Пушкинская речь Ф. М. Достоевского как историческое событие

Оглавление

Группа авторов. Пушкинская речь Ф. М. Достоевского как историческое событие

Ф.М. Достоевский. Пушкин (Очерк)[1]

Как это было. Свидетельства

Ф. М. Достоевский

Ф. Д. Самарин

Агент III отделения А. П. Мальшинский

А. М. Барсукова

И. С. Аксаков

М. А. Веневитинов

В. О. Михневич

М. М. Ковалевский

Н. Н. Страхов

Г. И. Успенский

И. Ф. Василевский

А. Ф. Кони

А. М. Сливицкий

С. И. Уманец

К. А. Тимирязев

А. В. Амфитеатров (1921)

А. В. Амфитеатров (1931)

Д. А. Олсуфьев

Д. Н. Любимов

С. С. Бобчев

Е. П. Леткова-Султанова

А.И. Суворина

Отклики. 1880 год

Я. П. Полонский – Ф. М. Достоевскому

Телеграмма от специального корреспондента «Голоса»

Телеграмма международного телеграфного агентства

<Н.П. Гиляров-Платонов> <Передовая статья>

О. А. Новикова – Ф. М. Достоевскому

Из газет и журналов (русских и иностранных)

С. А. Толстая, Ю. Ф. Абаза, Вл. С. Соловьев – А. Г. Достоевской

П. М. Третьяков – Ф. М. Достоевскому

Пушкинские дни в Москве

<В. А. Гольцев?> Москва, 10 июня

Московские вести

Нескромный наблюдатель <А. М. Дмитриев> Отблески «пушкинских дней»

<А. И. Введенский?> Петербург, 11 июня

M. Zagoulaïew (L. V.) Pouschkine jugé par les écrivains russes modernes

М. Загуляев. Пушкин в оценке современных русских писателей

<В. О.> Михневич. Пушкинский праздник (От нашего специального корреспондента)

<Э. К. Ватсон?> Что же дальше?

Ф. М. Достоевский – С. А. Толстой

И. С. Тургенев – М. М. Стасюлевичу

А. А. Майков – А. Н. Майкову

Amicus (П. А. Монтеверде) Пушкинский праздник. День 8 июня

<Э. К. Ватсон?> Примирение во имя Пушкина

Буква <И. Ф. Василевский> Пушкинская неделя в Москве

Ф. М. Достоевский – П. М. Третьякову

Москва. Пушкинский праздник. 5–8 июня

<П. А. Гайдебуров?> Пушкинское торжество

<П. А. Гайдебуров> Литературно-житейские заметки

Из газет и журналов (русских и иностранных)

Пушкинские дни в Москве. Отчет депутата «Будильника»

<А. Н. Пельт?> Открытие памятника Пушкину

Оса <И. А. Баталин> Ежедневная беседа

<В. А. Гольцев?> Москва, 17 июня

<Л. А. Полонский?> Москва. Пушкинский праздник 5–8 июня

Е. А. Штакеншнейдер – Ф. М. Достоевскому

М. <В. О. Михневич> Пушкинский праздник в Москве

Н. Открытие памятника А. С. Пушкину в Москве

Г. У. <Г. И. Успенский> Пушкинский праздник. (Письмо из Москвы)

А. А. Киреев. Дневник. 23 июня

А. Градовский. Мечты и действительность. По поводу речи Ф.М. Достоевского

М.Е. Салтыков-Щедрин – А.Н. Островскому

Литературный отдел. «Отечественные записки», 1880, № 6, июнь

Мелочи. Профессор Градовский и Достоевский

В. Буренин. Литературные очерки

М.Е. Салтыков-Щедрин – Н.К. Михайловскому

М.Н. Климентова-Муромцева – Ф.М. Достоевскому

Вл. Михневич. На Пушкинском празднике в Москве

Незнакомец <А. С. Суворин> Недельные очерки и картинки. Кое-что о Москве и провинции

S. Открытие памятника Пушкину в Москве. (Из записной книжки депутата)

П.А. <А.Н. Пыпин> С Пушкинского праздника. 5–8 июня

Л.О. <Л. Е. Оболенский> А.С. Пушкин и Ф.М. Достоевский как объединители нашей интеллигенции

