Читать книгу Москалёв. Новобранец космической пехоты - Игнат Георгиевич Коробань - Страница 1

Последний экзамен

Клёвый плакат. Даже звёзды на заднем плане светятся и мерцают.

– Ты чего на него уставился? Тоже хочешь стать героем? Гы-гы.

Я отвернулся от рекламного плаката, изображающего космического десантника в боевом скафандре с ракетомётом наперевес и надписью крупными буквами «Стань героем – защити Землю!» и посмотрел на толстое лицо Шимонкина, своего одноклассника. Шимонкин был слегка двинут головой, поэтому экзаменов не сдавал, а учился по какой-то медицинской справке, которая давала ему право переходить из класса в класс без всей этой ерунды с зубрёжкой про гипотенузу и восстание Спартака. Так же, без экзаменов, ему выдали аттестат об окончании средней школы. Раньше других, потому что другим, как раз, экзамены сдавать было необходимо. Дуракам в Земной Федерации везёт с незапамятных времён. Я называл его просто – Шимон. Он не обижался.

– Нет, Шимон, – ответил я ему. – Герой у нас ты, а я только мечтаю.

Шимонкин не понял, серьёзно я говорю или подкалываю его и поэтому заговорил о своём:

– Нет, Игорь, ты глянь, – он указал пальцем на один из рекламных плакатов, развешанных по всему холлу нашей школы.

Я не сразу понял, куда именно он тычет своим пухлым пальцем с обгрызенным ногтем, так как большую часть плакатов заслоняли такие же, как и мы, выпускники. Парни и девчонки семнадцати-восемнадцати лет в бежевой школьной форме, слонявшиеся по холлу и разглядывающие разноцветные глянцевые холстины, зазывающие на учёбу в разные колледжи и университеты. Их вывешивали в холле в конце каждого учебного года. Замануха для выпускников. Впрочем, таких плакатов было около половины. Вторую половину составляли плакаты типа того, на который засмотрелся я, предлагающие реализовать свой творческий потенциал на низкоквалифицированной работе. Народу возле таких плакатов было значительно меньше.

«Чистота – основа здорового общества!» – это реклама местной жилищно-эксплуатационной конторы. Им требовались дворники. «Грамотно разобрать – значит наполовину собрать!» – на плакате с этим бессмысленным лозунгом человек в форме разнорабочего замахивался кувалдой, намереваясь долбануть ей по лежащей на наковальне голове робота. Это была реклама фабрики по утилизации вышедших из строя или морально устаревших приборов. Им требовались мастера из разряда «ломать – не строить». «Закопаем и выкопаем!» – пригородный колхоз, специализирующийся на выращивании картофеля, звал в крестьяне. «Придумай и напиши большими буквами!» – дизайнерская фирма по производству рекламных плакатов. Им требовались составители рекламных слоганов и лозунгов. Надо же. Туда тоже берут тех, кто не смог поступить в университет или колледж. Теперь понятно, откуда весь этот рекламный бред.

Наконец я рассмотрел плакат, в который тыкал пальцем Шимон. «Народное творчество из подручного материала». На плакате молоденькая девчонка с косичками в деловом костюме цвета «бордо» и эмблемой учебного заведения на левой груди держала в одной руке здоровенную пружину, а в другой кедровую шишку. Губернаторский колледж народных промыслов. Блин! Этому ещё и учат! И дипломы дают. Шимон восхищённо смотрел на плакат.

– Да. Тебе туда прямая дорога. Ну а если не примут, пойдёшь в рекламщики. Будешь слоганы придумывать.

– Да уж лучше, чем в твоей армии, – надулся Шимон. – Армия, это вообще потеря времени. А я вот, пока ты будешь там маршировать, успею образование получить, научусь поделки делать и открою свой магазин.

– Какой ещё магазин?

– Магазин поделок. Меня может даже в музеях показывать будут.

– В цирке тебя показывать будут.

Шимон надулся ещё сильнее.

– Ладно, – сказал я, – будь здоров, а мне пора. А то ещё на последний экзамен опоздаю.

Шимон остался разглядывать понравившийся ему рекламный плакат, а я пошёл к триволатору – движущейся дорожке, поднимавшей учеников на второй этаж школы. Чтобы встать на неё мне пришлось отстоять небольшую очередь – последним экзаменом было обществоведение. Этот предмет считался одним из самых лёгких, поэтому на него всегда записывалось большое количество выпускников последнего, тринадцатого класса.

Поднявшись на второй этаж, я прошёл по светлому коридору, одна стена которого была выполнена из прочного стекла. Вдоль этой стены тянулись блестящие металлические перила. Во второй стене коридора имелось два десятка дверей, ведущих в классы.

Почти дойдя до нужной двери, я увидел, что возле неё околачиваются трое бездельников из моего класса. Здоровенный Тимохин, заводила этой кампании, сын чиновника из местной администрации, приземистый Золотарёв, его отец был каким-то бизнесменом и Куличков, или попросту Куля, мелкотравчатая шестёрка Тимохина. В отличие от первых двух, у Кули предки ни в управленцах, ни в буржуях замечены не были. Оба они трудились в нашей школе. Отец сантехником, мать поваром в столовой. Благодаря этому, собственно, он и сумел подмазаться к Тимохину. Начиная ещё с первого класса, он таскал для двоих своих «корефанов» из школьной столовой жареную колбасу, пользуясь тем, что мать пускала его в варочный цех в любое время. За эту халяву Тимохин и Золотарёв разрешали ему делать мелкие пакости одноклассникам и защищали его, когда кто-либо решал проучить задиристого Кулю.

У меня с этой троицей отношения были не так, чтобы уж очень. Доставали они абсолютно всех в классе. Но я был единственным, кто пытался дать им отпор. Что невероятно злило их и не могло не приводить к последствиям. Проще говоря, мне приходилось частенько драться с ними, причём с тремя сразу, поскольку один на один драться не любил даже здоровяк Тимохин. Тактика в таких драках у меня была всегда одна и та же. Дать изо всех сил в нос или в глаз Золотарёву, а пока тот приходит в себя рвать со всех ног, куда глаза глядят. Тимохин был силён физически, но не мог быстро бегать, а Куля больше делал вид, что пытается меня догнать, понимая, что если это ему удастся – ему же будет хуже. Правда, реализовать такую тактику не всегда удавалось ввиду численного превосходства противника. В таких случаях приходилось возвращаться домой с шишками и ссадинами.

На этот раз Тимохин под подобострастными взглядами Золотарёва и Кули ворковал со своей девушкой, первой красавицей класса с каштановыми волосами, собранными на макушке в высокий хвост, Светкой. Она никогда не носила школьную форму, всегда была в короткой обтягивающей юбке и ярко накрашенная. Учителя постоянно отчитывали её за вызывающие наряды, сравнивая с девушкой лёгкого поведения, но необходимость привлекать внимание Тимохина требовала от Светки плевать на подобные внушения и размалёвывать своё смазливое личико самыми яркими красками. То, что Тимохин был занят своей Светкой, было мне на руку. Это давало шанс войти в кабинет без ежедневной стычки с этой «святой троицей». Я направился к двери, стараясь не смотреть на обжимающуюся парочку.

– А чё эт ты не здороваисси? – хитро улыбающийся Куля смотрел на меня, но дёргал за рукав Тимохина.

Всё правильно. Смотреть, как Тимохин обжимается со Светкой, ему надоело и он, естественно, обрадовался возможности развлечься. Тимохин оторвался от своей подружки и уставился на нас с Шимоном.

– О! – его рот расплылся в идиотской улыбке. – Никак Бунтарь на экзамен пришёл.

Эта троица, а за ней и весь класс, называли меня Бунтарём как раз за то, что я пытался давать им отпор. Золотарёв тем временем встал спиной к двери класса, загораживая мне проход. Блин. Не пронесло. Значит, будем прорываться с боем.

– Игорёк, – это подала свой слащавый голосок Светка. – Куда торопишься? Давай пообщаемся, – её улыбка, в отличие от тимохиной, была не идиотской, а обольстительной. – У нас такая классная компашка. Хочешь к нам?

Я стоял молча. Не хватало ещё мне из-за этих придурков опоздать на экзамен.

– Не, ты чо, ваще? – Куля накалял обстановку, в этом деле он был специалист. – С тобой девушка разговаривает, а ты не отвечаешь. Чо, наехать хочешь?

Дальше ждать было нельзя. Куля был справа, он ничего делать не будет, пока не поймёт, что это безопасно. Тимоха, обнимая одной рукой за талию повисшую на нём Светку, стоял слева. Ему тоже потребуется пара секунд, чтобы освободиться от неё. Значит, первая цель как всегда Золотарёв.

Рванувшись вперёд, я схватил его за грудки, потянул на себя и изо всех сил ударил в пах коленом. Он начал сгибаться пополам и я оттолкнул его влево, к Тимохе. Будет лишнее препятствие между ним и мной. Куля, естественно, стоял как столб, не решаясь ничего предпринять. Воспользовавшись этим, я распахнул дверь и проскочил внутрь. Троица осталась в коридоре. Они никогда не решались задирать одноклассников при учителях, так что в классе можно было чувствовать себя в безопасности. После экзамена, конечно, меня будут ждать, но это уже не важно.

На меня уставилась Римма. Римма преподавала обществоведение, волосы её были собраны в шишку на затылке, щучье лицо было до крайности сухим и сверлила она меня маленькими глазками сквозь огромные роговые очки. Если бы не эти очки и белый учительский комбинезон, её вполне можно было принять за Бабу Ягу. И возрастом она вполне подходила.

– Молодой человек, вас не учили, как надо правильно входить в класс? – начала она свою обычную нотацию скрипучим голосом. – Уже здоровый лоб, а всё носитесь как угорелый. Вы, между прочим, пришли на экзамен.

– Извините Римма Васильевна, – ответил я потупившись. – Очень торопился.

– Смотрите. Чтобы это было в последний раз. Берите билет, готовьтесь.

Я только хмыкнул. Это ведь действительно был последний раз, когда я мог торопиться в школу. После этого экзамена оставалось только получить аттестат и прости-прощай. Я подошёл к учительскому столу, взял билет и сел у окна за парту готовиться. Откидываясь на спинку стула, я глянул в билет. «Взаимодействие правительства Земной Федерации и колоний на иных планетах». Писать на этом экзамене не разрешалось. Ученик должен был пользоваться только своей головой. Пятнадцать минут времени давалось только на то, чтобы вспомнить всё, связанное с темой, указанной в билете. Тему о «Взаимодействии…» я знал отлично, вспоминать мне ничего не требовалось, поэтому я просто стал смотреть в окно в ожидании, когда истекут мои пятнадцать минут на подготовку.

За окном был школьный стадион, за ним зеленели тополя, а ещё дальше, в паре километров, на противоположном берегу реки, высоком и обрывистом, стоял сосновый бор, над которым взлетал аэробус. Я слышал, что лет двести назад аэробусами называли пассажирские самолёты. Теперь так назывались пассажирские транспортники, приводимые в движение антигравитаторами и внешне напоминавшими древний речной катер «Заря». Самой реки не было видно из-за деревьев, но я знал, что наш, левый берег, пологий и песчаный.

– Москалёв.

Там сейчас хорошо. Вода, наверное, уже прогрелась и можно купаться. Вот бы сейчас разбежаться по песчаному речному пляжу и нырнуть с разбега в прохладную воду, проплыть под водой, насколько хватит воздуха в лёгких, вынырнуть…

– Москалёв!

– А?

– Бэ! – Римма сверлила меня своими глазами-щелками сквозь линзы очков. – Садись, – она указала на стул, стоящий рядом с учительским столом. – Отвечай.

Неужели так быстро пятнадцать минут пролетели? Надо же. Я поднялся, неторопясь прошёлся по классу и уселся рядом с Риммой.

Ну? – предложила она мне начать свой рассказ.

Я начал.

– Земная Федерация живёт в гармонии со своими колониями. Правительство Федерации обеспечивает население колоний всем необходимым для производительного труда. Колонии занимаются добычей и переработкой различных ископаемых, сельским хозяйством, производством машин и космических кораблей, отправляют всё это на Землю и на те планеты, которые укажет правительство Федерации. Взамен правительство осуществляет обеспечение колоний продуктами питания, оборудованием и прочим. Правительство так же рассматривает заявки колоний на расширение поселений и, если это целесообразно, даёт соответствующее разрешение, выделяя для этого средства. Правительство Федерации обеспечивает защиту колоний, борется с контрабандой и прочей незаконной деятельностью в колониях…

Римма слушала меня не перебивая, время от времени кивая головой в знак того, что я отвечаю правильно. Когда я закончил, она спросила:

– Ты согласен со всем, что сейчас сказал?

– Конечно, – ответил я.

– А как ты относишься к твоим собственным словам о том, что правительство слишком притесняет колонии и что население других планет Федерации само способно решать, расширять города или нет?

Вот, блин. Да когда это было? Ещё два года назад, в одиннадцатом классе, я как-то не сдержался и вступил в спор с Риммой. Кто бы мог подумать, что она не только не забудет этого, но ещё и припомнит мне тот спор на экзамене. И надо же было мне вытянуть этот чёртов билет.

– Я был маленьким, – попытался отшутиться я.

Но Римма так просто сдаваться не собиралась.

– А как ты думаешь сейчас? – она слегка наклонилась вперёд и буквально впилась в меня взглядом.

Стёкла её очков показались мне огромными, как иллюминаторы космического крейсера.

– Я полагаю, что правительство Земной Федерации под руководством лидера нашей расы президента Рональда Владимировича Лао обеспечивает мир и гармонию в отношениях Федерации и её колоний.

Поверить в мою искренность, она, конечно, не поверила, но и возразить ничего не могла.

– А куда ты собираешься пойти после школы?

Ещё сюрприз. Я, конечно, знал, что на экзамене по обществоведению учитель может задавать любые вопросы, но предполагал, что вопросы будут по теме, указанной в экзаменационном билете. Вот же пристала, старая карга.

– Хочу пойти служить в армию, – смысла скрывать это я не видел.

Римма, казалось, была озадачена.

– А почему в армию?

Я вспомнил плакат в холле:

– Хочу защитить Землю и стать героем, – этот допрос начал меня утомлять. На вопрос билета я ответил правильно. Чего она меня мурыжит?

– А почему ты не хочешь пойти учиться дальше? В университет или колледж?

Ага, как же. Плата за обучение в университете моей семье не по карману.

– Ну, там же не становятся героями.

Римма приподняла одну бровь. Вероятно, теперь она считала меня восторженным недоумком, поверившим в рекламу и возмечтавшим о космических приключениях и эпических битвах. Что ж, пусть думает что угодно, лишь бы быстрее отпустила.

– Ну, хорошо. Четыре балла, – проговорила она, делая пометку в классном журнале – Можешь идти.

Слава богу! Я не стал спорить из-за оценки, хотя было понятно, что ответил я на «отлично». Просто старуха оказалась злопамятной и придралась, вспомнив мой старый спор с ней. Подумаешь. Оценки меня не интересовали. Для поступления на военную службу они не требовались. Всё, что было нужно – способность прийти в военкомат и перед тобой открывалась перспектива стать хоть профессиональным бойцом любого рода войск, хоть командиром такого уровня, на который хватит твоих способностей. Ни тебе экзаменов, ни тебе платы за обучение. Так я тогда думал.

Я встал и пошёл было к двери, но вдруг вспомнил, что в коридоре меня ждёт «святая троица». Надо было что-то делать, потому, что прорваться с боем из школы было труднее, чем прорваться в класс. Я обернулся:

– Римма Васильевна, там один Тимохин остался. Позвать?

