Читать книгу Золотой остров. Часть 3 - Григорий Борзенко - Страница 1

Хотите найти пиратский клад?

Все мы родам из детства. Воспоминания детства самые добрые, самые теплые, самые светлые. Кому-то запомнилась колыбельная матери, кому-то первый школьный звонок, кому-то первое увлечение, со временем переросшее в первую, пусть и трижды наивную детскую любовь. Все это было и в моей жизни. Однако из детских и юношеских воспоминаний мне наиболее запомнилось то, какое потрясающее впечатление произвели тогда на меня прочитанные книги «Остров сокровищ», «Робинзон Крузо», «Одиссея капитана Блада»… Совершенно неповторимый и романтический мир, в который я окунулся при прочтении этих романов, настолько поразил меня, что и спустя годы, став уже взрослым человеком, я так и остался «болен» этим увлечением. Все книги, что я написал, и которые, дай Бог, напишу в дальнейшем, появились на свет благодаря упомянутому, все никак не проходящему, увлечению.

Дальние плавания и необыкновенные приключения, воинственный клич, доносящийся с палубы пиратского судна и жаркая абордажная схватка. Это то, что волнует души многих романтиков. Однако при всем этом существует и нечто иное, что еще больше приводит в трепет любителей приключений и кладоискателей. Я имею в виду клады и сокровища. Не обошла эта страсть стороной и вашего покорного слугу. Сколько литературы мне пришлось перечитать в детстве и юности, чтобы выудить оттуда все, что касалось таинственных историй о сказочных сокровищах, на островах Пинос, Оук, Григан, Кокос и других. Сколько вашим покорным слугой было перелопачено земли в местах, где по рассказам матери раньше находились дома помещиков, спешно бросивших их, и бежавших прочь, от революции семнадцатого года.

Но самое удивительное заключается в том, что мне всегда нравилось не столько искать клады, сколько самому прятать их! Не один такой «клад» я закопал, будучи пацаном, на подворье родительского дома, да замуровал тайком от взрослых в стену дворовых построек, в то время, когда строители уходили на обед. Я не зря взял слово клад в кавычки, поскольку ничего сверхценного спрятать в шкатулки, выпрошенные для этой цели у матери, я тогда, естественно, не мог. Впрочем, это как сказать. Помимо моих «Обращений к потомкам» да дневников, там были и старинные дедовы пуговицы, с выгравированными гербами да годам изготовления, найденные на чердаке, XVIII века коллекция собранных мною же старинных монет, среди которых, помнится, были очень редкие.

Проходили годы, и мысль о самом настоящем, реальном кладе, приобретала все более зримые очертания. Повторюсь: мне хотелось не найти такой клад, а самому спрятать его. Было бы просто здорово, если бы мой клад начал интересовать и волновать кого-то так же, как меня самого увлекали в юности клады островов Григан, Кокос и других. Какие страсти кипели вокруг этих кладов! Какие величайшие драмы разыгрывались при поисках этих сокровищ! Так до сих пор, кстати, и не найденных! Сколько кладоискателей, с горящими от возбуждения и азарта глазами, копались в архивах, выуживая любые сведения обо всем, что касается интересующего их вопроса, а затем лично брали в руки лопату и с трепетом в душе, замирали, когда ее лезвие натыкалось на очередной находящийся в земле камень.

Естественно, что самолично и в одночасье я не мог предложить миру клад, окутанный ореолом подобных легенд. Однако сделал все возможное, а может быть, и невозможное, чтобы моя задумка имела и неповторимую изюминку, и интригу, и, конечно же, тайну! Что это за клад, если его не окружает все, перечисленное выше?! Идея самому спрятать клад, зашифровать координаты этого места и включить его в текст одного из своих книг, родилась, возможно, у меня еще в детстве, когда я исписывал толстые общие тетради своими первыми, пусть трижды примитивными, повестями и романами «Приключения одноглазого пирата», «Приключения на суше», «Морские приключения» и так далее.

