Читать книгу А где-то есть жизнь под № 2 - Игорь Александрович Веселов - Страница 1
ОглавлениеИз созерцательного и в меру лаконичного…
Шаги по снегу,
Ими оставлен не более чем след,
И память его довольно коротка – до весны…
_________________________________________________________
Дрожь твоих пальцев никак не унять,
Она словно трепет веток ивы,
Когда вдруг студеный ветер становится изменчив…
I.
Утро выдалось по–осеннему хмурым и промозглым. Ничего не поделаешь, на дворе уже вторая половина октября.
Хозяйка небольшого ломбарда и богато обставленной квартиры Анна Юрьевна Заболотная завтракает в одиночестве. Но как иначе, если давно разведена, единственный сын женился и уехал в другой город, а очередного любовника след простыл ровно с неделю. Да и возраст диктует свою несправедливость, говорящую о коротком бабьем веке.
В общем, сплошная сероватость ее заэкваториальной жизни. Хотя все вроде бы и при ней: тут и оставшаяся статность и миловидность, и неувядающий оптимизм, и, наконец, какая-никакая финансовая статусность.
Вяло поковыряв вилкой остывшую яичницу и пару раз глотнув кофе, засобиралась на работу. В душе же продолжают скрести кошки. Садится за руль красной «Ауди-ТТ» и, не прогрев двигатель, с места резко выжимает педаль «газа».
По обыкновению, в 9:50 сама снимает сигнализацию помещения под стильно оформленной вывеской «Скупка антиквариата и ювелирных изделий». За Анной в такой момент толпится немногочисленный штат конторы. Это три приемщицы и охранник. Внутри полумрак и чуть слышно тиканье настенных часов, которые висят над входом. Начало обычного Аниного рабочего дня.
Вот только почему-то разбита одна из витрин, и мелкие стекла от нее лежат на кафельном полу. И сразу у всех куча вопросов по этому поводу: по какой такой причине не сработала тревога на пульт, что украли, как смогли проникнуть сюда воры и т.д. А у самой Заболотной аж похолодели руки, и первая неприятная мысль – явно навел кто-то из своих. И пусть сейчас здесь раздается возмущенный обмен мнениями относительно случившегося, она уверена – сговор тут есть.
Вызванная немедленно полиция приехала оперативно. Но служебная собака так и не взяла след, а найти еще какие-то отпечатки ночного
присутствия не представилось возможным, поскольку неизвестными, похоже, сработано аккуратно.
Правда следует признать, ущерб от ограбления (выяснилось по регистрационному журналу) получился довольно невелик – всего-то и пропало семь скромных по цене ювелирных изделий на общую сумму около семидесяти тысяч рублей. Эта неумная странность налетчиков никак не укладывалась в голове владелицы ломбарда. Ведь нетронутым оказался остальной ассортимент и куда много, в массе своей, дороже! Украденное же было скрупулезно запротоколировано оперативниками.
Что это за перечень вещей из простенького? Список их таков: наручные дамские часики отечественного производства в золотом корпусе, серебряная брошь-«паучок» с несколькими фианитами, обручальное кольцо маленького размера, женский перстень 585 пробы с совсем небольшим топазом, немассивная мужская печатка с выгравированными на ней чьими-то инициалами «И.А.», тонкая золотая цепочка и, отдельно, крестик православный из того же металла.
Вся данная мелочевка была принята, естественно, как «лом», не более. Причем, принесли их люди под разными фамилиями и даже не в один день.
Подобная избирательность унесенного из скупки, когда в той же витрине есть предметы намного ценнее, вызывает непонятки. А еще в маленьком кабинете Анны стоит несолидный сейфик, где хранится дневная выручка. Но обычная деревянная дверь в этот закуток осталась в ту ночь неоткрытой, хотя вор(ы), видимо, могли особо и не торопиться, раз разобрались с сигнализацией. Значит целью грабежа являлось то, что исчезло наутро.
И женщину-хозяйку, несмотря, в общем-то, на копеечные потери от этого происшествия, но сопровождаемое безрезультативностью следствия, все никак не отпускало ощущение некоторого присутствия мистики в случившемся. Это совсем не укладывалось в ее достаточно прагматичный ум. Кроме того, сильно засмущал и тот немаловажный факт – никто из семи бывших владельцев этих «изделий» пока так и не пришел выкупить свое обратно. Буквально никого. То есть прошли все оговоренные правилами сроки.
Прошел почти месяц после нелогичного ограбления. И как-то сидя у себя вечером дома за бокалом виски (в последнее время полюбила данный напиток), ей вдруг захотелось лично встретиться со всеми этими людьми, чтобы возможно попытаться узнать нечто такое, могущее пролить свет на всю эту «лабуду». Такая «спираль» некой таинственности теперь все больше увлекает Анюту. Решено – с завтрашнего дня она начнет объезжать указанные в журнале приемки адреса прописки тех самых, кто окончательно, почему-то, ушел в «тень».
А в добавление к прочему, умножающее таковую загадочность, весь тот круг «отмеченных», без исключения, не проживал в городе, где находился ломбард. И этот факт только усилил желание Заболотной до конца разобраться в некоторых перипетиях подобного «клубка» странностей. А географией пунктов ее будущих посещений предстояло быть довольно широкой – от сотни с небольшим до полутора тысяч километров отсюда.
При всем том, следует обязательно досказать к основным причинам, подвинувших сейчас Анну к этому «круизу» – это обнаруженная ею, пусть и не сразу, полная и одновременно невероятная идентичность в датах рождения каждого из той «семерки», включая восьмой саму хозяйку скупки ( только годы разнятся). Последнее совпадение особенно поражало и, однозначно, пугало. А ведь подобное сродни какому-то дикому наваждению! Да, еще нелишне наверное добавить – в списке всех этих адресов значились одни мужики.
В общем, быстро собралась и отправилась в частную командировку, никого не посвятив о цели своей поездки.
–– «–
Первым, естественно, ею был выбран ближайший по расстоянию бывший хозяин, бывший хозяин украденной золотой цепочки, коим являлся некто Александр Аркадьевич Трошин, 1952 года рождения.
Ехать предстояло в районный центр с населением в девяносто тысяч и тупиковой железной дорогой. На утренней скользкой трассе машина чувствует себя уверенно. А Заболотная пока даже особенно и не догадывается, что так обыденно начинаются ее приключения. Хотя какой-то
холодок неуверенности и сомнений, в правильности затеянного, все же посещает красиво уложенную голову дамы за рулем. Но раз она решила до конца разобраться со всем этим, значит этого будущего ей уж никак не миновать.
Данный заштатный городишко, куда сейчас мчит «Ауди», имел довольно запущенный вид, где градообразующими предприятиями являются крупный мясокомбинат и завод метизов, а из культурно-спортивных достопримечательностей следует отнести краеведческий музей, да ипподром дореволюционной постройки. А из Аниных расплывчатых воспоминаний про это захолустье остались некоторые подробности о давней и единственной школьной экскурсии сюда. И пока всю дорогу автодворники боролись с нудным дождем, женщина пыталась в уме выстроить возможный диалог с этим самым Трошиным, чтобы тот прямо с порога не послал ее подальше. И вот в середине пути, пребывая в круге подобных мыслей, вдруг дама наезжает на какого-то человека, который словно «черт из табакерки» выскочил на пустое и мокрое шоссе. А дальше все сразу померкло перед ней…
По предрассветному ноябрьскому небу ветер гнал клочковатые облака цвета асфальта….
–– «–
А теперь попробуем перенестись в другую некую «параллельную» действительность этого персонажа. Допустив, что никакой аварии не случилось и Анна Юрьевна все-таки, без каких-либо осложнений, добирается до конечного пункта, куда и направлялась.
–– «–
И тогда, при таком раскладе, она наконец попадает на главную площадь того райцентра, традиционно носящее название имени Ленина, в непосредственной близи припарковав свою машину. Был будний день и народу здесь почти никого. Только кружат остатки листвы, да еще сверху посыпалась мелкая ледяная «крупа», предвестница скорой зимы.
– Кажется, на первый взгляд, тут мало, за тридцать с небольшим лет, что-либо изменилось – та же общегородская неухоженность и почти не видно новостроек. Другими словами: сплошная патриархальность российской глубинки, сохранившаяся с советских времен, а от 21 века, как и везде в провинции – обилие рекламных щитов, да одежда на людях теперь поярче.
