Читать книгу Песочница - Хит Номад - Страница 1

– Добрый вечер, господин Солнцев, – словно из глубин преисподней донёсся голос из темноты едва Корней открыл дверь своей квартиры и тяжело дыша шагнул внутрь, придерживаясь руками об стену и дверной косяк для сохранения шаткого равновесия.

– Кто здесь?! – пьяным голосом прорычал в ответ Корней.

От своего рыка он внезапно озверел и резким движением ворвался в свою прихожую. Нащупав в темноте выключатель, он стал бить по нему ладонью. Выключатель щёлкал, но свет не включался.

– Что за … – Корней Иванович заплетающимся языком выпалил целую тираду бранных слов, совершенно не сочетающихся с его интеллигентной натурой.

Половина слов вырывалась у него изо рта лишь в виде усталого выдоха, а вторая половина долетала только в виде первых слогов, так как окончания этих слов он просто проглатывал. Разобрать что именно говорил уважаемый Корней Иванович было практически невозможно, и лишь только человек в совершенстве владеющий русским матом и ругательствами мог разобрать в этом бессвязном мычании кое-какие слова. Однако эта нечленораздельная бессвязная переборка бранных слов никак не помогла сделать в помещении хоть чуточку светлее, отчего Солнцев злился только ещё сильнее.

В обычной жизни Корней Иванович Солнцев спокойный и рассудительный человек. Он очень учтив и вежлив, но сейчас он ругался совсем как его покойный отец, когда приходил домой, как он сам же и выражался, «на рогах». Ругательства Корнея Ивановича, профессора физики, были даже куда похлеще и разнообразнее. Ведь лексикон Корнея Ивановича был намного богаче, а фантазия на порядок разнообразнее, чем у его пьянчуги отца, обычного деревенского тракториста с горем пополам осилившего девять классов деревенской средней школы. Будь он сейчас трезв то, несомненно, если уж не испугался, то хотя бы насторожился, услышав приветствующий его зловещий голос в своей квартире. Корней Иванович вот уже второй год жил один, ключи от его квартиры имелись только у бывшей супруги, но голос был явно неженский. Однако пары алкоголя способны затуманить даже самый светлый ум современности и превратить его благородного носителя в тупое быдло.

– Как неучтиво, Корней Иванович, – с укоризной заметил голос из преисподней.

– С чего бы мне быть с тобой учтивым, гнида мразотная, – промямлил Солнцев и набрав побольше воздуха в грудь уже более внятно и грозно прокричал в пустоту, – Пшёл вон, иуда продажная, пока я не набил твоё говяжье хлебало!

Для большего устрашения невидимого противника Корней махнул кулаком в пустоту и, не удержав равновесия, довольно шумно грохнулся на пол. Немного придя в себя от неожиданной смены положения, он чуть приподнялся с пола и начал шарить руками, на ощупь изучая пространство вокруг себя. Нащупав в темноте стену он в полулежачем положении пододвинулся поближе к ней, тяжело развернулся, сел на пол, прислонился спиной к опоре, которую так долго искал, и устало вытянул ноги. Закончив возиться на квадратном метре пола, который показался ему не меньше гектара, Корней устало выдохнул. Этот выдох по большей части состоял не из переработанного организмом воздуха и вонючего перегара, а из отчаяния и безнадёжности, которыми были пропитаны последние месяцы жизни некогда всемирно известного профессора. Вряд ли кого-то можно было устрашить таким поведением. Сейчас Корней скорее мог вызвать лишь насмешку, ну а если приглядеться, то жалость и отвращение одновременно. Но уж никак не страх.

– Или сиди там и не высовывай своё говяжье хлебало, – добавил он обречённо, поняв, что никому он морду набить не сможет в таком состоянии.

Корней Иванович терпеть не мог выражение «говяжье хлебало». Так обзывал их с матерью его вечно бухой папаша. Это было его любимое обращение и Корней с детства ненавидел это выражение не меньше чем самого отца. Но когда Корней напивался, то сам превращался в того, кого больше всего не любил на этом свете и это ругательство так и слетало с его губ, словно было передано ему по наследству. Наверно, пропитый насквозь обычный деревенский пьяница, который в своей жизни не видел ничего кроме бутылки, стакана и кабины трактора, ничего и не мог оставить в наследство своему единственному сыну, кроме как дряхлого домика в далёкой российской глубинке и «говяжьего хлебала».

– Запри дверь! – приказал адский голос.

Дверь тут же с шумом захлопнулась и Корней отчётливо услышал, как ключ проворачиваясь в замочной скважине издал два характерных щелчка. Чьи-то сильные руки схватили Корнея за подмышки и потащили его в комнату, совсем не ощущая его пьяного, и от этого ещё более яростного, сопротивления. Профессор хотел было снова выругаться на чём свет стоит, но получилось лишь бессвязное мычание. Словно тряпичную куклу его занесли в комнату и усадили на диван.

– Приведи его в чувство! – приказал загробный голос.

Не успел голос закончить фразу, как нос профессора очутился в каком-то порошке, который пришлось невольно вдохнуть. Через несколько секунд сознание пьяного стало медленно, но верно избавляться от алкогольного плена.

– Кто вы такие? – уже внятно произнёс Корней, поочерёдно вытирая обеими руками непонятный порошок, небрежно размазанный по его небритому лицу.

– Вам прекрасно известно кто мы, Корней Иванович. Поэтому, собственно говоря, мы и здесь, – голос звучал дружелюбно, теперь он уже не казался загробным.

Корней Иванович попытался сконцентрироваться на зрительных ощущениях и попытаться разглядеть в темноте лицо своего непрошенного гостя. Но как бы он не напрягал глаза, смог лишь разглядеть силуэт мужчины, сидящего в метре от него. Зато исходящий от незнакомца сильный запах сигарет вперемешку с мятной жвачкой и дешёвым одеколоном перебивали даже перегарный смрад, который разил от самого профессора казалось аж до самого университета. Затылком Корней ощущал присутствие в комнате второго гостя, в затянувшейся паузе можно было даже расслышать его слабое ровное дыхание, доносившееся чуть левее от дивана. Чтобы разглядеть его, профессор слегка повернул голову влево, но сильная рука, пропитанная сигаретным дымом и вонючим одеколоном, резко схватила его за подбородок и вернула голову в исходное положение.

