Читать книгу Викинги. Потомки Одина и Тора - Гвин Джонс - Страница 1

Скандинавские страны – Швеция, Дания и Норвегия – носят эти имена уже тысячу с лишним лет и имеют свою, еще более долгую, историю. История эта далеко не всегда отражена в письменных памятниках, но каждый ее этап внес определенный вклад в формирование северных народов и королевств, знакомых нам по эпохе викингов. Двенадцать тысячелетий назад, в ранний послеледниковый период, люди расселились в пригодных для жизни областях Скандинавии: они занимались охотой и собирательством, ловили рыбу; оставшиеся от них кремниевые орудия и оленьи рога находят в Дании неподалеку от Бромме, к северо-востоку от Соре (на о. Зеландия), в Швеции в Сконе и Халланде, в Норвегии в Эстфольде, восточнее Ослофьорда. Им же, как выяснилось, принадлежат артефакты, обнаруженные на юго-западном и западном норвежских побережьях (от Бергена до Трандхейма). Артефакты относятся к Фосна культуре, и ее носители, вероятно, пришли в эти земли с юга. Севернее, на берегах Северного Ледовитого океана обнаружены следы людей Косма культуры, родина которых неизвестна. Когда речь идет о столь отдаленных временах, нет смысла говорить о национальностях или народах, но эти охотники, рыбаки и собиратели с юга, которые знали (или с течением веков узнали) лук и стрелы, нож, скребок, гарпун и копье, научились делать обтянутые кожей лодки, у которых, вероятно, появились первые домашние животные – огромные, волкоподобные собаки из Маглемосе и Свердборга – и которые хоронили умерших в неглубоких могилах поблизости от своих жилищ, – именно они были дальними предками «скандинавов», и их образ жизни, вполне соответствующий внешним условиям, был характерен для северян еще многие и многие тысячелетия. Достаточно недавно норвежские ученые обнаруживали параллели древней культуре скандинавских охотников не только у финских саамов, но и у обитателей северных районов Норвегии.

Да, эти полупризрачные странники из северных пустошей, оставившие нам свои высеченные в камне изображения, поневоле внушают трепет. Но одна из самых поразительных их черт – их абсолютная непохожесть на викингов. Мы не будем касаться вопроса о том, каким образом перемены в климате, природной среде и общественной практике, дополнявшиеся внешними культурными влияниями, давали толчок к развитию скандинавских народов. Ровно так же нам нет необходимости перебирать поколение за поколением охотников и рыбаков, создателей кремниевых орудий, лесорубов, скотоводов и землепашцев, строителей дольменов и дюссов, мастеров, торговцев и переселенцев, чьи жизни покрывают десять тысячелетий предыстории севера – вплоть до 1500 г. до н. э.

В начале бронзового века, как свидетельствуют палео-антропологические исследования, люди дальних северных областей, обитавшие в районе Варангерфьорда, принадлежали к тому же «северному» типу, что и жители Ослофьорда на юге. Для Дании и южных частей Скандинавского полуострова то был период относительного благоденствия. Социальные преобразования, изменения верований, расцвет ремесел, характерные для этого времени, интересны не только сами по себе, но и как своего рода предвестье будущего. За олово и медь, а также за золото, доставлявшиеся с дальнего юга, Дания расплачивалась ютландским янтарем, ценившимся очень высоко. Местные кузнецы и ремесленники вполне успешно соперничали со своими южными учителями в обработке бронзы, а порой и превосходили их. В археологии эпоха бронзы представлена щедро и во всей полноте: оружие и украшения, предметы культа, такие, как бронзовая шестиколесная колесница из Труннхольма: в повозку впряжен конь, а на ней помещен бронзовый золоченый диск, символическое изображение солнечного бога, свершающего свой путь по северным небесам; или длинные, тонкие изящные луры – подлинный непревзойденный шедевр литейного ремесла.

Своеобразным дополнением к ним служат рисунки-петроглифы, встречающиеся в Скандинавии практически повсюду южнее воображаемой линии, соединяющей Трандхейм и шведский Упплёнд. На скальных выходах Богуслена и каменных стенах погребальной камеры в Чивике мы находим те же артефакты, но уже в деле. Мы видим людей с мечами и топорами, копьями и луками; гребцов на кораблях с похожими на клюв носом и кормой (и всегда без парусов); многочисленные изображения солнца – на корабле, в руках у человека или в повозке; колесницы и опять люди – сражающиеся, танцующие, кувыркающиеся, исполняющие религиозные обряды, – и почти у всех мужчин – огромный стоящий фаллос. Иногда попадаются изображения богов и жрецов, реже – женщин, зато в изобилии встречаются лошади, быки, собаки, змеи, олени, птицы и рыбы. Словом, перед нами настоящая картинная галерея давно ушедшей эпохи.