Не выходя из автомобиля и слушая любимый «Bee Gees», Заболотная дожидается, когда с ней поравняется идущий навстречу благообразный старичок в брезентовой накидке с капюшоном, а в руках прикрытая крышкой плетеная корзина. Через слегка опущенное стекло она спрашивает его про улицу Февральскую, которая, почему-то, совсем не определилась в ее «навигаторе». Дед оказался приветливым и не в меру словоохотливым. И вместо того, чтобы сразу ответить на прямой вопрос, бодренько так заявил, наклонившись к ней и дыхнув в салон легким перегаром:
–Здравствуйте, милая барышня! Хочу предложить Вашему вниманию ряд собственных соображений. Извольте, пожалуйста, выслушать. Надеюсь, будет небезинтересно!
Голос этого случайного прохожего на удивление завораживает и даже заставляет женщину выйти из машины. Ради чего, непонятно.
– О чем же таком желаете поговорить со мной, уважаемый? – старается быть повежливее с ним.
А у него выцветшие глаза с этакой веселой хитринкой, и он как-то довольно по-панибратски хватает Анну за локоть. Подобное поведение местного жителя совсем не нравится ей, но что-то останавливает Заболотную от грубостей. Она лишь чуть отстраняется, смотря куда-то в сторону:
– Извините, конечно, но может все-таки сначала скажете, где Февральская?
И с аккуратно подстриженной чеховской бородкой ошарашивает ответом:
– А такой улицы у нас нет, и никогда не было, – и зашелся мелким смехом, – уж поверьте старожилу, – продолжает трясти его.
– Что Вы здесь нашли радостного? – раздражение накапливается.
– Особо ничего, если только Вас не величают Анной Юрьевной? – вместе с полувопросительным тоном с лица старикана исчезает и улыбчивость.
– Мы разве знакомы? – законно и с некоторым теперь испугом удивляется собеседница. При этом возникает желание срочно сесть за руль и рвануть отсюда подальше.
Но тут непонятный дедок, похоже предвидя порыв приехавшей, вдруг объявляет:
– А я ведь именно тот самый Александр Аркадьевич, ради которого Вы здесь и появились. Не так ли? – стальной прищур, и крепкая рука перехватывает ее движение к дверце «Ауди».
– Какая-то чертовщина! – еще подумалось ей, и сознание поплыло в туманную даль….
Пришла в себя, лишь когда услышала отдаленный голос того старого «гриба», кто назвался Трошиным. Кругом абсолютная темень и пахнет затхлой сыростью, а слова доносятся откуда-то сверху, словно она в подвале и лежит на чем-то мягком. Приподнявшись, шарит вокруг рукой – под ней матрац, воняющий плесенью. И главное, ничего вроде особо не болит, разве что немного подташнивает. Наконец нащупывает рядом с собой металлическую лестницу, круто ведущую к потолку. Анне еще четко представилось – это просто сон. Но все оказалось с точностью до наоборот, то есть самая настоящая явь…
–– «–
Теперь к прерывистому бормотанию, якобы Александра Аркадьевича, присоединился некто, чей полузнакомый тембр сразу заглушил неразборчивую речь первого.
И конечно в голове ее заметался основной вопрос – каким образом попала сюда, и сколько сейчас времени (сумочка с мобильным осталась в машине)? Но как бы ей в данный момент не было страшно, на грани настоящего помешательства, она все же решает пока не обнаруживать себя, а попытаться самой разобраться во всех этих перипетиях, подслушав тех двоих.
Стараясь ничем не скрипеть, Заболотная осторожно разувается, бесшумно освобождается от плаща и поднимается на четыре ступеньки, чуть коснувшись головой люка. Разговор приблизился, правда не настолько, чтобы разобрать хотя бы отдельные фразы говорящих там, наверху. Вдруг все резко стихло, будто там наступила негласная команда замолчать. Так прошло с пару минут. Никто не выдал себя ни единым звуком.
От напряжения у Анны стало сводить судорогой ноги, и мигренью застучала в висках мысль – вот, наверное, и наступил мой конец?! И холодный пот потек по спине….
2.
Из созерцательного и в меру лаконичного…
Мечта живет на небе,
И взгляд наш часто устремлен туда,
Но опусти глаза…
-– «–
Солнце бликами отражается в воде,
А ты сейчас уже немощен,
Согласись же с таким противоречием….
II.
Женщина, по внешности лет 45, одиноко сидит в небольшом, почти пустом, зале ожидания какой-то пригородной железнодорожной станции. Одета дорого и даже изысканно для данной местности. Глаза устремлены в точку перед собой, ни на что особо не реагирует. Такая тяжелая неподвижность у нее где-то уже часа три, не меньше. На этакий ступор дамы обращает внимание уборщица, заметившая эту необычность:
– Вам плохо? Может врача вызвать? – аккуратно трогая за плечо.
Та вскидывает почти обезумевший взгляд на подошедшую к ней:
– Пожалуйста, отойдите от меня! Вы мне мешаете вспоминать, понятно.
Специалистка по швабре прямо-таки отпрянула от этой странной, зло проворчав:
– Да ради Бога. Вот и заботься потом о людях, – и обиженно пошаркала себе дальше, по ходу затирая пассажирскую осеннюю грязь на кафельном выщербленном полу.
Но, как только она отошла к входной двери, ведущей на платформу, с той, к кому минутой назад обращалась, случается типа припадка со всеми для этого медицинскими атрибутами: закатывание глаз, дергание конечностей и обильная пена изо рта….
«Скорую помощь» ждали довольно долго….
-– «–
Совсем невзрачное и запущенное строение, являющееся районной психбольницей. Сюда помещена пациентка, которую привезли вчера с ближайшего железнодорожного полустанка.
Как констатировали врачи – состояние ее крайне тяжелое. Тут целый «букет» симптомов: от признаков маниакально-депрессивного психоза до возможной шизофрении и деменции. Плюсом – серьезная форма амнезии, поскольку совершенно ничего о себе не знает.
– При всем том у данной женщины ни одного личного документа не обнаружено. Лишь кошелек с незначительной суммой денег, единый проездной билет из достаточно далекого отсюда населенного пункта и брелок с инициалами некоего Корнилова Д.Т. Косметичка с бабскими приблудами тоже малоинформативна. Мобильник при ней отсутствовал. Эта безадресная загадочность в отношении к вновь прибывшей вряд ли смутила медиков – мало ли теперь таких по белому свету мается.
А сейчас она лежит в затрапезной палате, где еще обретаются четверо. Безучастно смотрит в потолок, не обращая внимания на больничную суету вокруг. И все мысли ее в диком напряге – память женщины ни на «йоту» не продуцирует собственное прошлое. Трудно передать весь тот ворох смятения и растерянности, которые происходят в сознании несчастной. Но приходится как-то мириться с данностью, и человек начинает потихоньку привыкать к этому ужасу. Такова, похоже, совсем несуразная очевидность.
Назначенный лечащий врач, явно недавний выпускник института, каждый день беседует с ней. Ведь помимо прописанных таблеток и инъекций, он, вдобавок (пока ему все в новинку), пытается понять для себя – что могло случиться с этой миловидной дамой, в результате чего ею была полностью потеряна память. Но за целую неделю ряд терапевтических усилий почти не помог. Возможно несколько улучшилось общее физическое состояние, а вот с персональной идентификацией пациентки практически ничего так и не продвинулось, поскольку все наводящие вопросы, задаваемые ей, наталкивались на «стену» нескрываемого раздражения, почти истеричного. А касаемо того самого Корнилова, чья фамилия указана на брелоке, тоже, как и детали ее личной биографии, прежде всего хотя бы свое имя, совсем ничего не выяснено.
Долгими бессонными ночами она все ворочается на кровати, противно скрипя панцирной сеткой в тишине палаты. Будто и дня не хватает, чтобы оценить глубину собственных проблем. И женщине остается только надеяться и уповать на Бога – мол, может с течением времени Господь и обратит на нее внимание. Ведь еще помнятся молитвы. Да и навыки чтения, письма и прочего жизненно-бытового ею совершенно не утрачены. И это добавляло некоторого оптимизма пациентке психушки. Но в остальном ее мозг пребывал в состоянии «чистого листа бумаги» – лишь хорошо сохранена определенная метафизичность мышления, не более.
