Читать книгу Рассказы серого ворона - Игорь Александрович Мелик-Фарамазов - Страница 1

Пролог.

Во второй части своей первой книги – “Туркменский алабай и среднеазиатские овчарки”, я разместил девятнадцать рассказов об этих собаках и попросил маркетолога – литератора дать оценку этой работе. Маркетолог посмотрел на меня, как на сумасшедшего.

– Книгу? Вы написали книгу? Вот сейчас?! Когда ничто ничего не читает? И что Вы хотите? Чтобы я сказал Вам, будут ли ОНИ ее покупать?

Через два дня маркетолог вернул мой труд.

– А хорошая книга. Я с интересом прочел. Любите критиковать? Как ловко Вы обосрали… и европейских кинологов, и российских, и американских, и псевдо защитников животных, и живодеров… Всех!… Но интересно. Я теперь подумываю взять во двор алабая… Да, книга интересная, легко читается, захватывающе, не отпускает читателя, но она для целевой аудитории, для любителей служебных собак, а рассказы мне понравились гораздо больше. Очень интересно. Хорошие рассказы. Вот именно поэтому из этой книги их нужно исключить. Они там ни к чему. Книга не должна быть слишком объемной. Вы к этим рассказам напишите еще тридцать, и потом издайте еще одну книгу. Она будет востребованной. И стиль какой… где то к Чехову близко,… где то напоминает Сетона Томпсона… или Конрада Лоренца… Людям это понравится, обязательно издайте. Увижу эту книгу – куплю.

Я так и поступил – издал вторую книгу. Эти рассказы – результат моих наблюдений и общений с животными, реальные истории и эпизоды из жизни кинолога, в них нет ничего придуманного.

Сложно было придумать название книги. Рассказы о животных? Но это рассказы не только о собаках, и нельзя писать о животных, разделяя их существование от жизни и поведения людей, от нашего отношения к ним. Значит, это рассказы о взаимоотношениях людей, о животных и наших отношениях с ними.

С уважением, автор.

Альфа.

– Иди смотреть, ощенилась Альфа, щенков семеро, прикуривать можно от их морд.

Дядя Миша шутил над ярко – розовыми носами щенков. Альфа моя собака, щенки тоже мои, все мои, я их никому не отдам! У нас во дворе три собаки, а будет десять, это же замечательно!

В свои шесть лет я рассуждал именно так. Это был третий помёт Альфы. Дедушка отгородил собаке укромный угол в сарае, там она и ощенилась. Теперь моим любимым занятием стало подолгу наблюдать за малышами. Особенно я любил смотреть, как они сосут, постанывая от удовольствия и кряхтя, как от тяжёлой работы.

Но что – то пошло не так. Пропал один щенок, теперь их осталось шестеро. Где щенок? Я чувствовал, взрослые говорят неправду: “дедушка кому – то отдал, у собаки того человека нет детей”. Куда мог деться слепой сосунок семи дней от роду? Повзрослев, я стал понимать, что малыша мог убить забежавший в сарай кабанчик, могла унести крыса, когда Альфа отлучалась по своим делам, оставляя своих детей всего на несколько минут. Да мало ли что ещё могло произойти… Но тогда я ничего не хотел понимать, только догадывался, что щенок погиб, и это от меня скрывают. В тот же день Альфа вырыла нору под старым толстым забором из необожжённого кирпича и перенесла туда щенков. Через два дня, рано утром, забор рухнул, нору засыпало землёй и кирпичом. Альфа откопала своих мёртвых детей, всех шестерых, положила трупики здесь же, у норы, очистила, вылизывала, переворачивала, тыкала в тельца носом, пытаясь найти признаки жизни хотя бы у одного из них. Она убедилась, что щенки мертвы, села, и безучастно смотрела в пространство, в никуда, из глаз «азиатки» катились слёзы. Сидя на корточках возле Альфы, я тоже плакал, впервые увидев, как плачет собака. Тогда я не мог знать, что ещё не раз увижу слёзы «азиатов», ещё не раз, даже в зрелом возрасте, сам буду плакать из – за собак. Никогда, даже в детстве и в юности, я не плакал от физической боли. Раны от когтей хищных птиц, ожоги, вывихи, переломы, собачьи покусы и огнестрельные ранения, полученные по живости натуры, огорчали главным: мама узнает и станет плакать, но собачьи слёзы и страдания всегда были для меня потрясением, а большая красивая «азиатка» Альфа осталась в памяти, как самая добрая и заботливая собака.

Гара.

Слух об указе обрастал новыми подробностями, всё более нелепыми и невероятными, но народ Страны Советов уже знал точно: облагаться налогом поштучно будут фруктовые деревья и домашняя скотина, а значит, за ишаков придётся платить. Тратиться на редко используемых копытных никто не хотел. Поздним душным вечером ишачков провели по улицам пыльного городка, из дворов выгоняли других осликов и они присоединялись к общему табуну. Решено было отогнать табун подальше от городка и выпустить на волю, попросту изгнать, избавиться от него. Так и сделали. Никто не обратил внимания на то, что Гара шёл рядом с длинноухими. Годовалый алабай вечерами часто слонялся недалеко от своего двора. Двое парней отогнали две дюжины ишаков подальше от населённого пункта и, возвращаясь ночью, по прохладе, не заметили, как Гара ушёл с табуном, вернее, увязался за невысокой добродушной ослицей – своей приёмной матерью.

История эта произошла в Туркмении, недалеко от Мары, то ли в Тахта – Базаре, то ли в Байрам – Али, позже каждый рассказчик будет утверждать, что произошло это именно в его захолустье, и что он видел и знает об этом больше остальных.

У лучшей в районе суки, рослой, и с хорошим костяком, родилось четверо щенят. Сразу было заметно – щенки богатыри, не зря собаку возили на вязку в кушкинский район, уж очень был хорош тот кобель, здесь таких давно уже не было.

Мать щенков погибла, когда им не было и трёх недель, и сын хозяина, мальчишка -подросток, нашёл малышам кормилицу – ослицу, потерявшую своего детёныша – сосунка. Малышей брали на руки и прикладывали к вымени, но почему- то трое щенков начали болеть и чахнуть, а четвёртый рос как на дрожжах, ослиное молоко явно шло приёмышу впрок. Позже его стали подкармливать, но проголодавшись, щенок прибегал к приёмной матери и требовал молока. К трём месяцам ему уже не нужен был ящик – подставка, чтобы доставать до вымени, малыш становился на задние лапы, передними опирался о внутреннюю часть бедра ослицы, и сосал молоко. Назвали его Гара – чёрный, но чёрным он был не весь, на груди собаки была белая “манишка”, а на передних конечностях белые “гольфы”, белой была и морда с проточиной на лбу. С четырёхмесячного возраста размеры щенка были предметом шуток хозяев и соседей: если так и дальше пойдёт, то алабай перерастёт свою приёмную мать, ведь он до сих пор питается молоком ослицы, ведёт себя так, будто она и в самом деле была его мамой. Гара стал настоящим гигантом, оставалось только гадать, каких размеров он станет к двум – трём годам. Годовалый ослиный выкормыш побил и потрепал всех взрослых соседских кобелей, осмеливавшихся драться с ним, но был послушным и покладистым алабаем. Хозяева уже давно знали особенность его характера: нельзя было не то что бить, но и приближаться с палкой к приёмной матери волкодава. Теперь ослица не привлекалась к работе, но в тягость она то же не была. Ишаки неприхотливы, живут, как бы сами по себе, кормилась она тем, что Бог пошлёт, бродяжничая по городку, а Гара всегда и везде сопровождал свою приёмную мать.

На следующий день люди пытались найти собаку, сопровождавшую табун ишаков, но безуспешно. Со временем такие стада, изгнанные из населённых пунктов, стали редеть, а затем и вовсе исчезли, становясь лёгкой добычей хищников, а табун, сопровождаемый надёжным охранником – алабаем, увеличился за счёт рождённых на воле ишачков. Длинноухие одичали на воле, Гара тоже отвык от людей и стал недоверчив. Алабай сопровождал и охранял табун, не вмешиваясь в выбор маршрута. Иногда копытные встречались с людьми, но волкодав охранял ишаков и от людей, ясно давал понять, что гостям не рад, и готов расправиться с любым нарушителем благополучия стада. Предупреждения алабая были убедительными, не было желающих рискнуть и одеть на собаку ошейник, на контакт с людьми Гара не шел. Но попытки приманить алабая – гиганта были. Это желание подогревали рассказы местных людей о том, как волкодав убил сразу двух хищников из волчьей семьи, вздумавшей охотиться на ослика из его табуна. Геологи рассказывали о большой чёрной собаке с белой грудью, убившей гиену. Неудачную охоту гиены геологи наблюдали “вблизи”, смотрели в бинокль. С их слов, Гара расправился с хищником, как палач с жертвой: он был гораздо крупнее гиены.

Большой двугорбый верблюд отогнал два десятка верблюдиц подальше от юрт, и никого близко не подпускал к гарему. Никто, даже хозяин, не рискнёт подойти к верблюду во время брачного периода, самцы в это время чрезвычайно агрессивны и опасны. Вожак ишаков, с противоположной стороны, слишком близко подвёл табун к территории спятившего от избытка чувств верблюда. Налетевший самец ударом ноги убил первого попавшегося ишака, сбил с ног второго и схватил кричавшего осла большими жёлтыми зубами. Подоспевший Гара вцепился двугорбому сверху в основание морды, и резкими рывками мотал уродливую слюнявую голову из стороны в сторону. Ревущий от боли верблюд сдался, для такой громадины это было позорное поражение. Волкодав бросил ставшего беспомощным психопата, и побежал догонять ушедший табун.

Мало ли в Туркмении алабаев, но местные туркмены и русские геологи не раз пытались получить потомство от Гары: “подсылали” ему течлых сук, но к самкам бродяга относился с подозрением и прогонял их, потомство он так и не дал. Были у охранника табуна и недоброжелатели. В разное время волкодав дважды убивал пастушьих собак, сопровождавших стада овец, вряд ли пастухи простили ему гибель своих помощников.

Четвёртый год алабай охранял свою приёмную мать, никогда не оставлял табун и не отдалялся от него. Годом раньше вожак допустил более серьёзную ошибку, чем вести своих подопечных кормиться в места выпаса овец. Постоянно кочуя в поисках корма, табун ишаков набрёл на бахчу, здесь длинноухие пировали на славу. Гара тоже оценил великолепный вкус дынь – бахарманов. Вкус туркменских дынь запоминается надолго – через день вожак опять привёл сюда табун, гурманы доели остатки урожая и полностью уничтожили бахчу. Память у ишаков хорошая, на следующий год вожак привёл их в это же место, но теперь урожай охраняла собака. На границе территории сторожевой пёс пытался остановить налётчиков, злобно лая взахлёб, бегал из стороны в сторону, пытаясь остановить ишаков выдвинувшихся вперёд, но одно присутствие чёрного великана наводило на него страх. Хозяйский «азиат» не сближался с волкодавом ближе десяти – пятнадцати метров, голос охранника выдавал беспомощность и бессильную злобу. Уважая чужое право на территорию, Гара не пошёл к бахче, но решение принимал не он, а вожак. Волкодав ясно дал понять охраннику, что будет защищать упрямого ишака и весь табун.

Неожиданно Гара услышал негромкий сухой звук выстрела нарезной мелкокалиберной винтовки, и кто – то невидимый ткнул его в грудь. Совсем скоро звук повторился и, вскинув зад кверху, вожак с пулей в бедре кинулся прочь, уводя за собой ишаков. Гара с трудом успевал за табуном, затем всё медленней шел за ушедшими далеко вперёд ишаками, упал, и больше уже не поднялся.

Барон.

– Иди, вон там, посмотри, какой алабай, только близко к клетке не подходи.

Близко не подходи? Мне семь лет, год назад мне повезло играться с двухмесячным львёнком, которого я обожал, а его папа – лев не показался мне таким величественным, каким был этот белый алабай. Что лев? Неопрятный, заспанный, и ещё из пасти вонь мясного перегара. А здесь, в грязной вонючей клетке, царственно развалился короткошерстный собачий Геракл с великолепно развитой рельефной грубой мускулатурой, мощным черепом, широченной тупой мордой и таким же недружелюбным взглядом тёмных глаз, тяжёлым, как и его громадная голова. Царственного великолепия алабая не могли испортить рой чёрных, зелёных и серых мух, облепивших его голову, валявшиеся на полу остатки вонючих сырых говяжьих ног с копытами, испачканными навозом, куски рогатых говяжьих черепов со сгнившими остатками шкур, и грязная, измятая со всех сторон алюминиевая миска.

Сторож – туркмен предостерегающе погрозил пальцем: “Барон нехороши собака. До два год у немисов жил. Немисы Россия ушли, он умирал, неделя кушать не хотел. Потом принесли здесь собака – женщина, алабай стал кушать и не болел. Нехороши собака. Четыре год здесь никого не признаёт. Зимой сто килограмм весит”.

Тогда я не понимал азиатского значения слов “нехорошая собака”, да меня это и не интересовало.

Барон сел, потревожив пол сотни полных энергии чокнутых мух, шумно зевнул и смотрел на меня тяжёлым безразличным взглядом. Я его не интересовал, он и на мух так смотрел.

– На. Кушай.

Семилетний ребёнок просунул руку между прутьями клетки и поднёс к морде собаки кусок лепёшки.

Пёс не реагировал.

– Ну, на! Возьми!

Барон фамильярности не ожидал. Откинув голову назад, дальше от поднесённого к самой морде угощения, алабай осторожно взял лепёшку, и бросив хлеб на пол, лёг… нет, не лёг, а с грохотом свалился на дощатый пол.

Сторож бросил собаке окровавленную талячью ногу. Барон оценивающе, не спеша, оглядел говяжью конечность, взял её между передних лап, и с хрустящим треском перекусил. Зрители были в восхищении, не было заметно, чтобы волкодав применил всю силу, перекусывая деликатес.

– Какой хаш пропал – притворно проворчал дядя. Он еще не раз пожалеет о том, что показал мне эту собаку. На следующий день я просил, требовал, шантажировал и уговаривал отвезти меня к алабаю – гиганту. Еще через день взрослые сдались, – измором и крепости берут.

Прямо под прямыми лучами солнца, сидя на собственной тени, молодой мужчина шумно пил горячий чай на сорокаградусной жаре. Ветеринар был в центре внимания аудитории из нескольких человек, объясняя уже не в первый раз, что бешенство неизлечимо, что это очень опасно, а у этой собаки бешенство, его нужно пристрелить, через два – три дня алабай сдохнет, он должен убедиться, что Барон застрелен.

Близко подходить к собаке мне запретили и постарались посильнее напугать бешенством. Семилетний ребёнок не понимал, что такое вирус, бешенство я представлял себе как пьяного, буйного, дерущегося мужика, который крушит всё вокруг. Дядя что – то сказал старику, и тот понимающе кивнул. Я понял, дядя попросил сторожа присмотреть за мной. Сторож не позволил подойти к клетке ближе нескольких шагов: бешенство.

– Эта хороши дохтур. Книга училь, инистут училь. Умни чалавек. Корова знаит, баран, собака – висё знаит. Барон вичира сумащечи стал. Вода пить не можит. Плохо стал.

Измученный Барон стоял, расставив передние лапы, обессилено свесил голову и время от времени тёр мордой о дощатый пол, широко раскрывая пасть и карябая лапами глотку, судорожно терся щекой о доски. Сидя на корточках, ребёнок увидел кость, застрявшую поперёк нёба собаки. В те секунды, когда сторож отвлёкся, мальчик вошёл в клетку, сунул руку в пасть алабаю, и ухватив кость, застрявшую между двумя рядами зубов поперёк верхней челюсти, дёрнул. Освободившись от мучившего его осколка, Барон пришёл в себя и вволю напился воды.

Теперь старик – туркмен высказал иное мнение об учёности ветеринара: – “ишак, ничего не знает”.

Барон уже не смотрел на меня как на пустое место. Друг поблагодарил: пригнувшись, прижал башкой в грудь в углу клетки. Лишь тогда я полностью осознал: соотношение сил у нас, как у мухи и буйвола, ощущение от прикосновения было такое, как будто на каменную собаку надели шкуру, но слегка ошиблись размером. «Поговорили». От ласк и почёсываний за ушами, Барон обмяк, и ещё раз ткнул в меня башкой. На том и расстались.

Через пол года я привёз другу подарки: кусковой сахар и баночку варенья. Ему было больше пяти лет, а он никогда этого не пробовал. Алабай с руки сладость не взял: не было заинтересовавшего его запаха. Пришлось смочить сахар и сунуть ему за щеку. На лицевой части собаки появилась гримаса удивления, Барон шумно зачмокал, перекатывая кусок в пасти, затем выразительно посмотрел на кулёк: “ещё есть”?

Затем друг угощался свежим хлебом с густым сладким вареньем.

Каждое лето, иногда дважды и трижды в год, я навещал белого великана, угощал его сахаром и остатками блюд со свадебных столов, чистил ему уши и делал уборку в клетке. Мне он был рад, было видно, как при моём появлении меняется мрачное выражение его небольших тёмных глаз. Друзей у него не было, было одиночество, алабай ни с кем не общался. Разлучённый с семьёй, к которой был привязан, пёс стал угрюмым, Барон видел людей равнодушных или боявшихся и опасающихся его, и не встретил человека, который хотел бы стать его другом. Люди смотрели на громадного мощного волкодава, перекусывающего говяжью ногу, со смесью восхищения и страха, как на зверя, боялись его, и никто не пытался приласкать или хотя бы угостить собаку лакомством.

Год мы не виделись, семь лет прошло со времени нашей первой встречи. Я подошёл и взялся за прутья клетки. Алабай поднял тяжёлую голову и негромко зарычал. Не узнал. Это была уже совсем другая собака, как то он… усох. Сгладилась мощная рельефная мускулатура, чуть обвис круп, сблизились задние конечности, появился размёт лап, даже ростом собака казалась ниже, чем была раньше.

Не узнал.

– Барон! Это же я… Ты что? Не узнаёшь? Пустишь к себе?

Барон замер и, не отводя пристального взгляда от моего лица, как будто я мог исчезнуть, зашарил и заскрёб передними лапами об пол, ища точку опоры. Теперь он вставал с трудом, собаку явно подводили задние конечности. Когда – то пёс весил центнер и удивлял пластикой движений, а сейчас он едва ли достигал шестидесяти килограммов, от былого великолепия осталась одна только голова.

Старик головой уткнулся в мой живот, молча и неподвижно стоял так некоторое время, затем не спеша заговорил хрипловатым баритоном. Монолог алабая был коротким, три или четыре фразы, я был уверен, что понял всё, что он сказал.

– Видишь, какой я стал? Клыков уже нет, видеть стал плохо. Раньше я не мёрз зимой, артроз замучил, болят суставы, двигаюсь тяжело, старость не в радость.

Посидели, помолчали.

– До свидания, Барон, ещё увидимся.

Не увиделись. Больше я Барона не видел.

Без комментариев.

Сержант милиции, молодой парень-араб, уговорил съездить к нему домой и посмотреть щенка-алабая. Араб с весёлым задором хвастал, как ловко спёр у кого-то щенка, подманив и погрузив его в милицейский УАЗ. Щенок меня не впечатлил, но войдя во двор, я обмер: в компании с алабайчиком был замечательный киргизский красный тайган месяцев девяти-десяти. Показывать заинтересованность было нельзя, и схитрив, я поинтересовался как можно более равнодушным голосом :

– А это кто такой? Зачем он тебе?

– Не знаю, я их вместе забрал.

– Зачем?

– Не знаю. Тот хозяин плохую собаку не держал бы. Наверное, это хорошая собака.

Через два дня я “случайно” встретился с воришкой.

– Отдай мне того красного. Литр с меня. Он мне нужен для компании пятимесячному щенку. Чтобы вместе бегали и игрались.

– Э – э – э… Толку от него никакого нет. Не лает, не охраняет. Вчера мой папа подвёл его к воротам и дал пинка, выгнал на улицу. Наверное, бегает сейчас где-нибудь в араб-хоне.

– Где он?!! Найди мне его! Сколько ты за него хочешь?!

История эта почти забылась, и как – то приехав в Туркмению на два-три дня, я зашёл в гости к очередной семье родственников. Визит вежливости, нужно было навестить всю родню.

