Читать книгу Необратимые искажения - Хелег Харт - Страница 1

Глава 1

– … Говорю тебе, всё изменилось. Мир другой теперь, понял? Раньше едешь по тракту седмицу, две, и всё одно и то же. Рутина такая, что перестаёшь дни различать. А теперь и лигу не проехать, чтобы в какую-нибудь невидаль не вляпаться!

Погода стояла ясная, почти безветренная, и оттого малость морозная. Зимнее солнце, едва выплыв над горными вершинами, сонно посмотрело на мир и неспешно покатилось обратно за горизонт. По крутой тропе, щурясь от косых лучей, играющих бликами на холодной белизне снега, шли двое: мужчина с обветренным морщинистым лицом и молодой парень, в тёплой одежде кажущийся квадратным из-за ширины плеч и сравнительно невысокого роста.

Валлис шёл первым, и идти ему было сложнее, чем Гвину – снег лежал выше, чем по колено. Пожилой чистильщик торил дорогу, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух. И неудивительно: пошагай-ка по заснеженному бездорожью несколько часов к ряду! С непривычки язык на плечо повесишь. Впрочем, Гвин уже и так повесил, но такого заядлого болтуна, как Валлис, какой-то усталостью было не остановить.

– Ты вот говоришь – одному лучше работается, – продолжал наставительным тоном чистильщик. – Да только одиночки в нашей профессии долго не живут, понял? Это даже раньше так было, а уж теперь, когда каждая пятая химера – сильная… Ты молодой, прыткий, это я вижу, да только прыткости одной против сильной химеры маловато будет! Говорю ведь, не жадничал бы, взял ребят в помощь. Награду, конечно, делить придётся, но зато целее будешь! Сожрёт ведь она тебя. А если не эта, так другая. Рано или поздно какая-нибудь точно сожрёт, помяни моё слово…

«Если не заткнёшься, я тебя сам сожру», – подумал Гвин раздражённо.

Он был голоден. Последняя «трапеза» состоялась больше трёх недель назад, и теперь пустота внутри настоятельно требовала чем-то себя заполнить. Точнее, кем-то.

Обычно Гвин тоже был поболтать не прочь, но только не на голодный желудок. Голод начисто лишал кантернца говорливости и хорошего настроения. Поэтому первые пару часов пути Гвин честно пытался поддерживать разговор с Валлисом, а потом решил, что сдержаться и не сожрать старого болтуна – уже достаточная жертва с его стороны. И демонстративно замолчал.

Валлис намёка не понял и свой фонтан мудрости не заткнул. Осталось только терпеть, скрипя зубами, и сдерживать рвущегося наружу кровожадного хищника. Если бы старик только знал, кого поучает, если бы он хоть немного имел понятие о Голоде и том, что Гвин сделает с этой химерой, когда найдёт…

Несколько раз посторонние люди случайно заставали Гвина за «трапезой». Мало кто из них после этого не сбежал в ужасе, безнадёжно испачкав исподнее. И уж тем более ни разу после этого Гвину не удавалось с кем-то из них заговорить. Они при виде его, как правило, убегали с обидными воплями. «Чудище», «убивец», «выродок», «демон» – как только его не называли… Поэтому Гвин предпочитал есть в одиночестве и теперь с радостью бы избавился от лишней компании, да только никогда в этих краях не бывал. А химера, которой он рассчитывал подкрепиться, по слухам угнездилась в ущелье, которое просто так не найдёшь. Как назло, именно Валлис оказался единственным местным чистильщиком, который весь север Синих Гор знал как свои четыре пальца. Пятый ему ещё в молодые годы откусил гоблин, и эту захватывающую историю Гвин уже услышал во всех деталях.

– И приспичило же тебе на ночь глядя туда переться, – проворчал Валлис, в очередной раз сменив тему на ровном месте. – Химеру надо утром брать, понял? Сразу после рассвета – они тогда слегка не в себе, медлительные. Не все, конечно, если сильная – то тролль её знает, какой у неё распорядок… Не изучены они. Говорят, столичная Служба взялась за расследование, откуда они берутся, да только это разве выяснишь наверняка? Кто вообще может объяснить, что с миром происходит? Куда ни глянь – чудеса необъяснимые. Вот под Жатовником, говорят, роща ожила. Деревья ожили, понял? А в трон-гарадских руинах недалеко от Катунга поселилось божество, которое исцеляет калек и карает нечестивцев. Уже лет пять ему там поклоняются. В Аль-Назире, по слухам, посреди пустыни зацвели оазисы, а в Южном море затонуло несколько островов. В янгварских степях то тут, то там возникает дворец – пустой, но как будто из него все минуту назад вышли: еда на столах, огонь в очагах зажжён, а выйдешь, отвернёшься – и нет его. И как ты это объяснишь? До Великого Света такого не было… А про тварей всяческих и вовсе историй без счёта: один заезжий рыцарь рассказывал, например, что охотился на смесь мантикоры и паука! А другой говорил, что видел химеру, которая жрала души, а потом её саму сожрала тварь, похожая на человека. Представляешь?

«Ещё как представляю, – огрызнулся про себя Гвин. – А ещё изо всех сил представляю, как ты молчишь – интересно, такое чудо вообще случается?»

Рыцарь Ратибор, душу которого чуть не высосала вышеупомянутая химера, уже несколько лет имел немалый успех со своим рассказом про «тварь, похожую на человека». Гвин слышал самое меньшее шесть разных версий этой истории, и каждая из них имела довольно косвенное отношение к правде. По крайней мере везде была опущена та часть, где Гвин на своём горбу тащил хныкающего полупарализованного рыцаря из логова убитой химеры. Однако имя «твари» ни в одной из них тоже не звучало – видимо, Ратибор счёл за лучшее эту самую «тварь» лишний раз не дразнить. Весьма благоразумно с его стороны, кстати. Гвину было до свечки, как его называют, но если бы его имя стало слишком известным, это существенно осложнило бы ему жизнь. Например, стало бы проблематично выдавать себя за чистильщика, что было очень для кантернца удобно.

Чистильщиков уважали повсюду, и Гвин не был исключением. Да и трудно не уважать тех, кто охотится на чудовищ, от которых большинство разбегается в ужасе. А ведь они – самые обычные люди, не обладающие ни магией, ни другими особыми талантами. Несмотря на общепризнанную важность их занятия, из уст работников Службы не услышать бахвальства и патетики, коими полнятся рассказы тех же рыцарей. Чистильщики – профессионалы, они как никто знают, что в их ремесле романтики – ноль. Зарабатывают они, конечно, неплохо, но всё же трудно себе представить более собачью работу. Каждый день ведь, как последний. Вечное лазанье по тёмным, грязным, вонючим подземельям и пещерам, вечное выслеживание тварей, которые тобой с радостью полакомятся – ну кто в здравом уме на такое пойдёт? А чистильщики вот идут. Всё-таки нужна для этого какая-никакая отвага и душевное благородство, которое Гвин в людях приветствовал.

И до сегодняшнего дня он и представить не мог, что может до такой степени возненавидеть одного из этих уважаемых людей.

– Словом, поберёгся бы ты, малец! Если за подвигами гонишься, или за смертью героической, то зря. Нет в смерти ничего прекрасного. Смерть – это просто… тупик. Да, глухой тупик, в котором ты остаёшься один на один с собой. Всё остальное, что ты сделал – оно останется где-то в другом месте, понял? А в тупике будешь только ты.

«Вот так сентенция! – охнул про себя кантернец. – Сразу видно, что о смерти ты ничего не знаешь, старик. Ровным счётом ничего не знаешь».

Чистильщики Гвина тоже уважали. И побаивались – как и все, подсознательно, не понимая, что именно их пугает в этом юноше. Чистильщики его называли Бледным, реже – Мраморным. Потому что он к ним приходил в основном тогда, когда подступал Голод, а в это время Тварь набирала силу и чем становилась голоднее, тем сильнее меняла облик кантернца. Хорошо ещё, что он не попадался людям на глаза в худшие свои часы, когда под белёсой кожей пульсировали красные ветви-вены. Вот уж когда он действительно напоминал ожившую мраморную статую…

Впрочем, даже в лучшие дни все чувствовали, что Гвин странный, и веяло от него чем-то неприятным, но всё же ему всегда предлагали помощь и провожали, потому что так было принято. А ещё самую малость жалели, потому что на вид Гвину больше двадцати пяти никто бы не дал, а выглядел он так, будто собирался преставиться.

И только немногочисленные чистильщики-старожилы знали, что на двадцать пять Гвин выглядит уже лет пятнадцать, а то и двадцать. А ещё знали, что он всегда берётся за самую сложную работу и уходит – один, лишь изредка с проводником. И как бы болезненно Бледный не выглядел, он всегда возвращался, а про химер, за которыми он отправлялся, больше никто не слышал. Многим было интересно, в чём тут секрет, но вопросов ему не задавали. Жуть, которую невольно излучал Гвин, всякий раз оказывалась сильнее.