Прошло дней десять, как здесь появилась эта безымянная дама. Конечно, больница сразу обратилась в местную полицию с заявлением, что у них с такой-то даты находится человек без документов и в полной амнезии. Но у людей в погонах в итоге совершенно никаких результатов о личности данного персонажа. Да и кому здесь выяснять подобные факты, когда никто особо не заинтересован в каких-то малейших усилиях по розыску родственников или хотя бы знакомых.
В общем, эта неприкаянная особа пока находится в статусе бомжа, и у кого-то, возможно, вызывает неподдельное чувство жалости.
Но вот по истечении почти месяца стационарного лечения в дверях приемного покоя нарисовался субъект мужского пола с портфелем, представившись неким Корниловым Дмитрием Терентьевичем. Он, оказывается, желает навестить некую Анну Заболотную, которая, якобы, по его мнению находится тут. Кто-то из персонала, догадавшись, что речь идет именно о той самой не помнящей о себе ничего, вмиг доложил о нем главврачу. А этот пожилой дядька, много повидавший на своем профессиональном веку, не сильно удивился неожиданному посетителю – значит женщине возможно повезло найти ниточку к своему прошлому, и ее исцеление вполне может состояться.
И тогда первое лицо данного медучреждения спешит навстречу назвавшемуся Корниловым. Диагональ вестибюля шагами мерил мужик лет
эдак к пятидесяти, в котором легко усматривался внешний лоск. Вот они сдержанно здороваются и проходят в кабинет главного. Там гостю любезно предлагается кофе. Хозяин не торопится перейти к расспросам. Впрочем, и сидящий напротив тоже, почему-то, держит паузу, рассматривая нехитрую обстановку помещения.
Наконец затянувшееся обоюдное молчание, сопровождающееся лишь сервировкой стола, прерывается врачом:
– А скажите, пожалуйста, кем Вам приходится эта больная, кого Вы назвали Анной? И что с ней все-таки произошло? А еще попрошу предъявить документы,– в голосе обращающегося требовательное любопытство.
Тот, изобразив подобие улыбки, беспрекословно достает из внутреннего кармана аж два паспорта. Пролистав их и рассмотрев фотографии, медработник удивленно поднимает брови:
– Так она, получается, Ваша супруга?
– А отчего бы и нет, – взгляд собеседника ясен и даже наивен.
– Тогда давайте поподробней о ней. Я сейчас приглашу врача, который ее курирует. Думаю, ему интересно будет. Заодно доложит о проведенном курсе лечения и достигнутых результатах относительно здоровья госпожи, оказывается, Заболотной Анны Юрьевны.
– Ну, если конечно хотите, то извольте, – чувствуется, у него нет особой охоты распространяться на эту тему, вдобавок еще и слушать здесь кого-то. Он заерзал на стуле, а затем поперхнулся горячим кофе, когда по селектору вызывался тот самый наблюдающий за теперь рассекреченной пациенткой.
Но вот заходит, поздоровавшись, этот третий. И Корнилов, слегка вдруг начав заикаться, вынужден вкратце рассказать, как все случилось…
Его недлинное повествование о семейной беде вызвало у обоих эскулапов двойственное впечатление: с одной стороны – вроде и правду говорит, а с другой – где-то явно врет. Попытаемся изложить то, что наговорил муж той Анюты (так, по крайней мере, посетитель по-домашнему называл эту даму)…
Со слов того: жена пропала из дома, когда сам был в командировке. По возвращению обнаружил лишь короткую пространную записку от нее – мол, уезжаю, чтобы разыскать какое-то обручальное кольцо, которое ей просто, оказывается, жизненно необходимо. В общем, сплошные дурь и сумасшествие, по его мнению. А уж в каком направлении могла деться эта «беглянка» подсказала сделанная там же строчка: «… ищи меня, если захочешь, в соседней области» (тут Дмитрий Терентьевич по-хищному осклабился).
– Потому мои поиски и были так длинны по времени, – заключил он с глубоким вздохом, похожим на сожаление.
Главврач и его молодой коллега, не перебивая, выслушивают этого человека. Потом старший, прежде чем начать распространяться о диагнозах данной пациентки, все же спросил про брелок с гравировкой «Корнилов Д.Т.», найденный у нее, заодно, как бы мимоходом, поинтересовался – чем они оба по жизни занимаются, и состоит ли супружница на учете у психиатра.
И еще, наверное, здесь следует добавить одну деталь – мужчина, почему-то, совсем не проявлял никакого рвения побыстрее увидеть свою благоверную. Подобное поведение выглядело несколько неестественно.
А на заданные вопросы ответил довольно сухо, сделав при этом кислое лицо: про брелок он не в курсе, о своей деятельности лишь фраза – «вместе с женой держит ломбард», и, наконец, о ней самой – она никогда психическими расстройствами не страдала. Ну, а когда ему перечислили весь «букет» заболеваний Анны, реакция того была такова:
– Я, кстати, давно подозревал ее в чем-то похожем. Поэтому интуиция и не подвела, раз пришел сюда к вам, – произнесено самоуверенным тоном.
– Тогда, думаю настало время пройти в палату. Может сейчас мы вдруг и увидим хотя бы какое-то возвращение памяти , – так, видимо, хозяин кабинета хочет поторопить возможную реанимацию правды. У него отчего-то возникла куча сомнений по поводу «откровений» этого «субъекта»….
Когда же все трое появились перед койкой Заболотной, скрипучая лежанка больной пустовала.
– Девчата, где ваша соседка? – с деланой суровостью опрашивает главный.
Подала голос самая пожилая бабка лет семидесяти, испуганно взирая на мужскую делегацию:
– Кажется, в туалет пошла, вот только давненько, – прозвучало будто ябедничает.
– Значит подождем. А величать ее теперь надо не иначе как Анной Юрьевной, – объявляется им на публику.
Особого отклика у обитателей палаты эта новость не вызвала. Разве что лежащая ближе к двери девушка с ярким макияжем, явно неуместном в больничных условиях, довольно зло высказала:
– А мы-то уж называем нашу «принцессу» Клавдией. Она нам, по крайней мере, так представилась, – и демонстративно отвернулась к стене.
На это, кто по паспорту именуется Корниловым, как-то вяло хмыкнул:
– Я смотрю, у вас тут совсем неплохо с юмором. Подобным образом можно и легко перепутать, например, эпиляцию с апелляцией или аналогию с антологией, – вроде как пошутил.
Но никто не отреагировал на его слова. Повисла пауза. Только молодой доктор зачем-то подошел к окну и что-то начал высматривать во дворе больницы. В этот самый момент в палату вбегает запыхавшаяся медсестра, которую пару минут назад послали разыскать ныне ставшую Заболотной.
– Марк Самуилович, – испуганно обращается она к главврачу, – а ее ведь нигде нет и еще вся кастелянская перевернута.
– Как такое могло случиться?! – багровеет тот, к кому обратились.
Среди пациенток раздался шепот удивления.
– По-моему наша больная прямо сейчас села в машину и была такова, – вдруг всем объявляет коллега Марка Самуиловича, указывая рукой на улицу.
Все ринулись посмотреть и увидели быстро удаляющуюся под кронами елей небольшую иномарку ярко-красного цвета.
– Конечно, не уверен в точности. В последний момент увидел, когда она садилась в авто, да и то со спины. И даже вроде как за руль. Сплошная загадка, по-другому и не скажешь, – продолжил он свою тираду.
– Что за чертовщина?! Как она изловчилась незаметно проникнуть в хозблок и забрать одежду. И откуда взялась эта дурацкая машина? Срочно кастеляншу ко мне и охранника, который сегодня на входе дежурит! – громко негодует глава психушки, при этом не сводя взгляда с Корнилова. А тот почему-то совершенно спокоен, лишь виновато заулыбался.
– «Ауди» похоже Анютина. Но, уезжая из дома, я сам закрывал гараж, и там стоял этот автомобиль. А мой джип, на котором я приехал – вон, припаркован, – кивает в сторону околобольничной территории.
