Читать книгу Цепные псы пантеонов - Игорь Чубаха - Страница 1

Пружина рванула дверь обратно, та глухо хлопнула, и предоставленный сам себе Антон оказался под прицелом ленивой и бесконечной, будто депрессия, типичной для весеннего Питера пародии на дождь.

Куда дальше отправиться в своих блужданиях, он еще не решил. Антон надвинул кепку на глаза, используя невинный жест, чтобы украдкой просканировать краем глаза улицу вправо и влево – ничего и никого подозрительного. Дождь разогнал прохожих по квартирам и пивбарам, подобным тому, который остался у Антона за спиной.

Пожалуй, пора было подумать о ночлеге, и это была злая проблема, ведь в гостиницах и на сдаваемых квартирах его станут искать в первую очередь. Антон уставился в витрину цветочного магазина: снопы красных, белых и даже синих гвоздик, ранние блеклые тюльпаны, вечнозеленые фикусы в кадках, упругие и бодрые, словно из похоронного пластика. Конечно, сегодня не было у него интереса к цветам, сквозь свое отражение – подтянутая фигура, рост малость выше среднего, одежка невзрачная, лицо скуластое, волосы русые – он лишний раз проверился, но кроме аппетитных коленок дефилирующей под зонтом семнадцатилетней пигалицы опять не нашел в отражении ничего интересного.

Очень не хотелось ночевать в первом подвернувшемся подвале – царстве бронзовокожих бомжей, или на обжитом голубями чердаке, искать его станут и там. Скамейки в парках тоже отпадали – весна только вступила в свои права, и ночные заморозки гарантировались. Еще можно было рискнуть облюбовать какую-нибудь позднюю электричку, укатить из города и свалить на дальней станции, но для этого прежде пришлось бы нарисоваться на одном из четырех городских вокзалах, которые вряд ли пребывали вне сферы внимания анонимных охотников за его головой.

Идеальным вариантом, не смотря на только что произошедший облом, оставалось завернуть в очередную кафешку, снять местную красавицу и скоротать ночь в ее кровати. Но, опять же, Антон был одет далеко не по-клубному, да и в очередной кафешке его мог ждать столь же горячий прием, как в заведении, которое он только что покинул.

И тут из старательно утюжащего лужи потока мокрых машин выделился древний УАЗ с мягким верхом и тормознул аккурат напротив мешкающего Антона. Понятно, выкрашен УАЗик был в милицейские желто-синие цвета, и за рулем восседал представитель властей в сержантском чине. Сержант что-то бубнил напарнику и кивал в сторону Антона квадратным рязанским подбородком. Пытаться бежать было бы нелепо, и пусть патрульная машина остановилась явно по Антонову душу, раньше времени серьезно рыпаться не стоило, ведь не государство объявило весеннее сафари на Антона.

Два серых гвардейца синхронно покинули УАЗ под синхронный хлопок дверец и, бодренько перешагивая лужи, нацелилось на Антона. Оба клиента были при палках-демократизаторах, один – при табельном пистолете в исцарапанной кобуре.

– Сержант Иванюк, – небрежно козырнул водила, – предъявите документики.

Рука Антона равнодушно скользнула под куртку в нагрудный карман рубашки… и вернулась с паспортом. Антон пас реакцию гвардейцев, те на опасное движение руки не напряглись, чуть что, застелить новыми знакомыми асфальт будет не сложнее, чем написать мелом на заборе формулу цианистого калия. Сержант паспорт взял, но открывать не поспешил:

– Пройдемте в пивбар, а то здесь дождь документики намочит.

Не требовалось десяти пядей во лбу, чтобы прочитать в сержантских глазах жгучее желание подзаработать, а виной всему наряд Антона. Антон Петров был одет точь-в-точь гастрабайтер с Украины, и сержант не сомневался, что в паспорте задержанного в помине нет штампа о прописке.

– Сержант, я что-нибудь нарушил? – и сам Антон стал изображать этакого заезжего роботягу-шабашника, в меру резвого, в меру бздливого.

– Давай в бар, там разберемся, – многозначительно положил руку на демократизатор второй гвардеец. У этого парня только-только пробивались девственные усики, но по наглой ухмылке читалось, что эта сволочь далеко пойдет.

– Ладно, ваша взяла, – красиво-виновато вздохнул Антон, – у меня действительно нет питерской прописки. Вот двести рублей – по тарифу.

– В бар, – стал грудью теснить Антона сержант, а реквизированный паспорт убрал в карман форменки и в довесок выдул огромный жвачковый пузырь, демонстрируя сим, что, мил человек, двумястами тугриками не отделаешься.

– Ребята, я на работу опаздываю.

– В бар.

– Ребята, я так работу потеряю!

– В бар!

– Ладно, вот вам тысяча рублей, – Антону очень хотелось разойтись со стражами правопорядка мирно.

Бряк, на запястьях Антона застегнулись спецсредства, они же – наручники, они же – «браслеты». Затылок обожгла запоздалая мысль, что эти двое в сером могли быть банально наняты ищущей и преследующей Антона силой. Но тогда какого лешего они толкают задержанного в кафе, а не запихивают в зарешеченный задник УАЗика?