Войдя во двор, я ахнул: какой же красавчик! Буквально час назад родственник привёз из колхоза марыйской области двухмесячного алабайчика. Щенок безупречен, очень перспективный, широкогрудый, большеголовый, мордастый, с широким крупом… А характер какой! Вёл он себя, как барин, не спеша осматривающий своё поместье. Мне бы такого!… Везёт же людям … но попросить щенка я не решился. Неудобно как -то… Если я попрошу красавчика, то родственник просто вынужден будет мне его отдать, ему станет неудобно отказать мне.

– Не замечал, что ты любишь собак…

– Ну, ты же знаешь наших туркмен. Они дали заявку в “Сельхозтехнику”, я им привёз зап. части к машинам и тракторам. Это моя работа, я и так должен был всё это привезти, но они так обрадовались, как будто это подарки от меня лично. Раис и слушать ничего не хотел, усадил за угощение, больше двух часов держал меня за беседой и едой. Оказывается, он послал за этим щенком, мне в подарок, время тянул, пока его привезут. Отказаться и уехать, нельзя было, они бы обиделись.

Ничего не скажешь, классный щенок. Но ничего, всё к лучшему, через год я его увижу, осмотрю, он просто обязан оправдать надежды, потом я получу от него потомство. Только в уверенности, что щенок вырастет в отличную собаку, туркмен- раис будет делать подарок дорогому гостю.

Приехав в Мары через несколько месяцев, я как всегда поселился у дяди, а вечером ноги сами понесли меня к родственникам, у которых жил замечательный алабай.

– А щенок где?

– Какой щенок? А-а… Тот… Сдох. Я же утром на работу рано ухожу, а прихожу поздно. Он на солнце сгорел. Его привязали у курятника, а жара – то какая, там тени нет, и воды забыли поставить. Ещё его клещуки сожрали, их возле курятника много. Куда бы я его сейчас дел, бугая такого? А, правда, что маленькими их кормят четыре раза в день? Да? Ну, тем более. Может быть, его тебе нужно было отдать? Как то неудобно было… Кормить четыре раза… Надо же…

Актёр.

Ба! Какая встреча! В поезде Красноводск – Ташкент я встретил Кургузкина Сергея Георгиевича, профессионального эксперта – кинолога, сотрудника клуба.

Кургузкин удивился бы, узнав, что я считаю его одним из своих учителей, но некоторые сведения о среднеазиатских овчарках я получил от него, а я всегда считал своими учителями людей, которые меня чему – то научили. Все разговоры были о собаках. Как обычно, в дорогу еды взяли больше, чем можно съесть. Жарко, но не пропадать же добру, за беседой пообедали. В купе заглянул проводник – узбек с большим газетным кульком:

– Остатки еды есть? Сейчас будет станция, на перрон придёт большая собака – алабай.

Собаку – алабая мы сами покормим. Проводнику мы ничего не дали, и прихватив остатки трапезы, на остановке вышли из вагона. Дневную жару уже сменил душный вечер. Собаки на перроне не было, и проводник удивлённо посмотрел на часы.

– Ий – е! Опаздывает… Должен прийти.

Вдруг из – за киосков вышел крупный башкастый алабай палево – белой масти, мощный, в холке не менее восьмидесяти сантиметров. Метров с тридцати – тридцати пяти казалось, что кобель двигается как – то странно, собаки так не ходят. Кургузкин первым понял причину этого: “вот мошенник”! Пёс понимал – некоторые люди его боятся, шарахаются в стороны и уступают дорогу, на многолюдном перроне образовался “коридор”. Ему нужно было пройти к центру, к месту кормёжки, пугать людей он не хотел, поэтому прибег к актёрству: крупный массивный алабай шёл странной походкой опереточного полководца, парадным шагом, в такт покачивая головой из стороны в сторону.

– А – а – а, баракалля. Яхши… Пришёл?

Проводник высыпал на асфальт возле урны содержимое газетного кулька. Так же придуриваясь, кобель не спеша выбирал из кучи съестного лакомые кусочки. Выглядел он упитанным, а на бедре было большое грязное маслянистое пятно.

Натура эксперта взяла верх. Сергей Георгиевич оглядел собаку, и присев на корточки, старался увидеть прикус зубов.

– Отмыть бы его, вывести на экспертизу, был бы он украшением любой выставки. Голова красивая, “кирпич”. … Весь правильный.

Содержимое моего пакета должно было заинтересовать собаку больше оставшихся на асфальте кусков лепёшки. Протянув бродяге кусочек колбасы, я предложил взять угощение с руки. Алабай колебался, но лакомство с руки взял. Как было его не приласкать? Рука только коснулась головы собаки…

– Осторожнее! – Кургузкина напугали угрожающее рычание и злобный прямой взгляд. Кобель напрягся, теперь он не шутил, не придуривался, а ясно обозначил границы дозволенного:

– Без фамильярностей, если я ем ваше угощение, то это ещё не говорит о том, что мы друзья.

Опустив голову и стараясь не смотреть бродяге в глаза, я медленно убрал руку с его башки. Заулыбавшись во всю алабайскую харю, кобель тут же опять разыграл из себя балбеса:

– Испугался? А не тяни ко мне руки.

Мы вернулись в вагон. Я был раздосадован.

– Вот, скотина. Напугал, свинья такая.

Проводник усмехнулся:

– Он никому не даёт себя трогать. Тогда бы я сам его увёз. У него есть хозяин. Собака где – то здесь недалеко живёт. Сюда кушать приходит. Дома таких вкусных вещей не дают.

Кургузкин вздохнул с сожалением:

– Шатается здесь… Каким то мазутом испачкан… Скоро у нас выставка, вряд ли там будет хоть один вот такой «азиат». … Вот с-собака! Всех с толку сбил! Минералки- то мы так и не купили! … С этими алабаями…

Рыбак.

Меня заинтриговал рассказ шофёра служебного УАЗа, о необычном геройском алабае тигровой масти. Дядя, сидевший рядом с водителем, был не в настроении, командировки он не любил, и подобные рассказы о собаках его немножко раздражали: баловство всё это.

Пейзаж был обычным для этих мест – до горизонта волнами желтый песок, изредка утыканный высохшей коричнево – серой верблюжьей колючкой и корявым саксаулом, да иногда встречающиеся островки сверкающего на солнце растрескавшегося солончакового грунта, ветром кое-где присыпанного песком. Впереди дрожали и исчезали при приближении миражные марева раскалённого воздуха.

Вдруг дядя резко и отрывисто почти выкрикнул:

– Коты!

Водитель и пассажир мгновенно подняли в машине стёкла. Так быстро, чётко и слаженно, по боевой тревоге, подводники задраивают люки при срочном погружении. Шофёр машинально опустил руку и проверил справа от себя наличие дубинки.

Коты? В ту же секунду жёлтый кот, с глазами горящими злобой, растопырив все четыре когтистые лапы, с диким воплем шмякнулся о ветровое стекло, и не сумев вцепиться, зверь слетел в сторону, ошпарив нас взглядом жгучей ненависти. Еще один прыгнул на ветровое стекло, другой на боковую дверку, а самый ловкий и удачливый, вцепился когтями в брезент нашего УАЗа над головой водителя. Шофёр лихо исполнил зигзаг, подбросил машину на песчаном бархане, и резко затормозив, выбросил кота вперёд.

Я недоумевал:

– Коты не живут стаями и группами, они одиночки. Что это было?

– А я знаю? – огрызнулся дядя: после такой болтанки настроение его ухудшилось.

– А зачем они на машину прыгают?

– А чёрт их знает! Вот ты у них и спроси!

– Ай, убиват нас хочет” – серьёзно сказал водитель.

Я вспомнил рассказы, как до установления Советской Власти, в Бухаре, эмир приказывал к некоторым узникам, сидящим в зинданах, (узкая, глубокая яма) бросать степного жёлтого кота. Терзая узника, кот убивал кого – то за несколько часов, других истязал два – три дня. Старики говорили, что не было случая, чтобы человек, сидящий в зиндане, смог одолеть жёлтого дикаря.

Коты остались позади, и наш водитель вспомнил о прерванном рассказе:

– Ай, эта русски, геолик Степан, он гиена на сетка поймаль, из вертолот. А гиде девать звер? Ай, здес склад большой да, с три сторона кирпични стина, а на вес длина решётка из арматур. Ай, хозяин склад злой биль. Ай, там мрамр биль, толщина два сантиметр, гиена откусивал куски мрамр. Как сухар. Мрамр зачим ломат? Зав. склад злилься, хотиль бистри бой сделить, ему мрамр жалко был, да, он принёс своя алабай. Его собака балшой биль. Ай, его пускали на склад, думили, бой будит, а собака боился, бой не биль, гиена алабаю убивать стал. Ай, Степан не думиль, звер ночью подкоп сделит и убегит, она хорошо копаит.

Прозвучавшее, как диагноз, дядино “идиоты” водителя – туркмена не смутило.

– Вичиром этого привезли, котори ми едим, полосатий. Теперь висе зовут его тигир. Хотели бой смотреть. Ай, бой совсем малиньки биль. Она сразу хватал гиена за шея, крутил она, крутила, боролись, пока звер не умер, потом вси равно не пускал, цели час таскал дохли гиена на склад. Ай, алабай, наверни, думиль: вдруг она не умер?

Дядя Миша покосился на рассказчика, но от комментариев воздержался.

Вечером местные мальчишки о чём-то оживленно говорили с нашим шофёром и, ответив на его вопросы, побежали к берегу Мургаба.

– Пойдём, там он, близко.

Мы немного опоздали. На заросшем камышом глинистом берегу, собралась толпа из двух десятков людей. Было несколько мужчин и мальчишки-подростки, все пришли посмотреть на необычное зрелище.

“Тигр” вытащил на берег громадного сома.

Здесь, на камышовом мелководье, пропадали утки, совсем недавно сом утащил пятимесячного алабая, промышлявшего ловлей лягушек. Всем хотелось, чтобы это был именно тот самый сом, утащивший щенка. Начало схватки собаки с рыбой люди не видели, мальчишки прибежали, когда сом был уже почти беспомощен, на мелководье, алабай продолжал тащить его на берег за хвост. «Рыбаку» помогли, очевидно, борьба была долгой, спина и бока рыбы были серьёзно поранены.

Один из мальчишек принёс деревянный метр, какими пользовались продавцы тканей. Рыбина оказалась длиной почти четыре метра. Я и не подозревал, что сомы могут вырастать до таких размеров. Особенно впечатлила громадная голова, но местные уверяли, что в Мургабе водятся сомы и побольше этого.

Двое подростков загнали передохнувшего после борьбы “тигра” в реку и купали в чистой проточной воде, смывая грязь и тину. Это был самый обычный туркменский алабай, каких десятки можно было найти в этой местности, необычной была масть собаки. «Азиаты» тигровой масти встречаются довольно часто, она бывает разных цветов и оттенков, в основном тёмной тональности, но именно этот кобель окраской до нелепого походил на мультяшного тигра: на насыщенном жёлтом фоне были чёткие симметричные чёрные полосы.

– Билят – выругавшись по-русски, высокий туркмен в рыжих сапогах обошёл улов с обеих сторон, и разочарованно ткнув в бок рыбы ногой, матерно обругал бабушку сома, затем досталось бабушке алабая, ничего не подозревавшего о прошлом бабушки и её интимной связи с хозяином. Такое поведение меня удивило.

– Чего это он?

В местных особенностях дядя разбирался очень хорошо:

– Мясо сома никому не нужно, есть его нельзя. Оно жирное, вонючее, тиной пахнет. Они обрадовались, из кожи больших сомов делают барабаны, но у этого вся шкура испорчена. Этот рыбак собачий, видишь, как постарался, всю рыбу искусал, здесь на барабан ничего не скроишь. Сома, наверное, собакам отдадут. Чёрт его знает, правда или нет, но они говорят, что этот кобель не просто плавает, а ныряет за рыбой, постоянно приносит хороший улов.

Дядя Миша весело выругался:

– Из этих четверых мужиков только один работает, пару раз в неделю приходит в склад, чай там пьёт, он зав. складом. А собака у них рыбачит, кормится сама и им ещё рыбу приносит. Они же матерят алабайскую бабушку: собака должна аккуратно сомов ловить и шкуру не портить! Да-а-а…..

А это хороший алабай? Цвет какой … Давай, в машину, обратно совсем близко, и без всяких котов.

Встреча.

Зафар давно хотел приобрести щенка, да всё как-то случай не подворачивался. Для двора соседи советовали завести местную чабанскую собаку. Жил во дворе кобелёк-дворняга, да отчего-то сдох, заболел, наверное, а пастушьи собаки, говорят, неприхотливы и выносливы.

Случай подвернулся, на ташкентском базаре Зафар купил двух полуторамесячных щенков – однопомётников. В начале восьмидесятых еще можно было купить отличного алабайчика за пять-восемь рублей, по цене одной-двух бутылок водки. Никогда раньше горожанин не видел таких щенков, малыши были крупные, большеголовые, мордастые, широкогрудые, и с толстыми лапами. Второй щенок был куплен только по причине бросовой цены. Зафар решил спросить у знающего соседа, какой из двух братьев лучше, чтобы оставить его себе, а другого решил подарить родственникам. Вечером малышей привезли в Самарканд. Знающий сосед уважил, пришёл утром, хотя и спешил на работу, острым ножом срезал щенкам ушки, затем пристроил кричащего от боли кобелька на пне, и кухонным топориком отрубил хвост, ту же процедуру перенёс и его однопомётник. Зафар и сам заторопился на работу, не хотел слышать непрерывного громкого плача и криков собак. Вечером, войдя во двор, он огорчился: на земле лежал мёртвый бело-чёрный щенок. Не мудрено, вон, сколько крови. Но ничего, на все воля Аллаха. Зато чёрный, с белыми мордой и грудкой, белым галстуком и белыми лапками щенок, был жив, хотя и выглядел неважно. Ничего, у жены Наргиз душа добрая, она его покормит и больной поправится. Через несколько дней пастушонок действительно поправился, ещё через неделю ушки зажили, но малыш огрызался, если пятилетний сын Зафара дотрагивался до них.

Щенка назвали Алтай. Правду говорили знающие люди, кобелёк рос как бы сам по себе, хлопот не доставлял. Поначалу Наргиз готовила для него еду, потом собаку кормили отходами со стола, да иногда хозяин прихватывал остатки еды со своей работы. Съеденный кусок хлеба Алтай отрабатывал честно, с возраста шести-семи месяцев охранял двор, и к трём годам вошёл в полную силу, став рослым и крупным алабаем. С появлением собаки никто посторонний и незваный во двор не входил, хозяева уже давно привыкли к этому. Зафару льстило восхищение людей, с опаской и страхом разглядывавших его охранника. Людей удивляла физическая форма дворового пса: откуда у мало двигающегося алабая такая мускулатура?

Незаметно прошли пять лет. Семья давно привыкла к надёжности собаки, это было как нечто само-собой разумеющееся. Алтай был как символ надёжности, мощи и здоровья, кто и что может его одолеть?

Как то Наргиз заметила, что у пса пропал аппетит, и стал он какой- то понурый. Ничего, сам поправится, наверное, его кто-то сглазил. Но собака не поправлялась. Кобель ел всё меньше и выглядел больным. Зафар привёл ветеринара. Лекарства не помогли. Алтай почти ничего не ел, исхудал до неузнаваемости и еле волочил ноги. Нехорошо, если собака умрёт во дворе дома. Жаль, но что поделать, все равно, Алтай не жилец. Зафар с помощью соседа легко погрузил больную исхудавшую собаку в багажник своего “жигулёнка”. До болезни пёс весил больше восьмидесяти килограммов, а теперь, наверное, чуть больше половины своего обычного веса. Первый раз в жизни Алтай покидал территорию двора, обессиленный, он не реагировал на то, что его укладывают в тесном, душном, вонючем багажнике. В дороге Зафар как – то успокаивал и обманывал себя тем, что оставит собаку на подъезде к урочищу Аман-Кутан, в городе июньская жара, а там, в предгорье, свежий воздух и нужные травы, там, наверное, алабай сам поправится. На самом деле он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, как хозяин избавляется от умирающего пса. Но не закапывать же его живьём? Свернув с дороги, Зафар по просёлочной каменистой дороге около километра проехал в гору. Место было совершенно безлюдное, выгружать собаку из багажника было несподручно, костлявый Алтай неловко выпал из машины на тропу, с трудом повернулся и лёг. Как теперь проехать? Нужно подать назад и развернуться, а сзади лежит алабай, впереди камни. Хозяин пытался заставить встать больную собаку, кричал, топал ногами, но умирающий пёс не реагировал. Как – то так получилось, Зафар поднял сухую палку, хотел крикнуть и ударить ею о землю, сбоку от головы Алтая, чтобы тот встал и освободил тропу, он не хотел этого, но пёс повернул голову и … удар пришёлся по глазу собаки. Алтай дёрнулся, попытался встать и не смог, прямо смотрел в глаза человека спокойным безразличным взглядом. Ушибленный глаз его был кроваво-красным.

Зафар обезумел, потерял голову, схватил собаку обеими руками за шкуру на шее и волоком стащил с дороги, разворачивая “жигулёнок”, он не хотел опять увидеть равнодушные глаза своего пса.

Дома пришлось сказать жене и детям, что Алтай ушёл в лес, в ореховую рощу, там ему будет хорошо. Наргиз поняла: муж говорит неправду, но спрашивать о собаке не стала, ведь Зафар и так был расстроен.

Весной самаркандцы любят выезжать на отдых в предгорья, в Агалык, Мирон-Куль и в урочище Аман-Кутан. Аман-Кутан очень живописное место, не случайно здесь было несколько пионерских лагерей. Горный лес, ручьи с хрустальной водой, ореховые рощи и чистейший воздух, делают его великолепным местом отдыха. Через несколько дней привезут детей в пионерские лагеря, тогда тут уже не отдохнёшь, маринка из горной речки будет выловлена, тюльпаны и маки сорваны, кеклики и соловьи разогнаны, горные лук и чеснок съедены – детские здравницы расположены в лучших местах для пикников и маёвок.

Младшего ребёнка оставили бабушке, и Зафар с семьёй поехал в Аман-Кутан. Машину с позволения сторожа оставили в начале территории лагеря, а сами расположились дальше, на полянке. Всё было замечательно, и после обеда Наргиз с дочкой заснули на курпачах у дастархана. Вдруг мальчишка увидел, как недалеко сел на сухую ветку большой филин, совсем невысоко. Пошли посмотреть на птицу. Филин сидел совсем близко, людей не боялся и не улетал.

– Слуга Шайтана – некстати подумал Зафар. Неожиданно из-за почти отвесной стороны каменистого холма вышел крупный высокий бродячий пёс серой масти и с облезлыми боками. Ушей и хвоста у серого не было, но это было и всё его сходство с пастушьей собакой. Серый смотрел в сторону людей уверенно и свободно. Метрах в двадцати, в стороне, вдруг забеспокоилась привязанная за длинную верёвку коза. Взгляд жёлтых немигающих глаз бродяги остановился на ней.

– Ах ты…

Далековато. В полную силу брошенный камень ударил о каменную площадку у ног желтоглазого, рикошетом отлетел и … попал в бок другой собаке. Неожиданно вышедший из-за поворота у отвесной стены холма, пёс не отреагировал на удар камнем. Он молча и неподвижно стоял позади серого. Теперь Зафар понял, что натворил, никогда в жизни он не испытывал такого страха… третий, четвёртый, пятый… двенадцатый… Из – за поворота узкой тропы одна за другой выходили на каменную площадку бродячие собаки. Сын стоял рядом, чуть позади.

– Не бойся, стой возле меня. Смотри, не беги! Руку дай!

Вся территория у ручья загромождена громадными валунами и камнями, сзади, метрах в семидесяти, спала Наргиз с ребёнком, слева открытая площадка, справа орешины, на которые можно влезть, они недалеко, но добраться до них можно перепрыгивая с камня на камень, а бежать нельзя. А как же жена и дочь?

Ещё две собаки вышли на площадку и присоединились к стае. Непривычным и жутким было то, что бродяги не издавали ни единого звука и не двигались, и, находясь на возвышении, молча изучали пространство перед собой.