– Да что вы себе позволяете! – разгневался профессор. Он с вызовом смахнул руку бесцеремонного грубияна со своего подбородка и хотел было вскочить на ноги, но здоровенная тяжёлая рука второго гостя бесшумно легла на его плечо и не позволила подняться с места.

– Мы позволяем себе лишь то, что нам позволено, – всё так же спокойно говорил голос из темноты, – А вот Вы позволили себе немного больше чем позволено было… Значительно больше, – добавил голос после некоторых раздумий.

– Можно было бы изъясняться понятнее, раз уж вы вломились в мой дом среди ночи и хотите о чём-то поговорить, – перешёл к конструктивному диалогу Корней Иванович, быстро сообразив, что это единственно доступный ему сейчас способ самозащиты.

– Конечно, господин Солнцев! – радостно отозвался голос, – Я же сказал уже, что мы для этого и пришли сюда. Поговорить, так сказать, по душам.

Корней не видел лица, но был уверен, что оно в этот момент омерзительно и самодовольно ухмыляется. Возникло желание «съездить» по этой наглой физиономии, но профессор сдержал себя и, никак не показав своего раздражения, продолжил беседу с невидимым гостем.

– Ну хорошо, – улыбнулся он натужно, хотя и понимал, что вряд ли кто-то видит его мимику, – Может для начала представитесь?

– Вы не тот, за кого себя выдаёте, Корней Иванович, – грозно заявил голос вместо ответа.

– Кхм, кхм… – профессор не нашёл что ответить и лишь почесал в затылке, соображая какие события могли привести к такому неприятному разговору.

– Нет, Вы, конечно, известный профессор Солнцев Корней Иванович, – поспешил добавить незнакомец, чтобы внести ясность, – Но не тот Корней Иванович, который должен здесь находится.

Последняя фраза ещё больше сбивала с толку и вместо ответов профессор только ещё больше запутывался. Но Корней Иванович любил сложные задачи и даже не думал сдаваться

– Я вас не совсем понимаю…

– Всё Вы уже давно поняли, – резко оборвал его таинственный злодей, – Вас не должно быть здесь, это не Ваш мир, – прошипел он прямо под ухом профессора.

Корней Иванович ждал продолжения, но незнакомец сел на свой стул так же резко, как и вскочил, чтобы прошипеть по-змеиному под ухом. Пауза затягивалась, гость сидел неподвижно и не торопился продолжать разговор. В закоулках своего сознания профессор уже давно догадался о чём говорил с ним любитель ночных визитов и дешёвого одеколона, но до последнего отказывался верить в саму возможность такого развития событий.

– Ну что? – прервал молчание голос, – Сложилась картинка в голове?

– Не совсем… – солгал профессор, в горле пересохло то ли от волнения, то ли от страха, а может просто от чрезмерного количества выпитого накануне спиртного, – Можно воды?

– Дай ему воды! – повелительно рявкнул гость.

Не прошло и минуты как перед лицом Корнея словно из ниоткуда возникла огромная рука держащая стакан с водой. Профессор удивился как такое огромное тело, которое легко удержало его на месте одной лишь рукой, способно так бесшумно и шустро передвигаться. Залпом выпив стакан, он протянул его обратно огромной руке.

– Можно ещё? – прошептал профессор, облизывая губы.

– Хватит! – скомандовал голос и тут же продолжил дружественным тоном, – На самом деле мне, так скажем, наплевать, как Вы сумели переместиться и для чего. Даже если это вышло случайно, и Вы всего лишь, как говорится, жертва обстоятельств. Но мне это совершенно неважно. Я Страж, для меня важно соблюдение правил. А Вы их нарушили.

– И что меня ждёт? – Корней понял, что бессмысленно допытываться правды у человека с такой гордостью называющего себя Стражем, поэтому решил поскорее перейти к основному вопросу.

– Наказание, конечно, – невозмутимо отвечал Страж, – Но поскольку преступление Ваше не совсем обычное, то и наказание, так сказать, не совсем будет обычное, – тут он выдавил из себя смешок больше похожий на кашель гиены.

Корней не испугался Стража, не побоялся он и понести наказание за не совсем понятное преступление. Он беспечно развалился, широко расставив руки во всю длину своего любимого дивана, и закинул ногу на ногу, тем самым демонстрируя пренебрежительное отношение к незваным гостям и запугивающим речам Стража. Профессор смотрел на своего невидимого собеседника как на двоечника у которого принимает экзамен. Как и незнающий ответа на экзаменационный вопрос, и от этого часто употребляющий слова-паразиты двоечник, так же и Страж всё время вставлял в свою речь обороты вроде «так сказать» или «как говорится». И это немало забавляло профессора.

– Похоже, Вы не совсем понимаете всю серьёзность ситуации, в которую вляпались, – продолжил Страж слегка раздражённо, – Но это, как говорится, уже и неважно. Мой, так скажем, напарник… – при этих словах Страж сделал паузу и уставился в темноту где должен был стоять верзила с огромными ручищами, – Он сразу предложил действовать по плану, но мне захотелось познакомиться с Вашим персонажем поближе…

Корней не заострил внимания на последней фразе незнакомца и лишь спустя много времени, пережив кучу событий в своей жизни он поймёт, что следовало бы. Тут незнакомец встал со своего стула, он оказался довольно низкого роста, но широк в плечах. Лица его по-прежнему не удавалось рассмотреть. Корней тоже хотел подняться вслед за своим гостем, но снова почувствовал на плече тяжёлую руку.

– Ничего интересного я в Вас не нашёл, – резюмировал Страж, – Думаю, в будущем Вы, так сказать, не доставите нам проблем.