Наконец, о скандинавском бронзовом веке можно судить по захоронениям. Курганы насыпались или складывались из камней над погребальной камерой; погребальный инвентарь включал в себя не только оружие и украшения, но также сундуки, посуду, кубки, чаши и сиденья, а кроме того, одежды и ткани, чудом сохранившиеся до наших дней. Среди находок – кирты до колен, шерстяные плащи, обувь из ткани и кожи, конические войлочные шляпы, рубашки и жакеты, тканые юбки с бахромой, и что поразительнее всего – уцелевшие благодаря танину датских «дубовых колод» плоть, кожа и волосы владельцев всех этих вещей – мужчин и женщин; их тела и лица.

Концом бронзового века в Скандинавии считается 500 г. до н. э.: примерно в это время происходит постепенный переход к использованию железа. В переходный период меняется способ захоронений. На Готланде и Борнхольме наряду с сожжениями встречаются погребения иного типа. Над ними выстраивались ряды камней, имитировавшие контуры корабля, часто – с более высокими камнями на концах, символизирующими нос и корму (skibsastninger, «корабельные оградки», ед. ч. skibsastning). Вероятно, считалось, что мертвый отправляется в некое путешествие или, по крайней мере, что ему нужен корабль. Skibsastninger отсылают нас к прошлому, к петроглифам бронзового века и тому символическому значению, которое приписывалось кораблю в религиях средиземноморских народов. Но одновременно он служит и неким «напоминанием о будущем» – о викингских захоронениях в Линдхольм Хёйе, ладьевидных постройках Треллеборга, Аггерсборга и Фюрката в Дании, викингских «корабельных погребениях» Норвегии, шведских и готландских рунических камнях, и наконец – выпуклых стенах первой христианской церкви в Гренландии, в норманнском поселении Браттахлид в Эйриксфьорде.

В первые столетия железного века Скандинавия переживала упадок. Археология этого периода значительно беднее: золота мало, а серебра пока нет, погребальный инвентарь встречается реже и куда более скуден, вотивные клады не представлены вовсе. Если граница распространения бронзы проходила примерно на 68° северной широты, железо достигает лишь 60° – примерно широты нынешних Осло и Уппсалы. Уровень мастерства ремесленников катастрофически падает.

Чем же был вызван регресс? В силу каких причин нарушились связи северных стран с югом? Чтобы ответить на эти вопросы, достаточно вспомнить, что в историографии данный период европейской истории определяется как «кельтский» железный век. Именно в то время кельтские народы, жившие в верховьях Рейна, бассейне Дуная и на территории нынешней восточной Франции, вторглись в Испанию, Италию, Венгрию, на Балканы и даже в Малую Азию, а на западе достигли берегов Атлантического океана и заселили Британские острова.

Кельтские военные вожди, которым требовались колесницы и конская упряжь, оружие и украшения, из чисто практических соображений покровительствовали мастерам и ремесленникам, изготовлявшим для них прекрасные вещи. При этом главной фигурой в кельтском обществе, безусловно, был и оставался воин, однако благополучие его целиком зависело от тружеников-землепашцев. Кельтские племена, с их слабой и неустойчивой политической организацией, не представляли сколько-нибудь серьезной угрозы для урбанизированного Средиземноморья. Однако нестабильность, которую они вносили в жизнь стран континентальной Европы, сказалась неблагоприятно на судьбах севера. Торговые и культурные связи между Скандинавией и этрусской и греческой цивилизациями оборвались, и на какое-то время северные страны оказались в изоляции.

В дальнейшем подобная ситуация повторялась не раз: географическое положение скандинавских стран, располагавшихся где-то на границе (а иногда и за пределами) ойкумены, обрекало их на роль аутсайдеров. Помимо всего прочего, Ютландия перестала быть главным поставщиком янтаря, а прусский янтарь не приносил дохода Зеландии и островам.

Немаловажную роль сыграли также климатические изменения. На протяжении всего бронзового века умеренно теплый и относительно сухой климат Скандинавии благоприятствовал ее экономическому и культурному развитию. Он позволял существовать вполне безбедно и людям, и тем диким зверям и птицам, на которых они охотились, добывая себе пищу. Границы возделанных земель и пастбищ расширялись, и одновременно развивалась культура земледелия. Быстрое и резкое ухудшение климата в начале железного века сказалось сильнее всего в северных районах; все источники единодушно указывают, что условия для жизни там были намного суровее, чем в Дании и южных частях Норвегии и Швеции. Главную проблему составляла, вероятно, зимовка скота, но холода и постоянные дожди мешали, в общем, любой деятельности. Если таинственная земля Туле, упоминаемая греческим географом Пифеем Массалийским, реально представляет собой некую часть западного побережья Норвегии, его описание, вероятно, относится именно к этим трудным для северян временам. Тяжелый плуг, грубый хлеб, смертоносное оружие и длинные штаны, отмеченные как отличительные признаки скандинавов в европейских исторических и географических сочинениях, появились под давлением суровых внешних обстоятельств.