С воплем упав на бок, коза задёргала задними ногами, запутавшимися в верёвке. Вся стая набросилась на неё одновременно. Пол минуты визга, рычания, грызни, и от козы не осталось ничего, совершенно ничего. Несколько собак, ухватив по куску мяса, отбежали подальше, опасаясь сородичей, поедали пищу в безопасном месте, остальные жрали добычу здесь же. Хрипя и давясь, ублюдки заглатывали такие куски мяса, шкуры и костей, какие могли проглотить. Кровавого пятна на земле не осталось: бродяги его слизали. Желтоглазый прошёл несколько метров вниз, к ручью. Хлебая воду, он в упор смотрел на людей спокойным уверенным взглядом. Зафару стало не по себе. Сзади окликнула проснувшаяся от шума жена, страх туманом окутал сознание, только ручей и площадка больших камней разделяли людей и собак. Серый пошёл через ручей и вся стая двинулась за ним. Уже не контролируя себя, Зафар резко нагнулся и поднял с земли два больших камня, но желтоглазый вожак на это не отреагировал. Он отреагировал на другое: с левой стороны, пересекая полянку громадными прыжками, размашистой рысью, к ним, как на пружинах, нёсся громадный чёрно – белый пёс. Еще секунду назад испытывавший ужас от приближающегося волкоподобного метиса и его стаи, Зафар был напуган ещё больше: серый вожак и его бродяги выглядели тщедушными и ничтожными в сравнении с чёрно – белой громадиной, с движениями ловкого кота и телосложением бычка. Серый оскалился и крутанулся на месте, всю стаю ударило невидимой волной. Чёрно – белый с полного маха оттолкнулся от валуна, покрыл в прыжке расстояние половины ширины ручья и, обрушившись сверху, сбив вожака с лап, тут же высоко поднял желтоглазого, держа его за шею в своей пасти, и подняв фонтан брызг, дважды резко мотнул головой из стороны в сторону. Голова и лапы вожака безжизненно болтались, смерть его была быстрой. Пёстрый палач бросил труп в ручей и сделал несколько прыжков к стае. С визгом и грызнёй, мешая друг – другу, бродяги бежали по узкой каменистой тропе назад, за холм, туда, откуда пришли, на площадке у ручья их ждала смерть. Богатырь в чёрной блестящей шубке, с белой грудью и белыми носочками, отряхнулся, выгнул спину и потянулся, ошкрябав грунт толстыми когтями сильных передних лап.

– Алтай? Алтай!!

Зафар заторопился к собаке, но ближе трёх шагов алабай к себе не подпустил, грозное рычание и недружелюбный взгляд остановили бывшего хозяина.

– Алтай… Наргиз!… Принеси колбасу!

Алабай не взял еду из рук женщины. Она бросила кусок перед ним, но собака не обнюхала пищу. Алтай отошёл в сторону и смотрел на гору. На серпантине появились небольшие, на удивление ловкие и прыткие коровы, с козьей ловкостью вереницей передвигавшиеся по узкой тропе. Спустившись с горы, бурёнки уже не спеша шли вниз, к воротам лагеря. Алтай пошёл за стадом. Вслед за коровами с холма ловко спускался старик. Несмотря на преклонный возраст, седобородый шёл по кратчайшему пути, не желая обходить трудные участки по серпантинам. На пастухе были выгоревшая старая тюбетейка и такой же заношенный чапан с целой коллекцией заплат.

Поздоровались.

Зафар не сдержался: – это моя собака!

– Ий – е! – усмехнулся старик. Забирайте его, если он Ваш.

Пастух сложил ладони рупором, крикнул, и выжидающе смотрел в сторону ушедшего стада. Лёгкой, свободной размашистой рысью, в гору, бежал Алтай. Бегать собаке явно доставляло удовольствие, это было от избытка сил, волкодав казался гораздо сильнее, чем раньше, чем год назад. Алтай подошёл к людям и улёгся у ног хозяина.

– Можете – забирайте его, не можете – не заводите этот разговор. Собака того, кто его лечил, спас и кормил. До свидания.

Сделав несколько шагов в сторону ворот, старик увидел на земле кусок колбасы.

– Это умная собака, не берёт еду у чужих и не даёт чужим трогать себя. Он сам знает, кто его хозяин.

Седобородый бодро зашагал вниз. У самых ворот Алтай оставил его и побежал за стадом, идущим в кишлак. Его не интересовали люди с колбасой. Нужно работать, помогать хозяину и охранять ушедших вперёд коров. Дело не ждёт!

О хищниках и калеках.

Хотя тогда и была первая половина восьмидесятых, как тогда говорили, “везде Советская власть”, но мой спутник Кенис еще раз напомнил о том, чтобы я ни во что не вмешивался и не уходил без него далеко. Был он лет на двадцать меня старше, и правильно я сделал, что взял в провожатые в Казахстан этого бывалого одноглазого казаха. Здесь его многие знали. Кенис заявил, что владельца интересующего нас кобеля он знает лично, главное, чтобы собака мне понравилась, тогда можно будет договариваться о вязке.

– Это ты смотришь, как уши стоят, зубов сколько, нос какой, цвет какой. Нашим казахам это не нужно. Если собака хорошо дерётся, то какая разница, есть ли у него маленькие зубки после клыков, вперёд или вбок у неё уши направлены? Направление ушей мешает победить? Нет? Один узбек, большой человек, привёз папу и маму этого алабая из Туркмении, а щенка подарил нашему казаху, тоже большому начальнику. Мой друг, у которого сейчас живёт собака, не хозяин, просто алабай живёт у него. Хозяина просить о случке мы не можем, но если тебе собака понравится, то мы договоримся с тем человеком, у которого она живёт. Раньше тоже все знали, что это хороший кобель, но после того, как он взял волка, считается здесь самым лучшим.

– А волк большой был? Сколько весил?

– Волк небольшой был. Алабай больше весит, но это волк! А собаке ещё и двух лет нет. Через год – два любого волка возьмёт.

Кенису не понравились вопросы о размерах хищника. Он не видел схватку «азиата» с волком, но принялся в который раз рассказывать, как серому наперерез бросился матёрый взрослый чабанский пёс, и худой волк зарезал его, а подоспевший двухлетка задушил серого убийцу. На нём самом даже царапины не было!

– Этого алабая здесь все знают, сегодня люди увидят, как он убьёт волка. Вот увидишь, как он его убьёт.

На ровную квадратную арену причудливо растрескавшейся земли, покрытую хрустящей корочкой и белыми соляными пятнами, со сторонами около пятнадцати метров, огороженную ржавой арматурной решёткой, вышел “конферансье”. Окружавшая арену толпа, состоявшая из мужчин, детей, и даже парочки старух с большими белыми тюрбанами на головах, возгласами и воплями одобрила речь селянина. Это был первый акт.

На арену вынесли большого жёлтого степного кота. Умельцы из четырёх нетолстых палок соорудили квадратную раму, в центр поместили кота, три его лапы были крепко привязаны к разным углам, только одна задняя окровавленная перебитая конечность оставалась свободной.

– В капкан попал – пояснил мой провожатый – Здесь их очень не любят. Даже большие собаки не могут с ними справиться. Коты прыгают вверх и сверху бьют собаку когтями по глазам. У меня у самого пёс так ослеп. Они снизу цепляются когтями к животам овец и, откусывая соски вымени, пьют кровь с молоком. Один кот, прежде чем напиться молока с кровью, портит семь – десять овец. Вымя гниёт, и если чабан не увидит, что овца ранена, то она умрёт.

– Да что за хрень? Как может кот выпить молоко семи – десяти овец? Он не лопнет? Может быть, некоторые из них так и делают, но я не думаю, что все коты…

Кенис обиделся:

– Здесь тебе не Самарканд. С нашими так не разговаривай.

“Конферансье” поднял раму, держа кота вниз головой. Публика ликовала. В широко раскрытых глазах кота были только дикая ненависть и злоба, ни намёка на страх и боль. Это обозлило толпу ещё больше. Да уж, степных котов здесь не любили.

Приговорённого положили на землю, мордой кверху, и не спеша, под одобрительные вопли толпы, одну за другой отрубали остро заточенной штыковой лопатой все четыре конечности. Начали с задней перебитой лапы. Сложно описать поведение кота. Ни одной секунды он не показал слабости, прямо смотрел в лицо палачу широко раскрытыми желтыми глазами, полными жгучей ненависти и злобы.

Во втором акте предстоял бой между волком и собакой. На пустую арену, на длинном шесте с верёвочной петлёй на конце, выволокли волка. Теперь только я понял, почему никто не сомневался в победе собаки. Это притравка, пёс должен был просто убить хищника. Волк выглядел чуть лучше четвертованного кота. Серый передвигался с трудом, с помощью передних конечностей, задние лапы, искривлённые до крайности, почти не служили ему, к тому же волк был горбат и истощён.

– Кенис! Зачем убивать волка? К утру он сам сдохнет. Он что, в детстве под грузовик попал? Жертва радиации семипалатинских ядерных взрывов? Такого хищника убил ваш алабай? Как у живой твари конечности могут быть такими зигзагами? Вы где взяли такого?

– Тот волк нормальный был, сильный. А этого щенком охотники нашли в логове. Всем волчатам скрутили ноги проволокой и оставили там. За предъявленные лапы убитого взрослого хищника дают премию, а за ноги волчат премия маленькая. Щенки растут с завязанными проволокой лапами, родители не бросают их, кормят. Волчата становятся почти взрослыми, а сами охотиться не могут, родители продолжают носить им мясо. Когда волчатам будет девять – десять месяцев, придёт тот самый охотник, который связал им ноги, и убьёт калек, а за их лапы он получит премию, как за взрослых хищников. Может быть, удастся выследить и родителей волчат, к тому времени они будут совсем ослаблены, ведь нужно питаться самим и кормить пять – восемь взрослых детей: калеки не могут охотиться и находить себе пищу.

Казах кивнул в сторону арены:

– Этот урод всю жизнь жил с завязанными ногами. Алабай его убьёт, а его лапы сдадут и получат деньги.

– А ваш находчивый охотник – рационализатор понимает, что волки не смогут прокормить взрослый выводок, добычи не хватит, от голода и бессилия они потеряют страх, и вынуждены будут нападать на домашнюю скотину? А потом будут говорить, что волков развелось слишком много и что хищники обнаглели?

На мир Кенис смотрел одним глазом, он не был плохим человеком и воспринимал всё так, как есть, вопросы гуманизма и нравственности не беспокоили сознание приятеля.

– Я тут при чём? Я охотнадзор? У меня баранов нет.

Привезли собаку. Было пять – десять минут, чтобы осмотреть алабая, пока его будут выгуливать перед боем. Волкодав оказался выше всех моих ожиданий, именно как волкодав, а не как алабай. Внешне он был несколько простоват, серой масти, к низу буро-палевые подпалины, белые грудь, конечности и морда. Но как великолепна эта простота! Четырёхпудовая собака двигалась на удивление легко и свободно, создавалось впечатление, будто кобель высоконогий, но грудь его была опущена ниже локтей, излишней сырости сложения не было, «азиат» был костист, с грубым костяком, ещё и из – за этого создавалось впечатление, будто собака худа, общий вид дополняли небольшой подгрудок и подвес. В необычной обстановке пёс был собран и напряжён, к тому же, он наверняка учуял запахи волка и крови казнённого кота – злейших и ненавистных врагов.

Собаку выпустили на ограждённую арену. К восторгу толпы, зрелище обещало быть омерзительным, но волкодав разочаровал публику, никто не ожидал того, что произошло дальше.

Он вышел в ринг, ощущая всю силу мышц и мускулов, эта сила давала лёгкость, прямоту и уверенность в себе. Вышел, легко касаясь земли, и ощущая всю свою мощь. В бою с врагом ярость только усилит его мощь и силу, он вышел победить и убить зло и силу зла, убить волка – убийцу.

Увидев вышедшего на арену алабая, волк – калека судорожно задёргался, неловко поднялся на покалеченных лапах и, приволакивая задние конечности, проковылял несколько шагов в сторону, подальше от собаки. Жалкий, горбатый, с выпирающими рёбрами и позвоночником, волк – заморыш не желал умирать, за свою жизнь инвалид решил драться. Калека приподнял и прислонил заднюю вислозадую часть тела к арматурной решётке и упёрся в неё для устойчивости. У него не было силы и ловкости алабая, не было ничего, кроме желания жить, сильных челюстей и надёжных клыков – кинжалов, превосходящих в размерах собачьи клыки. Жалкий инвалид на глазах стал походить на какое – то подобие хищника.

Волкодав не нашёл в ринге убийцу и смертельного врага. В противоположной стороне, на скрюченных лапах, прислонив обвислый зад к решётке, стоял заморыш, пытающийся изображать из себя волка. Клацая зубами, урод показывал крупные белые клыки осматривающему его «азиату». Пёс был сбит с толку, шерсть на загривке улеглась, напряжение мышц спало. Это враг? Вот это? Кобель ещё раз подошёл к скалившемуся инвалиду и с сомнением оглядел его.

Хищник ждал атаки. Только бы была секунда! Был бы миг! Полоснуть клыками по горлу! Резануть по животу, по бедру, по плечу!

Желая спровоцировать начало поединка, один из зрителей толкнул прислонившегося к решётке калеку сапогом в зад. Волк упал бедром на землю, подвернув в бок искривлённые задние конечности, а широко расставленными передними лапами опёрся о землю.

Это жалкое зрелище окончательно отбило у собаки желание драться. Смущение, брезгливость, сомнение и растерянность были в глазах «азиата». Отойдя несколько шагов в сторону, пёс помочился на решётку. Обрызганные им зрители, стоявшие толпой у ограждения, отпрянули с руганью и проклятиями. Затем волкодав искал выход из ринга. Алабай не желал убивать беспомощного калеку.

Толпа разочарованно галдела.

– Э – э – э, не хочет драться, когда вокруг много людей – прокомментировал ситуацию мой спутник.

– Да нет, Кенис, просто он не хочет быть похожим на ваших охотников. Таких собак я уже встречал, а о таких волчатниках слышу впервые. Все мы такие, какие есть.

Грех.

Намучаюсь я с этой собакой. Зачем я согласился его забрать? Знал же, что намучаюсь, но согласился, уж очень красивый был «азиат». А как было не согласиться, пожалел его, убили бы рыжего. А убил его я сам, взял ещё один грех на душу. Сколько раз зарекался, и опять, вляпался.

Совершенно незнакомая женщина попросила уделить ей десять – пятнадцать минут, где – то она слышала, что я занимаюсь собаками. Через четыре дня она уезжала в Германию, и ей обязательно нужно было отдать своего трёхлетнего кобеля. А куда его девать? Взять его с собой она не могла.

Пристроить собаку – дело обычное. Почему не помочь людям? Я не предполагал, во что мне обойдётся четверть часа общения с этой женщиной, я даже не помню её имени.

Жили будущие германцы в квартире, на первом этаже панельного дома. Как и у многих других самаркандских квартир первых этажей, в задней части дома, прилегающий участок земли пять на пятнадцать метров, огородили арматурной решёткой, и в этот палисадник соорудили выход из лоджии. Снаружи ограждение маскировала ровно подстриженная высокая живая изгородь. Здесь – то и жил трёхлетний рыжий кобель – «среднеазиат». Был он даже не рыжий, а какой – то красивой темно – медной масти. Ограждение палисадника было глухое, калитки не было, выйти на улицу можно было только через квартиру. Хозяева разрешали собаке спать в лоджии, но входить в комнаты не позволяли. Через полустеклянную дверь хозяйка показала мне своего алабая, в это время её сын в палисаднике следил за тем, чтобы Рыжий не подходил к двери, собой загородил проход и отгонял собаку.

Да… намучаюсь я с ним. Злобный, недоверчивый, вон как зыркает, глаз с меня не спускает. Не сомневаюсь, не будь хозяйки и четырнадцатилетнего мальчишки, разнёс бы он дверь, достал бы меня. Но эффектно смотрится, сукин сын… Это я за три дня должен наладить контакт с этим кобелём и подыскать для него вольер? Хорошо, если он начнёт доверять мне через две – три недели. Но для этого нужны будут хозяйка и мальчишка, а их не будет. Но, хорош, собака. Квартира уже продана, не заберу я его, так через два – три дня он станет трупом, его пристрелят, конечно. Зачем новому владельцу такой чёрт в квартире?

– Его что, на злобу натаскивали?

– Нет, никто его не дрессировал. Мы его маленьким взяли, для спокойствия, мужа- то у меня нет, а он к сыну привязался. Сын за ним ухаживает. А как он у нас во дворике поселился, так и дети, и взрослые прохожие, дразнили его, камни кидали. Пока живая изгородь не подросла, было хуже, пинали по ограде, палками дразнили. Чужих он не любит, озлобился. Месяцев до девяти мы с сыном выгуливали его, а потом перестали, уже не могли такого бугая удержать. Его из палисадника больше двух лет не выводили.

Времени совсем мало. Нужно что – то придумывать на ходу. Я попросил мальчишку не мыться до дня отъезда, а потом положить нестиранные трусы и майку в целлофановый пакет и отдать мне. Ещё мальчику нужно было сделать магнитофонную запись, наговорить несколько минут, ласково обращаясь к собаке и повторяя его кличку. До отъезда семьи нужно хотя бы несколько раз по часу общаться с собакой, пытаться наладить с ней контакт. Нужно было показать Рыжему мои дружеские отношения с мальчиком.

Во дворике алабай был посажен на цепь, я садился так, чтобы он не мог до меня достать, рядом, чуть ближе к «азиату», садился на табурет мальчик. Мы беседовали, пили чай, что – то ели, иногда обращались к собаке. Злоба кобеля зашкаливала. Был он в ярости от того, что я нахожусь на его территории, что я, чужой, сижу рядом с его другом, которого он должен защищать, никто и никогда не смел входить в этот дворик.

– Чего зря орешь, не надоело рявкать? Возьмёшь колбаску? Нет? А с пола возьмёшь? Тоже нет? Ну и зря.

Пёс не расслаблялся, ни разу не взглянул на меня без злобы.

Без присутствия мальчика было ещё хуже. Я сидел на табурете, что – то говорил собаке, демонстрируя своё миролюбие, предлагал лакомство, стараясь не смотреть алабаю в глаза, но при любом моём движении, самом незначительном, пёс яростно бросался вперёд.

Не раз я подумывал: что будет со мной, если он сорвётся с цепи? Лучше об этом не думать.

Повезло. Был найден пустующий двор с хорошим вольером. Рыжий со своим хозяином разместились в фургоне моего “Москвича”, и я завёз их во двор нежилого дома. Мальчик запер собаку в вольере. Было оговорено заранее, что с вечера кормить пса не станут. Четверть часа мы стояли у двери – решётки. Теперь Рыжий не бросался на меня, но внимательно, очень внимательно и настороженно, «азиат» вглядывался в наши лица, почувствовав что – то неладное, пытался понять, что происходит.

Мальчик пошёл к выходу со двора, пёс напряжённо смотрел ему в спину.

На следующий день я пришёл проведать бедолагу. Я не собирался его кормить, нужно было пообщаться с собакой, наладить отношения, угостить лакомством. Но теперь я имел дело не просто со злобным кобелём, теперь вся его сущность источала недоверие и ненависть. Ничего, проголодается, захочет кушать, и признает меня. На четвёртый день голодовки я подсунул под дверь – решётку миску с тёплым мясным кормом. Рыжий на миску даже не взглянул.

– Ешь, хватит злиться. Ешь, холодно, так ты заболеешь. Уехали твои хозяева, я тут при чём? Ладно, ты поешь, когда я не буду этого видеть? Да?

Но алабай к корму не подошёл.

Предложенные на следующий день триста граммов колбасы привели собаку в дикую ярость. Роняя из пасти кровавую слюну и алую пену, «азиат», разрывая губы, в бешенстве хватал зубами прутья решётки.

– Ничего, сейчас ты подобреешь! Дурень чёртов, нет твоих хозяев, бросили они тебя!