Пушкинские дни в Москве и Петербурге

Открытие памятника Пушкину в Москве

Е.Н. Гейден – Ф.М. Достоевскому

В. Буренин. Литературные очерки

И. Ф. Василевский (Буква) Раз в месяц. Среди знаменитостей. Характеристики и эскизы

По поводу открытия памятника Пушкину

А. Градовский. Тревожный вопрос

О.Ф. Миллер – И.С. Аксакову

И. Хрущов. Впечатления одного из депутатов на открытии памятника Пушкину

Ар. Введенский. Литературный отдел. «Вестник Европы», 1880, июль

Н. Н. Страхов. Открытие памятника Пушкину

И.С. Аксаков – О.Ф. Миллеру

Литературные итоги Пушкинского праздника

К. Леонтьев. Г. Катков и его враги на празднике Пушкина

В.В. Стасов / И.С. Тургенев

Ф.М. Достоевский – Е.А. Штакеншнейдер

Ф.М. Достоевский – В.Ф. Пуцыковичу

Г. У. <Г. И. Успенский> На родной ниве (очерки, заметки, наблюдения)

Н. М. <Н. К. Михайловский> Литературные заметки

И.С. Аксаков – П.А. Кулаковскому

М-ВЪ <В. В. Марков?> Литературное обозрение

Ф.М. Достоевский – К.П. Победоносцеву

О. П. <К. М. Станюкович> Пушкинский юбилей и речь г. Достоевского

К. Леонтьев. О всемирной любви. По поводу речи Ф.М. Достоевского на Пушкинском празднике

К.П. Победоносцев – Ф.М. Достоевскому

Н.Н. Страхов – Н.Я. Данилевскому

Очевидец <О. А. Боровитинова?> Еще несколько слов о Пушкинском празднике

«Дневник писателя» 1880 года и споры о нем

К.П. Победоносцев – Ф.М. Достоевскому

Z. <С. Т. Герцо-Виноградский?> Журнальные заметки

В. Буренин. Литературные очерки

Петербург, 16-го августа

Александр Градовский. Ответ г. Достоевскому

Григорий Градовский. Журналистика

Б.М. Маркевич – К.Н. Леонтьеву

Воскресные наброски

<Л. А. Полонский> Петербург, 16 августа

Ар. Введенский. Литературный отдел

Петербург, 17‑го августа

И.С. Аксаков – О.Ф. Миллеру

Столичная и областная печать

«Современные известия». 18 августа

<В.А. Полетика> Из газет и журналов. (Русских и иностранных)

Великий князь Константин Константинович (К.Р.) – великому князю Сергею Александровичу

Е.Н. Гейден – Ф.М. Достоевскому

Коломенский Кандид <В. О. Михневич> Автор «Переписки с друзьями», воскресший в г. Достоевском (литературно-патологическая параллель)

А. Налимов. Сила или бессилие? «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского. Единственный выпуск на 1880 год

И.C. Аксаков – Ф.М. Достоевскому

Литературные заметки. «Дневник писателя» Ф. Достоевского

Н.П. Гиляров-Платонов – И.C. Аксакову

П.В. Анненков – И.C. Тургеневу из Баден-Бадена

И. С. Аксаков – Ф. М. Достоевскому

Александр Градовский. Либерализм и западничество

Фр. Фельетон

Reineke. Ф.М. Достоевскому

Общий друг <Д. Д. Минаев> Nota bene. (Отрывки безымянных чувств и мнений)

С.П. Буренин – Е.С. Некрасовой

Поэтические видения и горькая действительность

Nota Bene. (Отрывки безымянных чувств и мнений)

Александр Горшков <М. А. Протопопов> Проповедник «Нового слова»

Л. О. <Л. Е. Оболенский> Народники и г. Достоевский, бичующие либералов

Н. Щедрин. За рубежом

Н. М. <Н. К. Михайловский> Литературные заметки

Insident Достоевский

Ар. Введенский. Современные задачи. «Литературные заметки» г. Н.М. – «Отеч<ественные> записки», сентябрь

Г – Н <Н. В. Шелгунов> Романист, попавший не в свои сани

Открытие памятника А.С. Пушкину

Б. Н. <Н. Н. Бахметьев?> Литературная летопись

С. В. <С. В. Флеров> Новости литературы

В. В. <А. Н. Пыпин> Литературное обозрение

А. Кошелев. Отзыв по поводу слова, сказанного Ф.М. Достоевским на пушкинском торжестве

