем?

– Не сказал бы. Наоборот. Я перепробовал половину профессионалок Бакны, чтобы от этого отвязаться. С нулевым результатом. Потом, правда, действительно никого не было, и довольно долго. Месяцев десять.

– Многовато. Палевая?

– Палевая и до.

– Перебор, конечно, серьезный. Даже если просто так, и то отвести трудно. А когда еще на уме определенная женщина… Но ведь вы вместе уже декад пять или шесть. Ты мог бы в какой-то степени прийти в себя.

– Мог бы, – вздохнул Маран.

– Ну тут есть только один выход. Сброс.

– Нет.

– Почему? Время еще есть. Астролет ведь улетает только завтра утром. По-моему будет и рейс орбитолета. Отправь Мита и Дину с Даном и останься.

– Нет.

– Но почему?

– Не хочу. Мне это противно.

– Скажи-ка! – протянул Поэт удивленно. – Какие-то земные у тебя стали понятия. Но ты же не землянин. Что тут такого? В конце концов, ей необязательно знать.

– Дело не в ней. Не только в ней. Я сам не хочу. Да и… Раз уж мне вздумалось сделать своей земную женщину, должен же я считаться с ее нормами.

– Но и она с твоими! У них там нет таких проблем. Не забудь, об этом я знаю больше твоего, во-первых, в отличие от тебя, я не ограничился одной женщиной… может, даже немного перестарался, движимый исследовательским азартом… а во-вторых… ты, я думаю, не расспрашиваешь ее о… ну о прошлом?

Маран промолчал, но, видимо, покачал головой, так как Поэт продолжил уверенно:

– Я так и думал. Впрочем, это понятно. Словом, там все иначе. Мужчины погрязли в бессилии, а женщины в неведении. Послушай меня, воспользуйся тем, что ты еще здесь.

– Не хочу. Да еще сейчас, когда осталось каких-нибудь минут сорок, пусть час… Ты просто не представляешь, что со мной творится.

– Представляю. Потому я и завел этот разговор. Это настолько сильно, что я улавливаю. Но Маран… Ты ведь сделал выбор, я правильно понимаю?

– Да, – сказал Маран. – Она бесспорно моя женщина.

– Еще бы, – усмехнулся Поэт. – Другая вряд ли выдержала б твои художества. Собственно, мне это было ясно с самого начала. С момента, когда я увидел ее на Земле и услышал… то есть ощутил… эмпатически… ее реакцию на… ну я произнес твое имя… Словом, был такой всплеск, что я сразу понял, кому предназначен этот приз… как ты догадываешься, ее данные я приметил и оценил сразу… Ладно, это не суть важно. Но твое поведение… У меня даже появилось подозрение, что ты не совсем осознал…

– Ты считаешь меня полным идиотом? Я понял в секунду.

– Тем более. Что ж ты тогда творишь-то? Ладно, до сих пор я был рядом и более или менее тебя удерживал. А что будет теперь? Ты не боишься все испортить?

– Боюсь.

– Ну тогда решайся. Так делают все. Ты же знаешь каноны.

– Я – не все, – сказал Маран. – Посоветуй что-нибудь другое.

– Другое? Что я могу посоветовать? Если ты не хочешь быть, как все, оставайся самим собой. Преодолевай. Возьми себя в руки.

– Попробую. Вот и орбитолет.

Дан поднял голову, серебристый, похожий на летучую рыбу орбитолет вынырнул из облаков и шел на посадку. Он поднялся с места и вдруг услышал свое имя.

– Может, попросишь Дана, чтобы он меня заменил? – предложил Поэт. – Или тебе неловко?

– Неловко тоже. Но и не очень красиво. Ты же знаешь, какой он деликатный и стеснительный. Для него это будет мучением. Только в крайнем случае.

– Послушай, Маран, – Поэт вдруг оживился. – А она? Она знает? Ты говорил?

Маран промолчал.

– Нет, конечно. Опять все берешь на себя.

– Поэт, уж это не предусмотрено никакими канонами! Почему я должен перекладывать на нее свои обязанности? Где это видано? Никто такого не делает.

– Великий Создатель! Ты хочешь придерживаться канонов и одновременно плевать на них? Выбери что-нибудь одно.

Маран молчал, и Поэт добавил чуть насмешливо:

– Ты же – не все. Так поступи, как никто. Не надо быть таким гордым. Поделись с ней. Это наилучший выход. В конце концов, она ведь земная женщина. Она и не подозревает, что положено, что нет. А вдвоем проще справиться. И вообще в любви участвуют двое, пусть мы тут подзабыли эту аксиому. И, наверно, зря. Надо ее вспомнить.

– Может быть.

– Так вспомни. Начни с себя. Ты же любишь быть первым.

– Подумаю. Но сначала попробую сам.

– Смотри, не опоздай.

– Постараюсь.

Выйдя из переходника астролета, Дан увидел в коридоре Нику и Наи. Наи сразу сорвалась с места и побежала навстречу, а Ника пошла лениво, покачивая бедрами и поправляя на ходу волосы. Дан уже думал, что Наи с разбегу кинется Марану на шею, но она вдруг остановилась перед ним и, чуть склонив голову набок, стала смотреть на него, не двигаясь.

Маран протянул руку и осторожно, почти не касаясь, провел пальцами по ее волосам. Потом тихо спросил:

– Ты простишь меня?

– А что еще я могу сделать? – откликнулась она.

– Прогнать и забыть. Выкинуть из головы. Будто не было.

– Но ведь было, – сказала она беспомощно и откинула голову в его все еще отстраненную руку.

Маран, не убирая руки, глухо сказал:

– Это Дина. И Мит. А это Наи. – И пока происходила процедура знакомства, шепнул Дану: – Займись Диной и Митом, Дан. Будь другом.

– Конечно, – сказал слегка растерянный Дан, и Маран вдруг легко, одной рукой, подхватил Наи и понес ее по коридору. Минута, и за ними захлопнулась дверь, и когда ведомая Никой остальная компания прошла мимо их каюты, над той уже светился красный огонек.

И все. За следующие четыре или пять дней они только однажды пришли обедать в ресторан. Дина и Мит с обычной бакнианской деликатностью не замечали этого затянувшегося, по мнению Дана, уединения, и им с Никой не оставалось ничего, как подражать их благому примеру.

В первые дни это было не очень сложно, так как сам астролет предоставлял массу возможностей развлечься. На подобном Дан летел впервые. Он привык к небольшим кораблям, которые Разведка, как правило, арендовала, хотя у нее было и несколько своих, для срочных надобностей, маленьких, даже миниатюрных, на одном таком летал шеф. Собственно, до недавних пор больших астролетов и не существовало, в них просто не было нужды, ведь гиперпространство, в которое удалось проникнуть совсем недавно, только осваивалось. Осваивалось, в первую очередь, разведчиками, вначале, естественно, не сотнями людей, а маленькими группами, забиравшимися все дальше и высаживавшимися на все новые планеты. На большинстве этих планет разведчики не задерживались, обследовав, их передавали в распоряжение ВОКИ, которая оформляла права на разработку обнаруженных полезных ископаемых – в основном, до колонизации дело пока не дошло, подходящие для нее или для создания курортов планеты просто заносились до поры до времени в регистр. Лишь одна их категория постоянно оставалась в ведении Разведки: планеты, на которых существовала разумная жизнь. Там Разведка строила орбитальные станции, туда летали более или менее регулярно корабли, возившие разведчиков и все необходимое для их нужд. Астролеты эти, как и те, которые доставляли старателей на немногие планеты, где уже были созданы рудники, входили в состав объединенного космического флота, подчинявшегося ВОКИ. И особых удобств на этих кораблях-перевозчиках не предусматривалось. Вернее, не удобств, поскольку все необходимое там имелось, а излишеств. Небольшие каюты, несколько общих помещений, и все. Контакт с Тореной и даже не сам контакт, а принятое Ассамблеей решение о вступлении в таковой изменило ситуацию. Астролеты новой серии были как бы материальным выражением этого решения, создавался, так сказать, гражданский флот, которому со временем предстояло совершать регулярные галактические рейсы, такие же, как осуществлявшиеся уже больше полувека околосолнечные, правда, межпланетное сообщение в Солнечной системе давно перешло по преимуществу в руки частных компаний, с межзвездным это вряд ли могло произойти в ближайшие годы, и на данный момент новые астролеты проектировались и строились на верфях ВОКИ. Это был первый такой корабль, и он совершенно не походил на прежние. Каюты здесь оказались разного класса, побольше и поменьше, Дану с Никой, например, досталась, как и Марану с Наи, двухкомнатная, что было абсолютной новинкой. Но что каюты! Рестораны, не один, а целых три, ночной бар, спортзал, кинотеатр, оранжерея, библиотека с несколькими сотнями настоящих бумажных книг, в последнее время начавших входить в моду, как все старинное – возможно, эта мода отражала интерес к Торене и ее историческому времени, если можно так выразиться… Хотя слово «интерес» не совсем точное, скорее и про Торену следовало сказать, что она вошла в моду, именно «мода» и есть тот термин, который определяет основной фактор, движущий устремлениями большинства землян… В первую минуту, узнав о приготовленном для его услад великолепии, Дан с иронией подумал, что дипломаты, конечно, не разведчики, без ночных баров обойтись не могут, странно, что казино не завели, но потом ему стало нравиться окружающее, и добрых три дня он его исследовал, потихоньку, конечно. Но вскоре ему это наскучило, и он перестал бродить по коридорам, а взяв в библиотеке несколько книг, и не только земных, вернулся к обычному своему времяпрепровождению в пути. И естественно, ему сразу стало не хватать общества Марана. Не общества вообще и даже не мужского общества, так как при желании он мог бы проводить побольше времени с Митом – малотребовательным Митом, который выяснив, как работают компьютер и электронный переводчик (гипнопедов в каютах, к сожалению, не было), сразу погрузился в новый для себя мир, а именно общества Марана. Однако заглянуть к тому или просто позвонить он стеснялся, боясь оказаться лишним. Заставить себя последовать примеру Поэта, который по дороге на Торену без какого-либо колебания или смущения постоянно вытаскивал Марана в мужскую компанию или просто собирал всех у себя, он не мог и уже стал привыкать к мысли, что придется потерпеть до Земли. Но на пятый или шестой день Маран вдруг сам объявился, так сказать, в эфире, вызвал Дана по интеркому и попросил зайти. «Если ты не очень занят».

– Чем это я могу быть занят? – возразил Дан. Он лежал на диване и читал какой-то довольно бездарный латанийский роман с полумистическим сюжетом, а вернее, рассеянно смотрел в книгу и уже не впервые обдумывал услышанный перед стартом диалог между Мараном и Поэтом. И в очередной раз переживал досадное чувство, что ему не хватает для понимания происходящего каких-то важных деталей. Вроде все ясно, а на самом деле почти непостижимо, и дороги к постижению он никак найти не мог. Между тем, постепенно выработавшийся нюх разведчика подсказывал ему, что именно там, в сфере эротики или, как выразился Поэт, второй культуры, его ждут сюрпризы, если угодно, открытия. Он опять вертел так и сяк давнюю мысль расспросить Марана и то решался, то снова начинал колебаться.

– Иди тогда, – сказал Маран.

Дан встал, пригладил волосы и уже выходил из каюты, но в дверях столкнулся с взбудораженной Никой.

– Дан, – выпалила та, – немедленно объясни мне, что такое кевзэ.

– Вид гимнастики, – сказал Дан с удивлением.

– Конкретнее, пожалуйста.

– Не знаю толком. Заковыристая штука, упражняют чуть ли не каждую мышцу отдельно.

– И это все, что тебе известно?

– Ну да, – признался озадаченный Дан.

– Эх ты, разведчик! Если б не я, ты так и не догадался бы! А теперь пойди и скажи этому лицемеру… Друг называется!

– Погоди, погоди! В чем дело?

– Сейчас узнаешь. – Ника вошла в каюту, уселась на диван в позе лотоса и начала: – Сидим мы с Диной, болтаем о том, о сем, я не удержалась и пошутила на счет нашей ушедшей в автономное плавание парочки. И вдруг Дина, скромница Дина, целомудренная Дина, мечтательно закатывает глаза и говорит: «Ах, Лей был такой же. Или почти такой же. Маран от природы покрепче, но школа у них, по-моему, одна.» «Какая школа? – спрашиваю я. – При чем тут школа?» Понимаешь, я сдуру вообразила, что речь об обычной школе. «Кевзэ, – говорит Дина, – в кевзэ ведь несколько школ.» «Что такое кевзэ?» – спрашиваю я ну совсем как дура. «Ах, – говорит Дина, – я не знаю подробностей, это чисто мужская система и даже, можно сказать, маленькая мужская тайна. Видишь ли, существует вроде бы уговор, они нам об этом не рассказывают, а мы не расспрашиваем, в конце концов, главное, чтобы нам было с ними хорошо, не так ли? А как они этого добиваются, их дело»… Ну? Как тебе это нравится?

Дан пробормотал нечто невразумительное.

– Ага! Не нравится! Видишь, какие у тебя друзья? А ведь этой штукой в Бакнии занимается три четверти мужчин, если не больше. Во всяком случае, занималось раньше, при Изии кевзэ запретили, я спросила почему, и Дина сказала, что из-за духовной его части, которая с системой Изия не очень-то гармонировала, так что он предпочел пожертвовать мужской силой нации. А твой Маран, да-да, твой верный друг, отменил этот запрет на второй день после того, как пришел к власти. Счел одним из важнейших дел! Но тебе ни слова…

– Погоди! – сказал Дан. – У меня, кажется, складывается в целое… Конечно, он мне говорил! Но… Не все. Я ведь тебе объяснял, что в Бакнии право выбора предоставлено женщинам, правда, Маран утверждал, что теперь они на равных, но я подозреваю, что он выдал желаемое за действительное. Он связал такое положение дел с древним культом мужской силы. А про кевзэ он мне говорил, что это древнебакнианская гимнастика с элементами философии. Или этики. Словом, он мне сказал по частям почти все. Кроме…

– Ага, – ядовито буркнула Ника. – Все. Кроме главного. Что это самое кевзэ и служит для этой самой мужской силы. Дан! Когда ты его увидишь… если это, конечно, произойдет когда-нибудь…

– Произойдет, – проворчал Дан. – Уже произошло бы, если б ты меня не задержала. Он меня ждет.

– Отлично! Не забудь высказать все, что ты о нем думаешь.

– Или, скорее, то, что о нем думаешь ты, – заметил Дан ехидно.

– Почему я?

– А кто тут шумит? Я? Кстати, ты порождаешь во мне комплексы. До сих пор я думал, что у меня все в порядке.

– Я ничего такого не сказала, – смутилась Ника. – Просто интересно.

– Интересно? Кстати, твой любимый друг Поэт тоже занимается кевзэ.

– Да ну? – воскликнула Ника насмешливо. – Жаль, что я не знала этого в те времена, когда он ухлестывал за мной.

– А он ухлестывал? – спросил Дан.