На самом деле народу в очереди на экзамен было ещё полно, но сидящая в классе Римма-то об этом не знала.

– Пусть заходит.

Я распахнул дверь и крикнул:

– Тимохин, заходи!

Тимохин стоял невдалеке в окружении своих вассалов и ждал меня.

– Чего? – не понял он – Куда это заходи?

– В класс заходи, – важно ответил я. – Римма Васильевна ждёт.

Тимохин недоумённо поплёлся в кабинет. Ему было непонятно, зачем его может звать учитель, ведь сдавать экзамен по обществоведению он не собирался, ограничившись обычным набором двоечника: физкультурой, трудовым обучением и безопасностью жизнедеятельности. Пока они с Риммой разберутся, в чём дело, я успею смотаться.

Я прошёл мимо стоящих столбами Золотарёва и Кули, потерявших на некоторое время лидера и не знавших без него ловить меня или отпускать, послал воздушный поцелуй глупо хлопающей ресницами Светке, ступил на ленту триволатора, движущуюся вниз и зашагал по ней, чтобы поскорее покинуть осточертевшую школу. Аттестат мне пришлют по почте, заявление об этом я написал директору ещё на прошлой неделе.

Призыв

Большинство моих сверстников мечтали поступить в университет и стать экономистами. Кто такой «экономист» не имели понятия даже те из них, кому удавалось закончить соответствующий факультет. Вся работа таких экономистов сводилась к обслуживанию клиентов в кассе какого-нибудь банка. В лучшем случае им светила должность менеджера средней руки в средней же фирме. В крупных корпорациях все руководящие должности занимали родственники владельцев этих корпораций, а в средних фирмёшках, чтобы продвинуться по карьерной лестнице приходилось не только усердно работать, но и угождать, опять-таки владельцу. Вероятно поэтому, в высшее руководство таких фирм набирали в основном молодых женщин.

Для того, чтобы попасть на государственную службу, опять же требовались связи, желательно родственные. Вот мои давние враги, Тимохин с Золотарёвым, благодаря своим папашам гарантировано имели в будущем блестящую карьеру, один в областной администрации, другой в частной фирме. Вполне возможно и Куля сможет благодаря своему лизоблюдству устроиться при них мелкой шестёркой. У меня родственников среди большого начальства не было, а значит и карьеру сделать я не мог.

Меньшая часть сверстников пыталась поступить в профессиональные колледжи, чтобы получить профессию, не связанную с физическим трудом. Считалось, что физический труд для неудачников. Разумеется, что и в университеты, и в колледжи поступали далеко не все и львиная доля вчерашних абитуриентов шла работать на заводы, в колхозы и в городское хозяйство.

И совсем ничтожное количество выпускников, в основном парней, изъявляло желание служить в армии. Военные считались тупыми, необразованными мужланами, хотя с молодыми солдатами охотно встречались девушки. Только у военных время для таких встреч появлялось крайне редко. Вот в армию я и решил пойти после школы. Платили там неплохо, это я знал от своего дядьки, командира полка стройбата, карьера была неизбежна, поскольку повышения после выслуги определённого количества времени следовали почти автоматически. Ну и самое главное, это давало возможность свалить из дома и избавиться, наконец, от опостылевшей заботы моей бабушки, с которой я вынужден был жить, поскольку родители большую часть времени проводили на работе и времени на моё воспитание не имели. За что я им был благодарен.

Бабушка была категорически против моей идеи насчёт службы, считая, что я должен брать пример с Шимона, нравившегося ей благодаря «примерному» поведению, заключающемуся в том, что он никогда не спорил со старшими и исправно кушал бабушкины пирожки, которыми она угощала его, если он изредка заходил ко мне в гости. Но я с определённого возраста перестал принимать её мнение в расчёт. Дать ей волю, так она до сих пор катала бы меня в детской коляске и поила молочком из бутылочки с соской.

Этим утром я проснулся в бодром расположении духа, поскольку сегодня мне предстояло явиться на вербовочный пункт для поступления на военную службу. Я принял душ, оделся и спустился из своей комнаты в гостиную.

– Здравствуй племяш, как жизнь?

Вспомни чёрта, он к тебе и явится. Дядя Саша в парадной полковничьей форме сидел на диване, а его толстое брюхо свисало между колен. Никак прибыл уговаривать меня не ходить в армию. Для него это характерно. Он уже пытался несколько раз уговорить меня пойти работать в местный колхоз, уверяя, что производить продукты питания для сограждан – дело почётное и по всем статьям мне подходящее. Делал он это, разумеется, по наущению бабушки, боявшейся, что в армии с её ненаглядным внучком случится какое-нибудь горе.

Я молча сел за стол и начал завтракать.

– Слышал, ты сегодня на вербовочный пункт собираешься? – прогудел дядька. – Твёрдо решил?

– Да, – коротко ответил я. Не хватало ещё тратить время на бесполезные разговоры с этой пародией на военного.

– Ну, что ж, – в этот раз дядька не стал спорить, – решил, так решил. И куда собрался? – имелось в виду, в какой род войск я хотел бы попасть.

– Какая разница, – неопределённо ответил я.

– Ну, так если разницы нет, то давай я тебе помогу в стройбат попасть.

Я чуть не подавился сэндвичем с сыром.

– А что? Отличная перспектива. Мирные войска, никаких боевых действий, гражданскую профессию освоишь, после службы сможешь строителем работать.

Ага. Значит, бабка сменила тактику. Поняв, что отговорить от поступления на службу меня не удастся, она решила «помочь» мне сделать «правильный выбор» рода войск. И служить, по её задумке, я должен буду в полку своего дядьки. Под присмотром, так сказать. Мило. И, что важно, нет смысла спорить. У дядьки наверняка есть знакомые на вербовочном пункте, они меня засунут туда, куда он попросит.

– Я подумаю, – подумать, действительно стоило. Как быть?

– Ну, вот и договорились, – обрадовался дядька. – А то бабушка переволновалась уже.

– Угу, – промычал я, отодвигая тарелку. Пора было шевелиться. Если дядька ещё не говорил с вербовщиками, то не всё потеряно.

Увидев, что я встаю из-за стола, дядька тоже поднялся с дивана.

– Погоди, я с тобой пойду. Мало ли что.

Блин. Вот конвоя только мне не хватало. Бабка не давала шага ступить без её контроля.

– Куда это? – засуетилась бабуля. – Уже что ли? Ну-ка погоди!

Бабушка метнулась на кухню, повозилась с полминуты и выбежала с узелком в руках.

– Вот, – она сунула узелок мне. – На дорожку.

От узелка пахло свежеиспечёнными пирожками с вареньем. Проклятье! Мало того, что дядьку на прицепе с собой тащить, так ещё и узел этот. Я представил, как вхожу на вербовочный пункт в сопровождении своего дядьки и с узелком бабкиных пирожков в руках. Там же все со смеху помрут. Надо избавиться от этой ноши. Я сунул узелок дядьке. Тот машинально взял его, вопросительно взглянув на меня.

– Ну, что, дядь Саш. Пошли, – и не дожидаясь его ответа, я вышел из дома.

Путь до транспортной площадки пришлось проделать вместе с дядькой. Пока мы шли, он не уставал расписывать мне прелести службы в стройбате. Прохожие заглядывались на него, причём смотрели не столько на галуны, аксельбанты, медали и прочую блестящую мишуру на его парадной форме, сколько на его огромное пузо, на самой середине которого между пуговицами кителя образовались щели, открывавшие взору посторонних засаленную форменную рубашку.

На подходе к посадочной площадке я стал высматривать аэробус, летящий до вербовочного пункта. Удача! Нужный мне транспорт как раз готовился к взлёту. Я со всех ног припустил к нему. Запрыгнув в закрывающуюся дверь аэробуса, я обернулся и увидел семенящего к посадочной площадке дядьку с узелком пирожков в руке. Пузо его смешно тряслось, а медальки на кителе болтались из стороны в сторону. Аэробус начал взлетать и я с улыбкой помахал рукой пузатому полковнику. Тот остановился на площадке и погрозил мне кулаком. Что ж, на какое-то время я от него избавился. Он, конечно, прилетит на вербовочный пункт на следующем аэробусе, поэтому, пока его не будет, надо успеть сделать как можно больше.

На входе в вербовочный пункт за столом сидела немолодая женщина, на груди которой висел значок с надписью «дежурный». Я поздоровался, намереваясь спросить, как завербоваться в армию, но она только махнула рукой вдоль коридора, в конце которого находился кабинет. Подойдя к двери, я прочитал: «Офицер-вербовщик». Для приличия постучав, я вошёл.

За столом, заваленным пачками каких-то бумаг сидел офицер и что-то писал в раскрытой папке. Оторвавшись от своей писанины, он окинул меня взглядом и спросил:

– Куда?

– В армию, – незамысловато ответил я.

– Ясно, что не в детский сад, – ухмыльнулся офицер. – Какой род войск?

– А. Пехота.

– Пехота, – пробубнил себе под нос офицер, беря одну из пустых папок, лежащих стопкой на краю стола.

Написав на ней авторучкой мою фамилию и карандашом «пехота», он вложил в неё насколько пустых бланков и протянул её мне. Я взял, вопросительно глядя на него. Он пояснил:

– Пойдёшь по коридору налево. Там находится медицинская комиссия. Пройдёшь всех врачей и если годен, то пойдёшь служить в пехоту.

Я коротко кивнул и вышел из кабинета. Надо было спешить, пока дядька не заявился.

В кабинете у врачей находилось человек пять медработников в белых халатах и столько же новобранцев. Врачи нас просвечивали на рентгеновском аппарате, взвешивали, измеряли рост, давление, проверяли зрение, одним словом устанавливали, годимся ли мы для военной службы. Каждый из них что-то писал в бланках, вложенных в мою папку офицером-вербовщиком. Всё медицинское освидетельствование заняло минут десять, не больше. За эти десять минут врачи успели исписать все бланки, что имелись в папке, кроме самого последнего. На нём должно было быть указано гожусь ли я к службе и в каком именно роде войск. Написать это должен был офицер-вербовщик на основании заключения медкомиссии, а утверждала это решение вербовочная комиссия.

После врачей, мы вшестером отправились снова к вербовщику. Направляясь в его кабинет, я увидел, как из этого самого кабинета выходит мой дядька. Блин! Успел, чёртов жиропас. Входя в кабинет вербовщика, я уже знал, какое решение он примет. И не ошибся. На проставленном им штампе на последнем бланке было написано «Призвать в инженерные части». Именно военных инженеров в просторечье называли «стройбат» ещё с двадцатого века.

Пока мы шли к кабинету вербовочной комиссии, я в задумчивости листал свою папку. Что делать, было совершенно непонятно. Служить за пазухой у дядьки, значило нарушить собственные планы. Тогда вообще не было смысла идти в армию. И тут меня осенило. Бланки были не скреплены! И моё имя указано только на самой папке. Это давало мне последний шанс ускользнуть от навязчивой опеки родственников.

Я оглядел остальных пятерых новобранцев. Среди них явно выделялся здоровенный детина, с ёжиком светлых волос на голове. Вёл он себя заносчиво, разговаривая с остальными через губу и всячески на них наезжая. Вот он, мой клиент. Я подошёл к нему и заискивающе спросил:

– А ты в какой род войск попал? – как не противно, но придётся несколько минут вести себя как Куля.

Детина посмотрел на меня сверху вниз.

– В пехоту. Я хотел в десант, но мне сказали, что я слишком большой. Буду много места занимать в десантном челноке. А тебе-то что?

Вот это здорово! Это замечательно. В этот момент я даже почувствовал некоторую благодарность детине.

– Да ничего, – я старался изобразить лизоблюда изо всех сил. – Я вот тоже в пехоту. Может, будем держаться вместе? Я могу быть полезен в разных делах, – в углу коридора я заметил автомат с бутербродами. – Хочешь горячий гамбургер? У меня есть деньги, я сейчас сбегаю.

Сорвавшись с места, я бросился к автомату. Первый новобранец уже зашёл в кабинет вербовочной комиссии. Надо было успеть до того, как подойдёт очередь детины.

– Вот, – я протянул ему гамбургер.

– А ты?

– А я не хочу. Ешь сам.

Детина хмыкнул, взял бутерброд и начал жевать.

– Хочешь посмотреть мою папку?

– Зачем? – удивился детина.

– Просто так, – хорошо, что не хочет. Это здорово сэкономит время. – А можно твою посмотреть?

– Зачем?

– Просто так.

– На, смотри, – сказал он, жуя гамбургер.

Прекрасно. Затея почти удалась. Теперь надо отвлечь его внимание.

– Во! – воскликнул я, указывая пальцем ему за спину.

– Чего, не понял он, оглядываясь.

Я быстро открыл обе папки и поменял местами последние страницы. Теперь у него в папке лежал бланк со штампом «Призвать в инженерные войска», а в моей с надписью «Призвать в пехоту». Захлопнув обе папки, я сказал:

– Да так, ничего. Показалось, генерала увидел, – с этими словами я протянул ему его папку.

Из кабинета вербовочной комиссии вышел новобранец.

– Москалёв, – послышалось из динамика.

Моя очередь. Очень кстати. Я скоренько шмыгнул в кабинет комиссии.

За столом сидел офицер, надо думать, председатель комиссии, чуть постарше вербовщика, справа от него сидели сержант космического флота и какой-то мужик в штатском. Слева за компьютером сидела секретарша. Я ожидал, что меня будут спрашивать, почему я выбрал военную службу или что-то в этом духе, но работа комиссии проходила в полной тишине. Войдя в кабинет, я уставился на эту троицу. Председатель протянул руку и я подал ему свою папку. Он просмотрел её содержимое, затем передал сержанту. Тот так же внимательно просмотрел каждый бланк и передал её мужику в штатском. Тот снова пролистал бланки и папка по цепочке вернулась обратно к председателю. Он вопросительно глянул на мужика в штатском, мужик отрицательно покачал головой. Председатель кивнул, взял авторучку и поставил под штампом «Призвать в пехоту» свою подпись. Секретарь забрала у него мою папку и принялась сшивать бланки капроновой нитью. Всё. Теперь в папке ничего изменить нельзя, а значит идёт мой дядька, вместе с бабкой, зелёным лесом.

Выходя из кабинета, я упёрся в дядькино пузо.

– Ну как? – спросил он, даже не пытаясь поинтересоваться, зачем я от него убегал.

– В стройбат, – ответил я. Пусть пока порадуется.

– Ну, вот и славненько, – улыбнулся дядька. – Долго они там ещё?

Я застыл на месте. Да что же это такое! Не хватало ещё, чтобы он снова полез устраивать моё счастливое будущее. Надо было отвлечь его, пока не придёт транспорт за новобранцами.

– Да кто их знает, – ответил я как можно непринуждённей. – Пойдём лучше по пирожку съедим, а то что-то аппетит разыгрался.

– Это от нервов, – сделал пузан свой вывод. – Расстаёшься с домом, с бабушкой, вот и нервничаешь. Вот увидишь, перекусишь, и сразу полегчает.

Я, естественно, не стал объяснять ему, почему я нервничаю на самом деле. Мы направились к скамейке, стоящей в коридоре вербовочного пункта. Сели. Дядька развязал узелок и протянул мне пирожок. Деваться некуда, пришлось взять и откусить кусок. Вот же чёрт! Всё-таки эти пирожки меня догнали.

Так я и сидел до самого прилёта военного транспорта, жуя пирожки на пару с толстым полковником, под ехидными взглядами остальных новобранцев.