Самоуверенный дерзкий коротышка покинул комнату, а его сверхсильный напарник повалил профессора на диван одним резким движением. Корней хотел было вскочить и закричать, но огромная туша придавила его сверху, а мощная ручища заткнула рот, а вместе с ним и нос. Профессор не мог дышать и отчаянно, но совершенно безрезультатно пытался сопротивляться. Он извивался как червяк придавленный сильным пальцем в несколько раз превышающего его собственные размеры. Кислорода не хватало и силы быстро покидали профессора. Когда его попытки высвободится стали менее яростными, он почувствовал, как его что-то больно укололо в шею под ухом. Острая боль от укола мгновенно распространилась по всей голове, но не пошла дальше ниже шеи, из-за резкой боли ощущение собственного тела и вовсе пропало. Словно тончайшая ледяная сосулька вонзилась в самый мозг и парализовала всё тело. Страшная боль и безумный страх овладели профессором. Он пытался пошевелиться, но не мог, пытался вдохнуть побольше воздуха и крикнуть, но и это ему не удавалось, что-то сжимало его грудную клетку словно тиски. Глаза расширились, на лбу пробились капельки пота, страх перерастал в панический ужас. Корней всё чувствовал, но ничего не мог поделать. Собрав всю свою волю воедино, профессор изо всех сил рванулся с места пронзив ночную тишину диким воплем и ему удалось вскочить с места. Испугавшись своего же крика, он стал ощупывать пространство вокруг себя. Он сидел у себя в квартире, на своём любимом диване, на котором долгими вечерами любил размышлять о жизни и науке. Вокруг никого не было, мёртвая тишина показалась зловещей. Даже по ночам город не бывает таким бесшумным и это было ещё одним важным моментом, который Корней Иванович на тот момент проигнорировал, что конечно же было совсем не свойственно наблюдательному учёному с мировым именем, который всегда внимательно подмечал любые изменения вокруг. По-прежнему ощущалась нехватка кислорода в организме, в комнате воздух стоял густой и тяжёлый. Корней подошёл к окну и распахнул его. Прохлада летней ночи ворвалась в комнату, а вместе с ней и звуки ночного города, которых до сих пор не было. Мир за окном ожил словно кто-то снял фильм с паузы. Профессор сделал несколько глубоких вдохов, вытер пот со лба и в этот момент его пробрала лёгкая дрожь. Только сейчас Корней обратил внимание, что он стоит весь в холодном поту. Он прикрыл окно, оставив его лишь слегка открытым и прошёл на кухню, поочерёдно включая свет везде где проходил. Свет горел по всей квартире, Корней внимательно разглядывал своё жилище. Вот спальная, в которой он когда-то был счастлив со своей женой, с тех пор как она ушла здесь так ничего и не поменялось, не хватало только ощущения счастья. В зале и коридоре лёгкий бардак, но тут так с тех пор как он начал жить один. Ничего вокруг не говорило о ночных посетителях. Он проверил входную дверь, она была заперта изнутри, ключи висели в замке.

– Сон, всего лишь дурной сон… – проговорил вслух Корней пытаясь убедить себя в этом.

Кошмары часто снились ему в последнее время и он уже успел как-то смириться с этим. Но то что произошло этой ночью не было похоже на обычные его кошмары. Профессор попытался вспомнить события прошедшего вечера. После работы он зашёл в кафе, где хорошенько поужинал и прилично выпил. С некой досадой и даже долей презрения к себе, Солнцев в который раз уже отметил про себя, что до 36 лет он вообще даже ни разу не пробовал спиртного. Он с детства наблюдал как алкоголь медленно, но верно убивает человека в его отце, а потом и вовсе свёл бедолагу пьянчужку в могилу. Он ненавидел за это своего отца и к спиртному у него было полное отвращение. Но потом многое поменялось в его жизни. Корней стал выпивать, сначала вина по чуть-чуть перед сном, чтобы снять напряжение, потом количество вина увеличивалось, напитки становились крепче, поводов больше… И довольно скоро его рюмочки для аппетита и расслабления начали носить постоянный, а временами и затяжной характер. В последнее время он стал поддавать особенно крепко, лишь бы напиться и забыться, за что при каждой попойке себя и корил нещадно. Сейчас он тоже не упустил возможности обругать себя за свою слабость. Но так как был уже трезв, аналитическое мышление учёного брало верх над самобичеваниями алкоголика, поэтому он не стал терзать себя долго, а продолжил рассуждать дальше.

После кафе он на такси доехал до своего дома, но выйдя из такси не пошёл сразу домой. По пути он зашёл ещё в круглосуточную рюмочную, что находилась за углом в доме напротив. Там он опрокинул ещё грамм сто, долго вертел в руках телефон, желая позвонить бывшей жене, но так и не решился набрать её номер и побрёл домой. Там же в рюмочной он захватил ещё и бутылочку пива с собой, которую распил по пути домой. Видимо, эта бутылка пива и стала той самой последней недостающей каплей, что отключает мозг и переводит тело в режим автоматического пилотирования, так как после этого Корней ничего толком не мог вспомнить. Не мог припомнить как входил в подъезд, как поднялся на свой этаж и как попал в квартиру. От этого ночные визитёры всё больше становились похожими на кошмарный сон.

– Или до белки допился, – вслух подытожил Корней, вспомнив как отец страдал от приступов белой горячки. От этого его даже передёрнуло, так как воспоминания о том, как взрослый мужчина орал, пуская слюни, и нёс всякую чушь с выпученными глазами, до смерти пугая своих детей своим неадекватным поведением было вовсе не из приятных и даже отталкивающих.

Сильная жажда и отвратительный привкус во рту мешали думать нормально, поэтому профессор поскорее направился к заветному источнику воды. А вот на кухне, в отличии от всей квартиры в целом, бардак царил совсем не лёгкий. На грязной плите стояла сковорода с пригоревшей и уже засохшей жаренной картошкой, раковина была полна горой немытой посуды, на полу стояло переполненное мусором ведро, часть которого даже вывалилось на пол. Но вот холодильник оказался пуст. Лишь в морозильнике одиноко лежала пачка пельменей, неизвестно когда купленных. На обеденном столике лежала открытая бело-синяя пачка сигарет “Parliament”, графин с водой и стакан. Тот самый стакан в котором ему приносили воду этой ночью! Корней Иванович не мог не узнать свой старый гранённый советский стакан, тем более что такой в его доме был в единственном экземпляре. Снова сомнения закрались в душу профессора, но с похмелья трудно думать о чём-либо кроме своего состояния, которое по мнению всех алкоголиков близко к предсмертному. Корней налил себе воды из графина в тот самый стакан, залпом жадно осушил его и ещё налил. Он вспомнил, что ночью ему не позволили напиться вдоволь и сейчас со злорадной ухмылкой не спеша с наслаждением выпил второй стакан.