Пифей, исследовавший берега Европы от Кадиса до Дона, в 330–300 гг. до н. э. отправился в путешествие на северо-запад, которое затем описал в своем трактате «Об океане». Этот труд не сохранился, и все наши сведения по данному вопросу весьма сомнительны. После шестидневного плавания на север от Британии, сообщает Пифей (точнее, невежественные и пристрастные географы более поздних времен, пересказывающие его сочинение), он добрался до земли, которая лежит, судя по всему, у самого Северного Полярного круга. Ее населяют варвары, живущие земледелием. У них мало скота, зато есть просо и травы, корни и плоды. Из зерна и меда они готовят некий возбуждающий напиток, причем зерно молотят в помещениях, поскольку дожди в тех местах идут так часто, что молотить под открытым небом нет возможности.

Впрочем, Пифей, повествуя о своем северном путешествии, описывает и другие, более приветливые земли. Он упоминает о янтарном острове Абалус (Хелиголанд?), обитатели которого продают дары моря народу, называемому тевтонами. Пифей рассказывает также об ингвеонах, а кроме того, о готах или гутонах. Тевтоны, судя по всему, жили на северо-западе Ютландии, на территории современного датского округа Тю, между Лимафьордом и Яммербутом. Восточнее, в Химмерланде, между Лимафьордом, Мариагерфьордом и Каттегатом, предположительно обитали кимвры.

Упоминания об этих двух народах подводят нас ко второму этапу во взаимоотношениях скандинавских народов раннего железного века и развитых культур Средиземноморья. В течение нескольких десятилетий, предшествовавших 100 г. до н. э., тевтоны и кимвры постоянно воевали с римскими армиями в Галлии, Испании и северной Италии и нередко выходили в этих сражениях победителями. Кровавый и разрушительный обряд, которым кимвры отмечали свою победу над римлянами при Аравсионе (совр. Оранж) в 105 г. до н. э. описан Орозием в его «Всемирной истории»:

«Враги (кимвры), захватив оба лагеря и огромную добычу, в ходе какого-то неизвестного и невиданного священнодействия уничтожили все, чем овладели. Одежды были порваны и выброшены, золото и серебро сброшено в реку, воинские панцири изрублены, конские фалеры искорежены, сами кони низвергнуты в пучину вод, а люди повешены на деревьях – в результате ни победитель не насладился ничем из захваченного, ни побежденный не увидел никакого милосердия»[1].

В I в. до н. э. победный ритуал кимвров описал Страбон. Их жрицы, старые женщины, одетые в белое, надевали на пленников венки, а потом вели их к огромному бронзовому котлу. Там одна из них, стоя на лестнице или возвышении с мечом в руке, по очереди перерезала пленникам горло, предварительно заставив жертву нагнуться над краем котла, так чтобы жертвенная кровь, использовавшаяся, кроме того, для прорицаний, стекала в него. Похожая сцена изображена в числе прочих на серебряной чаше из Гундерструпа, найденной на родине кимвров, в Химмерланде, в Ютландии, и сама чаша (прекрасная работа кельтских мастеров II–I вв. до н. э., привезенная, вероятно, из Франции или юго-восточных земель), возможно, использовалась для тех же ужасных целей. В сочинениях классических авторов содержится немало указаний на то, что вторжения воинственных скандинавов всерьез испугали европейцев. С какого-то момента в них участвовали не только тевтоны и кимвры. И опять-таки подобная ситуация повторялась затем не раз: неурядицы в северных землях грозили неисчислимыми бедами тем, кто жил далеко к югу. Отчасти именно экономические трудности (хотя и не только они) вынудили лангобардов покинуть Сконе и отправиться в странствия, приведшие их к концу VI в. через низовья Эльбы и Дунай в Италию. Бургунды, жившие, по весьма недостоверным свидетельствам, в Борнхольме (Боргундархольм) в надежде на лучшее будущее переселились в северо-восточные области Германии, в то время как ругии из Рогаланда, в юго-западной Норвегии (идентифицировать их сколько-нибудь определенно не представляется возможным), обрели более радужное настоящее на южном побережье Балтийского моря. Готы, обитавшие на территории современных шведских Эстер– и Вестеръётланда (хотя предположение, что их прародиной был остров Готланд, представляется весьма спорным), снискали себе новую родину и известность в северной Германии. Могущество кельтов шло на убыль; народы, которые Посейдоний Апамейский именует германцами, продвигались на юг в поисках земли, богатства и военной добычи, а также возможностей торговать, грабить и совершать подвиги. Скандинавия, большой остров Скандза, которую Иордан позднее назовет «мастерской (officina) племен и утробой (vagina) народов», впервые заявила о себе в таком качестве.