Марш в ППД

Внутри транспорт был похож на железный сарай с двумя рядами откидных бортовых сидений с привязными ремнями вдоль стен, на которых мы и расселись. Свет давал только тусклый плафон на потолке. Естественно, что как только мы погрузились и взлетели, пятеро остальных новобранцев принялись посмеиваться надо мной, припоминая мне совместное с дядькой поедание пирожков на вербовочном пункте.

– Эй! – подал первым голос детина. – А почему это тот жирный генерал кормил тебя пирожками? – в воинских званиях он пока не разбирался, но аксельбанты и медальки на дядькиной форме произвели на него впечатление. – И почему ты меня не угостил своими пирожками? Почему не поделился со своим другом?

Я посмотрел на сопровождавшего нас капрала, но тот сидел на лавке, откинувшись на стенку с полузакрытыми глазами. Стопка папок с нашими личными делами лежала рядом. Ему было решительно наплевать на нашу перебранку.

– Ты, наверное, генеральский сынок, раз он с тобой так носится, – не унимался здоровяк. – Или, может быть он твоя мама, судя по размеру его груди?

Вся группа новобранцев в голос заржала над удачной шуткой. Ухмыльнулся даже капрал.

– Да, – детина вошёл в раж, – роды его фигуру не пощадили.

Чёрт. Придётся пока терпеть. Ну ладно. Скоро его и того парня, который попал во флот, должны отделить от нас. На этом можно будет сыграть. Надо только заострить на этом внимание. Я спокойно проговорил:

– Хорошо, что ты не будешь докучать нам всю службу. Не представляю, как тебя будут терпеть твои сослуживцы.

– Мне, с моими сослуживцами, – он кивнул на остальных, – предстоит стать профессиональным бойцом и грудью защищать Землю и её граждан. А ты будешь стирать нам портянки и подшивать воротнички. Лизоблюд из тебя получится прекрасный.

Похоже, этот малый действительно впечатлился патриотической чепухой, которую каждый вечер гнали по головидению в информационно-аналитической программе «Время новостей».

– И обязательно попроси своего папашу, чтобы почаще пирожки присылал? Они нам пригодятся.

– Думаю, что тебе придётся обойтись без пирожков, – сказал я, глядя в потолок транспортника, – когда будешь рыть ямы, или что там делают в стройбате.

– В каком ещё стройбате? – не понял детина.

– Увидишь.

На этом я умолк, а он продолжал свои хохмочки до самой посадки.

Транспорт приземлился и сопровождавший нас капрал встал.

– Новобранцы! – крикнул он, хотя в замкнутом пространстве транспортника в этом не было никакой необходимости. – Мы прибыли на базар. Сейчас вы будете отправлены в ваши подразделения.

Трап-рампа грузового люка в задней части транспорта опустилась и мы вышли на белый свет. Наш транспортник стоял в длинном ряду таких же летающих гробов на краю огромной площадки с бетонным покрытием. Из некоторых транспортов выходили новобранцы в сопровождении военных. Вся остальная площадка, или вернее, площадь, была наводнена народом, в основном новобранцами. Капралы их куда-то гнали, подбадривая матом, а иногда и пинками. То тут, то там прямо на бетоне стояли столы, за которыми сидели и стояли какие-то военные. Рядом с каждым столом лежали грудой рюкзаки, полевые ботинки, сложенная военная форма. Над каждым столом на двухметровом металлическом пруте, торчащем из бетона, красовались таблички с надписями вроде: «Команда 348», «Команда 572», «Команда 910» и так, до куда хватало глаз.

– В колонну по одному становись! – скомандовал капрал, и мы начали строиться.

Встали мы криво и косо, но ему было плевать и на это. Он коротко скомандовал:

– За мной, – и повёл нас сквозь толпу.

Подведя нас к столу, ничем не отличавшемуся от других, кроме номера команды на табличке, он сунул сидящему за ним сержанту инженерных войск личное дело того самого детины, который ржал надо мной всю дорогу до «базара».

– Этот, – капрал ткнул в него пальцем.

Сержант открыл папку, вынул оттуда какой-то лист, расписался в нём и отдал его капралу. Затем скомандовал детине:

– Иди сюда.

Встав, он принялся выбирать из кучи и складывать на стол рюкзак, ботинки и форму.

– Бери, переодевайся и бегом в строй. Твоя команда уже отправляется.

Невдалеке, действительно стояли по стойке вольно десятка три новобранцев, уже одетых в зелённую форму с шевронами инженерных войск.

– Куда отправляется? – не понял детина.

До него ещё не дошло. Я с удовольствием наблюдал, что будет дальше.

– В инженерную учебку, болван! – рявкнул сержант. – Быстро переоделся и скачками в строй!

– Как так в инженерную? – бедолага продолжал удивляться. – Меня же взяли в пехоту!

– Я вот сейчас тебя возьму за одно место! – надрывался сержант. – Или, может, хочешь начать службу с отсидки на гауптвахте?

– Почему на гауптвахте? – детина совсем растерялся.

Я меж тем с трудом сдерживал смех.

– Ну ладно, – уже спокойно сказал сержант. Видимо он решил не тратить больше нервы на этого недотёпу. – Сейчас тебе помогут переодеться.

С этими словами он нажал красную кнопку, торчащую из стола. Почти сразу же, как из-под земли, появились трое бравых ребят с дубинками и в форме военной полиции.

– Парню надо помочь переодеться и встать в строй, – сказал им сержант, тыча пальцем в бедного детину.

– Угу, – кивнул старший полицейский и двинул детину дубинкой по почкам.

Тот упал на колени, выпучив глаза, но досмотреть нам не дали.

– За мной! – скомандовал сопровождавший нас капрал и зашагал сквозь толпу.

Мы засеменили за ним, усердно изображая некое подобие строя.

Следующим капрал сплавил парня, которому выпало служить на флоте. Затем настала и наша очередь.

Когда мы переодевались в только что выданную форму, ко мне обратился один из новобранцев:

– Как ты это провернул?

Я оглядел парня. Ростом он был чуть выше меня, сложения худощавого, волосы рыжеватые.

– Что провернул?

– Ну, это дело, с тем типом, для которого ты за гамбургером бегал. Который над тобой смеялся в транспортнике.

– Чего там проворачивать? Куда его распределили на вербовочном пункте, туда и пошёл служить.

– Ну да! Заливай другому. Он всю дорогу хвастался, что попал в пехоту, а тут, на «базаре» такой сюрприз. Парень явно был удивлён, – он пристально поглядел на меня. – А тот пузан, которого он называл генералом, действительно твой отец?

– Нет. Дядька. Хотел, чтобы я служил в стройбате под его опекой. Пришлось избавиться от него. Ну и заодно от того тупого болвана, который теперь будет служить у моего дядьки.

Парень открыл от удивления рот.

– Ну, ты даёшь! И как ты это сделал?

– Секрет фирмы.

Он молчаливо натянул форменные штаны, а потом сказал:

– Знаешь, я думаю, ты оказал всем нам услугу, избавив от того здоровяка. Сдаётся мне, если бы он остался, то попил бы у нас крови. Так что, за это тебе респект. Меня, кстати, зовут Василий Потёмкин. Можно просто Васян.

– Игорь Москалёв, – я протянул ему руку. – Будем знакомы.

Пока мы переодевались, сопровождавший нас капрал исчез, зато вместо него появился другой, одетый в такую же, как и мы форму. Дождавшись, пока мы облачимся и наденем за спины рюкзаки, он так же в колонну по одному повёл нас из центра «базара», где мы находились, к месту сбора нашей части. Там, на разогретом солнцем бетоне, толпились несколько сотен новобранцев, часть из которых уже начала строиться в три колонны по тридцать человек. Вокруг них суетились сержанты и несколько офицеров, с такими же, как у нас рюкзаками за спинами. Нас поставили в колонну, стоящую слева от двух других и перед строем нарисовался загорелый сержант с постриженной налысо головой.

– Внимание! – рявкнул он. – Я сержант Сидоров, ваш ротный старшина. Обращаться ко мне – «господин сержант». Сейчас наша рота начнёт следование в пункт постоянной дислокации. Вам предстоит пройти порядка ста двадцати километров. Всё, что может понадобиться в пути, вы найдёте в ваших рюкзаках. Повиноваться мне и капралам беспрекословно, – он указал рукой на стоявших рядом трёх военных с капральскими лычками на погонах. У каждого капрала на поясном ремне висела небольшая пехотная лопатка. – Обращаться к ним – «господин капрал». Малейшее нарушение дисциплины будет наказано.

Слушая его, я восхитился тем, как он перешёл к делу без всяких церемоний. Это вам не школьный учитель, который сначала будет долго уговаривать и грозить наказанием, а потом всё равно ничего тебе не сделает. Пока сержант Сидоров говорил, капралы заняли свои места в строю, каждый справа от своего взвода. Затем он скомандовал:

– В походную колонну! Повзводно!

Капралы вышли из строя и встали во главе своих колонн.

– Первый взвод направляющий. Шагом марш!

Мы не двинулись с места, так как не знали, что нужно делать. Но, капралы, вероятно, именно такого поведения от нас и ожидали. Капрал, командовавший первым взводом, немедленно вышел из строя и заорал:

– Чего встали, обезьяны! Марш!

Первый взвод вразнобой двинулся вперёд. За ним пошёл второй. Когда пришла очередь нашего, третьего взвода, наш капрал, не оборачиваясь, крикнул:

– Марш! – и пошёл вперёд.

Мы засеменили следом. Как только все три взвода вытянулись в ротную колонну, сержант скомандовал:

– Стой!

Капралы остановились, следовавшие за ними солдаты тоже, а вот идущие за ними не успели среагировать и натолкнулись на передних. Три взвода стали похожи на три отары баранов, сбившихся в три кучи.

– Становись!

Капралы восстановили строй, и Сидоров снова заорал так, чтобы всем было слышно:

– Движение начинать одновременно! Шагом! Марш!

Едва мы сделали первый шаг, как снова раздался его крик.

– Стой!

Мы остановились.

– Останавливаться тоже одновременно! Если кто-то впереди тормозит, приказываю наступить ему на хвост!

Кое-где раздались смешки. Сидоров, казалось, только этого и ждал.

– Смеяться тоже одновременно!

Смешков раздалось больше.

– Нале-во!

Мы кое-как повернулись налево.

– Упор лёжа принять!

Новобранцы неторопясь опускались вниз, упираясь руками в горячий бетон. Один парень из нашего взвода медлил. К нему тут же подскочил капрал, схватил одной рукой за шиворот, другой за пояс и повалил на бетонное покрытие.

– Эй! – запротестовал новобранец, но упор лёжа принял.

– Раз! – мы согнули руки в локтях.

Держать так свой вес, да ещё с рюкзаком, весившим килограмм пятнадцать, было нелегко. Сидоров, тем временем, похоже, решил порассуждать о дисциплине.

– Обращаться к капралу не «эй», а «господин капрал». Два! – мы отжались. – Раз! – мы снова согнули руки. – Смеяться только по команде. Два! – мы отжались. – Раз! Движение начинать одновременно. Два! – мы отжались. – Раз! Отстающим наступать на хвосты. Два! – мы отжались. – Раз! Останавливаться тоже одновременно. Два! – мы отжались. – Встать!

Вот это да! Вставая и отряхивая ладони от пыли, я подумал, что мне тут, пожалуй, понравится.

– Напра-во!

На этот раз мы тронулись более-менее одновременно и сержант не стал нас останавливать.

– Раз! Раз! Раз, два три!

Это ещё что такое? Но долго гадать не пришлось. Сержант продолжал орать на ходу:

– На счёт «раз» ставить на землю левую ногу! Раз! Раз! Раз, два, три!

Так мы промаршировали до самого конца «базара», за забором которого, как оказалось, располагался небольшой посёлок, прошагали мимо одно– и двухэтажных домиков местных колхозников и вышли на просёлочную дорогу, петлявшую между полями, засеянными не то ячменём, не то рожью. Я не сразу поверил, что сержант в самом деле собрался гнать нас к месту назначения пешком целых сто двадцать километров, полагая, что это была шутка. Но, когда мы покинули неизвестный мне посёлок и проходили мимо пасущихся в поле коров, мирно жующих траву, я уже ни в чём не был уверен.

Ну что же. Значит вот она какая, армия. Как ни странно, настроение у меня поднялось, и я подмигнул корове, провожавшей нашу колонну безразличным взглядом.

– Ты чего улыбаешься?– послышался справа негромкий голос.

Я посмотрел направо. Васян. Надо же. Я и не заметил, что он идёт рядом.

– Настроение хорошее. Смотри, какая благодать кругом. Пшеничка растёт, ромашки цветут, коровки жуют. Красота!

– Ноги пылят, рюкзак висит, спина потеет. Красота, – передразнил Васян.

– Да, – улыбаясь ответил я. – Сбылась, как говорится, мечта идиота. А у тебя разве нет?

– Нет, – Васян как то сразу стал угрюмым.

– Ты чего это?

– Да так.

– Как?

– Понимаешь, я из-за девушки в армию пошёл, – вздохнул Васян.

– Чего?

– Того.

Некоторое время мы шли молча. Наконец, Васян всё же решился.

– В общем, была у меня девушка. Красивая. Была, пока вместе учились. А как учиться закончили, так у неё интерес ко мне сразу пропал. Мозги, правда, не выносила. На выпускном балу прямо сказала, что мол, детство кончилось, пора устраивать свою жизнь. Теперь устраивает жизнь с каким-то папиком из богатого района. Ну а я с горя решил пойти служить, чтобы не видеться ни с ней, ни с одноклассниками.

– Стой! Нале-во! – наш сержант, как оказалось, тоже решил по-своему поучаствовать в нашей беседе. – Упор лёжа принять!

Рота упала лицом в дорожную пыль.

– Раз! В строю не разговаривать. Два! – отжиматься после пары часов ходьбы по жаре с рюкзаком стало несколько тяжелее. – Раз! Даже про девушек, всё равно не разговаривать. Два! Встать!

Дальше мы пошли молча. Слышны были только мерный топот сотни пар ботинок да монотонное: «Раз! Раз! Раз, два, три!», – когда сержант или кто ни будь из капралов решал напомнить салагам, что идти надо в ногу.

Однажды, поднявшись по просёлочной дороге на холм, мы увидели далеко впереди другую роту, так же пылящую по полям в неведомый ещё нам «пункт постоянной дислокации». Я оглянулся. Позади нас, километрах в трёх, шла ещё одна колонна из трёх взводов. Её гнал по пыльной дороге, казавшийся издалека малюсеньким, как и его солдаты, сержант. Наши командиры перегоняли своим ходом к месту службы весь «базар».

Солнце продолжало припекать, мы обливались потом, а сержант и капралы шагали, как ни в чём не бывало, время от времени о чём-то разговаривая и смеясь отпущенным шуткам. Казалось, что они не замечают ни палящего солнца, ни пыли, а что такое усталость они вообще не знают.

Тем временем солнце начало клониться к закату, а мой желудок явственно дал знать, что бабушкины пирожки у него внутри закончились. Интересно, скоро ли какая-нибудь кормёжка? Наши командиры, похоже, о еде не задумывались.

Сзади послышался гул мотора и нашу колонну догнал флаер с открытым верхом, такого же защитного цвета, как и наша форма. В нём сидело пять человек. Два пехотных офицера – лейтенант и младший лейтенант, и трое военных полицейских. Поравнявшись с колонной, флаер замедлил ход и из него выскочили оба офицера, а полицейские рванули вперёд. Увидев офицеров, наш сержант заорал во всю глотку:

– Стой! Нале-во! Ррррр-на средину!