Гвардейцы мародерно вырвали из скованной руки деньги. Может, заодно желают отметить удачу? Тогда у Антона снова появляется шанс.

Один спереди, один сзади… небрежное подталкивание дубинкой в спину… Уже знакомо мешает распахнуть дверь широко пружина... Уже знакомые три ступеньки вниз и тусклый свет… Чтобы оценить картину, глаза служивых сначала должны привыкнуть.

– У нас баба пьяная вчера прыгнула с восьмого этажа, и хоть бы что, – будто между ними не Антон, а пустое место, – сообщил напарник сержанту, – расселась в луже и давай санитаров матом поливать.

– А у нас в соседней квартире мужик квасил по-черному, – опять выдул жвачный пузырь и бабахнул сержант. – И вот решил прыгнуть с балкона. И если жив останется, то завяжет. Остался жив и вот пять лет уже ни-ни.

Справа облупленные игровые автоматы: за стеклами – семерки, сливы и ягоды. У корытец сымпровизированные из пивных жестянок пепельницы, набитые окурками сверх всякой меры. На одном одноруком бандите – «Джек пот», и корытце засыпано жетонами с горкой, и никто их не гребет лопатой, но не это главное. Слева три деревянных стола, чередующихся с лавками, на среднем две недопитых ребристых кружки пива и расшелушенный вяленый лещ. Мордой в стол у кружки не шевелится крупный гражданин, седые волосы взъерошены в манере кокосовой пальмы. Но это бы ладно, можно было бы поверить, что крупный товарищ основательно перебрал и теперь почивает.

Можно было бы поверить, если бы через барную стойку не свисал, словно белье-неглеже на просушке, безвольно раскинув руки, его напарник – столь же шкафоподобная горилла, и здесь уже доктора звать не надо, чтобы классифицировать типичное «моментум морэ»: спина не всколыхнется в такт дыханию, уши и ногти малиново-синие.

Хлоп, Антон рывком присел, для веса сжал правой ладонью кулак левой, и левым локтем, не поворачиваясь, саданул заднему товарищу сержанту в причинное место. Не рассчитав, и попади он локтевым суставом на пять сантиметров выше – в латунную бляху на клепаном ремне, и суставу пришел бы кирдык, но из двоих не повезло служивому. Сержант поперхнулся воздухом, и не мешкающая пружина смачно шарахнула его дверью по затылку. Кепка упорхнула с Антоновой макушки, и распрямляющийся Петров сложенными в один кулак руками сочно ткнул в хребет впередистоящего.

Силы тычка хватило, дабы швырнуть стража ребрами на далекий прилавок под бочок предыдущей «жертве неосторожного обращения с Антоном». Увернувшись от сгибающегося пистолетиком и воющего «скорой помощью» сержанта, Антон второй раз за сегодня выскочил из негостеприимного кафе. Пока он прохлаждался внутри, снаружи дождь припустил. Припустил и Антон – к двухцветному УАЗу.

Служивые поленились вырубить мотор и не удосужились запереть дверцу, за то им огромное спасибо с кисточкой. Антон орлом взгромоздился на пухлое шоферское сидение и рванул с места в карьер.

Уже бросив УАЗ вперед, он вдруг врубился, что салон машины, мягко говоря, не является салоном настоящего УАЗика. Половина циферблатов была лишь пошлыми бумажными наклейками с приблизительно соответствующим рисунком, буквально как в грубых китайских игрушках.

И тут Антону Петрову в глаза ударило ослепительное солнце…

Он проморгался, рукавом через сопротивление наручников смахнул набежавшие на глаза слезы… Солнце. Настоящее сползающее по безоблачному небу предзакатное солнце, а вокруг что угодно, только не забрызганные дождем мрачные шершавые стены питерских домов и засцанные полосатыми, словно судьба, кошками подворотни. Эта странная милицейская машина фантастическим образом в мгновение ока зашвырнула Антона в нелепое место.

Спокойствие, Антон, только спокойствие.

Вдоль грунтовой, изрезанной колдобинами и сдобренной лужами дороги заслоняли горизонт покосившиеся бревенчатые срубы одноэтажных хибар. Солнце скоро сползет за крышу ближайшего строения – скорее всего местного магазина. Правда дверь этого оплота цивилизации свисала на одной петле, и в окнах совсем не осталось целых стекол. Специально их аборигены колошматили, что ли? Да и в самой, если можно так назвать, деревеньке – ни дымка из трубы, ни лая цепных Шариков, ни другого завалящего признака жизни.

Гадание на кофейной гуще по вопросу, куда его забросило, наадреналиненный по маковку Антон без восторга, но и без паники, отложил на потом. Хотя, конечно, подспудная мысль, что у него элементарно поехала крыша, никуда не делась, осталась на заднем плане сознания во всей пугающей красе. Первым же делом беглец осмотрелся в «угнанном» фальшивом УАЗе. Черная милицейская куртка пригодится, чтобы скрыть под ней наручники от пытливых глаз местных жителей, ежели таковые, в конце концов, обнаружатся. Врубил приемник и к облегчению узнал поющий про «говорящего по-французски Алена Делона» голос – Бутусов, богатым будет. Выходит, эта вымершая местность – не далекая Австралия, а нашенская Россия.

