Читать книгу Ковчег-1 - Игорь Дмитриевич Озёрский - Страница 1

Я уже несколько часов сжимаю в руках полароидную фотографию. Бумага толстая и блестящая, и если смотреть на снимок под углом, то отблеск электрического света скрывает изображение. Возможно, это и к лучшему. Ведь когда я смотрю на Бо, сразу хочется плакать. В такие моменты всё происходящее представляется жутким, несправедливым и даже в какой-то степени необъяснимым. Я обещал Бо, что вернусь. Но теперь мне начинает казаться, что этот путь – лишь в одном направлении. Оттуда, куда мы направляемся, возврата быть не может. И я врал. Либо ей, либо самому себе. Но теперь это уже не имеет значения.

Как-то Бо мне сказала, что ожидание бывает разным. Хорошее оно или плохое – зависит от того, чего именно мы ждём. А ей будет одновременно и радостно, и грустно, если она будет знать, что я где-то там.

– По крайней мере, – прошептала Бо, сверкая большими чёрными глазами, – смотреть на небо мне будет куда приятнее…

В такие моменты от неё исходило сияние, способное осветить даже самые тёмные закоулки пространства. Оно пробивалось сквозь разделяющее нас мутное стекло и разгоняло тени, что поселились рядом с моей душой. Её сияние касалось меня, а я думал о том, что во взгляде её агатовых глаз сосредоточена целая вселенная со всеми планетами, галактиками и туманностями. Я смотрел на Бо и старался не думать о предстоящем. Пытался запомнить её лицо. Ведь знал, что ещё очень долго не увижу её. А может быть, и никогда. Из-за этого я не до конца уловил смысл сказанного. Он ускользнул от меня, как бабочка сквозь решетку автомобильного радиатора.

Многие идеи Бо представлялись мне сумбурными и вязкими. Я утопал в них. Иногда мне казалось, что слова в её предложениях не связаны между собой. Они появляются на свет и рассыпаются, как бисер, не скреплённый леской. Теперь в этом можно признаться… И во многом другом тоже. Все маски давно сорваны и оставлены где-то там. В другой жизни. И это к лучшему, ведь на расстоянии в десятки, а то и сотни миллиардов километров от Земли в масках нет необходимости.

Звон колокольчика вырывает меня из прошлого, и механический голос объявляет, что мне пришло сообщение.

– Вы хотите его прослушать?

– Конечно, хочу…

– Отвечайте только «да» или «нет».

– Да…

– Запустить голограмму или прослушаете в записи?

– Запусти голограмму.

В углу комнаты или, скорее, каюты появляется объемное изображение Бо. Оно немного подрагивает, но кажется вполне реалистичным. В Бо что-то изменилось. Я поднимаю снимок и сравниваю. Да, действительно так. Её волосы стали намного короче. Не уверен, что мне нравится новая стрижка, но даже с такой причёской Бо неотразима.

Голограмма сжимает что-то в руках, но я не могу разглядеть, что именно.

Бо какое-то время молчит. Старается сдержать слёзы. Нервно шмыгает носом.

– Привет милый…

Короткая пауза. Острые скулы напрягаются, и Бо подносит руку к глазам.

«Не плачь, родная, – думаю я, – ты достаточно уже это делала».

– Прости, – говорит Бо, словно может слышать, о чём я думаю, и начинает плакать. Чувствую, как по моим щекам тоже бегут слёзы.

Бо делает над собой усилие и продолжает:

– У меня для тебя новость.

На её лице появляется улыбка. И на этот раз не вымученная и притворная. Неужели произошло что-то хорошее?

– Меня взяли в программу, – говорит Бо. Она разворачивает то, что было у неё в руках, и я понимаю, что это какой-то документ.

– Если все медицинские показатели будут в норме, я попаду на следующий ковчег! – по лицу Бо катятся крупные слёзы, но при этом она широко улыбается. Я вижу на её лице счастье, но замечаю и что-то ещё. Вглядываюсь в полупрозрачное изображение и понимаю, что Бо выглядит очень уставшей. Не могу даже представить, что ей пришлось сделать, чтобы попасть в следующую космическую экспедицию.

– Пока, милый. Я люблю тебя.

Голограмма Бо исчезает, словно её никогда здесь и не было.