– Не очень настойчиво, – созналась Ника. – Видимо, его шатало между желанием добраться до моих прелестей и принципами.

– Видимо, – согласился Дан. – Ладно, дай мне идти. Человек ждет.

– Не забудь сказать ему все, что ты…

– Не забуду, не забуду, – буркнул Дан.

На двери горел зеленый огонек, но он все же постучал.

– Открыто, – сказала Наи, распахивая перед ним дверь. Она была в коротеньком платьице голубовато-синих тонов с большим вырезом и без рукавов, босиком и выглядела совсем девчонкой.

Маран лежал на диване, заложив, как обычно, руки за голову, увидев Дана, он тем самым неуловимым упругим движением, которое Дан неоднократно, но безрезультатно пытался скопировать, сел. Нет, не сел, а просто вдруг оказалось, что он сидит.

– Долго добирался, – улыбнулся он. – Такси не мог поймать?

– Извини, меня задержали, – ответил Дан чуть суховато.

Маран тут же уловил его настроение, перестал улыбаться и повернулся к Наи.

– Ты, кажется, говорила, что соскучилась по женскому обществу, – заметил он.

– Говорила, – согласилась Наи без малейшей запинки. – Пойду поболтаю с Никой. Только обуюсь. – Она сунула ноги в совершенно прозрачные сабо на толстой подошве, при беглом взгляде казалось, что она по-прежнему босая и идет по воздуху… Или у нее походка такая легкая? Она пошла к выходу, потом вдруг вернулась, открыла дверцу шкафчика, посмотрела вопросительно на Марана, тот ответил даже не кивком, а движением век, тогда она вынула пузатую бутылку, два бокала, поставила на столик, помахала рукой и исчезла.

Маран подождал, пока закроется дверь, внимательно посмотрел на Дана и спросил:

– Я тебя чем-то обидел?

– Да так, немного, – принужденно улыбнулся Дан.

– Чем же?

– Как ты думаешь, приятно узнавать о… о маленьких мужских тайнах от женщин?

– Мужских тайнах? – переспросил Маран с недоумением.

– Кевзэ, – пояснил Дан.

– Ах кевзэ!.. Ты имеешь в виду… – Маран задумался, потом спросил: – А ты не знал?

– Откуда же мне знать?

– Бог мой! Отовсюду. Это носится в воздухе! Впрочем, я понимаю, в чем дело. Об этой так называемой мужской тайне болтают, в основном, женщины. Тебя подвела твоя верность. Позволь ты себе в Бакнии пару невинных приключений, и тебя немедленно просветили бы. Зачем далеко идти, если б ты снизошел до бедняжки Нилы, которая по тебе сохла, она тебе живо выложила бы массу интересного и не только про кевзэ. Но ты ее отверг.

– Я ее не отвергал, – возразил Дан. – Она мне ничего не предлагала.

– Прямо – да. Потому что я велел ей не слишком к тебе приставать. Я сразу понял, что у тебя другие установки, и не хотел тебя смущать. Но намеков она делала, по-моему, достаточно.

– Но я считал, что ты…

– Ради Создателя, Дан! Что за ерунда. Она ведь не женой мне была, а помощницей. Или секретаршей по-вашему. Мне никогда не пришло бы в голову мешать ей спать, с кем ей хотелось. Разве я тебе не дал добро?

– Да, но…

– Никаких но. Между прочим, я тебе даже предлагал пойти ко мне в ученики.

– Я думал, ты шутишь. Я же видел, что у тебя нет времени на гимнастические залы.

– Кевзэ не требует залов, Дан. Как и ваша йога. Разве ты не можешь делать свои асаны в этой каюте? А для кевзэ надо еще меньше. Ты знаешь, что я люблю водить машину. А помнишь, что в былые времена я ездил с водителем?

– Это же полагалось по должности.

– Мало ли кому что полагается. Не в этом дело. Просто полчаса в машине можно превратить в полчаса тренировки. Коли уж другого времени нет. Да я тебе сейчас покажу. – Он закатал рукав рубашки, подвигал пальцами, потом сказал скорее себе, чем Дану: – Пустовато, – и когда Дан переспросил: – Что, что? – пояснил весьма туманно: – Повыбрал энергию. Дай мне пару минут. Не торопишься?

– Куда мне торопиться? – удивился Дан, тогда Маран откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Прошло две-три минуты, потом он положил руку на стол и сказал:

– Смотри.

И Дан увидел, как на неподвижной, словно расслабленной руке сократилась тонкая, длинная мышца. Напряглась, окаменела, потом расслабилась, и сократилась другая. Третья. Дан смотрел во все глаза. Пройдясь по всем мышцам тыльной стороны предплечья, Маран повернул руку ладонью вверх и продолжил представление.

– Ну как? – осведомился он, убирая руку. – Конечно, с предплечьем зрелище наиболее эффектное, потому что тут много мелких мышц, но то же самое, естественно, можно проделать и с мышцами ног и вообще любыми. Сидя на этом самом диване.

– Эффектно, – согласился Дан. – Но… Как насчет главного? Или это и правда тайна?

Маран вздохнул.

– Понимаешь, Дан, об этом просто не принято говорить… Нет, конечно, это никакая не тайна. Просто не говорят. Ну хорошо. Я ведь тебе рассказывал о древнем культе мужской силы?

– И, в частности, о том, что мужчина не должен был отказывать женщинам.

– Вот-вот. А теперь задумайся над этим. Это ведь не всегда осуществимо. Считалось, что любая женщина имеет право на свою долю удовольствий. Любая, понимаешь?

– Ну и что?

– Ну и то. Что с твоим воображением, Дан? Отвлекись на минуту от своей Ники. Отключись. Ты один. Идешь по улице средневекового города, подходит к тебе женщина и говорит: «Я тебя хочу, возьми меня». Старинная формула, об этом ты, кажется, уже знаешь… Представь себе, что она похожа на Нику, Нилу, Наи, Ат, наконец. Представил? А теперь, что она напоминает… ну, например, невестку Дора, у которой вы с Никой в первое время пребывания в Бакне жили. Бесцветная, изможденная, рано постаревшая женщина, каких множество… ну вспомни Бакнию! Там и сейчас красивая женщина – редкость, не думаю, что в древности дела обстояли лучше. Теперь понял?

– Понял, – сказал Дан. – Это же… Черт возьми!

– Именно что. Вот так кевзэ и возникло. Первоначально система предназначалась как раз для того, чтобы научиться произвольно регулировать соответствующие способности и не зависеть от собственных желаний.

Дан окончательно обалдел.

– Не хочешь же ты сказать, что ты в состоянии переспать с любой женщиной, даже если она тебе физически неприятна?

– По идее, да. К счастью, сейчас не средние века, и никто от меня этого не требует.

– А тогда требовали? По-моему, этот ваш культ мужской силы – прямое порождение матриархата.

– Вполне возможно, – согласился Маран. – Итак, если ты хочешь точных формулировок, кевзэ позволяет аккумулировать энергию, перераспределять ее, направлять в сексуальную сферу усилием воли, так сказать, ну и… Да, экономить. Снизить до минимума потери. Процент превращения в тепло становится настолько мал… Ты видел, чтобы я когда-нибудь вспотел? При любой работе… Что еще? Все, наверно. А в основе лежит способность управлять мышцами и, следовательно, кровотоком. Собственно говоря, это способ регуляции энергообмена в целом. То есть, совсем не обязательно использовать свою энергию именно в этой сфере. Ты можешь с тем же успехом потратить ее на запоминание каких-то сведений или на хорошую драку. К примеру. Правда, иногда возникают трудности. Когда образуется какая-то доминанта… ну сильное чувство, скажем… энергия как бы притягивается в сферу этой доминанты, создается избыток, и это надо преодолевать, что непросто…

– Погоди. А как насчет… качества и количества?

Маран поморщился.

– Потому и об этом не принято говорить, Дан. А то школы кевзэ превратились бы в какой-то… клуб рыболовов. Все садились бы в кружок и хвастали, как и сколько. Появился бы дух соревнования…

– А то и сами соревнования, – сказал Дан с улыбкой.

– Все может быть. Знаешь, что? Ты обижаешься, что я как бы таился от тебя… Понимаешь, я не люблю эту тему. Тут вообще действует своего рода табу, как сказали бы у вас на Земле… Ты, наверно, удивляешься, почему ни разу не встречал упоминаний о кевзэ в книгах, я уж не говорю, учебников или пособий? Дело в том, что создатель системы… а по легенде ее разработал один человек, по имени которого, кстати, она и называется… создатель системы запретил делать записи и вообще выносить ее на суд публики. По традиции она передавалась устно, и традиция эта, как ни странно, сохранилась до сих пор. Как и обычай окружать систему молчанием. Возможно, именно с кевзэ и началось замалчивание этой сферы жизни в целом. В любом случае, разговоры на подобные темы у нас не ведутся в принципе, но я выношу эту болтовню еще меньше, чем другие. Объясню тебе, почему. Не знаю, обращал ли ты внимание, что в бакнианской литературе совершенно нет расписанных эротических сцен. Не то что в земной.

– Конечно, обращал. Я думал, это особенность местной морали.

– Так и есть. Просто не совсем в вашем понимании. Так вот, когда-то я написал рассказ, большую часть которого занимала одна весьма откровенная сцена. И довольный потащил его Мастеру. Мнил себя чуть ли не новатором. В оправдание скажу, что было мне тогда восемнадцать лет. По себе знаешь, чем занята голова в восемнадцать лет, одни женщины на уме. И не только на уме. Боюсь, что я несколько злоупотреблял сложившимся положением…

Он замолчал.

– Каким положением? – спросил Дан.

Маран поглядел на него чуть смущенно.

– Видишь ли, так получилось, что у меня не было недостатка в приключениях. Дело в том… Как бы тебе объяснить?..

– Можешь не объяснять. Поэт мне говорил, что за тобой бегала куча женщин.

– Вот болтун!

– А что, не так?

– Ну не то чтобы совсем не так, но… Бегал все-таки больше я, а они подманивали. Многим хотелось поучить меня уму-разуму. Красивый был мальчик. В маму. Моя мать была на редкость хороша собой, недаром отец спился после ее смерти и даже до, когда она еще лежала и умирала, он уже пьянствовал с горя… Собственно, и отец был не урод, в противном случае, мать за него не вышла бы, за грузчика, она была не из простой, хоть и обнищавшей вконец семьи, ее дед… Но речь не об этом. Так вот, принес я Мастеру рассказ, он прочел и спрашивает: «Скажи-ка, мальчуган, нет ли у тебя случайно проблем с этим делом? Видишь ли, о таких вещах обычно болтают те, у кого с этим не все в порядке.» Ты же понимаешь, я был страшно доволен собой, как все мальчишки, которые, освоив некую процедуру в ее самом элементарном варианте, уже считают себя титанами.

– Не только мальчишки, – буркнул Дан. – Большинство взрослых тоже.

– Ну это не в Бакнии… Урок был жестокий. Я схватил рассказ, разорвал на мелкие клочки и выкинул. И с тех пор… Кстати, потом он рассказал нам с Поэтом про кевзэ и дал записку к своему старому приятелю, у которого была школа, тоже своего рода знаменитость, некий Тита. Мы ходили к нему до начала войны, потом Перелом, потом Изий запретил кевзэ… Если хочешь знать, женщины Бакнии должны на меня молиться за то, что я отменил этот запрет…

– Погоди, а как в других странах? В Дернии, Латании и тому подобное? Там этим занимаются?

– В какой-то степени да. Но недавно и не поголовно. Видишь ли, придумал систему бакн, и долгие века она за пределы Бакнии не выносилась. Вроде вашей йоги. Но постепенно, конечно, с нею познакомились и другие. И однако нигде она не получила такого распространения, как на родине. Слышать о ней уже все слышали, но практикуют мало. Может, когда-нибудь, со временем… Ты же понимаешь, дернитские девочки интересовались не столько лично мной, сколько моими навыками в этой области, какой-то кретин-журналист расписал в газете мою биографию и не забыл упомянуть о кевзэ… Ну, что тебя еще интересует?

– Я бы задал тебе пару уточняющих вопросов, но уверен, что ты на них не ответишь, – вздохнул Дан. – Чтобы не устраивать клуб рыболовов здесь.

Маран усмехнулся.

– Ты прав. Не отвечу.

– Тогда перейдем к резюме. Подаю заявление.

– В рыболовный клуб? – засмеялся Маран.

– Я не шучу.

Маран задумчиво посмотрел на него.

– Учти, на это надо немало времени и упорства.

– И не болтать, это я уже понял.

– Разве ты можешь что-нибудь скрыть от Ники?.. Впрочем, я, кажется, начинаю тебя понимать… – Словно сам смущенный собственным признанием, он торопливо сказал: – Ладно, Дан. Только не сейчас, хорошо? На Земле.

– Конечно.

– А теперь поговорим о том, из-за чего я тебя позвал. Я хотел бы, чтобы ты рассказал мне о Лахе. Я имею в виду те материалы, которые ты добросовестно… я за тобой не следил, конечно, но в твоей добросовестности не сомневаюсь… изучал, когда считалось, что мы отправимся в Лах.

– Но ты ведь тоже их смотрел, – удивился Дан.

– Боюсь, что я был плохим учеником, – сказал Маран. – Открою тебе маленький секрет. Это ведь происходило в период между тем, что все считали выздоровлением, и моментом, когда я стал умирать во второй раз…

– Умирать? – переспросил Дан.

– Ну да. Хотя до реанимации тогда не дошло, но ощущение умирания было полное. Не хватает воздуха, останавливается сердце, и уходит сознание. Чего же больше?

– Больше нечего, – согласился Дан, сразу вспомнив эту «вторую смерть». Они сидели утром в столовой за завтраком, сам он уплетал за обе щеки, а Маран даже не притронулся к еде, только с усилием глотал кофе. Дан обратил внимание на его неестественную бледность тогда, когда он, оставив недопитую чашку, вдруг встал и сказал: «Пойду к себе. А лучше прямо к Индире.» «Тебе нехорошо? – спросил обеспокоенный Дан. – Проводить?» «Да нет, дойду. – Маран сделал шаг, добавил: – Наверно», Дан решил идти за ним, но вздумал допить кофе, и, пока смотрел на чашку, услышал грохот опрокинувшегося стула – Патрик, сидевший чуть дальше, сбив стул, кинулся как раз вовремя, чтобы подхватить Марана, а затем вместе с подоспевшим Даном кое-как довести до медотсека, где совершенно потерявшая голову Индира, размазывая слезы по лицу, говорила: «Ничего не понимаю, ну ничегошеньки. Три дня назад кровь была нормальная, а сегодня сосуды буквально пустые»…

– Я, кажется, догадываюсь, в чем дело, – сказал Дан. – Радиолог ведь мне потом объяснил, что чужая кровь работала не в полную силу, и у тебя все время должно было быть кислородное голодание. Но по тебе ведь никогда ничего не видно. Я подумал, что он преувеличивает. Нет?

