Читать книгу Закатные гарики. Вечерний звон (сборник) - Игорь Губерман - Страница 1

Закатные гарики

Оглавление

Не знаю благодатней и бездонней

дарованных как Божеская милость

двух узких и беспомощных ладоней,

в которые судьба моя вместилась.

Не будь мы вдвоем, одному

пришлось бы мне круто и туго,

а выжили мы потому,

что всюду любили друг друга.

Ушли и сгинули стремления,

остыл азарт грешить и каяться,

тепло прижизненного тления

по мне течет и растекается.


* * *

Уже вот-вот к моим ногам

подвалит ворох ассигнаций,

ибо дерьмо во сне – к деньгам,

а мне большие говны снятся.


* * *

К похмелью, лихому и голому,

душевный пришел инвалид,

потрогал с утра свою голову:

пустая, однако болит.


* * *

Я не искал чинов и званий,

но очень часто, слава Богу,

тоску несбывшихся желаний

менял на сбывшихся изжогу.


* * *

Вчера взяла меня депрессия,

завесы серые развесила

и мысли черные зажгла.

А я не гнал мерзавку подлую,

я весь сиял, ее маня,

и с разобиженною мордою

она покинула меня.


* * *

Я в зеркале вчера себя увидел

и кратко побеседовал с собой;

остался каждый в тягостной обиде,

что пакостно кривляется другой.


* * *

Это был не роман,

это был поебок;

было нежно, тепло, молчаливо,

и, оттуда катясь,

говорил колобок:

до свиданья, спасибо, счастливо.


* * *

На любое идейное знамя,

даже лютым соблазном томим,

я смотрю недоверчиво, зная,

сколько мрази ютится под ним.


* * *

Слежу без испуга и дрожи

российских событий пунктир:

свобода играет, как дрожжи,

подкинутые в сортир.


* * *

Когда остыл душевный жар,

то жизнь напоминает жанр,

который досуха исчерпан.


* * *

Когда бы сам собой смывался грим

и пудра заготовленных прикрас,

то многое, что мы боготворим,

ужасно опечалило бы нас.


* * *

Надежды огненный отвар

в душе кипит и пламенеет:

еврей, имеющий товар,

бодрей того, кто не имеет.


* * *

Вижу лица или слышу голоса —

вспоминаются сибирские леса,

где встречались ядовитые грибы, —

я грущу от их несбывшейся судьбы.


* * *

Уже мы в гулянии пылком

участие примем едва ли,

другие садятся к бутылкам,

которые мы открывали.


* * *

Еврей опасен за пределом

занятий, силы отнимающих;

когда еврей не занят делом,

он занят счастьем окружающих.


* * *

Казенные письма давно

я рву, ни секунды не тратя:

они ведь меня все равно

потом наебут в результате.


* * *

Мне слов ни найти, ни украсть,

и выразишь ими едва ли

еврейскую темную страсть

к тем землям, где нас убивали.


* * *

Покуда мы свои выводим трели,

нас давит и коверкает судьба,

поэтому душа – нежней свирели,

а пьешь – как водосточная труба.


* * *

Зачем-то в каждое прощание,

где рвется тесной связи нить,

мы лживо вносим обещание

живую память сохранить.


* * *

Я искренне люблю цивилизацию

и все ее прощаю непотребства

за свет, автомобиль, канализацию

и противозачаточные средства.


* * *

Я даже мельком, невзначай

обет мой давний не нарушу,

не выплесну мою печаль

в чужую душу.


* * *

Мы столько по жизни мотались,

что вспомнишь – и каплет слеза;

из органов секса остались

у нас уже только глаза.


* * *

Не знаю блаженней

той тягостной муки,

когда вдоль души по оврагу

теснятся какие-то темные звуки

и просятся лечь на бумагу.


* * *

Когда наплывающий мрак

нам путь предвещает превратный,

опасен не круглый дурак,

а умник опасен квадратный.


* * *

Есть люди – пламенно и бурно

добро спешат они творить,

их бескорыстие и прыть.


* * *

Высок успех и звучно имя,

мои черты теперь суровы,

лицо значительно, как вымя

у отелившейся коровы.


* * *

Нам не светит благодать

с ленью, отдыхом и песнями:

детям надо помогать

до ухода их на пенсии.


* * *

Не сдули ветры и года

ни прыть мою, ни стать,

и кое-где я хоть куда,

но где – устал искать.


* * *

Всюду ткут в уюте спален

новых жизней гобелен,

только мрачен и печален

чуждый чарам чахлый член.


* * *

Заметь, Господь, что я не охал

и не швырял проклятий камни,

когда Ты так меня мудохал,

что стыдно было за Тебя мне.


* * *

Вольно ли, невольно ли,

но не столько нация,

как полуподпольная

мы организация.


* * *

В одной ученой мысли ловкой

открылась мне блаженства бездна:

спиртное малой дозировкой —

в любых количествах полезно.


* * *

Из века в век растет размах

болезней разума и духа,

и даже в Божьих закромах

какой-то гарью пахнет глухо.


* * *

Уже порой невмоготу

мне мерзость бытия,

как будто Божью наготу

преступно вижу я.


* * *

О помощи свыше

не стоит молиться

в едва только начатом деле:

лишь там соучаствует Божья десница,

где ты уже сам на пределе.


* * *

Здесь я напьюсь; тут мой ночлег;

и так мне сладок дух свободы,

как будто, стряхивая снег,

вошли мои былые годы.


* * *

На старости я сызнова живу,

блаженствуя во взлетах и падениях,

но жалко, что уже не наяву,

а в бурных и бесплотных сновидениях.


* * *

Сегодня многие хотят

беседовать со мной,

они хвалой меня коптят,

как окорок свиной.


* * *

А все же я себе союзник

и вечно буду таковым,

поскольку сам себе соузник

по всем распискам долговым.


* * *

На старости я, не таясь,

живу, как хочу и умею,

и даже любовную связь

я по переписке имею.


* * *

Чувствуя страсть, устремляйся вперед

с полной и жаркой душевной отдачей;

верно заметил российский народ:

даже вода не течет под лежачий.


* * *

Жалеть, а не судить я дал зарок,

жестока жизнь, как римский Колизей;

и Сталина мне жаль: за краткий срок

жену он потерял и всех друзей.


* * *

Покрыто минувшее пылью и мглой,

и, грустно чадя сигаретой,

тоскует какашка, что в жизни былой

была ресторанной котлетой.


* * *

Забавно мне, что жизни кладь

нам неизменно

и тяжкий крест, и благодать

одновременно.


* * *

Опыт наш – отнюдь не крупность

истин, мыслей и итогов,

а всего лишь совокупность

ран, ушибов и ожогов.


* * *

Ругая жизнь за скоротечность,

со мной живут в лохмотьях пестрых

две девки – праздность и беспечность,

моей души родные сестры.


* * *

Окажется рощей цветущей

ущелье меж адом и раем,

но только в той жизни грядущей

мы близких уже не узнаем.


* * *

С высот палящего соблазна

спадая в сон и пустоту,

по эту сторону оргазма

душа иная, чем по ту.


* * *

Все муки творчества – обман,

а пыл – навеян и вторичен,

стихи диктует некто нам,

поскольку сам – косноязычен.


* * *

В России часто пью сейчас

я с тем, кто крут и лих,

но дай Господь в мой смертный час

не видеть лица их.