В. Я. Стоюнин. Александр Сергеевич Пушкин

<П. А. Гайдебуров> Журнальные очерки

П.Д. Голохвастов – Н.Н. Страхову

В.И. Никольский – Ф.М. Достоевскому

В. А. <А. И. Введенский> Литературный отдел. Отечественные записки, 1880, № 10, октябрь

К. Д. Кавелин. Письмо Ф.М. Достоевскому

<К. К. Арсеньев> Внутреннее обозрение

Неизвестный – Ф.М. Достоевскому

С.А. Юрьев – О.Ф. Миллеру

В. А. <А. И. Введенский> Все тот же спор. «Письмо к Ф.М. Достоевскому» К. Кавелина. – «Вестник Европы», ноябрь, 1880 г

В. Ч. <В. В. Чуйко> Литературная хроника

К.Д. Кавелин – Н.А. Блок

Z <С. Т. Герцо-Виноградский?> Фельетон. Журнальные заметки

Грель <Г. К. Градовский> Журналистика

Журнальные очерки

А. В. <А. И. Введенский> Литературный отдел

Е.Ф. Юнге – Н.И. Костомарову

Неустановленное лицо – К. Д. Кавелину

А. Пятковский. Пушкинский праздник в Москве

О. Ф. Миллер. Пушкинский вопрос

Л. Алексеев <Л.А. Паночини> Почему вскипел бульон и почему теперь только мы обращаем на это свое внимание

Послесловие. Комментарии

В.А. Викторович. Манифест русской культуры: за и против

Комментарии

Пушкин (очерк)