А вот бардачок порадовал безмерно – здесь, обернутая ремешками портупеи эдакой наглой, беззаботной и сытой жабой возлежала кобура, а в ней уставной Макаров с запасной обоймой, везение – почти как в компьютерной стрелялке.

Все это богатство, ежу понятно, без ствола и запасной обоймы, Петров засунул в бардачок обратно и постарался придать натюрморту вид, будто так и было. На инерции спрятав браслеты и Макара под перекинутую через руку куртку, Антон задом вперед неловко выбрался из УАЗика и зло пнул дверцу. Та беспрекословно захлопнулась, и звонкий хлопок весело сотряс воздух – слишком звонкий в царящем предзакатно-буколическом покое.

Издавать лишний шум не очень входило в планы, Петров скрипнул зубами и впредь наказал себе быть осторожней. Для начала хорошо бы надыбать в этом сонном королевстве какой-никакой завалящий слесарный инструмент и освободить руки, потом уже можно будет попытаться и сориентироваться на местности.

Не торопясь оказаться внутри ветхого лабаза, Петров предпочел для порядка обойти заведение по кругу против часовой стрелки. Салатные стебельки молодой травы распихивали жухлых прошлогодних сестриц, трава мягко глотала шаги, и, самое приятное, нигде не хранила чужих следов. Селение оставалась безжизненным, даже птицы не чирикали в топырящихся из-за покосившихся заборов кронах, и Перов уже не сомневался, что ВОЛШЕБНЫМ КАРАМБОЛЕМ угодил в одну из многих на Северо-Западе заброшенных деревень. Все не так уж плохо – он мечтал выбраться сквозь заградительные кордоны врага за город и выбрался. Пусть посредством бредово-магического прыжка в пространстве, но об этом пока не думать, не думать, не думать… Лучше вспомнить что-нибудь приятное: он, помнится, был не прочь завести короткое знакомство с красавицей…

Он что, попал в страну сбывающихся желаний? За образованным перекрещивающимися бревнами углом халупы еще более нелепый здесь, чем его экспроприированный желто-синий УАЗ, маячил пятидверный веселенько-розовый хетчбек «Фольксваген Гольф». А вокруг него подпрыгивала и пыталась панамкой поймать рано проснувшуюся бабочку длинноногая смазливая девица, одетая тоже в воздушное веселенько-розовое.

– Девушка, не подскажете, как обзывается эта деревня?! – «Одна… в такой глуши… я б на ее месте тут же нырнул в машину и задраил стекла… – прикинул Антон.

Девушка оторвалась от увлекательнейшего занятия и радушно улыбнулась:

– А вы тоже приехали дачу присмотреть? – в ее карих глазах страх, как физиологическая реакция на незнакомых мужчин в дрянной одежде, отсутствовал напрочь.

– А что, здесь сдают? – «В такой глуши… и такая…». Петров по достоинству оценил и зеленые колдовские глаза, и распущенные до попы каштановые косы, и саму гитарообразную попу, аккуратно упакованную в кремовое мини.

– Нет, сдают несколько поворотов грунтовки назад, это я – такая дурочка, что заблудилась.

Она настолько не боялась его, что впору было испугаться самому Антону.

– Антон, – отстранив вновь взбесившиеся от непоняток эмоции, разумно взвесив обстоятельства и в итоге посчитав, что такая фея не может быть опасной, шагнул к девушке беглец, – Так вы не знаете, как называется эта деревня?

– Я что, похожа на мастера по ориентированию на пересеченной местности? Вы мне льстите. А вы здесь какими судьбами?

– О, это удивительная и долгая история, – избрал он игривый, но без хамства тон, – вы там уже были? – небрежно кивнул Петров на лабаз.

– Вы милиционер? – обратила она внимание на пришпандоренный дратвой к перекинутой через руки халдейским полотенцем куртке сержантский погон.

– Увы, – глядя в сторону, кивнул Антон, почему-то ему было неприятно врать этой красотке, – у вас бензин кончился?

– Почему обязательно бензин? – она пожала плечами, – мне это запустение понравилось, и я решила поискать клады. Вы мне составите компанию? Вам по должности искать клады разрешено? – И красавица, игриво встряхнув косами, уверенно скользнула в боковую дверь лабаза, та только скрипнуть успела.

Спокойствие, Антон, только спокойствие.

– Сумасшедшая, – то ли недовольно, то ли восхищенно буркнул Антон и поплелся следом.

Первый затхлый зальчик в прежней жизни был подсобкой, и до сих пор в огромной амбарной бочке под коростой плесени гнили в вековом рассоле огурцы. На стенах пылились иссохшие веники, а в пазловую прореху крыши заглядывало смутно сереющее небо.

– Так и ногу сломать можно, – не рискуя подать руку (проклятые «браслеты»!) перецепившейся через деревянный ящик девушке, вздохнул Петров.

