Оглавление
Григорий Померанц. Страстная односторонность и бесстрастие духа
Опыты вольной мысли
Прорыв сквозь идеологию
1
2
3
4
5
6
Пух одуванчика
1
2
Принц Аэрт
За поворотом
Неразрешимое
По ту сторону здравого смысла
Философия идиота
Целостное знание и плюрализм теорий
У тапира нет табу
Docta ignorantia
Молитвы художника
Литература и искусство
Встречи с Достоевским
Смешной человек и его сны
Первые шаги
Credo
Через подполье
Открытость бездне
В точке безумия
Испытание крестом
Строй бытия у Достоевского
Созвездия глубин
Межроманные перекрестки
От периферии к центру
Мужчины, женщины, иностранцы
Мышление характерами мыслителей
Писатель-вестник
Есть ли катарсис у Достоевского? Обзор неакадемической критики
Уникальный жанр
Мыслители читают Достоевского
Перекличка героев Достоевского с Бубером
Басё и Мандельштам
Слово-Психея
Центростремительное и центробежное
Поэзия духовного опыта
Глава 1. Неслыханная простота
Глава 2. Вестничество
Глава 3. Сквозь время
Глава 4. Череда веков
Глава 5. У шестипалой неправды
Глава 6. Из точки света
Тюремная лирика Даниила Андреева
Подступы к «Розе мира»
Чтение оксюморона. Синявский и его критики
Мои интервенции в литературный процесс
Сновиденное и очевидное
Разными путями. О «Памятных записках» Давида Самойлова
Одинокая школа любви. Поэзия Бориса Чичибабина
Космос Владимира Казьмина
Зримая святость (Тарковский)
Каменная весть
Образы культуры
С птичьего полета и в упор
Страстная односторонность и бесстрастие духа
Объективная субъективность
Поперек и по касательной
Чаадаевский перпендикуляр
Народное и вселенское
Шуубийя
Исполнение желаний
Потерянные сокровища
Химерический комплекс
Химеры цивилизации и бегство в заповедь
Четыре символики вечности и современный кризис
Опыт философии солидарности
Семеро против течения. «Вехи» в контексте современности
1. У истоков национальной мысли
2. Интеллигенция. Границы термина. Экскурс в историю и культурологию
3. Рождение жанра
4. Сопротивление интеллектуальных привычек
5. Духи русской революции и джайнский слон
В поисках почвы под ногам
Европейская свобода и русская воля
До основанья, а затем…
Разрушительные тенденции в русской культуре
1. Разрушительные силы мирового развития
2. Разрушительная сила русской воли
3. Разрушительная сила идейности
4. Разрушительная сила безыдейности
5. Противостояние на плоскости
6. Русская идея как диалог идей
Развертывание альтернатив (Макс Вебер)
Философия и культурология Карла Ясперса
Вокруг предвечной башни
Медитация на темы истории
Метахудожественное мышление в культурологии
Отклики
Красная книга народов. Заметки 1987–1989 гг
Ксенофобия, мизопатрия и национальная озабоченность
Видеоты
Зигзагами против ветра
Фельетонизм и Касталия
Во имя
Выборочная библиография
Книги
Статьи
Отрывок из книги
Я был один из тех подопытных кроликов, на которых был поставлен эксперимент общества без религии, без чувства вечности, с одной идеологией светлого будущего. Условия эксперимента были выдержаны строго: никаких религиозных и философских традиций в семье; полная уверенность, что Маркс переставил Гегеля с головы на ноги и дальше надо стоять на ногах. Но в плоскости идеологии оказалась дырка: чувство страха перед внешней бесконечностью, в которой тонет смысл моей жизни; потребность во внутренней бесконечности, уравновешивающей бездну пространства и времени. Впервые это поразило меня в 9-м классе (мне было тогда 16 лет). Тангенсоида, уходившая в бесконечность, вдруг стала для меня символом провала в бездну. Я кое-как вышел из шока, отложив дальнейшее исследование бесконечности на будущее. Четыре года спустя будущее наступило; Тютчев, Толстой и Достоевский расшевелили во мне чувство метафизической тревоги…
На этот раз я решил не отступать и примерно три месяца держал в уме фразу: если бесконечность есть, то меня нет; а если я есть, то бесконечности нет. Слова «медитация» я тогда не знал и не догадывался, что текст, созданный мной, очень похож на коан (дзэнскую загадку без рациональной разгадки, загадку на переход от аналитического мышления к целостному). Месяца через три ко мне пришли некоторые идеи, вызвавшие чувство света в груди. Или наоборот: чувство света Я, пересилившее мрак бездны, породило в уме две идеи. Когда я показал первое изложение этих идей приятельнице, она сказала: первое – это объективный идеализм, второе – субъективный.
.....
Какую-то роль играли и личные связи, и диалог со спорадически возникавшей аудиторией, и то, что у меня нет детей (которых надо спасти). Все это важно для меня – и совершенно не важно для другого. Виталия неудержимо потянуло туда, где его деятельный, рациональный и гуманный оптимизм получил новый смысл. Я его вполне понимал. Огорчали меня только накладные расходы выбора. Но никто не расходится с женщиной, не вспоминая ее недостатков. Так и с доисторической родиной[4]: с нею нельзя было расстаться, не облив презрением.
Правильно было и то, что Виталий поехал в Израиль, а не на Запад. Израиль после 1967 г. был полон веры в свои силы и создавал ту нравственную среду, которая была как будто специально придумана для него. Скептический и усталый Запад вряд ли мог стать Виталию второй родиной.
.....