И вот теперь, в зрелом возрасте, пришло время воплотить свою мечту в реальность. В каждом из своих романов, из приключенческой серии «Пиратские клады, необитаемые острова», я зашифровал место, где может быть спрятан клад. Это не простая шифровка. Это целая история, умело вплетенная в сюжетную линию, которая и будет являться разгадкой того, где же находится обусловленное место. Сама по себе эта тайна, спрятанная в книге, должна волновать кладоискателей не меньше, нежели сам клад. Чего-чего, а опыт в подобных зашифровках у вашего покорного слуги имеется! Еще в детстве, мы, пацаны, начитавшись о похождениях Шерлока Холмса, зашифровывали друг другу послания в виде пляшущих человечков.

Признаться, в этих, зашифрованных мною местах, реального клада пока нет. Автор приглашает к сотрудничеству банки, спонсоров и других заинтересованных лиц, изъявившим желание предоставить золотые банковские слитки или средства для их приобретения, из которых и будут состоять клады для книг этой серии. Автор и издательство гарантируют им широкую рекламу, размещение их логотипов на обложках книг и другие взаимовыгодные условия.

Но, как мне кажется, если даже такая договоренность с банками или иным спонсорами не будут достигнута, все рано уже сейчас серия «Пиратские клады, необитаемые острова», на мой взгляд, является настоящим подарком, для любителей приключений, романтиков и кладоискателей. Как я любил раньше ломать голову над разгадкой всевозможных логических задачи прочих расшифровок! Хотелось бы верить, что и другие, читая мои книги, познают присущий вашему покорному слуге азарт, пытаясь разгадать тайну неуловимой зашифровки. Пусть сам клад не будет найден, но многого будет стоить и азарт для читателей, которые загорятся желанием все-таки найти в текстах книг серии «Пиратские клады, необитаемые острова», абзацы и фрагменты текста, где зашифрованы реальные места на земле, где лично бывал автор, и точно знает эти места. Они находятся в нескольких странах Европы.

Утешу самых нетерпеливых: в первых книгах серии я совсем легко зашифровал вожделенное место, чтобы у вас была возможность рано или поздно добраться – таки до цели и убедиться, что автор вас не обманул. Но в следующих книгах…

Вы знаете, я не против, чтобы мои тайны волновали многих и после меня. Я просто поражен выходкой знаменитого пирата Оливье Вассера, который во время казни, в последние мгновения своей жизни, уже с петлей на шее, с криком: «Мои сокровища достанутся тому, кто прочитает это!», бросил в толпу, собравшуюся вокруг виселицы, нарисованную им карту с замысловатыми и непонятными надписями по краям. С той поры прошло ни много, ни мало: два с половиной столетия, а ни одно поколение кладоискателей многих стран так и не могут разгадать тайну загадочной карты, которая не перестает будоражить их воображение.

Григорий Борзенко, автор серии «Пиратские клады, необитаемые острова»

На протяжении всей истории существования человечества происходило неисчислимое количество событий, которые для современников казались необыкновенно важными и едва ли не эпохальными. Но проходили годы, столетия, и значимость их блекла. Если потомки и вспоминали о них как о примете прошедшего времени, то лишь эпизодично. Но случались события, перераставшие потом в явления, которые по прошествии веков не теряли своей актуальности, а если и теряли, то о них вспоминали как о феномене, в природе которого затем будет пытаться разобраться не одно поколение рода человеческого. Мы уже упоминали об одном из них – пиратстве. Оно было каким-то параллельным миром, существовавшим и, главное, фантастически процветавшим на фоне иной жизни, со сменами царей и королей, рождением и смертью целых поколений. На время описываемых нами событий приходится едва ли не апогей процветания пиратства. Все сказанное выше относится и к еще одному явлению, на котором автор хочет вкратце остановиться, – к рабству.