Опять ошарашенное молчание. И только та вызывающе накрашенная девица, кто съязвила по поводу «принцессы», вдруг гомерически расхохоталась и забилась в припадочных конвульсиях. Тогда из коридора вынырнули два дюжих медбрата и враз умело спеленали ее и сделали какой-то укол. После чего безумная, секундами позже, впала в забытье. Остальные же пациентки почти безучастно наблюдают за всем этим.
Наконец, появляется ответственная за хранение личных вещей и верхней одежды больных. Из короткого сбивчивого рассказа тетки следовало, что недавно отлучившись буквально на минуту из своей подсобки, она, мол, как всегда заперла дверь. А вернувшись увидела – замок аккуратно вскрыт… Сторож-пенсионер тоже пожимает плечами – никто из постояльцев в ближайшее время не выходил за пределы психушки.
В общем, получалось нечто весьма непонятное и загадочное. Отчего, так неожиданно, эта амнезийная Анна решила проявить подобную прыть, тайно организовав собственный побег? Словно специально готовилась к нему, да еще в самый момент свидания с ней якобы «мужа». Такого рода вопрос сейчас задает себе Марк Самуилович. Наверное не он один. И о чем в этой ситуации думает тот, кто по паспорту считается Дмитрием Терентьевичем? Ведь по его виду сразу и не определишь – просто какое-то отсутствующее лицо,
словно ничего не происходит. Будто сторонний наблюдатель среди поднявшегося переполоха.
– Погоню здесь, считаю, устраивать бессмысленно, – категоричен главврач.
– Вы правы. Пойдемте отсюда, я кое-что вынужден сообщить дополнительно, – старик доверительно берется Корниловым за локоть,– но это, поверьте уж, не для всех ушей, – последнее сказано совсем тихо.
Они возвращаются в кабинет главного, этажом ниже. В след им лишь недоуменные взгляды. Там хозяин, крайне заинтригованный необычным, даже для него, психиатра, поведением этого представительного мужчины, теперь предлагает гостю выпить с ним рюмку коньяка. Но тот вдруг сам из своего портфеля достает коробку конфет и бутылку чего-то, судя по этикетке экзотического, со словами:
– Уважаемый Марк Самуилович, все-таки не буду злоупотреблять Вашим хлебосольством, а давайте-ка лучше угостимся моим, если конечно не против.
– Пожалуй, не откажусь, – ныне сговорчив главврач, разумно посчитав, что их разговор за выпивкой будет более откровенным.
Пока разливалось, попытался было робко зайти лечащий куратор сбежавшей Анны. Но Дмитрий Терентьевич скорчил недовольную физиономию и молодой медик, увидев строгую отмашку шефа, тут же ретировался за дверь, у которой сразу защелкнулся замок изнутри.
– Ну, быть добру, – нескромно первым поднимает тост этот странный посетитель и лихо закладывает за кадык янтарную жидкость, вкусом напоминающую очень терпкий ром.
Подобная инициативность почему-то ничуть не покоробила старшего по возрасту, а ведь ранее он совсем не терпел особо активных и навязчивых. Тем не менее с этим человеком, сидящим сейчас напортив, у него как-то все несколько по-другому, если рассуждать относительно некой неосознанной и сиюминутной подчиненности.
В общем, выпили. Марк Самуилович, про себя, по достоинству оценил прекрасный «букет» напитка. Только вот немного голова закружилась, и
перед глазами стали расплываться контуры предметов. Но этот неприятный эффект мигом прошел сразу после второго тоста, опять произнесенного разошедшимся Корниловым:
– Махнем-ка за то, чтобы наше сегодняшнее знакомство со временем переросло в настоящую дружбу.
А в ответ:
– Может, наконец, поговорим по-существу, – в голосе собеседника неожиданно засквозило раздражение.
– Думаю, теперь нам совсем не стоит куда-либо торопиться, – прозвучало почти повелительно.
От такого беспардонства главврач было внутренне возмутился, но лишь покорно пробормотал:
– Хорошо, пусть будет именно так.
И память его растворилась в каких-то незначительных фактах собственной жизни… При том он, сильно задыхаясь, бежит в одиночку марафонскую дистанцию, а далеко на горизонте, не приближаясь, маячит чей-то силуэт…
Пока же хозяин кабинета переживал полуанабиозное состояние, Дмитрий Терентьевич, продолжая сидеть, вдруг тихо стал «мурлыкать» припев приблатненной песенки, улыбаясь и фальшивя мотивом:
«У ней такая маленькая грудь,
А губы, губы алые как маки.
Уходит капитан в далекий путь
И любит девушку из Нагасаки».
3.
Из созерцательного и в меру лаконичного…
___________________________________
Вот хмурится лицо твое,
И за окном сплошная непогода,
Но есть ли тут вина моя? Причина, впрочем, не во мне…
_____________________________ « _________________________
Никого нет рядом. Вечное одиночество,
И вдруг, чьи-то робкие шаги,
Что, изоляции моей наступает конец? Надолго ли?…
III.
Внезапно, резко и почти бесшумно, открылся металлический люк подвала. Яркий дневной свет хлынул вовнутрь мрака, ослепив Анну и заставив ее зажмуриться. В квадрате проема над ней молча склонились две головы. Когда она все же заставила себя открыть глаза, то лишь разглядела – это мужчины.
Тут протягивается рука одного из них:
– Поднимайтесь, дамочка, – и босая, сильным рывком, была вытащена на поверхность. Животный страх перед неизвестностью полностью парализовал волю бедной женщины, которая затравленно смотрит на эту пару и ничего не говорит, хотя хочется закричать. Но инстинкт самосохранения подсказывает другое – главное сейчас не подавать виду, что боится их.
Как Заболотная и догадалась, еще сидя внизу, один из этих оказался назвавшийся Трошиным (сдатчик украденной из ломбарда золотой цепочки), и, похоже, с чьей подачи Анна здесь. А вот второй ей совершенно не известен, правда голос его уж больно кого-то неуловимо напоминает.
– С Вами надеюсь все в порядке? – участливо спрашивает именно он, поднявший ее сюда, в помещение первого этажа. Ему лет тридцать, при этом хорошо физически сложен и нахальное выражение физиономии. В данную секунду, крайне шапочно знакомый нашей пленницы Александр Аркадьевич с нескрываемым любопытством смотрит на нее, словно впервые видит данную особу, которую сам же, видимо, и доставил каким-то образом в подвал.
И ситуация в некоторой степени начинает напоминать какой-то театр абсурда, где каждый актер сцены приглашен разными режиссерами. Поскольку каждый из них, включая напуганную Анну, «играет» по сугубо своим правилам, придуманным кем-то из невидимых миру «кукловодов».
– Почему я здесь и по какому праву меня заперли? – женщину бьет мелкая дрожь, но тон не жалостливый, а вполне возмущенный. От дикого напряжения подкашиваются ноги, правда в голове лишь крутится несуразица для сего момента, типа – … а парень-то этот симпатичный…; …прическа у меня, наверное, сплошная «антисимфония»… И как бы невзначай, даже с некоторым любопытством, взглянула на себя в настенное зеркало, что висело прямо перед ней – выглядит сейчас вроде неплохо, хоть и несколько помято и без сапог.
Тут Трошин берет инициативу:
– Анна Юрьевна, присядьте, пожалуйста, и мы постараемся Вам все объяснить и не учинить проблем, – прямо сама галантность.
Тогда она осторожно усаживается на угол близстоящего стула и выжидательно смотрит на эту пару, приготовившись к самому худшему. Еще мимоходом обратив внимание на позорную «стрелу», которая предательски длинно проползла по левой колготке.
– Вы, конечно, немало удивитесь, но молодого человека зовут никак иначе, как Логинов Анатолий Владимирович, кто следующий в Вашем маршрутном листе. Он как раз и является бывшим владельцем дамских часов, тех, что украдены из ломбарда. Надеюсь, помните эту фамилию? – взгляд дедка, до сих пор одетого в ту же верхнюю брезентовую штуковину с капюшоном, обрел стальной блеск.
– Где я все-таки нахожусь?! Срочно верните меня на место, к моей машине! И отдайте личные вещи! – в голосе ее сейчас звучит истерия.
– Не вопрос, только помимо всего хочу заметить, уважаемая, теперь время для Вас имеет ход назад, – было тотчас вставлено этим Логиновым.
– Не поняла. По-моему, здесь начался всеобщий бред! – женщина словно сама обезумела.