Следующая фаза железного века в Скандинавии, римская, примерно соответствует первым четырем векам христианства. Южное влияние и на сей раз оказалось плодотворным: народы севера восстали из материальной и духовной нищеты. Кельты отступили под натиском римских армий. Новые властители Средиземноморья отвоевывали себе территории, а германские племена продвигались все дальше на юг – и эти две силы неизбежно должны были прийти в соприкосновение. Встречи на Дунае и Рейне порой происходили мирно, порой приводили к военным столкновениям. Культурные контакты были особенно тесными в королевстве маркоманов в Богемии, имевшем обширные торговые связи с севером.

По Эльбе и Висле пролегали важные торговые пути – в Ютландию, к балтийским островам и в Швецию. Чуть в стороне проходил восточный путь, идущий с Черного моря, и, возможно, другие, в том числе пересекавшие территорию нынешней России, важность которых стала понятна после 200 г., когда готы сделались основными поставщиками материальных и культурных ценностей на север. Существовал также западный морской путь из Галлии через устье Рейна и Фризские острова в Гольштейн и оттуда в Скандинавию. Таким образом, Зеландия и соседние с ней острова оказывались в исключительно выгодном положении, и нет ничего удивительного, что именно там и на острове Фюн находят в погребениях превосходнейшую серебряную и бронзовую посуду (достаточно вспомнить богато украшенный ковш из захоронения в Хобю на Лолланде), кубки цветного стекла и чаши с цветными изображениями животных (прекрасные образцы обнаружены в Нордрупе, Варпелеве и Химлингёйе).

Погребальные обряды в очередной раз изменились. Кремация обнаруживается практически везде, но ингумация по римскому образцу также широко распространена. Наряду с мужскими встречаются и роскошные женские погребения: умершего хоронили с вином и пищей, чашами и посудой, кубками и кувшинами, словно приготовленными для богатого пира. Серебро и золото рекой текли на север, римские монеты в большом количестве попадали на Готланд, Сконе, Борнхольм и датские острова; и каждая вещь – будь то меч или застежка, филигрань, шпилька для волос или горшок – разжигала страсть честолюбивого соперничества в сердцах местных мастеров. На юг в обмен на все это уходили кожи и меха, янтарь, моржовый клык и рабы. А кроме того, война приносила не меньшую прибыль, чем торговля.

Постепенно, хотя и очень медленно, географы и этнографы с юга открывали для себя северные земли. На заре христианской эры император Август снарядил флот, который отправился за Рейн к северному побережью Германии, а оттуда вокруг Ютландии до Каттегата, в результате чего кимвры, харуды, семноны и другие германские народы этих земель «прислали вестников, ища дружбы со мною (Августом) и римским народом». В правление Нерона, около 60 г. н. э., другая флотилия вышла в Балтийское море; а чуть позже Плиний Старший включил в свою «Естественную историю» довольно путаное описание Коданского залива за Ютландией, со множеством островов, самый большой из которых – Skandinavia. У нас есть все основания идентифицировать этот остров Плиния с южной конечностью Скандинавского полуострова. В конце I в. н. э. Тацит располагал вполне конкретными и достоверными сведениями о наиболее известном из скандинавских народов – свионах. Свионы «помимо воинов и оружия… сильны также флотом. Их суда примечательны тем, что могут подходить к месту причала любою из своих оконечностей, так как и та и другая имеют у них форму носа». «Им свойственно почитание власти, и поэтому ими единолично, и не на основании временного и условного права господствовать, безо всяких ограничений повелевает царь»[2]. Речь идет, очевидно, о свеях (Sviar или Svéar), шведах Упплёнда, у которых уже существовали к тому времени внутриплеменные связи, более тесные и прочные, чем у их соседей. Рядом с ними обитают ситоны, во всех отношениях похожие на свионов, с той лишь разницей, что они «пали до того, что над ними властвует женщина». Это, скорее всего, кайну-лайсет, квены «Саги об Эгиле», квенас Охтхере (Оттара) и короля Альфреда, чье племенное самоназвание, финское и лапландское, было неправильно истолковано как производное от древнескандинавского kvan, kvaen – «женщина» (мн. ч. kvenna). Из-за этого Квенланд – западное побережье Ботнического залива, к северу от Упплёнда, по недоразумению превратился в землю амазонок, terra feminarum Адама Бременского.