Отойдя в сторону, я завязал вокруг колена трусы мальчика, майку бросил в вольер. Рыжий обнюхал майку и оторопел. Засуетившись, он шумно обнюхал подставленное колено, раздувал ноздри, смотрел мне в лицо так, как будто видел меня впервые. Впервые в его глазах не было злобы, были надежда и замешательство. Услышав голос хозяина из старенького магнитофона, подсунутого под дверь, пёс тихо заскулил, голос мальчика ласково повторял его кличку. Опустив голову к источнику звука, пленник переминался с лапы на лапу. Запись закончилась. Рыжий шаркнул лапой по магнитофону, но голоса больше не было. Алабай сел, и сидя с высоко поднятой мордой, глядел сквозь меня дикими безумными глазами. Сейчас для него вокруг ничего не существовало, по горлу собаки прошла судорога, затем спазмы в верхней части шеи достигли нижней челюсти. Рыжий закричал низким громким голосом. Это был не вой, он именно закричал в полную силу рвущим душу жутким звуком полным горя, отчаяния и безысходной тоски.

Прошли ещё одни сутки. Он должен поесть. Один раз поест, а дальше всё будет хорошо, он привыкнет. Нужно дать ему долма, перед такой едой никакая собака не устоит. Дома были заказаны голубцы.

В полдень я навестил его, подсунул под решётчатую дверь миску с голубцами и бульоном. В холодном бодрящем воздухе стоял вкусный аромат. Рыжий лежал на полу, положив голову на передние лапы. Пленник был отрешён, еда ему была не нужна, он даже не пошевелился. Что – то я говорил, увещевал его, но стоило мне дотронуться до решётки, как «азиат», издавая злобное клокочущее рычание, не поворачивая головы, переводил на меня взгляд полный презрения и ненависти. Кроме своих хозяев он не хотел никого видеть и, судя по всему, разлуку с ними он связывал со мной. Завтра я рискну, на всякий случай возьму у ребят горловик и дресс рукав, во дворе припрячу корм и выпущу его. Пусть он считает, что корм нашёл сам, что это еда не от меня, может быть, так он поест.

Утро следующего дня пришло морозным и совершенно безветренным, как – то необычно тихо было во дворе. Почему – то мне стало не по себе. Было так тихо, что отчётливо слышалось шуршание снега в воздухе. И странное, ни на что не похожее ощущение, будто вокруг есть ещё кто-то, жуткий и невидимый. Тишину, как будто исчезли звуки мира, несла его холодная сущность, этот кто – то был здесь и, соприкасаясь с одеждой, сыпавшийся снег усиливал единственно оставшийся, странный мистический шуршащий звук. Рыжий лежал в той же позе, положив голову на передние лапы и закрыв глаза. Пар уже не шёл из его ноздрей, снежинки таяли на пока ещё тёплой голове, поза была спокойной, как будто он задремал. Остывающее тело не было обезображено смертью, в последние секунды он не вытянулся в судорогах, а тихо заснул. Я впервые дотронулся до его блестящей медной шерсти, провёл рукой по голове, шее и холке.

Под головой мёртвой собаки я увидел майку мальчика. О ней я забыл. Двое суток Рыжий прятал и оберегал эту тряпку, её умирающий от тоски и голода алабай не был согласен обменять на жизнь и голубцы с бульоном.

Это было единственно оставшееся, что связывало его с той, другой жизнью, с двориком, хозяйкой и мальчиком, с возможностью быть преданным и верным.

Осколок ушедшей эпохи.

– Мне сказали, что Вы любите таких собак. Хотите? Могу продать. Мне ее неделю назад в Бухаре дали. Очень хорошая собака, но моя жена не хочет и не любит её.

Обсыпанные сахаром интонации голоса преподавателя сельхозинститута меня насторожили, что – то здесь не так. Если щенок такой замечательный, то почему он его продаёт?

Пожалуй, я единственный в Самарканде, кто может купить щенка – суку за такую сумму. Местная порода, она не в цене. Если собачка понравится, то я её куплю, но почему у этого преподавателя такая натянутая улыбка, и почему в разговоре он заглядывает в глаза вороватым бегающим взглядом беспризорника, пытаясь угадать мою реакцию? А – а, хочет продать дарёную собаку, или они не хотят содержать суку, здесь все отдают предпочтение кобелям.

Осмотр собачки занял не более двух минут. Это была сука – абориген месяцев около девяти. Я давно хотел именно такую собаку. Даже масть моя любимая – палево – белая. Щенок был туркменского типа, короткошерстный, грубого сложения, с замечательными крупными белоснежными зубами и идеальным прикусом, объёмной мордой и великолепной головой, в дальнейшем обещающей быть ещё интереснее. При её худобе бросалась в глаза хорошо развитая грубая рельефная мускулатура. Некоторые детали продавец объяснить не мог. Почему у неё такой странный настороженный взгляд красивых карих глаз, ведь робости и неуверенности я в этой собаке не вижу? Почему она такая худая? Какой аппетит? Откуда у щенка девяти месяцев столько рубцов и шрамов на голове, плечах и предплечьях? Большинство шрамов старые, наверное, она дралась с собаками, но вот два шрама совсем недавнего происхождения, они не похожи на следы от собачьих клыков.

Да чтобы я не купил такого щенка? Фортуна вскружила мне голову.

– Да! Совсем забыл, а как её зовут?

– Офат. Её зовут Офат.

– Офат? Беда? Что это за кличка? Странно. Для наших мест это очень странная кличка. Офат – в переводе беда.

Повезло мне. За такого щенка не жаль было и больше заплатить. Порадовавшись, что в родном Самарканде не перевелись порядочные и далёкие от стяжательства люди, я расплатился, опасаясь, что продавец передумает. Хозяин собаки не передумал, и поспешно ушёл с полученными деньгами. Получив их, преподаватель сразу же перестал насильственно улыбаться, а глаза его утратили вороватое выражение, даже говорить продавец стал без заискивающих интонаций.

– Имя Офат ей очень подходит. Вот увидите. Это её бухарский хозяин так назвал.

К моему удивлению, щенок отлично двигался рядом, у левой ноги, и слушался поводка. Поживёт пока здесь, у меня в общем дворе, а там видно будет. Соседи мои никогда не были против того, что я содержал собак на общей территории. Буду её выгуливать два-три раза в день, а соседский парнишка мне в этом поможет. Днем алабайка будет сидеть на цепочке, а ночью пусть бегает по двору, но первую неделю щенок и ночью будет на привязи – собака должна привыкнуть к новому месту.

Странная собачка. Выполняет всё, что ни потребуешь, ничему не противится, поведение уверенное в себе, и в то же время такой странный настороженный взгляд. Ничего, пройдёт.

Пока обед для неё сварится, да пока остынет, пройдёт много времени. Бросив щенку четвертушку буханки хлеба, я поразился поведению собаки. Сверкнули белоснежные зубы, и кусок исчез в воздухе. Офат не сделала ни одного лишнего движения, в секунду проглотила хлеб, не подавилась, не делала усилий, просто враз сожрала четверть буханки.

Интересно, какие у неё реакции. Сейчас узнаем. Получив с руки тридцатисантиметровую говяжью трахею, собака мгновенно проглотила хрящ. Этого я не предвидел, и немедленно отошёл подальше. Убедившись, что я далеко и не смогу забрать еду, задыхающаяся Офат отрыгнула хрящ, в несколько секунд разгрызла и проглотила трахею большими кусками.

Теперь понятно. Голод. Щенок недоедал, память голода у собак очень длительная, нужно время, чтобы Офат стала нормально воспринимать пищу. Чёртов преподаватель, ничего об этом не говорил. В таком состоянии собака может разово съесть очень много корма и погибнуть. Вечерняя кормёжка рисовой кашей с мясом произвела на меня тягостное впечатление, к тому же я стал подозревать, что шрамы на голове, плечах и предплечьях собаки не от собачьих клыков, а от побоев.

На следующую ночь случилось что-то необъяснимое. Ближе к утру, какие-то пружины сознания резко подняли и посадили меня в кровати. Древний инстинкт самосохранения разбудил в долю секунды, ясность ума наступила мгновенно, благодаря дикому и злобному воплю. Что это? Окна в доме открыты, звук шёл со двора. Почему молчит собака? Она жива? Звук повторился. Это был не рёв, не вой, а нечто другое, никогда я не слышал звериного крика более дикого и злобного.

Офат на цепи, даже убежать не сможет, проклятая тварь сожрёт собачку. Схватив на кухне топор и прихватив фонарь, я тихо вышел во двор, нужно было быть готовым к чему угодно. Ночь лунная, фонарь отличный, можно было разглядеть все стороны двора, тёмные углы, чердачные проёмы, испуганные лица соседей за оконными решётками, наблюдающего за мной щенка… И ничего больше, никого, кто мог бы кричать так жутко.

Офат, дура, пялится на меня и даже не пытается помочь.

Я отстегнул карабин, спустил «азиатку» с цепи. Собака настороженно наблюдала за моими действиями. Топор в моих руках придал её взгляду еще более напряженное выражение.

– Ищи! Ну!.. Где он?!

Тьфу, дура… Был бы хороший кобель…

Соседка из-за оконной решётки посоветовала запереть щенка на ночь в сарае: жалко, убьёт её чудовище. Другие соседи возражали из темноты: пусть собака бегает по двору, так будет всё-таки спокойнее.

Утром жильцы соседних дворов, и даже люди, живущие через дорогу, недовольно интересовались, какое ещё животное я привёл на общую территорию?

– То филин его летает, по ночам наших котов жрёт, то здоровые, как ишаки, собаки ходют, скоро и нас сожрут!

За меня вступились жители нашего двора, заявили, что зверь ушёл по деревьям и крышам, никого я не приводил, а собаки во дворе в такой ситуации просто незаменимы.

…Глубокой ночью резкий душераздирающий вопль перепугал людей дикостью и злобностью звучания.

Быстро, в одних трусах, и не включая фонарь, я тихо вышел во двор. Территория небольшая, пройдя ближе к кладовым, я затаился за водосточной трубой. Двор открыт, всё видно, правая рука твёрдо сжимает топор, в темноте угадывался светлый силуэт щенка. Бедная собачка…

Жуткий звериный крик раздался впереди, передо мной. Я ожидал его, и всё равно от неожиданности вздрогнул. Широкий луч осветил Офат, в свете фонаря глаза собаки горели дьявольским зелёным огнём, дикий злобный крик шёл из оскалившейся пасти, усаженной белоснежными крупными зубами.

– Офат?! Заткнись, ведьма чертова!

С досады я готов был пнуть собаку. Поздно. Невольно я сам показал соседям источник сатанинских криков.

Но как может девятимесячный щенок, да ещё сука, издавать такие дьявольские дикие вопли?

Наверное, мне что – то сможет объяснить Розык – бобо, старый таджик всю жизнь занимался боевыми «азиатами». Был он крепким стариком неопределённого возраста, то ли за последние двадцать лет он не изменился, то ли я сам стал ближе к старости, и мне казалось, человек этот всегда был старым.

Осматривая щенка, Розык – бобо не скрывал восхищения:

– Е – ха – а!… такой кучук гиде взяль? Бухара? Ну конечно, Бухара! Хороши кучук. Я думиль, их уже нет. Ти даёшь мне его ребёник? Спасибо! Это йул – той, ну… рибёник лошада на дорога…

– Дорожный жеребёнок, что – ли?

– Да! Они кравани охраняли, бежили перёд и крчали, как шайтани. Все их боялса, а они ничего не бояса. Чистие волкодави на люди не нападаит, а йул – той нападаит и на звер, и на люди, ничего не боиса. Знаишь, как деруса? Хорошо деруса, до конца, без остановка. Тогда чалавек знал, если на дорога крчит йул – той, значит идёт краван, нужно уйти с дорога, а то нехорошо будет. Последний раз я видиль йул – той лет двацить назад, тогда ещё удивилься, что такой собак ещё биль… Видищь, как били? Шрами на голова? Это за то, что воила, как шайтан. Наши мусульмани не любит, когда собаки воит и крчит. Видишь, как смотрит. Думиит, бить будут, а не прячеса, не уходит. Хороши кучук, ничего не боиса.

– Розык – бобо, ну если молодая сука так кричит, то, как ревели взрослые кобели?

– Э – э – э, как… дажи бандити не нападаит на кравон, если его охраняил йул – тои. Кучук переди и на сторона бежил, неожидани нападаит нельзя, собаки раньше нападаит. Но тепер их нет… А тогда они дорого стоил. Наши люди не любит, если собака крчит. Где будет жить собака, котори крчит хужи звер? Как зовут? Офат? Да-а… беда… Сам для себя беда… Как били, и вси равно крчит. Она не знает, что воить нильзя, поэтому так смотрит. Вирастет, потом сильни крчать будет, чем сичас. Где ты его держищь будищь потом?

Откуда я знаю, где я её держать буду? Не знаю.

Люди давно решили, что этим собакам нет места на земле. Никого не интересует, что это последний осколок ушедшей эпохи, возможно, это последняя живая частица истории.

Офат не понимала, что весь её род люди приговорили исчезнуть, сидела и смотрела на нас умным настороженным взглядом. Побои не сломили её непреодолимого желания работать, защищать, рисковать собой и служить человеку.

Найда.

Дурацкое имя, не люблю клички Найда, Дина, Герда, Инга. Счастья они не приносят, я суеверный.

Никакие собаки мне не нужны, содержать «азиатку» мне негде, нет, никакую не хочу, но… в последний раз… Нет, ну зачем мне собака с неизвестным происхождением?… Я даже родителей её не могу увидеть, но… щенок такой хорошенький… в последний раз… куплю, и всё, больше не буду.

Этого щенка – полуторамесячную суку, я приобрёл на ташкентском рынке, привез домой в Самарканд и стал подыскивать ей хозяина. «Азиатка» была замечательной, белой масти, с чёрной мочкой носа и темно – карими миндалевидными глазами. С поиском нового владельца я не спешил, щенок поживёт пока у меня и окрепнет, так будет надёжнее. За месяц пребывания в моём дворе, собака пропадала дважды, и дважды я её находил. Нашёлся для щенка подходящий хозяин.

Дядя Лёша служил в воинской части, был прапорщиком предпенсионного возраста. С первого взгляда человек этот напоминал большую тяжёлую корягу, был грузным и массивным, с лицом изрытым оспой и большими тяжёлыми кистями рук, и почему – то даже в тёплую погоду, дядя Лёша носил яловые сапоги. Щенку прапорщик обрадовался, бережно схватил его большими красными квадратными ладонями и прижал к груди. Всё складывалось удачно. Новый хозяин заведовал, в том числе, продовольственным складом и кухней – столовой, здесь щенок всегда будет сыт, жить собачка будет в складе, а выгулом для неё будет вся территория воинской части.

Часть располагалась в пригороде Самарканда, на каменистых холмах Чупон – ота, весной не густо одевающихся в невысокую траву, а позже, на азиатской жаре, имеющих вид скудной каменистой пустыни с кое- где ещё сохранившейся высохшей желтой растительностью. Скромный пейзаж и скудная флора не огорчали неунывающих сусликов – свистунов, из зверушек только они и жили на этих холмах.

В течение месяца малышку украли дважды, и дважды прапорщик на удивление быстро находил и возвращал её.

– Вот. Имя ей подходит. Я её Найдой назвал. Она пропадала, а я её находил.

– Дядь Лёш, лучше бы Вы её Муму назвали. Вместе Вы так и смотритесь. Зачем Найда?

Переубедить дядю Лёшу было трудно, но, в конце концов, он теперь хозяин собаки, а от такой клички я не ожидал ничего хорошего.

Эта невероятная по своей дикости история произошла в начале девяностых. Позже эти годы назовут лихими, я их называл подлыми, произойти это могло только в то время, тогда многие граждане восприняли этот период так, что старая власть исчезла вместе с СССР, а новая ещё не появилась и неизвестно когда появится.

Дяде Лёше я не докучал, заезжал в три – четыре месяца раз посмотреть на собачку и дать рекомендации. Какие рекомендации? Зачем? Она ни разу не болела, выглядела отлично, вела себя так, как нужно. По территории части «азиатка» всегда и везде сопровождала своего хозяина. В складе, возле рабочего стола дяди Лёши, было её место, тут лежала подстилка из старого солдатского одеяла, но во все другие помещения собака не входила, терпеливо ждала друга у входа. В отсутствии хозяина любимица прапорщика выполняла собачью работу: охраняла территорию в дальних сторонах воинской части – контролировала заборы из колючей проволоки. Дядя Лёша был доволен:

– Как она подросла, так местные пацаны перестали под “колючку” лазить. Надёжнее любого часового!

Мне интереснее всего было наблюдать поведение уверенной в себе суки среднеазиатской овчарки в таком сложном социуме. Каждое утро Найда приходила на КПП встречать хозяина. Ничего удивительного не было в том, что она знала и понимала, что самый главный здесь – командир. От командира она старалась держаться подальше, к нему у собаки было какое – то вежливо – почтительное отношение. Найда выделяла офицеров, с ними она вела себя благосклонно – нейтрально, а вот к солдатам отношение было несколько свойским или пренебрежительно-нейтральным, для неё это были особи невысокого социального статуса. Собака знала точно: людям не в форме на этой территории быть нельзя, если они изредка и заходили на территорию, то всегда в сопровождении военных. Но было приятное исключение: в штабе работали три женщины. Они не носили формы, от них не пахло, как от военных, они никогда не говорили так громко, как офицеры, но у них был высокий статус, даже командира женщины не опасались и не избегали встреч с ним, командир говорил с ними другими интонациями в голосе, не как с солдатами.

Эти женщины частенько приносили вкусную еду, лакомства и косточки. Кроме неё, здесь жили еще четыре собаки, их эти добрые женщины тоже угощали, но почему-то в их присутствии Найда сама становилась добрее и не могла отогнать этих собак, ведь она была их вожаком. В стаю входили три мелкие суки-дворняжки и чёрный высоконогий кобель – ублюдок, весом в тридцать – тридцать пять килограммов. Я возненавидел Чёрного с первого дня появления здесь Найды. В будущем я намеревался вязать её с породистым «азиатом», а этот кобелёк будет мешать, но дядя Лёша заверил, что в нужный период изолирует пса. Мои опасения подтвердились самым неприятным образом: чёрный негодяй покрыл полуторагодовалую «азиатку». Через год она опять принесла щенков от трусливого чёрного ублюдка. Дядя Лёша, похожий на старинный дубовый шифоньер, разводил руками, объяснял про стечения обстоятельств, сокрушался, заверял, что Чёрный “больше не будет”, но избавиться от никчемного кобеля не хотел:

– Жалко собаку, никому он не нужен, а здесь он всегда будет сыт.

К трём годам Найда сформировалась в отличную мощную суку. Она не была жадной до еды и всегда была в хорошей форме: работы много, территория части большая, приходилось много двигаться, контролируя КПП, заборы из колючей проволоки и прочие подозрительные места.

Однажды осенним утром она, как обычно, встретила на КПП хозяина, поприветствовала командира, вильнув ему два-три раза куцым хвостом, и увидела двух офицеров, короткого толстого и худого длинного, раньше их тут не было. Показывая на неё, Толстый что-то высказывал сердитым голосом, а Длинный ему поддакивал. Они боялись большой собаки. Хозяин что-то говорил им примирительным тоном, а оказавшаяся тут женщина из штабной бухгалтерии недовольной интонацией что-то отвечала новым офицерам. Интуитивно Найда поняла, что речь идёт о ней, но это были офицеры, а не гражданские, и на них была форма. Она как-то растерялась, и пару раз виновато вильнула Толстому обрубком хвоста. Хозяин поощрительно похлопал её по плечу, а Толстый и Длинный прошли через КПП, стараясь держаться от неё подальше.

Эти двое были какие-то другие, знакомые офицеры так себя не вели. Толстый при встрече с собакой выкрикивал что-то угрожающее, и прогонял её, топая ногой. Смущаясь, Найда уходила в сторону и, понимая, что человек этот не любит её, старалась обходить его стороной.

Прошли две-три недели. Толстый убедился, что облаивая гражданских людей, белая собака пугает, но не кусается, а на людей в форме и внимания не обращает, а чёрный кобелёк трус невероятный. Офицер и сам уже понял, что пастушья собака безобидна и совершил роковую ошибку.

В те дни, когда прапорщика на службе не было, Найду кормил солдат – заведующий столовой. Собака ела недалеко от входной двери, когда на крыльцо вышел Толстый. Сытный ужин приподнял эпикурейцу настроение. Найда ела корм, наклонившись к миске и задрав круп кверху. Помня о том, что чабанская собака не кусается, Толстый, проходя мимо, пихнул «азиатку» сапогом в зад. Собака смешно ткнулась мордой в миску, но посмеяться шутник не успел.