– Если ты не болел с похмелья, ты не можешь знать насколько вкусной может быть вода… – протянул он с тоской в голосе.

Так говорил его отец, когда сын утром приносил к его кровати полный ковш холодной воды. Корней никогда раньше не вспоминал отца, но с тех пор как пристрастился к спиртному, его образ и слова часто непроизвольно возникали в голове. Ухмыльнувшись самому себе, Корней достал из пачки на столе одну сигарету и вышел на балкон. Тут на подоконнике лежали зажигалка и чистая пепельница. Сам Корней относил себя к некурящим, но иногда мог позволить себе выкурить сигарету. Он даже не покупал никогда сигареты, а пачка на столе была оставлена его бывшей супругой. Она заходила на днях, чтобы проведать его и, зная привычки своего пусть и бывшего, но всё же супруга, оставила свою пачку на столе, где она до сих пор пролежала нетронутой. Профессор затянулся пару раз всматриваясь вдаль и почувствовал лёгкое опьянение. Ещё пару затяжек и он уже пошатнулся. Выкурив чуть больше половины сигареты, он почувствовал приступ тошноты и, выбросив непотухшую сигарету в окно, снова прошёл на кухню и налил себе ещё воды. Он стал мелкими глотками попивать воду из своего стакана, думая, что неплохо было бы если бы в нём была не вода, а холодное пиво. Корней уверенно поставил стакан на стол, твёрдо решив сходить до рюмочной за пивом или даже выпить там грамм 150-200 водки.

Профессор достал из кармана брюк свой старенький смартфон фирмы Sony, он любил японскую электронику и был очень доволен своим смартфоном, которым пользовался уже не менее четырёх, а то и пяти, лет. Модель была давно уже устаревшая и многие функции которыми обладали современные смартфоны были здесь недоступны, но Солнцева это не особо заботило, главное для него было то, что на этой модели отсутствовали такие функции как распознавание по отпечатку пальца, сканер сетчатки глаза, а самое главное управление мыслью. Это новшество было настоящим прорывом и революцией в мире смартфонов, так как теперь можно было управлять своим всеобъемлющим устройством с помощью одной только мысли! Но профессор скептически относился к этой затее и всячески избегал контактов с подобными устройствами, предпочитая пользоваться старой техникой. Смартфон оказался выключенным, но не разряженным. Этот факт тоже должен был бы насторожить Корнея, как и то что телефон лежал у него в кармане, хотя по старой привычке он по приходу домой обычно всё вываливал из карманов на тумбочку рядом с его любимым диваном, даже будучи вусмерть пьяным. Сейчас же профессор списал эти случайности на вчерашнее своё состояние и не стал вникать в суть происходящего. Убедившись, что телефон функционирует нормально, он засунул его обратно в карман и побрёл в ванну, чтобы хоть немного привести себя в порядок перед тем как выйти из дома. Да, сейчас было около четырёх часов утра и вряд ли он мог бы встретить на улице кого-то из своих знакомых или соседей. Но профессор не хотел пренебрегать этим, он всегда старался выглядеть в глазах окружающих всё тем же многоуважаемым деятелем науки каким его привыкли видеть. Несомненно, он таковым и являлся, несмотря на то что в последние пару лет его всё сильнее затягивала бутылочная зависимость. Едва он успел склониться над раковиной, чтобы вымыть лицо, телефон стал настойчиво вибрировать. Корней вытер руки, успевшие намокнуть под струйкой воды и достал телефон. Пока он спал пришло семь пропущенных звонков! Кто и зачем так настойчиво названивал среди ночи профессор понять не мог, так как не видел для этого объективных причин. Дважды звонили с городского номера университета, дважды ректор со своего личного мобильного и аж три звонка было от Святослава Борисовича, его коллеги профессора и по совместительству его лучшего, а в последнее время и вовсе единственного, друга.

– Да что там у вас случилось, пожар что ли, – недовольно протянул Корней Иванович глядя ещё не совсем протрезвевшим взглядом на экран своего Sony, – Четыре утра! Куда ты собрался звонить? Чуть позже наберу Славу, узнаю, что же там у них стряслось.

Профессор и раньше вслух разговаривал сам с собой, но с тех пор как он расстался с женой его шизофренические диалоги стали неотъемлемой частью его суровых дней. Иногда он говорил с собой стоя перед зеркалом, но чаще просто уставившись пустым взглядом в какую-нибудь точку. Корней поднял голову и увидел своё отражение в зеркале. Досадная ухмылка перекосила его помятое с похмелья лицо.

– На кого ты стал похож? – спросил он злорадно своё отражение, – И впрямь говяжье хлебало, – заключил он презрительно и сплюнул в раковину.

Спрятав обратно телефон в кармане брюк, он опёрся обеими руками об раковину, наклонился поближе к зеркалу и стал внимательно рассматривать отражение «говяжьего хлебала». Светлые волосы, которые всегда были аккуратно уложены теперь хаотично торчали пучками во все стороны, причёска скорее походила на старый веник. Его честные добрые голубые глаза вскружили голову не одной молоденькой студентке. Хотя сам Корней Иванович никогда и не давал повода молодым особам, всё же пользовался большой популярностью среди них. Оно и неудивительно, ведь когда профессор рассказывал о чём-то что было ему по-настоящему интересно, его глаза загорались таинственным пламенем, а на губах застывала лёгкая мечтательная улыбка. А физику Корней Иванович очень любил и говорил о фундаментальных законах мироздания с таким увлечением, с таким азартом в ясных голубых глазах, что, побывав на его лекции хотя бы раз, юные девушки просто не могли вспоминать о нём без томных вздохов. Впрочем, и на свою супругу он когда-то произвёл впечатление совсем не красивыми романтическими ухаживаниями и комплиментами, а с большим энтузиазмом рассказывая о принципе квантовой суперпозиции, весело приплетая в свой рассказ мысленный эксперимент с котом Шрёдингера и более усложнённый вариант эксперимента именуемый парадоксом Вигнера. Как бы странно и даже немного безумно это не выглядело со стороны, всё же тогда на девушку это произвело эффект.