К сожалению, Валлис видел Гвина впервые и пока ещё к нему не присмотрелся, так что обычный барьер между ними вырасти не успел.

– У нас тут химеры явление нечастое, – в очередной раз отдышавшись, продолжил чистильщик. – Чаще всякие отродья – гоблины да тролли, которые с Острохолмья добегают. Ну и мутанты, конечно, куда без них. Волколаки, мантикоры, гарпии – они по пещерам живут, да по брошенным шахтам, а как наглеть начинают, мы их выслеживаем и разом стаю – чик! Режем. Рутина… А эта химера из ряда вон, да. Ну, тебе рассказывали. Людей-то особо не трогает, а вот прочую живность истребляет. Да верещит как противно, ужас! Уж если заорёт, так вся деревня просыпается, даже глухой дед Пафаний. Поэтому мы её по осени выследили до Острого Серпа, но с нахрапу брать побереглись. Здоровая она, судя по следам… И лап у неё многовато. Так что славно, что ты решил с ней разобраться, да только тут целую бригаду надо…

Даже сам звук голоса чистильщика вызывал у Гвина головную боль. Солнце уже скрылось за ближайшей горой, и пейзаж сразу стал намного неприветливей. По расчётам кантернца они углубились в горы на пару десятков вёрст, а Валлис всё шёл и шёл, так что у Гвина появились подозрения: а не удлиняет ли старик путь, чтобы подольше поболтать?

– Долго ещё? – спросил он.

Прозвучало чуть более резко, чем он рассчитывал, но и наплевать.

– Устал небось? – оживился Валлис. – Заночуй где-нибудь, а на химеру утром иди. Говорю, утром их как будто к земле пригибает…

– Так долго или нет? – ещё резче бросил Гвин, и этим Валлиса наконец пронял.

Старый чистильщик только обернулся на ходу и после замолчал. В тишине злоба Гвина постепенно ослабла, а совесть, напротив, зашевелилась. «Обиделся, – подумал кантернец. – Ну нет, извиняться не буду. Столько терпел! Старик, конечно, в Голоде не виноват… Спасибо, что проводить взялся. Целый день по сугробам – и ему ещё домой одному возвращаться. Я бы на его месте хромым притворился, или тугим на ухо. А он вот сам вызвался. Ещё бы болтал поменьше, вовсе был бы славный человек! Можно его понять, тут же глухомань дремучая, новости раз в неделю в лучшем случае кто-то приносит. А деревушка небольшая, все лица приелись давно небось. Я бы, наверное, тоже рвался с незнакомцами поболтать… Но извиняться всё равно не буду!»

Ещё минута и он бы всё-таки извинился, но тут они обогнули очередной скалистый выступ, и Валлис указал за него:

– Вон туда поднимемся и уже ущелье видно будет.

Гвин вздохнул с облегчением и тут же ощутил волну нетерпения. Она лёгкой дрожью взбежала по позвоночнику и собралась в основании черепа, а потом хлынула по всему телу, до ломоты оголяя каждый нерв. Обычно обострённые чувства играли на руку кантернцу, помогали избегать опасностей и вели по следу; благодаря способностям Твари он ощущал течение энергетических токов поблизости, вплоть до того, что иногда мог считывать чувства окружающих. Но во время таких вот приступов, как сейчас, чутьё усиливалось настолько, что обращалось против обладателя. Гвина словно пронзали его же оружием.

Так подступал Голод. Гвин никому и никогда не пытался объяснить, что это такое, потому что никто бы всё равно не понял. Человеческий голод совсем другой. От него можно ослабнуть и умереть, но всё же это намного лучше чем то, что испытывает Тварь. Потому что для всего живого еда то же, что топливо для костра, а для Твари – это пробка, которой затыкается Бездна. И если вовремя эту Бездну чем-то не заткнуть, то Бездна начнёт вытекать наружу и вгрызаться в естество Твари, а значит и Гвина. Эта боль… пожалуй, «бесконечная» – верное слово. Бесконечно сильная боль, которую не прекратить ничем, даже смертью. Только новой порцией «еды».

Безумие нахлынуло и пошло на убыль. Гвин даже не поморщился – он давно привык внешне каменеть в такие мгновения. К тому же бывали приступы и пострашнее. Главное – поскорее добраться до химеры. Тогда, набив брюхо, какое-то время можно будет жить спокойно в нормальном человеческом обличье. Ходить на рынки и ярмарки. Засиживаться допоздна в трактире с самыми заядлыми выпивохами. Трепаться с незнакомцами. Нормально спать. Словом, не обнюхивать всё, что движется на предмет съедобности, не терпеть постепенно усиливающуюся боль, а просто… жить.

Пока Голод не вернётся, конечно.

Они поднялись на возвышение, с которого открывался неплохой вид на окрестности.

– Вон там, за горбатым пиком, трещину видишь? – Валлис вытянул руку, указывая направление. – Это Острый Серп. Там уж не промахнёшься, следы у этой химеры куда как приметные…

Гвин присмотрелся. За упомянутым горбатым пиком возвышался ещё один, склон которого обрывался широкой трещиной, которая и впрямь формой напоминала серп.

– Чудно, – сказал Гвин и пошагал в указанном направлении. – Спасибо.

– Что, не передохнёшь даже, не перекусишь? – окликнул его чистильщик через несколько шагов. – Стемнеет ведь скоро. Заплутаешь в темноте!

– Не заплутаю. Будь здоров, Валлис!

Старик помолчал и со смятением в голосе крикнул кантернцу в спину:

– Тебе точно помощь не нужна?

Гвин закатил глаза и обернулся.

– Ты уже помог, Валлис! – крикнул он и махнул рукой. – Иди домой! А то вернёшься к остывшему ужину.

Последнее он сказал уже вполголоса, снова повернувшись к чистильщику спиной. Обострённым чутьём Гвин улавливал, что Валлис стоит и в растерянности смотрит ему вслед с каким-то не то сожалением, не то грустью. Старик, небось, решил, что заезжий молодчик решил покончить с собой. Ну что ж, не он первый так думает. У Гвина нет времени притворяться обычным человеком, который боится темноты, холода и смерти. Когда не так хочется есть, это даже весело, но сейчас…

Обернувшись ещё раз спустя пару минут, Валлиса на возвышенности Гвин уже не увидел. И снова вздохнул с облегчением. Ему было спокойнее, когда никто не мешал есть. Даже не потому, что кантернец опасался проблем со стороны чистильщиков, которые запросто могли записать его в выродки и объявить охоту. Просто Гвин не любил без необходимости показывать кому бы то ни было свою мрачную сторону. Эти взгляды, в которых только страх и омерзение… К ним можно привыкнуть, но приятнее они от этого не становятся.

Словно почуяв, что скрываться больше не нужно, Тварь начала проситься наружу. Она изнывала от Голода, её словно не торопясь жарили на сковороде с кипящим маслом, и поэтому она стремилась как можно скорее превратить тело Гвина в смертельное оружие, чтобы сподручнее было охотиться: зачесался шрам на груди, начали гореть лицо и пальцы, заныла нижняя челюсть. Всё это было неприятно, но пока ещё терпимо. И чтобы поменьше думать о Голоде, Гвин решил подумать о чём-то ещё.

Например о том, что Валлис был не так уж не прав, говоря, что мир стал другим. Так говорили многие, главным образом старики, которые захватили предыдущую эпоху. И хотя Валлис родился через пару лет после Великого Света, даже он заметил изменения.

Пятьдесят восемь лет назад, когда по Нириону бродили орды выродков, и сама природа сходила с ума, небеса вдруг вспыхнули, превратив ночь в нестерпимо яркий день. Нет, Гвин не видел – он родился позже – но эту историю знали все без исключения, потому что с неё начался новый отсчёт. Именно тогда, если верить старожилам, всё сдвинулось. Долгое время никто не замечал изменений, потому что сначала все были заняты кровавой войной с выродками, а после победы – восстановлением городов и оплакиванием павших. Но спустя пару десятилетий жизнь снова вошла в обычное русло. И тут вдруг тысячи мелочей, которые раньше не бросались в глаза, выплыли на поверхность.

Гвин был всегда в дороге, а потому наслушался и навидался всякого. Ему уже давно были не в диковинку самые разные чудовища и небылицы. Вот только чистильщики болтали, что раньше, например, не было такого понятия, как «сильная химера». И не было божеств помимо тех, которым поклонялись в церквях. И не было немагов – только обычные чародеи, которые имели большое влияние, а не прятались по углам, как сейчас. Зато якобы существовали так называемые элементали, которые теперь все куда-то подевались. Охотники говорят, что многие животные и птицы ушли с насиженных мест и переселились в другие. Моряки жаловались, что сезоны штормов сдвинулись почти на месяц вперёд, да и многие течения изменили направление. Одна старуха на эту тему изрекла: «Боги веселятся, людишки хоронятся», и на взгляд Гвина попала прямо в точку.