Пятьдесят пять килограммов жил, мышц, костей и ярости, с разворота бросились в лицо офицеру. Весельчака, успевшего прикрыться рукой, спас добротный бушлат, клыки захватили ткань рукава, а не плоть, на ногах офицер устоял. Непрерывно визжа, зовя на помощь и отбиваясь, толстяк пытался пнуть бросавшуюся на него собаку, но промахнулся. От собственного неловкого движения шутника развернуло боком, и Найда тут же вцепилась неприятелю в зад, но потрепать обидчика не могла: «азиатку» поймали за ошейник и удерживали подоспевшие солдаты, офицер же упал на бетонные ступени.

Укус в ягодицы без трёпки был не опасен, рваных ран не было, но падая на ступени, Толстый сломал два ребра. Раненого отправили на излечение. Дядя Лёша решил дождаться выхода офицера на службу и поговорить открыто, по мужски, но для себя отметил, что поведением его любимица стала какой-то другой. До этого случая собака по утрам встречала хозяина на КПП и уходила вместе с ним, почти всегда она сопровождала его по территории или они были в складе, но теперь Найда не уходила с КПП, ждала появления Толстого, и дяде Лёше приходилось звать её за собой. У входа в штаб «азиатка» со спины увидела невысокого толстяка в бушлате и побежала к нему с рычанием. Это был офицер другой части, человек обернулся, и она, поняв, что обозналась, сконфуженно умолкла, опустила голову и попросила прощения, пару раз вильнув обрубком хвоста.

Толстый перед КПП всё-таки появился, и Найда с рычанием подалась в его сторону, но прапорщик, уже готовый к такому повороту событий, увёл подругу в склад.

Офицеру повезло, он только подходил к складу, как из дверей вышла ненавистная собака. Две-три секунды она смотрела на торопливо шагающего в её сторону человека, и оценив ситуацию, ворча и порыкивая, трусцой побежала навстречу обидчику. В этой встрече уверенности Толстому добавил пистолет, но стрелком он был неважным. Первый выстрел поднял фонтанчик земли и пыли прямо перед собакой. От неожиданности Найда резко прыгнула в сторону, и вторая пуля ударила ей в голову. Собака дёрнулась, в неестественной позе упав на поджатые передние лапы, и вытянув окровавленные шею и голову. Толстый уже шагнул к белой твари, нужно было сделать еще один выстрел, в упор, на всякий случай, когда из дверей неуклюже вывалился прапорщик. В складе он насаживал черенки на лопаты, так дядя Лёша и выбежал с палкой в руке, ситуацию понял и заспешил к собаке. Вид мёртвой Найды и кровь, стекающая из её пасти, в ту минуту стёрли многолетнюю привычку прапорщика к субординации: дядя Лёша огрел Толстого черенком по голове. Ненормативная лексика и выражение лица ясно указывали на его намерения не ограничиваться только одним ударом. Толстяк попросту сбежал, с безопасного расстояния обещая поквитаться за шишку на темени.

Прапорщик принёс мёртвую собаку в склад, и уселся за рабочий стол, положив на столешник большие массивные кисти рук. Как бывает с такими большими и сильными людьми, он как – то растерялся от обиды и несправедливости, не знал, что ему делать дальше. Из тяжёлых раздумий его вывел глубокий хлюпающий вдох. К изумлению хозяина, Найда стояла на своей подстилке и часто облизывала окровавленные губы. Враз повеселевший, дядя Лёша засуетился, став расторопным, мокрой тряпкой обтирая собаку, смывал кровь, успокоился тогда, когда увидел входное и выходное пулевые отверстия, забинтовал голову любимицы и запер её на ночь в складе.

Лишь на следующий день мы поняли причину невероятной живучести собаки: пуля вошла в щёку, выбила коренной зуб, задела язык, с другой стороны челюсти повредив десну, выбила другой зуб и вышла с другой стороны головы. Большая кровопотеря была из – за повреждения языка. Раненую решено было пока из склада не выпускать, а там видно будет. Дядя Лёша категорически отверг предложение подыскать собаке другое место жительства.

Я не видел выхода в этой ситуации.

– Вы понимаете, что теперь будет? Раньше она его просто не любила, теперь Найда его ненавидит и будет на него охотиться. Она будет его искать, даже Вас собака не станет слушаться, когда увидит Толстого. Что делать?

– Придётся ему похудеть – угрюмо и непонятно пошутил дядя Лёша: командир части обещал поставить офицера – сумасброда на место.

Но на что ещё пойдёт обозлённый негодяй? На что ещё он способен?

Восток дело тонкое. В своём круге друзей и приятелей я стал интересоваться военным прокурором, через общих знакомых решил с его помощью попытаться повлиять на спятившего офицера. Справки я навёл быстро: – военный прокурор нормальный справедливый мужик, и пальба по собакам из боевого оружия, в полутора километрах от населённого пункта, ему явно не понравится. В конце рабочего дня мне обещали устроить неофициальную встречу с этим человеком, к слову добавили, что прокурор любит собак и обо мне наслышан. Но встреча эта не состоялась и не понадобилась: Толстый взял справку о гематоме на голове, написал рапорт об избиении палкой младшим по званию, и с этим пришёл в прокуратуру.

Офицер у прокурора находился недолго. Опытный в своём деле хозяин кабинета, задавал посетителю очень неудобные вопросы, и толстяк выскочил из приёмной взъерошенный и взмокший, желание подавать рапорт пропало, проблем теперь могло стать больше. Весь мир был против него, уже был разговор на повышенных тонах с командиром, прокурор выгнал вон, женщины из штаба не скрывали антипатии к нему и открыто презирали, на него, на офицера, поднял руку какой – то прапорщик, и всё это из – за какой – то проклятой собаки. Нужно избавиться от белой твари и всё наладится, главное, найти хороший яд.

Шила в мешке не утаишь. На следующий день в части знали, что получив пулю в голову, «азиатка» выжила и чувствует себя неплохо. Женщины из штаба каждый день приносили собаке съестное, осматривали зашитое выходное отверстие и жалели её. Никогда раньше собаку не кормили так хорошо и вкусно. Теперь её выгуливал на поводке дядя Лёша или его помощник солдат, в остальное время Найда была заперта. Раненую выгуливали недалеко от склада, туда же за подачками от добрых женщин стали наведываться Чёрный и три другие дворняги. Им тоже перепадали “деликатесы”. Чёрный же приходил ещё и на свидания с вожаком – подругой.

Прошло около десяти дней после ЧП, когда в двух дворняг будто бес вселился. Собаки носились по территории части, кидались людям в ноги, кружили на месте и вновь метались, не находя себе места. Надеясь на помощь людей, похожая на болонку кудлатая собачонка, вбежав в здание штаба, упала в коридоре и продолжала быстро двигать лапами, как при беге. Погибая, забившаяся в судорогах дворняга, обмочилась и испражнилась. Яд был хорошим и надёжным. В складе Найда ела из своей миски, а на прилегающей территории её кормили с рук, или из посуды, принесённой женщинами с собой, она не брала корм с земли, дворняги подобрали отраву, предназначенную для «азиатки».

Ситуация усугубилась. Штабные открыто ненавидели Толстого, один из офицеров в лицо высказал отравителю всё, что о нём думает. После визита к прокурору толстяк всерьёз опасался, что прапорщик пустит в ход свои пудовые кулаки, ведь все, все кроме его длинного приятеля – земляка, против него. Толстый чувствовал себя крысой, загнанной в угол, для себя решил, что терять ему теперь нечего, травят его из – за того, что здесь он чужой, из другой области, и нашли повод – паршивую собаку чокнутого прапорщика.

Офицер вздрогнул. Тяжелые мысли прогнал злобный собачий лай. Впереди рвалась с поводка белая собака, и выгуливающий её солдат держал ремень обеими руками. Найда была далеко, больше машинально, от страха, Толстый резко нагнулся и схватил камень. Это движение взбесило «азиатку». Неожиданно собака развернулась к солдату, дёргая поводок, одновременно замотала головой, и упав бедром на землю, вложила в это усилие вес собственного тела, и стащив ошейник через голову, широкой рысью бросилась к врагу. Целью на секунду раньше рванувшего толстяка, был бортовой грузовик, мгновенно получив навыки гимнаста и атлета, спринтер легко и свободно взлетел в кузов. Тело, гонимое и спасаемое страхом, не почувствовало боли от полоснувших по заду клыков, беглец на один миг опередил собаку, успевшую в прыжке схватить ягодницы.

Дяди Лёши в части не было. Солдаты не могли унять и увести обозлённую «азиатку». От ненависти к Толстому собаку била мелкая дрожь, роняя пену из пасти, в злобном остервенении бегая вокруг машины, Найда грызанула клыками покрышку грузовика, дикой яростью нагнав на врага ещё большего страха. Успокоили собаку женщины из штаба. Им Найда позволила одеть на себя ошейник и её повели в склад. Офицеру посоветовали не выглядывать из кузова, пока «азиатка» не будет заперта: собака постоянно оглядывалась назад, на грузовик.

Толстый пришёл через неделю, в воскресенье, в дежурство своего длинного приятеля, когда не было командира и дяди Лёши, офицер знал, что Найда до утра не будет заперта. Вооружившись пистолетами и прихватив запасные обоймы, друзья пошли на поиски собаки.

Она лежала на больших деревянных ящиках и грелась на утреннем солнышке, когда увидела приближающихся врагов. Толстый шёл торопливо, спешил короткими семенящими шажками: мешали пластыри на ягодицах. Древний азиатский инстинкт подсказал ей перемену в поведении людей, она не бросилась в атаку, а села на ящиках, поняла, что люди опять идут с оружием, опять идут её убивать.

Два выстрела хлопнули одновременно, когда «азиатка» уже спрыгивала на площадку позади штабеля.

– Попал! – радостно взвизгнул Длинный, но собаки за ящиками не было.

– Попал, вот кровь, она туда побежала, за угол.

Каратели завернули за угол, но и там «азиатки» не оказалось. Найда появилась сзади, с совершенно неожиданной стороны. Раненая, она обежала вокруг склада, чтобы незаметно сблизиться и напасть сзади, главное сблизиться и атаковать внезапно. Её выдал случайно оказавшийся здесь Чёрный, напасть неожиданно не удалось. Захлопали выстрелы. С перепугу бросившись людям под ноги, Чёрный помешал стрельбе, и Толстый второпях пнул дворнягу, но белая бестия опять исчезла. Проклятая тварь сбежала второй раз, и второй раз была ранена, но самое неприятное было то, что она не спасалась, а пыталась напасть сама.

Стрелки пошли искать раненую собаку. Приходилось часто оглядываться, ожидая нападения сзади. Это их и спасло.

С потерей крови уходила и сила, и только ненависть к двум подлым врагам поддерживала её. Офицеры вышли в конец территории, на невыгодное для собаки открытое место, дальше был забор из колючей проволоки. Найда понимала, что слабеет, нужен последний рывок, последняя атака, нужно опередить выстрелы и вонзить клыки в ненавистную физиономию и в шею толстяка.

Она атаковала на открытом месте, здесь прятаться было негде, все оставшиеся силы были вложены в этот рывок, но Длинный обернулся и увидел несущуюся на них окровавленную собаку. Сбила её пуля первого выстрела. Найда рухнула грудью на землю и поднялась уже на трёх лапах: передняя конечность была перебита, и тут же в неё, как в хорошую мишень, ударили еще две пули. Офицер подскочил к мёртвой изуродованной собаке и стрелял в упор, пока не опустела обойма.

Всё. Не стало собаки. Что ещё может произойти? Но в истории этой конец более странный, чем сама история.

Длинный приказал двум солдатам вынести труп Найды за территорию части и зарыть. Солдаты положили мёртвую собаку на кусок брезента и волоком потащили за забор. Грунт здесь очень каменистый, зарыли её неглубоко, здесь же бросили окровавленный брезент.

Ночью на могиле Найды жутко и протяжно выл Чёрный, выл да самого утра. Утром дядя Лёша пытался увести его, но пёс не уходил. Трус, подлец и эгоист Чёрный видел, как его вожак и подруга дралась с Толстым, видел, как её обижали и убивали, но он прятался, по своей природной трусости боясь вступиться за Найду, а теперь он горевал на её могиле. В эту ночь у безродного метиса навсегда пропало заискивающее выражение глаз, никогда больше он не станет принимать рабскую сгорбленную позу и поджимать хвост. Трое суток он не отходил от могилы Найды, три ночи жутко выл, горюя о своей подруге, и не притрагивался к еде, которую приносили прапорщик, только пил принесённую для него воду.

– Умрёт, наверное – до страшного равнодушно сказал дядя Лёша. Он стал вроде бы меньше размером, более корявым, изрытое оспой его лицо потемнело ещё больше.

Утром четвёртого дня Чёрный пришёл на КПП.

– Пришёл? – обрадовался прапорщик. – Кушать хочешь?

Чёрный не суетился как обычно, не заискивал, прямо и спокойно смотрел глазами уверенного в себе кобеля. Увести дворнягу не получилось, он пришёл не за едой.

На Толстого он набросился сзади, рванул клыками самое незащищённое одеждой место – бедро, тут же вонзил клыки и рванул внутреннюю сторону другой ноги. Пытаясь помочь орущему приятелю, сзади собаку за хвост ухватил Длинный. Длинного Чёрный грызанул в колено, от неожиданности и боли тот разжал пальцы, и сразу собачьи зубы вонзились в кисть его руки.

Отбежав метров на тридцать, Чёрный сосредоточенно слизал вражью кровь, почистился, с холма внимательно обвёл взглядом КПП, штаб, территорию части, оглядел место, где прожил всю жизнь, повернулся, и трусцой побежал прочь. Никогда больше он сюда не приходил.

Мучи.

Это был самый приветливый и жизнерадостный из шестерых живших тогда у меня щенков «азиатов». При встрече она обязательно должна была слегка ткнуть в руку влажным холодным носом, а встречаясь с группой знакомых щенков, она так и здоровалась – быстро тыкала в каждого мордой, из – за этой особенности назвали её Мучи – поцелуй.

Известны были три поколения её предков, внешне это была отличная породная сука – «азиатка», но месяцев с семи её возраста я стал всерьёз искать в ней черты охотничьей собаки. Закрались сомнения в её происхождении в дальних поколениях: уж очень собака любила плавать, прыгая в реку с высокого моста и бегать широкой размашистой рысью, перепрыгивая через препятствия, озадачивали и удивляли скорость движения, ловкость и выносливость этого щенка.

Мучи было девять с половиной месяцев, когда я нашёл ей нового хозяина. С моей стороны, договор с новым владельцем был обычным: соблюдать правила кормления и содержания, и ни в коем случае самостоятельно не вязать собаку, первая течка будет пропущена, а в полтора года мы её повяжем с уже запланированным кобелём.

Щенку должно было быть хорошо у нового хозяина: большой новый дом, благоустроенная территория, у богатого предпринимателя собака будет сыта, скоро ей построят хороший вольер, в таком большом дворе охрана просто необходима. Через месяц, навестив щенка и нового владельца, я огорчился тому, что не построен вольер, ведь уже начало зимы, а в подвале сквозняки. Подвальные проёмы были без дверей и окон, вход свободный, на беспривязном содержании Мучи облюбовала себе угол и спала здесь же, на земляном полу. Обещая сегодня же постелить подстилку, хозяин сокрушался, сетовал на нехватку времени, а на днях придут рабочие и за день – два построят вольер. Собачкой он был доволен, Мучи оказалась умной, послушной и хорошо охраняющей территорию. Огорчало его лишь то, что собака встретила меня слишком радостно. Почему она его так не встречает? И почему она порывается уйти вместе со мной, почему лает и кричит нам вслед?

В следующий раз навестить подругу удалось только через три месяца, зимой, в середине февраля. Едва я вошёл во двор и сделал несколько шагов, как с дальнего его конца, метров с сорока, в нашу сторону с угрожающим негромким рычанием побежала Мучи. Теперь это была худая, сильно истощённая «азиатка» с выпирающими рёбрами. Двигалась она, вихляя от слабости из стороны в сторону, это был не бег, а передвижение больного существа. С семи – восьми метров собака меня узнала, взвизгнула, подбежав, расцеловала руки и прижалась к ногам, чем вызвала ревность и недовольство хозяина.

Он понимал, что я не могу не заметить небольшое дряблое вымя:

– Племянник её случил через две – три недели после того, как я её у Вас взял. От такой собаки все просят щенка. Как отказать? Ещё мне нужны два мальчика для дарения нужным людям. Щенки все умерли, один остался, всё никак нет времени вольер построить.

Мучи часто кашляла сухим хриплым кашлем, хрипы слышались даже в дыхании «азиатки».

– Судя по всему, у неё воспаление лёгких. Вы не думали показать её ветеринару?

Мы стояли недалеко от ворот, собака поняла это по – своему и, пытаясь привлечь моё внимание, повизгивала, звала к дому, но я не шёл. Позже стала понятна причина такого поведения: Мучи хотела показать мне щенка, решила, что уйдёт вместе со мной, и опасалась, что я уйду без неё, но уйти без своего детёныша подруга не могла.

Кашляя, Мучи исчезла в дверном проёме подвала и появилась через минуту, держа в пасти щенка. Передвигавшуюся с тяжёлой ношей собаку шатало из стороны в сторону. Щенку не было месяца от роду, был он на удивление упитанным, его она положила на мои ботинки, смотрела счастливая снизу вверх мне в лицо. Глаза тяжелобольной собаки светились радостью, любовью и гордостью. Подруга показывала своего детёныша, Мучи любила меня и радовалась оттого, что, как она полагала, я её заберу, и мы поедем домой. Скорее домой!

Я не взял щенка на руки, даже не дотронулся до него. Нельзя было.

– Возьмите щенка и отнесите на место, она пойдёт за ним, а я подожду Вас за воротами.

Хозяин вышел на улицу через несколько минут, с другой стороны ворот кашляла, хрипела и жалобно скулила Мучи.

– Вам некогда, у Вас бизнес. Сюда каждый день будет приходить ветеринар, будет лечить собаку. Предупредите своего отца, чтобы вет. врача впускали во двор.

Мучи поняла, что я уеду без нее, горестные вопли шли со двора.

К тому времени я уже не раз предавал своих собак, еще не раз буду предавать их в дальнейшем, но полные радости и любви ко мне глаза Мучи, остались в памяти на всю жизнь, никогда я не знал, виноват ли я перед этими собаками или перед самим собой.

Через неделю позвонил ветеринар, сказал, что собака поправилась, а щенка забрали, молока у суки всё равно не было.

Прошло три месяца. Не хотелось мне приходить в этот дом, очень не хотелось, но нужно, ради собаки.

Калитку больших тяжёлых резных ворот открыл старик, отец бизнесмена. Он не сразу меня узнал, не сразу понял, что мне нужно. Вспомнив меня, старик расплакался навзрыд:

– Ведь убили моего сына, здесь, во дворе убили, трое их было, и собаку твою убили, мешала она им. Сначала собаку убили, потом моего сына.

Чуть позже я узнаю, что Мучи отравили за день до гибели хозяина.

Зря бизнесмен ревновал ко мне собаку, выходит, что совсем зря.

Бойсар.

Вначале девяностых безупречным эквивалентом денег была двадцатикилограммовая коробка российского сливочного масла. Что деньги? На масло я выменял мечту – очень широкогрудого, плечистого, большеголового щенка. Никогда раньше у меня не было киргизской горной овчарки.

Странное дело: полуторамесячный малыш выглядел упитанным, а на ощупь был твёрдым, будто деревянным, все благодаря развитой мускулатуре. Назвал я его Бойсар. В течение двух недель щенок трижды прошёл “тестирование”.

Он играл на тротуаре, недалеко от ворот, когда пьяный прохожий пнул щенка. От удара малыш отлетел в сторону, встал, и подскоками подбежал к мужчине. Он решил, что с ним играют, даже не поняв, что его бьют.