Рис. L Север Птолемея

К югу от Эльбы (Albis) живут лангобарды, к северу – саксы. На Ютландском полуострове обитают кимвры и харуды, остальные названия не поддаются идентификации. Справа (восточнее) Ютландии изображены датские острова и Сконе

В следующие пятьдесят лет имевшиеся сведения о севере систематизировал и пополнил Птолемей. К востоку от Ютландии, сообщает он, располагаются четыре острова, называемые Скандия. Три из них (вероятно, какие-то из датских островов) невелики, это Skandiadi nesoi; но тот, что лежит дальше всего к востоку, напротив устья Вислы – собственно Скандия – большой. Птолемей, должно быть, имеет в виду Скандинавский полуостров, и среди племен, населяющих его, он называет гоутай, в коих, вероятно, нам следует признать гаутов, и хайдейной, которых есть соблазн отождествить с хейднирами из Хейдмёрка в Норвегии. Обширные области на севере пока скрыты во тьме неведения, но облик некоторых важных регионов уже начинает вырисовываться яснее. А за абрисами германских племен маячат первобытно-диковинные финны и саамы, их ближайшие северные соседи.

Далее, к сожалению, наши источники умолкают почти на четыре столетия, и лишь сочинения конца V – начала VI в. дают некое представление о том, что являли собой в ту далекую эпоху скандинавские земли. В VI в. Кассиодор, приближенный и советник остготского короля в Италии Теодориха (493–526), составил солидный исторический труд «Происхождение и деяния готов». А поскольку готы помнили о своем скандинавском происхождении, Кассиодор описывает север доброжелательно, хотя временами удивленно. Его книга не сохранилась, но ее сокращенное изложение содержится в «Getica» Иордана, созданной тридцатью годами позже. Снова мы читаем о большом острове Скандза, который населяет множество разных народов. Не все их можно идентифицировать, но прогресс в знании очевиден. На дальнем севере живут адогиты: в их землях летом в течение сорока дней не бывает ночи, а зимой царит непроглядная тьма. Там же на севере обитают скререфенны, которые не растят зерно, а едят мясо диких животных и птичьи яйца. Нам рассказывают о суэханс, или шведах, с их чудесными лошадьми и прославленными темными мехами, которые они присылают на римские рынки, и о прочих племенах, память о которых сохранилась в названиях шведских провинций: халлин (Халланд), лиотида (средневековый Лютгуд, современный Луггуд, возле Хельсингборга), бергио (возможно, Бьяре) и конечно же гаути-готы (Вестеръётланд?), и шведы, на сей раз именуемые суетиди. Называются также народы, живущие в Раумарике и Ранрике (нынешний Богуслен) и в Норвегии: граннии из Гренланда, аугандзы из Агдира, арохи из Хёрдаланда, ругии из Рогаланда, над которыми «был немного лет тому назад королем Родвульф. Он, презрев свое королевство, укрылся под защиту Теодориха, короля готов, и нашел то, что искал». Эти племена, говорит Иордан, сражаются «со звериной лютостью» и превосходят германцев «как телом, так и духом». Данное Иорданом описание народов Швеции и Норвегии более содержательно, чем прежние беглые заметки, и согласуется с данными современной археологии. Но мы обязаны ему не только этим. Тацит оставил нам важнейшее свидетельство касательно существования института королевской власти у шведов-свионов около 100 г. н. э. Сообщаемые Иорданом сведения о том, что дани или даны, жившие в VI в. в Дании, вытеснили оттуда эрулов (герулов), прежних ее обитателей или завоевателей, не менее значимы.

Шведы, сообщает Иордан, славятся как самый высокорослый из северных народов. Однако даны, принадлежащие к той же расе, что и шведы, могут претендовать здесь на первенство. Норвежские племена Хёрдаланда и Рогаланда также отличаются высоким ростом.