Мы остановились, повернулись куда приказано и уставились на приехавших. Сержант между тем приложил руку к виску и строевым шагом направился к офицерам, которые пялились на нас, будто не понимали, кто мы и что делаем в поле на такой жаре. Подойдя к офицерам, Сидоров громко обратился к одному из них:

– Господин лейтенант! Шестая рота следует в пэпэдэ согласно графика! Старшина роты сержант Сидоров!

Так я познакомился с командиром роты и его заместителем, а заодно узнал, что служу, оказывается, в шестой роте. Оба офицера отдали честь Сидорову и, неторопясь, пошли вдоль строя, оглядывая новобранцев. Время от времени они переглядывались и кивали головами. Сидоров следовал за ними.

– Ну, хорошо, – наконец протянул тот, к которому обращался наш сержант. – Пошли дальше.

Сидоров отдал честь:

– Есть! – и повернулся к новобранцам. – Напра-во! Шагом марш! Стой! Движение начинать одновременно!

Ну, елки моталки!

Спустя час мы подошли к водокачке. От огромной бочки с водой тянулась горизонтальная труба, из которой каждые полметра торчали краны. Под трубой вместо земли была жидкая грязь. Значит, догадался я, каждая рота, идущая этой дорогой, останавливается тут на водопой. Новобранцы, и я в том числе, замерли в предвкушении возможности смыть с себя пот и пыль и, наконец, напиться. Сидоров снял с плеч свой рюкзак, достал из него стальную фляжку и поднял над головой.

– Это, для тех, кто не знает, фляжка. Предназначена для хранения носимого запаса воды. Всем умыться, напиться, набрать воды во фляги и повесить их на поясные ремни. Набранной водой вам предстоит пользоваться до завтрашнего вечера. Разойдись!

Раздевшись по пояс, я с удовольствием подставил спину под струю холодной воды. Это был кайф с большой буква «К».

Спустя двадцать минут нас снова построили и мы продолжили путь, правда недолго. Когда наша рота отошла пару километров от водокачки, нам приказали свернуть с дороги в поле. Ещё через несколько сот метров нас остановили и объявили, что это место ночёвки. Прямо под открытым небом. Этот турпоход нравился мне всё больше и больше. Новобранцы начали недоумённо переглядываться, а Сидоров тем временем снова снял свой рюкзак и достал из него пластиковую упаковку размером с кирпич.

– Это, – так, чтобы все слышали, произнёс он, – сухой паёк. Рацион питания, рассчитанный на сутки. Инструкция находится внутри. Садись!

Мы уселись на траву.

– К приёму пищи приступить!

В животе у меня бурчало последние два часа, поэтому я без промедления принялся было открывать упаковку с сухим пайком, но не тут-то было.

– Москалёв! Потёмкин! Ко мне! – это скомандовал капрал, командовавший нашим взводом.

Мы с Васяном переглянулись, отложили в сторону свои сухпайки, встали и подошли к капралу.

– Вот вам лопатка, – он снял с пояса пехотную лопатку и протянул её мне. – Отойдёте метров на сто вон туда, – он махнул рукой в сторону, – и выкопаете яму глубиной в метр и шириной в полметра. Чем быстрее закончите, тем быстрее поедите и ляжете спать.

– Зачем? – недоумённо спросил Васян.

– Не понял. Как ты сказал? – повысил голос капрал.

– Господин капрал, разрешите обратиться! – исправил свою ошибку мой новый друг.

– Ну. Чего тебе? – сразу подобрел капрал.

– А зачем эта яма?

– Хочу яму.

Несколько секунд Васян осмысливал ответ командира.

– А почему мы? – наконец спросил он.

– А потому, что вы сегодня накосячили. Болтали в строю. Всё. Шагом марш выполнять приказ.

Мы повернулись и пошли в ту сторону, куда махнул рукой капрал. Пока мы шли, я огляделся по сторонам. Метрах в трехстах впереди расположилась ещё одна рота. Её солдаты тоже жевали сухие пайки, сидя на траве.

К нашему удивлению, на месте мы увидели ещё двоих новобранцев. Каждый из них копал свою яму пехотной лопаткой, а над ними стоял капрал, командир первого взвода нашей роты. Надзирал. Он указал нам место справа от тех двоих и мы принялись копать. Работали молча, потому что острое чувство голода не располагало к разговорам. Да и стоящий над душой капрал тоже. Нам вдвоём работать было легче, чем двум другим новобранцам. Они копали каждый свою яму, а мы одну на двоих. Лопатка была одна и мы могли меняться, поэтому управились быстрее. Когда я и Васян вернулись к остальным, уже совсем стемнело.

Мы помыли руки водой из фляжек и принялись открывать сухие пайки. Внутри лежали три консервных банки с ключами на крышках и маленькими кнопочками сбоку. Одна побольше, две другие поменьше, три пакетика чая, сахар и ещё какая-то мелочь. На большой банке было написано «Обед». Имелась маленькая ложечка из твёрдого пластика. Я взял в руки консервную банку поменьше, с надписью «Ужин» и нажал кнопку. Банка начала нагреваться. Спустя минуту нагрев прекратился, я потянул за ключ и открыл её. Гречка с мясом. Классно! Вот только чай заварить негде. Придётся запивать водой из фляжки.

Быстро слопав содержимое банки, я почувствовал некие позывы, которые заставили меня обратиться к капралу, прохаживавшемуся между укладывающимися в спальники новобранцами.

– Господин капрал, разрешите обратиться.

– А? – капрал обернулся на мой голос.

– А как быть с удобствами? Ну, то есть… куда бы тут…

– Вон там, – он махнул рукой в сторону трёх только что выкопанных ям, – есть три дырки в земле. Расходные материалы найдёте в рюкзаке. Дырка нашего взвода, крайняя справа.

Мы с Васяном в очередной раз переглянулись. Надо же! Выходит, мы сортир выкопали. Для всего взвода.

В наших рюкзаках, действительно, оказалось всё необходимое для марша. В числе прочего там были и спальники, скрученные в рулон. Они были на удивление тонкими и занимали мало места. Разложив их, мы забрались внутрь. Только теперь я почувствовал всю усталость, накопившуюся за день. Интересно, сколько мы прошли за сегодняшний день? Я посмотрел на лежащего в своём спальнике Васяна. Он смотрел на звёзды и грыз галету из сухого пайка.

– Как служба? – спросил я.

– Нормально, – ответил он не поворачивая головы. – Вот сейчас галетку доем, водичкой запью, и станет совсем хорошо.

– Ну, ну. Грызи, хомяк, – беззлобно поддел его я и повернулся на бок.

– Подъём! Встать! Собрать спальники и строиться!

Это ещё что такое? Нам сегодня спать не дадут?

– Чего лежишь? – раздался надо мной оглушающий вопль и чьи-то руки рывком поставили меня на ноги прямо в спальнике.

Я огляделся. Над горизонтом поднималось солнце, в поле верещали какие-то мелкие птицы, мимо меня тяжело пролетел здоровенный шмель и опустился на полевой цветок, торчащий из примятой стадом новобранцев травы. Это что, уже утро, что ли? После вчерашнего перехода болело всё тело, особенно ноги.

Тяжело вздохнув, я принялся выбираться из спальника.

– Как вы смеете? – послышался вопль откуда-то справа. – Вы гнали нас как баранов весь день, а теперь не даёте отдохнуть!

Это орал заспанный новобранец из второго взвода. Он вскочил на ноги и толкнул руками в грудь разбудившего его капрала. К нему немедленно бросились старшина и заместитель командира роты. Сам ротный в это время стоял чуть в стороне и окидывал взглядом просыпающихся новобранцев.

– Продолжать уборку спальников! – немедленно скомандовал наш капрал.

Такую же команду повторил капрал первого взвода. Я принялся запихивать свёрнутый спальник в рюкзак, одновременно наблюдая за происходящим. Взбунтовавшийся призывник, тем временем, продолжал истерику:

– Это издевательство! Когда я шёл добровольцем в армию, я думал, что мы будем защищать Землю, а тут вместо этого чёрт знает что!

Капрал, которого он оттолкнул, нанёс ему прямой удар в живот, а когда он согнулся пополам, рубанул рукой в основание черепа. Новобранец рухнул на землю. В это время к ним подбежали младший лейтенант и сержант Сидоров. Капрал тем временем снял ремень и принялся связывать руки за спиной, лежащему на траве новобранцу.

Подбежавший к месту происшествия младший лейтенант убедился, что бузотёр жив и здоров, только находится без сознания и крикнул, обращаясь к командиру роты:

– Сдавать?

– Да! – крикнул тот в ответ.

Младший лейтенант поднёс ко рту левую руку с наручным коммуникатором и проговорил в него:

– Заместитель командира шестой роты. У нас есть первый. Ждём на месте ночёвки.

В ответ из коммуникатора пропищали что-то нечленораздельное.

Нас построили, провели перекличку, дали время посетить одну из выкопанных вчера вечером ям и позавтракать. После этого мы снова построились и, кряхтя и охая, двинулись в дальнейшее путешествие по пыльной грунтовке. Как раз в это время с той стороны, откуда мы пришли, прибыли на флаере трое военных полицейских. Кое-как переставляя ноги, я ещё успел рассмотреть, как они запихивали в машину уже очнувшегося дебошира. Он попробовал упираться, но один из полицейских саданул его дубинкой по голове и он снова вырубился. Тогда двое других погрузили его во флаер, сели в него сами и понеслись куда-то через поля.

Мы с Васяном только переглянулись. Разговор в строю мог обернуться очередной порцией отжиманий, а этого, учитывая боль во всём теле, никому не хотелось.

Как ни странно, спустя несколько минут наши мышцы размялись и боль, хоть и не исчезла совсем, но заметно приутихла. Соответственно и мы смогли идти немного быстрее, но всё равно медленнее, чем вчера.

Солнце постепенно поднималось всё выше, и мы опять начали обливаться потом. Около полудня у нас появился первый «раненый». Мы топали по нашей дороге, любуясь однообразным пейзажем и дыша свежим воздухом, как вдруг невысокого роста круглолицый парень, идущий на две шеренги впереди меня, рухнул лицом вниз и остался лежать в пыли. Идущие за ним новобранцы запнулись об него, идущие за ними, запнулись о них, возникла свалка.

– Стой! – Сидоров остановил роту и уже бежал к нашему упавшему товарищу.

Вместе с нашим капралом они сняли с упавшего рюкзак и перевернули его на спину. Сидоров снял с пояса фляжку и полил водой ему на виски. Парень медленно открыл глаза.

– Солнечный удар, – констатировал сержант. – Идти сможешь?

Новобранец молча кивнул.

– Вставай.

Сидоров с капралом помогли ему подняться. Офицеры всё это время молча смотрели на происходящее со стороны.

– Становись! – скомандовал Сидоров.

Мы вновь построились в три колонны по три человека.

– Шагом марш!

Рота двинулась вперёд, но едва мы прошли два десятка шагов, как невысокий новобранец снова упал на дорогу.

– Стой!

Сидоров опять понёсся к упавшему. После того, как парня снова привели в чувство, сержант сказал, стоящему рядом капралу:

– Копытовский! Возьми двоих.

–Есть.

Наш капрал, которого, оказывается, звали Копытовский, ткнул пальцем в двоих стоящих рядом и глазеющих на происходящее новобранцев и коротко скомандовал:

– За мной.

Троица сходила в берёзовую рощу, растущую неподалёку, и вернулась с подобием носилок, сооружённых из свежесломанных веток. На носилки положили парня, падавшего в обморок. Он пробовал протестовать, доказывая, что вполне сможет идти сам, но Сидоров коротко рявкнув: «Лежать!», пресёк его болтовню.

Пока мы возились с этим парнем, нас догнала следующая за нами рота. Они тоже несли кого-то из своих на самодельных носилках. Так что дальше мы пошли уже колонной из шести взводов. Спустя полчаса в этой роте опять кто-то упал от жары, она остановилась, и мы снова оторвались от них.

За второй день пути от перегрева свалилось ещё несколько человек. Таких мы в шутку называли «раненые». Им мастерили носилки и несли их по очереди. К вечеру, когда зашло солнце, почти все они смогли идти сами. Ветки, из которых мастерили носилки, нам приказали не выбрасывать, а нести с собой. На всякий случай.

На третий день мы снова шли, несли «раненых», останавливались на обеденный привал и снова шли. Мы с Васяном познакомились с тем парнем, который упал первым. Он оказался славным малым. Телосложения он был среднего, поэтому поход давался ему нелегко, но он с завидным упорством и терпением продолжал переставлять ноги в такт общему топоту. Звали его Александр Ерохин, благодаря чему он немедленно получил прозвище «Ероха». До армии он учился в каком-то колледже, не то на программиста, не то на математика, не то на всё сразу.

Мы привыкли идти в ногу и сами подстраивались под шаг товарищей. Получалось это как-то само собой, и мы больше почти не слышали дурацкого счёта «Раз! Раз! Раз, два, три!». Время от времени мимо проносились флаеры с военными полицейскими, везущими кого-нибудь из новобранцев неизвестно куда, или с офицерами, едущими по каким-то своим делам. Хотя какие у них могли быть дела? Командир роты и его заместитель, идущие вместе с нами с такими же, как у всех рюкзаками за плечами, на мой взгляд, вообще ничего не делали. Всем управлял Сидоров, да ещё капралы. Все мы привыкли к жаре, привыкли к мерному движению колонны, к вечеру останавливались у очередной водокачки, чтобы смыть пот и пыль, пополняли запас воды во фляжках, отходили от водокачки на пару километров и разбивали лагерь для ночлега. Новобранцы, допустившие в течение текущего дня какой либо проступок, вечером рыли ямы, а утром их закапывали. Словом, всё шло по накатанной колее.

На четвёртый день пути сухие пайки закончились. Весь день мы шли без пищи, подкрепляясь только водой из фляжек. Раненых не было, боль от непривычных нагрузок прошла и идти стало намного легче. Тем не менее, мы продолжали тащить с собой высохшие ветки для носилок. С этого, собственно, и началась ещё одна истерика. И опять во втором взводе.

Мы проходили мимо небольшого хутора, состоящего из бревенчатого дома с печным отоплением и нескольких хозяйственных построек, за которыми виднелось картофельное поле. Я подивился, как в двадцать втором веке могут существовать такие избушки. Словно при царе Горохе. Наверное, ещё и сортир на улице имеется. Я решительно не понимал, как можно так жить в современном мире. И вот, когда я любовался на этот анахронизм, впереди из колонны раздался скрипучий, но громкий голос:

– Простите, лейтенант, а зачем мы тащим с собой эти палки, если они нам уже давно не нужны?

Говорил новобранец, с носом, имевшим приятную горбинку и слегка оттопыренными ушами. В руках у него был берёзовый дрын, использовавшийся для изготовления носилок. Во время предыдущей ночёвки я слышал, как он жаловался своим товарищам на глупость пешего перехода к месту службы, в то время, как имеются современные транспортные средства и обещал, что его папа, не то адвокат, не то ещё какой-то юрист, непременно разберётся с этими тупоголовыми солдафонами, которые заставляют его так бесцельно тратить своё драгоценное время. Сам парень, как я понял, собирался стать военным прокурором, а для этого требовалось сначала отслужить два года срочной службы.

– Стой! – старшина немедленно среагировал на нарушение дисциплины – Нале-во! Упор лёжа принять!

Рота повалилась на дорогу, проклиная болвана, из-за которого приходится валяться в пыли. Но говоривший и не подумал падать на землю. Напротив, он отшвырнул берёзовый сук и пошёл к лейтенанту, стоявшему рядом с Сидоровым. Капрал второго взвода пошёл за ним следом, не делая попыток его остановить.