– Нет, – сказал Маран. – Голова у меня была, как в тумане. Просто я думал, что пройдет, и старался как-то пересилить. Тем более, что узнал про бомбу. Ну и олух я! Хорош я был бы в таком виде на Торене. Повезло, что я свалился там, на станции, до того, как мы успели улететь… Словом, я плохо соображал. И почти ничего не помню.

– А что ты хочешь знать про Лах? И зачем?

– Я думаю, что Патрик прав, Дан. Периценцы наверняка тоже из нашей команды. Еще одна грань, и я хотел бы знать о ней как можно больше. Конечно, в Разведке можно будет взять все материалы и посмотреть, но я, как ты понимаешь, уже верчу в уме всякие варианты и не хочу ждать. Так что рассказывай все подряд, если случатся повторы, не страшно. Дай только закажем кофе.

Он отставил бокал с недопитым коньяком и потянулся к пульту, но не успел до того дотронуться, дверь открылась, и в каюту вкатился робот-бармен с подносом, центральное место на котором занимал термос с кофе. По большим кружкам Дан сразу понял, что заказала его Наи.

Когда Дан вернулся к себе, три женщины, уютно усевшись в кружок (он сразу вспомнил клуб рыболовов), оживленно болтали.

– Судя по вашим румяным лицам и блестящим глазам, девочки, вы обсуждаете нашего брата, – сказал он шутливо. – Продолжайте, я пойду в библиотеку.

Но Наи уже вспорхнула со своего кресла – Дана не покидало ощущение, что она то ли ходит по воздуху, то ли летает, и исчезла.

– Никогда в жизни не видела столь счастливой женщины, – сказала Ника, когда дверь за ней закрылась.

– Несколько дней назад ты утверждала прямо противоположное, – напомнил Дан, усаживаясь в угол дивана.

– Что было, то и утверждала, – сказала Ника. – В том-то и дело, наверно, нет счастья без печали. Никак не пойму, завидую я ей или сочувствую.

– Сочувствуешь? – удивился Дан. – С чего бы это?

– Так ведь произошло именно то, о чем я тебе говорила. Он ее поглотил. Растворил в себе. Она совершенно потеряла рассудок.

– В чем это выражается?

– Она говорит только о нем. Что сталось с той неприступной особой, которой ты звонил при мне перед первой экспедицией на Палевую? Куда делась гордячка, которая ни словом не выдала своих страданий, когда вы вернулись, а он остался там? Как только разговор уходил в сторону, она сразу отключалась и уплывала. Какое-то безумие!

– Почему ты так сокрушаешься? – усмехнулся Дан. – Может, если б и ты растворилась, ты была бы такой же счастливой.

– Я и так счастлива, – отрезала Ника и вдруг поглядела лукаво: – Ты же не умеешь этого, Дани.

– Чего?

– Растворять.

– Погоди, еще научусь, – пообещал Дан зловещим тоном.

– Ха-ха! Он научится. Вот умора! Ты слышишь, Дина, что он говорит? Он полагает, что этому можно научиться. Дани, радость, с этим рождаются.

– Я, пожалуй, пойду к себе, – сказала смущенная Дина.

– Не обращай внимания, – вздохнул Дан, – мы не ссоримся, мы просто шутим.

– Да, – весело подтвердила Ника и звонко чмокнула Дана в щеку. – Каждому свое.

– Я все равно пойду. Почитаю немножко, за обедом встретимся.

– Погоди, – остановил ее Дан. – Я хотел бы задать тебе пару вопросов. Насчет… Ну отношений полов. Объяснишь мне кое-что?

– Если смогу, – сказала Дина неуверенно.

– Он что, так ничего тебе и не рассказал? – возмутилась Ника.

– Рассказал. Мне просто хотелось бы представить, как это выглядит с другой стороны. Ну с женской точки зрения. Вот женщина решила себе кого-то найти, она идет, допустим, в бар и…

– Свободная женщина, – уточнила Дина. – Замужняя одна туда не пойдет, разве что ей захочется тоже… Но это не принято.

– Идти не принято? Или изменять мужу?

– Изменять. Впрочем, и жене. Правда, при Изии все расшаталось, он же запретил разводы, и все каноны поколебались. Раньше развод был простым делом, и до измен не доходило.

– Все наоборот, – сказала Ника.

– Ну идет она в бар, – напомнил Дан, – сидит, смотрит, если ей кто-то нравится, дает понять. Он может подойти, так?

– Примерно.

– А если он не идет? Она подходит сама?

– Не всегда. Это большое испытание для самолюбия. Ведь если он не реагирует, значит, она его не интересует. Надо очень уж увлечься, чтобы на это отважиться. Правда, когда женщина идет на такой шаг, большинство мужчин… Понимаешь, это оскорбление – отказать в таком случае…

– А наоборот бывает? – спросила Ника. – Когда инициативу проявляют мужчины? Или все-таки нет?

– Конечно, бывает. Хотя, наверно, реже. Но в общем-то, эти правила давно расплылись. Мы с Леем познакомились на выставке, и никто никому никаких знаков не подавал, просто случайно сошлись у одной картины, обменялись мнениями и как-то…

– А кого чаще отвергают? – полюбопытствовала Ника. – Мужчин или женщин?

– Наверно, мужчин. Правда, смотря какой мужчина… – Дина слабо улыбнулась. – Трудно представить женщину, которая отказала бы Поэту. Его же все знают в лицо. Или Марану… хоть его и не все знают, то есть теперь, наверно, уже тоже все, но и раньше… Вряд ли.

– Ну да, – сказала Ника. – При его внешности…

– Ах, – улыбнулась Дина, – внешность не играет роли… То есть играет, конечно, но не это главное.

– А что?

– Кевзэ. Высшая ступень. Существуют две ступени кевзэ. Маран владеет высшей.

– Откуда это знают женщины? – поинтересовался Дан. – Случайные женщины, которые…

– Но это же видно! По пластике. Неужели ты не обращал внимания на то, как он двигается? Не только он, все, кто дошел до высшей ступени.

– Обращал, – сказал Дан, сразу вспомнив тот вечер в Бакне, четыре года назад, когда на тропинке среди развалин вдруг разглядел схожую грацию походки Марана и Поэта. – Маран, Поэт и Дор. Я давно заметил.

– Ну вот. Ни одна женщина, которая в этом разбирается, не упустит подобного случая. А в Бакнии в этом разбираются все.

– Бедняжка Наи, – сказала Ника. – Он же будет всю жизнь ей изменять.

– Не уверена, – возразила Дина. – Хотя я почти не видела их вместе, но… Думаю, Маран сделал выбор.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… Люди ищут и находят… Или встречают случайно, неважно. Но когда они делают выбор… так у нас говорят… они перестают искать. Они вкладывают себя в достижение гармонии. И если это получается, то им больше никого не нужно. Понимаешь? Не нужно больше никого. Потому что это неповторимо. Единственный недостаток – когда это насильственно разрушают. Тому, кто потерял партнера, очень трудно пережить. Иногда невозможно. Вот главная опасность для этой милой маленькой женщины.

Маленькой! Дан улыбнулся. Дина, которая была не выше Наи, почему-то окрестила ее маленькой.

– Опасность? – не поняла Ника.

– Да. Ведь Маран любит риск. Это у него как болезнь, и, боюсь, неизлечимая. Вспомни хотя бы переворот. Когда я увидела Марана на трибуне, я сначала подумала, что он решил нас предать, а потом, что он сумасшедший. Собственно, это безумие и было, ведь провались наша попытка, все мы могли бы скрыться. Кроме Илы и Гана, но тем терять так и так было нечего. А все остальные могли.

– Из Башни Зеленого Знамени тоже? – спросил Дан.

– Конечно. Маран дал нам все ключи. Там есть подземный ход. Мы бы ушли. А он остался бы платить за всех. Страшно представить. Совершенно безумный риск, он мог спокойно не явиться туда. И если б не получилось, исчезнуть. Не обязательно ведь победить или умереть, если есть еще выход.

– У него не было, – вступился Дан. – Ты не понимаешь. Вы не понимаете. Он жил той жизнью ради этого шанса. Другого бы уже не было. И если б он бежал, та маска, которую ему приходилось носить, прилипла бы навсегда. Он, наверно, думал, что если хотя бы заплатит за всех, это его как-то очистит. В любом случае, он не хотел больше так жить. Он устал. Если не победить, так умереть.

– Ладно, – сказала Дина, – пусть так. А недавно, когда он полез под пули, он тоже хотел победить или умереть? Когда его ждала любящая женщина.

– Он не хотел умирать, – сказал Дан. – Он хотел покончить с Мстителями. Наверняка покончить. Может, именно для того, чтобы получить право любить эту самую женщину. Оплатив свой долг перед Ланой.

– Послушать тебя, так все оправдано.

– Конечно.

– Да не слушай его, Дина, – вмешалась Ника. – Они же два сапога пара. Дан и раньше был не робкого десятка, но с тех пор, как снюхался с Мараном, стал совсем отчаянный. Ты думаешь, он случайно поперся к Марану в момент, когда ни один честный человек в Бакнии этого не сделал бы? Учуял родную душу.

– Да, – сказала Дина задумчиво, – как ни удивительно, но он понял Марана лучше, чем мы. Мы ведь поверили. Я знаю Марана со школы, с четырнадцати лет, но я почему-то поверила, что он мог так измениться. Да что я – даже Поэт! Может, в глубине души он сохранял надежду, но иногда… Для него это была трагедия, он даже сказал мне однажды, что чувствует себя так, будто у него ампутировали половину души… И все же мы думали о Маране плохо. И вот пришел Дан, свалился с неба и…

– Я сразу почувствовал в нем тайну. И страшно хотел ее разгадать.

– Ты просто хотел найти себе напарника для всяких авантюр, – сказала Ника скептически. – Чтобы в один прекрасный день где-нибудь вместе угробиться.

– Почему обязательно угробиться? – пожал плечами Дан.

– Потому что этим кончится. И что будет с нами?

– С тобой ничего не будет, – сказал Дан сердито. – Переживешь. Ты же у нас нерастворимая. Выпадешь в осадок и переживешь.

– Может, и переживу, – ощетинилась Ника. – Но при таких интересах лучше с женщинами не слишком сближаться.

– Вообще-то Маран всегда старался дистанцироваться, – заметила Дина. – Зная свою натуру. Но на этот раз он, видимо, попался сам.

– Еще как попался, – сказала Ника мстительно. – С первого взгляда! Хлеще, чем она.

– Откуда ты знаешь, что с первого? – спросил Дан. – С чего ты взяла?

– Так ведь он один раз ее и видел. До Земли.

– Она его тоже один раз видела.

– Это тебе кажется. Она же сидела на станции. И могла смотреть все материалы, которые ты отсылал. Все ваши оправданные риски и маленькие геройства прошли перед ней. Немудрено было втрескаться по уши.

– Ах вот оно что! – пробормотал Дан.

– Да, мой дорогой. Представляю, как она, наверно, боялась случайно наткнуться на какой-нибудь его роман. Она же жуткая ревнивица. Вроде тебя.

– Какой роман? У него не было времени на романы. Не говори глупостей.

– Может, и женщин не было? Просто, без романов?

– А это уже не твое дело, – рассердился Дан. – Хватит. Пошли обедать.

– Не обижайся, Дани, – сказала Ника и потерлась щекой о плечо Дана. Тот продолжал молча смотреть в потолок. Ника вздохнула. – Я же не для себя. Мне с тобой и так хорошо. Но ведь мы – самая благополучная пара среди всех, кого я знаю. А что у моих подруг? Сдается мне, мы, женщины, свободнее говорим между собой на эти темы. А может, просто ты такой стеснительный? Так вот, ты не представляешь, что творится. Хотя ты отлично знаешь, что Земля кишит импотентами, гомосексуалистами, эксгибиционистами, лесбиянками и так далее. А ведь все это – прямое следствие мужской неполноценности. Человечество больно. И вот появляется возможность его исцелить. А ты принимаешь все на собственный счет и надуваешься.

Дан повернулся на бок и снисходительно воззрился на нее.

– Неужели ты думаешь, что все сразу кинутся заниматься этой штукой? – сказал он с иронией. – Люди слишком ленивы. Они предпочтут свои бесполезные таблетки, ведь, чтобы их глотать, не надо никаких усилий. Люди вообще терпеть не могут прилагать усилия для чего бы то ни было.

– Очень жаль, – сказала Ника. – Но надежда ведь все-таки есть…

– Словом, тобой движет чистый альтруизм? – поинтересовался Дан саркастически. – Лично тебе ничего не надо?

– Ну… Возможно, и я не отказалась бы попробовать…

– Что попробовать?

Ника засмеялась.

– Понимаешь, Наи…

– Она что, рассказала вам?..

– Не все, не пугайся! Так, кое-что.

– А именно?

– Не знаю, могу ли я?.. Впрочем, она, по-моему, не делала из этого секрета. Она рассказала про первую встречу, помнишь? Оказывается, она находилась всего в получасе лета от нас. У нее там живет подружка, она ее чуть ли не выставила из дому, ну может, и не совсем так, словом, подружка уехала и оставила ей ключи. Она отправилась туда и стала думать, как же ей заполучить предмет своих мечтаний… я бы сказала даже, вожделений, но ты, мой целомудренный Дани, пожалуй, разгневаешься. Я полагаю, что в конце концов она не выдержала бы и позвонила ему сама, но, к счастью, до этого не дошло.

– Благодаря тебе, – заметил Дан.

– Может быть. Хотя, по-моему, он тоже уже дошел до точки. Ну и… Что было по эту сторону, ты знаешь. Он примчался туда, за двадцать минут, между прочим, вместо получаса, поднялся по дорожке к дому… Как я поняла, это модный дом, одна огромная комната, в которую напихано все, от шкафов до бильярдного стола и от пианино до кровати или, как сейчас принято, тахты, уж не знаю, что там конкретно. Она, естественно, караулила его, стоя на крыльце, но когда флайер сел, кинулась в дом, чтобы он, не дай бог, не подумал, будто ей совсем уж невтерпеж… – Ника рассмеялась. – Это после того, как она по «фону» уже сказала все, что могла… Он переступил порог и спросил: «Мы здесь одни?» Она только кивнула, ибо потеряла дар речи, тогда он подошел к ней и…

– И?

– На ней было модное платье, на пуговицах. Держу пари, что она воображала себе сцену из фильма – музыка и пальцы, медленно расстегивающие… А может, я ошибаюсь, и ей тоже было не до кинематографических красот. Ему уж точно, потому что он просто-напросто рванул, и все пуговицы брызнули в стороны. Впрочем, это, наверно, и ты можешь, если постараешься. Но вот дальше…

– Она и про дальше рассказала?

– Одну фразу. Что осознала, на каком она свете, только под утро.

– Под утро? – спросил ошеломленный Дан. – Он же ушел утром.

– В том-то и дело, мой дорогой. Следующее утро или через день, если не все четыре.

– Как это возможно?

– А вот это ты уже спроси у Марана.

Маран не подавал голоса два дня, а на третий после полудня позвонил и попросил:

– Зайди ко мне.

