Оглавление
Хосе Рисаль. Флибустьеры
I. На верхней палубе
II. На нижней палубе
III. Легенды
IV. Кабесанг Талес
V. Сочельник одного возницы
VI. Басилио
VII. Симон
VIII. Счастливого рождества
IX. Пилат[42]
X. Роскошь и нищета
XI. Лос-Баньос
XII. Пласидо Пенитенте
XIII. Урок физики
XIV. Студенческий дом
XV. Сеньор Паста
XVI. Терзания одного китайца
XVII. Ярмарка в Киапо
XVIII. Мистификация
XIX. Фитиль
XX. Референт
XXI. Манильские типы
XXII. Спектакль
XXIII. Смерть
XXIV. Мечты
XXV. Смех и слезы
XXVI. Прокламации
XXVII. Монах и филиппинец
XXVIII. Страхи
XXIX. Последнее слово о капитане Тьяго
XXX. Хулия
XXXI. Важный сановник
XXXII. Последствия прокламаций
XXXIII. Последний довод
XXXIV. Свадьба
XXXV. Пир
XXXVI. Страдания Бен-Саиба
XXXVII. Тайна
XXXVIII. Судьба
XXXIX
Отрывок из книги
Декабрьским утром по извилистому руслу реки Пасиг[4], пыхтя, поднимался пароход «Табо», везший многочисленных пассажиров в провинцию Лагуна[5]. Его неуклюжий, бочковатый корпус напоминал табу[6], откуда и произошло название; он был грязноват, но с претензией казаться белым, и, благодаря своей медлительности, двигался торжественно и важно. И все же в округе относились к нему с нежностью, – не то из-за тагальского названия, не то из-за его сугубо филиппинского характера, главное свойство коего – неприятие прогресса. Казалось, это был вовсе не пароход, а некое неподвластное переменам, пусть несовершенное, но не подлежащее критике существо, которое кичится своей прогрессивностью только потому, что покрыто снаружи слоем краски. И в самом деле, этот благословенный пароход был истинно филиппинским! При некотором воображении его можно было даже принять за наш государственный корабль, сооруженный попечением преподобных и сиятельных особ.
В лучах утреннего солнца, серебрящих речную зыбь, под протяжный свист ветра в прибрежных зарослях гибкого тростника плывет вдаль его белый силуэт, увенчанный султаном черного дыма. Что ж, говорят, государственный корабль тоже изрядно дымит!.. «Табо» ежеминутно гудит, хрипло и властно, как деспот, призывающий окриками к повиновению, и столь оглушительно, что пассажиры не слышат один другого. Он угрожает всему на своем пути. Вот-вот он сокрушит саламбао – хрупкие рыболовные снасти, которые качаются над водой, точно скелеты великанов, приветствующих допотопную черепаху; очертя голову грозно устремляется он то на тростниковые заросли, то на ящериц карихан, притаившихся среди гумамелей[7] и других цветов, подобно нерешительным купальщикам, которые, уже войдя в воду, никак не отважатся нырнуть. Следуя по фарватеру, отмеченному в реке тростниковыми стеблями, «Табо» преисполнен самодовольства. Но вдруг сильный толчок едва не валит с ног пассажиров: наскочили на перекат, которого здесь раньше не было.
.....
– Разве не говорили вы, что оба эти здания строили жители деревень, которых согнали туда и заставили работать под плетью надсмотрщика. Вероятно, мост Капризов строился таким же образом! И что ж, разве в этих деревнях были восстания?
– Но они там бывали… прежде, – вставил доминиканец, – a ab actu ad posse valet illatio![14]
.....