* * *

Еще мне внятен жизни шум,

и штоф любезен вислобокий;

пока поверхностен мой ум,

еще старик я не глубокий.


* * *

Хмельные от праведной страсти,

крутые в решеньях кромешных,

святые, дорвавшись до власти,

намного опаснее грешных.


* * *

Слава Богу, что я уже старый,

и погасло былое пылание,

и во мне переборы гитары

вызывают лишь выпить желание.


* * *

Вел себя придурком я везде,

но за мной фортуна поспевала,

вилами писал я на воде,

и вода немедля застывала.


* * *

На Страшный суд разборки ради

эпоху выкликнув мою,

Бог молча с нами рядом сядет

на подсудимую скамью.


* * *

Мне жалко, что Бог допускает

нелепый в расчетах просчет,

и жизнь из меня утекает

быстрее, чем время течет.


* * *

Что с изречения возьмешь,

если в него всмотреться строже?

Мысль изреченная есть ложь..

Но значит, эта мысль – тоже.


* * *

Увы, но время скоротечно,

и кто распутство хаял грозно,

потом одумался, конечно,

однако было слишком поздно.


* * *

Весь век себе твержу я:

цыц и нишкни,

сиди повсюду с края и молчи;

духовность, обнаженная излишне,

смешна, как недержание мочи.


* * *

Наверно, так понур я оттого,

что многого достиг в конце концов,

не зная, что у счастья моего

усталое и тусклое лицо.


* * *

Вон те – ознобно вожделеют,

а тех – терзает мира сложность;

меня ласкают и лелеют

мои никчемность и ничтожность.


* * *

Для игры во все художества

мой народ на свет родил

много гениев и множество

несусветных талмудил.


* * *

Таким родился я, по счастью,

и внукам гены передам —

я однолюб: с единой страстью

любил я всех попутных дам.


* * *

Я старый, больной и неловкий,

но знают гурманки слияния,

что в нашей усталой сноровке

еще до хера обаяния.


* * *

Я не выйду в гордость нации

и в кумиры на стене,

но напишут диссертации

сто болванов обо мне.


* * *

О чем-то срочная забота

нас вечно точит и печет,

нас вечно точит и печет,

а все, что есть, – уже не в счет.


* * *

Любезен буду долго я народу,

поскольку так нечаянно случилось,

что я воспел российскую природу,

которая в еврея насочилась.


* * *

Я хоть и вырос на вершок,

но не дорос до Льва Толстого,

поскольку денежный мешок

милее мне мешка пустого.


* * *

Мы сразу правду обнаружим,

едва лишь зорко поглядим:

в семье мужик сегодня нужен,

однако не необходим.


* * *

Висит над нами всеми безотлучно

небесная чувствительная сфера,

и как только внизу благополучно,

Бог тут же вызывает Люцифера.


* * *

Обида, презрение, жалость,

захваченность гиблой игрой…

Для всех нас Россия осталась

сияющей черной дырой.


* * *

Не знаю, чья в тоске моей вина;

в окне застыла плоская луна;

и кажется, что правит мирозданием

лицо, не замутненное сознанием.


* * *

Бог задумал так, что без нажима

движется поток идей и мнений:

скука – и причина, и пружина

всех на белом свете изменений.


* * *

Любовных поз на самом деле

гораздо меньше, чем иных,

но благодарно в нашем теле

спит память именно о них.


* * *

Мне вдыхать легко и весело

гнусных мыслей мерзкий чад,

мне шедевры мракобесия

тихо ангелы сочат.


* * *

Увы, великодушная гуманность,

которая над нами зыбко реет,

похожа на небесную туманность,

которая слезится, но не греет.


* * *

Попал мой дух по мере роста

под иудейское влияние,

и я в субботу пью не просто,

а совершаю возлияние.


* * *

Унылый день тянулся длинно,

пока не вылезла луна;

зачем душе страдать безвинно,

когда ей хочется вина?


* * *

Хотя политики навряд

имеют навык театральный,

но все так сочно говорят,

как будто секс творят оральный.


* * *

Мне в жизни крупно пофартило

найти свою нору и кочку,

и я не трусь в толпе актива,

а выживаю в одиночку.


* * *

У Бога сладкой жизни не просил

ни разу я, и первой из забот

была всегда попытка в меру сил

добавить перец-соль в любой компот.


* * *

Владеющие очень непростой

сноровкой в понимании округи,

евреи даже вечной мерзлотой

умеют торговать на жарком юге.


* * *

Увы, стихи мои и проза,

плоды раздумий и волнений —

лишь некий вид и сорт навоза

для духа новых поколений.


* * *

Я всегда на сочувствия праздные

отвечаю: мы судеб игралище,

не влагайте персты в мои язвы,

ибо язвы мои – не влагалище.


* * *

Плетясь по трясине семейного долга

и в каше варясь бытовой,

жена у еврея болеет так долго,

что стать успевает вдовой.


* * *

Кошмарным сном я был разбужен,

у бытия тряслась основа:

жена готовила нам ужин,

а в доме не было спиртного.


* * *

Когда мне о престижной шепчут встрече

с лицом, известным всюду и везде,

то я досадно занят в этот вечер,

хотя еще не знаю чем и где.


* * *

Порою я впадаю в бедность,

что вредно духу моему;

Творец оплачивает вредность,

но как – известно лишь Ему.


* * *

Наше стадо поневоле

(ибо яростно и молодо)

так вытаптывает поле,

что на нем умрет от голода.


* * *

Пришла прекрасная пора

явиться мудрости примером,

и стало мыслей до хера,

поскольку бросил мыслить хером.


* * *

Таланту чтобы дать распространенность,

Творец наш поступил, как искуситель,

поэтому, чем выше одаренность,

тем более еблив ее носитель.


* * *

Я часто многих злю вокруг,

живя меж них не в общем стиле;

наверно, мне публичный пук

намного легче бы простили.


* * *

Глазея пристально и праздно,

я очень странствовать люблю,

но вижу мир ясней гораздо,

когда я в комнате дремлю.


* * *

По чувству, что долгом повязан,

я понял, что я уже стар,

и смерти я платой обязан

за жизни непрошеный дар.


* * *

Пора уже налить под разговор,

селедку покромсавши на куски,

а после грянет песню хриплый хор,

и грусть моя удавится с тоски.


* * *

Пишу я вздор и ахинею,

херню и чушь ума отпетого,

но что поделаешь – имею

я удовольствие от этого.


* * *

Меж земной двуногой живности

всюду, где ни посмотри,

нас еврейский ген активности

в жопу колет изнутри.


* * *

Дикая игра воображения

попусту кипит порой во мне —

бурная, как семяизвержение

дряхлого отшельника во сне.


* * *

Жить беззаботно и оплошно —

как раз и значит жить роскошно.


* * *

Я к потрясению основ

причастен в качестве придурка:

от безоглядно вольных слов

с основ слетает штукатурка.


* * *

Мне неинтересно, что случится

в будущем туманном и молчащем;

будущее светит и лучится

тем, кому херово в настоящем.


* * *

Когда текла игра без правил

и липкий страх по ветру стлался,

то уважать тогда заставил

я сам себя – и жив остался.


* * *

Я ценю по самой высшей категории

философию народного нутра,

но не стал бы относить к ветрам истории

испускаемые обществом ветра.


* * *

Трагедия пряма и неуклончива,

однако, до поры таясь во мраке,

она всегда невнятно и настойчиво

являет нам какие-нибудь знаки.