– Сейчас?

– Когда сможешь.

Лицо у него было мрачное. Поссорились, что ли? – подумал Дан и сказал:

– Иду.

Он бросил книгу на стол и вышел. Ника, как обычно, сидела у Дины Расти, и ничто его в каюте не удерживало.

Маран был хмур и даже подавлен. Даже небрит, что случалось с ним чрезвычайно редко. Более того, перед ним стояла на три четверти пустая бутылка, а в руке он держал бокал и задумчиво рассматривал на свет темную жидкость. Когда Дан открыл дверь, он сказал:

– Посуда там, в шкафчике. Рядом с тобой. Найди себе что-нибудь.

– На коньяк перешел? – спросил Дан, садясь в кресло напротив. – По совету Поэта?

– Ага. Тут он промашку не даст. И правда, лучший напиток из тех, что я когда-либо пил. И потом, отопьешь глоток и вспоминаешь друга. Тоже ведь неплохо.

– Тебе его не хватает, – сказал Дан.

– Не хватает, – согласился Маран. – Мне его всегда не хватает. Его песен, его болтовни, его подковырок. Его дружеской помощи, наконец…

– Маран! Я ведь слышал ваш разговор перед стартом. Я не стал пересаживаться, потому что… Я так понял, что вы не против.

– Пожалуй. Поэт, по-моему, даже хотел, чтобы ты… Вошел в курс, так сказать. Ну и я не стал сопротивляться, подумал, что так будет проще.

– Я, правда, ничего не понял. Почти ничего. Кроме того, что могу чем-то помочь. Так?

– Можешь.

– Что я должен делать?

– Ничего особенного, Дан. Сидеть тут. И не уходить, даже если я попробую тебя выставить.

– Как это? – спросил Дан растерянно.

– А так. Не будь слишком деликатен.

– Но…

– Дан, я говорю тебе это, будучи в здравом уме.

– А что, ты собираешься потерять рассудок?

– Все может быть. Так что сиди. Если, конечно, я не отрываю тебя от более интересных занятий.

– Каких занятий? Какие на астролете могут быть занятия, кроме разве что чтения.

– А Ника?

– Ника считает, что хватит с меня и ночей. А днем она сидит у Дины. Она решила, что надо дать Дине выговориться. Ей кажется, что если Дина однажды выложит все, что у нее на душе, ей удастся наконец успокоиться и примириться. Хотя в свете того, что мы теперь узнали… Это ведь была гармония, да?

Маран молча кивнул.

– Я сомневаюсь, что Ника способна все понять. Все-таки, Маран, это нечестно. Ты должен был рассказать мне давным-давно.

– Я не мог, Дан, – сказал Маран смущенно. – И не только потому, что об этом не говорят. Ты ведь замечательный парень. И такой верный друг… Мне не хотелось тебя огорчать.

– Огорчать? По… Понимаю.

– Извини меня, но… Поэт подобрал правильное слово. У вас в этом вопросе ну действительно детские игры. Я вчера посмотрел несколько лент… Оказывается, информаторий корабля буквально набит такими штуками! Я и не подозревал. В две минуты я обнаружил каталог часов на триста. Триста не триста, но я посвятил этому битых полдня. Раз уж берешь ученика, надо знать предмет, не так ли? Я полагаю, то, что в фильмах, надо еще разделить, а не умножить на… какой-то коэффициент. И что в итоге останется?

– Но почему так получилось? – спросил Дан уныло. – Ведь у нас одна физиология.

– Ты спрашиваешь меня? Собственно, я, конечно, думал об этом. Возможно, дело в вашей религии. Я имею в виду вас, европейцев, и западную религию, до прочего у меня, естественно, руки не дошли. Религия раздавила все. Почему она культивировала столь странное отношение к лучшему из человеческих чувств или ощущений, понять трудно. По идее, оснований для этого нет, никто ведь не отрицал необходимость продолжения рода. Не знаю. С наскоку в таких сложных вещах не разберешься.

Он замолчал, вылил остаток коньяка себе в бокал, потом поставил пустую бутылку на пол и вытащил из-под стола еще одну, полную.

– Это уже напоминает мне Дернию, – сказал Дан. – Может, ты объяснишь мне?..

– Объясню, – сказал Маран с тяжким вздохом. – Куда я денусь? В общем, так. Это чертово кевзэ… Оно дает возможности для непередаваемых словами взлетов. Но! Обратная сторона, Дан. Как всегда. Видишь ли, это опасная штука. В кевзэ выделяют две ступени, они отличаются по степени владения собственным телом, арсеналу всяких приемов и, как ты говоришь, количеству и качеству. Это, наверно, понятно?

Дан кивнул.

– Собственно говоря, твоя терминология вполне подходит для характеристики разницы между ступенями. Низшая позволяет продвинуться как бы количественно. Ну возьми персонажи этих ваших фильмов, умножь их способности на два или на три, и ты сможешь приблизительно представить себе возможности человека, овладевшего низшей ступенью. Однако качественно нового на ее основе добиться нельзя. Но она и попроще, процентов семьдесят-восемьдесят мужчин в Бакнии ее освоили и практикуют. Какую-то часть ее, наиболее элементарную, знают практически все. А высшая посложнее. Но дает она гораздо больше. Но она и опасна. У вас, наверно, нет теории наслаждений?

– Что это такое?

– Именно то, что заключается в ее названии. Скажи мне, ты знаешь начатки биологии, вернее, не вообще биологии, у вас ведь это не одна наука, как у нас, а тех разделов, которые… По-моему, у вас это называется биохимией и физиологией. Ты имеешь о них понятие?

– Никакого, – сознался Дан. – Учил что-то в школе, но давно забыл, конечно.

– Тогда ты не поймешь… – Маран задумался.

– Ты хочешь сказать, что знаешь эти предметы?

– Немного.

– Маран! Ты собираешься удивлять меня до конца жизни или все-таки перестанешь когда-нибудь?

– Что тут удивительного, Дан? Ты же знаешь, что я человек любознательный.

– Любознательный!

– Ну да! Ладно. Не буду объяснять тебе, как и почему. В двух словах. Интенсивность чувств или ощущений, выбирай то слово, которое тебе больше нравится, не может возрастать до бесконечности. Существует какой-то предел. Грань. И если ее переступить, все может вывернуться наизнанку. Сам знаешь, как близко удовольствие соседствует с болью. Наслаждение может превратиться в боль, в отвращение, в безразличие. Это называется запредельным торможением. Человек может сломаться. Потерять способность что-то чувствовать. И не на один раз, а надолго, иногда навсегда. Понимаешь? Особенно в этом смысле опасно то, что называют пограничной зоной. Ясно, наверно? То, что на пределе, у самой грани. Правда, в отношении ощущений… ну я не могу объяснить, это неописуемо. Но есть риск переступить. А что касается предела, он у каждого свой. Это зависит…

– От второй индивидуальности?

– Видишь, ты уже кое-что знаешь. Да. Естественно, у женщин все не менее индивидуально, чем у мужчин. Есть такие, которым вообще очень мало нужно. Это ты тоже наверняка знаешь по земным женщинам. Большинству вполне достаточно того, что дает низшая ступень, может, потому и большая часть мужчин дальше не идет, останавливается на ней… Ну да большинство и есть большинство, что с него возьмешь! И, разумеется, есть женщины, которые способны добраться, так сказать, до самого верха. Но не сразу. Это требует времени. Чувствовать тоже надо учиться.

– Поэт сказал, что женщина созревает в тени мужчины. Он имел в виду это?

– Да. Очень точно, кстати. Но это процесс, а в каждый момент надо учитывать, что твоя партнерша может именно на данном этапе выдержать, и не переходить границу.

– А как ты узнаешь, на что способна женщина?

– Это элементарно. Когда изучишь систему, это придет само. Мне достаточно одного взгляда. Могу, например, тебе сказать, что твоя Ника относится к тем, кого можно раскрутить на всю катушку.

Дан внутренне сжался. Было в этой оценке что-то раздевающее.

– А Наи? – спросил он.

Он был уверен, что Маран не ответит. И его не покидало ощущение, что если тот промолчит, в их отношениях, в их дружбе может появиться трещина. Но Маран посмотрел на него, понял, в его глазах мелькнула легкая тревога, и он ответил без промедления.

– Извини, Дан, возможно, я был не слишком деликатен. Что касается Наи, я ведь говорил тебе, что сделал правильный выбор. Это значит, что она способна разделить со мной все, что я могу дать.

– И ты понял это с первого взгляда?

– Да, конечно. Помнишь то утро на станции, когда мы встретились в каюте шефа? Я ведь пришел гораздо раньше, мне не спалось, ему, наверно, тоже, он меня вызвал к себе, и мы обсудили все задолго до того, как ты проснулся. Проснулся, явился и все недоумевал, почему мы болтаем о посторонних вещах, а не о деле… И вот, когда мы с ним беседовали, открылась дверь в соседнюю комнату, Наи даже не вышла из нее, а лишь показалась на пороге и исчезла, была еще… в неглиже, как вы выражаетесь. И я сразу подумал: вот та женщина, с которой в один прекрасный день я мог бы забыть о всяком контроле. Что при моих возможностях – чрезвычайная редкость. Почти несбыточная мечта. Видишь ли, контроль это одна из важнейших составных частей кевзэ. Ты ведь понимаешь, чтобы не переступить грань и не причинить вреда, надо всегда себя контролировать. Отключиться можно только в одном случае: если у твоих и ее возможностей одинаковый предел. Собственно, это и есть краеугольный камень гармонии в сфере… если короче, ее называют второй сферой.

– Кажется, я начинаю потихоньку понимать. Ты сказал Поэту, что потерял контроль. А такие вещи часто случаются?

– Нет, Дан. Это поистине удивительно. Ты ведь знаешь меня немало лет, я всегда умел держать себя в руках. Во всех вопросах и тем более в этом, поскольку у меня еще и хорошая школа. А тут… Конечно, я слишком долго тянул. Правда, на то были причины. Вначале я вообще решил выкинуть эту блажь из головы и, можно сказать, выкинул. Там, на Торене. Я потому и так взбесился, потом, на Земле, когда ты стал звонить и всячески вытаскивать на свет божий то, что я считал похороненным.

– Считал, но на всякий случай, старался держаться от нее подальше, – усмехнулся Дан.

– Да. Но потом пришлось ехать к шефу. Не мог же я отказаться. И когда я волей-неволей оказался рядом с ней, я понял, что свалял дурака. Что от этого избавиться невозможно, что мне надо было позвонить ей в первый же день и привести все к логическому концу.

– Или началу, как говорит Ника.

– Пусть так. Но тогда уже было поздно. И я решил, что дождусь возвращения с Палевой. А что вышло с Палевой, сам знаешь.

– И ты остался там, несмотря на…

– А что я мог сделать, Дан? Бросить там несчастную Натали, эту запуганную, совершенно беспомощную девчонку, вернуться и явиться к Наи, понимая, что я – подо… – Дан понял, что он хотел произнести слово «подонок», но спохватился. – Извини, Дан. Я не хочу сказать… Я уверен, что просто первый сообразил, что надо делать.

– Да ладно, – сказал Дан. – Я давно привык к мысли, что вел себя самым жалким образом. Не смущайся.

– Представь себе, пока я сидел там один, мне было даже легче. Я попытался настроить себя на философский лад. Или фаталистический, не знаю… И потом, голова у меня все-таки была, в основном, занята историей с бомбой. И вдруг явились вы. И сразу двойное потрясение. Во-первых, пакт. Наверно, я так от этого устал, что с меня как будто свалилось все. Весь груз. Правда, не надолго, но на какое-то время я вообще перестал думать о Торене, о Бакнии, о прошлом, о настоящем… А во-вторых, я понял, что теперь-то мне ничто не помешает… И вся моя философия полетела к черту… Дан, ты просто вообразить не можешь, в какое состояние я впал. Я сам не мог бы вообразить… Если б мне кто-либо когда-нибудь прежде сказал, что я способен настолько потерять голову, я бы его высмеял. И чем ближе к Земле, тем хлеще. Я, конечно, старался взять себя в руки. Ведь я более-менее себе представлял, как обстоит дело. Я уже знал, каков уровень вашей второй культуры… Во всяком случае, в общих чертах…

– Вот как? – сказал Дан. – Значит, все-таки было с Индирой, да? Признавайся.

Он ожидал, что Маран, раз уж впал в откровенность, признает и это, но тот улыбнулся:

– Побойся бога, Дан, при чем тут Индира? Не забудь, в первый мой прилет на Землю мы провели чуть ли не две недели в горизонтальном положении, ты в постели с Никой, а я на диване с книгой. Ваша художественная литература описывает эту сторону жизни куда более физиологично, чем наши учебники по медицине.

Дан понял, что это «в постели с Никой» было маленькой местью за любопытство, но все-таки спросил еще:

– Как я понимаю, ты никогда не скажешь мне правду про Индиру?

– Никогда не скажу, – обещал Маран. – А зачем тебе это?

Дан и сам не знал, зачем.

– Просто, – сказал он. – Любопытство. Извини, я тебя отвлекаю от главного.

– Скорее, ты хочешь облегчить мне задачу, – вздохнул Маран. – Ладно. Словом, я знал, что можно, что пока нельзя, где надо остановиться. Все знал. Но в тот миг, когда я к ней притронулся, я отключился. Полностью. Настолько, что потом не мог вспомнить, что же, в сущности, было. Пару раз приходил в себя, понимал, что меня заносит, и надо прекратить, но… В общем, я удрал в минуту просветления, когда, ты знаешь. Оставил ее спящей и прилетел к вам. И тогда узнал, что у меня выпал из памяти день.

– А как это возможно?

– Видишь ли, такой остроты ощущения не могут длиться четыре дня подряд, ни один мозг этого не выдержит. И, как компенсация, возникают провалы, полусон-полуобморок. Чем сильнее ощущения, тем дольше и глубже провалы. Вот тогда я и осознал, что меня занесло очень далеко, неизмеримо дальше, чем следовало. К счастью, Поэт тоже сразу все понял… хотя я даже не заикнулся ни о чем, да и он… ты сам слышал, он в первый раз заговорил об этом только перед нашим отлетом… Понял и, как верный друг, взял на себя самую неблагодарную из миссий – мешать мне. Он не давал нам уединяться днем, звонил, когда мы пропадали надолго. Я держал этот чертов видеофон рядом, чтобы он всегда мог дозвониться, и… ругал его последними словами.

Дан смотрел на него изумленно, он сразу вспомнил ту неделю на море, они с Никой еще обсуждали между собой странное поведение Поэта, который вдруг принимался кидать в окно коттеджа, где жили Маран с Наи, камешки, отскакивавшие от небьющихся стекол с долгим, почти хрустальным звоном, они даже пытались объяснить это своего рода ревностью, что ли… Вот уж действительно, пальцем в небо!.. Он вдруг сам почувствовал ревность, не к Наи, а к Поэту, вряд ли он может и мечтать о таком уровне взаимопонимания, какое у Марана с Поэтом… Говорить об этом вслух он, конечно, не стал, а неуклюже спросил:

– Ты умеешь ругаться?