Не будем ворошить времена слишком отдаленные, когда оно зарождалось. Ни одна эпоха не обходилась без рабов, будь то времена фараонов или расцвета Римской империи. Европа в Х в. вдоль Эльбы была зоной-посредником в приобретении рабов славян, которых отправляли затем в страны ислама. Крымские татары, начиная с описываемых нами времен, подрядились поставлять русских рабов в Стамбул. Есть спрос – есть и предложение. И никого не смущала моральная сторона дела. Человек, на протяжении многих веков твердо полагавший, что он является самым развитым и высокоорганизованным существом на Земле, как бы задался целью доказать на деле обратное. Честь, достоинство, порядочность, сыновний долг – все отходило на задний план при звоне золотых монет. Да что золото! Дешевые побрякушки, никчемные лоскутки ткани были иногда важнее иных святынь. Невозможно оправдать, но хоть как-то можно понять белых европейцев, которые занимались перепродажей негров, не считая это чем-то зазорным. Ведь тогда негров вообще не считали за людей, вполне искренно называя их самцом и самкой в разговорах. Но сами негры-то! Казалось бы, им следует сплотиться для борьбы с общей бедой, но происходит то, что трудно понять. Народы Африки начинают потрясающую своей циничностью продажу собратьев в рабство. Так, к примеру, конголезцы за коралловое ожерелье или малость вина продавали родителей, детей, сестер и братьев, льстиво заверяя светлокожих покупателей, что это их домашние рабы. Назовите мне иной пример, который бы более емко и убеждающе показал, как низко могут пасть самые высокоорганизованные существа на Земле.

Черная Африка… Извечная слабость в развитии и отсутствие бдительности. Дорого обошлись они народам континента. Для работорговцев Африка была настоящим Эльдорадо. Караваны невольничьих судов двигались к берегам Черного материка. Успех поначалу был фантастический. Стоило лишь сойти на берег, как трюмы судов наполнялись доверчивыми, ничего не подозревающими простаками, обитавшими на побережье.

Позже торговцам «живым шоколадом», как по жаргонному цинично называли негров-рабов, пришлось уходить вглубь, чтобы настичь свои жертвы, которые стали теперь более осмотрительными и менее доверчивыми. Вот тогда-то и пошла в ход хитрость. Европейцы стали натравливать негров друг на друга. Все организовывалось крайне расчетливо и целенаправленно. Приводились в упадок государства внутренних областей – Монопотаму, Конго – и, напротив, процветали вблизи побережья те, которые становились своеобразными маклерами, снабжавшими европейских купцов товарами, а главное невольниками. Тут уж вожди прибрежных областей постарались. Набеги на собратьев – главнейший бизнес. Почти все отошло в сторону, легкость и доступность обогащения затмевала рассудок. Но ведь могла же Сенегамбия торговать слоновой костью, шкурами, пчелиным воском, арахисом. Худо ли, бедно ли – жили. И вот в одночасье все позабыто. Торговля собратьями становится главным источником дохода, все иное – на втором плане. Аппетит прибавлялся непомерно. Количество проданных рабов каждый год возрастает в геометрической прогрессии по сравнению с годом предыдущим. Промысел увлек почти всех: Ангола, Конго, прибрежные области Гвинейского залива.

Европейцам, конечно же, грех было не использовать столь благоприятные обстоятельства. Они чувствуют себя здесь хозяевами, строят пункты работорговли, форты. Одним из первых и наиболее знаменитым был Сан-Жоржида-Мина, воздвигнутый португальцами на Гвинейском побережье еще в 1454 году. Затем посыпались как из рога изобилия форты французские, английские. Сколько слез и горя видели их стены! Сколько трагедий разыгрывалось на судах, увозивших бедолаг навсегда от родных берегов!

Иной земли достигали далеко не все. Путь через океан многим стоил жизни. Страдания людей, загнанных в трюмы-душегубки, тяжело себе даже представить. Чтобы взять посолидней куш, работорговцы старались набить товаром каждую щель, отчего люди задыхались в невероятной тесноте. Солнце плавило даже смолу в настиле палубы. Жестокость по отношению к рабам во все времена удивляет. Человеческая жизнь была ничтожной, она не стоила соломинки, безделицы, огурца. Последний упомянут не случайно. Столько лет прошло, а автор этих строк до сих пор не может забыть вычитанный в детстве случай из истории Востока. Один султан передал в дар другому несколько огурцов. По прибытии каравана (если не ошибаюсь, речь шла о ста пятидесяти человеках) оказалось, что исчез один (один!) огурец. И тогда разгневанный султан приказал распороть животы всем ста пятидесяти несчастным, чтобы посмотреть кто же позарился на этот огурец.