Имеется еще Прокопий, византийский историк, который сопровождал Велизария в походах против вандалов и остготов и чуть позже 550 г. увековечил военные кампании Юстиниана в своей «Истории войн». Рассуждая о той судьбе, которая ждала эрулов после сокрушительного поражения от лангобардов около 505 г., Прокопий вспоминает попутно и об их северной родине, куда некоторым из них суждено было вернуться. Родиной эрулов он называет землю данов. На острове Туле – очевидно, Скандинавском полуострове – эрулы обосновались по возвращении: они поселились там по соседству с гоутай (вероятно, гаутами), живущими к югу от Упплёнда. Большая часть Туле – гола и необитаема, но на оставшейся земле нашлось место для тринадцати племен – каждое со своим королем. Прокопий оставил нам замечательное описание полуночного солнца, но поразительнее всего его сведения о скритифиони, скререфеннай Иордана, саамах, чей образ жизни мало чем отличается от звериного. Они – охотники, не делают вина и не выращивают хлеб. Они не носят ни тканых одежд, ни обуви, а прикрывают тела шкурами убитых на охоте животных, мясо которых идет им в пищу, предварительно скрепив их жилами. Даже детей они выкармливают иначе, чем это делается у всех остальных народов. Их дети не знают вкуса молока и не касаются материнской груди, их питают костным мозгом, который добывают из костей все тех же животных. Произведя на свет ребенка, женщина заворачивает его в шкуру и подвешивает к дереву, после чего кладет в рот новорожденному костный мозг и уходит со своим мужем охотиться. Остальные обитатели Туле, согласно Прокопию, не слишком отличаются от обычных людей; хотя он считает нужным отметить, что они поклоняются множеству богов и демонов и совершают в угоду им жестокие обряды с человеческими жертвами.

Рис. 2. Саамы охотятся на лыжах (Олаус Магнус)

Представление о том, что в охоте участвовали и женщины, Олаус, вероятно, заимствовал у античных авторов

Обратившись к сочинениям Иордана и Прокопия, мы ушли на целое столетие от римского железного века и вступили в германский железный век, непосредственно предшествующий эпохе викингов. Границей и одновременно связующим звеном между этими историческими периодами, охватывающими, соответственно, первые и вторые четыре столетия христианской эры, служит эпоха Великого переселения народов. Здесь уместно вспомнить о переселении кимвров и тевтонов незадолго до начала I в. н. э. и последующих передвижениях лангобардов, готов и бургундов, хотя миграции, имевшие место в рассматриваемый нами сейчас период, толчком к которым послужили вторжение гуннов на юг во второй половине IV в. и ослабление римского влияния сначала в провинциях, а в конце концов и в Италии, происходили с куда большим размахом. С них, можно сказать, начинается история Средневековья, но детали их не представляют для нас особого интереса. В ряде случаев – как это было с вестготами, остготами и бургундами – заключались фиктивные союзы, позволявшие чужеземцам утвердиться на римской территории, в других (лангобарды, эрулы, алеманны и франки) имела место неприкрытая агрессия, но в действительности все эти народы выступали как завоеватели, а не как союзники империи. Эрулы, остготы и лангобарды заняли Италию, франки, вестготы, алеманны, бавары и бургунды разделили Галлию. Вестготы из Галлии повернули на юг и захватили Испанию, а вандалы двинулись через Андалусию в Северную Африку. В середине V в. англы и саксы, с небольшой примесью ютов и фризов, покинули свои земли в «датской» Скандинавии, в результате чего на месте римской Британии возникла германская Англия. Проследить эти миграции или хотя бы те из них, в которых участвовали скандинавские народы, – задача крайне сложная и трудоемкая, к тому же не имеющая непосредственного отношения к теме данной книги. Однако даже беглого рассмотрения трех основных аспектов проблемы достаточно, чтобы увидеть, что викингская экспансия, начавшаяся почти четыре столетия спустя, по сути, не представляла собой ничего нового.