– Очень редко. И, естественно, не в тех выражениях, что вы тут… – Маран чуть усмехнулся. – Он терпел. Знал, что на самом деле я ему благодарен. В общем, он играл как бы роль внешнего тормоза, и я молча согласился с этим… раз уж внутренние у меня полетели. А теперь… Когда мы оказались одни, я сделал отчаянную попытку справиться с собой. И как будто мне это удалось. Пару дней назад мне уже казалось, что я восстановил контроль, и все налаживается. И вдруг сорвался. Полностью.

– То есть?

– Сегодня я проснулся и обнаружил, что я совершенно пустой. Совершенно. Я выложился весь – до последнего. Я был не в состоянии даже встать. Это могло означать только одно, и когда я постарался вспомнить, понял, что так и есть. До вчерашнего дня пограничный контроль я все же удерживал. А теперь полетел и он. До сих пор я позволял себе такое только с профессионалками.

– Кем? – спросил Дан растерянно.

– Ах да, тут у нас разночтения. У вас профессионалками называют тех, кто доставляет удовольствие мужчинам, так? А у нас это те, что ищут удовольствий для себя. Женщины с большими возможностями восприятия и опытом, который позволяет им не пострадать психически… И я обрушил эту бурю на бедную Наи. Я боялся посмотреть ей в лицо. Потом решился. Понял, что на этот раз обошлось. Подумал, что ладно, зато у меня есть теперь пара дней – обычно, Дан, после таких штук пару дней бываешь, как вареный. Энергетический кризис, так сказать. И что ты думаешь? Я решил немножко полежать и поразмыслить. И через каких-то полчаса вдруг понял, что я уже в норме. Черт знает что! Не понимаю, как это возможно. Откуда? После таких затрат… И главное, стоит мне только на нее взглянуть, и сразу туман в голове. Безумие. Еще несколько минут, и меня потащило бы на новый круг. А это просто катастрофа. И тогда я позвонил тебе… Что ты так на меня смотришь? Не понимаешь? Ну это было бы уже самое настоящее насилие.

– Тут какой-то парадокс, – возразил Дан. – Она ведь тебя любит.

– А что это меняет?

– Насилие это когда против желания. А любовь это, в первую очередь, желание. Непреходящее.

– Красиво выразился. Но непреходящее не значит постоянное. Бывают периоды, когда желание пропадает.

– Это когда же?

– Когда оно удовлетворено.

– Но это лишь мгновения!

– Тут ты ошибаешься. Судишь по земным меркам.

– Да?

– Да. У меня ощущение, что ты не понимаешь меня, Дан. Ты веришь мне на слово, поскольку знаешь, что я не бог весть какой лгун, но не понимаешь. Потому что не представляешь.

Дан промолчал.

– Как ты думаешь, где Наи? – спросил вдруг Маран.

– Где?

– Спит.

– А мы не разбудим ее?

Маран, не отвечая, наклонился и поднял с пола пустую бутылку.

– Они по-моему не бьются? – спросил он.

Удивленный Дан покачал головой.

Маран взвесил бутылку на руке, размахнулся и с силой запустил ее в противоположную стену, ту, за которой находилась вторая комната каюты. Переборка загудела, как гонг, неплотно притворенная дверь с грохотом захлопнулась, потом открылась настежь.

– Ты что, спятил? – возмутился Дан. – Разве так будят?

– Она не проснется, – сказал Маран, протягивая руку к пульту. В соседней комнате вспыхнул свет, но никакого движения, никакой реакции на шум и вспышку.

– Ну что, – спросил Маран, – дошло? – И ответил сам: – Все еще нет. Что ж, придется тебе кое-что показать.

Он встал и пошел в ту комнату.

– Показать? – пробормотал Дан с испугом.

Маран оглянулся на него и, несмотря на всю свою озабоченность, рассмеялся.

– Не то, что ты думаешь. Иди сюда.

– Но…

– Иди, иди. Какой из тебя ученик, если ты не можешь себе представить, чему собираешься учиться.

Дан неохотно выбрался из своего глубокого кресла.

Наи лежала на спине, вытянувшись и раскинув руки, легкое покрывало почти не скрывало очертаний ее тела, и Дан смущенно отвел глаза. Маран бросил взгляд на ее лицо, сказал:

– Смотри.

И ушел.

Дан осторожно приблизился к изголовью и заглянул в лицо Наи. И застыл. Он простоял долго, потом вернулся в первую комнату и сел напротив Марана, который успел разлить очередную порцию коньяка по бокалам и рассеянно вертел свой в руке. Увидев Дана, он взглянул на него вопросительно.

– Друг называется, – сказал Дан, хватая бокал. – Ты… Ты… – Он судорожно глотнул коньяк и выдавил: – Ты же знаешь, как я люблю Нику! Я бы пять лет жизни отдал, чтобы раз увидеть у нее такое лицо.

– Ну-ну, не нервничай, – сказал Маран успокаивающе, – не надо жизнь отдавать. Увидишь и так, я тебе обещаю.

Дан горько вздохнул.

– Почему ты мне раньше не говорил? Почему? Почему? Почему вы скрывали от нас это? Нечестно! Некрасиво! Почему ты, мой друг, скрывал это от меня?!

– Извини, Дан, – голос Марана звучал виновато. – Конечно, я должен был рассказать землянам. Но мне не хотелось колебать ваше наивное чувство превосходства. Дикари, не знающие, что такое демократия и межзвездные полеты. Каменный век…

– Неправда! Я никогда… Не знаю, как другие, другие, может, и… Не знаю! Но я никогда не испытывал по отношению к тебе никакого чувства превосходства, скорее наоборот. Ты несправедлив.

– Я знаю, Дан, – ответил Маран мягко. И лукаво добавил: – Не испытывал, но все время удивлялся этому сам, как же так, почему я не испытываю чувства превосходства по отношению к человеку из позапрошлого века. Разве нет?

Дан остолбенел.

– Откуда ты знаешь? Откуда ты все и всегда знаешь?!

Маран пожал плечами.

Дан посмотрел на него испытующе, подумал.

– Раз уж ты такой проницательный, – буркнул он, – ты должен знать и то, что подобные мысли посещали меня раньше. Давно. Не теперь.

Маран кивнул.

– Ладно, – сказал Дан со вздохом. – Забудем. – И поднял бокал.

Маран молча поднял свой в ответ.

– Ты хочешь, чтобы я был тут весь день?

– Ну… Видишь ли, пока она спит, я за себя не боюсь. Но когда она проснется и начнет опять меня заводить, я могу не выдержать. Понимаешь, тут есть некоторые… отягощающие обстоятельства, что ли. Наши женщины дают себя вести. Они не делают ни одного шага сами. А она рвется мне навстречу. И тянет дальше. Мне приходится останавливать не только себя, но и ее. И на это меня уже не хватает. С собой справиться не могу, куда уж…

– А когда она проснется? – спросил Дан.

– Через пару часов, я думаю.

– Понятно. А что ты ночью собираешься делать?

Маран развел руками.

– Я бы взял другую каюту. Но, как назло, нет ни одной свободной, я уже выяснял. Пойду в ночной бар, тут ведь есть такой.

– А Наи? Ты объяснил ей, что к чему?

Маран промолчал.

– Ты ей так ничего и не сказал? Поэт ведь советовал тебе…

– Не могу, Дан. Язык не поворачивается. Что она обо мне подумает, если я признаюсь, что не способен справиться со своими функциями? Ведь это моя обязанность – оберегать ее… От меня же самого!

Моя обязанность… Вот как? Ну да!.. До Дана стало потихоньку доходить… Все наоборот, сказала Ника. Не совсем об этом, но… Да, на Земле писали, говорили, убеждали, вдалбливали на уроках эротики, он помнил, как еще в старших классах им объясняли, что настоящий мужчина тот, кто в сексуальных отношениях старается доставить удовольствие женщине. Безнадежно. Нет, конечно, находились и такие, он сам хотя бы… Но в большинстве… Слишком долго, веками, тысячелетиями женщина была только средством, сдвинуть уже закрепившиеся в традициях, привычках, даже генах, наверно, соотношения и представления было неимоверно трудно… А ведь нынешняя ситуация для земных женщин еще не самая худшая… Он содрогнулся от ужаса при мысли, что Маран или Поэт могут вычитать где-нибудь о том, как изгалялись на Земле над женщинами в прежние времена, даже уродовали их физически, чтобы лишить возможности получать запретное удовольствие от любви… А у них, выходит… Дан вспомнил «Историю» Лана, единственный источник, где он встретил упоминание о кевзэ, правда, без единого намека на его суть, просто когда и где возникло, а возникло это… ну да, почти две тысячи земных лет назад! И не на пустом месте, наверно, раз придумали, значит, была надобность, то есть они и до того относились к этим вещам иначе, не как земляне… но пусть две тысячи. Две тысячи лет они… Как выразилась Дина? «Главное, чтобы нам было с ними хорошо, а как они этого добиваются – их дело»? А что говорил Поэт тогда, перед отлетом? «Мы забыли, что в любви участвуют двое.» Что-то в этом роде. Они оставили женщинам единственную заботу – не мешать. Нет, вы только вообразите себе! Не мешать. Просто позволить, чтобы им давали… На Земле глагол «давать» закреплен за женщинами, а тут… «Разделить со мной все, что я могу дать» – именно так он выразился. Ну и повезло бакнианским женщинам! Иметь рядом мужчин, которые почитают своей обязанностью дарить им наслаждение, причем ровно столько, сколько они могут переварить, не меньше и не больше. Наслаждение, которое трудно себе вообразить… Наверно, это нечто вроде… Дану случалось читать в каком-то научно-популярном издании сообщение, детали он забыл, но суть… Стимуляция каких-то там отделов мозга приводит к выбросу эндогенных опиатов, что вызывает неслыханной силы ощущение наслаждения, эндорфиновый экстаз, кажется, так… Черт знает что. И человек, который способен на подобные штуки, воображает, что о нем можно подумать… нечто нелестное, скажем. Ну не смешно ли?

– А что она подумает, если ты ночью ни с того, ни с сего куда-то смоешься? – сказал он вслух. – И вообще, ты не представляешь, насколько абсурдно с земной точки зрения выглядят твои комплексы. Господи, да у нас девять из десяти мужчин… что я говорю, треть неспособна уже ни на что!.. Девять из десяти оставшихся выполняют, как ты выразился, элементарный вариант процедуры и то кое-как, половина при этом ни разу в жизни не задумывалась о том, что это дает женщине… Я не знаю, как ваши бакнианки, но на Земле любая женщина умрет от гордости, узнав, что она столь желанна. Любая дура! А Наи еще и умна.

– Наверно, ты прав. Но… Нет, не могу.

Он снова взял бокал и принялся вертеть его в руке.

Дан смотрел на него задумчиво.

– А может, ты не хочешь, чтобы она вообще знала про кевзэ?

– За кого ты меня принимаешь? – оскорбился Маран. – Уж не думаешь ли ты, что я способен приписать себе… Про систему я ей как раз говорил. В двух словах. Просто, чтобы она не считала чем-то исключительным…

– Ладно, ладно. Тогда расскажи ей все. По крайней мере, она хоть не будет тебя, как ты выражаешься, заводить.

– Не могу.

– О боже мой! Горе с тобой. Знаешь, что? Давай, я попрошу Нику, пусть она с ней поговорит. У женщин это гораздо проще. Только мне придется все выложить Нике, не знаю, как ты к этому отнесешься. А еще лучше обратиться к Дине, она-то разбирается в таких вещах. Скажи ей сам, вы ведь старые друзья.

– Дине? Да ты что, Дан? После того, что я сделал с Диной, просить ее помощи, да еще именно в этом?

– А что ты сделал с Диной? – спросил Дан недоуменно.

– А ты не знаешь!

– Я знаю, чего ты не сделал, а вернее, не смог сделать для Дины. Ты это имеешь в виду?

– Не будем спорить о точности выражений. У меня был какой-то шанс спасти единственного в мире человека, которого Дина любила и будет любить до конца жизни.

– Это не обязательно.

– Обязательно. Ты понятия не имеешь… Впрочем, извини, как раз ты, может, и имеешь. А я… я только-только стал понимать, чего я лишил Дину. Если б я понимал это тогда… или чувствовал, так правильнее… я, не задумываясь, пошел бы на любой риск. На любой. Но теперь об этом поздно говорить, и Дина никогда меня не простит. И правильно сделает. Так что обратиться к ней я не могу.

– Хорошо, – сказал Дан, – тогда я пойду к Нике. Но мне придется все ей рассказать. Ты разрешаешь?

Маран заколебался. Помолчал, даже зажмурился, Дан уже подумал, что он все-таки откажется и предпочтет объясняться с Наи сам, но непонятный барьер, видимо, был неодолим.

– Ладно, – сказал Маран со вздохом. – Рассказывай.

– Великий Создатель, – сказала Дина горестно (Выслушав Дана, Ника поколебалась, потом объявила, что эту миссию лучше препоручить Дине. «Она давно забыла о тех глупостях, которые думала про Марана, пора и ему выкинуть из головы свои дурацкие фантазии»… Дан поежился, подумав, как Маран может среагировать на подобное расширение переговорного процесса, да и самому ему отнюдь не улыбалось объяснять Дине суть дела, к счастью, от последнего Ника его избавила, ухитрившись рассказать все Дине за десять минут, пока Дан сходил в библиотеку за очередной книгой). – И опять этот человек взялся за невозможное. Что за характер! Почему он не умеет жить, как все нормальные люди? Мало того, что он во всей Бакнии не смог найти себе женщину, так он еще и рвется в гармонию, опрокидывая каноны, шагая по рекомендациям и пренебрегая советами.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Ника.

– Ведь гармония – это… – Дина подвела руки с растопыренными пальцами друг к другу и соединила так, что пальцы одной руки вошли в промежутки между пальцами другой. – Все должно сложиться, все впадины и выпуклости должны соответствовать друг другу, а для этого надо сгладить множество мелких неровностей и шероховатостей, без которых не бывает, насколько б идеально люди не подходили друг другу. И это на двух уровнях, первой индивидуальности и второй. Что касается второй, это начинается с малого, с простейших приемов. Если на то пошло, высшая ступень отнюдь не каждой женщине и доступна, это же как ураган… Речь не о Наи, конечно, раз он ее выбрал, значит… Но во всяком случае, идти к этому надо долго, очень долго. А что делает он? Варвар!

– Он же не нарочно, – вступился Дан.

– Я понимаю. У него избыток энергии. Но на это тоже есть рекомендации, абсолютно четкие. И все это знают. И он знает не хуже других. Почему же пренебрегает ими?

– Какие рекомендации? – спросила Ника.

Дан промолчал, потому что догадывался.

– Разрядиться. Сбросить этот избыток.

– Каким образом? – подозрительно спросила Ника.

– Очень просто. С другой женщиной. Профессионалкой.