Кто мне расскажет о леопарде, который пытался изнасиловать львицу? Человек же издавна позволял себе подобное баловство. Кто расскажет о какой-либо неправдоподобной жестокости среди животных, каких человек считает никчемной, бессловесной тварью? Кто хоть раз задумался: если бы человека вовсе не существовало на планете, то все живое на ней процветало бы в идеальной гармонии, ничего при этом не потеряв, а только выиграв. Так вот об отношении к рабам на судах, увозящих их в неволю. Когда работорговля станет наказуемой, застигнутые с поличным торговцы, чтобы избежать наказания, выбрасывали за борт вместе с цепями огромное количество рабов, которыми были набиты трюмы.

Но отмена рабства еще не скоро, совсем не скоро. Пока несутся на всех парусах через Атлантику все новые и новые суда, в чьих трюмах томятся огромные партии невольников. На дешевую рабочую силу растет спрос. На золотых и алмазных копях материка, на сахарных плантациях несчетного количества островов в Карибском бассейне рабы умирают от изнурительного труда, на их место требуются новые.

Существовал иной, примечательный для того времени треугольник. Доставив с берегов Африки к землям Нового света невольников, судно скорее спешило к родным берегам (будь то Англия, Франция или Голландия) с грузом сахара, кофе, хлопка, индиго, прочего товара. Выгодно продав товары и на часть денег купив тканей, медную утварь, оловянные блюда, стекло, воротилы уже с новым грузом спешили к берегам Африки, там всю эту мишуру обменивали на живой товар, с которым и устремлялись в очередной рейс туда, где за него будут уплачены огромные деньги. Вот такая нехитрая схема обогащения. На предприимчивых торговцев современники смотрели как на гениальных предпринимателей, которые не утруждают себя добычей сырья или введением фабричного производства, занимаясь прибыльной добычей иного рода. Как и в случае с пиратством, колоссальное состояние семей, и по настоящее время составляющих правящую верхушку Англии и Франции, были сколочены на торговле людьми. Как вы понимаете, это ничуть не смущает неких лордов, считающих себя чем-то гораздо более возвышенными, нежели простой человек.

Пружина продолжала разжиматься, человеческая подлость ликовала. Деградация личности продолжалась. Стоит ли удивляться чернокожему, продавшему в рабство собрата? Кто-то оправдает его тем, что был он тогда едва ли не дикарем. Что с него возьмешь – одни инстинкты. Оставим этот довод на совести сомневающихся. Но Европа-то, Европа, оазис цивилизации! Они, которым с детства прислуга и сонм учителей прививают культурные манеры, правила светского разговора и поведения за столом, утверждая, что поднести плохо надушенный платок к лицу, поправить шляпу неверным движением недостойно джентльмена, почти дикарство. Таким сама мысль продать в рабство своего собрата, даже упоминание об этом должны представляться кощунственными. Увы! Высший разум, очевидно, на то и высший, чтобы додуматься до такого, что низшему и в голову не пришло. Даже легкий звон золотой монеты, доходя до ушной раковины царя природы, непонятным образом превращался в оглушительный звон, который напрочь заглушал многоголосый хор воспитателей. Однако благовоспитанное общество считало, что все-таки есть обстоятельства, при которых можно закрыть глаза на моральные нормы, забыть приличия. Жажда обогатиться доминировала в сознании человека, все и вся уходило на самый отдаленный план, почти всегда главенствовали. Мы можем, конечно, отвести взор, но с непреложной этой реальностью ничего поделать не можем.

И закрутилось колесо! Белый европеец, пуп цивилизации, повез продавать в рабство такого же царя природы, как и он сам, только менее удачливого. Вакханалия торжествовала, все средства были хороши в дикой игре. Все то же, что и в случае с «живым шоколадом»: несчастных измеряли, взвешивали, грузили в трюмы где-нибудь в Бристоле или Лондоне и отправляли прямиком в свои заморские колонии. Единственное, в чем проявилась цивилизация (как-никак образованная Европа!) – это в более завуалированном названии: «товар для Вест-Индии». Сильно сказано, не правда ли? Сразу чувствуется: имеем дело с очагом мировой культуры и образования.