– Анна Юрьевна, дорогая, можете нам не верить, но мы Вас спасаем, – снова встревает человек с чеховской бородкой.
– От чего или кого?
– Уверен, скоро узнаете, – ответил тот, заулыбавшись.
– Еще представьтесь моими ангелами, – вроде как сыронизировала она.
– Конечно нет. Это будет слишком лестно для нас, – парирует другой.
– Хорошо, что хотя бы так. Но сначала все же поясните мне, по всему похоже вашей пленнице, каким образом я оказалась здесь, и к чему весь этот немыслимый антураж? – почти осмелела Заболотная.
– Вот и наступил момент откровений и, возможно, истин, когда страх и здравый смысл – слова одного порядка, – несколько пафосен молодой.
– Ну, вещайте тогда, жду, – ответила им Анна, второй раз повернув голову к зеркалу. А в нем теперь ею увиделись большие настенные часы, у которых (о, ужас!) секундная стрелка дискретно двигалась в обратном направлении. И вот, резко развернувшись на крутящемся стуле, воочию убеждается – зрение ничуть не обмануло…
4.
Из созерцательного и в меру лаконичного….
Зеркало и ребенок. Он смотрит в него,
Там разноцветье воздушных шаров,
Дай Бог вечность этой «картине»…
-– «–
Сон красивой бабочкой сел на ресницы,
Она почти бесплотна и не улетает,
А значит скоро «осень»…
IV.
Марка Самуиловича, после спешного ухода Корнилова, нашли лежащим на кабинетной кушетке в бессознательном состоянии. А когда главврача психбольницы быстро с помощью нашатыря привели в чувство, то перед коллегами предстал совершенно другой человек. Во-первых, его поразила странная амнезия – перестал узнавать суетящихся сейчас вокруг людей. Вдобавок, ломит в висках и на данный момент ему кажется, что он – муж той самой Заболотной Анны, которая вот совсем недавно скрылась из клиники. Во-вторых, им вроде бы и понимается – у него начинается какая-то новая жизнь, где собственное прошлое – не более, чем убогая метафизика, как определенный способ мышления, рассматривающий все явления вне их взаимных связей и развития. Но это философское определение вряд ли в эту секунду пришло на ум старому Марку Самуиловичу.
И наконец, нынешний руководитель этого медучреждения не видит себя таковым и лишь озирается на всю обстановку. Невидящим взглядом смотрит на того молодого специалиста, кто конкретно отвечал за лечение Анны Юрьевны.
– Как Ваше самочувствие? – у того тревога в голосе.
Шеф же резко отпрянул от белого халата парня, который встревоженно склонился над ним.
– А-а-а! Это ты, тот кто издевался над моей супругой! – неадекватен, вдруг потерявший память.
– Извините, конечно, но что за ерунду Вы говорите? – естественным образом заупрямился ничего не понимающий его подчиненный.
В общем, у старика будто произошло внезапное переселение таинственной субстанции под условным названием «альтер эго». Только вот, что стало причиной подобной фантастической метаморфозы, случившейся сейчас с главврачом, пока остается загадкой….
–– «–
– А где теперь тот самый Корнилов? Ведь после совместного короткого застолья в кабинете он по-тихому выскользнул оттуда, оставив Марка Самуиловича, мягко говоря, не в очень здоровом состоянии. Причем там на
журнальном столике стояли лишь два чистых коньячных бокала и вскрытая конфетная упаковка, а вот принесенная гостем бутылка почему-то не наблюдалась…
И, если же на время отвлечься от творящегося сейчас в районной психиатрической лечебнице переполоха и обратить внимание на Дмитрия Терентьевича, то этот господин, в данный момент, каким-то неведомым способом оказывается нигде иначе, как в движущейся трехдверной машине Анны на заднем сиденье (?!). Она была за рулем и одна. Причем ее «Ауди» уже отъехала этак километров на пятьдесят. И, главное, джип Корнилова, при этом, преспокойно оставался у больницы. Такая удивительная телепортация отчего-то совсем не вызвала у дамы и грамма шока или страха, когда тот специально кашлянул, обнаружив себя. Не снижая скорости и даже не обернувшись, водитель просто взглянула в салонное зеркало – там увидела сначала глаза, а потом и широкую улыбку совсем незнакомого ей мужика. Разве что голос, после первой произнесенной им фразы, кого-то вдруг смутно напомнил, но не более того.
– Ну здравствуйте, дорогая Анна Юрьевна, которая отныне моя жена, – было сказано этим непонятным типом с холеным лицом и в неснятых бахилах.
– Откуда Вы знаете мое имя? Вообще-то в палате меня нарекли Клавдией. Смешно, не правда ли? Да и какая я Вам супруга, – ровная, почти бесстрастная интонация и машина продолжает свое движение по практически пустой трассе М8.
Сам же Дмитрий Терентьевич, который пока так и не представился, только хмыкнул в ответ.
После чего:
– Может, хватит врать и пользоваться моей потерей памяти! – теперь уже послышалось неприкрытое недовольство сидящей за рулем.
– Успокойся, пожалуйста, и не культивируй свою исключительность, – вдруг перешел на фамильярное «тыканье» пассажир. И ведь что явилось крайне странным во всем том их коротком диалоге? Прежде всего ее стойкий неинтерес ко всему сейчас происходящему рядом с ней – кто этот проходимец и как он возник здесь?… Впрочем и дядька не особо торопится спросить, например, каким образом красная «Ауди» оказалась у клиники или почему сынтуичила организовать собственный спешный побег из психушки, именно когда там нарисовался данный человек?
– Ладно, давай все же по делу. Попробую ввести тебя в курс некоторых вещей, – его тон становится не терпящим каких-либо возражений, а в зеркале заднего вида на мгновение отразился хищный оскал.
По неидеальному покрытию шоссе кружит декабрьская поземка, и белый далекий горизонт сливается с небом…
–Разворачивай машину, едем обратно, – это Корнилов вдруг командует Анне.
Та никак не реагирует, будто не слышит, продолжая вести автомобиль прямо. Тогда случается не очень предвиденное – на дорогу из кустов стремительно выбегает силуэт какой-то задрипанной собаки. Следует резкое, с визгом, торможение, после которого оба сильно ударились – дама о руль, а кто о спинку переднего кресла.
– И долго ли мы не будем подчиняться? – потирая ушибленный лоб, посетовал непрошенный попутчик.
«Анюта-Клава», чуть придя в себя, наконец обернулась к этому, более чем непонятному типу, со словами:
– Может все-таки, а я теперь требую, поясните мне, что за фантасмагория здесь устроена? – она еще полностью не потеряла ощущение действительности.
– Давай-ка, возвращайся к небезизвестному тебе Марку Самуиловичу, там и поговорим. Но будь готова – предстоит серьезнейший экзамен! А все подробности далее, по пути в больницу, – его взгляд становится слегка бешенным.
И Заболотная, как бы заинтригованная, уже беспрекословно меняет курс на противоположный. Но оба сейчас почему-то замолчали, словно отложили свой дальнейший невразумительный разговор до какого-то, видимо, часа «Х». Наверное тут следует отметить и то, что сама Анна с момента побега из психиатрички действовала по совершенно зомбическому наитию. А по поводу появления у нее в руках руля, аккуратного воровства собственной верхней одежды из хозблока больницы, и главное – эта полная внутренняя уверенность, куда ей теперь направиться – здесь царит полный объяснительный хаос. Явно, с некоторых пор, женщиной продолжают руководить некие внешние «силы» или чужой «разум». И другие варианты в этих наших рассуждениях вряд ли приемлемы.
Довольно быстро, правда уже в ранние сумерки, добрались до клиники, так ничего существенного и не сказав по дороге друг другу. Каждый ограничился лишь односложными отрывочными констатирующими фразами о погоде, про незадавленную, к счастью, псину и больше, пожалуй, ни о чем.
Автомобиль без подсказок паркуется у Корниловского джипа, а его хозяин, выйдя из «Ауди», галантно берет даму под ручку, и они, будто семейный дуэт, размеренным шагом идут к центральному входу.