Складывалось впечатление, что у всех этих странностей один корень, но Гвину как-то было не досуг копаться в людских пересудах. Мало ли кому чего показалось? Все эти россказни путешествуют по миру как зараза. Один услышал, десятеро повторят; сегодня скажут – икнул, завтра – обгадился. Верить можно только тому, что сам наблюдаешь, а Гвин наблюдал за миром в основном в разрезе своего Голода. И он знал, что пища как минимум делится на вкусную и невкусную. Люди и зверьё – что сырая капуста: съедобно, но толком не наешься. Обычные химеры и мутанты уже интереснее, но их тоже надолго не хватает, дней на пять-семь в лучшем случае. А вот сильная химера или, например, тролль, умеющий делиться надвое, которого в прошлом месяце Гвин прикончил – ну чистый деликатес. По какой-то причине чем необычнее монстр, тем лучше от него насыщение, и это кантернец уже давно заметил.

Гвин спустился в лог между склонов и теперь брёл к темнеющему впереди спуску в Острый Серп.

– Это что же получается, – продолжил он размышления вслух. – По идее, можно этим воспользоваться. По идее. Если выяснить, откуда берутся все эти необычности, вдруг… получится? Вдруг-вдруг-вдруг… Да только как именно? Ну узнаю я это. Неужто начну сам сильных химер клепать? Нет, тут чародей нужен. Человек разбирающийся. Да. Да… Только я их терпеть не могу. Ну да ладно, предположим, наступлю себе на горло… И что? Где взять такого чародея, который и не испугается, и помочь согласится? Где? Ну где? Да у лешего в бороде! Гадство, а какая хорошая идея была… Придумать, как не тратить время на всю эту охоту и всегда быть сытым. М-м-мечта, а не жизнь!..

Тут Гвина снова скрутил приступ Голода, и пришлось стиснуть челюсти, чтобы не зареветь на всю округу диким зверем. Впрочем, он сам бы этого крика толком не услышал – потому что мир бы перекричал, перекрыл его, сделавшись громче и ярче стократ. Каждый раз в таком приступе Гвин превращался в одну большую болевую точку, на которую Нирион падал всем своим весом. И вести сторонние рассуждения после такого уже не очень-то получалось.

К счастью, уже и не надо было. Гвин дошёл до спуска в ущелье и дальше побежал.

Чутьё подсказывало: впереди что-то есть. Ещё непонятно что именно, но что-то особенное, выпуклое, выделяющееся на общем фоне. Гвин напрягся, пытаясь различить больше деталей, но только сбился с шага, споткнулся о спрятавшийся под снегом камень и полетел кубарем по крутому склону. Сначала он юзом ехал по накатанной дорожке оползня, а когда она кончилась, кантернца как куклу стало бить о лежащие на спуске булыжники. Гвин сначала пытался остановиться, но потом решил, что так спустится быстрее и просто сгруппировался. Боль падения не пугала его ни капли – она ничто по сравнению с болью, сочащейся из Бездны.

Внизу Гвина ждал гостеприимный сугроб. Будь на месте кантернца тот же Валлис, он бы после такого спуска костей не собрал, а Гвин просто вправил рывком выбитое плечо и пошёл себе дальше.

Темень здесь, на дне ущелья, была уже непроглядная, и ориентироваться приходилось шестым чувством. Гвин был не против – он давно привык к подобного рода местам, и если бы вдруг оказался в теле обычного человека, непременно бы растерялся, ощутив себя настолько слепым и глухим. Сейчас же он хоть и не видел глазами, но чувствовал всё. Тонкую вибрацию камня. Напряжение и текучесть воздуха. Лёгкость и оцепенение воды, ставшей снегом. Сон растений, спящих под ним. Сердцебиение химеры, спящей в своём логове… два сердцебиения.

Гвин даже остановился, принюхиваясь. Да, он уже чувствовал добычу, и да, она была вкусна. Но или у этой химеры было два разных вкуса, или поблизости находился кто-то ещё.

Нетерпение не позволило Гвину разобраться в ситуации – он уже видел цель, и ничто не могло его остановить на пути к ней.

Ущелье изогнулось сильнее, обе его стены накренились в одну сторону, и одна стала менее отвесной, а другая теперь нависала над дном, по которому пробирался напряжённый, как сжатая пружина, кантернец. Звёздное небо еле проглядывало в разломе, Нира совсем не было видно. Снег здесь лежал неровно – глубокие сугробы сменялись прогалинами, покрытыми галькой. И как в любом логове чудовища, здесь пахло смертью. Не в буквальном смысле – всё позамерзало и гнить ничто не могло – но тяжёлый дух мучений и гибели отчетливо различался.

Смешно, но за десятилетия охоты этот запах стал для Гвина чем-то вроде предвестника скорого насыщения, так что от вони, которая у обычных людей вызывала отвращение, у кантернца, наоборот, слюнки текли. И как тут поспоришь с теми, кто называл его выродком?

Химера впереди отдыхала, лёжа в скальном углублении. Сильной она была во всех смыслах: даже на расстоянии ощущались толстые жгуты жизненной силы, переплетённые внутри чудища. Как же восхитительно эта сила пахла! То, что нужно, чтобы набить утробу и на какое-то время забыть о еде. Проблема только одна – одолеть такую тушу будет непросто. Но Голод – не тётка…

Кисти рук разбухали, покрывались костяными наростами и зверски чесались. Из-под ногтей лезли острые, словно заточенные, когти. Глотка и нижняя челюсть перестраивались, и дыхание стало звучать совсем по-звериному. Гвин больше не мог всё это контролировать – чтобы сожрать химеру, Твари необходимо было выйти наружу, превратить неудобный мешок с мясом и костями в оружие. А как иначе завалить здоровенную химеру?

Добыча была уже в паре десятков шагов и всё ещё не заметила подкрадывающуюся опасность. Вот так ирония – чудовище, наводящее ужас на всю округу, сейчас играло роль овечки, на которую охотился хищник более высокого порядка.

В десяти шагах от химеры разум Гвина окончательно заволокло кровавой пеленой. Спящее чудище наконец почуяло чужака, встрепенулось, но поздно: одним рывком Тварь оказалась сверху, и когтистые лапы вцепились в свалявшуюся грязную шерсть. Под толстой шкурой, точно артерии, пульсировали потоки вкуснейшей энергии, которая встречалась не так уж часто; Тварь замахнулась, чтобы пробить плоть химеры и вырвать средоточие этой энергии с корнем, а потом жрать её, жрать, заполняя невыносимую пустоту внутри…

… но прямо перед глазами её вдруг возник магический огонёк. После кромешной темноты он казался таким ярким, что Тварь на мгновение отпрянула, прикрывая лицо. Химере этого мгновения хватило с лихвой, чтобы вскочить и отшвырнуть нападающего к противоположной стене ущелья.

Гвина от души приложило о камень, но он тут же снова оказался на ногах. Треклятый огонёк вспорхнул наверх; со стороны, противоположной той, откуда пришёл кантернец, мелькнула человеческая фигура. Взбешённая химера на неё не обратила ни малейшего внимания. Она издала такой пронзительный вопль, что даже скалам стало плохо, и бросилась на обидчика.

Здоровенная мохнатая туша с по меньшей мере тремя парами мощных лап налетела на Гвина, как таран. Тот ловко увернулся от одного удара, другого, но третий пропустил и под хруст собственных рёбер отлетел на добрый десяток саженей. Не ахти какая травма для Твари, но всё же пришлось замешкаться, выбираясь из сугроба. Тогда-то Гвин и замер в изумлении.

Фигура, которую он прежде заметил лишь краем глаза, оказалась у химеры за спиной. Кантернец вдруг понял, что чувствовал присутствие постороннего всё это время, но так увлёкся охотой, что и не подумал обратить внимание на что-то кроме добычи. А теперь этот посторонний, коротко разбежавшись, взмыл в высоком прыжке и воткнул в хребет химеры три пяди стали, утопив клинок по самую рукоять.

Химера грузно осела и попыталась отмахнуться, но незнакомец ушёл от удара. Опасаясь, что его добычу сейчас заграбастает другой, Гвин снова бросился в атаку.

Химера встала на две лапы, намереваясь раздавить незнакомца, но тот с нечеловеческой быстротой отпрыгнул на безопасное расстояние и выкинул руку в направлении чудовища.

Грянул взрыв.

Ударной волной Гвина швырнуло в сторону, и следующее, что он запомнил, это как по воздуху летит, разбрызгивая кровь, оторванная лапа химеры, а сверху прямо на него несётся огромная белая волна.

Тело не слушалось, голова не соображала, поэтому уйти из-под лавины Гвин не успел. Его мгновенно придавило, а потом продолжало придавливать ещё сильнее, пока совсем не обездвижило, похоронив заживо под холодной толщей.

