Не служат ли повседневный труд, планирующе-изготовительная деятельность, наукотехника и даже отчасти художественное творчество бегству от политического действия, из открытого публичного мира? Ханна Арендт склонна отвечать на этот вопрос положительно. Ее тревожит состояние современного социума, замкнувшегося в деловитости производства и потребления. Незатребованными остаются исторические возможности свободного личного поступка. Широкому систематическому анализу в книге подвергнуты исходные нужды и условия человеческого существования, основные виды человеческой деятельности и прежде всего поворот человеческой истории, связанный с переносом центра тяжести на науку и вторжением человечества в космос. Эта книга является главным трудом по политической теории, заложившим фундамент этой науки в XX веке.
Одно из редких философских произведений современности, способное увлечь любого образованного читателя.
Оглавление
Ханна Арендт. Vita Activa, или О деятельной жизни
Вводные замечания
Первая глава. Человеческая обусловленность
§ 1 Vita activa и condition humaine
§ 2 Понятие vita activa
§ 3 Вечность и бессмертие
Вторая глава. Пространство публичного и сфера частного
§ 4 Человек, общественное или политическое живое существо
§ 5 Полис и домашнее хозяйство
§ 6 Возникновение общества
§ 7 Публичное пространство: общность
§ 8 Приватная сфера: собственность и владение
§ 9 Общественное и частное
§ 10 Локализация деятельностей
Третья глава. Труд
Предварительное замечание
§ 11 «Труд наших тел и создание наших рук»[116]
§ 12 Вещественность мира
§ 13 Труд и жизнь
§ 14 Плодовитость труда в отличие от его мнимой «производительности»
§ 15 Отмена «мертвой» собственности в пользу «живого» присвоения
§ 16 Орудие (инструмент) и разделение труда
§ 17 Общество потребителей
Четвертая глава. Создание
§ 18 Долговечность мира
§ 19 Овеществление
§ 20 Роль инструментального в труде
§ 21 Роль инструментального при создании (изготовлении)
§ 22 Рынок обмена
§ 23 Постоянство мира и художественное произведение
Пятая глава. Действие
§ 24 Раскрытие личности в действии (поступке) и слове
§ 25 Ткань общечеловеческой связи и представленные в ней истории
§ 26 Хрупкость дел человеческих
§ 27 Греческий выход из апорий поступка
§ 28 Пространство явления и феномен власти
§ 29 Homo faber и пространство явления
§ 30 Рабочее движение
§ 31 Традиционные усилия заменить действие изготовлением и сделать его излишним
§ 32 Процессуальный характер действия
§ 33 Неотменимость содеянного и власть прощать
§ 34 Непредвидимость деяний и власть обещания
Шестая глава. Vita activa и Новое время
§ 35 Начало отчуждения мира
§ 36 Открытие Архимедовой точки
§ 37 Космическая универсальная наука в отличие от науки о природе
§ 38 Сомнение Декарта
§ 39 Саморефлексия и утрата здравого смысла
§ 40 Мыслительно-познавательная способность и новоевропейская картина мира
§ 41 Опрокидывание теории в практику
§ 42 Переворот внутри vita activa и победа homo faber’a
§ 43 Провал homo faber’а и калькуляция счастья
§ 44 Жизнь как высшее благо
§ 45 Animal laborans побеждает
Послесловие переводчика
Отрывок из книги
Люди, мир, земля и вселенная – о них в этой книге специально речи нет. Нет и о том, как устроенный людьми мир простирается от Земли далеко под небеса, из поднебесья замахивается на вселенную, соседствуя с Солнцем, Луной и звездами. Кто осмелится начать уже говорить о том, о чём мы непрестанно думаем с того дня как впервые изготовленная человеком вещь полетела в космос, чтобы там какое-то время странствовать по тем же гравитацией прочерченным орбитам, какие от века размечают пути и размашистый бег небесным телам. С тех пор один искусственный спутник за другим поднимается в космическое пространство, облетает Луну, и что еще десять лет назад высилось на бесконечном отдалении, в молчаливых областях неприступной тайны, должно теперь волей-неволей делить с человечески-земными предметами космические пространства за пределами небосвода, обнимающего Землю.