И тут уместна фраза об аппетите, который приходит во время еды. Начинали с бездомных, бродяг, прочей «черни», затем пришел черед неугодных, политических противников, которые зачастую были богаче и умнее тех, кто вез их в неволю. Единственный грех – проигрыш. Что уж говорить о ловкачах-одиночках, насилие возведено в ранг высшей политики. Не будем забывать: дело происходило во время одиннадцатилетнего правления Карла I. Он не придумал ничего лучшего, как распустить парламент. Самые ярые противники были тут же брошены в тюрьмы. Главными советниками короля теперь были: бывший вождь оппозиции Томас Вентворд, возведенный впоследствии в звание лорда Страффорда, и архиепископ Лода. Фанатик, обладающий властью – это что-то страшное, а если этот фанатизм к тому же религиозный, то последствия могут быть непредсказуемы. Тяжелые наказания и казни стали уделом тех, кто хоть самой малостью был неугоден политике Страффорда и Лода. Нетрудно догадаться, что такая обстановка в стране благоприятствовала процветанию рабства. Если сам король отдавал распоряжение, чтобы англичанин англичанина бросал в трюм и вез в рабство, то почему этим не могли воспользоваться ловкачи?

Одним из них был капитан «Барбары» Том Биггс, умело сочетавший обязанности королевской службы со своей выгодой. И приказ короля выполнялся и попутно набивался собственный кошелек. О нехитрых его уловках мы упоминали еще в первой части книги. Все шло нормально, пока в очередном из вояжей буря не расправилась с «Барбарой». Второе судно, находящееся под его началом, «Паж», долго металось в поисках своего спутника. После нескольких дней безуспешного ожидания «Паж» сделал то, что и обязан был по логике событий сделать: продолжил намеченный ранее путь. Спустя некоторое время его якорь уже крепко держал грунт у берега Барбадоса.

Вскоре живой груз с «Пажа» был распродан. И полдня не длился своеобразный аукцион, на который собрались практически все плантаторы острова, прослышавшие о прибытии новой партии товара. Каждый стремился сделать хорошее приобретение. Крепкого сложения мужчины были в особой цене. Одобрительный гул прокатился среди покупателей, когда на продажу был выставлен широкоплечий, внушительных размеров юноша. Спор выиграл один из самых процветающих плантаторов Томас Хорси. Тщедушен, необычайно худощав, в хлипком тельце, казалось, и душа-то еле-еле держится, он, радуясь приобретению, придирчиво осматривал нового раба, рядом с которым Хорси выглядел едва ли не ребенком, удовлетворенно поглаживал свою клинообразную бородку и самодовольно прикашливал.

– Хорош, хорош, подлец! Такой, поди, за двоих жрать будет. Ну, да не беда, зато работать ты у меня будешь за четырех.

Так была предопределена участь Сэма Хогарта.

Самая сильная вещь, способная наиболее убедительно влиять на человека – время. Зачастую люди настолько увлечены чем-то в своей жизни, настолько поглощены какой либо идеей или целью, что, кажется, нет и не будет в мире силы, могущей заставить их думать иначе. Еще не придумано нечто, способное сотворить чудо и отодвинуть на второй план то, что сейчас занимает главенствующее место в мыслях. Но проходит время, человека увлекают новые заботы, и то, без чего, казалось ранее, и жить невозможно, по прошествии времени кажется столь малозначимыми и пустяшными, что вспоминать о нем начинаешь все реже и реже, а иногда и вовсе забываешь. Это же можно сказать о потере близких. Вначале, под воздействием потрясения, думаешь, что и жизнь-то теперь теряет смысл, задаешься вопросом: ради чего все это? Однако гениальнейший из лекарей, время, все ставит на свои места.

Можно однозначно сказать, что весть о смерти Штейлы граф Сленсер воспринял не столь остро, как Уот, не испытал даже десятой доли тех душевных терзаний, которыми перестрадал юноша. Однако он был не просто огорчен. Графу казалось, что мир померк. Лицемерные физиономии высоко светских дам, пытающихся завладеть его сердцем, а попутно и кошельком, настолько резко контрастировали с невинным, добродушным и милым обликом очаровательной девушки, что любые сравнения казались неуместны. Граф досадовал сам на себя, что так и не овладел ею, был твердо уверен, что воспоминания об этих минутах стали бы одними из самых ярких в его жизни.