Начнем с эрулов, или, как называют их древние авторы, герулов. В некие давние времена они, судя по всему, жили на датских островах или на юге Ютландии, а возможно, и там, и там. Не исключено, что они обитали в Сконе, в Швеции. О них шла слава как о воинственном племени, промышлявшем сбором дани и пиратством. В III в. их деяния вызвали крайнее недовольство обитателей Причерноморья, куда эрулы (хотя и не все) пришли вслед за готами. Упоминается также, что в 289 г. н. э. они вторглись в Галлию вместе с хабионами, о которых практически ничего не известно. В IV в. часть эрулов приняла владычество Эрманариха, прославленного короля остготов, а вскоре после этого их разбили пришедшие гунны. Говорится еще, что в середине V в. они совершили опустошительный набег на испанское побережье, но были ли это кочевые эрулы, или эрулы, приплывшие из своих родных северных земель, неизвестно. В последующие столетия повсюду, где только затевались войны или грабительские набеги, немедленно появлялись голубоглазые эрулы-наемники в нащечниках. После того как эрулов один за другим разбили Эрманарих (ок. 350 г.), Теодорих (ок. 490 г.) и евнух Нарсес (556 г.), они получили репутацию самых доблестных и отчаянных неудачников в ранней истории германских племен. Прокопий крайне суров к эрулам, которые жили на юге. Он называет их нечестивыми, жадными, неистовыми, бесстыжими, грязными, изуверскими, подлыми и самыми распутными из людей. Среди прочего, они имели обыкновение убивать заболевших стариков. Иордан сообщает, что эрулов прогнали из Дании даны, и если толковать туманную шестую строку «Беовульфа» – «egsode eorle» (в рукописи eorl) в том смысле, что Скильд Скевинг, эпонимический родоначальник датской династии Скильдингов (Скьёльдунгов), «устрашил эрулов» (хотя, возможно, erul то же, что eorl, jarl, – воин благородного происхождения), можно увидеть в ней некое подтверждение того, что эрулов считали доблестными воинами не только в чужих, но и в их собственных северных землях. Никто не стал бы прославлять Скильда за то, что он устрашил какой-нибудь слабый и мирный народ, – нет, перед его противниками трепетал весь север. Когда эрулов изгнали, мы не можем сказать, предположительно, ближе к концу V в. Куда они после этого отправились, неизвестно – вероятно, присоединились к своим соплеменникам, обитавшим где-то в районе современной Венгрии. Однако, опираясь на данные археологических и антропологических исследований, с той же степенью достоверности (или недостоверности) можно предположить, что даны вытеснили эрулов с их земель где-то около 200 г. или чуть позже, что позволяет объяснить их передвижения по Южной Европе в III в. Так или иначе, после более или менее длительного отсутствия эрулы, потерпев поражение от лангобардов около 505 г., вернулись в Скандинавию и обосновались на сей раз по соседству с гаутами в южной Швеции. Возможно, их заслуга в истории севера состоит вовсе не в этих бестолковых и неудачных переселениях туда-сюда, а в том, что они каким-то образом причастны к созданию рунического алфавита и рунического письма. В скандинавских рунических надписях постоянно встречается слово erilaR (eirilaR), что, по всей вероятности, означает «эрульский»; похоже, эрулы настолько прославились как знатоки рун, что их имя стало нарицательным.

Примерно в то же время, когда эрулы, согласно Иордану, вернулись, чтобы поселиться рядом с гоутай, или гаутами, сами гауты (или народ с похожим именем, который каким-то образом с ними перепутали) внесли свою лепту в обширный перечень южных походов, предпринятых скандинавскими племенами. На этот счет у нас есть свидетельства источников, и даже нескольких. Имя гаутского короля дошло до нас в древнеанглийской форме – Хигелак. В древнеанглийской эпической поэме «Беовульф» говорится, что Хигелак был королем geatas. Однажды он собрался в суровый военный поход против франков (hugas) и повел свои корабли во Фризию, где погиб в битве: «…сгибнул Хигелак,/ войсководитель,/ гаутский[3] конунг:/ в пылу сраженья/ на поле фризском/ потомок Хределя/ пал наземь,/ мечами иссеченный…»[4] Король пал в сражении с войском хетваров из низовий Рейна. Хигелак отправился в гибельный поход, в котором, как говорится в «Беовульфе», пали все его спутники, кроме одного, около 521 г. – тому можно найти подтверждения в двух франкских источниках – «Historia Francorum* епископа Григория Турского (ум. 594 г.) и анонимной «Liber Historiae Francorum* VIII в., а также в английской «Liber Monstrorum» («De Monstris et de Belluis Li-ber»), трактате VIII в., посвященном различным диковинам. Говорится, что некий король, звавшийся Х(л)охилак-Хьюг-лаук-Хюглак отправился в пиратский морской поход в землю атуариев, фризского племени, жившего на территории империи меровингов в низовьях Рейна и Зейдер-Зе. Люди Хьюглаука разорили некое поселение и унесли добычу на свои корабли. Сам король остался на берегу, и его настиг и убил Теодеберт, сын франкского властителя Теодориха. Теодеберт также захватил корабли Хьюглаука и вернул награбленное добро владельцам. Король Хьюглаук, правивший гаутами (qui imperavit Getis), был таким гигантом, что ни одна лошадь не могла его нести; скелет Хьюглаука (ossa) долгое время хранился на острове в устье Рейна, и его показывали любопытным как диковину. В том, что две франкские хроники называют Х(л)охилака королем данов, а не гаутов, нет ничего удивительного. Едва ли Григорий Турский знал о народах, населявших в VI в. Данию и Швецию, и их истории много больше, чем знаем мы, и, естественно, он мог спутать данов и гаутов, живших по соседству. Данов франки знали и использовали это название для разных народов «оттуда с севера», как это случалось не раз и в последующие века.