– Почему мы тащимся пешком по этим полям, когда на транспортах мы могли бы быть на месте уже в первый день? – прокричал новобранец, подойдя к командиру взвода. – Вы специально издеваетесь над нами?

– Вы находите? – удивлённым тоном спросил лейтенант. – Я иду вместе с вами. Какое же тут может быть издевательство?

– А эти ваши консервы? – не унимался сын юриста. – Где это видано, чтобы человек три дня питался одними консервами и сухарями? Да и тех больше нет!

– Разве вы видите, чтобы мой рацион отличался от вашего? – удивление лейтенанта становилось всё больше.

– Мне нет дела, до вашего рациона! Я говорю о своём рационе! Это не армия, а какая-то пародия на армию! Я не желаю участвовать в этом цирке!

– Это вовсе не цирк, – терпеливо объяснял командир роты. – В ходе марша вы привыкаете к нагрузкам, которые во время обучения будете испытывать ежедневно. Одновременно мы выявляем и отсеиваем новобранцев, которые по морально-деловым качествам не пригодны к службе в боевых подразделениях. Так что это никакой не цирк, как вы выразились, а начало вашего обучения. Советую вам именно так и воспринимать этот марш, иначе по прибытии в пункт постоянной дислокации вы проведёте месяц на гауптвахте за то, что обратились к старшему по званию не по форме и за то, что вышли из строя без разрешения, задержав этим движение колонны. После этого вы будете переведены в хозяйственный взвод.

Мы слушали всё это, держа свой вес на вытянутых руках, упираясь ими в землю.

– Что? – теперь настала очередь удивляться прокурорскому сынку. – Какой ещё хозяйственный взвод?

– Я вижу, что вы не годитесь для службы в боевых частях, – пояснил лейтенант. – Поэтому будете грузить навоз на свинарнике.

– На каком свинарнике? – вытаращил глаза новобранец.

– Увидите. А теперь, новобранец, встать в строй!

– Ну, уж нет, – оголодавший новобранец и не думал сдаваться. – Я знаю законы! Военная служба в Федерации является добровольной. Я имею право уволиться в любой момент.

– Тем не менее, призыв на военную службу не отменён, – возразил лейтенант.

Но этот новобранец, похоже, действительно знал законы.

– Да, но призыв сохранён на случай войны. А сейчас мир.

Лейтенант хмыкнул.

– Ну, что же. Я не имею права увольнять солдат срочной службы. Это право принадлежит исключительно командиру полка. Сейчас я его вызову и как только он прибудет, вас уволят. А до тех пор, вам придётся идти в строю вместе со всеми.

– И не подумаю! Я требую немедленного увольнения. Если для этого надо подождать какого-то чиновника, то я подожду здесь.

– Встать в строй! – приказал ротный командным голосом.

– Не дождётесь! – огрызнулся новобранец.

– Поставить его в строй, – кивнул лейтенант, стоящему за спиной новобранца капралу.

Капрал схватил парня за шиворот и потащил было в строй, но тот вырвался и оттолкнул его от себя. На помощь капралу немедленно поспешил Сидоров. Вдвоём они скрутили новобранца, заломив ему руки за спину и связав ремнём, снятым капралом с пояса. Продолжать путь ему пришлось со связанными за спиной руками, подгоняемым сзади сержантом Сидоровым.

Спустя полтора часа, нас догнали и остановились на обочине два флаера. Из одного вышли трое военных полицейских, из другого полковник с седыми усами, огромной лысиной и кожаной папкой в руках. Лейтенант остановил колонну и доложил, что «шестая рота следует в пэпэдэ». Полковник отдал ему честь и спросил:

– Ну? Где он?

Сидоров подтащил увольняемого к полковнику и отошёл на пару шагов в сторону.

– Развяжите, – приказал полковник, нисколько не удивившись тому, в каком положении находится увольняемый.

Новобранца развязали и он принялся растирать затёкшие руки.

– Я протестую против такого обращения! – немедленно начал новую истерику сын юриста. – Меня ударили! Я подам на вас в суд! Вы все сядете тюрьму!

Капрал второго взвода, тем временем, снова подошёл к нему сзади, на этот раз держа в руке пехотную лопатку.

– Я командир пятьдесят шестого учебного полка, – представился полковник. – Вы будете увольняться или нет?

– Да. И немедленно! – ответил новобранец.

– Отлично, – командир полка открыл свою папку и стал перебирать в ней бумаги. – Сейчас мы оформим все документы.

– Простите, господин полковник, – вмешался лейтенант, – но я наложил на этого солдата взыскание в виде тридцати суток ареста. Он должен сначала отбыть это наказание.

– Нет проблем, – полковник даже не оторвал взгляда от своих бумаг. – Отсидит после увольнения.

Командир роты согласно кивнул, а полковник продолжил:

– Владимир Вениаминович Худовский, вы подтверждаете высказанное ранее желание быть уволенным из рядов вооружённых сил Земной Федерации?

– Однозначно, – проскрипел тот.

– Тогда распишитесь вот тут, – командир полка ткнул пальцем в то место в бумагах, где Худовскому следовало расписаться.

Тот с видимой радостью поставил свой автограф.

– Господин Худовский, – торжественно произнёс полковник. – Поздравляю вас с окончанием военной службы!

Офицеры отдали Худовскому честь.

– Да пошли вы! – рявкнул своим скрипучим голосом Худовский. – Отвезите меня в город!

– Одну минуту, – полковник вынул из папки лист бумаги и передал его командиру роты. – Вот его предписание.

– Хорошо, – лейтенант свернул предписание вчетверо и сунул во внутренний карман.

Командир полка, тем временем, продолжил тем же торжественным голосом:

– Господин Худовский. Вы призваны на действительную службу в вооружённые силы Земной Федерации. Поздравляю с началом военной службы, – офицеры снова отдали честь открывшему рот Худовскому.

– Какой ещё призыв? – ошарашено пробормотал он. – Сейчас же не война.

– Чего он не понимает? – спросил полковник у командира роты. – Сделайте, чтоб понял и не задавал вопросов.

– Возможность призыва, действительно сохранена на случай войны, – объяснил лейтенант. – Но нигде не сказано, что призыв может быть осуществлён только в военное время. В мирное время призыв так же возможен, если армия нуждается в пополнении. И, как видите, армия нуждается в пополнении в вашем лице.

Мы все с трудом сдерживали смех, а Худовский всё не мог поверить в происходящее. Он опять начал истерить:

– Да мой отец вас за это в порошок сотрёт! Вы все будете кровью харкать! Да я вас!..

– Служить будет куда послали, – полковник больше не обращал на Худовского внимания, разговаривая только с лейтенантом. – Передай его полиции. Они его поставят в стойло.

Худовский замолчал и посмотрел на командира роты. Тот сказал:

– За вами числится отложенное дисциплинарное взыскание. Сейчас наряд военной полиции доставит вас на гауптвахту, где вы проведёте тридцать суток. После этого продолжите службу в хозяйственном взводе полка.

– Да идите вы все к чёрту! – не выдержал сын юриста. – Я иду к отцу! Он вас всех на куски порвёт! – С этими словами он развернулся кругом и столкнулся нос к носу с капралом, держащим в руке пехотную лопатку.

Отшатнувшись от него, он оказался в руках полицейских, подошедших к нему. Двое копов в касках заломили ему руки за спину и надели наручники, а затем затолкали в флаер. Машина рванула с места и понеслась вперёд по дороге.

Командир полка обратился к лейтенанту:

– Продолжайте движение, – и сел во второй флаер.

Водитель нажал на педаль, флаер развернулся и унёс полковника в обратном направлении. Я отметил про себя необычную манеру речи командира полка. Мне она показалась довольно забавной.

Это было последнее происшествие за время нашего похода. К вечеру мы прибыли в «пэпэдэ».

Беглец

О прибытии в место назначения, нас известил, как ни странно, жуткий запах. Я не мог понять, чем так воняет. Это была умопомрачительная смесь запаха гниющей капусты и здохшей в прошлом месяце кошки, распространявшаяся из невысокого, но длинного кирпичного строения, побеленного известью, мимо которого мы проходили на закате. Оно стояло неподалёку от бетонного забора, огораживающего территорию войсковой части, где мне предстояло проходить обучение. Рядом в заборе имелись распахнутые настежь металлические ворота, на каждой створке которых был изображён герб Земной Федерации. К этим воротам и направил Сидоров нашу колонну.

Пройдя в ворота, я обнаружил, что нас встречает командир полка в сопровождении нескольких офицеров помладше. Остановив колонну, наш ротный доложил, что шестая рота «прибыла в пэпэдэ», на что полковник небрежно бросил:

– В баню, в столовую, в люлю.

Нас погнали дальше, как оказалось в баню. Проходя по территории части, я осматривал полосу препятствий, одноэтажные казармы из красного кирпича, строевой плац, забор из колючей проволоки, за которым под открытым небом стояли облупленные бронированные транспорты с задранными в зенит пушками. Здание штаба, какие-то склады и баня были из того же красного кирпича.

Услышав слово «баня», я представил себе помещение, наполненное горячим паром, печку-каменку и берёзовые веники. Ничуть не бывало. Нас загнали в просторную комнату, по периметру которой располагались душевые кабинки. Вода была только холодная, мочалки в общей корзине. Впрочем, я был рад этой возможности наконец полноценно помыться. После четырёхдневного марша мы не только устали, но и пропахли потом. Так что, смыть с себя накопившуюся грязь и получить чистую форму, было настоящим блаженством.

– С лёгким паром, – пожелал мне Васян, когда мы одевались после «бани».

– Увидеть бы ещё этот пар, – ответил я. – Если тут кормят так же, как моют, то мы скоро станем похожи на фотомоделей.

– А по мне, главное, чтобы дали выспаться, – вставил программист Ероха. – Желательно на кровати. А то от спанья на земле у меня все бока болят.

Так, за мечтами об отдыхе мы, подгоняемые Сидоровым, добрались до столовой.

Очередь на раздачу, алюминиевые миски, алюминиевые ложки, овсяная каша с мясом. Варёная свекла, нарезанная соломкой и политая, судя по всему, той же водичкой, в которой она варилась, называлась почему-то «салатом». Хлеб, чай, масло. Блин! Дома я к такой «еде» даже не притронулся бы. Но тут! Вся рота набросилась на это страшное жорево, по другому назвать это невозможно, с неимоверным аппетитом. При всей скудности этой пищи, у неё было одно неоспоримое преимущество – она была горячей. Три дня на сухом пайке и один день без еды, вот что нужно для восстановления аппетита тем, кто страдает его расстройством.

В казарме нас ждали двухъярусные кровати в два ряда, матрасы, одеяла и даже простыни. Это было настоящее счастье. В тот вечер, я впервые услышал самую приятную команду из всех – «Отбой!».

– Подъём!

Чего? Какой ещё подъём? На улице ещё темень.

– Тревога! – орал Сидоров во все горло. – Становись!

Я упал на пол под тяжестью навалившегося сверху нововбранца. Какой-то олух спрыгнул со второго яруса прямо мне на шею. Обозвав его дебилом и поднявшись на ноги, я принялся натягивать штаны, а вокруг уже выбегали в пролёт между двумя рядами кроватей, на ходу надевая полевые куртки и ремни, поднятые по тревоге новобранцы. Ротный со своим замом стояли в стороне, как будто всё происходящее их не касалось.

– Выходи на улицу строиться! – продолжал надрываться Сидоров.

– Как думаешь, что случилось? – спросил меня Васян, когда мы выбегали на улицу и строились в колонну по три.

– Подъём случился, – ответил я.

Больше мне добавить было нечего, я знал не больше, чем он.

Нас выгнали на плац, и я впервые увидел весь полк в сборе. Зрелище, надо сказать, было впечатляющее. Три батальона по три роты, возле каждого подразделения стояли командующие ими офицеры, в конце строя ещё какие-то подразделения, на середине плаца командир полка в окружении нескольких офицеров и всё это освещено несколькими фонарями посреди кромешной тьмы. Красота.

– Внимание! – рявкнул командир полка, когда мы кое-как построились. – В части совершено дезертирство. Новобранец из третьей роты после отбоя нарушил дисциплину, предписанную воинскими уставами и покинул расположение части. Полк поднят по тревоге для поиска и ареста дезертира. Приказываю командирам подразделений организовать прочёсывание территории. Первой и второй ротам погрузиться на бронетранспортёры. Первой роте перекрыть все дороги в радиусе трёх километров. Второй роте патрулировать местность. Чтобы ни одна мышь мимо меня не проскочила, пока вы её не поймаете! К выполнению поставленной задачи приступить!

Замечательно! Какой-то осёл решил погулять, а бедный Игорюша вместо сна должен искать его посреди тёмной ночи.

Нашему взводу выпало прочёсывать то самое здание, из которого шла вонища и прилегающую к нему территорию. Капрал Копытовский выстроил нас в цепь шириной метров в триста, и мы пошли, время от времени спотыкаясь в темноте, от казармы в сторону источника вони.

– Не думаю, что этот беглец всё ещё на территории части, – сказал Ероха, шедший справа от меня. – Если бы я хотел сбежать, то дунул бы через поля в сторону ближайшего города. Знать бы только где ближайший город.

– И уж тем более, не стоит прятаться в том вонючем доме, – шедший слева Васян явно не горел желанием входить в «вонючий дом».

Между тем, мы неумолимо приближались к нему. Происходящее не лезло в мою голову. Я тоже выразил своё мнение:

– Непонятно зачем вообще сбегать. Ночью, неизвестно куда. Да и всё равно поймают. Гауптвахта, а то и чего посерьёзней. За дезертирство, я слышал, могут и посадить. Бессмыслица какая-то.

– Стой! – мы подошли к белому зданию и Копытовский остановил цепь. – Вы трое! – он ткнул пальцем в нашу троицу. – Хватит болтать. За мной.

Мы послушно поплелись следом за ним. Капрал повёл нас к двери, ведущей внутрь. Войдя, я остолбенел. Мать честная! Свинарник! Я свинарника никогда не видел, но судя по обилию свиней в денниках, расположенных по обе стороны от центрального прохода и характерному «хрю», которым они нас приветствовали, это был-таки свинарник. Значит вот откуда такая вонь. Но откуда, чёрт возьми, свинарник в воинской части? Мои друзья были удивлены не меньше. Они, как и я, стояли столбами и оглядывали обстановку, освещённую тусклыми лампочками без плафонов, висящими под потолком на проводах.

– Чего встали! – прикрикнул Копытовский. – Живо осмотреть тут всё!

Мы принялись заглядывать в денники. Лежащие в них хрюшки поднимали головы, лениво оглядывали нас маленькими глазками и снова возвращались ко сну. Я бы точно не стал здесь прятаться.

В конце прохода имелась дверь. Из неё, на звуки чинимого нами обыска вышел заспанный солдат в грязной засаленной форме. Увидев капрала, он вытянулся по стойке смирно и замер.

– Посторонние есть? – спросил его Вронский.

– А? – солдат, как оказалось, не отличался сообразительностью.

– Бэ! – передразнил капрал. – Ты, – он указал на меня. – Осмотри кандейку!

Слово «кандейка» я слышал впервые, но догадался, что капрал так назвал комнату, из которой вышел засаленный солдат. Войдя внутрь, я удивился ещё сильнее. Маленькая комнатушка, две двуспальные кровати по бокам, фанерная тумбочка между ними. Грязные простыни на грязных матрасах. На натянутой верёвке сушатся какие-то тряпки. Тоже грязные. Блин! Да в какой же век я попал?! Раннее средневековье? Святая церковь запретила мыться и провозгласила вшей «божьими жемчужинами»? Как вообще можно так жить?