Однако прошел месяц, второй, третий. Утрата начала сглаживаться в его памяти. Накопление капитала, прочие заботы увлекли графа, жизнь продолжалась. Если о Штейле он почти забыл, то о ее матери никогда и не помнил. Еще в те времена, когда девушка бесследно пропала, а поиски результатов не давали, Сленсер приказал переселить старую женщину из дворца в отдаленный флигелек, но тем не менее поручил слугам присматривать за ней, что было продиктовано надеждой на то, что Штейла все-таки найдется. Вскоре граф о Терезе забыл, ничего же не подозревающие слуги продолжали носить в флигелек пищу, менять белье.

И вот теперь, когда граф случайно увидел ее, прогуливаясь в своем саду, он вспомнил о Терезе и был крайне разгневан.

– Вы полагаете, у меня настолько много денег, что я могу позволить себе содержать совершенно чужих мне людей? Здесь что, богоугодное заведение?

Слугам здорово перепало за внимание, оказываемое старухе. Столько сидела тронутая умом женщина безвылазно в флигельке, и надо же такому случиться, что первая ее попытка выйти на свежий воздух окончилась неприятностями. Граф приказал убрать женщину из дворца «ко всем чертям». Джозеф Гейнсборо не нашел ничего лучшего, как отвезти старушку в монастырь, знакомый ему по совместных с Гоббсом поисках Штейлы.

Игуменья мать Мария приняла новую послушницу, совершенно не подозревая, что она – мать той строптивицы, которая ранее столько хлопот доставила настоятельнице монастыря. Тереза все время молчала, смотрела блуждающим взглядом на хозяйку нового своего пристанища, и та вскоре поняла, что имеет дело с нездоровым человеком. Ну что же, это ее даже обрадовало. Значит, можно будет использовать несчастную для работы, что раньше лежала на Фанни.

И потекли монотонные будни. Молитвы, молитвы, молитвы. То, что так возмущало бурлящую энергией и молодостью Штейлу, ее старушку-мать только умиротворяло. Есть кров, одежда (пусть и сутана – разве это главное?), пища. Что еще нужно для спокойной старости? Бесконечные молебны, способные довести до исступления? Но ведь не будем забывать, что мать – не дочь. Тереза более набожная, тем паче после всего случившегося. Пусть мужчины, более стойкие перед невзгодами, пытаются активными действиями спасти положение. Женщины же спешат при первой беде упасть на колени да обратиться с мольбой к небесному дяде, который бы пришел и решил все их проблемы.

Так и текло время для Терезы. Спокойно и благочинно. До тех пор, пока не появился в монастыре новый неудачливый участник дворцовых игр и интриг. Ее поселили в той келье, где находилась когда-то Штейла. Значит, скоро Фанни снова выполнять привычную работу, опять придет в движение зловещий механизм, не оставляющий несчастной жертве шансов на спасение. Терезе поручили отнести еду для новенькой, что покорная страдалица исполнила безропотно. Вот только когда уже уходила, вдруг неожиданно застыла у двери. Еще не осознавая, что происходит, медленно повернулась и взглянула на потолок…

Тайна, так долго витавшая над Зеленым островом, наконец-то была разгадана. Столько предположений мысленно выдвинул Гоббс, чтобы объяснить самому себе: кто же таинственный убийца? Вначале ему казалось, что это, возможно, какие-нибудь дикари-людоеды, но скоро понял: предположение ошибочно. Особенно удивляла его деталь с драгоценностями. Понятно, за таким кроется что-то весьма необычное и важное, коль убийце не жалко добра, но объяснений найти никак не мог. И вот, наконец-то, наступил миг, когда все решилось. Решилось сразу, в одно мгновение. Притом сразу все. Только лишь подняв голову и взглянув на того, кто стоял перед ним, Гоббс узнал ответы на все вопросы, которые так долго мучили его. В это невозможно было поверить, но перед ним насмешливо глядя стоял… Хэмфри Бернс.