Прогуливаясь недалеко от дома, щенок вдруг увидел на тротуаре ревущую и шевелящую лапами игрушку-медвежонка. Бойсар на несколько секунд замер и вдруг бросился на муляж. Я не ожидал такой прыти и реакции. В стороны разлетелись клочья плюша, винтики и пружинки, одним рывком была вырвана голова “зверя”, детёныш волкодава во время “боя” не издал ни звука. Пришлось извиняться и платить, а через несколько дней малыш опять показал характер.

Купленного к празднику большого горластого петуха, соседи до времени держали привязанным за ногу на полутораметровой бечёвке. Щенок не обращал на петуха никакого внимания, но хозяева поставили перед птицей картонку с пловом. Крикун усердно клевал рис, когда подошёл Бойсар и присоединился к трапезе. Справедливости ради нужно сказать, что незваный гость поедал чужой плов несравнимо быстрее его владельца. Возможно, петух понял разницу в способностях, и это был пик возможностей его мозга, но бойцовые данные этих птиц гораздо выше их интеллекта. Отстаивая собственность, петух ударил щенка клювом в лоб, а удар шпоры пришёлся в плечо. С кровавой меткой на лбу и с дыркой в плече, Бойсар молча вцепился в бедро грубияна, резко тряхнул несколько раз, сбил с ног и схватил за горло. Жадного петуха спасли соседи и хорошая защита из перьев, но для владельцев – иудеев осквернённая собакой птица уже не могла быть употреблена в пищу. Вскоре пришёл раввин, и к моему облегчению, объявил погрызенного петуха кошерным. Я злорадствовал, зная, что забияка уже сегодня окажется на еврейском столе.

В двухмесячном возрасте, Бойсар поселился во дворе, в котором жили ещё пять моих щенков-сук, взрослый ньюфаундленд хозяйки дома и щенок-кобель восточно-европейской овчарки, которого она, как и моих «азиатов», взяла на содержание. Два-три раза в неделю я навещал квартирантов. На новом месте не обошлось без приключений. Кобелёк-восточник и старшая сука были почти на два месяца старше «волкодава», три суки тоже были старше него на месяц и более. Это была банда во главе с вожаком-восточником. Впечатление породистого щенка он не производил, но звали его Принц.

Первый день во дворе был у Бойсара насыщен событиями. Он познакомился с курами и хозяйским котом, почему то с восторгом встретил маленьких пищащих жёлтых цыплят, с ними щенок сразу стал обращаться очень бережно. Но Принц воспринял новичка настороженно и неприязненно, пытался напасть на малыша и провоцировал на это банду сук, за что он и члены шайки получили от хозяйки по паре-тройке ударов веником. Ньюфаундленду не было никакого дела до нового щенка, но с первого взгляда Бойсар понял, что это его друг, спать рядом с ним или на нём будет комфортнее и теплее, еще большого друга можно будет иногда использовать как батут или тренажёр.

Мы с хозяйкой дома сидели на веранде и пили чай, когда из курятника походкой триумфатора и героя – полководца, вышел большой красно-чёрно-бурый петух.

Бойсар пошёл на петуха, как мужик на медведя, сблизившись с пёстрым франтом до двух метров, молча бросился в атаку. Но хозяин курятника не собирался пасовать перед двухмесячным щенком, в секунду разгорелся жаркий бой, из тучи пыли, перьев и летящего мусора, мы не без усилий извлекли вояк, оба бойца вырывались с намерениями продолжить драку.

Было понятно, не забыв недавнее нападение в своём дворе, Бойсар невзлюбил петухов, а после этого сражения его антипатия только усилится.

Но другие щенки видели, как пришлый нахал пришёл на чужую территорию и напал на члена социума, просто так это новичку не сойдёт. Хозяйка пообещала временно содержать пострадавшую птицу в другом месте. Добрая женщина и её дочь любили собак, и через два дня навещая щенков, было несложно догадаться, что второй раунд между волкодавом и чёрно-красным уже состоялся, и триумфатор здесь больше не появится, а источником аппетитного запаха бульона, идущего из открытой веранды, является организм пёстрого гладиатора.

Щенки выглядели не так, как два дня назад. У всех на мордах, ушах и конечностях были шрамы и ссадины. Принц при поддержке всей банды напал на новичка, хозяйке уже дважды приходилось их разнимать. К её удивлению, в третий раз маленький Бойсар сам напал на “восточника”, дрался с Принцем и с суками, в свалке успел всех покусать и потрепать, затем быстро заскочил под грудь «водолазу», здесь он был в полной безопасности.

Время шло, драки между «киргизом» и бригадой щенков стали обычным делом, хозяйке дома приходилось постоянно присматривать за бандой. Трудна была бы жизнь малыша, если бы не покровительство чёрного великана, иногда большой друг отгонял агрессоров от своего маленького воспитанника. Даже кормушка щенка стояла возле миски ньюфаундленда, иначе новичку спокойно было не поесть. С каждым днём Бойсар взрослел и становился сильнее, с каждым новым поединком щенок становился более ловким и быстрым. Он постоянно был в порезах и дырках, но никогда не избегал драк, малыша не останавливал численный перевес противников. Стычки и драки закалили характер маленького волкодава, прошедшего жестокую школу сучьего злодейства. Его всегда высматривал главный враг – смутьян и провокатор «восточник». Принц постоянно вынюхивал, выискивал, выслеживал новичка, затевал новые интриги, заговоры, пакости и нападения. Организация провокаций и нападений стала для вожака банды смыслом жизни, в большом дворе его озабоченную морду всегда можно было увидеть выглядывающую из-за какого- то укрытия недалеко от Бойсара.

Через месяц постоянных драк с целой стаей щенков старше себя возрастом, ситуация изменилась: теперь только две суки из пяти дрались с «киргизом» на стороне Принца. Еще через неделю вся стая была подчинена волкодаву, теперь щенки откровенно побаивались его. Пришлый новичок стал диктатором, устроил показательную трёпку Принцу и старшей суке, фамильярностей не терпел, с подчинёнными в игры не играл, «восточника» откровенно презирал, дружил с ньюфаундлендом и обожал цыплят.

Насладиться властью малыш не успел, пора было ему привыкать жить в своём дворе. Мне нравилось, когда он иногда сопровождал меня в поездках.

В компании со щенком я заехал к своему знакомому, за приятелем послали, и я ожидал его на улице, у дома. Обследуя незнакомую территорию, Бойсар куда- то всматривался, насторожился, и вдруг забежал в узкий проулок. Там, во дворе, за дверью из арматурных прутьев, расхаживал громадный узбекский боевой петух-куланги.

Внешне куланги напоминают гибрид птеродактиля и крокодила, полученного от скрещивания с небольшим злобным страусом. Взгляд боевого петуха более агрессивный и хищный, чем взгляд орла или ястреба. У этих птиц взгляд хищный и мужественный, у куланги плотоядный взгляд тупого безмозглого существа. Ни намёка на интеллект, одна агрессия и тупость. Но таким он и должен быть, таким и был задуман. Мясо боевых петухов не едят, по жёсткости оно напоминает автомобильную покрышку. Это крупные и высокие птицы с непропорционально громадными ногами. С цыплячьего возраста главный их тренинг заключается в том, что во дворе двое-четверо мальчишек поочерёдно бегают за куланги, уставшего мальчика заменяет другой “тренер”, а птице останавливаться и отдыхать не дают, петух должен быть марафонцем со спринтерской скоростью, выносливость и сила ног – результат таких тренировок. Главное оружие петуха – шпора ноги, ею он калечит и убивает соперников. Его самого в драке не останавливают вырванные гребень, крыло, пробитая грудь или сломанные рёбра. На обычных петухов куланги не похожи, но волкодав узнал замаскировавшегося врага. Вот к такому отродью во двор, протиснувшись между прутьями решётки, и проник щенок трёх с половиной месяцев. Бойсар бросился на петуха, петух бросился на Бойсара. Куланги не разочаровал своих хозяев.

“Бац”! – и у щенка на лбу большое рассечение.

Кто-то побежал за ключами от замка, быстро сломать замок или калитку возможности не было. Когда принесут ключи?!!

“Бац”! и у Бойсара дырка в плече.

“Раз”! – и у петуха не стало гребня.

“Два”! – и у петуха выломано крыло.

“Три”! – Бойсар вцепился зубами в бедро птицы, куланги вырвался, и выломанные детские клыки остались в его бедре.

Бой был очень динамичным, вот у щенка ещё одна дырка в теле, но изловчившись, Бойсар всё – таки схватил птицу за шею, и с этого положения куланги вогнал шпору в бедро соперника.

Дверь открыли, бойцов разняли. Пол петуха и пол собаки, но сгоряча оба вырывались в надежде продолжить бой и победить.

Хороший боец – куланги стоит очень дорого. К моему удивлению, хозяин птицы результатом драки был доволен, и претензий предъявлять не стал. Владелец рассказал о выдающимся боевом прошлом этого петуха, затем гладиатор стал робким и убегал от соперников, труса перестали выставлять на бои, но благодаря нападению щенка, в голове у него “замкнуло” и он опять стал воином. Это хорошо. Все знают, что этот петух трус, его вновь выведут на бой и сделают большие ставки, неожиданно для всех куланги победит и его хозяин выиграет деньги.

Был субботний вечер, где я найду ветеринара? На стол был усажен щенок, и обычной иглой было зашито рассечение на его голове, отверстия я делал сапожным шилом. Делая это впервые в жизни, я не представлял себе другую собаку, которая бы сидела и терпела такую процедуру, но это было. Вместо полноценной анестезии, Бойсар иногда получал окрики и подзатыльники, если хотел уйти с места или поворачивал голову, новокаин не мог полностью избавить от болевых ощущений. Рассечение зажило, как на собаке, и заросло шерстью, но на первой же выставке судей смутила эта борозда на лбу щенка.

Это был во всех отношениях необычный пёс, удивление и одобрение вызывали его врождённые качества как охранника во дворе общего пользования. Бойсар не обижал детей ни при каких обстоятельствах, даже если они причиняли ему физическую боль, а к женщинам относился более лояльно, чем к мужчинам. По меркам «среднеазиатов» это был небольшой кобель. В годовалом возрасте его рост был всего семьдесят сантиметров, но был волкодав большеголовым, плечистым, и с широкой глубокой грудью. Останавливая людей суровым взглядом небольших выразительных глаз, Бойсар никогда не создавал много шума и не лаял взахлёб.

На прогулке в безлюдном месте, «азиат» прошёл ещё один незапланированный тест. У девочки – подростка вырвался громадный чёрный терьер и широкими прыжками бросился к щенку. В таких случаях никогда не следует держать свою собаку за ошейник и пытаться собой заслонить её, так Вы лишаете пса возможности защищаться. Защитился волкодав так, что за пол минуты драки, зажёванная и избитая “собака Сталина” вопила и пыталась вырваться из захвата. Прежде обругав Бойсара сволочью и башкамясом, расстроенная девочка увела своего кобеля.

На прогулках стало заметно – взрослые крупные кобели опасаются восьмимесячного щенка и избегают сближения с ним, а сам он, с семи – восьми месячного возраста, ещё больше пугал людей серьёзной внешностью.

На самом деле, люди опасались сурового тяжелого взгляда доброго беззлобного пса, но был волкодав не без странностей. Увидев на веранде у соседей маленьких жёлтых цыплят, Бойсар стащил одного, вынес во двор и стал наблюдать за ним. Щенка поругали, а цыплёнка забрали. Вечером пёс вновь украл цыплёнка из чужой веранды, принёс его в пасти к себе в будку и там выпустил, сам улёгся спиной к выходу. Странному «азиату» никогда не надоедало наблюдать за цыплятами, обращался он с ними очень бережно, хотя это был сильный и мужественный кобелёк. Хозяева цыплят снисходительно относились к чудачествам собаки, через месяц – полтора, когда на веранде появилась новая партия цыплят, Бойсар вновь стал приносить их в будку, загораживая своим телом выход и по получасу наблюдая за бегающими жёлтыми малышами. Но теперь пёс знал, что за это будут ругать, и, наигравшись с цыплёнком, брал его в пасть, перепрыгивал через барьер веранды и возвращал живую игрушку на место. Соседи давно смирились с непонятным поведением собаки, тем более что щенок ни разу даже пёрышка не повредил на птенце.

… Из под ворот милицейского подразделения нас неожиданно облаял злобный кобель. Пёс подрыл землю под створками и из этой щели пугал прохожих. Прыжок волкодава был точным и молниеносным. Схватив овчарку за шею, Бойсар вырвал её из под ворот вместе с цепью. “Азиат” взял за ошейник и шкуру, это и спасло жизнь везучему кобелю. Но как мог девятимесячный щенок вырвать из – под ворот взрослую собаку вместе с цепью, из щели около двадцати сантиметров – этого я и сам не понимал. Со стороны, с выражением выполненного долга на морде, Бойсар спокойно наблюдал истерику лежащей на тротуаре истошно визжащей овчарки. Влезть под ворота и уйти во двор самостоятельно, милицейский пёс не мог, на шум вышел сержант, раскрыл створки и завёл собаку вовнутрь.

– Что здесь происходит? – строго спросил по таджикски подошедший офицер. Начальник придал своему лицу как можно более грозное выражение.

– Наша собака порвала цепь, выскочила и напала на этого чабанского – ответил сержант.

Сердитое выражение лица начальника сменилось на радостно – довольное:

– Ничего страшного. Нечего было здесь ходить.

Это был единственный из моих кобелей, которого на прогулках в немноголюдных местах я спускал с поводка. Вне своей территории он мог напасть на человека только в самом крайнем случае, только в случае самообороны, и он же отлично выполнял запрещающую команду “фу”, даже тогда, когда его провоцировали к нападению. Вне своего двора он ни на кого и ни на что не обращал внимания, как будто кроме нас двоих вокруг никого и не было.

На очередной прогулке, всегда послушный и серьёзный Бойсар, вдруг радостно взвизгнул и без разрешения перебежал дорогу, увидев знакомую девушку с большим чёрным ньюфаундлендом. Повизгивая от счастья, десятимесячный “азиат” набросился на ошалевшего от неожиданности кобеля, облизав и расцеловав морду, принялся его тормошить. “Водолаз”, сбитый с толку, конечно, узнал Бойсара, но теперь это был не щенок, а сильный кобель, к чему такие фамильярности?

Девушка расклеивала объявления о пропаже собаки. Случилась беда. Жили они с мамой небогато, как со своего знакомого брали с владельца Принца за содержание овчарки небольшую, почти символическую плату. А вчера вечером Принц сбежал, найти его не удаётся, а его хозяин требует за сбежавшего кобеля непомерную цену, объявил собаку лучшей в мире немецкой овчаркой, хотя это был захудалый “восточник” с неизвестным происхождением и без документов. Беда. Если за два – три дня она не найдёт сбежавшего пса, то придётся где – то занимать деньги, хозяин Принца просто так не отстанет.

Вечером следующего дня я проходил со своей собакой недалеко от этого места. Вдруг замерев, Бойсар несколько секунд смотрел на мелькнувший силуэт овчарки в стороне свалки мусора, и без разрешения рванул к бродячей собаке. Бродяга убегал, и щенок мой будто спятил, преследуя его и не обращая внимания на мои окрики. Я уже потерял обоих из виду, когда он появился впереди, с высоко поднятой головой, легко и свободно удерживая в пасти собаку, хотя его ноша была не меньше его самого. Шум от воплей и визга овчарки дополняли крики и ругань в мой адрес старух и тётушек, отдыхавших здесь на скамейках. Тётки ругались и требовали отпустить бродягу.

Ну да, отпустить! Это напоминающее овчарку визгливое существо и был дорогостоящий Принц. Пожёванного кобеля привели к хозяевам под конвоем. Бойсар, конечно, узнал бывшего врага, но теперь это был не конкурент и не соперник, а он был серьёзным бдительным конвоиром. Что же, самое время было отблагодарить хозяйку за когда – то загубленного петуха.

Удивительно добрым было отношение «азиата» к детям, и чем меньше был возраст ребёнка, тем бережнее обходился с ним волкодав, любивший общение и игры с малышами. Но вольностей от незнакомых подростков четырнадцати – шестнадцати лет пёс не допускал.

Из окна я увидел, как окружившая щенка группа детей шести – семи лет бьёт его палками и лопатками. У двоих малышей лопатки были металлическими. Бойсар ушёл на длину привязи, жмурился и мотал головой, уворачиваясь от ударов, но не мог выйти из круга окруживших его ребятишек, для этого пришлось бы кого – нибудь из них толкнуть лапой или плечом.

Ночью соседи забывали закрыть калитку, и заставляя нас волноваться, беспривязный пёс уходил бродяжничать по району, возвращаясь только утром.

…После очередной самовольной ночной прогулки, Бойсар утром во двор не пришёл. Не пришёл он и через час, и через два. Плохо дело. Воображение рисовало мне страшные картины, где мою собаку загрызает громадный питбуль, или он попадает под самый большой грузовик. От таких мыслей отвлёк телефонный звонок. Звонил директор школы, где училась моя дочь первоклассница, просил срочно зайти и забрать из школы собаку. Школа находилась недалеко от дома и щенок мой там никогда не был. Я не могу объяснить того, что произошло. Щенок с улицы вошёл в школьный двор, пересёк его, по ступеням поднялся в здание. Летом во время занятий двери кабинетов бывают открытыми, Бойсар прошёл по коридору и заглянул в класс, где училась моя дочь, именно в эту комнату, больше он никуда не заглядывал. Дети подняли шум и крик, дочь сделала поводок из ранцевых ремней и вывела собаку во двор. Во двор школы я вошёл во время перемены, толпа ребятишек окружила щенка, старшеклассникам дотрагиваться до себя он не позволял, но как – то беспомощно терпел от малышей принудительный осмотр зубов и попытки впихнуть в пасть булочку с баклажанной икрой.

Но ничего собачьего и кобелиного волкодаву не было чуждо.

С первых дней его переселения во двор, два недоброжелателя регулярно портили щенку настроение. Первым был достаточно крупный бурый кобель – дворняжка, живший в квартале от нас. Там одинокая женщина содержала во дворе шесть – семь собак, и Бурый был вожаком стаи. Привязь Бойсара была устроена так, чтобы волкодав не доставал одного метра до калитки и до противоположной от его будки стены – собака не должна мешать проходящим людям. Бурому было не лень почти каждое утро дежурить у нашего дома. Мерзавец дожидался, когда машину выведут со двора, не спеша подходил к дальней стойке раскрытых ворот, и так же неторопливо мочился на нее.

Его не смущал грозный хозяин двора, Бурый хорошо знал длину цепи. Несколько раз щенок молча бросался к наглецу, рывки были очень сильными, но цепь была крепче, всего двух метров не хватало Бойсару, чтобы поймать нахала. Не в силах побороть страх перед волкодавом, Бурый отбегал в испуге, в очередной раз убеждался, что хозяин территории достать его не сможет, и на следующее утро вновь приходил обрызгать ворота. Мои попытки прогнать пакостника камнем или дать ему пинка, закончились порванной штаниной брюк. Бурый вконец обнаглел. Бойсар больше не бросался на кобеля, только смотрел мрачным суровым взглядом, как недостойный хам каждое утро справляет здесь нужду и метит его территорию. Нужно отдать должное Бурому негодяю. Это был очень рисковый и смелый кобель, смелый и глупый, я нисколько не сомневался, что «азиат» при первой возможности свернёт ему шею, убьёт или покалечит самым безжалостным способом. Очень часто глупость и смелость идут рядом, и Бурому ещё предстояло в этом убедиться.

Утро сменял день, и из соседнего двора приходил тщедушный рыжий кобелёк – замухрышка. До появления Бойсара наш двор его не интересовал. Недостаток здоровья и физических данных сделали из рыжего кобелька очень осторожную собаку. Рыжий знал, что иногда волкодав около часа находится во дворе беспривязно. Сначала сосед из – под ворот оглядывал территорию и, убедившись, что Бойсар на привязи, осторожно приоткрыв калитку и держась ближе к стене, входил во двор. Он тоже знал длину привязи, и был уверен, что одного метра длины цепи не хватает, чтобы хозяин территории достал до него. Первые десять смертельно опасных метров от ворот вглубь двора, Рыжий прошмыгивал быстро, затем не спеша и деловито, по – хозяйски мочился, метил территорию, обследовал двор и уходил. К нему тоже несколько раз рванул щенок, убеждался, что достать наглеца нельзя, и уже не бросался за прошмыгивающим вдоль стены Рыжим, только молча наблюдал за нахалом, хозяйничающим в его дворе. Рыжий осмелел, в очередной раз, пробегая мимо беспомощного волкодава, прихватил его недогрызенную кость, и открывая калитку, выронил её у самых ворот, поднял и унёс. Бойсар неподвижно лежал в будке и угрюмо наблюдал за недостойным воришкой, сердце его было переполнено презрением к соседу – мерзавцу.