* * *

Я жизнь мою листаю с умилением

и счастлив, как клинический дебил:

весь век я то с азартом, то с томлением

кого-нибудь и что-нибудь любил.


* * *

Блаженны нищие ленивцы:

они живут в самих себе,

пока несчастные счастливцы

елозят задом по судьбе.


* * *

Вдоль организма дряхлость чуя,

с разгулом я все так же дружен;

жить осмотрительно хочу я,

но я теперь и вижу хуже.


* * *

Я к эпохе привернут, как маятник,

в нас биение пульса единое;

глупо, если поставят мне памятник:

не люблю я дерьмо голубиное.


* * *

Ты с ранних лет в карьерном раже

спешил бежать из круга нашего;

теперь ты сморщен, вял и важен —

как жопа дряхлого фельдмаршала.


* * *

По многим ездил я местам,

и понял я не без печали:

евреев любят только там,

где их ни разу не встречали.


* * *

В пустыне усталого духа,

как в дремлющем жерле вулкана,

все тихо, и немо, и глухо —

до первых глотков из стакана.


* * *

Уже виски спалила проседь,

уже опасно пить без просыпа,

но стоит резко это бросить,

и сразу явится курносая.


* * *

Любил я днем под шум трамвая

залечь в каком-нибудь углу,

дичок еврейский прививая

к великорусскому стволу.


* * *

Глаза мои видели,

слышали уши,

я чувствовал даже

детали подробные:

больные, гнилые,

увечные души —

гуляли, калеча

себе не подобные.


* * *

Жизни надвигающийся вечер

я приму без горечи и слез;

даже со своим народом встречу

я почти спокойно перенес.


* * *

Российские невзгоды и мытарства

и прочие подробности неволи

с годами превращаются в лекарство,

врачующее нам любые боли.


* * *

Был организм его злосчастно

погублен собственной особой:

глотал бедняга слишком часто

слюну, отравленную злобой.


* * *

Я под солнцем жизни жарюсь,

я в чаду любви томлюсь,

а когда совсем состарюсь —

выну хер и заколюсь.


* * *

Житейскую расхлебывая муть,

так жалобно мы стонем и пыхтим,

что Бог нас посылает отдохнуть

быстрее, чем мы этого хотим.


* * *

Затаись и не дыши,

если в нервах зуд:

это мысли из души

к разуму ползут.


* * *

Когда я крепко наберусь

и пьяным занят разговором,

в моей душе святая Русь

горланит песни под забором.


* * *

Кипит и булькает во мне

идей и мыслей тьма,

и часть из них еще в уме,

а часть – сошла с ума.


* * *

Столько стало хитрых технологий —

множество чудес доступно им,

только самый жалкий и убогий

хер живой пока незаменим.


* * *

Если на душе моей тревога,

я ее умею понимать:

это мировая синагога

тайно призывает не дремать.


* * *

Я знаю, зрителя смеша,

что кратковременна потеха,

и ощутит его душа

в осадке горечь после смеха.


* * *

По жизни я не зря гулял,

и зло воспел я, и добро,

Творец не зря употреблял

меня как писчее перо.


* * *

Мы вдосталь в жизни испытали

и потрясений, и пинков,

но я не про закалку стали,

а про сохранность чугунков.

Еще судьба не раз ударит,

однако, тих и одинок,

еще блаженствует и варит

мой беззаветный чугунок.


* * *

Давным-давно хочу сказать я

ханжам и мнительным эстетам,

что баба, падая в объятья,

душой возносится при этом.


* * *

Прекрасна в еврее

лихая повадка

с эпохой кишеть наравне,

но страсть у еврея —

устройство порядка

в чужой для еврея стране.


* * *

Прорехи жизни сам я штопал

и не жалел ни сил, ни рук;

судьба меня скрутила в штопор,

и я с тех пор бутылке друг.


* * *

Я слишком, ласточка, устал

от нежной устной канители,

я для ухаживанья стар —

поговорим уже в постели.


* * *

Хоть запоздало, но не поздно

России дали оживеть,

и все, что насмерть не замерзло,

пошло цвести и плесневеть.


* * *

Одно я в жизни знаю точно:

что плоть растянется пластом,

и сразу вслед начнется то, что

Творец назначил на потом.


* * *

Вечерняя тревога – как недуг:

неясное предчувствие беды,

какой-то полустрах-полуиспуг,

минувшего ожившие следы.


* * *

Создателя крутая гениальность

заметнее всего из наблюдения,

что жизни объективная реальность

дается лишь путем грехопадения.


* * *

Много высокой страсти

варится в русском пиве,

а на вершине власти —

ебля слепых в крапиве.


* * *

Создан был из почти ничего

этот мир, где светло и печально,

и в попытках улучшить его

обреченность видна изначально.


* * *

Я по жизни бреду наобум,

потеряв любопытство к дороге;

об осколки возвышенных дум

больно ранятся чуткие ноги.


* * *

В периоды удач и постижений,

которые заметны и слышны,

все случаи потерь и унижений

становятся забавны и смешны.


* * *

С людьми я вижусь редко и формально,

судьба несет меня по тихим водам;

какое это счастье – минимально

общаться со своим родным народом!


* * *

России теперь не до смеха,

в ней жуткий прогноз подтверждается:

чем больше евреев уехало,

тем больше евреев рождается.


* * *

Любовь завяла в час урочный,

и ныне я смиренно рад,

что мне остался беспорочный

гастрономический разврат.


* * *

Нам потому так хорошо,

что, полный к жизни интереса,

грядущий хам давно пришел

и дарит нам дары прогресса.


* * *

Всего лишь семь есть нот у гаммы,

зато звучат не одинаково;

вот точно так у юной дамы

есть много разного и всякого.


* * *

Я шамкаю, гундосю, шепелявлю,

я шаркаю, стенаю и кряхчу,

однако бытие упрямо славлю

и жить еще отчаянно хочу.


* * *

Политики раскат любой грозы

умеют расписать легко и тонко,

учитывая все, кроме слезы

невинного случайного ребенка.


* * *

Я часто угадать могу заранее,

куда плывет беседа по течению;

душевное взаимопонимание —

прелюдия к телесному влечению.


* * *

Разуму то холодно, то жарко

всюду перед выбором естественным,

где душеспасительно и ярко

дьявольское выглядит божественным.


* * *

Нам разный в жизни жребий роздан,

отсюда – разная игра:

я из вульгарной глины создан,

а ты – из тонкого ребра.


* * *

Сегодня думал я всю ночь,

издав к утру догадки стон:

Бог любит бедных, но помочь

умножить ноль не может Он.


* * *

Поскольку много дураков

хотят читать мой бред,

ни дня без глупости – таков

мой жизненный обет.


* * *

Жаль Бога мне: Святому Духу

тоскливо жить без никого;

завел бы Он себе старуху,

но нету ребер у Него.


* * *

Когда кому-то что-то лгу,

таким азартом я палим,

что сам угнаться не могу

за изолжением моим.


* * *

Творец живет не в отдалении,

а близко видя наши лица;

Он гибнет в каждом поколении

и в каждом заново родится.


* * *

На нас эпоха ставит опыты,

меняя наше состояние,

и наших душ пустые хлопоты —

ее пустое достояние.


* * *

Полностью раскрыты для подлога

в поисках душевного оплота,

мы себе легко находим бога

в идолах высокого полета.