– Проституткой, что ли? – возмутилась Ника на интере, поскольку подходящего бакнианского слова не знала.

– Искательницей наслаждений, – объяснила Дина. – Есть такие. За те дни, что он был в Бакнии, он вполне мог бы…

– Ах вот как! – перебила ее Ника. – Да что ты такое несешь?! Этого не хватало! Если б Дан попробовал подобным образом «сбрасывать энергию», я бы ему глаза выцарапала.

Дина ошалело уставилась на нее.

– В этом нет ничего плохого, – сказала она. – Ты не понимаешь. Это же для тебя, чтобы не повредить…

– Спасибо, – ощетинилась Ника. – С энергией своего мужа я как-нибудь сама разберусь.

– Я думала, ты разумная женщина, – сказала Дина озадаченно.

– Я и есть разумная женщина. Ни одна разумная женщина не будет мириться с подобными «сбросами». Кстати, и Наи не менее разумная. Если не более.

– Странные вы! Может, вы боитесь их потерять? Такого не бывает, ни один мужчина не уйдет от женщины, с которой у него складывается гармония.

– Дело не в том, потерять или не потерять. Это ты не понимаешь. Господи, ты же любила Лея, неужели ты позволяла ему ходить к каким-то случайным женщинам?

– Позволяла, – сказала Дина. – А как же иначе? Так положено. Конечно, Лей не Маран, столько энергии он просто не мог накопить. Но несколько раз…

– От этой энергии, я вижу, одни неприятности, – сказала Ника.

– Неприятности?! – Дина вдруг закрыла глаза, и на ее лице появилось выражение, подобное тому, какое Дан недавно видел у Наи…. Вернее, тень этого выражения, у Дины не было той жизненной силы, что у Наи, да и длилось это очень недолго, но достаточно, чтобы Ника вздрогнула. Потом тихо спросила, как недавно Дан:

– Почему вы нам раньше об этом не говорили?

– Откуда же мы знали, что люди, которые летают к звездам через космическое пространство, не достигли тех звезд, до которых можно добраться, не выходя из комнаты? – сказала Дина задумчиво. Потом добавила: – Ладно. Я поговорю с ней.

Вначале они сидели молча и смотрели друг на друга. Дан явственно ощущал нервозность Марана, что было не просто необычно, а почти невозможно. Совершенно непостижимая личность! Дан невольно вспомнил, как бестрепетно тот шел по насыпи, ожидая выстрелов… не просто выстрелов, а в себя! И как он стоял среди крестьян в Вагре, и на трибуне в день переворота. Как спокойно он поднялся с места, когда за ним пришли после того судьбоносного Большого собрания… Еще многое можно припомнить, и никогда ни следа волнения или тревоги. И вот теперь, из-за какой-то ерунды… Хотя… Дан начал догадываться. Собственно, почему догадываться, ведь Маран намекнул… нет, он прямо сказал! Чрезвычайная редкость, почти несбыточная мечта, кажется, так. Да, наверно, для него эти отношения не просто удача, они, можно сказать, уникальны, именно для него, ведь Наи… неизвестно, осознает ли она, какой приз ей достался, она же понятия не имеет обо всех этих бакнианских штучках, она – земная женщина, а земляне отлично знают, а вернее, ошибочно полагают, что даже самое сильное чувство повторимо… Тут он вспомнил, что это же слово, «приз», только в отношении Наи, употребил Поэт в том разговоре, перед посадкой… Вон оно что! И, в отличие от Наи, Маран о ценности своего приобретения знает. То-то он так боится разрушить неожиданное счастье, даже еще не реальное, не обретенное, а как бы обещанное, будущее. Но почему все должно рухнуть из-за… непонятно даже чего! Нет, понятно. Это все та же блажь. Опять! Неужели это никогда не кончится? Все еще не простил? Нет, простил, наверно, но не забыл. И кто его знает, может, до конца жизни будет помнить, как она нечаянно причислила себя к старшим, а его к младшим… нет, вовсе не так, не себя и его, а землян и торенцев, это Маран с его чертовым самолюбием перевел стрелки… И всегда будет бояться чем-то подкрепить этот дурацкий тезис? Никаких слабостей, пусть даже воображаемых! Что за чушь, она ведь просто теоретизировала, ей и в голову не приходило, что он воспримет невинную женскую параллель таким образом… И, кстати, неизвестно, меньше ли эти столь неудачно слетевшие с языка несколько фраз мучают саму Наи… Что бы там не говорила Ника, Дан был уверен, что Наи… ну пусть не влюбилась в Марана с первого взгляда, но несомненно что-то в ней шевельнулось, ведь она даже, можно сказать, проявила инициативу, правда, не на бакнианский манер, но… Дан прекрасно помнил, как она выскользнула из просмотрового зала орбитальной станции вслед за Мараном, и ясно, что подошла, позвала его в Синий бар, Маран же не знал, где это, как не знал и сам Дан, бар открыли совсем недавно, а потом пригласила в каюту, конечно, приглашала Наи, шеф ведь в это время совещался с Петерсом, начальником станции, Маран и Наи были вдвоем, пока он, Дан, не вмешался в их тет-а-тет, они разговаривали, разговаривали… и договорились до той ерунды, из-за которой… Чертовщина!..

– Так и спятить недолго, – сказал Маран наконец. – Давай работать. Рассказывай дальше.

– Дальше? – не понял Дан.

– Про Лах.

– Про Лах? – протянул Дан недоверчиво.

– Именно. Да что с тобой? Уж не забыл ли ты, что нам предстоит экспедиция?

– Забыл, – сознался Дан.

Он стал рассказывать в полной уверенности, что Маран будет слушать вполуха, но тот вдруг собрался и словно отключился от действительности. Зато сам Дан никак не мог сосредоточится, путался и повторялся.

– Мне мешает твой вид, – не выдержал он наконец. – Когда я вижу тебя небритым, мне кажется, что произошла какая-нибудь катастрофа.

– Небритым? – Маран машинально провел рукой по щеке и удивился. – Забыл. Ну и тряпка же я, оказывается.

– Можешь перестать ею быть, – кивнул Дан в сторону ванной.

Маран молча встал и отправился бриться. Пока он был в ванной, пришла Ника.

– Ну что там у вас? – спросил Дан. – Почему ты ушла?

– Да понимаешь, Дина начала вдруг рассказывать ей о себе и залезла во всякие детали… Мне показалось, что я лишняя. Есть такой феномен, Дан, женщина может открыть близкой подруге что угодно, интимное донельзя. Если у нее две подруги, она поделится сначала с одной, потом другой, но с обеими сразу ей почему-то неловко. Возникает ощущение публичности. Словом, я оставила их вдвоем.

– А Наи?

– А что Наи? Жива-здорова. Правда, впечатление такое, будто она выпила бутылку шампанского. Похлеще, чем в тот вечер в ресторане.

В ресторане? Да, верно. Она казалась немножко пьяной, громко смеялась, движения у нее были слегка неловкие, она даже опрокинула стакан с соком… но не бокал с шампанским, потому что шампанское у нее Маран отобрал. Просто-напросто. И сказал: «Тебе хватит». И Дан подумал, что… Теперь он вспомнил, что Дина внимательно оглядела Наи, а потом посмотрела на Марана с укоризной, да и Мит, правда, его лицо не выразило никаких эмоций, но Дан понял, что он отметил что-то для себя. Видимо… Ах да! В том журнале… Ну конечно, это называлось эндорфиновым опьянением, а не экстазом, по внешнему проявлению, наверно…

– Дан, скажи мне, пожалуйста, неужели можно… – начала Ника, но увидела вышедшего из ванной Марана и прикусила язык. – Я вам не помешаю? – спросила она только.

– Да нет. Мы работаем.

– Я почитаю в уголке.

Ника взяла лексор, поколдовала с пультом и села в угол, а Дан возобновил свое повествование. Прошло около получаса, потом дверь каюты вдруг распахнулась, и на пороге возникла Наи. Вид у нее был весьма решительный.

– Ты здесь? – сказала она с облегчением. – А я уже подумала…

Она проследовала к Марану и стала перед ним.

– Если ты только попробуешь, – сказала она негромко, но вполне отчетливо, – если ты… Не смей! Я не позволю! Я… Я ее убью!

– Кого? – спросил Маран.

– Эту женщину.

– Какую женщину?

– Все равно, какую. Другую!

Дан наконец понял. Видимо, Дина, попыталась обратить Наи в свою веру, как недавно Нику. И Наи… Конечно, будь она в нормальном состоянии, она не позволила б себе такую выходку, но она действительно казалась пьяной и словно не замечала присутствия посторонних.

Маран смотрел на нее спокойно, даже с любопытством.

– Какие женщины, глупышка, – сказал он. – Мне не надо никаких других женщин.

– Дина сказала, что у вас все так делают!

– Но я же – не все, – сказал Маран с тем уничижительным оттенком, каким иногда умел отделить себя от других. – Я всегда делал не как все. И не собираюсь этому изменять.

– Значит, ты не станешь…

– Я же сказал. Мне никто не нужен. Только ты.

Некоторое время она стояла перед ним, склонив голову набок, и испытующе смотрела. Потом сказала:

– Ненавижу этот твой непроницаемый вид.

И вдруг скользнула ему на колени и обняла за шею. Маран побледнел, но не шевельнулся. Тогда она, выгнувшись по-кошачьи, прильнула к нему. Маран схватил ее за плечи, стиснул, потом его пальцы разжались, он уронил руки и сказал тихо:

– Не мучай меня, малышка. Мне и так трудно.

– Трудно?

– Очень трудно. Невозможно трудно.

Сказал-таки, подумал Дан. Он увидел, как Наи сразу вскочила и удивился. Неужели она этого и добивалась? Она как будто даже пришла в себя, во всяком случае, словно заметила Дана с Никой и возникшую в дверях Дину Расти и спросила:

– Извините меня. Можно нам на пару минут пройти туда? – она показала на заднюю комнату.

– Конечно, – сказала Ника. – Пожалуйста.

Наи потянула Марана за руку.

– Иди. Да иди же.

Когда она прикрыла за собой дверь, Дан поежился.

– Надеюсь, она не собирается… – начал он и осекся.

– Не бойся, – сказала Дина. – Она все поняла. Маран – странный человек! Как можно не доверять самому себе? Он же ее выбрал. Разве нет? И выбрал правильно, теперь я вижу. Точно себе под стать. И сам же нервничает, боится чего-то… Валяет дурака. При его-то уме! Удивительно.

Через несколько минут дверь открылась. Наи сказала:

– Спасибо, – прошла через комнату чуть неуверенным шагом и исчезла. Маран молча сел на диван и задумался. Потом повернулся к Дине Расти.

– Спасибо, Дина, – сказал он и вдруг улыбнулся широкой, счастливой улыбкой.

Дина внезапно подошла к нему, наклонилась и поцеловала в лоб.

– У тебя такое лицо, какое бывало в семнадцать лет, – сказала она почти нежно. – Что с тобой случилось? Где твоя маска?

– Я отдыхаю от нее, – сказал Маран. И добавил после некоторого колебания: – У меня такое ощущение, Дина, что ты меня простила.

– Я тебя давно простила, – отозвалась та. – Да и за что мне тебя прощать? Я сама во всем виновата. Я не сомневаюсь, что ты сделал все, что в твоих силах. Но, возможно, ты сделал бы и то, что выше их, если бы знал Лея. Ты ведь был с ним едва знаком. А это уже целиком моя вина. Я не должна была верить…

– Люди меняются, – сказал Маран.

– Не такие, как ты. – Она некоторое время смотрела на него, потом вздохнула. – Какой ты стал потом суровый. А в юности был совсем открытый. Как сейчас…

– А ты небось была в него слегка влюблена? – спросила Ника шутливо. – Да?

– Конечно, была, – улыбнулась Дина. – И не только в него. В них обоих. Наше знакомство ведь состоялось при романтических обстоятельствах. Когда был жив мой отец, я училась в специальной платной школе, он же хорошо зарабатывал, строил особняки, а через пару лет после его смерти мы с мамой совсем обеднели, перебрались в другую часть города, и я стала ходить в обычную, бесплатную. Но у меня еще оставалось много всяких красивых вещичек. Я не проучилась в новой школе и декады, когда однажды после уроков ко мне пристали два взрослых парня, хотели отнять сумку, у меня была дорогая сумка из тонкой кожи, я закричала, и два незнакомых мальчика тут же кинулись мне на помощь, полезли в драку, хотя те двое были на голову выше и… словом взрослые, а они подростки. Четырнадцать лет…

– Конечно, это были Поэт с Мараном, – сказала Ника.

– Само собой. Я побежала в школу звать на помощь, но пока вернулась, тех взрослых ребят и след простыл. Моя сумка была в руках у Марана, а Поэт промокал нос, из которого текла кровь. Я подбежала, вынула свой платок и стала останавливать кровотечение. После этого мы подружились. И я все никак не могла решить, в кого же из них я влюблена. Стоило Поэту запеть – а он уже тогда сочинял песни – и мне казалось, что мой герой он. А потом мы начинали разговаривать, и я переключалась на Марана. Он был такой умный, столько всего знал… В общем, мне так и не удалось ни на ком остановиться. А потом уже стало поздно. Поэт познакомился с дочерью Мастера и влюбился в нее, а Маран увлекся сразу всеми женщинами на свете, и я… впрочем, я уже поняла, что он мне не подходит. Он всегда предпочитал красивых женщин, и потом он для меня слишком бурный…

– Я бурный? – удивился Маран.

– Молчи уж, – сказала Дина. – Честно говоря, мне было немного обидно за всех бакнианских женщин или даже за торенских. Но теперь я понимаю, что ты выбрал правильно. Да и где в Бакнии ты нашел бы женщину, которая заявила бы, что убьет соперницу? – Она повернулась к Нике. – Ты посмотри, какой у него довольный вид. Не понимаю, что тут хорошего?

– Прелесть новизны, – сказала Ника. – Я посмотрю на него, когда она будет донимать его ревностью изо дня в день.

Дина покачала головой.

– Не будет. Не тот случай. Она просто сегодня немного не в себе. Ну ладно. Держи. – Она положила перед Мараном на стол ключ. – Пойдешь ночью в мою каюту, а я останусь в вашей, с Наи. И вообще мы решили провести сегодняшний вечер в женском кругу. Просим не мешать.

Когда женщины вышли, Дан повернулся к Марану.

– Ну? – спросил он с любопытством. – Что она тебе сказала?

Маран улыбнулся.

– Ничего особенного. Объяснила, что ты умный, а я дурак.

– Да ладно тебе! Впрочем, не хочешь, не говори. У тебя и так все на лице написано. Сейчас я прочту. Вслух. Она тебе сказала, что такого, как ты, больше нет на Земле… то есть, извини, в доступной части Вселенной, и что она счастливейшая из женщин, и что надо быть полным идиотом, чтобы вообразить… Почему ты смеешься? Я что-то пропустил?

– Читай, читай, – сказал Маран весело. – Пока я не закрыл книгу.