Глава 2

Когда Гвина впервые проткнули насквозь костяным шипом, он подумал: «Наконец-то всё кончится». Но не кончилось – рана, которая наверняка убила бы любого человека, поболела и затянулась, словно царапина, за пару дней. После этого он стал намного меньше бояться столкновений с кем бы то ни было и выбросил кинжал, которым всё равно владел плохо. Затем на другой охоте слишком уж прыткий тролль оторвал кантернцу руку по самое плечо. Боль была кошмарная, почти такая же, как от Голода, но обозлённая Тварь всё же сумела справиться с противником и одной оставшейся рукой. На следующий день Гвин заметил, что из культи что-то торчит – оказалось, это отросла утраченная кость. За пару недель рука восстановилась полностью без каких-либо последствий, будто никуда и не девалась. И Гвин перестал бояться смерти и урона своему здоровью вовсе.

О, далеко не каждая охота для него заканчивалась бескровно. Его резали, рвали, ломали, кусали, жгли столько раз, что и не упомнить. Но в итоге на нём не оставалось ни царапины. Только шрам на груди – от магической фигуры, которая навек сплавила воедино человека и Тварь из энергетического пространства.

Поначалу Гвина ужаснула мысль о том, кем или чем он стал. Он носил в себе то, во что сам боялся заглянуть. Но однажды он случайно спас незнакомого мальчишку из лап тигра-людоеда и понял, что заглядывать в себя вовсе не обязательно. Лишнее это. «Если я настолько живуч, – подумал он, – надо просто этим пользоваться!» И начал пользоваться.

Бессмертие оказалось штукой весёлой. Оно было козырем, который бил любую карту противника. Нет, Гвин понимал, что его живучесть имеет пределы, но при должной осторожности её с лихвой хватало на то, чтобы побеждать даже самых страшных тварей. Быть неубиваемым чудовищем оказалось не так уж плохо, а местами даже полезно.

Но точно не в ситуации, когда ты лежишь под завалом и не можешь пошевелиться.

Гвин даже не потерял сознание, когда его накрыло лавиной. Снег в считанные минуты проморозил одежду, поэтому холод вскоре убил все телесные ощущения кроме ломоты. Голод всё крепчал, разливался повсюду; его волны стократно умножали удушье и онемение. Хотелось выть, но тяжесть снежной массы не давала даже вдохнуть. Обездвиженный в ледяной темноте, кантернец медленно сходил с ума.

Время словно замёрзло вместе с ним. Где-то снаружи, в нескольких саженях, жизнь продолжалась, но в тесной снежной могиле были только холод и боль. Сначала Гвин на всех известных языках проклинал того, кто сорвал ему охоту. Спустя какое-то время он мог думать только о том, что хочет умереть. Казалось, он лежит так уже вечность, но Гвин понимал, что это не так – ведь снег должен был растаять по весне. Вопрос – сможет ли он вынести эту пытку до того времени?

Потом Голод стал ещё сильнее, и Тварь милосердно вытеснила Гвина из сознания. Он продолжал чувствовать, но больше не осознавал себя. В этом было его преимущество – человеческий разум способен выдерживать боль только до определённого порога, после чего просто сворачивается в комочек и перестаёт воспринимать что бы то ни было. А вот у Твари такой лазейки не было.

Она страдала с каждым часом всё сильнее – ей не требовался ни воздух, ни свет, но позарез нужна была еда. Намертво прикованной к треклятому мешку с потрохами, Твари оставалось только терпеть и ждать, пока Бездна поглотит её.

И та наступала.

Безликая, бездонная, бесформенная – наступала.

Вгрызалась.

Заглядывала внутрь того, у кого нет глаз.

Терзала демона, который вынужден был её кормить.

Ей всегда недостаточно. Всегда нужно ещё.

Поэтому она не убивает – лишь медленно пытает своего раба, своего пса, заставляя его искать любые способы хотя бы на время откупиться от жестокой хозяйки. Ведь убежать от неё невозможно. Как бы ты ни был страшен, каких бы чудовищ ни пожирал – она страшнее. И если она захочет, ты пожрёшь себя сам, лишь бы доставить ей мимолётное удовлетворение.

В какой-то миг демон так озверел от боли, что едва не выскочил из собственной шкуры. Гвин не запомнил как, но Тварь выбралась из-под завала. Она пробежала мимо окоченевшего трупа химеры и буквально взлетела по отвесному склону ущелья, а потом начала убивать.

Первым ей попался горный козёл. Затем медведица с медвежонком, спящие в берлоге. Следом – голодный волколак, на свою беду тоже вышедший на охоту. Всего этого было слишком мало, чтобы наесться – Голод немного уменьшился, но и только. Поэтому, побегав так какое-то время, Тварь покинула горы и вышла на дорогу, вьющуюся меж холмов. Гвин к тому времени уже вышел из комы и худо-бедно соображал, так что при виде первого же человека увёл Тварь в сторону – скорее подсознательно, чем намеренно.

Но демон всё ещё жестоко страдал от Голода, поэтому продолжил истреблять зверьё – словно надеялся наесться крошками со стола. Дважды темнело, дважды занимался рассвет, а бешеная Тварь всё носилась в глуши, распугивая всё живое.

Потом её вынесло на окраину деревни. И снова Гвин направил демона в обход; там-то, недалеко от охотничьей избушки, они оба и почуяли еду.

Пахло очень вкусно, но направление угадывалось с трудом: нюх настолько обострился, что нужный энергетический след тонул в сотнях других. Тварь аккуратно двинулась вперёд, непрестанно принюхиваясь. Так она вышла на старую, явно заброшенную тропу, по которой добралась до спрятавшихся меж крутобоких склонов древних развалин. Вокруг них по какой-то причине совершенно ничего не росло.

Здесь пахло сильнее, и след точно вёл к руинам, а потом под них. На подходе на Гвина решила напасть стайка гарпий – совершенно напрасно, разумеется. Наскоро перекусив ими, он вошёл в некогда большой замок и довольно долго искал спуск в подземелья среди обрушенных стен. За это время погода сильно испортилась и началась нешуточная вьюга; по счастью, заваленный снегом проход обнаружился в одном из залов главного здания.

Внизу, конечно, было очень темно, но кому это мешало? Гвин явственно ощущал сидящую впереди химеру – сильную, даже сильнее предыдущей. Только та была как тугой комок мощи, а эта напоминала широкую сеть из сотни тонких, но очень прочных нитей.

Снова пришлось сдерживать нетерпение и боль, но упустить ещё и эту добычу было просто немыслимо. Гвин шёл коридорами, в которых веками не было ни души, безошибочно выбирая повороты и не глядя переступая через лежащий на полу мусор. Впрочем, подземелье оказалось не очень-то большим – спустя всего пару минут кантернец уже вышел на химеру.

Она заняла почти весь зал. Бесформенная масса, облепившая стены и потолок, при этом владеющая неким подобием сознания. Она проникла тонкими усиками сквозь кладку, забросила их так далеко, как только смогла, и пила соки земли. Как и всякая химера, она считала всё, до чего может дотянуться, едой. Поэтому вокруг развалин и не было ни растительности, ни живности – всё до капли вытягивал засевший под землёй выродок.

Не похоже было, что химера приспособилась к обороне – в выживании она полагалась на свой размер, свою разветвлённость: даже если кто-то выжжет основную массу, скопившуюся в подземелье, оставшиеся в земле побеги потом срастутся вновь. Убить её можно было бы лишь перекопав всю округу и уничтожив каждый мерзкий усик…

Или, если ты – Гвин, можешь просто выпить её досуха, как она поступает с живительной силой земли.

Это кантернец и собирался сделать, когда из темноты вдруг вынырнул знакомый магический огонёк. Он выпорхнул на середину помещения и завис, охватив лучами одного жуткого монстра и одну не очень симпатичную, но очень вкусную химеру.

– Ну уж дудки! – крикнул Гвин голосом Твари и кинулся на добычу.

Он ясно почувствовал незнакомца, который совсем недавно отправил его под завал, но важнее было утолить Голод, поэтому разборки с чужаком решил оставить на потом. Перед ним маячило место, где клубком переплетались все энергетические нити, составлявшие сущность выродка; туда он и ударил.

Рука по локоть погрузилась в вязкое месиво, ухватилась когтями за «начинку» и одним движением вырвала её с корнем. Химера беззвучно завопила от боли, но и не подумала подыхать: её сущность хлынула в разные стороны, надеясь спастись на периферии, в подземной сети отростков. И всё же химера ослабла достаточно, чтобы её можно было сожрать.

Распахнув пасть до самой груди, Тварь выпустила наружу серое дымчатое щупальце. Оно вцепилось в ускользающую сущность, дёрнуло, вырывая её из тела, и, опутывая всё крепче, затянуло в утробу. Всю без остатка.

Химера тотчас издохла, а Гвин на несколько секунд выпал из реальности.

После продолжительного заплыва по океану боли даже простое её отсутствие воспринимается как невероятное блаженство. Ненадолго, но мозг сходит с ума от возвращения к норме, в которой его не бьют беспрерывно раздражающими импульсами. Поэтому после поглощения сущности химеры Гвин почувствовал себя лучше, чем прекрасно. Будто каждую его мельчайшую частичку ублажили до полного расслабления. Словом, такого облегчения он не испытывал, пожалуй, ни разу.

А потом кантернец, снова превратившийся в человека, приоткрыл глаза и наткнулся взглядом на всё тот же магический огонёк. Только на этот раз он не выжигал зрение, а вполне приятно светил, разгоняя темноту в небольшом радиусе.