* * *

При всей игре разнообразия

фигур ее калейдоскопа,

Россия все же не Евразия,

она скорее Азиопа.


* * *

Только полный дурак забывает,

испуская похмельные вздохи,

что вино из души вымывает

ядовитые шлаки эпохи.


* * *

От мерзости дня непогожего

настолько в душе беспросветно,

что хочется плюнуть в прохожего,

но страшно, что плюнет ответно.


* * *

Я много повидал за жизнь мою,

к тому же любопытен я, как дети;

чем больше я о людях узнаю,

тем более мне страшно жить на свете.


* * *

Все в этой жизни так заверчено,

и так у Бога на учете,

что кто глядел на мир доверчиво —

удачно жил в конечном счете.


* * *

На все глядит он опечаленно

и склонен к мерзким обобщениям;

бедняга был зачат нечаянно

и со взаимным отвращением.


* * *

Если хлынут, пришпоря коней,

вновь монголы в чужое пространство,

то, конечно, крещеный еврей

легче всех перейдет в мусульманство.


* * *

Я достиг уже сумерек вечера

и доволен его скоротечностью,

ибо старость моя обеспечена

только шалой и утлой беспечностью.


* * *

Себя из разных книг салатом

сегодня тешил я не зря,

и над лысеющим закатом

взошла кудрявая заря.


* * *

Льются ливни во тьме кромешной,

а в журчании – звук рыдания:

это с горечью безутешной

плачет Бог над судьбой создания.


* * *

К чему усилий окаянство?

На что года мои потрачены?

У Божьих смыслов есть пространство,

его расширить мы назначены.


* * *

К нам тянутся бабы сейчас

уже не на шум и веселье,

а слыша, как булькает в нас

любви приворотное зелье.


* * *

За то, что теплюсь легким смехом

и духом чист, как пилигрим,

у дам я пользуюсь успехом,

любя воспользоваться им.


* * *

Та прорва, бездонность, пучина,

что ждет нас распахнутой пастью,

и есть основная причина

прожития жизни со страстью.


* * *

В любом пиру под шум и гам

ушедших помяни;

они хотя незримы нам,

но видят нас они.


* * *

Есть у меня один изъян,

и нет ему прощения:

в часы, когда не сильно пьян,

я трезв до отвращения.


* * *

Мы с рожденья до могилы

ощущаем жизни сладость,

а источник нашей силы —

это к бабам наша слабость.


* * *

Твой разум изощрен, любезный друг,

и к тонкой философии ты склонен,

но дух твоих мыслительных потуг

тяжел и очень мало благовонен.


* * *

Листая календарь летящих будней,

окрашивая быт и бытие,

с годами все шумней и многолюдней

глухое одиночество мое.


* * *

Женился на красавице

смиренный Божий раб,

и сразу стало нравиться

гораздо больше баб.


* * *

Нелепо – жить в незрячей вере

к понявшим все наверняка;

Бог поощряет в равной мере

и мудреца, и мудака.


* * *

Друзья мои,

кто первый среди нас?

Я в лица ваши вглядываюсь грустно:

уже недалеко урочный час,

когда на чьем-то месте

станет пусто.


* * *

Когда растет раздора завязь,

то, не храбрейший из мужчин,

я ухожу в себя, спасаясь

от выяснения причин.


* * *

Взгляд ее,

лениво-благосклонный,

светится умом,

хоть явно дура,

возраст очень юный,

непреклонный,

и худая тучная фигура.


* * *

Людей, обычно самых лучших,

людей, огнем Творца прогретых,

я находил меж лиц заблудших,

погрязших, падших и отпетых.


* * *

Боюсь бывать я на природе,

ее вовек бы я не знал,

там мысли в голову приходят,

которых вовсе я не звал.


* * *

Я б не думал о цели и смысле,

только часто мое самочувствие

слишком явно зависит от мысли,

что мое не напрасно присутствие.


* * *

Явил Господь жестокий произвол

и сотни поколений огорчил,

когда на свет еврея произвел

и жить со всеми вместе поручил.


* * *

Я к веку относился неспроста

с живым, но отчужденным интересом:

состарившись, душа моя чиста,

как озеро, забытое прогрессом.


* * *

Ничуть не больно и не стыдно

за годы лени и гульбы:

в конце судьбы прозрачно видно

существование судьбы.


* * *

Нас боль ушибов обязала

являть смекалку и талант;

где бабка надвое сказала,

там есть и третий вариант.


* * *

Потоки слов терзают ухо,

как эскадрилья злобных мух;

беда, что недоросли духа

так обожают мыслить вслух.


* * *

Со всеми гибнуть заодно —

слегка вторичная отвага;

но и не каждому дано

блаженство личностного шага.


* * *

Везде, где можно стать бойцом,

везде, где бесятся народы,

еврей с обрезанным концом

идет в крестовые походы.


* * *

Не по воле несчастного случая,

а по времени – чаша выпита —

нас постигла беда неминучая:

лебедой поросло наше либидо.


* * *

Весна – это любовный аромат

и страсти необузданный разлив;

мужчина в большинстве своем женат,

поэтому поспешлив и пуглив.


* * *

Нечто круто с возрастом увяло,

словно исчерпался некий ген:

очень любопытства стало мало

и душа не просит перемен.


* * *

Жизнь моя как ни била ключом,

как шампанским ни пенилась в пятницу,

а тоска непонятно о чем

мне шершавую пела невнятицу.


* * *

Споры о зерне в литературе —

горы словоблудной чепухи,

ибо из семян ума и дури

равные восходят лопухи.


* * *

Давно по миру льются стоны,

что круче, жарче и бодрей

еврей штурмует бастионы,

когда в них есть другой еврей.


* * *

Судьба не зря за годом год

меня толчет в житейской ступке:

у человека от невзгод

и мысли выше, и поступки.


* * *

Переживет наш мир беспечный

любой кошмар как чепуху,

пока огонь пылает вечный

у человечества в паху.


* * *

Подонки, мразь и забулдыги,

мерзавцы, суки и скоты

читали в детстве те же книги,

что прочитали я и ты.


* * *

До точки знает тот,

идущий нам на смену,

откуда что растет

и что в какую цену.


* * *

С тоской копаясь в тексте сраном,

его судить самодержавен,

я многим жалким графоманам

бывал сиятельный Державин.


* * *

Наш разум тесно связан с телом,

и в том немало есть печали:

про то, что раньше ночью делал,

теперь я думаю ночами.


* * *

В устоях жизни твердокамен,

семью и дом любя взахлеб,

мужик, хотя и моногамен,

однако жуткий полиеб.


* * *

Неволю ощущая, словно плен,

я полностью растратил пыл удалый,

и общества свободного я член

теперь уже потрепанный и вялый.


* * *

Недолго нас кошмар терзает,

что оборвется бытие:

с приходом смерти исчезает

боль ожидания ее.


* * *

Пришли ко мне, покой нарушив,

раздумий тягостные муки:

а вдруг по смерти наши души

на небе мрут от смертной скуки?


* * *

Мы в очень различной манере

семейную носим узду:

на нас можно ездить в той мере,

в которой мы терпим езду.


* * *

Вся планета сейчас нам видна:

мы в гармонии неги и лени

обсуждаем за рюмкой вина

соль и суть мимолетных явлений.


* * *

В зоопарке под вопли детей

укрепилось мое убеждение,

что мартышки глядят на людей,

обсуждая свое вырождение.