Да, многих девушек лишили покоя эти глаза, но сейчас они могли лишить покоя разве что только самого Корнея. Покрасневшие заплывшие глазки выражали сейчас не всеобъемлющую любовь к тайнам мироздания, а банальное алкогольное похмелье. Корней стоял вплотную к зеркалу, рассматривая в нём жалкое подобие своего отца. Эта картина вызвала в нём отвращение и презрение к самому себе, а жуткая вонь изо рта заставила брезгливо поморщиться. Он схватил зубную щётку и стал старательно чистить зубы, чтобы избавиться не только от запаха, но и противного похмельного привкуса во рту. Попутно он набрал горячей воды в ванну, желая немного расслабиться и привести себя в порядок. Тревожное состояние, вызванное жутким похмельем и загадочным кошмаром, ещё больше усилилось из-за пропущенных ночных звонков. Но Корней не стал перезванивать ни ректору, ни Святославу, посчитав время не подходящим для звонков. Он знал, что его друг Святослав всегда просыпается ровно в 6.30, в любой день, даже в выходные и праздники. В запасе у него было ещё 2-3 часа, поэтому Корней решил за это время максимально вывести себя из состояния беспробудного пьяницы и придать себе вид уважаемого интеллигентного человека.

В 7.00 уже побритый, чистый и благоухающий морским бризом от Kenzo (подарок бывшей жены), Корней вышел из своего подъезда. Пару секунд он прищурившись смотрел на утреннее летнее солнце, затем, обогнув свой дом, не спеша побрёл в сторону университета не по дороге, а срезая путь дворами, потому что так получалось намного короче и быстрее. По пути он набрал номер Святослава.

– Доброе утро! – задорно начал Корней едва на другом конце ответили на звонок.

– Ты где? – озабоченным голосом спросил вместо приветствия друг.

– Гуляю на улице…

– Давай встретимся около университета, – перебил Святослав, в его голосе едва можно было уловить взволнованные нотки, из-за чего чувство тревоги Корнея, от которого ему почти удалось избавиться, засвербило с новой силой, – Я тоже сейчас выхожу из дома… Минут через 30 буду.

– Может хотя бы намекнёшь что случилось? – улыбка сползла с лица профессора, он нахмурившись застыл посреди тротуара, надеясь услышать хоть что-нибудь вразумительное, – Звонки среди ночи, загадки какие-то, Михаил Васильевич ещё звонил…

– Васильич уже там должен быть, всё-таки ректор же… В общем лаборатория твоя сгорела ночью, – выпалил на одном дыхании Святослав, перед этим выдержав паузу, чтобы собраться с духом.

– Как сгорела? – поникшим, но весьма твёрдым голосом спросил Корней.

– Я и сам пока не знаю подробностей. До тебя дозвониться не смогли ночью. Я был там, но пожарники никого не пустили внутрь, может сейчас что-нибудь прояснится. Короче, давай там увидимся.

Корней не успел ответить, как его верный и преданный друг уже бросил трубку и на всех порах мчался к университету. Ещё с минуту профессор молча постоял, глядя на свой телефон, словно ожидая услышать оттуда опровержение слов друга. Но телефон упрямо молчал. Огромная работа, которую Корней Иванович проделал за последние семь лет своей жизни, результаты наблюдений и экспериментов, вычисления и графики, абсолютно всё находилось в университетской лаборатории. Ректор Михаил Васильевич был одним из немногих кто верил в работу Корнея Ивановича и даже выделил ему небольшое помещение для его исследований. Там он трудился последние годы свои жизни, там же он и потерял её. Он отдал жизнь этой коморке на цокольном этаже университета, которую называл своей лабораторией. Он проводил в ней всё своё время, из-за своих странных экспериментов вся его нормальная жизнь пошла наперекосяк. Он пролежал месяц в психиатрической больнице, после чего ещё какое-то время вынужден был посещать психиатра, пристрастился к алкоголю, разошёлся с женой, среди коллег прослыл свихнувшимся гением. Если бы не поддержка со стороны ректора и ещё нескольких коллег, то и с работой в университете ему пришлось бы распрощаться. Но к его счастью удалось отделаться лишь тем что его лишили преподавательской практики, что, впрочем, не сильно расстроило величайшего физика своей эпохи. Эта чёртова лаборатория отняла у него всё, а он упорно продолжал отдавать ей всего себя. Сейчас, когда Святослав сообщил ему, что лаборатория сгорела, он даже не мог испытывать никаких эмоций. Это показалось немного странным Корнею, ведь его вроде как должны были бы распирать противоречивые чувства. Уничтожено дело всей его жизни и это должно было хотя бы расстроить. Хотя с другой стороны он мог бы даже испытывать облегчение, что избавился от монстра, которого сам же и породил и который сожрал всю его жизнь. Однако, Корней не чувствовал ничего, может быть потому, что до конца ещё не осознал всего произошедшего, а может подсознательно уже давно был готов к такому ходу событий. Он спокойным шагом направился в сторону университета. Жил профессор недалеко от места работы, поэтому услугами городского транспорта пользовался довольно редко. Пешком идти было не более пятнадцати минут, но Корней посчитал что может позволить себе не торопиться никуда, раз уж и так всё сгорело. Поэтому он пошёл не напрямки, как задумывал изначально, а свернул в сторону улицы Алфёрова, чтобы сделать крюк через парк.

По пути Корней Иванович решил немного задержаться в своём любимом парке «Сириус». Парк был назван в честь самой яркой звезды на небе и полностью оправдывал своё название. Это и правда было самым ярким местом во всём городе. Любой турист в обязательном порядке посещал этот великолепный парк, да и местные жители часто любили проводить здесь свободное время. Хотя в основном тут гуляла молодёжь, ведь до главного университета города отсюда было рукой подать. Парк занимал огромную территорию, с трёх сторон он был обрамлён широкими улицами Циолковского, Ломоносова и Алфёрова, а с четвёртой лесопосадкой, пройдя которую насквозь можно было выйти на набережную, вдоль которой тянулась длинная велосипедная и пешеходная дорожки. Река как бы разделяла город на две части, а два берега в двух местах соединялись широкими мостами, рядом с которыми располагались городские пляжи. Параллельно реке тянулась улица Михаила Ломоносова, на которой через дорогу от парка ближе к пересечению с улицей Циолковского возвышалась главная гордость города Государственный Физико-Технологический университет имени Константина Эдуардовича Циолковского, где, собственно, и работал профессор Солнцев. На территории парка размещались детские игровые площадки со множеством различных каруселей, качелей, горок и т.п. Тут же было множество спортивных площадок с тренажёрами, турниками, а также площадки для игры в баскетбол и волейбол. В центре парка размещалась сцена, на которой в праздничные дни ставили всяческие представления, а неподалёку от сцены расположилось футбольное поле с искусственным газоном. На территории парка нашлось место даже маленькому искусственному озеру куда летом люди приходили покормить уток и покататься на катамаранах, а зимой озеро превращалось в каток. Весь парк был пересечён дорожками для бега и прогулок, вдоль которых росли деревья и стояли скамейки для отдыха.