По значению событие 1957 года не уступит никакому другому, ни даже расщеплению атома, и можно было бы ожидать, что несмотря на всю озабоченность привходящими военными и политическими обстоятельствами люди должны были бы его встретить с великой радостью. Странно, ликования не состоялось, триумфом почти и не пахло, но не было и жутковатого ощущения, что со звездного неба над нами теперь светят нам наши собственные аппараты и приборы. Вместо этого первой реакцией утвердилось любопытное чувство облегчения оттого «что сделан первый шаг к бегству из земной тюрьмы». И сколь бы фантастическим нам ни казалось представление что люди, уставшие от Земли, двинутся на поиски новых мест жительства во вселенной, всё же оно никоим образом не случайное завихрение американского журналиста, который хотел придумать что-то сенсационное для броского заголовка; оно говорит лишь, причем явно того не зная, то самое, что более двадцати лет назад появилось как надпись на надгробье одного великого ученого в России: «Человечество не навсегда останется приковано к Земле».
.....
С начала нашей традиции политической философии в сократической школе и стало быть с момента, когда мысль эмансипировалась от действия[16], считалось само собой разумеющимся, что чистой мысли, увенчивающейся созерцанием, и всем видам деятельности, погружающимся в вещи этого мира, соответствуют две разнящиеся друг от друга, центральные задачи человеческого бытия. Решающим для этой предпосылки было то, что философы – предположительно сам Сократ – открыли, что политическая сфера не обязательно предоставляет пространство для развертывания всех высших возможностей человека, и из этого открытия вывели то заключение, что в чистой мысли ими открыто не просто новое первоначало, но вышестоящее по отношению ко всем другим, ценимым в полисе. Пожелай мы с возможной краткостью обрисовать, о чём собственно шло дело в этом споре людей и начал, для наших целей будет достаточно, если мы задумаемся о разнице между бессмертием и вечностью.
Бессмертие это продолжающееся пребывание во времени, смерть без умирания, какая в греческом восприятии была присуща природе и олимпийским богам. В этой вечно длящейся жизни природы и под небом не знающих смерти и старения богов были рождены смертные люди, единственное преходящее в непреходящем космосе, где смертное и бессмертное встречалось друг с другом, но где не было вечности или господства вечного Бога. Если верить Геродоту, это различение между бессмертными богами и единым вечным Богом никоим образом не было грекам неведомо; и они явно на него ориентировали свое в известной степени еще рудиментарное самопонимание, пока греческая философия в своих онтологических спекуляциях не довела до концептуальной ясности и членораздельности специфически греческий опыт вечного. В контексте анализа азиатских культов, посвященных невидимому богу, Геродот специально замечает, что в сравнении с этими, как мы сегодня сказали бы, трансцендентными богами (существующими вне пространства и времени) греческие боги не просто антропоморфны, одинаковы по своему образу с людьми, но ἀνθρωποφυεῖς, одной природы с людьми[17]. Жажда бессмертия вырастала у греков из сознания, что в качестве смертных они объяты непреходящей природой и проводят свою жизнь под взглядами неумирающих богов. Включенная в порядок, где всё было бессмертным кроме человека, смертность как таковая стала единственным признаком человеческого существования. Люди это просто «смертные», причем они вообще единственные смертные, отличающиеся от животных тем, что существуют не только как представители рода, бессмертие которого гарантировано воспроизводством[18]. Смертность заключается в том факте, что индивидуальная жизнь с отчетливой жизненной историей вырастает и прирастает для человека из биологического жизненного процесса. История индивидуальной жизни отличается от всех других природных процессов тем, что протекает линейно и таким образом как бы рассекает круговорот биологической жизни. Быть смертным во Вселенной, где всё носится по кругу и начало и конец постоянно оказываются одним и тем же, значит иметь определенные начало и конец и потому отлиться в абсолютно «неестественную» форму прямолинейного движения. Лишь потому, полагал Алкмеон, преходящи люди, «что не могут сочетать начало с концом»[19].