Человеческие чувства казались такими же наивно-примитивными, как лепет младенца. Однако они не резали сознание острыми ножами и позволяли существовать в весьма комфортном состоянии лёгкого отупения. Да, в подземелье было темно и сыро. Да, тут жутко воняло кислятиной, возможно от выделений химеры. В отдалении еле слышно выла вьюга – как музыка для уставшего слуха. А ещё кто-то почти бесшумно дышал поблизости.

– Покажись, – сказал он негромко. – Не бойся.

– А я и не боюсь, – так же негромко ответили сзади.

Женским голосом.

Значительно подобревшему Гвину уже намного меньше хотелось выяснять отношения с кем бы то ни было, но имелось два весомых аргумента в пользу такого выяснения. Во-первых, незнакомка причинила ему много страданий, фактически бросив умирать под завалом. А во-вторых, она видела, как он ест и… всё ещё здесь?

Гвин привычно прокашлялся после перестроения гортани и обернулся.

Она стояла на самой границе света, в диковинной боевой стойке, напружинившаяся, в любой миг готовая к рывку. Зимняя одежда полностью маскировала фигуру, но в целом кантернец не назвал бы её хрупкой. Наверное потому, что шестым чувством ощущал её сущность – ни на что не похожую, одновременно сильную и утончённую. Из-под глухого мехового капюшона выбился светлый локон, упавший между глаз: светло-зелёного и карего. Возраст по лицу угадывался с трудом, но не моложе двадцати и не старше тридцати пяти. И она в самом деле не боялась. Она смотрела твёрдо и держала возле уха меч, направленный остриём в лицо Гвина.

А ещё она очень странно «пахла». То есть почти никак, и именно поэтому кантернец дважды чуть её не проглядел.

– Эгегей! – воскликнул он, пытаясь разрядить обстановку. – Ничего себе железяка! Выглядит недёшево.

– И сто́ит тоже, – сказала незнакомка, пристально следя за каждым движением странного типа.

– Может, опустишь?

– Поживём – увидим.

– Да тут долго думать не стоит, – Гвин с наслаждением похрустел шеей. – Просто он тебе всё равно никак не поможет в случае чего. У меня к ним, если можно так выразиться, иммунитет.

– Ну так значит он тебя смущать не должен?

– Резонно. Но мне в твоей позе мерещится враждебность, а это неприятно.

– Воспринимай это как приветствие, – кончик клинка описал в воздухе идеальную восьмёрку.

– Приветствие было раньше, когда ты обрушила на меня половину горы, – веско уронил Гвин. – А теперь это уже систематическая грубость.

– Так это был ты? – разноцветные глаза чуть расширились от удивления. – Как ты тогда…

– Да уж не твоими стараниями точно! Говорю же – здоровье у меня крепкое. Только благодаря ему и выдюжил. Может, хватит уже? Давай по-человечески поговорим. Подраться всегда успеем, правильно ведь?

Незнакомка даже не пошевелилась.

– Меня Гвин зовут. А тебя?

Клинок описал ещё одну восьмёрку и словно нехотя опустился к бедру.

– А́ри. Так что же ты такое, Гвин?

– Путешественник, охотник на чудовищ, повеса и балагур. У меня, вообще-то, примерно тот же вопрос к тебе. Ты ведь не человек, точно. Так кто же ты?

Ари сощурилась.

– С чего ты взял?

– Чую. У меня несколько расширенный набор чувств.

– Как и у меня. Но я никак не могу разобрать, что с тобой не так. Не встречала таких раньше.

– А я таких, как ты, – сказал Гвин и улыбнулся.

А потом вдруг сообразил, что со стороны он сейчас, должно быть, выглядит крайне нелицеприятно, и лучезарной улыбкой тут не поможешь. Оглядел себя – и впрямь: одежда вся порванная, грязная, покрытая засохшей кровью чуть больше, чем полностью. Да и лицо, судя по всему, нисколько не лучше.

– Ты уж извини, – сказал он смущённо. – Жизнь нынче тяжёлая.

– Тогда и ты извини, – неожиданно вставила Ари. – За лавину. Я не нарочно…

– Ну, догадаться можно было, – вздохнул Гвин. – Но обида – лишь для вида! Мне бы хоть умыться, ты не против?

Девушка поразмыслила пару секунд и ответила:

– Нет, пожалуй. А это… мертво?

Гвин обернулся на медленно оседающую бесформенную массу.

– Думаю, мертвее некуда. Пойдём отсюда?

– Веди.

Кантернец направился тем же путём, что и пришёл. Ари явно старалась держаться на расстоянии, поэтому следовала в нескольких шагах позади. Её огонёк озарял путь, прижимаясь к неровному ветхому потолку. Подземелье, похоже, было просто большим многокомнатным погребом, потому что повсюду виднелись сгнившие деревянные ящики и коробы; содержимое их либо давно вынесли, либо бросили, и оно само рассыпалось прахом.

Гвина разбирало любопытство. В кои-то веки он встретил того, кто увидел его с самой ужасной стороны и не испугался! Это, конечно, наводит на разные мысли. Например, что раз она не испугалась демона, то видела нечто пострашнее. Или что у неё самой есть сторона, заставляющая других бежать в ужасе. В любом случае очень любопытно было бы узнать, где тут горгулья зарыта.

– Так ты, значит, тоже охотишься на чудовищ? – Гвин решил зайти издалека.

– Вроде того.

– Дважды мы с тобой столкнулись на охоте! Представляешь?

– Угу.

«Само красноречие», – мысленно цокнул Гвин.

– Но раз ты сюда не за мной пришла… то как ты тут оказалась?

– Пришла тоннелем. Это тайный выход, который соединяет подземелье с другой стороной холма. Видимо, проложен на случай осады. Местные показали. А ты как сюда попал?

– А вот здесь…

Они как раз подошли к лестнице. Снег, толстым слоем лежащий на ней, был основательно изрыт Гвином при спуске. Наверху, в сгустившейся темноте, выла вьюга.

Кантернец набрал горсть снега и обеими руками растёр по лицу.

– Мне сказали, что тут лучше не ходить из-за гарпий, – сказала Ари, которая всё ещё держалась поодаль.

– Ну… в общем, их там больше нет. Фух, от снежка аж полегчало. Ещё бы переодеться теперь… но такую метель, пожалуй, лучше тут перетерпеть. Как думаешь?

Вместо ответа Ари подошла к Гвину вплотную, внимательно вглядываясь в его лицо. Гвин этим воспользовался и «принюхался» к ней получше, но распробовать так и не смог – словно сущность девушки пряталась внутри обитого мехом короба. Сквозь него смутно ощущалась необычная энергетическая структура, которой не было у людей – ни у чародеев, ни у немагов. Более того, эта структура была… живой. Нечто отдельное, но в то же время неотделимое от тела. Как Попутчик Гвина, только точно не демон.

– Кто ты? – спросила девушка так серьёзно, что Гвину расхотелось острить.

– Человек, которому не повезло, – ответил он. – Ты меня боишься?

– Я тебе не доверяю.

– Как и я тебе. Но хочешь в открытую? Обычно от меня сбегают, когда видят… таким. В панике и с полными штанами сбегают.

– Ты не страшный.

– Да ну?

– Ну да. Сначала меня смутило твоё обличие, но теперь я вижу, что оно в тебе не главное.

– Всё любопытнее и любопытнее! И что же главное?

– Ты грифон-альбинос.

Карий и зелёный глаза смотрели куда-то сквозь Гвина, но, казалось, видели самую его суть. Это пугало. И раз Гвина уже давно ничто не пугало, то это было жуть как интересно. Как будто Ари знала что-то, чего не дано было знать больше никому.

– Я не грифон, – возразил кантернец. – Я его съел однажды, но я не он.

– Это метафора, – Ари впервые улыбнулась, сверкнув на редкость ровными зубками. – Грифон-альбинос одинок, потому что ему не повезло, как и тебе. Его не принимают в стаю, с ним не спариваются. Сородичи его чураются, потому что он слишком другой. В итоге ни гнезда, ни потомства. Он просто не может выполнить своего назначения и скитается до конца своих дней в поисках дома, которого просто нет. Очень трогательно и печально, как по мне.

– Ух ты, – сказал Гвин. – Вот это сравнение, спасибо большое. Пойду, что ли, попытаюсь себя убить разок-другой.

– Я говорю то, что вижу, – Ари пожала плечами. – Постыдного в этом всё равно ничего нет.

Кантернец хмыкнул и взобрался по снегу, чтобы выглянуть наружу. Посмотрел немного на вихрь, который словно пытался иссечь снежинками старые развалины, чтоб их доломать и упокоить под ровным белым покрывалом.

– Я сегодня останусь здесь, – сказал он, вернувшись вниз. – Там разве что в снеговика можно переодеться. Завтра двину на восток, искать людей. У тебя какие планы?

Ари немного подумала, демонстративно вернула клинок в ножны на поясе и направилась в глубину подземелья.