– Зовите меня Катей, – она с детским любопытством совала очаровательный нос во все щели и спешила дальше, предоставляя Антону глотать взметнувшуюся пыль, – Разрешается сотрудникам милиции искать клады или нет? – не без кокетства спросила она и опять исчезла за следующей шкуродерно скрипучей дверью.

И только тогда Антон принялся расшатывать с минуту как примеченный ржавый дальше некуда гвоздь. Расшатал и выковырял из трухлявого стоякового дерева, а уж расстегнуть в два поворота гвоздем кондовые отечественные наручники труда нашему персонажу не составило, и не такое умел вытворять.

Браслетики он бережливо убрал в карман, авось сгодятся в бурной жизни, ствол сунул под брючный ремень, продел руки в рукава куртки, так, чтобы пола закрывала рифленую рукоять Макара, и с чувством глубокого удовлетворения двинул вслед за безбашенной подругой в новые торговые площади.

– Смотрите, это не вас коллеги ищут? – Катя сквозь разбитое окно уже собиралась окликнуть возникших у УАЗа знакомых серых гвардейцев – сержанта с квадратным рязанским подбородком и второго, молодого да раннего, мнущего оброненную Антоном в баре кепку, но не успела.

Будто снимает часового, Антон напрыгнул сзади, зажал красавице ладонью рот и, с грехом пополам пятясь, поволок девчонку в глубь магазина… вторая дверь… блин компот, он забыл, что здесь бочка с огурцами, и ощутимо напоролся копчиком… первая дверь…

Спокойствие, Антон, только спокойствие. Хотя, оказывается, схлестнулись с блуждающим Петровым далеко не простые, как прежде наивно думалось, менты – умеют по пространствам прыгать, будто блохи!

Антон втолкнул девчонку на сидение «Гольфа», и, чтобы она не изобретала глупости, подгоняя стволом в ливер, убедил пересесть на соседнее с водительским место. Незамедлительно плюхнулся рядом и только тогда обнаружил, что ключ в замке зажигания отсутствует, как порнография в Арабских Эмиратах.

– Ключ?!

– Я же приглашала тебя искать клад, – с прорезавшимся презрением прошипела Катерина, – неужели я была обязана объяснить, что клад – это и есть брелок, который я, как типичная безалаберная краля, потеряла где-то в траве?!

– Почему же мы тогда искали в магазине? – Антону удавалось не выдать тембром, что он готов расплющить всех и вся, лишь бы оказаться от этого заколдованного места как можно дальше.

– Мы не успели разделиться, по моему плану ты должен был искать внутри, а я от греха подальше – снаружи, – слова девушки сочились безупречной логикой и презрением.

Но не убедили Антона. Перегнувшись через ее соблазнительно упакованные в кремовое мини бедра, он поймал за бретельку кремово-розовую сумочку и вытряхнул содержимое на торпеду. Среди помады Clarins, пудреницы Ever bilena и пачки тампаксов на пластмассу брякнулся брелок сигнализации, и тренькнули ключи.

Пистолет отправился под ремень на противоположный от пленницы бок… «Фольксваген Гольф» прыгнул вперед так, будто ему здорово поддали копытом под багажник, и с визгом раненого зайца пронесся по травяным кочкам. Резкий поворот руля, занос на всех четырех колесах, ощущение, будто задок машины отрывается от дороги… И вот многострадальный «Гольф» выровнялся и замельтешил по колдобинам, опасно шкрябая днищем.

– Куда по копанному?! – только и успел крикнуть тающему в размерах заднему номеру «Гольфа» сержант.

– Аккуратней, – простонала Катерина, – мне эта машина обошлась в восемнадцать тысяч!

– За такие бабки надо было двухлитровый, а не один и четыре двигатель брать!

За последним бревенчатым сараем дорога стала чуть ровнее, и сошли на нет лужи, но машинку продолжало швырять из стороны в сторону, будто назюзюкавшегося Пятачка с воздушным шариком. У Антона в закромах не оказалось солнцезащитных очков, а отрезанная горизонтом половинка солнца била в глаза лучами прямой наводкой, и не спасал слишком высокий щиток.

Девушка не унизилась подбиранием рассыпанного добра, и бирюльки, несколько раз поцеловавшись с лобовым стеклом, сползли-скатились под ноги.

До поры пошлем подальше мистическую оказию, мгновенно перешвырнувшую Антона километров за триста-пятьсот в глубинку, какие он успел совершить ошибки?! Глобальная – находясь в бегах зачел товарищей, покрашенных под заурядных ментов, заурядными ментами, а ведь «во время эпидемии чумы ангиной не болеют». Вторая ошибка для человека с его концептуальным образованием не менее позорна: весь сегодняшний день он шатался по местам скопления невинных граждан – универмаги, общественный транспорт, пешеходные зоны… какого-то лешего наивно полагая, что толпа – лучшая маскировка, когда адепты единодушно учат при первом же тревожном звоночке ложиться на дно. И чем глубже, тем дольше проживешь.

– Антон, – многозначительно начала Катя, намертво вцепившись в дверную ручку, – тебе очень не повезло, что в заложницы ты взял меня, папа тебя найдет даже на икорно-гейзерном Сахалине!

– «Папа» в каком смысле? – не отрывая глаз от дороги, скупо изобразил интерес Петров, – родной папа, или «папа»?