* * *

А то, что в среду я отверг,

неся гневливую невнятицу,

то с радостью приму в четверг,

чтобы жалеть об этом в пятницу.


* * *

На пороге вечной ночи,

коротая вечер темный,

что-то все еще бормочет

бедный разум неуемный.


* * *

Разумов парящих и рабочих

нету ни святее, ни безбожней,

наши дураки – глупее прочих,

наши идиоты – безнадежней.


* * *

Что я люблю? Курить, лежать,

в туманных нежиться томлениях

и вяло мыслями бежать

во всех возможных направлениях.


* * *

Блаженство алкогольного затмения

неведомо жрецам ума и знания,

мы пьем от колебаний и сомнения,

от горестной тоски непонимания.


* * *

Дается близость только с теми

из городов и площадей,

где бродят призраки и тени

хранимых памятью людей.


* * *

Бывают лампы в сотни ватт,

но свет их резок и увечен,

а кто слегка мудаковат,

порой на редкость человечен.


* * *

Не только от нервов и стужи

болезни и хворости множатся:

здоровье становится хуже,

когда о здоровье тревожатся.


* * *

Был некто когда-то и где-то,

кто был уже мною тогда;

слова то хулы, то привета

я слышу в себе иногда.


* * *

Не слишком я азартный был игрок,

имея даже козыри в руках,

ни разу я зато не пренебрег

возможностью остаться в дураках.


* * *

Сегодня исчез во мраке

еще один, с кем не скучно;

в отличие от собаки,

я выл по нему беззвучно.


* * *

Конечно, всем вокруг наверняка

досадно, что еврей, пока живой,

дорогу из любого тупика

находит хитрожопой головой.


* * *

Ворует власть, ворует челядь,

вор любит вора укорять;

в Россию можно смело верить,

но ей опасно доверять.


* * *

Чтобы душа была чиста,

жить, не греша, совсем не глупо,

но жизнь становится пуста,

как детектив, где нету трупа.


* * *

Хотя неволя миновала,

однако мы – ее творение;

стихия зла нам даровала

высокомерное смирение.


* * *

Тонко и точно продумана этика

всякого крупного кровопролития:

чистые руки – у теоретика,

чистая совесть – у исполнителя.


* * *

Не помню мест, не помню лиц,

в тетради века промелькнувшего

размылись тысячи страниц

неповторимого минувшего.


* * *

В силу душевной структуры,

дышащей тихо, но внятно,

лучшие в жизни халтуры

делались мною бесплатно.


* * *

Взывая к моему уму и духу,

все встречные, галдя и гомоня,

раскидывают мне свою чернуху,

спасти меня надеясь от меня.


* * *

Судить подробней не берусь,

но стало мне теперь видней:

евреи так поили Русь,

что сами спились вместе с ней.


* * *

Пусты потуги сторожей

быть зорче, строже и внимательней:

плоды запретные – свежей,

сочней, полезней и питательней.


* * *

Я рад, что вновь сижу с тобой,

сейчас бутылку мы откроем,

мы объявили пьянству бой,

но надо выпить перед боем.


* * *

Наступило время страха,

сердце болью заморочено;

а вчера лишь бодро трахал

все, что слабо приколочено.


* * *

Везде на красочных обложках

и между них в кипящем шелесте

стоят-идут на стройных ножках

большие клумбы пышной прелести.


* * *

Есть в ощущениях обман,

и есть обида в том обмане:

совсем не деньги жгут карман,

а их отсутствие в кармане.


* * *

Вновь меня знакомые сейчас

будут наставлять, кормя котлетами;

счастье, что Творец не слышит нас —

мы б Его затрахали советами.


* * *

В неправедных суждениях моих

всегда есть оправдание моральное:

так резво я выбалтываю их,

что каждому найду диаметральное.


* * *

Известно

лишь немым небесным судьям,

где финиш

нашим песням соловьиным,

и слепо

ходит рок по нашим судьбам,

как пес мой —

по тропинкам муравьиным.


* * *

Эпоха лжи, кошмаров и увечий

издохла,

захлебнувшись в наших стонах,

божественные звуки русской речи

слышны теперь

во всех земных притонах.


* * *

В доставшихся мне

жизненных сражениях

я бился, балагуря и шутя,

а в мелочных

житейских унижениях —

беспомощен, как малое дитя.


* * *

До славной мысли неслучайной

добрел я вдруг дорогой плавной:

у мужика без жизни тайной

нет полноценной жизни явной.


* * *

На высокие наши стремления,

на душевные наши нюансы,

на туманные духа томления —

очень грубо влияют финансы.


* * *

Стали бабы страшной силой,

полон дела женский треп,

а мужик – пустой и хилый,

дармоед и дармоеб.


* * *

Я был изумлен, обнаружив,

насколько проста красота:

по влаге – что туча, что лужа,

но разнится их высота.


* * *

Наш век в уме слегка попорчен

и рубит воздух топором,

а бой со злом давно закончен:

зло победило, став добром.


* * *

Я, друзья, лишь до срока простак

и балдею от песни хмельной:

после смерти зазнаюсь я так,

что уже вам не выпить со мной.


* * *

Я живу, незатейлив и кроток,

никого и ни в чем не виня,

а на свете все больше красоток,

и все меньше на свете меня.


* * *

Еще родить нехитрую идею

могу после стакана или кружки,

но мысли в голове уже редеют,

как волос на макушке у старушки.


* * *

Давно живя с людьми в соседстве,

я ни за что их не сужу:

причины многих крупных бедствий

в себе самом я нахожу.


* * *

Во что я верю, горький пьяница?

А верю я, что время наше

однажды тихо устаканится

и станет каплей в Божьей чаше.


* * *

Несчетны русские погосты

с костями канувших людей —

века чумы, холеры, оспы

и несогласия идей.


* * *

Повсюду, где гремит гроза борьбы

и ливнями текут слова раздоров,

евреи вырастают как грибы

с обилием ярчайших мухоморов.


* * *

Компотом духа и ума

я русской кухне соприроден:

Россия – лучшая тюрьма

для тех, кто внутренне свободен.


* * *

О нем не скажешь ничего —

ни лести, ни хулы;

ума палата у него,

но засраны углы.


* * *

В неполном зале – горький смех

во мне журчит без осуждения:

мне, словно шлюхе, жалко всех,

кто не получит наслаждения.


* * *

Со мной, хотя удаль иссякла,

а розы по-прежнему свежи,

еще приключается всякое,

хотя уже реже и реже.


* * *

Давно я заметил на практике,

что мягкий – живителен стиль,

а люди с металлом в характере

быстрее уходят в утиль.


* * *

В земной ума и духа суете

у близких вызывали смех и слезы,

но делали погоду только те,

кто плюнул на советы и прогнозы.


* * *

Зная, что глухая ждет нас бездна,

и что путь мы не переиначим,

и про это плакать бесполезно, —

мы как раз поэтому и плачем.


* * *

Опершись о незримую стену,

как моряк на родном берегу,

на любую заветную тему

помолчать я с друзьями могу.


* * *

Все, что было, —

кануло и сплыло,

есть еще

в мехах моих вино;

что же мне

так вяло и уныло,

пусто,

равнодушно и темно?


* * *

Повсюду смерть,

но живы мы,

я чувством света —

тьме обязан,

и даже если нет чумы,

наш каждый пир

с ней тесно связан.


* * *

Идея, что мною владеет,

ведет к пониманию важному:

в года, когда небо скудеет,

душа достается не каждому.