Что ж. Теперь я знал, что такое «кандейка». Выйдя, я доложил Копытовскому, что внутри никого нет. Он поставил нас обратно в строй и мы пошли по полям, постепенно растягивая цепь всё шире.

Пройдя с полкилометра по полю, мы подошли к длинному оврагу, дно которого было укрыто зарослями чёрной смородины и молодых осин. Копытовский приказал цепью спускаться вниз и прочёсывать кусты. Он первым спустился в овраг, освещая себе путь небольшим фонариком. Мы последовали за ним.

Углубившись в заросли дикой чёрной смородины, я услышал впереди шорох. В кустах явно кто-то шевелился. Я подал знак Васяну и Ерохе, и пошел посмотреть, что там шуршит в кустах. Мои друзья остановились и стали наблюдать за мной. Как только я приблизился к тому месту, откуда услышал шорох, из кустов выскочил человек в военной форме и сломя голову помчался прочь.

– Сдесь! – крикнул я во всё горло.

Это явно был тот самый дезертир.

– Давай за ним! – скомандовал мне капрал.

Я тут же бросился в погоню.

– Вы двое, чешите с ним!

Васян и Ероха сорвались следом за мной.

– Продолжать движение! – рявкнул Вронский. – Бегом марш!

Вся цепь перешла на лёгкую рысь и врезалась в заросли смородины. Я, между тем, продирался сквозь кусты, стараясь догнать беглеца. Вдруг нога моя провалилась в яму, наполненную водой, и я упал, оцарапав лицо о ветки смородины, в воду. Чёрт! По дну оврага протекал ручей, и я угодил прямо в него. Дезертир, вероятно, хотел переночевать в этом овраге, уже освоился в нём и попросту перепрыгнул через этот ручей. Поднявшись, я продолжил погоню. Продравшись через кусты и выбравшись на другую сторону ручья, я увидел в лунном свете, как беглец карабкается наверх, цепляясь руками за растущие по склону оврага кустики мать-и-мачехи. В это время из кустов выбежали Ероха с Васяном. Продолжили преследование мы уже втроём.

Выбравшись из оврага, я оглянулся. Цепь только выходила из кустов и начинала взбираться по склону. Беглец был метрах в пятидесяти впереди. Мы трое помчались за ним.

– Стой, дурак! – крикнул я ему вслед. – Всё равно же поймают!

Но он только прибавил ходу. Так мы бежали по полю пару минут. Собственно, деваться ему было некуда. Мы втроём были у него на хвосте, следом рысил целый взвод, растянутый в цепь, впереди, в километре от нас, маячили фары бронетранспортёров. Ещё немного и круг сомкнётся.

Подтверждая моё предположение, два броневика впереди развернулись и поехали в нашу сторону. Справа послышался гул мотора, это приближался третий бронетранспортёр. Надо думать, Копытовский связался по коммуникатору с командованием и сообщил, что мы обнаружили дезертира и теперь в наш район стягивались все поисковые команды.

Беглец бросился влево, но там замаячили фары флаера военной полиции, движущегося в нашу сторону. Дезертир понял, что бежать дальше некуда, остановился, повернулся к нам лицом и поднял руки вверх. Мы подбежали к нему и остановились, уставившись на него. Никто из нас не знал, что делать дальше.

– Парни, – произнёс я, отдышавшись. – Похоже, мы взяли первого в нашей жизни пленного.

Мы втроём переглянулись и захохотали. Так нас и застал Копытовский, подошедший с остальным взводом. Скорчившимися от смеха меня, Васяна и Ероху, и держащим руки над головой бедолагу дезертира.

– Ну, что, Москалёв, – сказал подошедший капрал. – Поздравляю с удачной охотой.

– Рады стараться, – ответил я за всех нас.

Через минуту подъехали два броневика и флаер военной полиции. Только теперь, в свете их фар, мы смогли разглядеть лицо дезертира. Невысокого роста, круглолицый, вернее, круглоголовый. Лоб испачкан грязью, а рот соком какой-то ранней ягоды, возможно земляники. Несчастный, перед тем, как устроиться в овраге на ночлег, решил второй раз поужинать.

– Нет парни, – сказал я, глядя на это жалкое зрелище. – Вот уж кем я никогда не буду, так это дезертиром.

Парни согласно кивнули. Самого беглеца, тем временем, посадили в полицейский фраер и отправили обратно в часть. Копытовский построил нас в колонну по три и погнал следом.

На подходе к воротам мы пропустили вперёд мусоровоз. Обычный мусоровоз, только окрашенный в зелёный армейский цвет. На его подножках, держась за поручни, стояли четверо новобранцев, в одном из которых я узнал того парня, который устроил истерику после нашей первой ночёвки во время перехода в часть. Так вот значит, куда его определили. Я набрался смелости и спросил:

– Господин капрал, разрешите обратиться.

– Чего? – откликнулся Вронский.

– А мусоровоз тоже относится к боевой технике?

В колонне раздались смешки.

– Да, – к моему удивлению ответил он. – Это боевая техника хозяйственного взвода.

Ага. Значит вот как выглядит служба в хозяйственном взводе. Выходит, Худовского после выхода с гауптвахты ждёт очередной сюрприз. Но каково! Мы среди ночи рыщем по полю в поисках дезертира, а они спокойно возят мусор, как будто ничего не случилось. А тот засаленный, со свинарника, вообще спит.

Копытовский снова привёл нас на плац. Какое-то время мы ждали, когда соберётся весь полк. Когда все построились, двое военных полицейских вывели на середину плаца дезертира. Это был щупленький паренёк, затравленно озирающийся по сторонам. Мне даже стало немного жаль его. Через минуту рядом с ним встал командир полка.

– Внимание! – начал он. – Дезертир, из-за побега которого полк был поднят по тревоге, задержан нарядом военной полиции по пути к ближайшему населённому пункту. Как должностное лицо, я обязан принять меры дисциплинарного воздействия по отношению к этому бегуну на короткие дистанции.

Слушая это, дезертир ссутулился. Видимо ему очень не хотелось, чтобы к нему принимали меры дисциплинарного воздействия. Впрочем, предстать перед трибуналом ему тоже наверняка не хотелось. Между тем, полковник обратился к нему:

– Поясните, рядовой, что явилось причиной вашего дезертирства.

Новобранец молчал.

– Отвечайте! – рявкнул командир.

– Служить не хотел, – еле слышно промямлил новобранец.

– Ах, вот как! – деланно удивился полковник. – Четыре дня назад вы добровольно заключили контракт о прохождении военной службы. Вероятно, вы хотели защитить Землю и стать героем. А теперь желание служить у вас пропало, а вы остались. Почему?

– Не понравилось, – глядя в асфальтовое покрытие плаца, проговорил солдат.

– И вы не нашли ничего лучше, чем совершить преступление, – резюмировал командир полка. – Дезертирство, чтобы вы знали, это преступление. И теперь мне предстоит решить, что с вами делать. Поскольку, как я вижу, к службе вы не пригодны, и без исправления использовать вас в армии даже во вспомогательных подразделениях невозможно, то я принимаю решение отправить ваше дело на рассмотрение военного трибунала. Вас, вероятно, приговорят к небольшому сроку службы в дисциплинарном батальоне, после чего снова отправят сюда. Время пребывания в дисбате не будет засчитано в срок службы. Иными словами, срок вашей службы будет продлён на то время, что вы пробудете в дисциплинарном батальоне. Впрочем, детали вам разъяснит трибунал, – и обернувшись к полицейским, приказал. – Убрать!

Копы увели дезертира. Полковник заканчивал свою речугу:

– Отбой тревоги! Командирам подразделений развести личный состав по казармам и произвести отбой!

Сказав это, полковник развернулся и пошёл в сторону штаба, единственного двухэтажного здания в части. На горизонте уже занялась заря. Спать нам оставалось целых полчаса. Блин.

Чёртов Мазепа

Обучение пехотинца занимало три месяца и состояло из трёх этапов, продолжительностью по месяцу каждый. Сначала новобранцев учили воевать на планетах с атмосферой, пригодной для дыхания, то есть земного типа. Следующий месяц новобранцев обучали воевать на планетах с ядовитой атмосферой. На нас должны будут надеть боевые скафандры, и программа обучения повторится снова, с поправкой на необходимость действовать, находясь внутри этой штуковины. Последний месяц нам предстояло учиться воевать на планетах без атмосферы. Как это должно выглядеть никто из новобранцев не имел представления, а командиры не утруждали себя рассказами об этом. Известно было только, что итоговые учения будут проходить на Луне.

Почти все занятия проводил Сидоров и капралы. Командир роты или его заместитель всегда были с нами на утренней зарядке, в остальное время появляясь лишь время от времени. Фактически, они присутствовали только на стрельбище, когда мы разносили из штурмовых винтовок и ракетомётов фанерные мишени, изображавшие солдат и технику противника. Да и то, они по обыкновению стояли в стороне, без необходимости не вмешиваясь в ход занятий.

Зато Сидоров был с нами почти всегда, лишь изредка поручая нас кому-нибудь из капралов. Он был для меня образцом военного. Он знал о военной службе всё, что вообще можно было о ней знать. И хотя он не любил, или не считал нужным помногу говорить с новобранцами, но иногда всё же случалось, что он начинал откровенничать с нами, рассказывая истории о своей службе. Были эти истории всегда поучительными и вытекали из той или иной ситуации, сложившейся в ходе занятий. И всегда такой рассказ заканчивался одним – Сидоров, рассказав нам очередной армейский анекдот или нечто вроде притчи, заставлял нас сделать два десятка отжиманий в качестве «компенсации за незапланированный отдых».

На все занятия мы передвигались строем и бегом. И хотя режим занятий был очень напряжённым, я почувствовал себя на своём месте. Спустя неделю после прибытия в полк организм адаптировался к нагрузкам, и я перестал замечать их. Началась обычная солдатская жизнь. И она мне, как ни странно, нравилась. Единственной проблемой был недостаток сна. Но с этим я тоже до некоторой степени свыкся.

Каждое утро начиналось с подъёма и зарядки, заключавшейся в кроссе в полном снаряжении и с оружием, длиной пять километров. Мы бежали поротно с интервалом в десять минут по той самой дороге, по которой пришли в полк с распределительного центра. Два с половиной километра туда, а потом столько же обратно. Затем следовал обычный «водопой» у водокачки, точно такой же, как и те три, что стояли вдоль этой дороги. Наша водокачка стояла за забором части, метрах в ста от свинарника. Мы прибегали, снимали с себя рюкзаки, ставили винтовки в пирамиду, раздевались до трусов и смывали пот и пыль. Так было всегда. Но не в тот день.

Мы выбежали как всегда ни свет, ни заря, поднявшись по учебной тревоге и застёгивая на ходу ремни. Я к этому уже привык. Бежать в ногу со своими товарищами было уже не трудно. Я провёл в учебке почти месяц и приспособился даже вести полушёпотом разговор с бегущими рядом парнями. Чаще всего это были Васян и Ероха. Сержант и капралы, как правило, не делали замечаний по этому поводу, если разговор не был громче, чем топот нашего бегущего войска и не мешал дышать. Впрочем, слишком долго говорить мы и сами не стремились, поскольку сотня бегущих новобранцев поднимала на грунтовом просёлке целое облако пыли, глотать которую вовсе не хотелось. Тем не менее, к концу марш-броска пыль всегда скрипела на зубах.

К концу первого периода подготовки мы спокойно делали пять километров за четверть часа. В пяти минутах впереди нас бежала пятая рота, а перед ней с таким же отрывом четвёртая. Когда мы заканчивали «зарядку» и прибегали к водокачке, они, уже помытые, шли в казарму сдавать своё «барахло», то есть рюкзаки с оружием, а затем в столовую завтракать.

В тот день наша шестая рота как всегда неторопясь прибежала на водопой, вся пыльная и потная. Сложив на землю снаряжение, мы бросились к кранам. Но крутить их оказалось бесполезно. Воды не было. Ничего не понимающий Сидоров подошёл к трубе, покрутил один из кранов, хмыкнул и непонимающе поглядел на лейтенанта. Тот кивнул на стоящий рядом распределительный щит, закрытый металлической дверцей, на которой было написано: «Не лезь – убьёт!».

– Попробуйте посмотреть что там. Я что-то не слышу шума мотора. Если мотор не сломался то, скорее всего, ничего серьёзного.

Сидоров коротко кивнул и полез туда, где его должно было убить. Я стоял неподалёку и хорошо видел, как он открыл дверцу распределительного щита. Предохранитель, размером с сосиску, был вытащен из клемм и лежал рядом на дне щитка, а на пыли, покрывающей внутреннюю сторону дверцы, чьим-то пальцем было написано: «Привет, Сидор!» и нарисован смайлик. Командир роты тоже увидел это зрелище и гоготнул. Покрасневший Сидоров взял предохранитель и вставил его на место. Послышался тихий шум электронасоса, накачивающего воду из скважины в бочку. Закрыв щиток, он спросил у лейтенанта:

– Разрешите отменить помывку?

Тот, ухмыляясь, кивнул.

– Чёртов Мазепа, – пробормотал про себя Сидоров, но я его услышал.

Мазепой звали старшину пятой роты. Это был бритый наголо старший сержант, широкий в плечах и невысокого роста. Он был родом с Украины и Мазепой его прозвали в честь знаменитого гетмана за подленький характер. Соответственно, командира пятой роты, под началом которого служил Мазепа, полковые знатоки истории прозвали Карлом, в честь шведского короля Карла XII, к которому переметнулся гетман Мазепа после ряда неудач в Северной войне начала XVIII века. Мы понятия не имели, как этих двух командиров зовут на самом деле. Для нас они были Карл и Мазепа. За глаза, разумеется.

Выходит, это была шутка Мазепы. Новобранцы из пятой роты помывшись, слили всю воду из бочки и вытащили из клемм предохранитель, отключив таким образом насос, чтобы он вновь не накачал воды в бочку. Значит, нам предстояло возвращаться в казарму грязными и в таком виде идти на завтрак и на развод. Вот уж действительно, «чёртов Мазепа».

С проклятьями мы снова оделись, собрали «барахло» и поплелись в казарму. В столовой мы были посмешищем всего батальона, а на разводе над нами ржал весь полк. Даже штабные офицеры и сам командир полка. И, что поразительно, Мазепе за эту выходку ничего не было.

После развода нам, конечно, дали время помыться, благо к тому времени снова заработавший насос накачал полную бочку воды. Но осадочек в душе остался. Как оказалось, не у меня одного.

На следующий день ни командира роты, ни заместителя с нами на зарядке почему-то не оказалось. Да и побежали мы как-то странно. Во-первых, третья рота, бегущая в двесяти минутах впереди нас, встречалась нам где-то на полпути до точки возврата, а в этот раз мы встретились с ней уже в воротах. Все чистые, умытые, довольные. Только тяжело дышат. Видимо сержант гнал их во всю прыть. Потом и вовсе оказалось, что Сидоров гонит нас не по дороге, как обычно, а сразу к водокачке. Остановив роту возле бочки, он подошёл к распределительному щитку, открыл его и вытащил из клемм предохранитель. Шум насоса стих. Затем скомандовал:

– Москалёв, Ерохин! Открыть все краны!

Стало понятно, что наш старшина решил рассчитаться с Мазепой за его вчерашнюю выходку. Мы с Ерохой живо пробежались вдоль трубы, пооткрывали на полную катушку все краны и снова встали в строй. Вода устремилась по стоку.