– Для начала, – сказал Железный Тигран, – я хотел бы послушать тебя, Маран. Итак, что вас может ожидать на… будем для краткости называть планету Эдурой, хотя этот факт пока не доказан. Полагаю у тебя было время подумать, если не на Торене, где ты нашел себе более… гм… захватывающее занятие, то хотя бы в пути.

– Разумеется, – согласился Маран.

Дан покосился на него. Вид у Марана был донельзя корректный. Подтянутый, сдержанный, даже холодный, он, казалось, провел две недели обратного пути у дисплея, поглощая информацию, или в постоянных размышлениях. Да бог с ним, с путем… Еще вчера… Дан смотрел на его непроницаемое лицо и видел его таким, как вчера вечером. После долгого дня, проведенного в Ассамблее, часам к восьми они наконец освободились и отправились на виллу в горах, где было решено на предотлетный период поселиться вместе. Дабы не резать Дину пополам, как сказала Ника. Устройство взяли на себя женщины, и когда, оставив флайер на посадочной площадке, друзья направились через поросший ровной, высокой, все еще зеленой и сочной, несмотря на близость осени, травой луг к дому, в том уже были открыты окна, и он имел вполне жилой вид.

– Какая трава, – сказал Маран, – так и тянет лечь и лежать.

– Лежи. Только после обеда, пожалуйста. Надеюсь, нас накормят, как следует. Здоровая конкуренция должна, по идее, принести вкусные плоды.

Тут их заметили, из окна помахали рукой, а через минуту на крыльце появилась женская фигурка. Она спрыгнула со ступенек и побежала навстречу. Маран чуть ускорил шаги, ибо это была, конечно, Наи, и слегка отставший Дан гадал, кинется ли она на сей раз Марану на шею или остановится, как тогда, на астролете. Кинется, решил он, и опять не угадал. Наи налетела на Марана, как спринтерка на финишную ленту и с разбега толкнула его, что было силы, обеими руками в грудь. Маран нарочито пошатнулся и, словно потеряв равновесие, упал в траву, не преминув обхватить Наи рукой и потянуть за собой. Когда Дан через минуту поравнялся с ними, он не смог удержаться, чтобы не посмотреть на них, и увидел лицо Марана. Тот лежал, закрыв глаза и раскинув руки, не мешая ей себя целовать, и на губах его блуждала, то появляясь, то пропадая, счастливая, если не блаженная улыбка.

Дан отогнал видение и посмотрел на Марана реального. Тот откинулся в кресле, устремил сосредоточенный взгляд в пространство и заговорил.

– Начнем с исходных данных, – сказал он академическим тоном. – Что нам известно точно? Первое: Земля и Торена заселены одной расой. Возможно, и Перицена, но тут о точном знании говорить, как я понимаю, рано. Если за время нашего отсутствия не появилось новых сведений.

– Не появилось, – сказал Железный Тигран.

– Тогда оставим это в области предположений. Второе: палевиане посещали, как Перицену и Торену, так и Землю. Насчет первых двух нам известно из собственных поисков, о последней они сообщили нам сами. Третье: палевиане знают о том, что мы принадлежим к одной расе. Строго говоря, к точным знаниям это отнести нельзя, но судя по концу нашего разговора с ними, такой вывод допустим. Наконец, четвертое: палевиане считают основной чертой нашей расы агрессивность. Агрессивность, тягу к убийству, кровожадность, словом, ничего хорошего. А теперь вернемся к их подарку. Очень жаль, что с нами не было Поэта, он смог бы оценить ситуацию эмпатически и сказать нам, нет ли в этом какого-то подвоха.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Патрик.

– Я имею в виду подарок-урок, – пояснил Маран. – Оценивая нас так, как они оценивают, они вполне могли подсунуть нам координаты планеты, на которой произошла глобальная катастрофа, связанная с агрессивностью и прочими милыми качествами, пусть и не нашей расы.

– Радиоактивная пустыня, – пробормотал Патрик.

– К примеру. Я думаю, эту вероятность исключить нельзя. Хотя она довольно мала. Впрочем, тут я полагаюсь только на интуицию, так что учтем и этот вариант. Далее. Если считать подарок действительно подарком, это даст нам две возможности. Первая – Эдура. В смысле, планета-прародина. Но, скажу вам, если б в тот момент я оценивал варианты не по наитию, а логически, я, наверно, предпочел бы вторую возможность. А именно: планета-колония. То есть еще одно звено в цепи Торена-Перицена и так далее.

– Почему? – спросил Тигран.

– Сроки. Палевиане утверждали, что они очень древняя раса, но можно ли допустить, что они вышли в космос несколько десятков тысяч лет назад? Кроме того! Я посмотрел кое-что тут и на Торене. Конечно, я не имею того, что на Земле называют университетским образованием, и могу ошибиться, но тем не менее… С Тореной проще. Согласно нашей антропологии человек появился на ней примерно десять тысяч лет назад. Земных лет, я имею в виду, хотя разница невелика. Сразу современный человек, по-вашему, неоантроп. Останков палеолюдей на Торене не найдено. Кстати, на Торене нет и обезьян, и наша наука, как вам, наверно, известно, не создала теорию эволюции, уступив без боя сферу происхождения человека религии. Между прочим, когда я размышлял над этим, я вспомнил об одном интересном обстоятельстве. В прошлом и позапрошлом веках на фоне быстрого развития естественных наук был явный подъем религиозных настроений. Всплеск. С чем можно связать и притормаживание общественного развития, но сейчас речь не об этом. Насчет веры. Я думаю, что главной причиной этого всплеска была именно неспособность вроде бы переживавшей расцвет науки объяснить появление человека со строго рациональных позиций. Ведь одним из толчков к появлению веры в бога-творца, в принципе, является необходимость обосновать появление человека. Кстати, еще одна любопытная деталь: Установление возникло сравнительно поздно, каких-нибудь две тысячи или немногим больше лет назад, а до того религии или религий, как таковых, не существовало. Никаких упоминаний ни в письменных источниках, ни в устных. Но это так, в скобках.

– Почему в скобках? – возразил Патрик. – Надо разобраться, по-моему, тут кроются интересные вещи. Еще одно посещение, например.

– Кроются, – сказал шеф. – Разберемся. Но не сейчас. Маран, продолжай.

– Эти десять тысяч лет дают нам, скорее всего, время колонизации Торены. Можно даже быть более точными. Напрашивается мысль, что наше летоисчисление начинается не с какого-то неведомого события, а просто-напросто с самого начала. То есть с момента высадки колонистов. У нас ведь сейчас идет 8764 год. Довольно близко, не правда ли? Ладно, с Тореной пока все. Далее.

– Погоди, – вмешался Патрик. – А что говорит по этому поводу история? Насчет летоисчисления. Я имею в виду точку отсчета.

– Ничего не говорит. Так далеко наши источники не заходят. Если не считать Установления, согласно которому счет ведется с момента сотворения мира. Но что касается науки, в частности, истории, как таковой, в этом вопросе полный туман. Никаких точных данных, ведь письменность – не современная, а самая древняя из известных, появилась от четырех до пяти тысяч лет назад. Не раньше. Конечно, нельзя исключить, что когда-то существовала другая, позднее утерянная. Вообще тут бездна работы для историков и археологов. Наверно, можно с помощью земных методов обследовать планету, поискать следы первых поселений…

– Дело усложняется, – пробормотал Патрик.

– Может, мы пока вернемся к предстоящей экспедиции? – спросил Железный Тигран. – Маран, продолжай, пожалуйста.

– Оставим пока Торену? Хорошо. Пойдем дальше. Насчет Перицены я в информаториях ничего не нашел и понял, что этот вопрос не исследовался. Так? – он посмотрел на шефа.

– Так, – согласился тот. – У нас масса пробелов. Впрочем, это естественно. Всякое новое знание обнажает глубину невежества.

– Сложнее с Землей, – продолжил Маран. – Конечно, самое соблазнительное – посчитать временем прихода на Землю эдуритов период появления кроманьонцев. Но это, извините, дает нам уже сорок тысяч лет.

– Да, концы не сходятся, – сказал Патрик.

– Не сходятся, – согласился Маран. – Что получается? Либо эдуриты явились на Землю позднее, когда она была уже населена собственной расой и то ли слились с ней, то ли каким-то образом вытеснили ее. Это слишком сложная проблема, чтобы решать ее здесь, и потом, честно говоря, мне это представляется неубедительным, выходит опять-таки, что обе расы были необычайно схожи, и снова разматывается та же цепочка… Либо они переселились сюда сорок тысяч лет назад, а это означает, что мы имеем дело с планомерной, растянутой на десятки тысяч лет колонизацией.

– А сколько тогда должно быть самой эдурской цивилизации? – пробормотал Дан.

– Еще один камень преткновения, – продолжил Маран, – животный мир. Анатомическое, физиологическое, генетическое сходство. Можно ли допустить, что колонисты привезли с собой все свое окружение? Ну лошадей, к примеру, или собак взять с собой естественно. Но такое множество видов?

– Виды могли умножиться за сорок тысяч лет, – сказал Патрик. – И потом, одни виды не могут существовать без других. Неполный биоценоз разваливается. Так что теоретически такую перевозку исключить нельзя. А как на Торене? Там доказано генетическое родство человека с животными?

– Генетики в таком виде, как на Земле, у нас пока нет, наверно, потому что мы отстаем технически. И даже своего Менделя у нас не было. Сравнительная биология тоже не особенно развита. Поскольку эволюционной теории в наличии не имеется, то и в вопросы сходства человека и животных глубоко не вникали. Видимо, так. Правда, что касается высших животных, анатомически и физиологически они, как будто, человеку близки. Однако, в отличие от Земли, на Торене животный мир чрезвычайно скуден, вообразить, что его, так сказать, прихватили с собой, проще.

– Хотя про лошадей и собак каким-то образом забыли, – заметил Дан.

– Ну насчет лошадей это я так, образно. На самом деле, логичнее взять с собой, допустим, кошек. Ведь при том уровне развития, при котором приступают к колонизации космоса, ездят как минимум на автомобилях, а не лошадях. Однако я не закончил предыдущую мысль: если б животных прихватили с собой в обоих случаях, между ними было бы куда больше сходства… Еще одна любопытная деталь… не знаю, правда, имеет ли она какое-либо значение, я не биолог и судить о подобных вещах мне сложно… Я задумался над этим, только оказавшись на Земле. Дело в том, что на Торене почти все растения несъедобны. Для нас. Один злак, три вида плодов, карна и тана, вот, фактически, и все.

– На Земле тоже немало ядовитых грибов, – заметил Патрик.

– Да, – возразил Маран. – но съедобных-то куда больше. И добавлю один факт, на который обратил внимание, немножко почитав о земной науке. Торенские биологи не ставят опытов на животных, почему, раскопать не успел, то ли из этических соображений, то ли когда-то обнаружили несовпадения… Словом, с Тореной понятнее. А с Землей… – Он помолчал, словно сомневаясь, стоит ли продолжать, потом сказал: – В итоге у меня возникла одна идея. – Он обвел присутствующим испытующим взглядом. – Возможно, Земля и есть Эдура.

– Черт возьми, – воскликнул Патрик. – Черт возьми!

– Интересная мысль, – проговорил задумчиво Железный Тигран.

– Простейшее предположение, – сказал Маран сдержанно.

– Мне это простейшее предположение в голову не пришло, – заметил Тигран, глядя на Марана с любопытством. – И никому другому. Я имею в виду Патрика и Дана. Не так ли?

Ни Патрик, ни Дан его не опровергли.

– Это означает, – сказал Маран, – что никто из вас не заражен земным… патриотизмом.

– Ты хотел сказать, шовинизмом, – поправил его Тигран. – Скажу тебе сразу и на будущее. Не знаю, как в прочих организациях, учреждениях и тому подобное, но в Разведке такого нет и не будет. Во всяком случае, пока я сижу за этим столом. Запомни это. И извини за отступление в сторону. Продолжай.

– Собственно, я почти все сказал, – отозвался Маран. – Мне остается только повторить то, что я уже говорил перед отлетом на Торену. Вариант первый: мы обнаружим на предполагаемой Эдуре колонию, аналогичную прочим, на уровне развития, едва ли превышающем земной, скорее всего, более низком, так как признаков появления их в космосе нет. На эффект Нортона, как я понимаю, мы в данном случае опереться не можем?

– Слишком далеко, – сказал шеф.

– Второй вариант: мы попадаем на материнскую планету. А там? Один факт бесспорен или почти бесспорен: эдуриты свои колонии не посещают. И не посещали уже очень давно. Что это может значить? Колонии отколовшиеся, вычеркнутые и забытые, как предположил Поэт? Но на десятки тысяч лет? Маловероятно. И потом, если б они и отказались от именно этих колоний, но продолжали развиваться и заселять другие миры, им сейчас принадлежало бы полгалактики, и мы, вернее, вы, неизбежно уже где-нибудь с ними столкнулись бы. Более реалистичным выглядит предположение, что цивилизация на материнской планете угасла.

– Война? – спросил Дан.

– Или любая другая катастрофа.

– То есть ты полагаешь, что мы найдем мертвую планету?

– Необязательно, – сказал Маран медленно. – Это ведь было очень давно. Они могли частично уцелеть, выжить и выйти на новый виток. И сейчас снова быть, допустим, на нашем уровне. А могли и пойти новым путем.

– Каким?

– Трудно сказать. Зависит от исходной точки. Если они скатились до полной дикости, один вариант. Если сохранили часть культуры и смогли осмыслить случившееся, другой вариант. Вернее, множество вариантов, в зависимости от того, какую именно часть культуры им удалось сохранить. Наконец, они могли мутировать. Я не берусь предсказывать. Надо посмотреть. В конце концов, есть еще судьба Палевой. Постепенная деградация. Вырождение.

– Это все? – спросил Тигран.

– Пожалуй.

– Вопросы?

– Ты пропустил возможность с простейшим предположением, – сказал Патрик.

– Я не пропустил. В этом случае работает первый вариант: планета-колония. Что касается Эдуры.

– Да, но что касается самой Земли?

– Что касается самой Земли, придется, наверно, вспомнить о теории катастроф.

– Это надо, как следует, обдумать, – решил Патрик.

– У кого-нибудь есть какие-либо дополнения или замечания? – спросил Тигран, и когда все, в том числе не проронивший ни слова, но напряженно внимательный Мит, по очереди покачали головой, сказал: – Мне тоже нечего добавить. Идите думайте. Даю вам два дня. Двадцать первого в одиннадцать собираемся здесь и обсуждаем. Все свободны. Маран, я жду от тебя предложений по составу экспедиции. К двадцать первому…

Маран не дал ему договорить. Он вынул из нагрудного кармана сложенный вдвое лист и положил перед шефом на стол.

– Правда, тут не хватает одной фамилии. Мне нужен биолог. К сожалению, я никого не знаю лично, так что… Впрочем, я изложил здесь свои требования к его кандидатуре.

– Уже все обдумал? – спросил Тигран с легкой улыбкой. И посерьезнев, добавил очень тихо: – Я вижу, ты понимаешь, что теперь с тебя спрос двойной.