В психушке их никто не встречает. По крайней мере до самого кабинета Марка Самуиловича не увидели никого из медперсонала или больных. Только везде горел свет и было ощущение, что все куда-то делись буквально с минуту назад по какой-то вынужденной причине. И такая пустота здания отзывалась гулкими шагами пришедших сюда. Но ни госпожу Заболотную, ни Дмитрия Терентьевича эта обстановка похоже совсем не смущает, раз они никак не реагируют на данную картину с отсутствием людей. А открыв дверь в мизерную приемную главврача, тоже никто не обнаружился. Правда из кабинета доносились чьи-то едва слышные стоны. Корнилов уверенно направился туда, но там оказалось заперто. Тогда он, отступив на пару шагов, с разбегу плечом ломает замок и, не заглядывая внутрь, кивком головы приглашает Анну пройти.
Там в смирительной рубашке на полу лежит бедный Марк Самуилович, который с закрытыми глазами издавал нечленораздельные страдательные звуки. Не обращая внимания на старика, находящегося сейчас в некоем полуобморочном состоянии, этот самый Дмитрий прерывает свое несколько торжественное молчание:
– А теперь, уважаемая Анна Юрьевна, я приступаю к вопросам.
– Но это, надеюсь, не является допросом? – вдруг начинает противиться женщина такому тону, не сводя взгляда с укутанного в успокоительную спецодежду тела.
– Не стоит беспокоиться, давай-ка лучше присядем, – и указывает на диван.
– Может в первую очередь надо помочь человеку? – говорит она, продолжая стоять.
– Хорошо, но как-нибудь потом. И только после нашего с тобой разговора, – последовал холодный ответ того, чей тембр голоса продолжал оставаться ей знакомым. Но пока никаких расспросов по этому поводу от нее не будет.
И вот они усаживаются рядом, а тот, кто у них в ногах, наконец-то притих – словно приготовился подслушивать, притворившись спящим. Причем, до сих пор на всем втором этаже царит полное безмолвие, а из коридора тянет невыветриваемым запахом чего-то прокисшего от больничной столовки.
– Скажи, пожалуйста. Тебе жалко этого старикана?– и указывает на Марка Самуиловича.
– Несомненно, а что все-таки с ним? Да и куда народ пропал? – в свою очередь спросила Заболотная, постепенно начиная понимать всю неестественность происходящего вокруг. Правда это осознание еще какое-то размытое, нечеткое, будто граница между реальностью и себе придуманным, чуть приблизившись, снова удаляется.
И тогда вместо ответа Дмитрий Терентьевич выуживает из коричневого портфеля, с которым так и не расставался (и откуда доставалась бутылка для главврача), маленький бархатный футляр под ювелирное изделие и передает Анне. Та с недоумением открывает крышку и видит женское обручальное колечко желтого металла. -Мужчина (она пока ни разу не спросила его имени), Вы что ли делаете мне предложение?! – похоже на иронию, – сами же недавно уже определились моим мужем? -Я знаю, ты не в курсе последних событий, произошедших с тобой, поскольку память твоя почти с месяц не имеет обратного отсчета. А ведь именно на меня возложен контроль над нынешним «маршрутом» госпожи Заболотной, чтобы решить ее будущее, – здесь Корнилов интонационно как бы отстранился от главной героини.
– Чье же это задание и зачем? И назовитесь наконец, – женский пристальный взгляд вызывает у таинственного собеседника лишь кривую улыбку.
– Об этом несколько позже. А сейчас нам, дорогая, предстоит сложная дилемма – определить дальнейшую судьбу этого уважаемого человека, – и показывает на спеленатого.
Сделав многозначительную паузу, он начинает, подбирая слова, не слишком спешно, рассказывать о великом грехе, когда-то сотворенном Марком Самуиловичем…
––«– Повествование его оказалось достаточно недолгим. Анна же только молча внимала, не прерывая беспристрастный голос Корнилова, словно нечаянно боясь спугнуть чужие откровения.
А в чем же они выражались?
Если отбросить некоторые несущественные подробности и прямую речь, то ею услышалось вот что…
Сколько- то лет назад, очень давно, у еврейского мальчика Марка был брат-близнец Гриша. Пацаны росли в меру правильными и, как им и положено, дружными. Окончив школу, вместе поступили на один факультет мединститута. И тут на втором курсе к ним из другого города переводится девушка, в которую тотчас оба влюбляются. Дальше история развивается по классическим канонам мужского соперничества за благосклонность дамы сердца. В общем, у них дошло до определенной «точки кипения» – это когда нормальные братские отношения вдруг превращаются в плохо скрываемую взаимонеприязнь, поскольку та девица активно флиртовала, крутя мозги тому и другому. Ну, а потом случилось преступление – Марик аккуратно и безнаказанно отравил Григория.
Как такое гадское дело могло сотвориться? На подобный вопрос у убийцы так и не нашлось тогда, даже для себя, сколь-нибудь вразумительного ответа. Да, конечно, его потом жестоко мучила совесть и по ночам к нему еще долгое время приходили страшные видения. Но он продолжал более менее полноценно жить, в отличии от его родного брата, лежавшего на кладбище под звездой Давида.
Теперь кратко о некоторых деталях того внезапного для многих ужаса.
Яд был адресно и незаметно подсыпан в водку, когда веселой студенческой группой они отмечали Новый год. Здесь юноша Марк действовал по какому-то бесовскому наитию, хотя заранее и продумал в общих чертах план, морально подготовившись к тому дню.
После же вскрытия патологоанатомы остановились на версии – острая сердечная недостаточность. А о причине этого, якобы случившегося недуга, особо никаких комментариев ни от кого не последовало. Касаемо чего-то
другого возможного, приведшее к смерти Григория, никому и в голову не пришло не согласиться с мнением специалистов.
На тех похоронах и последующих за ними поминках Марк отлично изобразил свою безутешность. И все эти траурные дни та самая девушка находилась рядом с братом умершего, всячески оказывая ему поддержку, вроде как единственному, на сегодня, своему воздыхателю.
Но так оказалось, что не суждено, пусть уже и в отсутствии прямого конкурента, сбыться любовной мечте братоубийцы. Да, дело у них почти дошло до загса. Только вот перед самым походом будущих молодоженов туда, невеста, ничего не объяснив жениху, вдруг выскакивает замуж совсем за другого. Кто аж на целых пятнадцать лет старше ее и занимает перспективную должность в областном здравотделе.
В общем, похоже девица сделала тогда свой выбор в пользу чего-то более комфортного или все же почувствовала в ровеснике Марке скрытую дьяволиаду, а возможно и стала смутно догадываться о первопричине смерти Гриши.
Но как ни странно, этот поступок той, ради которой он сынициировал такую жуть по поводу родного брата, не вызвал у него почему-то особой личной трагедии. Видимо вся страсть влечения к данной особе женского пола как бы растворилась в том кошмарном преступлении, подготовленного и содеянного им. То есть, совершив убийство, у человека не осталось сил, чтобы даже пожинать плоды того собственного мерзкого коварства. И у студента Марика, получается, случился кризис – когда возлелеянный внутри себя оптимизм начинает медленно превращаться в жесточайшую депрессию, доводящую порой до амебной апатии. Потому-то в дальнейшем, эта сбежавшая почти из-под венца женщина, обозначилась, однозначно, зловеще-знаковой фигурой в его биографии. Потом с бывшей невестой он ни разу по жизни не пересекся, поскольку та, сыграв свадьбу, быстренько вслед за карьеристом-мужем перевелась в столичный мединститут. А у Марка Самуиловича в душе поселилась могильная пустота и безразличие ко всем этим фактам, окончательно разлучивших их судьбы.
Потерявший же свою самую сильную любовь и осознанно погубивший брата-близнеца, в итоге, после окончания вуза, уехал в отдаленную районную психиатрическую клинику, где и прослужил до сего времени, став главврачом.