– Хочешь пощечину?

– На такой скорости и дороге это самоубийство, – он попытался поймать ее взгляд и подмигнуть, но пленница упрямо смотрела на дорогу – с бледным лицом и плотно сжав губы.

– Черт!!! – только и выкрикнул Петров, когда случайно глянул в зеркальце заднего обзора. Конечно, это с его стороны был суперпромах – он не озаботился вывести из строя УАЗ (вбил в мозжечок, что не стоит мараться, все равно – фальшивка), и теперь эта загадочная дура-машина не только прочно висела на хвосте, но и нагоняла. – Ладно, не боись, прорвемся!

– Я и не боюсь. Они не работают на моего папу, но за те деньги, которые он им предложит, они продадут тебя ему с потроха-а… Осторожней, полоумный!!!

…Не менее очарователен третий прокол, который Антон сам себе по глупости подарил. Он стал планировать ночевку ближе к вечеру, хотя те же учителя в один голос талдычили, что у правильного человека шахматная партия с будущим распланирована минимум на пять ходов вперед. Антон Дмитриевич Петров, прошедший обязательный начальный курс полевого, агентурного разведчика и агента влияния, обделался по самые помидоры, только теорию пришлось проверять практикой!..

– Ты не поверишь, Катерина, но я – честный человек. А вот эти, которые… здесь держись крепче… которые на хвосте, черт знает кто и откуда. Но, кажется, им за мою бестолковую голову замаксали столько, что ты при любом раскладе окажешься лишним свидетелем.

– Но они же все равно нас догонят!

– У нас один пистолет на двоих, и у них один на двоих, и солнце вот-вот сядет.

С последним лучом солнца дорога нырнула в лес, косматые, понизу укутанные еле различимой седой паутиной ели встали по бокам и принялись сине-зелеными лапами скрестись в стекло. Антон резко тормознул:

– Пока у них глаза не привыкли, смывайся сквозь бурелом, сколько хватит сил, останусь цел – я тебя позову! – Антон одной рукой отпирал дверь, другой выхватывал Макара.

Но девушки рядом уже не было, из вороха опадающих розовых тряпок к его вооруженной руке метнулось и оплело руку кольцами гибкое скользкое тело гигантской, не меньше легендарных анаконд, змеи. Дьяволиада продолжалась, вот и четвертая ошибка – зря он отложил на будущее мозговой штурм темы, каким-таким инфернальным образом его швырнуло из одной лузы пространства в другую, дьяволиада продолжалась… Наконец вся десятиметровая тварь выползла из девичьего маскарадного костюма, кольца обвили Антону ноги, кольца захлестнули горло и стали душить.

УАЗ подъехал к «Фольксвагену» почти впритык, две серые личности выбрались наружу и стали приближаться, уже не торопясь.

* * *

До третьих петухов оставалось четыре часа семнадцать минут. Придорожное кафе было с претензией, с претензией была и здешняя хозяйка-официантка-барменша в одном лице, вся в тесном и сиреневом. Ее могучий бюст двумя спелыми дынями многозначительно выпирал из глубокого выреза. Но Эрнста не интересовало заглядывать в вырез, и даже на молочно-белую шею сиреневой мадам он не косился, сейчас не до забав.

– Горячее будем? – скверным сопрано спросила официантка, чем мгновенно развеяла приятное впечатление о себе.

Эрнст еще подумал, что с такими голосовыми данными дамы учредителям кафе совершенно не обязательно тратиться на охрану, чуть что, «воздушная тревога» на сто верст вокруг гарантирована.

– Солянку, шницель с картофелем фри, томатный сок, – равнодушно перечислил Эрнст и повернулся к Фрязеву с жестом доброй воли, – заказывай, я плачу.

– Аналогично, – Константина Фрязева тоже не очаровали монументальные формы официантки, совсем другие мысли сейчас мытарили Костика. Очень интересовало смертного уйти отсюда без потерь – все-таки полнолуние, господа. Плюс, если полнолуние не сыграет дурную шутку, оставался размытым вопрос, сколько именно купюр в итоге беседы положит фон Зигфельд под салфетку.

Сиреневая мадам, кажется, обиделась, что ей уделили так мало внимания, и, волнируя внушительными бедрами, отыграла за стойку. Ночь только начиналась, для придорожного кафе на трассе «Петербург-Финляндия» всего два клиента в это время котировались в диковинку. Отвергнуто-разочарованная дама врубила по магнитоле «Русский шансон», и голос покойника[1] спонтанно заполонил свободное пространство кафе:

Надтреснутый голос безвременно убиенного певца шарил в граненых пепельницах «Лапин культа», расставленных по относительно чистыми скатертями. Скатерти саванами покрывали шаткие паучьеногие столики. В жилу надрывной песне, когда мимо обители проносилась очередная фура, начинали дребезжать пыльные оконные стекла и колыхаться капроновые занавески.