* * *

Напористо, безудержно и страстно —

повсюду, где живое колыхание, —

в российское духовное пространство

вплетается еврейское дыхание.


* * *

Человек – существо такое,

что страдает интимным жжением

и в заветном живет покое

с нарастающим раздражением.


* * *

До поры, что востребую их,

воплощая в достойных словах,

много мыслей и шуток моих

содержу я в чужих головах.


* * *

Все дружно в России воздели глаза

и в Божье поверили чудо,

и пылко целует теперь образа

повсюдный вчерашний Иуда.


* * *

И хотя уже видна

мне речушка Лета,

голова моя полна

мусора и света.


* * *

Устав болеть от наших дел,

порой лицо отводит Бог,

и страшен жизненный удел

живущих в этот темный срок.


* * *

Среди любого поколения

живя в обличии естественном,

еврей – повсюдный червь сомнения

в духовном яблоке общественном.


* * *

Полистал я его откровения

и подумал, захлопнув обложку,

что в источник его вдохновения

музы бросили дохлую кошку.


* * *

Души мертвых терпят муки

вновь и вновь, пока планета

благодушно греет руки

на пожарах наших гетто.


* * *

Я щедро тешил плоть,

но дух был верен чести;

храни его, Господь,

в сухом и теплом месте.


* * *

Вчера ходил на пир к знакомым,

их дом уютен, как кровать;

но трудно долго почивать,

когда не спится насекомым.


* * *

Господь, услышав жалобы мои,

подумал, как избыть мою беду,

и стали петь о страсти соловьи

в осеннем неприкаянном саду.


* * *

Реальность – это то, где я живу;

реальность – это личная окрестность;

реальность – это все, что наяву;

но есть еще совсем иная местность.


* * *

Нам, конечно, уйти суждено,

исчерпав этой жизни рутину,

но, закончив земное кино,

мы меняем лишь зал и картину.


* * *

Иступился мой крючок

и уже не точится;

хоть и дряхлый старичок,

а ебаться хочется.


* * *

Чисто чувственно мной замечено,

как незримо для наблюдения

к нам является в сумрак вечера

муза легкого поведения.


* * *

Подвержен творческой тоске,

Господь не чужд земного зелья,

и наша жизнь на волоске

висит в часы Его похмелья.


* * *

Я вижу Россию не вчуже,

и нет у меня удивления:

разруха – в умах, а снаружи —

всего лишь ее проявления.


* * *

Злоба наша, в душах накопляясь,

к небу воспаряет с ними вместе;

небо, этой злобой воспаляясь,

вяжет облака вражды и мести.


* * *

Еще свой путь земной не завершив,

российской душегубкой проворонен,

по внешности сохранен я и жив,

но внутренне – уже потусторонен.


* * *

И жизнь моя не в тупике,

и дух еще отзывчив к чувству,

пока стакан держу в руке,

а вилкой трогаю капусту.


* * *

Не чувствую ни капли облегчения,

осваивая новую реальность,

где плотские порывы и влечения

теряют остроту и актуальность.


* * *

Земного прозябания режим

толкает нас на поиск лучшей доли,

и мы от благоденствия бежим

не реже, чем от тягот и неволи.


* * *

Вся наша склонность к оптимизму

от неспособности представить,

какого рода завтра клизму

судьба решила нам поставить.


* * *

Бог необузданно гневлив

и сам себя сдержать не может,

покуда ярости прилив

чего-нибудь не уничтожит.


* * *

Держусь я тем везде всегда,

что никогда нигде

я не даю себе труда

усердствовать в труде.


* * *

Из века в век и год от года

смеясь над воплями старателей,

бренчит российская свобода

ключами сменных надзирателей.


* * *

Я догадался очень рано

себя от пакости беречь

и не смотрю, когда с экрана

двуликий анус держит речь.


* * *

У писательского круга —

вековечные привычки:

все цитируют друг друга,

не используя кавычки.


* * *

Люблю ненужные предметы,

любуюсь медью их и глиной,

руками трогаю приметы

того, что жизнь случилась длинной.


* * *

Я чтенью предал жизнь мою,

смакую тон, сюжет и фразу,

а все, что жадно узнаю,

я забывать умею сразу.


* * *

Я жизнь мою прошел пешком,

и был карман мой пуст,

но метил я в пути стишком

любой дорожный куст.


* * *

Блажен, кто истов и суров,

творя свою бурду,

кто издает могучий рев

на холостом ходу.


* * *

Творец живет сейчас в обиде,

угрюмо видя мир насквозь —

и то, что вовсе не предвидел,

и то, что напрочь не сбылось.


* * *

Евреи всходят там,

где их не сеяли,

цветут и колосятся

где не просят,

растут из

непосаженного семени

и всюду

безобразно плодоносят.


* * *

Умелец мастерит лихую дрель

и сверлит в мироздании дыру,

а хлюпик дует в тонкую свирель

и зябнет на космическом ветру.


* * *

Сполна я осознал еще юнцом

трагедию земного проживания

с кошмарным и заведомым концом,

со счастьем и тоской существования.


* * *

Я завидую только тому,

чей азарт не сильнее ума,

и довольно того лишь ему,

что судьба посылает сама.


* * *

Сам в отшельнический скит

заточился дух-молчальник;

всюду бурно жизнь кипит,

на плите кипит мой чайник.


* * *

Весьма наш мир материален,

но, вожжи духа отпустив,

легко уловишь, как реален

сокрытой мистики мотив.


* * *

Когда по пьянке все двоится,

опасно дальше наливать,

и может лишняя девица

легко проникнуть на кровать.


* * *

Мир хотя загадок полон,

есть ключи для всех дверей;

если в ком сомненья, кто он,

то, конечно, он еврей.


* * *

Гражданским пышешь ты горением,

а я – любуюсь на фиалки;

облей, облей меня презрением

и подожги от зажигалки.


* * *

Созерцатель и свидетель,

я по жизни зря кочую,

я не славлю добродетель

и пороки не бичую.

Посторонен я настолько,

что и чувствую иначе:

видя зло – смеюсь я горько,

а добру внимаю – плача.


* * *

Я не был накопительства примером

и думаю без жалости теперь,

что стал уже давно миллионером

по счету мной понесенных потерь.


* * *

Как пастырь,

наставляющий народ,

как пастор,

совершающий молебен,

еврей, торгуя воздухом,

не врет,

а верит, что товар его целебен.


* * *

Несложен мой актерский норов:

ловя из зала волны смеха,

я торжествую, как Суворов,

когда он с Альп на жопе съехал.


* * *

Виновен в этом или космос,

или научный беспредел:

несовращеннолетний возраст

весьма у дев помолодел.


* * *

Пока себя дотла не износил,

на баб я с удовольствием гляжу;

еще настолько свеж и полон сил,

что внуков я на свет произвожу.


* * *

Молчу, скрываюсь и таю,

чтоб даже искрой откровения

не вызвать пенную струю

из брюк общественного мнения.


* * *

Я к вам бы, милая, приник

со страстью неумышленной,

но вы, мне кажется, – родник

воды весьма промышленной.


* * *

С того слова мои печальны,

а чувства миром недовольны,

что мысли – редки и случайны,

а рифмы – куцы и глагольны.


* * *

Покуда есть литература,

возможны в ней любые толки,

придет восторженная дура

и книгу пылко снимет с полки.