– Схожу за своими вещами, – пояснила она, не оборачиваясь. – В такую непогоду и впрямь лучше сидеть под крышей.

Глава 3

Они расположились в комнате с небольшим проломом в потолке – чтобы вытягивало дым от костра. Гнилое дерево, собранное по всему замковому подвалу, горело очень неохотно, но деваться ему было некуда – Ари за несколько минут развела такой огонь, что Гвину оставалось только уважительно покачать головой.

Затхлый воздух нагрелся и стал ещё более затхлым; над комнатой, судя по всему, располагалось большое помещение, потому что вой ветра здесь усиливался эхом. Зато в остальном было сухо и даже нашлось ветхое тряпьё, которое Гвин приспособил себе под лежанку.

Ари расстелила рядом с костром плащ с меховым подбоем, извлекла из сумки свёрток с едой и умело приготовила на огне мясо, нанизав его на длинную металлическую спицу. В процессе ей стало жарко: она расстегнула куртку с меховым подбоем и сняла капюшон, явив Гвину копну светлых волос, прямыми прядями свисающих чуть ниже плеча. Перед тем, как приступить к еде, девушка глянула на соседа и кивком предложила ему – будешь? Гвин помотал головой.

– Я сегодня уже поел. Теперь только тебя зря объедать.

Ари задумчиво откусила и, пожевав какое-то время, спросила:

– То есть нормальную еду ты можешь есть, а можешь и не есть?

– Соображаешь.

– Знаю одного такого.

– Такого же, как я? Сомневаюсь. Уж в чём-чём, а в этом твоя грифонья метафора была точна.

Девушка, не отрывая взгляда от собеседника, не торопясь прожевала кусок и потребовала:

– Расскажи.

Гвин был совсем не против рассказать. Он рассказывал свою историю и куда менее подходящим людям, а тут сам Явор велел – ну кто ещё мог понять его лучше? Но отчего-то именно сейчас ему показалось неправильным озвучивать глубоко личные вещи и ничего не получать взамен.

– Ладно, но только если ты мне потом расскажешь про себя.

– Это зависит от того, что расскажешь ты, – Ари хитро улыбнулась. – Точнее, от того, насколько я тебе поверю.

– Ну, ты вполне можешь мне не поверить, – с сомнением возразил Гвин. – История не то, чтобы тривиальная. Скептики принимают её за бред любителя цветных грибочков.

– У меня такая же, – пожала плечами Ари и хихикнула. – Вот и посмотрим, у кого получится безумнее!

Кантернец усмехнулся. Он понимал, что ему, скорее всего, наврут с три короба, но рассчитывал выудить из потока вранья зерно истины. Ари явно рассчитывала на то же самое.

«Что ж, почему бы и не поиграть».

– Ладно, хитрюшка, – Гвин привалился спиной к стене. – Слушай. У меня было счастливое детство, голодная юность и недолгая молодость. То, что я сейчас выгляжу, как законченный бродяга, это меня уже зрелая жизнь довела. Вообще-то я из знатной семьи.

– Ты прав, пока верится с трудом.

– Ха-ха, смешно! Они все погибли, и я это видел своими глазами.

– Извини.

– Ничего, дело давнее. Мне было девять. Какое-то время было тяжко и голодно, но потом как-то приспособился. Научился, так сказать, брать от жизни всё. В семнадцать взял так много, что пришлось линять из города и прятаться в дремучей глуши.

– Кому-то не тому дорожку перешёл?

– Именно. Так вот, в той глуши жил один чародей, который взял меня в услужение. Пять с лишним лет всё было хорошо, жил не тужил. А потом чародей меня заманил в свою лабораторию и превратил вот в это.

Гвин замолчал, собираясь с мыслями. Ари ждала продолжения, доедая своё мясо, но не дождалась и сказала:

– Если это всё, то я тебе тоже ничего кроме «родилась, выросла, и вот я здесь» не расскажу.

– Он хотел поймать демона, – сказал Гвин со вздохом. – Меня использовал как наживку, а моё тело как ловушку. В общем и целом его план сработал, но… не до конца. Когда демон завладел моим телом, он отказался повиноваться и убил чародея. Точнее, сожрал.

Девушка даже жевать перестала, когда прозвучало слово «демон».

– А потом? – спросила она с набитым ртом.

– Он не смог выбраться из меня, поэтому взбесился. И устроил бойню. Слыхала про Ваханарскую Резню?

– Погоди… – Ари через силу проглотила недожёванное и сипло спросила: – Дело было в Ваханаре?

– Да. Там мой бессменный попутчик знатно разгулялся…

– А чародея звали случайно не Тиссан?

Тут Гвин не выдержал и удивился.

– А ты откуда знаешь? – спросил он с прищуром.

– Есть у меня в роду… тот, кто его знал. Ещё до Великого Света. Но погоди-ка… Резня ведь была лет двадцать тому назад, разве нет?

– Двадцать один, – Гвин понимающе улыбнулся. – Что, слишком молодо выгляжу, да?

– Ты перестал стареть, – констатировала Ари. – Когда в тебя вселился демон. Но как ты с ним справился? Сейчас ведь я явно не с ним разговариваю.

«Надо же, прямо на лету схватывает! – подивился Гвин. – Кому другому бы пришлось полночи объяснять…»

– Да никак, – сказал он с лёгкой досадой. – Резню остановил чародей, который случайно попался мне на дороге. Демон на него напал, а тот в ответ чем-то долбанул. И мы с Тварью… то есть с демоном – с тех пор как будто одно целое. До этого мы были по отдельности, и он меня подавлял. А теперь я как бы главный, но Голод у меня от него. Он вообще питается энергетическими сущностями типа душ, но больше любит сущности сильных химер, как та, которую я тут прикончил. И да, стареть я перестал. Да и умирать тоже – на мне заживает любая рана. Демон восстанавливает шкурку, так сказать. Так что про иммунитет к оружию я не врал…

– Интересно, кто это был, на дороге, – перебила девушка, отхлебнув воды из мехов. – Мало кто умеет так управляться с одержимыми. Тиссан вот явно не умел.

– Думаешь? – оживился Гвин. – Я думал, это… объединение случайно получилось.

– «Случайно» срастить две непохожих сущности так, чтобы они мирно сосуществовали друг с другом? – фыркнула Ари. – Вот уж вряд ли.

Гвин помолчал. Информация была крайне интересная, хотя нельзя сказать, что такая уж новая. Если по-честному, кантернцу уже давно было не так уж важно, как на самом деле он стал тем, кто он есть. Он этим болел слишком долго, и когда вылечился, вздохнул свободнее. Понял – сколько бы у тебя ни было ответов, вопросов всё равно будет больше.

– Ну, я бы тоже не отказался узнать, кто он такой, – пожал плечами Гвин. – Но когда я очнулся, его и след простыл.

Разговор на какое-то время прекратился. Ари о чём-то задумалась. Гвину, напротив, думать не хотелось. Он смотрел в огонь и слушал унылые песни ветра, свистящего в развалинах, наслаждался долгожданным покоем. После многодневной беготни наперегонки с Голодом уютные посиделки у костра казались ему верхом блаженства. А ещё лучше становилось оттого, что Гвин не один. Пусть Ари оставалась для него незнакомкой, но она была из того редкого вида незнакомцев, которые ни с того ни с сего понимают тебя лучше, чем все давние знакомые. Словно мысли, покидая твою голову, приходят на ум другому человеку, а его мысли летят к тебе. Ну разве это не здорово?

От задумчивости на переносице Ари пролегла морщинка, что делало её строгое лицо слегка забавным. Выглядела она на двадцать с хвостиком, но во взгляде сквозили твёрдость и опыт, какие бывают у бывалых вояк. Только из-за него Гвин дал бы ей больше тридцати. Очертания подбородка и скул имели в себе нечто либрийское, но слишком правильный, утончённый нос наводил на мысли о нейратских корнях. И всё бы ничего, но это признаки взаимоисключающие, потому что у северян совсем другая форма лица.

Кто-то, наверное, назвал бы её хорошенькой, кто-то – даже красивой, но кантернцу было всё равно, как она выглядит. Он давно не обращал внимания на обёртку, потому что по себе знал, насколько она обманчива. Снаружи ты обычный парень, а внутри – жуткая Тварь, пожирающая менее опасных, но всё же на редкость смертоносных тварей. И выглядишь ты на двадцать два, но на самом деле тебе сорок три, а жизненного опыта у тебя на все девяносто. Внешность – обманка. Другое дело – взгляд, манера говорить и вести себя. По ним Ари раскусила Гвина за несколько минут. Не всё, конечно, но основу… Что это говорит о ней? Рыбак рыбака?..

– Тебе не хотелось вернуться в тот день и сбежать от Тиссана?

Вопрос застал Гвина врасплох. Кантернец поймал себя на мысли, что они с Ари уже с полминуты смотрят друг на друга, и смешался.