На одной из таких скамеечек присел Корней Иванович, чтобы насладиться прекрасным утром и привести мысли в порядок. Раньше они часто гуляли в этом парке с супругой и любили болтать ни о чём сидя в тени этих могучих деревьев. Казалось, время тут безвластно, и ничего тут не меняется. Всё так же мимо пробегают спортсмены, совершающие утреннюю пробежку, молодые мамы с колясками гуляют со своими малышами, пожилые люди дабы размять свои старые чресла неспешно расхаживают туда и обратно, некоторые из них с палками для скандинавской ходьбы, а некоторые просто читают газету в тенёчке. Молодёжь, уткнувшаяся в свои гаджеты, тоже здесь не редкость. А во время сессии здесь довольно часто можно встретить студентов с книгами и тетрадками, готовящихся к предстоящим экзаменам. Ничего нового не было и сегодня, профессор с улыбкой огляделся вокруг и если не считать жёсткого похмелья, то самочувствие у него было просто великолепным. Многие в городе знали Корнея Ивановича, в особенности постоянные посетители парка «Сириус», поэтому часто прохожие здоровались с ним вслух, либо просто почтительно кивали головой. Профессор вежливо отвечал каждому приветствию. Раньше многие останавливались, чтобы перекинуться парой-тройкой фраз с интеллигентным приятным профессором, поинтересоваться его здоровьем и делами в университете. Но после истории с психушкой люди старались с ним не заговаривать без особой надобности, а некоторые и вовсе стали избегать, что, впрочем, ничуть не расстраивало предпочитающего одиночество социофобного профессора. Солнцев предался приятным воспоминаниям, связанным с этим замечательным парком. В дни своей молодости здесь он, как и нынешние студенты, готовился к экзаменам, гулял с друзьями и девчонками. Позже, когда он женился, они вечерами приходили сюда с женой. Но всё это осталось в другой жизни, которой у него сейчас нет. Сейчас у него были алкогольная зависимость, которую он тщательно, но тщетно пытался от всех скрыть, и сгоревшая лаборатория. Корней Иванович горько улыбнулся внезапно настигшим его невесёлым думам и, вспомнив про встречу с другом, встал со скамейки и направился к университету.

У дверей университета его ждал возбуждённый Святослав Борисович. Он нервно курил, расхаживая из стороны в сторону и, судя по небольшой горстке окурков сигарет «Winston» в урне для мусора, курил он уже далеко не первую сигарету за это утро.

– Ну наконец-то! – закричал он, размахивая руками, как только заприметил Корнея, – Где тебя черти носят? Я жду тут уже столько времени, – тараторил он взволнованно.

Даже пол пачки выкуренных сигарет не могли унять волнения Святослава, он то и дело поправлял свои широкие затемнённые очки на переносице. Это был явный признак того, что он нервничает и Корней знал об этой особенности друга.

– Что случилось, дружище? – как можно мягче спросил Корней, правой рукой он крепко пожал нервно протянутую пятерню друга, а левую положил ему на плечо, – Ты же сказал пол часа.

– Прошло-то гораздо больше, – начал было ворчать Святослав, но тут же перешёл к делу, – Пойдём, там Васильич ждёт тебя и менты с пожарниками.

– Что с лабораторией? – не терял самообладания Корней.

– Сгорела полностью, – помрачнел Святослав, – Ничего спасти не удалось. Даже не думал, что огонь может так расхреначить жёсткие диски. Их невозможно восстановить, так не бывает…

Святослав Борисович внешне был больше похож на татарина, чем на русского. Смуглый, чёрные глаза и коротко постриженные чёрные волосы. В моменты когда он хмурился, как это было сейчас, он как будто становился ещё чернее. А в своих затемнённых больших очках и непоколебимой сдержанностью и хладнокровием он даже чем-то напоминал терминатора, которого когда-то сыграл старина Арнольд Шварценеггер, фильмы которого так любил в детстве Корней, считая этого актёра символом научной фантастики в кино того времени. От этого ещё более удивительнее было наблюдать, что он не может сдержать своего волнения, а ведь все в городе знали Святослава Борисовича как человека с железными нервами, обладающего невероятным самообладанием.

– Диски были уничтожены заранее, дружище. Не переживай так, чёрт бы с этой лабораторией, – на сей раз Корнею пришлось сделать небольшое усилие чтобы улыбнуться.

– В смысле? Кому нужно было это? – уставился Святослав недоумённым взглядом, – Ментам такое не ляпни, замучают потом. Они ждут, кстати.

– Да пошли они все. Не хочу ни с кем говорить, тем более с ними.

Корней отвернулся и как ни в чём не бывало пошёл дальше. Он с детства не любил представителей власти и всячески пытался избегать контакта с ними. Хотя у самого Корнея никогда не было проблем с полицией, зато они случались у его отца. Ещё и местный участковый был одноклассником бати и часто вместо того, чтобы как-то повлиять на спивающегося друга и попытаться образумить, просто бухал вместе с ним. А потом они гоняли маленького Корнея за ещё одной порцией мерзкого вонючего пойла, которым торговал их сосед-самогонщик.

– А что мне сказать? – крикнул ему вдогонку Святослав, прикуривая при этом очередную сигарету.

– Что посчитаешь нужным. Придумай что-нибудь, Славян, ты же профессор, – улыбаясь во весь рот обернулся к другу Корней, – И не переживай ты так на счёт лаборатории. Это естественный ход событий, к этому всё и шло.