Как ему существовалось после тех событий молодости? Если отбросить все его долгие (без малого сорок лет) изнурительные переживания, когда казалось, что вот еще совсем немного и он будет являться пациентом данного медучреждения, которое сейчас возглавляет. Но ничего такого с ним не произошло до настоящего момента, ведь в человеческой природе инстинкт самосохранения есть сильнейшая защита от сумасшествия и остальных реальных бед для здоровья. И это пока более менее работало, говоря про него. По крайней мере, Марк Самуилович сегодня проживал свои годы в некоем приграничном состоянии между вечным внутренним раскаянием и искуплением того великого греха нынешним праведным, по его мнению, собственным поведением по жизни. Но не какими-то религиозными покаяниями или бытовым аскетизмом, а как бы постоянным моделированием в голове «параллельного» земного бытия убиенного им брата. Последнее – вроде «игры», где Марк Самуилович часто представлял вместо себя Гришу и всячески старался соответствовать всему тому лучшему, чему наверняка мог бы соответствовать когда-то ближайший родственник. И хотя заведомо совершенно бесполезно экстраполировать характерные черты молодости кого-либо в старость, Марк Самуилович тут упорно следовал выдуманному им же самим принципу: все прекрасное и плохое в любом человеке – это только врожденное, а не приобретенное потом, с возрастом.
Исходя из всего этого, напоминающего больше эклектическую «мешанину» в сознании, у теперешнего главврача заштатной психушки выработался с течением времени определенный образчик поведения. Позволяющий многим окружающим, пусть и не вслух, «отметить» вроде того: «А этот мужчина – просто золото». Говоря иначе, к шестидесяти с лишним убеленный сединами Марк Самуилович приобрел статус, в целом, положительного героя: и как профессионала в своем деле, и в собственной семье (в наличии – единственная супруга и аж трое дочерей с выводком внуков), и как бы в нем немало за эти годы сложилось замечательного в плане личности.
–– «–
Вот о таком неоднозначном персонаже, который продолжал тихо лежать на полу с закрытыми глазами и в смирительной рубашке, Дмитрий Терентьевич и поведал Заболотной. Наконец он замолчал, и повисла достаточно длительная пауза.
– Я кажется догадалась, что Вы хотите от меня, – это уже она.
– Ну, а раз поняла (продолжает «тыкать» этот тип), давай попробуем теперь разобраться с ним, – и стильным ботинком, уже без бахил, касается плеча Марка Самуиловича.
Тот вздрагивает, словно проснувшись, и с неподдельным страхом начинает бессловесно взирать на тех, кто сейчас сидит на его же кабинетном диване. Просительный взгляд пожилого врача вызывает жалость.
– Итак, обозначаю тебе, Анна Юрьевна, основную задачу-вопрос: как с этим человеком следует поступить? Заклеймить или все-таки простить? После узнанного тобою, с моей подачи, про всю подноготную этого дядьки, ответь – следует ли старого «пня» строго наказать или дашь ему шанс определенной реабилитации?!
– А в чем, однако, может заключаться эта кара или какое-то помилование? И почему именно мне поручается подобное глупое судейство? – высказывается ею с некоторым раздражением, и одновременно всем видом, моментально сгорбившись, являя покорность следовать указаниям Корнилова.
– Кольцо, которое ты сейчас держишь в руках – это «наш» символ такой философской категории, как «справедливость», – несколько замысловато отвечается им.
– Мне думается, у Вас, мужчина, просто бред, – Заболотная продолжает быть неуверенной в реальности происходящего.
– Нет, Аннушка, про себя конкретного объясню чуть погодя. А прежде я вынужден тебе почти приказать – сделать выбор между тем, чтобы дать Марку Самуиловичу покой и вернуть, таким образом, его в прошлый ритм жизни или же оставить в нынешнем положении сумасшедшего, как искупление того страшного греха за совершенное им братоубийство, – в голосе звучит явная настоятельность.
А от чьего имени Вы действуете, так до сих пор мне и не назвавшийся? – опять интересуется она, чтобы как можно подольше оттянуть навязанную ей эту очень странную ответственность – единолично попробовать порешать судьбу чужого человека.
– Сначала тебе все же придется дать ответ – что нам делать с ним? – опять кивает в сторону главврача, продолжающего недвижимо и бессловестно лежать на полу.
– Я наверное не смогу, да и не хочу участвовать во всем этом балагане. По крайней мере, Марк Самуилович мне ничего плохого не сотворил. И зачем тогда буду решать за кого-то? Даже и пытаться не стану, – и резко встала с дивана, чтобы выйти из кабинета.
– А еще заберите Ваше дурацкое кольцо, – протягивая футляр с ним.
Дмитрий Терентьевич вдруг широко заулыбался, и так снисходительно:
– Анна Юрьевна, стоит ли нам ссориться, подумай хорошенько. Ведь уйдя сейчас ты поступишь очень неправильно, поскольку при твоем уходе у нашего «подопечного» сразу возникнет безальтернативность. А если буквально – только смерть, – тут он аккуратно отводит ее руку.
И она, снова подчиняясь, оставляет у себя этот необычный «дар волхвов». Создается впечатление – мадам Заболотная окончательно потеряла волю к чему-либо, осталось лишь желание побыстрее закончить всю эту несусветнейшую бодягу. Помимо всего, не стоит забывать – ведь Анна, на сей момент, даже не владеет собственной памятью месячной давности. А без этого у нее нынешняя реальность превращена в некое подобие фантасмагории.
Тогда ей приходится вновь присесть и произнести единственную фразу, прозвучавшую усталым заклинанием:
– Ладно, буду покорной, видимо по-другому здесь никак нельзя.
И в данную секунду ей неожиданно почему-то вспомнилась притча, откуда-то уже из взрослых лет:
– Однажды ученики спросили учителя: что после смерти?
Тот, немного задумавшись, ответил: те, кто задает подобный вопрос, видимо не знают, что делать с этой «жизнью». А главное, перед ними всегда стоит мучительное размышление – все-таки есть ли «Она», как таковая, до твоей кончины?
Потом продолжила вслух:
– Но теперь хотя бы разъясните – кого же, однако, подразумевать под Вашим обезличенным словом «наш»? И при чем тут постоянно навязываемое мне кольцо, которое должно для меня ассоциироваться с какой-то «справедливостью»?
Корнилов внимательно посмотрел на собеседницу и так вкрадчиво произнес:
– Хорошо, давай перейдем к интересующему тебя.
И он начал рассказывать о своих тайнах, возможно раскрывающих всю эту завесу мистического, во многом из области запредельного… Правда после его недолгого повествования Заболотной стало ну уж совсем не по себе.
–– «–
А сколько здесь оказалось нелживого – трудно судить. Но, как бы то ни было, те подробности не могли не навести на слушательницу парализующего страха. Поскольку из них следовало, что Анне Юрьевне якобы отведена роль некоего третейского судьи в ряде судьбоносных решений. Вот только кем ей делегировано нечто подобное? Тут и наворачивается все самое невероятное.
В общем, если по порядку.
Во-первых, Дмитрий Терентьевич все-таки назвался полным именем. И сразу же она вспомнила, откуда ей знаком этот голос (но об этом потом).
Во-вторых, заявил о какой-то неведомой организации, существующей под вывеской – «Живая энергия», в которую Корнилов входит в качестве одного из «кураторов-администраторов» (сам так обозначился).
В-третьих, на старый и неединождый Анин вопрос – почему именно ее выбрали участником, причем явно марионеточным, всего этого «спектакля с игрой теней»? В ходе его монолога на это отвечено следующим образом: мол, госпожа Заболотная попала в центр этих «событий» совершенно случайно – «методом объективной лотереи» (впрочем, последнее свое выражение оставил без каких-либо пояснений).
Ну, а далее определил цель затеянного «ими» (кто такие «они» – будет расшифрованно позже), как некоторый эксперимент по осмыслению оценок «человеческих пороков». Касаемо же той удивительной телепортации Корнилова в автомобиль Анны-Клавы, когда та удирала из клиники, то здесь никаких откровений еще не последовало. Хотя у нее желание спросить про этот «фокус» конечно имелось. Но пока сдержалась, чтобы ненароком не прервать говорящего. Поэтому, и относительно до сих пор молчаливо лежащего на полу связанного Марка Самуиловича, а также про вдруг обезлюдевшую психбольницу, не стала этими вопросами торопить события. А про обручальное кольцо лишь подтвердил – да, оно носит, в некотором роде, символический характер, и без наличия у нее данного ювелирного изделия здесь никак не обойтись.
И наконец, он итожит собственные рассуждения фразой о той миссии, которую им обоим вскоре предстоит выполнить – стать некими «посредниками» (его термин) между промыслом Божьим и той слепой фатальностью, присущей в жизни каждому из нас (примерно так сформулировал).