* * *

Когда порой густеют в небе тучи,

я думаю: клубитесь надо мной,

бывали облака гораздо круче,

но где они? А я – сижу в пивной.


* * *

Нисколько от безделья я не маюсь,

а ты натужно мечешься – зачем?

Я – с радостью ничем не занимаюсь,

ты – потно занимаешься ничем.


* * *

Творец порой бывает так не прав,

что сам же на себя глядит зловеще,

и, чтоб утихомирить буйный нрав,

придумывает что-нибудь похлеще.


* * *

Нет часа угрюмей, чем утренний:

душа озирается шало,

и хаосы – внешний и внутренний

коростами трутся шершаво.


* * *

Когда мы спорим, наши головы

весьма легки в тасовке фактов,

поскольку сами факты – голые

и для любых годятся актов.


* * *

В местах любого бурного смятения,

где ненависти нет конца и края,

растут разнообразные растения,

покоем наши души укоряя.


* * *

Я чую в организме сговор тайный,

решивший отпустить на небо душу,

ремонт поскольку нужен капитальный,

а я и косметического трушу.


* * *

Все течет под еврейскую кровлю,

обретая защиту и кров, —

и свобода, политая кровью,

и доходы российских воров.


* * *

Дожрав до крошки, хрюкнув сыто

и перейдя в режим лежания,

свинья всегда бранит корыто

за бездуховность содержания.


* * *

Тоскливы русские пейзажи,

их дух унынием повит,

и на душе моей чем гаже,

тем ей созвучней этот вид.


* * *

Иссяк мой золота запас,

понтуюсь я, бренча грошами,

а ты все скачешь, мой Пегас,

тряся ослиными ушами.


* * *

Только самому себе, молчащему,

я могу довериться как лекарю;

если одинок по-настоящему,

то и рассказать об этом некому.


* * *

Те идеи, что в воздухе веяли

и уже были явно готовые,

осознались былыми евреями,

наша участь – отыскивать новые.


* * *

Где все сидят, ругая власть,

а после спят от утомления,

никак не может не упасть

доход на тушу населения.


* * *

Купаясь в мелкой луже новостей,

ловлю внезапно слово, и тогда

стихи мои похожи на детей

случайностью зачатия плода.


* * *

Мечтай, печальный человек,

целебней нет от жизни средства,

и прошлогодний веет снег

над играми седого детства.


* * *

Вся наука похожа на здание,

под которым фундамент непрочен,

ибо в истинность нашего знания

это знание верит не очень.


* * *

Возвышенные мифы год за годом

становятся сильней печальной были;

евреи стали избранным народом

не ранее, чем все их невзлюбили.


* * *

Однажды фуфло полюбило туфту

с роскошной и пышной фигурой,

фуфло повалило туфту на тахту

и занялось пылкой халтурой.


* * *

Под ветром жизни так остыли мы

и надышались едким дымом,

что постепенно опостылели

самим себе, таким любимым.


* * *

Мне стоит лишь застыть,

сосредоточась,

и, словно растворенные в крови,

из памяти моей сочатся тотчас

не доблести, а подлости мои.


* * *

Присматриваясь чутко и сторожко,

я думал, когда жил еще в России,

что лучше воронок, чем неотложка,

и вышло все, как если бы спросили.


* * *

То с боями, то скинув шинель

и обильно плодясь по дороге,

человечество роет тоннель,

не надеясь на выход в итоге.


* * *

Дойдя до рубежа преображения,

оставив дым последней сигареты,

зеркального лишусь я отражения

и весь переселюсь в свои портреты.


* * *

Вся история – огромное собрание

аргументов к несомненности идеи,

что Творец прощает каждого заранее;

это знали все великие злодеи.


* * *

Аскетов боюсь я – стезя их

лежит от моей далеко,

а те, кто себя истязает,

и ближних калечат легко.


* * *

Зачем печалиться напрасно,

словами горестно шурша?

У толстых тоже очень часто

бывает тонкая душа.


* * *

Не видел я нигде в печати,

но это знают все студенты:

про непорочное зачатие

миф сочинили импотенты.


* * *

О чем-то грустном все молчали,

но я не вник и не спросил,

уже чужие знать печали

нет у меня душевных сил.


* * *

Думаю об этом без конца,

наглый неотесанный ублюдок:

если мы – подобие Творца,

то у Бога должен быть желудок.


* * *

Конечно, все на свете – суета

под вечным абажуром небосвода,

но мера человека – пустота

окрестности после его ухода.


* * *

Если все не пакостно, то мглисто,

с детства наступает увядание,

светлая пора у пессимиста —

новых огорчений ожидание.


* * *

В годы, что прослыли беззаботными

(время только начало свой бег),

ангелы потрахались с животными —

вышел первобытный человек.


* * *

Уже давно мы не атлеты,

и плоть полнеет оголтело,

теперь некрупные предметы

я ловко прячу в складках тела.


* * *

Держусь ничуть не победительно,

весьма беспафосно звучу,

меня при встрече снисходительно

ублюдки треплют по плечу.


* * *

Пусть меня заботы рвут на части,

пусть я окружен гавном и суками,

все же поразительное счастье —

мучиться прижизненными муками.


* * *

Когда мы кого-то ругаем

и что-то за что-то клянем,

мы желчный пузырь напрягаем,

и камни заводятся в нем.


* * *

Конечно, лучше жить

раздельно с веком,

не пачкаясь

в нечестии и блуде,

но чистым оставаться человеком

мешают окружающие люди.


* * *

Рассеялись былые притязания,

и жизнь моя,

желаньям в унисон,

полна уже

блаженством замерзания,

когда внутри тепло

и клонит в сон.


* * *

Господь на нас

не смотрит потому,

что чувствует

неловкость и смущение:

Творец гордится замыслом,

Ему

видней, насколько плохо воплощение.


* * *

Не по капризу Провидения

мы на тоску осуждены,

тоска у нас – от заблуждения,

что мы для счастья рождены.


* * *

В немыслимом количестве томов

мусолится одна и та же шутка —

что связано брожение умов

с бурчанием народного желудка.


* * *

Почти закончив путь земной,

я жизнь мою обозреваю

и сам себя подозреваю,

что это было не со мной.


* * *

Ты, душа, если сердце не врет,

запросилась в родные края?

Лишь бы только тебя наперед

не поехала крыша моя.


* * *

Свой дух я некогда очистил

не лучезарной красотой,

а осознаньем грязных истин

и тесной встречей с мерзотой.


* * *

Исчерпался остаток чернил,

Богом некогда выданный мне;

все, что мог, я уже сочинил;

только дохлая муха на дне.


* * *

Моя прижизненная аура

перед утечкой из пространства

в неделю похорон и траура

пронижет воздух духом пьянства.


* * *

Столько из былого мной надышано,

что я часто думаю сейчас:

прошлое прекрасно и возвышенно,

потому что не было там нас.


* * *

Комфорту и сытости вторя,

от массы людской умножения

из пены житейского моря

течет аромат разложения.


* * *

Всему учился между прочим,

но знаю слов я курс обменный,

и собеседник я не очень,

но соболтатель я отменный.


* * *

Бог нам подсыпал, дух варя,

и зов безумных побуждений,

и темный ужас дикаря,

и крутость варварских суждений.


* * *

Всюду меж евреями сердечно

теплится идея прописная:

нам Израиль – родина, конечно,

только, слава Богу, запасная.