– Удача, просто грандиозная удача, он купился на все сто, – самодовольно затараторил Фрязев. Этот фрукт стратегически далеко задвинул локти на скатерть, спишем наглость на мандраж, и рапортовал, уставившись на салфетку, будто в глаза гипнотизера. – Я постучал ему в дверь в четыре утра. Это был очень хитрый ход, представляете, он, оказывается, носит армейские подштанники! – А все таки очень некомфортно чувствовал себя докладчик, полнолуние всегда полнолуние, и слишком быстро сохла на языке докладчика слюна.

Эрнст фон Зигфельд сидел с каменным лицом, казалось, ему по барабану и нервно-экзальтированный слог Фрязева, и минором облизывающая неметеные углы музыка. В лице фон Зигфельда было что-то мефистофелевское: длинный костлявый заостренный подбородок, постоянно поднятые уголки губ, глубокий треугольный вырез ноздрей, брови вразлет над двумя складками, из которых торчал крючковатый нос, да клинышек коротких светло-русых волос между большими залысинами. Обычными, а не раскосыми, как следовало ожидать, были только его желтовато-серые глаза.

– Конечно, непротокольным визитом в такую рань я его огорошил, и он даже хотел захлопнуть дверь перед моим носом, но пара цитат из Нового Завета прижали праведника к стенке. А окончательно он мне поверил, когда я на его глазах нагло схватил со стола и в секунду сгрыз заплесневелый сухарь. – Фрязев пялился на салфетку, будто подросток на стриптизершу.

Эрнст фон Зигфельд смотрел в пустую пепельницу, пачка «Мальборо» лежала рядом с его правой рукой, но в пепельнице еще не был похоронен ни один окурок.

– Я спецом в предыдущий день ничего не жрал, знаете, голодный блеск в глазах не подделаешь, – по жизни подлизываясь, осклабился Фрязев. Он в силу каких-то причин поосторожничал, войдя в зал, снять и повесить на крючок синтепоновую куртку из моды девяносто первого года, к гадалке не ходи, презент окучиваемого Фрязевым объекта.

Про голодный блеск фон Зигфельд сам мог бы порассказать на роман-эпопею, но молчал, словно выключенный телевизор, молчал в девственную пепельницу. Еще Эрнст подметил, что нынче гражданин Фрязев ведет себя как типичный осужденный на смертную казнь, которому дали последнее слово выговориться-выплеснуть наболевшее. Неужели он догнал?..

На стол перед клиентами опустился поднос, и повлажневшая глазами под душещипательную песню мадам-официантка расставила порции. Ее бюст чуть ли не разваливал декольте по швам. «Слишком быстро, – мельком подумал Фрязев, – не готовят, а разогревают в микроволновке». «А сок-то разбавленный,» – сообразил Эрнст, но поднимать хай не стал. Ему это надо – привлекать к своей персоне лишнее внимание?

Фрязев яростно заработал челюстями, ложкой и следом вилкой, нож он игнорировал, при этом отчет о проделанной работе продолжался сквозь коробящее Эрнста плямканье и цыканье зубом. Эрнст прикинул, что играть клинически голодного персонажа Константину Фрязеву удается при любом желудке, хоть пустом, хоть набитом под завязку, просто талант, этакий самородок земли русской.

– Я вдоволь перед ним повыкаблучивался, спрашивал даже добро сходить в клозет, тарелку вымазывал хлебным мякишем, – зубы у Фрязева оказались редкие и желтые, он работал ними с механическим однообразием, солянка, шницель с картофелем фри, а под занавес и томатный сок, исчезли по этапу, словно цивилизация ацтеков после турне Кортеса, – хабарики бычковал и потом докуривал.

Эрнст сделал вывод, что его собеседник не вникает во вкус поглощаемой пищи. Пока не притронувшийся к своей порции «маршрутной» еды Эрнст кивнул на «Мальборо», приглашая угощаться. Константин тут же выудил сигарету, суетливо прикурил и добросовестно затянулся:

– А потом мы с ним спорили, Господи, как мы с ним спорили! – Фрязев прекрасно врубался, что отчет о содеянном у него на высший балл, а вот колбасил, колбасил и не отпускал его мандраж, хоть ты хны!

– Не поминай всуе, – неожиданно прервал бесконечное молчание фон Зигфельд.

– Да-да, конечно, а вы есть не хотите?

– Докуришь, сможешь доесть.

А сквозь надрывы магнитолы снаружи то и дело пробивался грохот курсирующих автоприцепов. Только что особо загремело, небось, какой-нибудь КРАЗ, хотя – что КРАЗам делать на этой трассе?

– Спасибочки. Так вот, я о наших спорах. Этот болван наивно верил, что разговорами сможет меня обратить в веру. Мы обсуждали и «Послание к коринфянам», и «Песню песней», я ему талдычу: «Если ты такой истовый, сними сглаз», а он мне: «Гордыня – от беса!». Сплошная умора, обхохочешься. – Фрязев раздавил окурок, лишив пепельницу девственности, и придвинул к себе вторую солянку. Фрязев мел языком и не мог выговориться, словно все делает в последний раз.

