Отрывок из книги
«Опыты теодицеи о благости Божией, свободе человека и начале зла» – название обещает разговор о самых желанных предметах: все хотят считать Бога благим, человека – свободным, а зло – имеющим ясное начало, где и можно с ним покончить. Но слово «теодицея», иначе говоря, богооправдание, нас останавливает – неужели философ будет защищать Бога от обвинений в том, что мир зол? Или Бог будет вершить правду в мире, который впал в зло, и так исполнится правда Божия? Что делает философ, когда зло захлестывает его, и он видит, что даже мельчайшие движения его мысли не свободны до конца от зависти или мстительности; но при этом он знает, сколь много труда требуется, чтобы заговорить перед публикой от имени столь желанного всем добра?
Слово «теодицея», созданное Лейбницем, – одно из многих слов, сложенных из греческих корней, но невозможных в классическом греческом языке, в котором слишком чувствовалось, какому диалекту какое слово принадлежит. Таковы же слова «телескоп», созданное в 1611 г. итальянским греком Иоанном Димисианом, или «ностальгия», изобретенное швейцарским врачом Иоанном Хофером в 1688 г. В обоих словах первый корень из древнего гомеровского диалекта, а второй – из обычного классического греческого; но что для древнего грека выглядело бы «макаронизмом» языков, то в науке XVII в. оказывается единственным разумным употреблением языковых ресурсов. В изобретенном Лейбницем слове «теос», Бог, самое употребительное греческое слово, а «дике», правосудие или возмездие, напоминает о мифологической древности, впервые обосновавшей идею справедливости.
.....
В первой части Лейбниц говорит о том, что как высшее доступное человеку созерцание – созерцание самого созерцания, так и высшее доступное Богу бытие – это предел всяческого бытия. Поэтому всесовершенство Бога вовсе не исключает его динамику, но это не динамика случайных изменений, а динамика уже заранее данного предела. Иначе каждое правосудное решение Бога просто ставило бы вещь на место, и вещи никак не смогли бы определиться друг по отношению к другу, так и оставшись в плену единожды осуществившейся справедливости. Посему Бог как будто медлит с судом, допуская зло, но на самом деле выводит природу из ее заснеженного плена.
Лейбниц различает три вида зла, каждое из которых настолько самонадеянно полагается на злобу двух других, что мы никогда до конца не узнаем его корень. Самое простое – метафизическое зло: наша ограниченность временем, пространством, чувствами и мыслями. Мы мало знаем, мы слабы, мы болезненны, легко устаем и вскорости ропщем. Но и окружающий нас мир слаб: растения вянут, планеты разделены огромностью расстояний, кристаллы не засияют, пока не вызреют, а солнечный луч не преломится в нашем зрении, пока не вспыхнет. Метафизическое зло – это дисгармония мира, который слишком одинок, чтобы доводить себя до совершенства. Это мир-холостяк, который может быть сколь угодно аккуратен или музыкален, но одышка которого даст о себе знать в его уютно обустроенном быту.
.....