Правда была жестокой. Гоббс содрогнулся, представив, какой жестокой будет месть этого человека. Роберт не мог сообразить, как его бывший коллега смог спастись в той кровавой резне, которую Гоббс устроил для его людей, но факт оставался фактом: вот он, здесь, перед ним, и чувствует себя хозяином положения. А почему бы, впрочем, и не чувствовать? Соблазн выплеснуть в лицо своему обидчику всю накопившуюся злость был, конечно же, велик. Что Бернс и сделал.

Он присел тут же на траву, расслабленно вытянул ноги и удовлетворенно вздохнул. Глаза его смеялись:

– Ну что, Иуда, настал час расплаты?

Бернс упивался подавленным состоянием своего бывшего товарища по ремеслу. Человек, лишившийся в одночасье всего, живет после этого одним желанием – отомстить. Трудно упрекать его за злорадство, когда такой миг наконец-то наступает.

Минута блаженна для того, кто так долго бредил ею. Ведь зачастую подобное мгновенье вообще не наступает, а сознание, что твоя обида осталась не отмщена, приносит человеку большие страдания. Почему-то, когда миг расплаты наступает, обиженный редко сдерживает свои эмоции. Не стал этого делать и Бернс.

– Ну что, Гоббс, большую пользу тебе принесли сокровища, ради которых ты нарушил святое святых – нашу дружбу, законы нашего братства? Согласен, золото кружит голову, но не до такой же степени! Тем, что стоило пота и крови многим, ты решил завладеть один? Вот и поперхнулся, – Бернс покачал головой. – Это же нужно было додуматься, Гоббс! Тебе уготовлено место в истории. Флибустьерство еще не знало злодеяния, на которое ты так легко решился.

– Ты полагаешь, что легко? – Роберт сделал попытку спасти свою шкуру. Благо дело, свидетелей уже не было, можно выдумать самую спасительную версию. – Думаешь, я не отговаривал Бэнкса, он подбивал к подлости команду, думаешь, я не пытался остановить всех?

Хэмфри громко рассмеялся. Хохот был настолько искренним, что он даже позволил себе полежать немного на траве, чтобы прошли колики в животе. Придя в себя и все еще посмеиваясь, поднял на Гоббса глаза, в них прыгали бесики.

– Ну, ну, продолжай, Роберт, продолжай. Чего ж ты остановился, праведная душа?

Бернс снова не удержался от прилива смеха, что совершенно сбило с толку Гоббса, перепутало все его мысли.

– Молчишь, подлец? Да-а-а, эта драма тебя ничему не научила. Чтобы спасти свою никчемную, не стоящую и медной монеты жизнь, ты готов вновь юлить, обманывать, прибегать к уловкам. Отговаривал, говоришь, пытался остановить? – Хэмфри покачал головой. – Я ведь все слышал, Роберт, все. Как ты громче всех кричал, приказывая добивать всех, кто барахтался в воде, чтобы не осталось ни единого свидетеля. «Отговаривал», «пытался остановить»! Ах, Иуда ты, Иуда! Отговаривал он! Эх!

Уловка Гоббса повернулась против него же. Ехидство и насмешливость Бернса сменились злобой. Видно, его здорово раздразнило лицемерие пленника. Взгляд стал суров, лицо – злобным.

– Да, добили вы не всех. Мне удалось проскочить ваш заслон. И хотя спасся лишь я один, желание отомстить вам, сволочам, удесятерило мои силы. Как видишь, с обещанием не стал временить. Остался, правда, ты один, но это дело времени. Можешь не сомневаться: отправишься вслед за своими ненасытными дружками, ничто не спасет тебя. Но торопиться отправлять тебя на тот свет я не буду. Нет! Просто так умереть – слишком большая и непростительная роскошь. Ты умрешь особой смертью, той, которую заслужил своим предательством. Она будет медленной и мучительной. О, я даю тебе слово! Да уйми ты дрожь в коленях, Роберт, уйми! Это не поможет. Жил, как паскуда, поступал, как Иуда, хоть сумей помереть, как человек.

Бернс поднялся, подошел к Гоббсу вплотную и злобно взглянул ему в лицо.