– Повторить сообщение, – говорю я, и передо мной вновь появляется Бо.

– Привет милый…

Я просматриваю сообщение раз за разом. Ещё и ещё. До тех пор, пока не раздаётся короткий звуковой сигнал. Голограмма исчезает, и мне приходится убрать фотографию. Я прячу её внутри своего комбинезона. Когда я опускаю руку во внутренний карман, то ощущаю грубое прикосновение шершавой ткани к внешней стороне ладони.

Металлическая дверь с тяжёлым вздохом отъезжает в сторону, и я выхожу в коридор. Здесь намного светлее, чем в моей комнате. Или всё же правильнее будет сказать каюте? А может, даже камере…

Из других камер тоже выходят люди. Они останавливаются возле дверей. Их головы опущены, а взгляды прикованы к полу. Они так пристально смотрят на него, что можно подумать – он сплошь покрыт узорами, от которых невозможно оторваться. Только в действительности никаких узоров здесь нет. Пол такого же серого цвета, как и всё остальное. И стены. И потолок. И робы. Как та, что на мне. И на всех других тоже.

– Колонизаторы! – из динамиков, размещённых по всему коридору, раздаётся скрипучий голос. Точно такой же, как тот, что объявил мне о новом сообщении. Я не знаю, кому он принадлежит, но точно не человеку. Скорее всего, это какая-то программа, оснащённая искусственным интеллектом, или что-то вроде того.

– Приготовьте QR-коды, – сообщает программа, и добавляет:

– Проследуйте на первый инструктаж.

Я отрываю взгляд от пола и смотрю по сторонам. Все остальные делают то же самое. Я замечаю удивление на лицах. И страх. По коридору проносится невидимая, но вполне ощутимая волна. Наконец я по-настоящему чувствую здесь ещё чьё-то присутствие.

Мне кажется, что впервые за долгое время вот-вот услышу человеческую речь. Но когда я слегка поворачиваю голову, чтобы взглянуть на соседа, ближайшая видеокамера издаёт тихое механическое жужжание, призывая опустить взгляд на положенное ему место.

Мгновенно подчиняясь, я думаю, что, наверное, в этом жужжании есть какой-то скрытый смысл. А может быть, и явный. Уверен, создатели ковчега с легкостью могли бы устроить следящие устройства так, что мы их не только не слышали, но и не видели. Но нет. Камеры показательно наблюдают своими холодными неморгающими глазами, чтобы их точно все заметили. Прямо как в очень старых боевиках.

Жужжание камеры, похожее на звук фокусировки фотоаппарата, пресекает любое несанкционированное движение. Даже такое незначительное, как поворот головы. Нам не разрешено общаться. Запрещено даже смотреть друг на друга.

По привычке мы выстраиваемся в колонну и, соблюдая положенную дистанцию, следуем световым указателям. В такие моменты разрешено поднимать голову. Смотреть на спину идущего впереди не запрещено, и я каждый раз внимательно разглядываю его. Наверное, тот, кто сзади, так же изучает меня.

Я не знаю ни имени, ни фамилии своего соседа. Только номер. Он напечатан на его робе большими чёрными цифрами. Четырнадцать. За то время, что мы здесь, они немного поистёрлись, но от этого не стали менее заметными.

У четырнадцатого широкая спина и крепкая шея. Его внушительного вида затылок всегда гладко выбрит, покрыт шрамами. Мне всегда было интересно, как ему удаётся поддерживать на ковчеге физическую форму. Его мышцы ничуть не поубавились за те месяцы, что мы здесь, а вероятно, даже стали ещё больше. Конечно, на ковчеге может быть спортивный зал. Но нас туда никогда не водили. А ходим мы всюду только все вместе. В моей комнате (или каюте) ничего нет. Только кровать, торчащая из стены, туалет с небольшой раковиной, напольный голографический проектор и фотография Бо. Когда я впервые зашёл туда, то сразу обнаружил снимок. Кто-то оставил его для меня. И я всегда буду бесконечно благодарен этому человеку. Может быть, у Попая – такое имя я мысленно дал своему лысому соседу – в каюте целый тренажёрный зал? Я давно уже думаю об этом, и порой мне кажется, что из его камеры доносятся соответствующие звуки. Хотя, может, это всё проделки моего больного воображения.