В который раз рыжий пакостник подошёл к чужим воротам и, убедившись, что собака на цепи, в очередной раз прошмыгнул мимо хозяина двора. Но волкодав был не на привязи. Его отпустили пораньше справить нужду и погулять во дворе. Пёс, как обычно, лежал на пороге дома, возле будки, у самой головы собаки заканчивалась не пристёгнутая цепь. Самое время поквитаться за обиды, но «азиат» не шелохнулся, тяжёлым взглядом провожая соседа, ушедшего вглубь двора.

Бойсар бросился на замухрышку сзади, когда тот уже уходил и был в трёх метрах от ворот. Волкодав рявкнул в прыжке, и звук этот сбил Рыжего с лап. Смерть ревела и клацала зубами громадных челюстей у самой головы дворняги. Вопли и крики ужаса на высоких нотах Рыжего, лежащего на земле и трясущего лапками, были куда громче рёва волкодава. Бойсар не опустился до того, чтобы применять силу к такому слабаку, и не коснулся дворняги. «Азиата» оттащили и пристегнули цепь, но наказанный кобелёк не вставал, теперь пакостник молча лежал на спине и тряс конечностями. Пострадавшего поставили на лапы, вывели за ворота, и задали направление к его двору, следующему от нашего. Рыжий шёл шатающейся походкой, доковылял до своего места во дворе, лёг, полежал минут пять и… умер. Инфаркт. Маленькое сердце не выдержало большого испуга. Два – один. Остался Бурый.

К нему отношение было другое, волкодав ненавидел негодяя. Малышом Бойсар дрался с куланги, с восьмимесячного щенячьего возраста он не колеблясь вступал в бой со взрослыми крупными кобелями, обращал их в бегство или заставлял просить о пощаде. Ему, годовалому щенку, взрослые сильные самцы уступают дорогу, а этот хлюст – дворняга постоянно бросает вызов и демонстрирует своё превосходство, пользуясь тем, что он на привязи. Уже третий день, как к «азиату» во двор подселили молодую суку – красавицу, на её глазах Бурый будет унижать его, брызгая на столбик его ворот. Этого волкодав вынести не мог, только цепь мешала ему на виду у подружки свернуть наглецу шею. В таких условиях присутствие суки придало кобелю невыносимое для него состояние.

Утром у ворот дома меня дожидался приятель. Здесь же слонялся Бурый. Створки открыли настежь, машина выехала, и дворняга не спеша обрызгивал ворота. Бойсар лежал внутри будки, положив передние лапы на порожек, с каменным спокойствием молча раздавливал наглеца свинцовым взглядом. Бурый перестарался, рыкнул и пригрозил мне, вожаку, показав зубы. Этого «азиат» не вынес. Со всей дури, как снаряд из пушки, волкодав вылетел из своей будки, с глухим коротким хрустом вырвав из бетона стальной штырь крепление цепи. Заорав голосом невероятной громкости, Бурый бросился бежать. Он бежал и орал, этот крик ужаса перекрыл все шумы и звуки района. За дворнягой гналась Смерть. Смерть – Бойсар преследовал молча, но громко громыхал, ударяясь об асфальт, стальной штырь на четырёхметровой цепи. Следом бежали мы с напарником, наши крики и громыхание цепи пугало беглеца еще больше, инстинктивно он бежал к своему двору и орал от страха, надеясь на помощь. И помощь пришла. Услышав на улице душераздирающие собачьи вопли, громыхание стали и крики людей, хозяйка дворняги открыла калитку. Старушка открыла дверь в тот момент, когда её кобель почти добежал до ворот, прямо перед ним. Бурый на полной скорости прошмыгнул между ног хозяйки и бросился вглубь двора. В погоне сконцентрировав внимание только на мелькающих перед ним задних лапах врага, мстительный «азиат» так же кинулся между ног женщины, стоявшей в проёме калитки, но волкодав был выше и шире дворняги. Сбитая с ног старушка упала на спину собаки, лицом к хвосту, и машинально, чтобы не упасть, обхватила Бойсара. Это спасло жизнь её кобелю. Во дворе было ещё несколько собак, все они лаяли, визжали и выли. Бурый спешил к штабелям старого кирпича, уложенных в конце территории. Бросившись на них, беглец старался влезть повыше. До штабелей пробежав по двору с грузом, «азиат» прыгнул вверх, вслед за убегающим пакостником, и наездница сползла со спины.

Мы вовремя поймали своего пса. Собаки разрушили блоки из кирпича, поднялись клубы пыли, где-то за этими кучами вопил спасённый кобель, здесь же лаяли и выли пол. дюжины дворняг, молчали только волкодав и старушка. Она вообще не сказала ни слова, вела себя тихо и сдержанно, как в церкви, как будто каждый день ездила на собаках.

Больше к нашему двору Бурый не приходил.

Каждая из моих собак осталась в памяти и запомнилась чем то особенным. Бойсар запомнился как добрый и бесстрашный киргизский волкодав, как собака-воин.

Происхождение.

Посвящается авторам первого российского стандарта САО.

Увидев моих алабаев, приятель тут же решил завести такую собаку, попросил вечером зайти и рассказать о содержании «среднеазиатов» ему и жене.

Вечером я пришёл с пятимесячным щенком. Айнак смутился, только ещё на походе к дому: со двора шли запахи шашлыка, голубцов, плова и еще Бог весть ещё чего вкусного.

Во дворе был накрыт стол человек на десять, но пирующих было двое – хозяин дома, армянин Эдик и его друг – узбек. Мужчины были в хорошем подпитии, а стол заставлен едой, но собутыльники зачем- то нанизывали мясо на шампуры для очередных порций шашлыка. Щенок был посажен в сторонке, в нескольких метрах от стола. Бедный Айнак… он никогда не ел сочный шашлык и армянские долма, умный воспитанник понимал – ничего этого ему не дадут. Никогда у меня не было «азиата» с более выразительными глазами и такой же мимикой. Сознанием дисциплинированной собаки овладели райские запахи, глазами полными скорби и безысходности, Айнак внимательно смотрел на стол, но сам щенок был в центре внимания пьяных друзей.

Узбек решил показать свою осведомлённость:

– Это наша национальная узбекская порода.

Эдик не согласился:

– Какая еще “наша”? Ты что, туркмен? Наша!… Раскатал губу… Раз он у Игоря живёт, значит, он армянский алабай. Собака Игоря, а он – “наша”!…

Узбек не хотел сдаваться и обратился за помощью ко мне:

–Это азиатская порода? Как называется? А армяне здесь причём? Он ничего не понимает. Это наша узбекская собака, значит, он узбек, временно живёт у армян.

– Что-о-о?

Эдик долго и серьёзно занимался штангой и боксом, пил много и не пьянел, но сейчас спьяну потерял контроль над собой. Было ясно, он может пустить в ход кулаки, толстая шея его стала как будто короче, а плечи и грудь ещё шире. Оппонент прищурился и стал похож на обозлённого вепря.

Заявив, что эта порода объявлена российской, я пытался сгладить ситуацию и прекратить спор.

Пьяный консилиум посчитал это глупостью и тут же решил, что я тоже ничего не понимаю. Друзья решили самостоятельно выяснить национальность собаки. Решено было во дворе для щенка поставить тарелки с армянскими долма и узбекским пловом. Собутыльники решили, что критерием в их споре будут гастрономические наклонности собаки. Не обращая внимания на мои протесты, к забору отнесли глубокую тарелку с двумя голубцами и бульоном, рядом поставили тарелку с таким же количеством плова с мясом.

Скорбное и трагичное выражение глаз щенка исчезло с приготовлениями по разрешению спора, теперь в его глазах были заинтересованность, надежда и решимость. Казалось, понимая всё происходящее, Айнак сосредоточенно наблюдал за действиями людей, за тем как отмеряют равные порции, и как их понесли в другую сторону двора и поставили на землю.

Собаку поставили против места с тарелками и отпустили с расстояния пятнадцати метров. По команде отпущенный щенок шустро подбежал к благоухающему съестному, невероятно быстро и до последней молекулы съел голубцы, и оставив чисто вылизанную тарелку, переключился на плов, немедленно съел его и внимательно смотрел на спорщиков, пытаясь понять, будет ли ещё добавка.

Спорили на ящик хорошей самаркандской водки. Эдик вздохнул нарочито притворно:

– Я вообще не понимаю, зачем он съел плов? Попросил бы ещё долма, разве бы мы отказали НАШЕЙ собаке?

– Да – глубокомысленно согласился пьяный узбек: – ящик с меня. Он армянский алабай, но он узбекского происхождения. Он знает это и любит плов.

Консенсус был достигнут, и довольный хозяин дома разлил водку в фужеры.

Санитар.

Посвящается «правильным» европейским “зелёным”.

В конце девяностых бывшее советское предприятие “Таджик-золото” распродавало старое оборудование, оставшееся в Узбекистане. Теперь оно было переименовано в “Зеравшан голд компани”, и стало совместным таджикско – английским предприятием. От Самарканда до таджикской границы совсем недалеко, а там ехать на такси до главного офиса фирмы около сорока минут.

Откровенно говоря, я не сильно рассчитывал, что это СП продаст нам советское электрооборудование. Главной целью моей поездки был предгорный кишлак в пяти километрах выше офиса компании. У жителя кишлака жила молодая сука – дахмарда. В первой половине девяностых, в другом районе Таджикистана, я с группой итальянцев осматривал её родителей. Говорят, что итальянцы темпераментны, много говорят и жестикулируют. Но тогда пара “таджикских мастиффов” ввела иностранцев в ступор, в онемевшее восхищение медведеподобными громадными собаками, сам я был примерно в таком же состоянии.

И вот теперь здесь живёт дочь тех собак. Скоро ей будет полтора года, нужно осмотреть «азиатку», помочь, чем можно, хозяину, и спросить, есть ли достойный кобель для неё, заранее договориться о щенке, а лучше о двух. Желательно взять щенка – суку, нужно будет посидеть за угощением, передать привет и подарки хозяину и его семье от самаркандских родственников и от меня, и …. и любой ценой получить хотя бы одного «медвежонка»!

…Вопрос с электрооборудованием решился быстро. Стерильная девушка – менеджер компании, с беспричинно радостным лицом улыбающегося манекена, сообщила, что вопрос о собственнике оборудования, оставшемся в Узбекистане, спорный, ей очень жаль, но помочь мне она не может. По-русски она говорила очень неплохо.

От природы внешность у меня серьёзная, люди меня так и воспринимают, но пошутить я люблю, и с серьёзным лицом растянул губы в улыбке:

– Вы счастливо улыбаетесь из-за того, что не можете мне помочь, или Вы рады тому, что не можете распорядиться своим имуществом?

Шутка моя не сбила программу радости робота-манекена. Улыбнувшись и попрощавшись, стерильная девушка ушла.

Недобрый взгляд наблюдающего за нами майора – таджика, я принял на свой счёт, но неожиданно милиционер обратился ко мне по-свойски грубовато:

– Да уроды они, всегда улыбаются, а нас за людей не считают. Будешь на дороге умирать, улыбаясь мимо пройдут, глотка воды человеку не дадут.

Попрощавшись со странным майором, я пошёл в кишлак. Найти нужного человека не составило труда, здесь все друг друга хорошо знали. Восточные обычаи вежливости и гостеприимства были соблюдены, и только после этого, за чаепитием, я объяснил хозяину цель своего приезда, заметив, что не видел в кишлаке собак, и не видел во дворе дахмарду хозяина. Где красавица?

Опустив глаза, селянин спокойно ответил:

– Главный менеджер – инглиз перестрелял наших собак. Мою собаку тоже убил.

– Как это “перестрелял”? У Вас во дворе убили Вашу собаку?! Иностранец?! Я понять не могу! Во всём кишлаке не нашлось никого, кто дал бы отпор этому скоту?!

Я пожалел, что сказал это. Мужчина твёрдо и спокойно смотрел мне в глаза, можно было только догадываться, какую душевную муку и ненависть он испытывал.

– Мы ничего не можем. Наш кишлак не наш. Он делает, что хочет, а мы никто.

Я слушал, как англичанин приказал тому самому майору милиции, начальнику охраны, перестрелять из автоматов собак в кишлаке. К чести офицера милиции, возмущённый майор прилюдно послал менеджера на первичный мужской половой признак. Англичанин заплатил людям со стороны, отстрелом дворовых собак из ружей руководил его помощник.

Дорога назад шла мимо офиса “Зеравшан Голд Компани”. Я не мог не зайти в контору. На мою просьбу секретарю встретиться с главным менеджером “по личному вопросу,” опять вышла с дежурной радостной улыбкой стерильная девушка в очках без оправы. Увидев выражение моего лица, она машинально оглянулась на начальника охраны. Теперь я знал, кому адресован презрительный раздражённый взгляд майора. По глазам видел, моя улыбка в сочетании с выражением ненависти в глазах, смутили девушку.

– Главного менеджера зовут Николас Эйс, он будет через несколько дней. Чем я могу помочь?

Я вежлив и корректен, я улыбаюсь:

–Николас Эйс где-нибудь в пригороде Лондона может перестрелять несколько десятков собак?

Манекен улыбнулась:

–Это санитария. Мистер Эйс беспокоился о том, чтобы не было заразных болезней. Эти собаки жили без ветеринарного контроля.

– Да, конечно, но может ли он в Англии перестрелять собак, живущих без вет. контроля? И откуда он знает о контроле над этими собаками?

Девушка прошла хорошую школу и умела обходить неудобные вопросы.

– Мистер Эйс родом не из Англии, он из ЮАР.

– Ну, тогда это совсем другое дело! Тогда руководитель английской компании может заодно и людей в кишлаке перестрелять в целях санитарии, ведь и у них нет должного медицинского контроля, они вполне могут оказаться больными. А почему менеджер исполняет функции санитара, это входит в его обязанности? Это правила компании? В ЮАР природными санитарами являются гиены, шакалы и стервятники, а в Таджикистане английские менеджеры? Этому Николасу нравится быть санитаром?

– Я дала Вам исчерпывающую информацию. До свидания.

Майор проводил привычным презрительным взглядом удаляющуюся обладательницу фальшивой улыбки:

– Скоты. По закону охрана менеджеру не подчиняется, но он, как упрямый баран, постоянно мне что-то приказывает. Тогда он приказал мне перестрелять собак. Скотина. В первую акцию они убили девятнадцать, на следующий день ещё семнадцать собак. Кишлак далеко, до него пять километров, но эта свинья боится вируса. Из Англии он выписал вакцину от бешенства и столбняка не на количество людей работающих в офисе, а на численность работающих здесь англичан, им он приказал делать прививки. Свиньи. Видеть их не могу. Всегда они правы, считаются только со своими правилами, ничего не стесняются. Никогда раньше волки не подходили к кишлаку, а что будет зимой? Всегда улыбаются, свиньи, и всегда они самые правильные.

Разные у меня были «среднеазиаты», а дахмарда никогда не было.

Скорее всего, никогда уже и не будет.

Казан.

– Ха-ха! А отец-то! Отец! Вот, дурак старый! Учить любит. Ха-ха! Дурак старый… да все дураки.

Эта анаша очень хорошая, хороший кайф дает, настроение поднимает, не то, что в прошлый раз. После той анаши, Садык чуть не спятил от глюков, но все равно, скурил ее всю, не пропадать же добру. Где в нурабадской степи найдешь хороший гашиш?

Некстати он вспомнил, что завтра отару нужно вести назад и как отец ударил его палкой, застав за курением гашиша. Веселое настроение как-то неожиданно стало злым.

Со стороны крупный пастуший пес недоверчиво наблюдал за бормочущим и хихикающим хозяином. Пастуха оскорбила растерянность в карих глазах помощника.

– А-а-а… Отцовский любимчик…Собаку он любит больше, чем меня!… Собака ему ближе сына!

Маленьким щенком этот пес влез в большой казан и доел остатки плова. Казан был на время одолжен у соседа. Сосед, увидев, что утварь осквернена собакой, потребовал вернуть новый казан или заплатить ему. Садык сильно избил щенка, за собаку вступился отец, между отцом и сыном случилась обидная для Садыка перепалка. Как напоминание, назло отцу, он назвал щенка Козон (Казан). Старик иронии не понял, а кличка так и прижилась. Было это четыре года назад, но пастух обиды на отца часто срывал на собаке.

На каждой новой стоянке чабан сооружал подобие юрты из нескольких толстых палок и кусков брезента от автомобильного тента. Казан старался близко не подходить к жилищу хозяина.

– Козон! Сюда!

Пёс нехотя подошел, остановился в нескольких шагах от палатки и недоверчиво всматривался внутрь.

– Сюда! На, на…

Хозяин предлагал кусок лепешки, и Казан подошел ближе. Пастуший посох, брошенный как копье, ударил собаку в бок.

Это развеселило пастуха, опять подняло настроение.

Утром Садык проснулся в раздражении. Солнце было уже высоко, отара ушла дальше, разбрелась, этого дурака Козона не видно, а отсюда нужно уходить, овцы здесь уже все сожрали.

Зная верное средство от любых невзгод, чабан привычно и ловко забил косяк. Скоро душистая анаша дала беззаботное и радостное настроение. Сидя на осле, он уже тронулся за отарой, когда с другой стороны подбежал Казан.

– Где ходишь?

Забыв о реальности, Садык пнул собаку. Удар сапога пришёлся в нос. Отскочив, пёс тер лапами морду и, тряся головой, слизывал кровь, идущую из ноздрей.

– Да пошел ты…

Только поздно вечером, готовясь к привалу, пастух вспомнил, что не разобрал и не забрал с собой юрту и кошму. И нигде не было собаки. Обиделся, наверное. Ничего. Он где – то рядом, наблюдает за овцами, он всегда так делает.

Но Казан не появился, не пришел он и на следующий день. Пропала собака.

К удивлению чабана, отец не ругался из-за пропажи собаки и нескольких овец, только внимательней обычного старик смотрел на сына.

Прошла зима. В начале мая отара пришла на то же место, где Садык в последний раз видел свою собаку, где Казан пытался привлечь внимание хозяина и был избит. Пастух обрадовался, увидев юрту нетронутой, но радость сменилась раздражением: внутри было грязно и засыпано овечьим помётом.

Скоро Садык покинул это место и, двигаясь за отарой верхом на ишаке, увидел вдалеке чьих-то овец и собаку. Всего несколько овец? Кто их здесь будет пасти? Так не бывает. Чабан решил присвоить чужую скотину, овцы сами войдут в его отару, когда они подойдут ближе. А собака? Сейчас с ним был метис местной пастушьей и какой-то городской собаки, выглядел он мужественно, ничего, он отгонит чужого кобеля. Окликнув своего охранника, Садык направился к брошенным овцам. За две сотни метров чужой пес залаял густым зычным голосом и галопом направился к пастуху. Метис неожиданно взвизгнул и побежал назад, к своему стаду.

– Козон?! Где ходишь, предатель?!

Садык был рад возвращению помощника, и впервые говорил со своей собакой миролюбиво и с ласковой интонацией. Сдержанно виляя обрубком хвоста, Казан носом коснулся бедра хозяина. Пастух заметил новые шрамы на собаке, рубец на голове почти зарос шерстью, а отметина на плече появилась позже.

– Ий-е-е! С волком дрался? Два раз?! Победил? Не победил бы – сдох бы. Да-а-а…

С собакой были баран и три овцы с ягнятами. Скупой на похвалу, чабан был озадачен. Верный пёс всю зиму провел в степи, сумел сохранить овец и сберёг ягнят, родившихся за это время. Садык догадался, почему в юрте много овечьего помёта, понял, что Казан хотел предупредить его от отставших баране и трех матках и был за это избит. Как зимой в степи собака выжила сама и сохранила овец? Как?

…Скоро пастух забыл об этом. Мало ли, что в жизни бывает.