– Кто, я? – встрепенулся он. – Не-е-е. Зачем оно мне? Я давно привык жить так. Я теперь почти бессмертный и вообще… веду войну со злом! В своём масштабе. Тот человек, который жил у Тиссана, уже не существует. Он спёкся, понимаешь? Умер. Облака ему пухом. А у новой жизни свои прелести. О пропитании не надо беспокоиться, о ранах всяких – тоже. Спешить некуда, обязанностей никаких. Надо только раз в три-четыре недели жрать какую-нибудь особо вкусную химеру, а в перерывах – живи в своё удовольствие! Полная свобода. Хочешь – пей, хочешь – танцуй. Хочешь – каждый день в новом месте просыпайся, ничто тебя не держит. Да многие за такое по доброй воле бы душу демону продали!

Расписывая свои реалии, Гвин даже повысил голос и вдохновенно зажестикулировал. Но Ари хоть и мягко улыбалась, его энтузиазма, похоже, не разделяла.

– Думаешь, никогда не устанешь от жизни? – спросила она тихо.

– Я каждый раз после насыщения как заново рождаюсь, – ответил кантернец, не моргнув глазом. – Пока даже близко не устал.

– Пока ты и жил не так уж много.

– Зато насыщенно. И вообще – кто бы говорил! Уж побольше твоего!

Ари впервые засмеялась – весело, искреннее и очень заразительно.

– Сколько мне по-твоему? – спросила она с хитрым прищуром.

Гвин разом посерьёзнел.

– Мне папа говорил, что с девочками об их возрасте говорить неприлично, – сказал он степенно.

– Хорошо, что я уже не девочка, – ещё одна хитрая улыбка. – Говори, не бойся.

– Ну… – Гвин помялся. – Двадцать пять или тридцать.

– Пятьдесят восемь.

И снова они молча смотрели друг на друга. Гвин с сомнением, Ари – с довольной полуулыбкой. В этой полуулыбке отчётливо сквозил вызов, который кантернец не мог не принять.

– Я сразу почувствовал, что ты старше, чем выглядишь, – сказал он уверенно. – Просто хотел убедиться.

– Правда? – девушка ему явно ни на волос не поверила. – И что ещё ты почувствовал?

Настало время Гвину довольно улыбнуться. «Козыри на стол!»

– Например, что ты одна, но при этом тебя двое. Просто вторая скрыта в Эфире. А ещё у тебя есть Дар, но не очень сильный – хватит на взрыв или на светоч, но заклинания посложнее тебе вряд ли дадутся. Твоё тело намного сильнее и крепче человеческого, но ты вполне смертна. Если прикидывать, – он зажмурился и для пущего эффекта потянул ноздрями воздух, – жизненного запаса твоей сущности хватит ещё лет на пятьсот, может пятьсот пятьдесят. Нигде не ошибся?

Взгляд девушки изменился – теперь в нём появилось нечто новое, чего Гвин не мог распознать. И она больше не улыбалась.

– Да, – уронила она. – Впечатляет. Что-нибудь ещё?

– Да, есть кое-что ещё, – Гвин кивнул. – И это очень странно, никак не могу себе объяснить. Твои эманации нравятся моему сожителю. Собственно, именно так я и понял, что ты не человек. К людям Тварь равнодушна – они безвкусны. А ты ей будто ближе, чем они. Наверное, это из-за той, второй, которая в Эфире. Уж прости, если чем задел, но я тоже говорю то, что вижу. Точнее, ощущаю.

Ари смотрела на него так пристально и серьёзно, что кантернцу стало не по себе – а вдруг лишку хватил с эффектом неожиданности? Не хотелось бы понапрасну человека обижать…

– Скажешь, кто ты? – спросил Гвин несколько просящим тоном.

Вместо ответа Ари вдруг выпрямилась и начала расстёгивать тёплый нейратский нашейник. Гвин в очередной раз смешался и затаил дыхание в ожидании продолжения. Избавившись от накидки, девушка расстегнула верхнюю пуговицу на рубахе и потянула за уголки ворота, оголив тонкую шею и ключицы, на одной из которых белел еле заметный шрам.

А потом в ямочке между ключиц засияла маленькая звезда.

– Раз ты столько чувствуешь, сам скажи.

Кантернец даже приподнялся, чтобы рассмотреть поближе это чудо: желтоватого оттенка свет будто рождался ниоткуда и совершенно точно не являлся заклинанием. Но главное, что с его появлением «запах» Ари стал настолько ярким, что дух захватило; сущность девушки словно выпустили из непрозрачной бутылки, в которой она была заточена. И нет, человеческого в ней было не больше, чем дёгтя в пресловутой бочке с мёдом. Едва увидев таинственный огонёк, Гвин понял, что это – мост между двумя ипостасями одной сущности, но решительно не мог себе представить, как они взаимосвязаны. И всё же в этом дуализме было нечто гармоничное, будоражащее… первозданное.

То есть совершенно непонятное. От начала и до конца.

Гвин поднял взгляд на лицо Ари и честно признался:

– Не имею ни малейшего представления.

Хотя взглядом он, конечно, сказал куда больше.

Он чувствовал себя букашкой, которая услышала прекраснейшую симфонию и поняла из неё только полагающуюся ей букашечью часть. А без восприятия Попутчика он вовсе увидел бы только огонёк и ничего больше.

Огонёк погас, и «запах» снова стал еле уловим, а Гвина словно вернули в тёмный погреб после недолгой прогулки на свежем воздухе. Скорее наитием, чем развитым шестым чувством в конце кантернец ощутил, что вся эта чудесная энергетическая система внутри его новой знакомой не в порядке. Что-то с ней было не так. Но разве разберёшься, что именно?

– Я пуэри, – сказала Ари, застёгивая рубаху. – Не удивляйся, если раньше о нас не слышал. Нас уже давным-давно не должно быть.

– И всё же ты здесь, – возразил Гвин. – Вот и расскажи о себе. Такой был уговор.

– Ладно, ладно, – Ари вздохнула, как показалось кантернцу – немного напоказ. – Я родилась незадолго до Великого Света. Отца не видела, он погиб во всей этой заварушке. Мама меня воспитывала до шести лет.

– Они тоже пуэри? Твои родители.

– Нет. Ни один из них. Это долгая и очень запутанная история, в ней сам Лукавый ногу сломит. Не стану рассказывать, даже не проси.

– Почему?

– Запутаться боюсь! Главное, что я произошла… не совсем естественным путём. А единственный, кто в этом разбирался, исчез уже очень давно.

– Ладно, опустим. Так что случилось, когда тебе было шесть?

– Мама умерла.

Гвин не стал бы заострять внимание на столь трагичном факте, но нечто в голосе Ари заставило его проявить бестактность.

– Тоже не совсем естественным путём, видимо?

Девушка пронзила его взглядом, и Гвин тут же прикусил язык. Но не успел он открыть рот для извинений, как Ари вдруг продолжила:

– Её убили. Хоть мне никто и не верит. Просто никто не видел, кроме меня. На нас напало существо, у которого не было тела, только бесформенный чёрный силуэт. Я его поэтому так и называю – Бесформенный. Может, ты слышал о таком?

В голосе Ари на миг прорезалась тщательно подавляемая надежда, и Гвину вдруг очень захотелось ей помочь.

– Опиши подробнее, – попросил он, изобразив повышенное внимание, хотя в этом и не было нужды.

Ари передёрнула плечами – видимо, воспоминания были слишком яркими и неприятными.

– Он будто поглощает всё вокруг себя – и свет, и звук. Когда он близко, закладывает уши, трудно двигаться и дышать. А если коснётся тебя… в общем, он коснулся мамы, и она тут же упала. Мёртвая.

– …А потом?

– А потом он исчез. Растаял.

Гвин поджал губы, напрягая память, но ничего похожего вспомнить не смог.

– Прости, – сказал он. – Я не знаю, что это такое. Может, какой-то особенный демон.

Ари потупилась.

– Да ничего. О нём никто ничего не знает. В целом мире.

С минуту тишину нарушал только вой ветра и треск догорающего костра. Чтобы он совсем не погас, Гвин встал и подбросил дров. Ари сидела, глядя в одну точку, и её настроение по лицу не читалось. Кантернцу даже стало неловко оттого, что он залез собеседнице в душу. Вряд ли она любила посвящать в тему своего детства посторонних, а Гвин эту границу нагло нарушил. Поэтому он попытался немного сгладить положение.

– Я потерял родителей чуть позже, но всё равно могу себе представить, насколько тебе пришлось туго.

– Вообще-то тебе было хуже, наверное, – Ари вяло улыбнулась. – Я ведь не осталась на улице ни с чем. У меня была названная тётка, бабушка, Лей, Рэн… Они меня вырастили, обучили, жаловаться не на что. И вообще, в этом мире только я могу похвастаться тем, что меня обучил настоящий охотник пуэри! Кроме него самого, конечно. Лет с семи Рэн меня тренировал. Пока не бросил и не испарился.

– Как так?

– Да вот так. В один прекрасный день он просто не явился. Это было, кстати, аккурат в мой двадцать пятый день рождения. Представляешь? Один из самых близких, тот, кто был со мной практически всю жизнь, кто натаскивал меня почти двадцать лет, вдруг взял и не пришёл. Ни через день, ни через год. Ни по сей день.