По легенде заурядный «ясновидящий и предсказатель» с минимальными экстрасенсорными талантами Константин Фрязев, нарушил Статью 545 секретного приложения к Уголовному Кодексу «Использование в магических ритуалах домашних животных с нанесением им физического ущерба или приведших к их гибели» и был водворен в тайную тюрьму для инферналов, находящуюся под боком Соловецкого монастыря (естественно, с последующим стиранием памяти). На самом деле, конечно же, никто никуда Константина не сажал, но с этой легендой Фрязев, якобы из острога бежавший, нашел приют у священника прихода села Ольхович отца Евдокима, пошедшего на сокрытие преступника под лозунгом «Я не поддерживаю ваши убеждения, но готов умереть за ваше право отстаивать их». Операция бала нацелена на дискредитацию отца Евдокима, в последнее время набирающего популярность проповедями у шоферов-дальнобойщиков. Курировал операцию антииеромонах восточной инферн-группы войск «Старшая Эдда» Эрнст фон Зигфельд, и сейчас у них происходила рабочая встреча.

– Короче? – Эрнст повертел в пальцах пачку «Мальборо», но отложил, так и не достав сигарету, не хотел оставлять в явочной забегаловке окурок с образцом слюны. А тип, аккуратно уносящий окурок с собой, априори не может не вызвать подозрение.

Магнитола одарила слушателей очередной песней:

А вот здесь спирит-любитель Костик Фрязев дал маху – не обратил внимание, что и эту песню исполнял невинно убиенный голос[3]. И глубоко зря – был в сегодняшнем репертуаре магнитолы тонкий намек на толстые обстоятельства.

– Короче, этот поп теперь наш с потрохами, вербовка «в темную» чистосердечного отца прокатила успешно, можем переходить к следующему этапу операции. Я тут кое-что прикумекал, у меня появились интересные наметки… – чтобы достать из внутреннего кармана плаща конверт, Фрязеву пришлось отложить вилку, и сделал он это с явной неохотой.

Эрнст еще подумал, что вот так запросто, обыденным движением Фрязев вместо конверта мог достать и какой-нибудь «Стечкин» с серебряными пулями. И расклад моментально бы переменился.

Лишний раз снаружи в песню ворвался лязг и грохот – мимо придорожного кафе прошел следующий автопоезд.

Мадам-барменша за стойкой глотала сентиментальные слезы и нервно щелкала фисташки за счет заведения, пара слез ухитрилась оросить правую дыню, хозяйке явно было не до клиентских махинаций. Эрнст принял конверт и спрятал, не вскрывая, взамен сунул под салфетку щуплую стопочку еврофантиков. В глазах Фрязева вспыхнул уже традиционный голодный блеск, вместе с салфеткой купюры ловко исчезли со скатерти. Над Эрнстом закружил первый очнувшийся после зимы комар, недоуменно пожужжал и слинял в панике.

– Ты уходишь первым. Быстрей возвращайся к нашему догматику, а то чего заподозрит, – не дожидаясь реакции на приказ, Эрнст повернулся к лиловой хозяйке и жестом попросил счет.

Та растроганно кивнула, но прежде решила доконать фисташки.

– У меня вопрос ребром, – посмел напоследок лишний раз обратить на себя внимание «прорицатель и ясновидящий», – как бы так сказать…

– Смелее.

– Операция закончится, этого православного клоуна мы сделаем, а что дальше? Я боюсь оказаться ненужным. Я слишком много знаю… Я хочу жить… Что вы делаете с вышедшими в тираж агентами?

– Не дрыщи, по окончании операции никто тебя убирать не собирается. Ты не плохо освоился в нашем рейтинге, Карелия бедна на достойных смертных, чтобы вами разбрасываться…

В дверях ободренный сыто отрыгивающий агент-спирит Фрязев столкнулся с компанией шоферов, пришлось уступить дорогу.

– …В общем, жили они долго и повесились в один день, – даже не заметив реверанс встречного товарища, завершил байку сизоносый крепыш из пришлых.

Его спутники заржали, по аромату – в каждом госте булькало не менее трехсот грамм сорокоградусной.

– С вас двести шестьдесят три рубля, – зазвучало над ухом Эрнста скверное сопрано, от избытка чувств щедро перемешанное с соплями.

– Это все ерунда! Вот у меня была подруга в Новгороде – ночью у ларька снял – такая замороженная! Просыпаемся в кровати, а ей уже с утра холодно. Вылезать из-под одеяла – холодно, шмотки напялить – холодно, яичницу сварганить – и то холодно, хотя у нее газовая плита, а уж выйти на улицу – от дубака зубами коцала, будто каблучками. Я ей на прощание – «Вернусь в следующий маршрут, отогрею, впендюрю искру бодрой жизни!».

Хозяйка-официантка присоединилась к слушателям, не забыв собрать заказы: каждому по двести и по солянке.

– Приезжаю через неделю, а дверь открывают старички. Я так с надеждой: «Лариса дома?», а они мне: «Три года как схоронили, а неделю назад мы как раз на кладбище были, поминали…»

Прочие рыцари шин и домкратов ответили на историю дружным ржачем. Отсчитав денежки и присовокупив разумные чаевые, фон Зигфельд не отказал себе в удовольствии еще раз напоследок полюбоваться бледной шеей лиловой дамы. Правда, это было чисто эстетическое удовольствие. Шоферы расселись на высокие табуреты у стойки и стали похожи на дожидающихся, когда жертва окончательно двинет кони, грифов.