Корней чаще называл своего друга Славяном, а тому откровенно нравилось, когда его так называли, но только не при студентах. При студентах и коллегах он предпочитал когда к нему почтительно обращались по имени и отчеству. Но Корней никогда не соблюдал условностей и называл друга по имени-отчеству только в исключительных случаях. Так с лёгкой подачи лучшего друга, Святослава Борисовича студенты между собой также называли Славяном. Он давно знал, как его за спиной кличут студенты, но ничуть не обижался на них, ведь у других преподавателей ВУЗа были клички куда более оскорбительнее и обиднее. Его же называли по имени, этим он тайно очень гордился, искренне считая, что не заслужил обидного прозвища среди студентов потому что пользовался среди них большим уважением и авторитетом. Святослава Борисовича и правда все уважали, потому что он был блестящим выдающимся учёным и доброй души человеком. Пусть в отличии от Солнцева он и не получил звание профессора ещё до того как ему исполнилось тридцать, а сделал это гораздо позже, но всё же был одним из ведущих специалистов в своей области. Студенты его любили за интересные занимательные лекции, подготовке к которым Святослав Борисович уделял много времени и внимания, и за снисходительное отношение к слабым студентам. Большим уважением он пользовался и за пределами университета среди жителей города, а в некоторых кругах Святослав Борисович пользовался гораздо большим авторитетом чем не менее уважаемый в городе человек ректор университета Михаил Васильевич.

Корней пошёл дальше своей дорогой. Дойдя по улице Ломоносова, на которой находился университет, до перекрёстка, он свернул не налево по улице Циолковского, в сторону улицы Гагарина, на которой жил Корней Иванович, а направо и направился к мосту через реку. Зачем он и сам пока ещё не знал. Ноги сами его несли, а в голове потихоньку вырисовывалась более-менее ясная картинка происходящего. Ночной визит странных гостей, теперь уже было очевидно, что это был не просто ночной кошмар, никак не выходил из головы. Видимо, они и подожгли лабораторию, тщательно перед этим уничтожив все данные. Стражи, как они себя назвали, отчётливо дали ему понять, что его деятельность кому-то мешает. Впрочем, намёки на то, чтобы он прекратил свои исследования в этой области неоднократно были и раньше. Но Корней фанатично продолжал свою работу, в глубине души прекрасно понимая, что ни к чему хорошему для него это не приведёт. Он понимал, что за этим поджогом стоят очень могущественные люди, и вполне вероятно, что их сила распространяется за пределы нашего понимания и представления о мире. Никакие спецслужбы и уж тем более полиция не будут заниматься такими делами всерьёз. Если даже захотят, у них просто нет шанса раскрыть преступление такого масштаба. Солнцев вспомнил как ночью его собственные действия приравняли к преступлениям, а это по всей видимости можно было расценивать как наказание. Он горько ухмыльнулся этой мысли. Впрочем, преступлением это называл лишь Страж, сам же Корней свои исследования называл путешествиями либо просто перемещениями и вовсе не причислял себя к нарушителям какого-либо закона. Но вот если Корней сейчас поведёт себя неосмотрительно, позволит себе сказать что-то лишнее, то желающие выслужиться перед своими хозяевами псы в синих мундирах, с удовольствием пришьют ему поджог собственной лаборатории. При этом ещё не забудут вспомнить его лечение в психиатрической больнице в недалёком прошлом и проблемы с алкоголем. Поэтому Корней хотел максимально отсрочить неизбежную неприятную беседу с полицией. Хотя то, что он ушёл, проигнорировав желание полиции пообщаться с ним, тоже, конечно, не пойдёт ему на пользу. Но сейчас голова была занята совсем другими мыслями, а не тем как угодить общественным надзирателям. А Корней Иванович искренне считал полицейских именно надзирателями, которые не защищают права граждан, а ограничивают их свободу под маской безопасности.

Профессор прошёл через мост и оказался в административной части города, где располагались Мэрия, здание суда, ЗАГС и прочие правительственные учреждения. Сразу после моста можно было попасть на площадь Ленина, посреди которой ещё с давних советских времён вытянув одну руку вверх стоял вождь мирового пролетариата. Тут ставили главную городскую ёлку в Новый год, проводили день города и прочие основные праздники, но вместе с тем тут всегда было много людей и тем более полицейских. Корней Иванович не любил эту часть города, хоть она и считалось центром города. Святослав Борисович называл центр не иначе как «Красной площадью» и не потому что здесь стоял памятник Ленину и главная туристическая улица города – пешеходная улица имени Александра Сергеевича Пушкина. «Красной» он её называл потому, что здесь всегда было много полицейских. Вот и сейчас тут практически на каждом перекрёстке дежурили люди в форме. «Держись от ментов подальше и неприятностей не будет» сказал сам себе Корней Иванович и обойдя административные здания стороной очутился на улице Достоевского. Только теперь до него дошло куда его несли ноги по зову сердца. Холодный рассудок остудил пылкий душевный порыв и погрузившись в невесёлые раздумья профессор остановился. Мимо пролетали машины, проходили люди, но Корней словно выпал из этого мира. Он не замечал ничего вокруг, да и окружающий мир, казалось его не замечает. Из оцепенения его вывел телефонный звонок. Корней не сразу сообразил, что вибрирует у него в кармане. Он медленно достал источник вибрации из кармана и поднёс его к уху, словно рука сама проделывала заученную комбинацию без участия мозга. Но достав телефон он с изумлением обнаружил, что никто ему не звонит.

– Какое прекрасное утро, не правда ли, Корней Иванович?

Этот загробный мрачный голос просто невозможно было не узнать. Профессор оцепенел на несколько секунд, но заставил себя силой воли неспешно обернуться, чтобы разглядеть таинственного ночного гостя. На автобусной остановке, рядом с которой сейчас стоял сбитый с толку профессор, сидел один единственный человек и не похоже было, что он ожидает свой маршрут. Несмотря на жаркий солнечный день, незнакомец сидел укутанный в лёгкий плащ, высокий ворот которого закрывал практически всё лицо. Надвинутая на глаза чёрная шляпа и широкие очки не давали возможности разглядеть его лицо. Он усердно попыхивал сигаретой, словно стараясь напустить побольше дыму на свою и без того загадочную фигуру.