После этого Сидоров подошёл к тому месту, где труба с кранами соединялась с бочкой резиновым рукавом на хомутах, открутил боевым ножом хомут, снял рукав и, вынув из кармана поношенную портянку, заткнул ею трубу, после чего снова надел рукав на конец трубы и закрутил хомут ножом. Теперь даже если включить насос и накачать воду в бочку, в трубе её всё равно не будет.

Да, в этот день наш сержант веселился вовсю. Выйдя перед строем, он заставил нас хором кричать «Привет Мазепа!», причём делать это по взмаху его руки. Научив нас этому и глянув на часы, он отвёл роту в рощу, растущую метрах в пятидесяти от водокачки, и приказал нам залечь. В высокой траве нас, одетых в камуфлированную форму, не было видно. Как раз в это время на дороге показалась пылящая пятая рота.

Наблюдая из травы, я видел, как новобранцы поскидывали с плеч рюкзаки, составили штурмовые винтовки в пирамиды и бросились к кранам. Воды в которых, естественно, не было. Мазепа подошёл к трубе и задумчиво покрутил кран. В это время Сидоров скомандовал:

– Встать! – и махнул рукой.

Мы поднялись и как один рявкнули во всё горло:

– Привет Мазепа!

На этот наш вопль обернулась вся пятая рота. Под удивлёнными взглядами Карла, Мазепы и их солдат мы построились в походную колонну и рысью потрусили в казарму. Пробегая мимо водокачки, я увидел, как Мазепа вопросительно глянул на Карла, но тот только развёл руками. Шестая рота торжествовала. Мы были отомщены.

На разводе, увидев в каком виде пребывает пятая рота, командир полка подозвал к себе Сидорова и Мазепу. Мне, стоящему в строю, не было слышно, что именно он им говорил, но по его жестикуляции было понятно, что полковник обещал содрать с них шкуру, если подобное повторится. Оба сержанта всё время, пока командир распекал их, стояли навытяжку, и было непонятно, как они реагируют на взбучку. И только когда он приказал им встать в строй, они повернулись и пошли к своим ротам, и мы увидели угрюмое лицо Мазепы и скалящуюся от едва сдерживаемого смеха физиономию Сидорова.

В тот день нам предстояло отрабатывать действия в обороне при подавляющем превосходстве противника в воздухе. Это значило, что до обеда мы будем строить укрытия, маскировать их и сидеть внутри, «пережидая бомбёжку», а после обеда стрелять по воздушным мишеням. Пятая рота в это время намеревалась наконец-то помыться после зарядки. Мазепа вставил на место предохранитель и насос во время завтрака и развода накачивал воду в бочку. Ну-ну.

Когда мы в полной выкладке с переносными противовоздушными ракетами для стрельбы по воздушным мишеням, обозначающим воздушного противника, шагали мимо водокачки, Мазепа бегал вокруг бочки и орал на своих солдат, пытаясь сообразить, почему бочка полная, а воды в кранах нет. Карл со своим замом стояли чуть поодаль и посмеивались, как будто их это не касалось. Оба офицера уже были чистыми. Видимо успели ополоснуться в бане.

Завидев нашу роту, Мазепа прекратил свою беготню и погрозил Сидорову кулаком. В ответ Сидоров, идущий впереди колонны, махнул рукой.

– Привет, Мазепа! – ещё раз гаркнули мы, реагируя на молчаливый сигнал нашего старшины.

В этот раз реакцией на наш вопль был хохот офицеров обеих рот и злобные взгляды новобранцев из «пятёрки».

– Мерзавец! – крикнул Мазепа Сидорову.

– Ты ещё даже не знаешь какой! – крикнул в ответ Сидоров.

Мы зашагали в сторону полигона. Когда мы отошли метров на пятьдесят от водокачки, Сидоров рявкнул:

– Рота, мы лучше всех!

– Мы лучше всех! – дружно проорали мы в ответ.

Пятая рота провожала нас недовольными взглядами, в то время, как Мазепа возобновил свою суету вокруг бочки.

Настроение у меня, как и у всей роты было прекрасное. Я занимался настоящим мужским делом в коллективе парней, на которых можно было положиться. Рядом со мной были мои друзья и командиры, которым можно было доверять. Я чувствовал себя на своём месте. Это было неожиданно для меня самого, но мне в этот момент от жизни ничего было не нужно, потому, что у меня всё было. Я удивился этой мысли. Как оказывается мало надо человеку, чтобы чувствовать себя счастливым. Пара друзей и комфортная обстановка. Только и всего. Это было ещё одно открытие для меня. Вроде бы вокруг была такая обстановка, которую никак не назовёшь комфортной: ранние подъёмы, постоянная беготня, пыль, пот, крики командиров. И тем не менее, я чувствовал себя дома. Да, за то короткое время, что я находился в армии, она успела стать моим домом.

Думая так, я шагал в строю своих товарищей, волоча на горбу рюкзак и ракету, весом с десяток килограмм по пыльной дороге к полигону, на котором в ближайшие насколько часов буду копошиться в каком-нибудь окопе, изображая войну с условным противником. Идиотское, если вдуматься, занятие, но именно оно-то мне и нравилось. Я огляделся. Идущие рядом со мной новобранцы улыбались. Наверное, они думали примерно о том же. Что ж. Значит, я принял правильное решение, избавившись от опеки родственников и не согласившись служить в дядькином стройбате.

Я представил, как могла сложиться моя служба в его полку. Под крылышком родственника. Он, наверное, ещё и домой меня бы отпускал. А в перспективе и гарантированная карьера. Игорь Москалёв – офицер стройбата. Со временем, вероятно, тоже полковник. А почему нет?

Меня передёрнуло. Ну, уж нет. Никогда в жизни. Я ни за что не променял бы этих ребят, пылящих вместе со мной в одном строю на сладкую жизнь, обещанную мне моим дядькой. Потому, что я был дома.

Длинная рука бабушки

Хроническое недосыпание. Нет, недоедание тоже имело место. То есть количество пищи, которое мы потребляли, было достаточным, чтобы дать необходимый прирост мышечной массы, накачиваемой в ходе тренировок, но из-за высоких нагрузок есть хотелось постоянно. Однако, постоянно испытываемый лёгкий голод не шёл ни в какое сравнение с постоянным желанием поспать. Не дом, не мамина выпечка, не любимая девушка были мечтой каждого новобранца. Новобранцы мечтали о сне.

Формально нам полагалось восемь часов сна в сутки. Но два-три раза в неделю случались учебные тревоги. Мы соскакивали с коек, хватали рюкзаки, штурмовые винтовки из оружейной комнаты, неслись сломя голову в парк боевой техники, заводили бронетранспортёры, получали боекомплект, выстраивались в колонну и командир роты проверял нашу боеготовность. После этого мы сдавали всё полученное барахло обратно на склад, загоняли наших коней (так мы называли броневики) обратно в стойло и шли досыпать. Я как-то в шутку назвал такую тренировку «волшебным сном». Название прижилось. Скоро весь наш учебный полк в письмах домой рассказывал о волшебных снах, которые снятся новобранцам два-три раза в неделю. Из-за этих волшебных снов время отбоя сокращалось на час, а то и на два.

Я всё время задавал себе вопрос: когда командиры спят? Особенно удивлял Сидоров. Он постоянно был при каком-нибудь деле. То он учил нас разбирать и собирать плазменную штурмовую винтовку, объясняя, что устройство её аккумулятора почти такое же, как и у плазменной ручной гранаты, за исключением, разве что, отсутствия поражающих осколков, и что если обращаться с ним неподобающим образом, то случится страшное. То он занимался с нами «спортивным отдыхом», заключающимся в кроссе километров на восемь, лично подгоняя отстающих. То заставлял роту орать во всё горло дурацкую фразу: «Мы лучше всех!», стоя под окнами соседней пятой роты. В ответ из распахнутых окон казармы тоже летел лающий крик: «Мы лучше всех!» – Мазепа не хотел уступать Сидорову. Так мы могли перелаиваться с соседями минут пятнадцать, пока мимо не проходил какой-нибудь офицер и не разгонял обе роты по местам занятий. Словом, энергии в нашем сержанте было на четверых.

В тот день, поднявшись как всегда под пение соловьёв, мы до обеда занимались на полковом полигоне строевой подготовкой. Соловьями мы называли ворон, гнездившихся неподалёку. Каждый вечер они собирались в стаю на берёзах, растущих на территории части, с полчаса галдели и улетали ночевать куда-то на север. Утром они возвращались, каркали полчаса и разлетались по своим вороньим делам. Когда Сидоров погнал нас на полигон, я удивился. Какая строевая подготовка может быть среди искусственных развалин и траншей? Оказалась, замечательная может быть строевая подготовка. Перебежки, переползания, применение к местности, то есть использование укрытий на поле боя, передвижение в бою на бронетранспортёрах. Кто бы мог подумать, что всё это тоже входит в строевую подготовку! Словом, после такой строевой, мы были по уши в грязи, пыльные, уставшие и как всегда голодные.

Сидоров вёл нашу роту в столовую. Мы прибывали в злобно-радостном настроении, потому что старшина пообещал, что завтра строевая подготовка на полигоне будет в костюмах противорадиационной защиты. Это значило, что каждый из нас абсолютно добровольно отдаст на благо Земной Федерации пару литров драгоценного пота. Словом, всё шло хорошо, как вдруг:

– Москалёв!

– Я! – откликнулся я из строя на окрик сержанта.

– Бегом марш к командиру полка!

– Куда? – не понял я.

Вызов рядового новобранца к самому полковнику был абсолютно невозможен. Если, конечно, новобранец не провинился настолько, что его требовалось отдать под суд, на что имел право только командир полка. Но я ни в чём не был виноват. Тогда почему меня вызывают?

– Доить верблюда’! – передразнил Сидоров, вызвав дружное ржание всей роты. – В штаб к командиру! Скачками, если хочешь успеть пообедать.

Естественно, я хотел успеть пообедать, поэтому рысью потрусил к зданию штаба.

Войдя, я отдал честь часовому, охранявшему боевой штандарт полка – двухметровое древко, на вершине которого помещался бронзовый земной шар, размером с дыню «Колхозница», в обрамлении лавровых листьев, над северным полюсом которого располагались литеры, обозначавшие название части: «56 УП». Мне навстречу вышел дежурный офицер с красной повязкой на рукаве и спросил:

– Тебе чего, боец?

– Рядовой Москалёв прибыл по вызову к командиру полка! – отрапортовал я.

– А. Так это ты папенькин сынок, – протянул офицер. – Ну иди. Там тебя давно ждут.

Ничего не понимая, я поднялся на второй этаж и направился к кабинету командира части. Папенькиным сынком меня называл тот детина, которого я отправил служить к дядьке. Это понятно, он считал что дядька, который хотел забрать меня служить в свой полк, является моим отцом. Но с чего так называть меня дежурному офицеру здесь, в пехотной учебке? Всё ещё ничего не соображая, я постучал в дверь и вошёл в кабинет командира полка.

– Разрешите войти.

– Заходи, – полковник сидел за письменным столом, за его спиной по левую сторону стоял флаг Земной Федерации, по правую сторону – флаг вооружённых сил, а над ними на стене висел портрет президента Лао.

– Рядовой Москалёв по вашему приказанию… – начал было я, но осёкся. Стол имел вид буквы «Т», роль ножки которой выполняла приставная столешница, по бокам которой стояли два ряда стульев для совещаний. И на одном из них сидел мой дядька и улыбался.

– Ну что, служака, – начал он, добродушно улыбаясь, пока я приходил в себя. – Поел солдатской каши? Домой не потянуло? Бабушка по тебе соскучилась.

Я, недоумевая, моргал глазами. Какого чёрта дядька тут делает? Я думал, что отвязался от него навсегда. Он что, снова бабкины пирожки мне притащил?

– Ну, ладно, – между тем продолжал он, – собирайся. Мы вскрыли твою махинацию с личным делом. Тот парень, которого ты послал в мой полк вместо себя, вернётся сюда, в пехотную учебку, а ты будешь служить там, где и должен. А там поглядим. Если будешь хорошо себя вести, то сможешь уходить домой на выходные.

Вот же влип! Какой ещё его полк? Не собираюсь я у него служить! Надо немедленно что-то придумать. Я посмотрел на командира полка. Тот кивнул:

– Собирайтесь рядовой. Вы убываете с вашим, э… полковником.

Это был удар в спину. Я привык считать эту часть своей. Я занимался делом, которое полюбил, каким бы дурацким оно ни казалось. Я восхищался Сидоровым и уважал командира полка, полагая, что они ценят мою службу и моё старание. А оказалось, что этот угрюмый тип в полковничьих погонах не видит разницы между мной и каким-то рослым дебилом, который наверняка принесёт в эту часть кучу неприятностей. Я почувствовал себя преданным. Неожиданно для себя, я осознал, что начинаю воспринимать командира полка как своего личного врага. Это была проблема. Огромная проблема. Потому, что справится с таким врагом я был не в силах. Но сейчас на это нет времени. Сейчас надо думать о том, как не дать дядьке увезти меня из части в свой трижды проклятый стройбат для дальнейшего прохождения службы под бдительной опекой бабушки.

– Виноват, – начал отбиваться я. – Никакой махинации не было. Я не понимаю, о чём вы говорите, господин полковник.

– Выполнять немедленно! – рявкнул командир полка, но я и не думал двигаться.

На занятиях по военному законодательству Сидоров объяснял нам, что военнослужащий имеет право покинуть территорию части только по приказу. Исключение составляет нахождение в командировке или увольнении. В обоих случаях законность нахождения вне части должна быть подтверждена соответствующим документом. И в любом случае, военнослужащий обязан вернуться в расположение части в назначенное время. Я решил ухватиться за эту соломинку.

– Не имею права, господин полковник. Пока не получу письменного приказа и командировочного удостоверения, я не имею права покидать территорию части. Кроме того, мне не указано время возвращения в часть.

– Вы больше не служите в этой части!

– Перевод в другую часть оформляется письменным приказом, заносится в личное дело и доводится до военнослужащего под роспись. Пока этого не сделано, я не имею права покидать расположение полка. Кроме того, в мирное время перевод возможен только в мой род войск, то есть в пехоту. Так что господину полковнику, – я глянул на своего дядьку, – всё равно не светит забрать меня под своё потное крылышко.

Оба полковника удивлённо переглянулись. Я тем временем пошёл ва-банк:

– Поскольку моя служба в инженерных войсках вряд ли является критически важной для обороноспособности Земной Федерации, то сдаётся мне, что в данном случае вы действуете не по приказу вышестоящего командования, а по личной инициативе, которая вряд ли будет поощрена, если о ней станет известно.

Слушая это, оба офицера наливались багровой краской. Наконец, дядька не выдержал:

– Ты подменил лист заключения о призыве в своём личном деле, паршивец!

– Никак нет, господин полковник, – спокойно ответил я. – Поскольку вы не влияли на решение офицера-вербовщика, то не можете знать, в какой род войск он меня отправил. Кстати, откуда вы знаете о том, где я прохожу службу? Ведь это секретная информация и не подлежит разглашению.

Брови командира полка полезли вверх. Он явно не ожидал такого поворота. Дядька же вовсе потерял контроль над собой. Он подскочил со своего места, подался вперёд и прорычал:

– Сопляк! Я сдам тебя в военную полицию! Офицер-вербовщик подтвердит, что направил тебя в стройбат, и ты загремишь в тюрьму за подделку документов!

