Оглавление
Группа авторов. Странствие идей
От составителя
Преступление у Достоевского
Исторический нигилизм Николая Морозова
Анархия и утопия: князь Кропоткин, граф Толстой и Нестор Махно
«Великий князь»
Дедушка русской революции
Хлеб, воля, да Гуляйполе
«Анархистский пароход», 1919
Мистическое народничество
Александр Блок и школа журнализма (По архивным и газетным материалам)
Поэтическая география русского рассеяния
«Свое»
«Чужое»
«Свое-чужое-свое»
Метаморфозы старухи
Поэтическая герменевтика времени (О поэзии Дмитрия Ивашинцова)
1. Письмо во времени
2. «Простора много, будущего мало»
3. Поэтическое как боль
4. Мост… Переход (80-е годы)
5. Слововязь. И ее предел?
6. Изображения и поэтическое
7. Неповторимое
8. «В губах молитва или песня…»
Из писем Льву и Лидии Друскиным
Об авторах
Отрывок из книги
Замысел серии «Русский хронотоп» заключается в стремлении предъявить заинтересованной читательской публике результаты многолетней работы оригинального исследовательского и культурно-просветительного проекта, который в своем развитии прошел два фазы. С 2008 по 2016 год в С.-Петербурге издавался альманах «Русский м!ръ. Пространство и время русской культуры» (главный редактор Д. А. Ивашинцов), ставивший себе целью интегрировать в пределах одной площадки литературные феномены «материковой» России и русского Зарубежья (проза, поэзия, мемуары, дневники, фольклорные записи, письма, исследовательские статьи, эссеистика). За 8 лет вышло 10 номеров, а также более 20-ти самостоятельных изданий в «Библиотеке альманаха». После 2016 года формат бумажного издания сменился электронным порталом «РК. Пространство и время русской культуры» (http://russculture.ru/), который в целом унаследовал принципы открытости и неангажированности альманаха и разработанную им своеобразную рубрикацию публикуемых текстов. Для представления избранных материалов портала задумана тематическая книжная серия «Русский хронотоп». Понятие хронотопа рассматривается в контексте издания через идею несводимости разнообразия, гетерогенности культурных явлений к линейной преемственности или непрерывным линиям развития. Каждое явление обнаруживает принадлежность духу своего времени и гнездится в конкретном культурном топосе, из которого можно обозревать другие топосы, но без непременного увязывания их в определенной прямой взаимосвязи. Хронотоп образуется не через смешение и уподобление явлений внешне похожих, а посредством чередования явлений разнородных и разнонаправленных. Как формулировал Виктор Шкловский в «Гамбургском счете» относительно литературного процесса, «черный кролик не смешивается с белым кроликом; не получается кролик серый, а в рядах получается то белый, то черный». Противостояние унификации, размыванию конкретной формы и погружению во всеобщую серость, – таков принцип, заложенный в понимание идейной рамки серии «Русский хронотоп». Первый ее выпуск под названием «Странствие идей» состоит из исследовательских статей, которые демонстрируют ряд «срезов» времени – анализ преступного сознания у Достоевского; нигилизм Николая Морозова и зарождение «новой хронологии»; анархизм Толстого, Кропоткина и Нестора Махно и русская утопия; А. Блок и попытка организации в послереволюционном Петрограде Школы журнализма; поэтическая топография русского Зарубежья; случай, судьба и сновидение у Хармса; герменевтика времени и мифо-поэтика в поэзии Дмитрия Ивашинцова. Также впервые публикуется ряд писем С. Довлатова и Ю. Алешковского поэту Льву Друскину и его супруге. Все эти темы позволяют заинтересованному читателю погрузиться в подчас малоизвестные перипетии идейно-временного становления русского хронотопа второй половины XIX–XX вв.
В омском остроге перед Достоевским человек впервые предстал как проблема, и вся сложность и современная острота ее начали открываться ему через событие преступления.
.....
В упомянутом комментарии говорится также о бельгийском математике и социологе Л.-А.-Ж. Кетле (Quetelet, 1796–1874), чьи труды[7] в те годы получили широкую известность и были предметом обсуждения в печати. Собранный Кетле большой фактический материал по европейским странам привел его к выводу о статистической устойчивости и определенной пропорциональности количества и видов преступлений и девиантных проявлений в массе населения, что, разумеется, вызвало немало публицистических откликов и привело к постановке новых вопросов о проблеме преступности.
Достоевский, принимавший участие в данном обсуждении и намеревавшийся обратиться к этой проблеме в романе[8], возможно, был знаком с наиболее важным в этом плане сочинением Кетле «Du systeme social et de lois qui le regis-sent», в котором затрагивались волновавшие его темы. Так, Кетле полагал, что «подчас исток преступления находится в духе подражательности, в высшей степени свойственном человеку и обнаруживающемся во всем. Нет такого страшного преступления, которое не нашло бы подражателей, особенно, если публика обращает на него свое внимание». Он предлагает скрывать «эти язвы», «не потому только, что они оскорбляют и унижают социальное тело, но потому, что они производят заражающее воздействие. Моральные болезни таковы же, как и физические: среди них есть заразные, есть эпидемические, есть наследственные». И поэтому предостерегал против героизации преступников, прежде всего в судах: «Убийца, который с твердостью несет голову на эшафот, становится также героем, у него находятся почитатели и очень часто рабские подражатели»[9]. Среди объяснений Раскольникова мелькнула названная Кетле причина преступления: «Ну и я… вышел из задумчивости… задушил… по примеру авторитета. И это точь-в-точь так и было!» (6, 319). Хотя «пример» относился не к уголовному преступнику, но важно само наличие героического «авторитета», совершившего убийство. Также и затрагиваемая Кетле тема болезни, сопровождающей или порождающей преступление, неоднократно возникает в романе, в том числе и в статье Раскольникова.
.....