– Безусловно, прекрасное, – ответил Корней Иванович довольно холодно и пристально уставился на незнакомца.

– Я Вам, так скажем, неприятен, – после некоторой паузы заговорил Страж и окутав себя густым табачным дымом философски продолжил, – Но оно и неудивительно. Когда всё хорошо, обо мне и не знают. Так и должно быть, никто не должен знать обо мне…

– Я должен Вам посочувствовать? – весьма резко оборвал его профессор.

– Скорее уж себе посочувствуйте, – огрызнулся Страж и снова замолчал.

– Лаборатория моя… – тут Корней Иванович взял небольшую паузу, подбирая слова, чтобы более ясно, но в то же время учтиво донести свою мысль, – Это Ваших рук дело?

– Совсем не подходящее место для таких разговоров, – Страж поднялся со скамейки, поправил ворот своего плаща, достал из кармана ещё одну сигарету, из другого кармана зажигалку «Zippo» и элегантно щёлкнув ей, поднёс пламя ко рту, чтобы прикурить, – Давайте, прогуляемся, – неожиданно предложил он и уверенным шагом направился в сторону площади Ленина.

Профессор пошёл рядом. Некоторое время они шли молча, Страж не торопился, а профессор не торопил. Так в полном безмолвии они вышли к зданию Загса, оттуда спустились на набережную, обогнув пляж. Этот берег реки был обустроен не менее красочно чем противоположный. Куча летних кафе, ресторанов и танцевальных площадок разместились по всей набережной. Но все эти постройки не мешали прогуливаться по берегу, так как вдоль реки была сделана широкая дорога для пеших и велосипедных прогулок. Дорога эта тянулась до самого парка Горького, с другой стороны которого был ещё один пляж и второй транспортный мост через реку. Профессор со своим ночным гостем не спеша шли вдоль набережной в сторону парка Горького. Когда Страж убедился, что никто не помешает их беседе, тихо, но отчётливо заговорил, при этом не смотря на собеседника.

– Вы, вероятно, держите на меня обиду за ночной визит и за то, что случилось с Вашей лабораторией.

– Ну уж благодарности я точно не испытываю, – иронично заметил профессор.

– Как говорится, я всего лишь выполняю свою работу…

– Слова истинного раба, – Корней с презрением посмотрел на Стража, но того эти слова ничуть не задели.

– Все мы рабы в этом мире и даже Ваши религии об этом говорят.

– Мы сейчас будем говорить о религии? – профессор вопросительно посмотрел на собеседника, но тот по-прежнему ничего не выражал.

– Не будем, я знаю, что Вы не любите говорить о религии и политике.

– Вы хорошо осведомлены обо мне.

– Это тоже часть моей работы, – еле заметно ухмыльнулся Страж.

– И вести беседы с жертвами Ваших же преступлений тоже часть Вашей работы?

– Не заговаривайтесь, профессор, – строго оборвал Страж, – Преступник здесь Вы, а я лишь подчищаю за Вами. По сути Вы должны быть мне благодарны, хотя, как Вы уже признались, благодарности Вы не испытываете.

– Да, уж, не испытываю, – подтвердил профессор, – Может быть потому что многого не знаю? Не хотите меня просветить?

– Не хочу.

– Но Вы же понимаете, я учёный и не смогу вот так просто всё взять и забыть. Рано или поздно я продолжу поиски ответов. А если Вы не хотите этого, то будьте любезны удовлетворить мою любознательность! – Корней Иванович решил перейти в наступление, сейчас в нём верх брала его природная натура исследователя.

– Вы хороший учёный, у Вас пытливый ум… Направьте свою энергию на что-нибудь другое, что-нибудь, что люди сочтут, так сказать, полезным для них, а Вам принесёт хорошую прибыль. Уверен в таком случае былая слава возвратится к Вам и даже приумножиться.

– Меня не интересует ни слава, ни деньги. То где я был в корне меняет абсолютно всю теорию мироздания. Это не просто открытие, это…

– Безумие, – закончил за него Страж, – Да, да, так это и назовут, несмотря на самые неопровержимые доказательства.

– Тогда почему это Вас так волнует? Я готов стать изгоем и посмешищем, но люди должны знать правду.

– Люди? Что же они должны узнать? Что они ничем не превосходят другие формы жизни, а интеллект, которым они так гордятся, всего лишь, так сказать, математическая шутка?

– Это как? Я не совсем понял?

– А вот так. Тебе не приходило в голову почему люди так стремятся создать искусственный интеллект?

Корней Иванович остановился, переваривая полученную информацию и сопоставляя её с тем что он видел в процессе своих экспериментов. Но так как его мозг всегда соображал гораздо быстрее, чем у любого из людей, уже через пару секунд он догнал Стража и поспешил поделиться с ним своими догадками.

– Разумная форма жизни пытается подрожать своему создателю… Мы создаём интеллект подобный нашему, но и сами в свою очередь являемся лишь разновидностью искусственного интеллекта…

– Осознание человеком своей важности, не позволяет ему понять всей сущности происходящего вокруг.

– Но как же! – поспешил возразить профессор, ему казалось, что он близок к разгадке феномена своей многолетней работы, Страж мог нанести тот самый последний штрих, которого так не хватало, нужно было лишь заставить его сделать это.

– Забудьте об этом, господин Солнцев. В Вашей голове сейчас хаос, как, впрочем, и в Вашей жизни. Из-за этого полный бардак царит и Вашей квартире и то же самое было в лаборатории. Наведите уже порядок, как говорится! И начните, например, с Вашей кухни.

– Порядок, – словно под гипнозом повторил профессор.

– Да, порядок. Тогда Вам станет многое понятно.

– Что станет понятно?

– Для начала, хотя бы то, что этот мир может легко существовать и без Вас.

– А другие? Другие тоже могут существовать без меня, однако я там есть!

– Все эти миры не более чем иллюзия, а Вы всего лишь временная переменная. И чем раньше Вы это примите, тем лучше будет прежде всего для Вас. Вас не существует, впрочем, как и меня. Разница лишь в том, что я это осознаю и принимаю, а вы нет.