Что ж. Дядя Саша решил пойти на обострение. Придётся ответить ему тем же. Иного выхода просто нет. Я продолжил:

– Никакой подделки нет. В моём личном деле все документы подлинные, любая экспертиза подтвердит это. Но ещё раньше это подтвердит офицер-вербовщик. Ведь он законопослушный человек и не стал бы нарушать закон, отправляя новобранца к месту назначения по блату. Кроме того, дядя, – я решил заканчивать и будь что будет, – за вовлечение в это дело военной полиции наша семья сожрёт тебя с потрохами.

– Ах ты, сопляк! – заорал было толстяк, но командир полка прервал его.

– Я всё понял. Рядовой, вы можете идти.

Дядька замолчал и уставился на командира полка. Я отдал честь, развернулся и вышел из кабинета.

Закрыв за собой дверь, я облегчённо выдохнул. Не то, чтобы я считал проблему решённой. Просто уж очень неприятно было мне, новобранцу, стоять навытяжку сразу перед двумя полковниками и отбиваться от их наездов. Надо было успевать на обед, иначе я мог остаться голодным. Я сделал пару шагов по коридору и остановился. Беда наверняка ещё не миновала. Родня, очевидно, решила окончательно сжить меня со свету своей заботой, и с этим надо было что-то делать. А для этого не мешало бы знать, как ещё родимый дядька может испортить мне жизнь. В коридоре было пусто. Я вернулся к кабинету командира полка и приложил ухо к двери.

– Какого чёрта ты его отпустил?

Надо же. Дядька говорил с моим командиром на «ты». Выходит, они были знакомы. Час от часу не легче.

– А что прикажешь мне делать? – спросил в ответ командир полка. – Втягивать в это дело военную полицию? Твой на всю голову хренанутый племянник явно не желает служить под твоим началом. И если он действительно сообщит в полицию, то это может помешать моей карьере. И нужны мне проблемы из-за твоих семейных тёрок? Чего ты вообще к нему прицепился? Пускай служит здесь. Тебе-то какая разница?

– Да понимаешь, – голос моего дядьки стал грустным, – его чёртова бабка мне всю плешь проела. Боится за своего внука. Как бы с ним в армии чего не случилось. Мы поначалу вообще пытались его в армию не пустить, но он разве будет кого спрашивать! Вот мы всей семьёй и решили, что будет надёжнее, если он станет служить у меня в полку. Я там за ним пригляжу, ну и вообще. Бабушка не будет волноваться и жена наконец-то мне уже… Ну это уже не о том.

Вот оно как! Значит вся семья против меня. Нет. С этой семейной заботой надо кончать. Вот только как?

Командир полка, выслушав объяснения дядьки, спросил:

– То есть забрать своего пацана тебе надо обязательно?

– Естественно. Эти бабы с меня же не слезут.

– Тогда вот что. Мы сделаем так, что он сам к тебе попросится.

– Как это? – поинтересовался дядька.

– Ну, ты как первый раз замужем. Создам ему такие условия, что он к тебе в соплях прибежит.

– Ладно. Пускай похлебает тягот военной службы. Заодно вежливости научится. А то ишь ты, законник выискался.

– Вот и договорились. Как дойдёт до кондиции, я тебе позвоню. Приедешь, заберёшь.

– Добро, – согласился мой родственник. – Только ты это. Смотри не перестарайся. Ну, в смысле, чтобы не случилось чего. А то мне за него перед моими бабами ответ держать.

– Не бойся. У него командиры профессионалы. Всё будет сделано как надо.

Я услышал, как заскрипел стул, когда дядька начал вставать из-за стола. Беседа двух полковников подошла к концу, пора было делать ноги. Я, стараясь ступать как можно тише, прошёл по коридору до лестницы, ведущей вниз, спустился на первый этаж и вышел из здания штаба.

В столовой вышел облом. Когда я пришёл туда, обед уже закончился и дежурный капрал послал меня подальше. Пришлось идти в казарму голодным. До ужина предстояло ещё несколько часов занятий на плацу. Нет, чёртовы родственники своей заботой меня до могилы доведут.

В казарме я застал своих друзей, лежащими на койках и обсуждающими, что бы мог значить мой визит к командиру полка.

– Наверняка наказывать будут, – говорил Ероха. – К полковнику просто так не вызывают.

– Нет, – возражал Васян, переворачиваясь с бока на спину. – Наказать мог и Сидоров. Тут что-то непонятное.

– А может он такой серьёзный проступок совершил, что его под суд отдадут. А это только командир полка может сделать. Вот его и того…

– Да не совершал он ничего.

– Может, совершил, а нам не сказал, – не унимался Ероха. – Да вот и он сам. Сейчас спросим.

Я стоял, облокотившись о стену, и слушал рассуждения друзей. Интересно было наблюдать, как рождаются сплетни. Тем более обо мне.

– Нет, друзья мои, под суд меня не отдадут, – проговорил я, укладываясь на свою койку. – А жаль.

– Это ещё почему? – живо заинтересовался Ероха.

– Потому, что иногда забота родственников, думающих, что лучше тебя знают, что для тебя лучше, хуже любого суда, – ответил я.

– Да не темни ты, – Васян заёрзал на койке от нетерпения. – Рассказывай всё толком.

Я и рассказал всё. А чего темнить с друзьями? И про бабку, и про дядьку, и про то, как отправил служить в стройбат вместо себя того детину, и про то, зачем меня вызывал командир полка, и про то, что жизнь мне теперь будут портить каким-то особо изощрённым способом. Васян с Ерохой только хлопали глазами да открывали от удивления рты, время от времени посмеиваясь над моим рассказом.

– Да, – задумчиво произнёс Ероха, когда я закончил, – влип ты серьёзно.

– Ясно, что серьёзно, – поддержал его Васян. – Что будешь делать?

– А что делать? – ответил я. – Терпеть. Торчать в учебке осталось два месяца. А там распределят куда-нибудь.

Первый период обучения, заключавшийся в рытье окопов, уничтожении мишеней из ракетомётов и езде по полям на бронетранспортёрах, мы как раз закончили. В учебном полку мне предстояло провести ещё два месяца, по прошествии которых всех новобранцев распределят по постоянным местам службы. Если дотянуть в учебке до конца обучения, то появлялась надежда распределиться туда, куда добрая рука моего дядьки не дотянется, чтобы портить мне кровь.

Конечно, в распределение мой толстый родственник обязательно вмешается, но поскольку пятьдесят шестой учебный полк был пехотным, то и распределят меня в любом случае в пехоту. Дядька сможет повлиять на место моей службы. Наверняка он постарается оставить меня служить на Земле и недалеко от дома. Я же хотел служить там, где можно было заняться настоящим делом. Но это была слишком далёкая проблема, чтобы думать над её решением прямо сейчас. В настоящее время мне надо было решить проблему с грядущими неприятностями. Я понятия не имел, что это за неприятности, когда они возникнут и от кого. Так что мне оставалось только держать ухо востро’. От размышлений меня оторвал голос Васяна:

– Не думал я, что наш командир полка так легко сдаст своего солдата. Конечно, его попросил твой родственник, но я считал его порядочным человеком.

– Интересно, они все такие? – спросил Ероха.

– Кто, «они»? – не понял я.

– Офицеры, – пояснил Ероха. – И вообще командиры. Вот Сидоров, например. Спит, наверное, меньше, чем мы. Ест с нами в одной столовой. Учит всему, что знает сам. Бывает жёстким, иногда грубым. Но всегда справедлив и никого не наказал незаслуженно. Он тоже сдал бы тебя твоему дядьке?

Мы помолчали. Я посмотрел на часы. До начала очередных учебных занятий оставалось пятнадцать минут. Ероха продолжил:

– Или вот командир роты со своим замом. Хоть и мотаются постоянно по каким-то делам то в штаб, то ещё невесть куда, но тоже проводят занятия и если надо, ползают во время занятий по грязи вместе с нами.

– Мысль!

Ероха с Васяном аж вздрогнули от неожиданного крика и разом повернулись ко мне, как бы спрашивая взглядом: «Чего орёшь, дорогой друг?».

– Это мысль, Ероха, – уже спокойно сказал я, по-прежнему глядя в провисшую сетку второго яруса моей кровати, на котором спал новобранец, решивший, как и большинство солдат роты, воспользоваться обеденным отдыхом для сна.

– Излагай, – заинтересовался Васян.

– Нужен Сидоров.

– А подробней?

– Он сержант, – пояснил я.

– Я заметил это ещё месяц назад, – сострил Ероха, снова переворачиваясь на спину.

– Я тоже. Но понял это только сейчас.

Мои друзья в голос заржали. Хорошо хоть не стали подшучивать над скоростью моей мысли.

– Он сержант, друзья мои, – невозмутимо продолжал я. – Он профессиональный военный. А значит, знает о военной службе всё, что о ней вообще можно знать. Если кто и может подсказать, откуда ждать неприятностей, так это Сидоров.

Васян и Ероха перестали ржать и уставились на меня так, будто я им только что поведал о смысле жизни.

– Блин, – сказал, наконец, Ероха. – А это действительно, мысль.

– Осталось только так подъехать к Сидорову, чтобы он: первое – согласился с тобой разговаривать; второе – согласился рассказать тебе всё, о чём ты его спросишь; третье – согласился потратить на это своё драгоценное время, – внёс пессимистическую ноту Васян.

Да. Это, действительно было проблемой. Но спокойно подумать над ней я не успел, потому что заявившийся в казарму Копытовский построил роту и погнал на плац для дальнейших занятий.

Случай поговорить с Сидоровым представился в тот же день. Если до обеда мы занимались на полигоне и на стрельбище, то после обеда, как правило, сержант и капралы проводили занятия на плацу. Там мы учились оказывать помощь себе и товарищам при ранении, пользоваться средствами связи и другим снаряжением. Время от времени случались занятия в учебном классе. Назывались они «Общественно-государственная подготовка» и призваны были убедить нас в том, что решив защищать Землю и стать героями, мы поступили правильно. На этих занятиях от нас требовалось слушать нудные лекции, судя по всему, написанные теми же рекламщиками, которые придумывали рекламные слоганы для плакатов, висевших в холле моей школы. Для многих новобранцев, в том числе и для меня, это был самый трудный предмет обучения, поскольку во время этих лекций дико клонило в сон, а спать на занятиях запрещалось. Это было похоже на пытку, но командиры не чувствовали к нам жалости и неизменно раз в несколько дней талдычили нам о высоком долге по защите Земной Федерации, который нам предстоит исполнить.

В этот раз нас после обеда повели именно на общественно-государственную подготовку. Наша рота расселась в классе, рассчитанном на сотню слушателей, и Сидоров начал читать методичку «по промывке мозгов», как мы её называли:

– Военнослужащий вооружённых сил Земной Федерации является лицом, обеспечивающим безопасность государства от внешнего и внутреннего врага, – его голос во время чтения звучал усыпляющее. – Он обеспечивает эту защиту точным и беспрекословным выполнением приказов командиров, беззаветной преданностью верховному главнокомандующему Рональду Владимировичу Лао, ведущему Земную Федерацию к славе и процветанию, и умелым применением вверенного ему оружия, с одновременным экономным расходованием боеприпасов и бережным отношением к снаряжению.

Да. Это однозначно писали те самые рекламщики. Не мог нормальный человек написать такую галиматью. Слава богу, никто из нас, включая Сидорова, не относился всерьёз к этой бредятине. Сидоров был обязан проводить такие занятия, вот он и проводил их. Мы были обязаны всё это выслушать, вот мы и слушали. С осоловелым видом и с трудом открывающимися глазами.

– Бережное отношение к военному имуществу является следствием глубокого уважения военнослужащего к президенту Лао, преданности высшему военному командованию и готовности самоотверженно сокращать расходы на своё содержание, – голос Сидорова звучал всё тише. – Готовность выполнить любой приказ командования является подтверждением верности государству, народу и делу обеспечения защиты интересов, надёжно отстаиваемых и неизменно олицетворяемых нашим верховным главнокомандующим, вдохновляющим нас на упорное овладение своей военно-учётной специальностью.

Я попытался представить, как президент Лао может вдохновлять меня овладевать специальностью пехотинца. Вот он стоит на трибуне перед объективами камер головидения и, держа в руках ракетомёт, рассказывает, как стрелять из него по воздушным целям, чтобы сэкономить боеприпасы и проявить преданность высшему военному командованию.

– Москалёв!

Вот Лао поднимает ракетомёт, прицеливается в пролетающую мимо ворону и нажимает на спуск.

– Москалёв! – повторился крик Сидорова у меня над ухом.

Чёрт! Я всё-таки уснул.

Я подскочил как ужаленный и вытянулся по стойке «смирно».

– Господин сержант.

– Какого чёрта ты спишь на занятиях?

– Никак нет, господин сержант! – ответил я. – Я просто задумался.

– Да ну!? – деланно удивился Сидоров. – И о чём же ты задумался?

– О выдающейся роли нашего верховного главнокомандующего Рональда Владимировича Лао в деле вдохновения военнослужащих на овладение военно-учётной специальностью. В частности, на овладение стрельбой из ракетомёта по низколетящим воздушным целям.

Сержант только изображал злобу. На самом деле он и сам был рад отвлечься от чтения этого бреда, написанного неизвестным идиотом, и утверждённого министром обороны в качестве учебного пособия для новобранцев. Но всё же для порядка скомандовал:

– Упор лёжа принять.

Я упал на пол в упор лёжа.

– Десять отжиманий.

Я отжался десять раз, после чего Сидоров разрешил мне сесть на место. Вернувшись за свой стол, он продолжил читать лекцию о том, как мы все любим президента Лао, и как горим желанием выполнить какой-нибудь его приказ.

Спустя полтора часа, когда занятие подошло к концу, наш сержант спросил:

– Вопросы есть?

Этим вопросом заканчивались любые занятия. Но на занятиях по промыванию мозгов вопросов никто не задавал. В основном потому, что невозможно было вспомнить, о чём именно только что рассказывал Сидоров. Мы помнили, что сержант говорил что-то про воинский долг, президента Лао и тому подобное. Но вот что именно? Полтора часа пустой болтовни.

Тем сильнее удивился Сидоров, да и вся рота, когда я встал и произнёс:

– Разрешите, господин сержант.

– Да, – Сидоров удивлённо приподнял бровь.

– Если я правильно понял, то каждый солдат обязан с уважением относиться к командирам.

– Ну, – Сидоров не мог понять, куда я клоню.

– А если кто-нибудь из военнослужащих не проявляет достаточного уважения?

– То есть?

– Ну, если у подчинённого возникли напряжённые отношения с командиром.

– Тогда ему лучше перевестись в другую часть.

– А если у него нет такой возможности? – не унимался я.

– К примеру, у нас в полку, – вмешался Васян.

– Да, – поддержал его Ероха. – Если, например, командир полка поссорится с новобранцем.

– Командир полка не может поссориться с новобранцем, – ответил Сидоров. – Новобранец слишком мелкая величина, чтобы полковник обращал на него внимание. Даже если новобранец совершит дисциплинарный проступок, то это не будет ссорой с командиром. Это будет нарушением воинской дисциплины и повлечёт за собой соответствующее наказание. Которое не будет являться выяснением личных отношений.

Сержант определённо не понимал, о чём я его спрашивал. Я предпринял ещё одну попытку:

– А если предположить, что всё же возник конфликт. Как командир мог бы реализовать свою личную неприязнь?

– В этом случае командир приказал бы установить наблюдение за таким солдатом, и как только он допустил бы серьёзное нарушение дисциплины, то перевёл бы его на подсобку, крутить свиньям хвосты.

Это было уже ближе к делу. Я продолжил свой «допрос»:

– А почему сразу не послать такого солдата на подсобку? Зачем надо ждать ещё какого-то нарушения?