Как это было. Свидетельства

Отклики. 1880 год

Принятые сокращения

Отрывок из книги

Произнесено 8 июня в заседании Общества любителей российской словесности

«Пушкин есть явление чрезвычайное и может быть единственное явление русского духа» – сказал Гоголь. Прибавлю от себя: и пророческое. Да, в появлении его заключается для всех нас, Русских, нечто бесспорно пророческое. Пушкин как раз приходит в самом начале правильного самосознания нашего, едва лишь начавшегося и зародившегося в обществе нашем после целого столетия с Петровской реформы, и появление его сильно способствует освещению темной дороги нашей новым направляющим светом. В этом-то смысле Пушкин есть пророчество и указание. Я делю деятельность нашего великого поэта на три периода. Говорю теперь не как литературный критик: касаясь творческой деятельности Пушкина я хочу лишь разъяснить мою мысль о пророческом для нас значении его и что́ я в этом слове разумею. Замечу однако же мимоходом, что периоды деятельности Пушкина, кажется мне, не имеют твердых границ между собою. Начало «Онегина», например, принадлежит, по-моему, еще к первому периоду деятельности поэта, а кончается «Онегин» во втором уже периоде, когда Пушкин нашел уже свои идеалы в родной земле, восприял и возлюбил их всецело своею любящею и прозорливою душой. Принято тоже говорить, что в первом периоде своей деятельности Пушкин подражал европейским поэтам Парни, Андре Шенье и другим, но особенно Байрону. Да, без сомнения, поэты Европы имели великое влияние на развитие его гения, да и сохраняли влияние это во всю его жизнь. Тем не менее даже самые первые поэмы Пушкина были не одним лишь подражанием, так что и в них уже выразилась чрезвычайная самостоятельность его гения. В подражаниях никогда не появляется такой самостоятельности страдания и такой глубины самосознания, которые явил Пушкин например в «Цыганах», – поэме которую я отношу всецело еще к первому периоду его творческой деятельности. Не говорю уже о творческой силе и о стремительности, которой не явилось бы столько, если б он только лишь подражал. В типе Алеко, герое поэмы «Цыганы», сказывается уже сильная и глубокая, совершенно русская мысль, выраженная потом в такой гармонической полноте в Онегине, где почти тот же Алеко является уже не в фантастическом свете, а в осязаемо реальном и понятном виде. В Алеко Пушкин уже отыскал и гениально отметил образ того несчастного скитальца в родной земле, того исторического русского страдальца, столь исторически необходимо явившегося в оторванном от народа обществе нашем. Отыскал же он его конечно не у Байрона только. Тип этот верный и схвачен безошибочно, тип постоянный и надолго у нас, в нашей русской земле поселившийся. Эти русские бездомные скитальцы продолжают и до сих пор свое скитальчество, и еще долго кажется не исчезнут. И если не ходят уже они теперь, в наше время, в цыганские таборы искать у Цыган, в их диком своеобразном быте, своих мировых идеалов и успокоения на лоне природы от сбивчивой и нелепой жизни нашего русского интеллигентного общества, то, всё равно, ударяются в социализм, которого еще не было при Алеко, ходят с новой верой на другую ниву и работают на ней ревностно, веруя, как и Алеко, что достигнут в своем фантастическом делании целей своих и счастья, не только для себя самого, но и всемирного. Ибо русскому скитальцу необходимо именно всемирное счастье чтоб успокоиться, дешевле он не примирится, – конечно пока дело только в теории. Это всё тот же русский человек, только в разное время явившийся. Человек этот, повторяю, зародился как раз в начале второго столетия после великой Петровской реформы в нашем интеллигентном обществе, оторванном от народа, от народной силы. О, огромное большинство интеллигентных русских, и тогда при Пушкине, как и теперь в наше время, служили и служат мирно в чиновниках, в казне или на железных дорогах и в банках, или просто деньги наживают разными средствами, или даже и науками занимаются, читают лекции, – и всё это регулярно, лениво и мирно, с получением жалования, с игрой в преферанс, без всякого поползновения бежать в цыганские таборы или куда-нибудь, в места более соответствующие нашему времени. Много-много что полиберальничают «с оттенком европейского социализма», но которому придан некоторый благодушный русский характер, но ведь всё это вопрос только времени. Что в том что один еще и не начинал беспокоиться, а другой уже успел дойти до запертой двери и об нее крепко стукнулся лбом. Всех в свое время то же самое ожидает, если не выйдут на спасительную дорогу смиренного общения с народом. Да пусть и не всех ожидает это: довольно лишь «избранных», довольно лишь десятой доли забеспокоившихся, чтоб и остальному огромному большинству не видать через них покоя. Алеко конечно еще не умеет правильно высказать тоски своей: у него всё это как-то еще отвлеченно, у него лишь тоска по природе, жалоба на светское общество, мировые стремления, плач о потерянной где-то и кем-то правде, которую он никак отыскать не может. Тут есть немножко Жан-Жака Руссо. В чем эта правда, где и в чем она могла бы явиться – и когда именно она потеряна, конечно он и сам не скажет, но страдает он искренно. Фантастический и нетерпеливый человек жаждет спасения пока лишь преимущественно от явлений внешних, да так и быть должно: «Правда, дескать, где-то вне его, может быть где-то в других землях, европейских например, с их твердым историческим строем, с их установившейся общественной и гражданской жизнью». И никогда-то он не поймет, что правда прежде всего внутри его самого, да и как понять ему это: он ведь в своей земле сам не свой, он уже целым веком отучен от труда, не имеет культуры, рос как институтка в закрытых стенах, обязанности исполнял странные и безотчетные по мере принадлежности к тому или другому из четырнадцати классов, на которые разделено образованное общество русское. Он пока всего только оторванная былинка, носящаяся по воздуху. И он это чувствует и этим страдает, и часто так мучительно! Ну и что же в том, что принадлежа может быть к родовому дворянству и даже весьма вероятно обладая крепостными людьми, он позволил себе, по вольности своего дворянства, маленькую фантазийку прельститься людьми живущими «без закона» и на время стал в цыганском таборе водить и показывать Мишку? Понятно, женщина, «дикая женщина», по выражению одного поэта, всего скорее могла подать ему надежду на исход тоски его, и он с легкомысленной, но страстной верой бросается к Земфире: «Вот, дескать, где исход мой, вот где может быть мое счастье, здесь, на лоне природы, далеко от света, здесь, у людей, у которых нет цивилизации и законов». И что же оказывается: при первом столкновении своем с условиями этой дикой природы он не выдерживает и обагряет свои руки кровью. Не только для мировой гармонии, но даже и для Цыган не пригодился несчастный мечтатель и они выгоняют его, – без отмщения, без злобы, величаво и простодушно:

.....