Aduentus Saxonum, переселение англосаксов в Британию и возникновение там германских королевств, – одно из самых значительных событий эпохи Великого переселения народов. Однако и здесь, как и в истории рассматриваемого нами периода в целом, многое остается неясным. Откуда пришли переселенцы, к каким конкретно племенам они принадлежали, что толкало их к походам и завоеваниям, куда именно они приплывали и каковы были дальнейшие их передвижения, сколь долго и твердо сопротивлялось местное население, какую роль во всем этом играл Хенгест, насколько исторична артуровская Британия – на все эти вопросы у нас нет четких ответов. К счастью, в нашем кратком изложении предыстории викингов обсуждать эти проблемы нет необходимости. Ибо, даже если не уточнять, какое отношение юты имели к Ютландии, и не пытаться определить, где конкретно располагались упомянутый у Беды Ангулус и земля, «известная ныне как Старая Саксония»[5], в общих чертах картина ясна. Переселявшиеся (в первую очередь из-за нехватки земель) народы пришли в основном с датских островов; из южной Ютландии (т. е. из Шлезвига), где, согласно Беде, вовсе не осталось населения (этот массовый уход, если он имел место, во многом позволяет объяснить продвижение данов на запад – с островов в Ютландию); с перешейка Кимврийского полуострова (т. е. из Гольштейна); из верховий Эльбы, с берегов Везера и Эмса на западе и из прибрежных областей Зейдер-Зе и низовий Рейна на юге. Самое раннее свидетельство о новых обитателях Британии оставил Прокопий, оно относится к середине VI в. Византийский историк якобы говорил с неким англом (Angiloi), входившим в состав посольства, которое отправил к императору Юстиниану в Константинополь франкский король Теодеберт. О населении Британии у Прокопия были довольно странные представления, ибо среди прочих он называет души умерших, которые уходят из Галлии на острова через пролив. Из более осязаемых жителей он упоминает англов, фризов (Frissones) и бриттов; каждый из этих народов имеет своего короля, и все они настолько плодовиты, что ежегодно отправляют множество мужчин, женщин и детей за море, в землю франков.

У нас есть немало доказательств того, что в первой половине VI в. произошло массовое переселение бриттов в Арморику (Бретань). С другой стороны, волна германских переселенцев, хлынувшая в Британию, в какой-то момент откатилась назад на континент, натолкнувшись на некое временное препятствие, – об этом упоминается в «Traslatio Sancti Alexandre, написанном в Фульде, а из более ранних источников – у Гильдаса. В упомянутых свидетельствах наибольший интерес для нас представляет то, что, как сообщает монах из Фульда, переселенцы VI в. вернулись в устье Эльбы, на свою прежнюю родину.

Король Альфред, как и Беда, считал англов скандинавским народом, а их родиной – Шлезвиг и окрестные острова, о которых ему рассказывал норвежец Оттар. В древнеанглийской поэме «Видсид» упоминается Онгель – земля, где правил Оффа, к северу от реки Эйдер (Фифельдор).

Саксы, независимо от того, считать ли их одним племенем или предположить, что это имя было собирательным для нескольких родственных племен, населявших территорию от Гольштейна до Эмса (либо даже для всех племен, промышлявших пиратством на этой территории и в близлежащих землях), определенно не принадлежали к скандинавским народам. Тем не менее на протяжении почти семи сотен лет они постоянно присутствуют в истории Скандинавии. Этот деятельный, закаленный в сражениях и привычный к трудностям народ за три века, начиная со 150 г. н. э., расселился по весьма обширной территории – умение саксов расчищать леса и осушать болота, равно как и их воинское искусство немало способствовали расширению их владений. Для нас особенно интересен тот факт, что в 400–450 гг. саксы пришли во Фризию. «Бог создал море, но берег создали фризы», – гласит древнее речение. Терпы – курганы, защищавшие побережья Фризии от натиска моря, возводились в течение многих веков на всем побережье от Везера до Зейдер-Зе. Сначала небольшие, со временем они достигли таких размеров, чтобы на них могло разместиться средних размеров поселение. Исходя из того, что саксы поселились во Фризии в начале V в., легко понять, почему Прокопий говорит о Frissones, живущих в Британии, в то время как другие ранние авторы, видимо, причисляют выходцев из Фризии к Saxones. Позднее все названия отдельных племен, народностей и языков потерялись, и осталось одно общее имя Angli, Angelcynn или Englisc, которое затем превратилось в English. Впрочем, в валлийском и гэльском до наших дней сохранились древние названия Saesneg и Sassenach, не вполне свободные от отрицательных коннотаций, связанных с пиратством и варварством.