– Да хоть тройной, – ответил Маран, глядя ему прямо в глаза. – Это мне понятно. Правда, есть вещи, которых я не понимаю, но… – Он не договорил, встал и пошел к выходу вслед за прочими.

– Остановись! – сказал ему вдогонку Железный Тигран, и, когда Маран остановился, но не обернулся, произнес, подчеркивая слова: – К земному патриотизму это отношения не имеет.

Маран бросил на него короткий взгляд через плечо, потом сказал Дану:

– Жду тебя в информатории, – и вышел.

– Обижен, – сказал Тигран со вздохом. – Черт бы побрал эту девчонку! Так спутать все карты!

– Какую девчонку? – спросил Дан.

– Да Наи! А ты чего, собственно, тут сидишь? Я же сказал, все свободны.

– Я должен вам кое-что сообщить, шеф, – сказал Дан бодро, хотя на душе у него скребли кошки, он с ужасом думал, как будут восприняты его запоздавшие на несколько лет сведения.

– Сообщить? Сообщай… Хотя погоди. Даниель! Раз уж ты оказался у нас как бы поверенным в делах… Ответь мне на один вопрос.

– Да?

– Ты, как я понимаю, имеешь полную возможность наблюдать… Скажи, как, по-твоему, это надолго?

– Что именно?

– Не прикидывайся дурачком! Этот… межзвездный роман.

– Я думаю, что… – начал Дан и перебил сам себя вопросом: – А вы их вместе видели?

– Где я мог видеть? – устало возразил Железный Тигран. – Я и дочь свою, негодницу, в последний раз видел после прилета с Палевой. Она примчалась на посадочную площадку штаб-квартиры, расцеловала меня, поздравила с успехом и улетучилась. Я не успел слова сказать. Потом обнаружилась в «фоне» на следующий день после того, как была сформирована торенская делегация. Это был весьма поучительный диалог, Даниель. «Папа, – сказала она, – ты знаешь, что я отдала мамин медальон.» Не вопрос, а констатация факта. «Да», – сказал я. «И знаешь, кому». «Да», – сказал я еще раз. «И понимаешь, что это значит». «Да», – сказал я в третий раз. «Мне остается только добавить, – заявила она, – что я не одолжила его на время, а подарила. Насовсем. Тебе все ясно?» «Да», – сказал я еще раз, и она отключилась.

– Колоссально, – улыбнулся Дан.

– Да уж! Вообще-то я всегда ожидал от нее какого-нибудь сюрприза в этой области. Ты ведь знаешь женщин, Даниель, тот, кто подходит им в постели, непременно дурак, а кто устраивает интеллектуально, ни на что не годится в качестве любовника. В итоге, все оказываются «ненастоящими мужчинами», словом, я всегда предчувствовал что-то неординарное, но того, что она, забраковав два миллиарда мужчин на Земле, отправится искать себе возлюбленного в космосе, все-таки, признаться, не предвидел. Ну что ж, более настоящего, чем Маран, я думаю, вряд ли можно даже вообразить, во всяком случае, он наверняка сделает с ней то, чего она по большому счету добивается.

– То есть?

– Заставит ее ходить по ниточке. Да, мой дорогой. В сущности, любой женщине нужно одно: чтоб ее одолели. Осилили. Это она получит в полной мере. Или я ничего не смыслю в людях. Что ты так смотришь? Ты со мной не согласен?

Дан набрал в грудь воздуха, словно собираясь нырнуть, потом выдохнул и сказал:

– Шеф, вы даже не представляете, насколько вы правы. Не знаю, как насчет хождения по ниточке, но в вопросе о… настоящих мужчинах… Правда, у меня есть опасения, что с настоящими разведчиками плоховато. Я упустил такие вещи!..

– Какие? – спросил Железный Тигран.

– Сначала скажите, кто-нибудь из тех, кто работает на Торене, докладывал о кевзэ?

– Нет.

– Это меня немного утешает, – вздохнул Дан. – Но только немного, потому что родина этого – Бакния.

– Постой! – Шеф задумался, потом нерешительно проговорил: – Не могу вспомнить, где я слышал это слово… Ах да! Конечно, на Палевой. Маран сказал, что занимался гимнастикой, и назвал это кевзэ. Я правильно помню?

– Да.

– Так это гимнастика?

– Нет. То есть да. То есть… – Дан уселся в кресле попрочнее и стал рассказывать. Умолчав, разумеется, о том, что касалось Марана и Наи. Шеф слушал его, не перебивая, а когда он закончил, не стал упрекать, лишь спросил:

– Как же получилось, что ты узнал об этом только сейчас? А вернее, как ты узнал, если это так усердно замалчивается?

– Э-э… Дина Расти случайно проговорилась Нике, Ника сказала мне, а я пристал к Марану, и он… – начал мямлить Дан.

– Случайно? Или по какому-то определенному поводу?

Дан промолчал.

– Ладно, – сказал шеф устало. – Я так понял, что Маран тоже этим занимается. Зная его, я могу предположить… Словом, когда Маран берется за какое-либо дело, он обычно осваивает его в совершенстве. Или я ошибаюсь?

– Нет, – сказал Дан. – Не ошибаетесь.

– Придется, видно, расспросить его о подробностях. Понравится это ему или нет. Мне надо подумать, Даниель, а потом мы поговорим с тобой еще раз. Возможно, это наше самое главное открытие не только в Бакнии, но за все годы, что мы работаем с внеземными цивилизациями. Ладно, иди… Да! Ты не ответил на мой вопрос… насчет того, надолго ли?.. Решил, наверно, что я смогу сделать выводы сам?

Дан снова промолчал.

– У меня не хватает данных. Что касается Наи… она дала мне понять… Хоть и не в самой обычной форме. Но я совершенно не представляю… Читать в душе Марана трудно, если не невозможно. Что эта история для него? Очередное приключение? Обусловленный бакнианскими установками ответ на инициативу женщины? Своего рода исследование? Или что-то более серьезное?

Дан колебался не дольше секунды.

– Серьезнее не бывает, – сказал он. – Это выбор. Если вы меня внимательно слушали…

– Слушал. Понятно.

Он задумался надолго. Дан смотрел на него, гадая, рад он или расстроен. И почему бы не порадоваться за родную дочь? Неужели Разведка для него важнее? Хотя… Теперь он знал историю организации, в которой работал, и роль в ней этого худого маленького человека представлял себе в полной мере. Железный Тигран командовал Разведкой двадцать лет, человечество вышло в дальний космос при нем, и он сделал для этого больше, чем кто-либо другой – не считая ученых, конечно. Это он выбивал кредиты на исследования в области гиперпространственной физики, пусть теоретически Разведка к подобным вещам отношения не имела, то была компетенция ВОКИ, но фактически… Разведка получала процент с разработки ее имевших коммерческое значение открытий, и деньги эти тратились не только на оснащение или зарплату, нет, часть их шла в фонд поддержки новейших исследований, тоже созданный Тиграном. Конечно, история так или иначе движется вперед, но рывки в ней совершаются усилиями отдельных людей, своеобразных моторов. Шеф и был таким мотором. Разведка в том виде, какой она имела сейчас, была его детищем, не удивительно, что его мучил вопрос, кому он когда-нибудь передаст этот кабинет, кто-кто, а он-то отлично знал, сколь много значат люди… Ну и не надо ломать голову над ерундой! Какая разница, в конце концов… Дан представил себе, как шеф рекомендует ВОКИ кандидатуру своего преемника и слышит в ответ: «Вы имеете в виду мужа вашей дочери?» Нда.

– Надо как-то разрешить эту нелепую ситуацию, – сказал шеф наконец. – Знаешь, что? Помнишь, там, на Палевой, я попросил тебя не говорить Марану о моих планах? Скажи ему. Я не хочу, чтобы он думал бог весть что. Конечно, между нами. Маран не болтун, тут проблемы нет.

– Ладно, – сказал Дан радостно.

– Даниель, дорогой мой, не сияй. Это отнюдь не значит, что я принял решение. Речь о том, что я думал о его кандидатуре до того, как…

– А теперь?

– Теперь не знаю. Будь это кто другой, я бы отказался от своей идеи сразу. Но так просто сбросить со счетов Марана я не могу себе позволить. Таких, как он, отнюдь не сотни. И не десятки.

– И не единицы, – сказал Дан. – Маран просто один.

– Ладно, ступай.

Маран, как и обещал, ждал в информатории, однако на экране, перед которым он сидел, мигала заставка, а сам он откинулся на спинку кресла, запрокинул голову и закрыл глаза. Услышав шаги Дана, он сказал, не меняя позы:

– Я уже звонил, встречаемся в три в уличном кафе у Ратуши. Сейчас будут готовы материалы, и пойдем.

– Время еще есть. Можем немного пройтись по городу, когда поставим флайер.

Дан сел в кресло рядом, повернув его к Марану.

– Доложил? – спросил Маран.

– Доложил.

– Ну и как? Очень ругал?

– Практически нет. Даже странно. Правда, он собирается расспросить тебя. О деталях.

– Логично, – вздохнул Маран. – Не лететь же ему на Торену, когда я тут, рядом. Неприятно, но, видно, ничего не поделаешь. В конце концов, я же работаю в Разведке.

– Работаешь, факт. Будь другом, открой глаза. Я должен тебе кое-что сообщить.

– Еще что-то?

– Маран, пожалуйста!

Маран открыл глаза и повернулся к нему.

– Я весь внимание, – сказал он с легкой иронией. – Что такое мне предстоит услышать, чего с закрытыми глазами не поймешь?

Дан проигнорировал его иронию.

– Ты обижен на старика? – спросил он без предисловий.

– Да как сказать! Не столько я, сколько Наи. Я в общем-то понимаю его побуждения. Он слишком многое знает обо мне, чтобы быть довольным сложившейся ситуацией. Клянусь тебе, Дан, я и сам не рад, что так вышло. Я ведь его люблю и уважаю… теперь, после нашей поездки на Торену еще больше, чем раньше, поскольку там я понял, почему, прикрыв меня от нападок… я имею в виду историю с письмом… он, тем не менее, не оттер меня в сторону… иначе говоря, взял на себя вину за мой поступок, но сам поступок оставил мне.

– Почему? – спросил Дан с любопытством.

– Потому что, как человек дальновидный, осознавал, что это может обернуться не только позором, но и славой, и, как человек щепетильный, боялся отобрать ее у меня. Он вел себя безукоризненно, Дан! Безукоризненно. Так что… Но и до поездки я его любил и уважал, это чистая правда, и будь я проклят, если опасение причинить ему неприятности в том числе не удерживало меня… Ты помнишь вечер в его доме? Перед отлетом на Палевую.

– Конечно, помню.

– Я ведь не мальчишка какой-нибудь, чтобы краснеть, бледнеть и не понимать, могу ли я поцеловать девчонку с соседней улицы, дает мне ее взгляд право на это или нет. Уже переступив порог, я понял, что все мои дурацкие теории и терзания – полная чушь. Я отлично видел, что она хочет того же, что я, и сознавал, что получу ее в тот же день, если проявлю немного настойчивости. Да если на то пошло, я мог взять ее за руку и увести у вас всех на глазах. Но я не стал этого делать. Помимо всего прочего, еще и потому, что не хотел огорчать старика. Да еще после инфаркта, в котором был в немалой степени повинен. Сидел и старался держать себя в руках. Хотя, видит бог, это было нелегко. Но отказаться от нее совсем? Это невозможно. Это выше моих сил.

– Ты кругом неправ, – сказал Дан. – Все не так. Просто удивительно, как ты можешь настолько ошибаться.

– Только не говори мне, что он этого хотел! Я все время чувствую, как он огорчен.

– Да, возможно. Но ты не знаешь его мотивов. – Дан оглянулся и увидел входящих в зал людей. – У тебя еще долго?

Словно в ответ на его вопрос раздалось пощелкивание выпадающих кристаллов. Маран собрал их и положил в карман.

– Пошли.

Оказавшись во дворе, Маран остановился:

– Ну?

– Он мне сказал об этом еще на Палевой. Не думаешь же ты, что я полез к тебе с этим медальоном из простого подхалимажа?

– Не думаю. Я знаю, что ты не подхалим. Но ты добряк.

– Доброта тут не при чем. В общем, тогда он попросил меня тебе не говорить, но теперь, когда все стало выглядеть как-то не так, он сказал мне, чтобы я…

– Ясно, – сказал Маран. – Дальше.

– Одним словом, он не хотел, чтобы у тебя возникли близкие отношения с Наи, потому что у него были свои планы насчет тебя. Он рассматривал тебя, как своего возможного преемника.

– Что такое?! – переспросил Маран ошеломленно.

– Он сказал мне, что уже должен думать о преемнике, так как Разведка это не та организация, которую можно изучить за месяц, на это нужны годы, и что он не видит человека, более подходящего на эту должность, чем ты, – объяснил довольный произведенным эффектом Дан.

– Я? Необразованный дикарь из позапрошлого века? Во главе Разведки? Ты шутишь?

– И не думал.

– И его не пугает мое прошлое?

– Его пугает только одно: что ты ему теперь, можно сказать, родственник. Понимаешь?

– Да, понимаю. Но это невозможно, Дан. Было бы невозможно, если б он еще не отбросил эту мысль, а я думаю, он ее отбросил или отбросит, хотя это ничего не значит, я благодарен ему уже за то, что такое вообще могло прийти ему в голову. Но подобное назначение – из области фантастики. Ведь решение принимают другие люди, для которых пришелец из варварских времен неприемлем.

– Почему варварских? – возмутился Дан. – Полтора-два века назад люди были ничуть не дикари и ничем не хуже нас с тобой.

– Нас с тобой? – Маран расхохотался. – Нас с тобой! Ну Дан!

– Что тут смешного? – спросил Дан сердито.

– По-твоему, ничего?

Дан промолчал.

– Ты действительно считаешь, что мы с тобой равны? – спросил Маран, переставая смеяться.

– Ну если по большому счету, то нет, – ответил Дан чистосердечно. – Ты умнее меня, решительнее, мужественнее… и так далее. Словом, ты по фактуре полководец, как говаривал кехс Лахицин, а я так, оруженосец.

– Ты правда так думаешь? Или?..

– Что – или?

Маран, не отвечая, зашагал к посадочной площадке и уже в флайере, сев машинально, как раньше в мобиле, на место пилота и взяв управление на себя, сказал:

– Ты мне напомнил Поэта в тот период, когда… Ну когда выяснилась вся мерзость изиевского режима и вся глубина моего падения.

– Падения?

– А как еще назвать положение члена Правления Лиги при Изии?.. Так вот, он обращался со мной, как с тяжелобольным, с которым если и говорят о его болезни, то лишь для того, чтобы подбодрить и укрепить веру в выздоровление. Но сейчас я не тяжелобольной, Дан.

– Ты последовал нашему совету?

– Забыть о прошлом? Это возможно лишь в той мере, в какой моя кровь способна забыть рентгены, которых я нахватался на Перицене.