– Обидно, наверное.

– Не то слово. Поэтому поняв, что он больше не придёт, я решила, что пора мне отправиться в свободное плавание, как говорила тётушка Хелия. Вот, тридцать с лишним лет путешествую…

– Одна?

– Одна.

– Понятно.

Ари взглянула на собеседника с прищуром.

– Что тебе понятно?

– Я понял, откуда ты взяла свою метафору, – пожал плечами Гвин. – Ты сама как грифон-альбинос. Всегда в дороге, всегда одна. Не одинока. Именно одна. Я ведь правильно понимаю, что кроме тебя и твоего исчезнувшего наставника на свете больше нет пуэри?

Во взгляде девушки что-то снова изменилось, и кантернцу в очередной раз стало не по себе. Честно говоря, он чуть не вздрогнул. Впечатлительным Гвина было не назвать – ему и конечности случалось терять с бо́льшим спокойствием. Так что назревал вопрос: это его так расслабило после еды, или с этой женщиной действительно всё непросто?

Гвин спросил себя об этом и решил, что не хочет знать ответ. Так было интереснее.

Ари не ответила на вопрос, но и не возразила. Только укуталась в плащ и села, поджав ноги. Внимание её снова поглотилось пламенем костра.

«Кажется, всё-таки расстроил, – подумал Гвин с досадой. – Надо было помягче о таком, не все же, как я, со всем смирились».

Разумеется, он не имел в виду ничего плохого. Ведь она была права в том, что Гвин – вынужденный неприкаянный одиночка. Сравнение весьма точное… Но и что с того? Подумаешь, одиночество. При правильном подходе оно даёт намного больше, чем отнимает. Ведь уют домашнего очага – это крохотное место, кокон, в который люди себя добровольно заворачивают, отгораживаясь от бесконечности мира. Пусть в одиночестве нет тепла, зато оно доверху заполнено свободой.

Гвин вряд ли смог бы теперь обойтись без этой свободы. Единственные кандалы, которые он таскал на себе – Голод – к счастью, замещали собой все остальные. Так что, положа руку на сердце, сколько бы ни хотелось себя жалеть, давали они больше, чем отнимали. Может, Гвин и пожалеет об этих словах во время следующего голодания, но ему нравилось быть тем, кто он есть. Грифоном-альбиносом.

А вот Ари, видимо, не нравилось. Ну что ж, её можно понять. Если воспринимать одиночество как бремя, то одиночкой быть совсем не хочется…

Но тут есть забавная штука. Если один грифон-альбинос встретил другого грифона альбиноса, то так ли они одиноки?

– Знаешь, – сказал он неожиданно для самого себя, – мне кажется, твой Бесформенный должен быть как-то связан с Великим Светом.

Ари подняла на него заинтересованный взгляд.

– Ведь тогда начались всякие странности, – продолжил Гвин. – Появились сильные химеры, немаги, всякие божества повылазили. Много кто об этом говорит. Вдруг и он тогда же возник? Что скажешь?

– Скажу, что уже давно об этом думаю, – ответила Ари с лёгким удивлением. – Пришла к тем же выводам.

– А может это вообще было разовое явление, – ободрённый успехом, развивал мысль кантернец. – Какое-нибудь энергетическое возмущение…

– А вот это вряд ли.

– Почему?

– Потому что пару лет назад он напал на меня.

Ари как будто собиралась сказать что-то ещё, но поджала губы и промолчала.

– Мне это тоже интересно, – Гвин понял, что нащупал нужную ниточку, и продолжал за неё тянуть. – Все эти странные существа и места. Потому что… ну… я их ем. Точнее, кормлю питомца-сожителя. Если бы понять, из-за чего это всё стало появляться и причём тут Великий Свет, может, я бы смог разобраться с Голодом раз и навсегда.

– Может, и сможешь, – кивнула Ари. – Особенно с учётом того, что я узнала.

Она замолчала, но Гвин терпеливо ждал. Он знал, что теперь продолжение точно последует.

– Придётся, видимо, начать с начала, – сказала Ари, устроившись поудобнее. – После второго нападения Бесформенного я еле выжила. С ним невозможно сражаться, в его присутствии даже думать почти невозможно, и воздух как будто… кисель. Ты убегал когда-нибудь в ночном кошмаре? Хочется из кожи выпрыгнуть, а ползёшь, как улитка. Вот рядом с Бесформенным всё ещё хуже. Меня спасла случайность, которая вряд ли повторится, и только благодаря ей мне удалось сбежать. Так что для меня это теперь вопрос выживания.

– Уверена? – усомнился кантернец. – Между его появлениями прошло сколько? Пятьдесят лет? Походит на то, что ты дважды оказалась не в том месте и не в то время. Кто станет ждать целых полвека?

– Он появится снова, – тоном, нетерпящим возражений, отчеканила Ари. – Совпадений не бывает. Раз он напал дважды, то явится и в третий раз. Через пятьдесят лет, через день – я хочу быть готова к его появлению. Поэтому я начала копать. Как и ты, я давно сопоставила факты и поняла, что появление новых выродков и прочего привязано к дате Великого Света. Раньше мне не было до этого дела, но теперь я себя спросила: а если Бесформенный – тоже часть этих изменений? И вернулась туда, где он напал на меня.

– И что там? – не выдержал до крайности заинтригованный Гвин.

– Там остался его след. Энергетический, конечно. Кое-что в нём показалось мне знакомым, поэтому я начала охотиться на самых необычных чудовищ, каких только могла найти. В какие только дыры я не залезала в последние два года! Ну ты, вижу, понимаешь… Так вот в итоге могу сказать следующее. Существа нашего мира, даже такие как химеры и отродья, либо оставляют совсем другой след, либо не оставляют никакого. Но некоторые из них – угадай, какие именно – оставляют след похожий.

– Сильные химеры?

– И не только. Попадаются мутанты с мутациями, которых у них не должно быть.

– Ага, в курсе. Попадались…

– Вот. А некоторые отродья обзавелись репродуктивным аппаратом. Знал? Они теперь могут размножаться и после смерти не превращаются в щебень.

– Да это ещё ладно! Мне недавно попался тролль, который делился на две одинаковые половины, и каждая при этом была вполне себе самостоятельной.

– И что, тебя всё это не удивляет?

– Если бы я каждый раз удивлялся таким штукам, удивлялка бы уже отвалилась. Я ими питаюсь, забыла? Самые странные обычно самые вкусные, так что я просто…

– Ешь, я поняла, – Ари поморщилась, и кантернец отстранённо отметил, насколько естественно у неё это получается. – А с немагами сталкивался?

– Пару раз, – припомнил Гвин. – Оба раза не понравилось. А что?

– А то. Ты же в курсе, почему они себя так называют? У них нет Дара, но при этом то, на что они способны, уж слишком похоже на магию. Та же Зола, например, может воспламенить практически что угодно, но каким образом, если у неё нет Дара?

– Я не встречался с Золой. Только с Летунами и этим большим, чёрным, как его… Иней, вот. И на кой ляд они себе такие имена выдумывают?

– Не знаю, я с ними не встречалась пока. Знаю в основном со слов одного знакомого чародея. Он говорил, что в аурах немагов тоже есть некая метка, похожая на след необычных выродков.

– Вот как? – Гвин откинулся, скрестив руки на груди. – Немаги, получается, в некотором роде родня чудовищам?

– Да нет же, не родня, – Ари снова забавно поморщилась. – Они только одинаково отмечены. Это как… шрам от одного и того же лезвия. Но и это ещё не всё. Слыхал про «полыньи»?

Кантернец покачал головой.

– Про них мне тоже Кастис – тот знакомый чародей – рассказал. Это такие места, где мир отрезан от Эфира. Там невозможно колдовать, поэтому чародеи превращаются в обычных людей. И появились они когда? Правильно, после Великого Света. Причём их год от года становится всё больше, а почему – никто понятия не имеет. Я была в одной такой «полынье». Ощущения более чем странные, хотя шибко неприятными их тоже не назвать. Как будто тебя засунули в глухой мягкий кокон.

– А как при этом себя чувствует твоя… вторая половина?

– Альтер? Так же, как я, только по ту сторону Прослойки. Только вызвать её на эту сторону в «полынье» я вряд ли смогу. В других местах – пожалуйста, а там – нет. Можешь себе представить, как такое вообще может быть?

– Я не разбираюсь в магии, – поморщился Гвин.

– Разбираешься, ещё как, – не согласилась Ари. – Раз ты смог почуять альтера, то можешь себе представить, насколько неестественно такое явление, как «полынья». Оно противно природе. Как и все эти сильные химеры. Как и немаги, которые колдуют без Дара. Как и много ещё чего. Что-то тогда случилось, при Великом Свете. Вроде бы после этого всё наладилось, но надолго ли? Или – ещё хуже – вдруг на самом деле ничего не наладилось, а мы просто себя в этом убедили?