– И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем – тогда… я не берусь, господа, описать, что произошло тут тогда. Казалось, земля расселась, потолок рухнул, стены и колонны зашатались: так единодушно и могущественно грохнул зал ответным восторгом. Ничего подобного не видал и не слыхал я ни прежде, ни после. Описание, которое дает этой беспримерной овации сам Достоевский в полемической против Градовского статье «Буря в стаканчике», нисколько не преувеличено. Незнакомые люди поздравляли друг друга, менялись рукопожатиями, обнимались, целовались, будто в Светлое Христово Воскресенье. На груди моей очутилась совершенно неведомая мне молодая дама и рыдала, обильно орошая сладкими слезами мой новенький гимназический мундир. Лет пятнадцать спустя мы встретились и со смехом узнали друг дружку. Это была знаменитая впоследствии московская капиталистка, передовая общественная деятельница и благотворительница Варвара Алексеевна Морозова, одна из лучших женщин, рожденных Москвою. Заметьте: ее политические убеждения и взгляды, тесно совпадавшие с западническим либерализмом «Русских ведомостей», нисколько не отвечали направлению Достоевского, и основная тенденция именно пушкинской его речи не могла ее удовлетворять. Да ведь и те раньше поименованные мною интеллигентки, которые стремительно бросились венчать славянофила Достоевского лаврами, причем демонстративно пронесли их мимо западника Тургенева, да еще и с вызывающим язвительным примечанием: «Не вам, не вам, а ему», – эти милейшие Юлия Николаевна и Надежда Дмитриевна были самые правоверные, заклятые западницы… И неделю-другую спустя, опамятовавшись от первого истерического восторга, смущались воспоминаниями о нем и горою стояли за Градовского, когда этот публицист, быстро учуяв опасность возвещенной Достоевским унии, принялся отчитывать и изобличать ересь Федора Михайловича по либеральному катехизису «человека шестидесятых годов»… Эти примеры могут свидетельствовать, насколько могуче было личное обаяние Достоевского, как способно было именно сожигать сердца его огненное слово…

Не знаю, господа, счастье это или несчастье мое, но я почти совершенно лишен чувства стадности: толпа меня не подчиняет, большинство меня не убеждает, почему, вероятно, я и прожил свой век внепартийным человеком. Я трудно поддаюсь панике, слабо приемлю массовый энтузиазм. И в этом случае – тоже: не скажу, конечно, чтобы я остался вовсе чуждым всеобщему восторгу, но, несмотря на молодость свою, сохранил среди бушевавшего кругом почти безумия некоторое хладнокровие и долю недоверчивого скептицизма. А может быть, в том именно ранняя молодость-то и виновата. Недавно в Берлине знаменитый пианист Зилоти рассказывал мне со смехом, что когда он подростком слушал Антона Рубинштейна то чем бы восхищаться и благоговеть, сосчитал все фальшивые ноты, которыми этот величайший пианист довольно обычно грешил в левой руке. Кроме того, пожалуй, расхолаживала и некоторая ревность. Я в то время был без памяти влюблен в Тургенева, поклонялся ему как божеству, любовался им до смешного. Когда мой дядя, известный экономист Александр Иванович Чупров, представил меня литературному кумиру моему, то я с радости два дня умывался только левою рукою, чтобы, так сказать, подольше сохранить на правой благодать пожатья, которым Тургенев ее удостоил. Можете заключить отсюда, насколько было молодо-зелено. Мне казалось необходимым и справедливым, чтобы в великом литературном оркестре пушкинских торжеств место дирижера занимал Тургенев. Да так оно и предназначалось в плане устроителей, и, пожалуй, так оно и было до речи Достоевского. Но невозможно было не заметить, что Достоевский вдруг одним смелым движением вырвал из рук Тургенева дирижерскую палочку и в эффектнейшем и значительнейшем финале пушкинской симфонии замахал ею сам. И, что всего казалось обиднее, замахал по праву. Потому что изящная, чисто литературная речь Тургенева, которой мы горячо аплодировали накануне, совершенно поблекла, забылась, как бы утонула в громадном общественном значении речи Достоевского. Я не мог не понимать этого, но чувствовал себя несколько грустно – вроде того, как очень влюбленный юноша, придя на бал, вдруг убеждается, что его возлюбленная совсем не первая красавица в мире и далеко не царица бала.

.....