– Что мне надо предпринять, чтобы Вы все же оставили меня в покое? И кстати, то что я потеряла память – это чьих рук дело? – заговорила она, когда тот взял уж слишком длительную паузу.
–Повторюсь, нам в первую очередь надо определить дальнейшую судьбу Марка Самуиловича. А если про забытое тобою твое же прошлое – однозначно наша работа и ничья иная, – тон максимально утвердителен.
– То есть, Дмитрий Терентьевич, как теперь поняла, что за мной будет последнее слово по поводу будущего этого самого главврача. И подтверждаете непосредственное участие вашей сомнительной организации в причинах и проблемах, связанных с моей головой. Не так ли?! – вновь заводится Анна.
– Все правильно, только стоит наверное добавить: помимо этого старого еврея тебе, мадам Заболотная, предстоит порешать будущее еще двух типажей. Но, вначале давай, однако, сосредоточимся, после всего рассказанного о нем, на этом экземпляре, – пальцем указав на человека, продолжающего находиться в смиренном полузабытье.
От этих всех перспектив и признаний Корнилова женщине стало снова не по себе – за что ей выпала такая напасть?! Правда опять почему-то не посмела решительно прекратить продолжение чего-то близкого к галлюцинации, когда реальность причудливо перемешана с болезненным сном.
А в данный момент представитель «Живой энергии» внимательно наблюдает за реакцией собеседницы. Судя по всему у того нет сомнений в ее теперешней лояльности, поскольку его сытое лицо выражает этакое крайнее самодовольство.
– Напоминаю, сегодня у нас разыгрывается категория «справедливость», поэтому следует поступать, Анна Юрьевна, по совести. Ведь любая твоя ложь, пусть даже во мнимое спасение кого-то, приведет лишь к собственному грехопадению, – звучит почти наставнически.
– Понятно, а как все это будет выглядеть? Я имею ввиду саму «процедуру» такого придуманного Вами «действа», – теперь серьезно настраивается Заболотная, у которой совсем не вдруг случается отключка в ощущении некой нынешней действительности….
А на безымянный палец правой руки дамы уже надевалось то обручальное кольцо.
–– «–
И тут ей привиделось следующее…
Она идет босая по какому-то ничем не ограниченному, заснеженному, нестерпимо белому, без единого пятна, полю. Причем, совершенно не ощущая никакого холода и ветра. И вот, не пройдя и пары десятков метров, перед глазами неожиданно, в свистящем метельном завихрении, возникает виселица, где в петле болтается Марк Самуилович с вывалившимся языком. Он в той же смирительной рубашке, со связанными за спиной длинными рукавами. Вид вполне себе мертвый, разве что ноги главврача конвульсивно и мелко подрагивают, словно жизнь в нем продолжает еще как-то теплиться.
Женщина к своему удивлению, ничуть не боясь, подходит к повешенному и начинает нервно выкрикивать, не отрывая взгляда от находящегося в воздухе тела:
– Здравствуйте (сказано уж явно не по обстановке), меня послали сюда, чтобы я сделала выбор – как с Вами дальше поступить? А на такое нет никаких сил, поскольку знаю – не вправе делать этого!
После этих слов, почти мольбы, резко стихает снежная круговерть, и небо просветляется. Вот только Марк Самуилович по-прежнему никак не реагирует ни на появление и речь Анны, ни на изменение погоды. Разве что чуть приоткрыл глаза, из-под век которых смотрит незрячесть. Теперь она падает на колени и обнимает обутые в летние сандалии ступни старого психиатра. Деревянная «Г» с перекладиной сильно заскрипела, а из ее горла вырвался протяжный звук, больше напоминающий волчий вой, в котором услышались звериная боль и безысходное отчаяние. Смысл данной нечленораздельности улавливается – похоже человек стоит перед чем-то неизбежным, отдаляющим его от Бога. А значит, сулящее вместо благости испытания. И именно последнее определяет всю нашу земную сущность – как мы умеем, все-таки, преодолевать то, что чужой волей ниспослано нам.
И сейчас в Анином затуманенном сознании замелькала детальность своего пребывания в районной психбольнице и плюсом рассказ Корнилова о том далеком кошмарном и ничем неоправданном преступлении молодого
Марка, с его последующей, якобы, внешней благочестивостью. Словно эти две сюжетные линии рано или поздно обязательно должны были пересечься, и никак иначе. То есть снова возникает та пресловутая «чаша весов», на которых взвешено «добро и зло». Но работает ли здесь математика, где нельзя адекватно оценить «грех и искупление»? Кажется, такое просто невозможно никогда.
С подобными мыслями и наступило пробуждение Анны Юрьевны Заболотной….
–– «–
Как бы очнувшись, увидела себя в том же сидячем положении на диване. По щекам текут слезы. В кабинете главврача никого. Сколько прошло времени с момента внезапного засыпания – ей неизвестно. Но кажется совсем немного.
И сразу обращает внимание, что у нее, по-замужнему, на пальце кольцо, которое никак не снимается. А пока возилась с ним, стараясь избавиться от такого «подарка», открылась дверь и на пороге возникает фигура Корнилова.
– Ну, Аннушка, понравился сон? Пора тебе уже принимать единоличное решение по поводу нашего дражайшего Марка Самуиловича, – сказано тоном, не терпящим какого-либо возражения.
– А куда он делся? – следует встречный вопрос, хотя у собеседницы совсем пропало желание интересоваться судьбой этого человека, особенно сейчас.
Но она опять, похоже, не сильно вольна поступить так, как, например, в эту секунду считает нужным – взять и, оттолкнув в сторону этого, кто стоит на ее пути, постараться все же сбежать, растворившись в ночи. А в итоге лишь покорно и соглашательски кивнула Дмитрию Терентьевичу, ожидающему ответа.
– Хорошо, я готова, – тихим и усталым голосом.
Тогда то, подойдя поближе к заплаканной, заявляет:
– Вот и замечательно. Теперь хочу узнать твое окончательное слово.
И в голове у Заболотной вмиг сложился алгоритм последующих своих действий…
– Думаю, что Марк Самуилович виновен и вполне заслуживает самого сурового наказания за то, пусть и давнее, убийство родного брата, – прозвучало довольно казенно, словно речь судьи, зачитывающего приговор. Резко поднявшись с дивана, Анна выжидательно смотрит в белесоватые, будто ледяные, глаза Корнилова. И в данный момент она уже готова сказать ему – откуда ей, оказывается, так знаком его голос.
– А почему Вы, пожалуйста откройте тайну, представляетесь мужем и говорите в очень схожей манере именно с моим бывшим, чья внешность совсем другая? Может Вам удивительно, но я тут вдруг отчетливо вспомнила некоторое его конкретное участие в моей прошлой жизни. Зачем такая странная конспирация по этой персоне?! Кто же все-таки ты, господин хороший?! – дама наконец перестает быть в меру интеллигентной.
И в ее нутро проникает активное отторжение всей этой бредовой мистификации, хладнокровно «тасующей», как в колоде карты, людей по никому непонятному принципу.
– Конечно не являюсь твоим супругом. Считай, здесь угадала, пусть у тебя есть и немалые трудности с памятью (как бы ироничен). Но «наш» устав уже упомянутой мною конторы под названием «Живая энергия» неплохо позволяет мне пользоваться сознанием другого. И «мы» таким образом манипулируем им для достижения собственной цели. А она у «нас» одна – это попробовать когда-нибудь разобраться, где у индивидуума начинается и заканчивается совесть. И существует ли, вообще, четкая грань между следующими понятиями, характеризующими те или иные человеческие качества, а их «нами» определено ровно шесть: справедливость (где, с его же слов, неким символом служит то обручальное кольцо, которое сейчас на руке Анны) и непорядочность; добродетельность и зависть с гордыней; а еще простодушная наивность и изворотливая хитрость, – тут каждую свою фразу он почти чеканил, а последнее перечисление было произнесено просто в каком-то совсем несдерживаемом экстазе. Подобного воодушевления у этого типа, за все время недолгого знакомства с ней, Заболотной пока не наблюдалось. Вся эта длинная и довольно пафосная речь сопровождалась нервной жестикуляцией и театральным закатыванием глаз. Женщина даже заставила себя натянуто улыбнуться данному позерству, хотя на душе тягостно и погано.