– Вез я «Сникерсы» в Сибирь, точнее, в Свердловскую губернию, подобрал на трассе плечевую. А она давай меня лечить, типа в нее вселился ейный покойный муж-боксер, которого на ринге прямым в висок убили. Я внятно попытался профуру высадить, да не тут-то было. Денег не берет и внушает, что я обязан супротивника по рингу, который в смерти повинен, грохнуть из обреза. И ведь, зараза, так складно грузила, что почти повелся, как заору вроде какого-то Франкенштейна: «Адрес давай!». Не буду вам, мужики, тюльку травить, пошла она поссать в Свердловских пригородах, я от греха подальше как газанул!..

И опять наградой рассказчику был дружный смех.

Застиранное пятно на скатерти напомнило Эрнсту карту Луны, но сейчас он совершит экшен не под гнетом полнолуния. Спрятав «Мальборо», Эрнст украдкой проверился, не изучает ли кто-нибудь из шоферни его чересчур пытливым взглядом, остался доволен результатами наблюдения и тоже порулил на выход. Между делом снял с вешалки дождевик вороньего цвета и ввернулся в рукава.

– А про «раковую автоколонну» слыхали?

– Ты не мучай Муму, ты рассказывай, а мы остановить успеем.

– Ну так вот, Толян, который под Олимпиаду женился на диспетчерше из Набережных Челнов, однажды присоседился на трассе к колонне, а было это еще в девяносто четвертом, когда по дорогам шалили. Вот он такой довольный до привала в хвосте и прокуковал. Дальше, понятно, на стоянке хлопцам проставился, те завелись и загульбанили всей кагалой. Шлюх строили, кто кого на тросах перетянет – забивались, все по полной.

– А трасса?

– Толяну втерли, что у них все ГАИ по пути привороженные. И вот утром продирает он глаза фиг знает в каких кустах, во рту поганки цветут, жить не хочется. Слышит, что колонна этак скоропостижно уже отчаливает, и последний хлопец передает привет: «А ты знаешь, с кем бухал?», «Это с кем?», «Это „раковая колонна“, все в ней – мертяк на мертвяке, от рака поджелудочной железы или печени свернувшие копыта. И теперича ты – наш! Месяцев через пять ждем, тогда уже сам нас найдешь». Пошел Толян проверяться к врачу, а тот глаза прячет. Короче, могила Толяна под Набережными Челнами, только покоится ли он в гробу, или с новыми друзьями где колесит, я проверять не собираюсь.

– Слышь, тебя, кажется, Васькой зовут, а вот ты прикинь, ведь тоже к нашей колонне прилип, киряем сейчас от души… откуда ты знаешь, что утром от нас похожее поздравление не услышишь?

– От верблюда, – тут же насупился рассказчик…

Ночь встретила Эрнста фон Зигфельда привычной болотной сыростью, и нюх тут же обострился. Следы отчалившего Фрязева Эрнст угадывал почти зримо, цепочка запаха огибала сарай и стелилась по ныряющей в ельник тропинке. С обострившимся нюхом пришли привычные боли – организм начал физиологическую перестройку.

Эрнст уже не топал вразвалочку, а мерил тропку легкими балетными прыжками, мертвенно бликующий в сыворотке тумана плащ еле поспевал, вкрадчиво шелестя полами. Еловые лапы отвешивали пощечины, но этой боли Эрнст не чувствовал, гораздо злее его корчила боль зубная.

Дешевый спирит Фрязев не успел уйти далеко, под ногой Эрнста некстати крякнула прошлогодняя шишка, Фрязев оглянулся, узнал и не узнал настигающего… Однако, пусть Костик являлся дрянь человечишком, у него случился приступ смелости. Кроме того, агент оказался вооружен – навстречу Эрнсту взмыла рука с пистолетом.

– Стой на месте! – истерично взвизгнул агент, и взятой ним высокой ноте вполне могла бы позавидовать мадам-халдейка. – Или я стреляю!!!

Эрнст, конечно, не остановился, «как кстати в кафе играет магнитола, никто ничего не услышит».

Грохнул выстрел, пуля вошла в Зигфельда между третьим и четвертым ребром с правой стороны грудной клетки и вскипятила легочную ткань. Но и пуля – ведь откуда взяться у Фрязева серебряной – не смогла тормознуть фон Зигфельда.

– Я обещал, – просвистел дырочкой в правом боку, словно ежик резиновый, фон Зигфельд, – что тебе ничего не грозит ПОСЛЕ операции. Я не соврал!

Вот он уже рядом с жертвой, левой лапой отбил утяжеленную пистолетом руку, и клыки сомкнулись на шее агента, такой же бледно белой, как шея у кафешной дамы…

Антииеромонах обер-вампир дракульского толка Эрнст фон Зигфельд убил своего подопечного, но очень не рад был бы Эрнст, если бы этот поступок стал известен кому-нибудь из соратников по восточной инферн-группе войск «Старшая Эдда». А до третьих петухов оставалось два часа пятьдесят одна минута.