Через несколько месяцев отара паслась недалеко от дороги. Обычное дело, подъехал «жигуленок», молодой мужчина просил продать пару ягнят. Разговорились. Расстелив дастархан, пастух пригласил городского гостя присесть. Городской пошел к машине, принес лепешку и большую бутылку дешевого креплёного вина. Возвращаясь, мужчина увидел пастушьего пса, остановился и подозвал собаку, похлопывая ладонью по бедру. Впервые в жизни Казан смутился и почему-то застеснялся. Чужой человек обращался с ним как со старым знакомым, просто и уверенно, снисходительно и ласково похлопал по плечу и угостил куском лепешки. Это не рассердило и не насторожило собаку, Казан взял хлеб с руки чужака. Ему понравился этот человек, его снисходительно-повелительный голос и его ласка, волкодаву очень хотелось, чтобы новый знакомый поговорил с ним и опять погладил по голове.

Чабан обрадовался вину. Городской парень лишь пригубил, а хозяин осушил уже третью пиалу. Гость спросил о собаке, Садык окликнул пса и его понесло:

– Он любой мой приказ выполнит! Сюда иди!

Не решаясь подойти ближе, Казан остановился в трех шагах от хозяина. Садык стал орать, и пес подался в сторону парня.

– Перед людьми позоришь, негодяй!

Курили сигареты городского парня. Вскочив, пастух схватил пса за шкуру у скулы, другой рукой сунул горящий окурок собаке в ухо.

Казан вырвался, отскочил в сторону, тряс головой и тер ухо лапой.

Не вмешиваясь, парень смотрел в сторону и задумчиво жевал лепешку, гость еще дважды наливал вина Садыку. Пастуха развезло, пил он редко и быстро пьянел. Попрощались. Подойдя к машине, горожанин оглядел собаку. Со стороны Казан наблюдал за парнем внимательным умным взглядом карих глаз.

Поколебавшись, незнакомец решился:

– Однако… какой ты большой … поедешь со мной? Чужак открыл заднюю дверцу машины и сказал повелительно:

– Поехали! Ну!? Залазь!

Раньше Казан не встречал таких людей. Было в этом человеке что-то такое, что заставляло его подчиняться, и подчиняться с охотой.

Приехали в небольшой город. Парень загнал машину во двор и открыл дверцу.

– Ну, выходи. Вот наш дом. Теперь ты здесь будешь жить.

На крыльцо вышла высокая полная женщина. Казан сразу понял, что она здесь главная, женщина стала ругать нового друга и говорила властно:

– Ну, зачем дома две собаки? А он с нашим Буржуем не подерётся? Кормить его… Овец не тронет? А курей? Смотри, чтобы он теплицу не разгромил, такой бугай!

– Да нет, мама, не беспокойтесь, он добрый и спокойный.

– Спокойный… то-то он в шрамах!… И имя дурацкое.

Женщина ушла в дом и скоро вышла на крыльцо с половинкой буханки, вынула мякиш, разбила в углубление три яйца, пристроила мякину обратно и протянула хлеб собаке.

– Не берё -ёт!… Ишь ты … смотри у меня! А глаза умные! Воды ему нужно поставить.

Люди ушли, и пёс остался один. Он знал, что в задней части двора есть овцы, куры и корова, хотя и не видел их, понял, что это территория взрослого кобеля, но сюда его привел друг, новый хозяин. Казан соблюдал правила и не подходил к той территории, к проходу, где начиналась задняя часть двора. Оттуда лаял и предупреждал о себе кобель -хозяин этого места.

Ночь пес провел на крыльце, здесь было уютно и спокойно. Утром парень вышел из дома в трусах и с полотенцем на плече, потрепал собаку за ухо и пошел за дом. Казан пошел за ним, новый хозяин должен был провести его по двору, ведь он вожак, он привел его сюда. У забора, пытаясь защитить свою территорию, яростно лаял крупный кобель. Новичок не обращал на него внимания, но, как только они с хозяином поравнялись с ним, пёс бросился на волкодава. Легко и свободно Казан встретил атаку дворового «азиата». Ловко, в один миг, схватил кобеля весом в три с половиной пуда за шею, рывком тряхнул над головой и, в другую сторону, резко, с размаха, ударил собакой об ствол урючины. Казан знал свою мощь, и не сомневаясь в результатах усилий, мотнув массивной башкой, швырнул труп собаки в кусты смородины, подошел к растерявшемуся хозяину и уставился в лицо внимательным взглядом умных карих глаз.

– Ну, ты… Ты чего сделал!?… А мама увидит?… Нужно его спрятать… Маме скажем, что он убежал. Что тебя испугался и убежал. Да-а-а… Чего же ты своего хозяина терпел, не мог разок вот так его встряхнуть?

Казан внимательно слушал. В пятилетнем возрасте он встретил друга, и ради него был готов на что угодно. Сейчас волкодав не совсем понимал хозяина, теперь его умные добрые глаза и чуткие уши всегда будут улавливать настроение вожака и его мамы. Всю жизнь он будет верен этому человеку и его семье за ласку, добрые слова и тот, самый первый кусок хлеба, никогда больше пёс не будет брать еду из чужих рук.

Садык остался где-то в прошлом. В этой новой жизни Казан иногда вспоминал чабана, когда видел овец, но скоро забыл о нём, как забывают о человеке из плохого сна.

Бескорыстные верные друзья.

Лучшую и самую красивую суку туркменского алабая, когда-либо виденную мной, повязали с мощным, но простоватым кобелём узбекского типа. Не было на то время другого кандидата, я и не рассчитывал от такого сочетания получить потомство, по качеству равное той собаке. Родилось тринадцать щенков, из них четыре кобелька. Один из кобелей еще слепым привлёк мое внимание, хотя двое его братьев были крупнее и тяжелее. Щенок был пронырлив, задирист и со смешной особенностью: в лицевой части, вокруг его глаз, были симметричные, чёткие, хорошо обозначенные круги. Из-за этой особенности назвали его Айнак – очкарик.

Кормить полноценно тринадцать щенков, сука – первородка была не в состоянии, владелец помёт не подкармливал, и малыши отставали в росте и весе. Из этого помета я взял для себя двух месячных щенков – кабеля и суку. Через две недели щенки стали упитанными и здоровыми. Очкарик удивлял умным выразительным взглядом и смешной мимикой. Появляющаяся на переносице складка в сочетании с “очками” будто изображала сложный мыслительный процесс, когда щенок внимательно оглядывал заинтересовавший его предмет, или если он принимал сложное решение. Из-за этого его в шутку называли “профессор” и “умник”.

Щенки жили в общем дворе. Новые соседи, перебравшиеся сюда из араб-хоны, иногда обижали малышей, а я не подавал вида, что не замечаю это. Люди эти не были мне симпатичны, не нужно было, чтобы собаки были в дружеских отношениях хоть с кем – то из этой семьи. В три с половиной месяца Айнак впервые показал, каким он вырастет. Обижавшая его женщина подметала под навесом у входной двери, когда подошел щенок, “задумавшись” и нахмурив лоб, стал наблюдать за уборкой. Из-за тюлевой занавески меня не было видно, и бросив вороватый взгляд на мое окно, соседка ударила щенка шваброй. Обычно малыш отбегал и укоризненно смотрел на обидчицу, но тогда он молча бросился на женщину. Второй удар сбил его на землю, но не остановил, соседка испугалась и подняла крик. Айнак поменял тактику, высоко прыгнул, но нарвался на перекладину швабры. Поймав за ошейник, я … похлопал щенка по грудке, к неудовольствию соседки, фактически его похвалил. Женщина требовала, чтобы я наказал собаку.

– Я не буду бить щенка. Хотите – бейте сами, я не против, но через два – три месяца Вы не сможете защититься от него шваброй, он покусает вас, еще через два-три месяца вы все станете сожалеть о том, что обижали его. Он будет считать врагами не только вас, но и всех, кто живет в этом доме.

Еще одно существо постоянно досаждало щенку – его сестра Айка (Аик). Она постоянно умудрялась поесть из чужой миски и стащить корм у брата. Очередной акт наглого воровства окончился неудачей – Айнак напал на сестру. Сдуру Айка вступила в драку. Растащив вырывающихся визжащих и рычащих щенков, я ужаснулся: глазное яблоко Айки вывалилось и висело на канатике – острый щенячий клык разрезал глубоко, над самым веком. Что делать? Я и не знал, что вынутый глаз таких больших размеров, как-то машинально, с испуга, вставил его на место и пальцем затёр место разреза. Через час ветеринар аккуратно дергал пинцетом за веко, за это время глаз успел прирасти, “присох” к месту.

– Ничего делать не нужно, только закапывать несколько раз в день. Заживёт, как на собаке.

– Как это так?! Говорю тебе, полностью глаз вывалился! Лечи, давай!

Я проверял зрение Айки через день, через месяц и через год, к моему удивлению, видела она отлично. Это была ее последняя драка с братом. После серьёзной трепки, собака, наконец, уяснила, что Айнак сильнее, но желание украсть чужой корм было сильнее силы брата. Через месяц Айка изобрела простой надежный способ экспроприации чужой еды. Каким бы умным не был Айнак, а кобели бессильны против сучьей хитрости.

Во время кормежки кобелёк ел не спеша, как и положено «среднеазиату», съедал три четверти корма, делал перерыв, отдыхал пять-десять минут, затем доедал оставшееся. Айка съедала свой корм быстро, затем выжидала, когда брат сделает перерыв в поедании пищи. Тогда актриса и сценарист Айка со злобным рычанием кидалась в конец двора, обозначая лаем взахлеб прячущегося нарушителя и врага на чердаке или на крыше, за забором или в кладовой. Бдительный добросовестный брат бросал трапезу, бежал со всех лап в конец двора и искал нарушителя. Пока он высматривал и пытался найти несуществующего прячущегося врага, облаивал забор и чердак, сука быстренько возвращалась и доедала из его миски. И так каждый день. Не мог Айнак не побежать и не убедиться в безопасности территории.

Было ему около четырёх месяцев, когда соседская кумушка говорила с моей женой у нас во дворе. Безымянный палец соседки украшал золотой блямбер, похожий на перстень, а по массе схожий с небольшим кастетом. Щенок сидел между двумя женщинами, переводил взгляд с одного лица на другое и внимательно слушал, от “удивленного напряжения” собрав на лбу морщины. Жестикулируя и размахивая руками, соседка случайно ударила щенка по носу тяжелым перстнем. Мгновенно отреагировав, Айнак прыгнул вверх, клацнув обидчицу за грудь. Пустяки, было несколько царапин, но это была первая кровь. Тогда слишком часто малыша обижали посторонние люди, бросая камни и хватаясь за палки при появлении дворового кобелька. Желающих замахиваться на щенка становилось все меньше по мере роста и формирования собаки. Уже в семимесячном возрасте «азиат» одним взглядом мог “объяснить” расклад сил и отбить желание обижать его. В возрасте семи месяцев поймав за ногу частенько издевавшегося над ним подростка-беспризорника и потащив его вглубь двора, Айнак убедился в слабости и уязвимости человека. Мальчишка получил серьезный урок, а щенок уяснил на всю жизнь беспомощность людей против него.

Поздним летним вечером мы возвращались с прогулки. Совсем недалеко от дома, девчонка – соседка из нашего двора подрабатывала в офисе уборщицей. В безлюдном месте и в полуночное время, холл фирмы выделялся ярким освещенным пятном. Приоткрытые двупольные стеклянные двери не скрывали происходящего внутри: двое подвыпивших местных молодых мужчин повалили кричавшую девушку на стол, и выкручивая руку, один из негодяев пытался зажать ей рот, от другого соседка отбивалась ногами. Понятно, проходили мимо и увидели, что девушка одна.

Весь подобравшись, застывший «азиат» наблюдал за людьми. Девушка была из того самого дома, где его обижали, Айнак не любил всех его обитателей, но они жили в нашем дворе. Сейчас с ними он был в нейтральных отношениях, эта соседка никогда его не обижала, она тоже жила в нашем дворе, значит, она своя, наша, и ей нужна помощь, на нее, на нашу девушку, напали враги.

Молча отстегнутый поводок «азиат» правильно понял как команду к атаке, пересек тротуар и вбежал в приоткрытую дверь. В такой ситуации я не спустил бы с поводка взрослого злобного кобеля, не послал бы его на людей, а десятимесячный щенок – то, что нужно.

Ближайший негодяй стоял к собаке спиной, вернее задом, нагнувшись к девушке. Схватив его за колено, рванув на себя и в сторону, затем с места перемахнув через стол, Айнак сомкнул челюсти на руке другого насильника, трепанул дважды, неожиданно схватил выше ступни, и используя весь свой вес, дернул на себя. Упавший человек был открыт и беспомощен, Айнак бросился к горлу, но был пойман мной за ошейник. На все понадобилось пол минуты, такой прыти я не ожидал от десятимесячного щенка. Теперь нужно было быстрее избавиться от двух вопящих придурков, оба они в крови, рядом отделение милиции, проблемы мне ни к чему.

– Будете жаловаться – сядете. Любите секс по принуждению – там его у вас будет с избытком. Увижу вас в этом районе – объясню отцу девчонки, кто вы такие. Он не меньший негодяй, чем вы, горазд на подлость, порежут вас арабы.

Девушка и сама понимала, что лучше не говорить об этом случае папаше-наркоману, но на следующий день ее мать крепко взяла мою руку выше локтя и молча смотрела в глаза. Так она благодарила без слов, это был аналог “спасибо.” Я не здоровался с ее мужем. Через пол года я случайно узнаю, как одев на голову щенка мешок, он ночью выкрал и увез на автобусе моего предыдущего «азиата», узнаю, как её муж истязал пса во дворе их другого дома, а она знала, как и сколько я искал ту собаку.

Теперь я никогда не буду гулять с Айнаком на улице без поводка, щенку понравилось наводить порядок и трепать нарушителей. «Азиат» почувствовал себя “крутым», узнав вкус крови, Айнак понял, что люди, проходившие мимо ворот, дразнившие его и бросавшие камни, просто трусы и слабаки, и все они его боятся. Таких трусов и подлецов нужно ловить и наказывать. ….Но мне нужен был именно такой кобель, через два месяца пёс будет жить в доме с индивидуальным двором, огороженным высоким забором.

А по сути Айнак был доброй собакой, просто он поделил мир на хороших и плохих людей, на чужих, часто обижавших его, и на тех, кто проживал в нашем дворе. Сам, по сути, ребёнок, только собачий, «азиат» очень любил играться с детьми.

Детвора, особенно малыши, любили выходить во двор со съестным. Щенок виртуозно крал бутерброды с маслом у соседских еврейских детей, с ловкостью ярмарочного карманника отбирал мороженое у моего маленького сына. Дети для собаки – это человеческие детёныши, как не обдурить этих поедателей сладостей? Ведь никогда не угостят мороженым и не дадут бутерброд с маслом. А совсем другое дело дочь хозяина, Мария. Она всего на несколько лет старше своего братишки – малыша, а угощает мороженым, и кроме неё, никто не даёт таких сладких конфет. Она и ее мать не ругают и не орут, как хозяин, и никогда не дают оплеух.

Хозяйку и ее дочь Айнак обожал, и был доволен, когда Маня хвалила его за успехи в дрессуре. Ради этих похвал и поглаживания детской ручкой по голове он готов был понять и выучить любые команды. Это игра, щенок понял условия игры и играл с ребенком, в игре делая вид, что полностью подчинялся девочке и ее маме, «азиат» обожал их, но… подчиняться им в серьезных ситуациях, и не собирался. В случае если бы грозила опасность или нападение, то решение об обороне принимал бы он сам. Не доверять же важные вопросы таким слабым особям, ведь кругом коварные враги!

Команда“ дай лапу” была первой, которой Маня самостоятельно обучила щенка. Поняв, что за правильно выполненную команду поощряют, и желая угодить маленькой дрессировщице, умный пес приобрел смешную привычку на всю жизнь: если его ругали, то Айнак виновато опускал голову и поднимал правую лапу в расчёте на то, что перестанут ругать и станут хвалить.

На новой территории алабай освоился быстро, здесь была его первая по-настоящему важная работа. В доме еще шел ремонт, вечером щенка привозили и выпускали во дворе, а утром, с приходом рабочих, отвозили назад, в старый родительский дом. Дней через десять, утром, Айнак встретил меня у калитки. На голове кобеля было большое рассечение, больше пяти сантиметров, обнажена была голая кость черепа. Земля у ворот была в пятнах крови, здесь же валялось несколько половинок кирпича. Судя по вмятинам в земле, половняки с забора бросал мужчина, не ребёнок, один из них углом ударил собаке в голову. На воротах и высоко на заборе отпечатались следы собачьих лап. Получив травму, пес не оставил пост и продолжал защищать двор. На днях мы переедем сюда жить, нужно быть осторожным, рано или поздно Айнак повстречает на уличной прогулке людей, ранивших его, тогда крепче нужно будет держать поводок, скорее всего, это кто-нибудь из соседей. Так оно и получилось.

Казалось, рана на голове беспокоила меня больше, чем саму собаку, наложили несколько швов, и дело с концом.

Пришла осень, первый тестовый поединок впечатлил любителей собачьих турниров, и мой пёс попал в поле зрение людей занимающихся боями.

…Мы уже возвращались домой с прогулки, как через дорогу от нас появился парень с крупным питбулем. Питбуль, вцепившийся в собаку взглядом, был без ошейника и поводка.

– Держи! Держи собаку!

Поздно! Гладиатор уже бросился в атаку, отстегивать поводок времени не было, ошейник с «азиата» был сорван рывком. Айнак, как окаменевший, неподвижно стоял на обочине и ждал нападения, на долю секунды опередив агрессора, алабай взял его за ухом за шею.

Желая увидеть собачью драку, с обеих сторон движения зеваки останавливали машины, образовалась пробка.

Айнаку не было и полутора лет, гладиаторская драка нам ни к чему.

Подзываю хозяина питбуля:

– Эй, парень, я одену своей собаке ошейник и придержу его, а ты оттащи свою, да смотри, крепче держи!

–Нет, пусть дерутся, мой твоему ноги переломает.

Этого я не ожидал, ведь выгул бойцовой собаки без поводка я принял за глупое легкомыслие. Число зрителей удвоилось, теперь дорога была забита машинами, водители оставляли автомобили и спешили увидеть драку собак. Толпа “болела” за “нашего, узбекского”. Владелец питбуля был уязвлён обидными выкриками в адрес иностранной собаки, а каждый новый прием «азиата» толпа сопровождала одобрительными воплями, как на футбольном матче.

Откуда-то из-за машин выскочил суетливый мужчина в очках, ругался, требовал дать ему проехать, но толпе было совершенно не до него, здесь он напоминал назойливую муху досаждавшую людям. Внезапно очкастый увидел двух офицеров милиции. Наверное, по профессиональной привычке и из чувства долга, милиционеры иногда одёргивали слишком эмоциональных зрителей, хотя сами же были страстными болельщиками. Очкарик был явно не в духе и слишком резко потребовал у офицеров навести порядок и пропустить его машину. Приказные интонации и скандальный тон не понравились капитану милиции:

– Бабушке своей приказывай! Иди вон, в ГАИ звони или к участковому обращайся! Уже давно бы объехал квартал, так нет, именно здесь ему проехать надо! Чего людям смотреть мешаешь!?

То ли очкарик осознал, что объехать квартал действительно было делом нескольких минут, то ли дошло до него, что если бы не эти два милиционера, то уже давно досталось бы ему от толпы за грубость и непонимание момента, только почему – то потоптавшись на месте, суетливый уезжать передумал и присоединился к толпе болельщиков.

Питбуль упорно ломился к передней лапе «азиата». Айнак дрался на трех конечностях, поджав переднюю лапу под себя, подальше от зубов соперника. Он знал, что будет, если отпустить врага, и крепко держал его шею. Пит резко рванул в другую сторону, пытаясь схватить другую конечность, и так же быстро алабай опустил поджатую лапу и убрал другую, ту, к которой ломился соперник, на трех лапах продолжая таскать по асфальту напирающего врага. Шкрябая когтями и оставлял на асфальте полосы, пит вдруг резко рванул назад, пытаясь взять алабая за основание шеи. Толпа взревела. Такого я никогда не видел. Мгновенно поджав под себя обе передние лапы, и упав грудью на землю, Айнак удержал соперника в вытянутой пасти.