* * *

Замедлился кошмарный маховик,

которым был наш век

разбит и скомкан;

похоже, что закончен черновик

того, что предстоит

уже потомкам.


* * *

Я не рассыпаюсь в заверениях

и не возношу хвалу фальшиво:

Бога я люблю в его творениях

женского покроя и пошива.


* * *

В России очень часто ощущение —

вослед каким-то мыслям или фразам,

что тесное с евреями общение

ужасно объевреивает разум.


* * *

Хотя везде пространство есть,

но от себя нам не убресть.


* * *

Люблю чужеземный ландшафт

не в виде немой территории,

а чтобы везде на ушах

висела лапша из истории.


* * *

Тактично, щепетильно, деликатно —

беседуя, со сцены, за вином —

твержу я, повторяясь многократно,

о пагубности близости с гавном.


* * *

Поскольку жутко тяжек путь земной

и дышит ощущением сиротства —

блаженны, кто общается со мной,

испытывая радость превосходства.


* * *

Как судьба ни длись благополучно,

есть у всех последняя забота;

я бы умереть хотел беззвучно:

близких беспокоить неохота.


* * *

Кто на суете сосредоточен

в судорогах алчного радения,

тех и посреди кромешной ночи

денежные мучают видения.


* * *

Ведь любой, от восторга дурея,

сам упал бы в кольцо твоих рук —

что ж ты жадно глядишь на еврея

в стороне от веселых подруг?


* * *

Угрюмо ощутив, насколько тленны,

друзья мои укрылись по берлогам;

да будут их года благословенны,

насколько это можно с нашим Богом.


* * *

Мы к ночи пьем с женой

по тем причинам веским,

что нету спешных дел,

и поезд наш ушел,

и заняты друзья,

нам часто выпить не с кем,

а главное —

что нам так хорошо.


* * *

Все время учит нас история,

что получалось так и сяк,

но где хотелось, там и стоило

пускаться наперекосяк.


* * *

Раздвоенность —

печальная нормальность,

и зыбкое держу я равновесие:

умишко

слепо тычется в реальность,

а душу

распирает мракобесие.


* * *

Как раньше в юности

влюбленность,

так на закате невзначай

нас осеняет просветленность

и благодарная печаль.


* * *

Здесь еврей и ты, и я —

мы единая семья:

от шабата до шабата

брат наебывает брата.


* * *

Нынче различаю даже масти я

тех, кому душа моя – помеха:

бес гордыни, дьявол любострастия,

демоны свободы и успеха.


* * *

Нет, мой умишко не глубок,

во мне горит он тихой свечкой

и незатейлив, как лубок,

где на лугу – баран с овечкой.


* * *

Благословенна будь, держава,

что век жила с собой в борьбе,

саму себя в дерьме держала,

поя хвалу сама себе.


* * *

Конечно, всюду ложь и фальшь,

тоска, абсурд и бред,

но к водке рубят сельдь на фарш,

а к мясу – винегрет.


* * *

Весь Божий мир, пока живой, —

арена бойни мировой,

поскольку что кому-то прибыльно,

другому – тягостно и гибельно.


* * *

Я слышу завывания кретина,

я вижу, как гуляет сволота,

однако и душа невозмутима,

и к жизни не скудеет теплота.


* * *

Разуверясь в иллюзии нежной,

мы при первой малейшей

возможности

обзаводимся новой надеждой,

столь же явной в ее безнадежности.


* * *

Спать не зря охоч я очень:

сонный бред люблю я с юности,

разум наш под сенью ночи

отдыхает от разумности.


* * *

Всякий нес ко мне боль и занозы,

кто судьбе проигрался в рулетку,

и весьма крокодиловы слезы

о мою осушались жилетку.


* * *

Мой деловой, рациональный,

с ухваткой, вскормленной веками,

активный ген национальный

остался в папе или в маме.


* * *

Гуляка, пройдоха, мошенник,

для адского пекла годясь, —

подвижник, аскет и отшельник,

в иную эпоху родясь.


* * *

Замшелым душам стариков

созвучны внешне их старушки:

у всех по жизни гавнюков

их жены – злобные гнилушки.


* * *

От коллективных устремлений,

где гул восторгов, гам и шум,

я уклоняюсь из-за лени,

что часто выглядит, как ум.


* * *

Клокочет неистовый зал,

и красные флаги алеют…

Мне доктор однажды сказал:

глисты перед гибелью злеют.


* * *

Пока присесть могу к столу,

ценю я каждое мгновение,

и там, где я пишу хулу,

внутри звучит благословение.


* * *

Время тянется уныло,

но меняться не устало:

раньше все мерзее было,

а теперь – мерзее стало.


* * *

Проходят эпохи душения,

но сколько и как ни трави,

а творческий пыл разрушения

играет в российской крови.


* * *

Был я молод и где-то служил,

а любовью – и бредил, и жил;

даже глядя на гладь небосклона,

я усматривал девичьи лона.


* * *

Кто книжно, а кто по наитию,

но с чувством неясного страха

однажды приходишь к открытию

сообщества духа и паха.


* * *

Я остро ощущаю временами

(проверить я пока еще не мог),

что в жизни все случившееся с нами —

всего лишь только опыт и пролог.


* * *

Уходит черный век великий,

и станет нем его гранит,

и лишь язык, живой и дикий,

кошмар и славу сохранит.


* * *

Идеей тонкой и заветной

богат мой разум проницательный:

страсть не бывает безответной —

ответ бывает отрицательный.


* * *

Вокруг хотя полно материальности,

но знают нынче все, кто не дурак:

действительность

загадочней реальности,

а что на самом деле – полный мрак.


* * *

Бурлит российский передел,

кипят азарт и спесь,

а кто сажал и кто сидел —

уже не важно здесь.


* * *

Сбываются – глазу не веришь —

мечты древнеримских трудящихся:

хотевшие хлеба и зрелищ

едят у экранов светящихся.


* * *

Мы уже судьбу не просим

об удаче скоротечной,

осенила душу осень

духом праздности беспечной.


* * *

Вой ветра, сеющий тревогу,

напоминает лишь о том,

что я покуда, слава Богу,

ни духом слаб, ни животом.


* * *

Предай меня, Боже, остуде,

от пыла вещать охрани,

достаточно мудрые люди

уже наболтали херни.


* * *

Не числю я склероз мой ранний

досадной жизненной превратностью;

моя башка без лишних знаний

полна туманом и приятностью.


* * *

Не травлю дисгармонией мрачной

я симфонию льющихся дней:

где семья получилась удачной,

там жена дирижирует ей.


* * *

Когда близка пора маразма,

как говорил мудрец Эразм,

любое бегство от соблазна

есть больший грех,

чем сам соблазн.


* * *

Плачет баба потому,

что увяло тело,

а давала не тому,

под кого хотела.


* * *

Художнику дано благословлять —

не более того, хоть и не менее,

а если не художник он, а блядь,

то блядство и его благословение.


* * *

С разным повстречался я искусством

в годы любованья мирозданием,

лучшее на свете этом грустном

создано тоской и состраданием.


* * *

В одном история не врет

и правы древние пророки:

великим делают народ

его глубинные пороки.


* * *

Ты к небу воздеваешь пылко руки,

я в жестах этих вижу лицемерие:

за веру ты принять согласен муки,

а я принять готов их – за неверие.


* * *

Господь не будет нас карать,

гораздо хуже наш удел:

на небе станут нагло жрать

нас те, кто нас по жизни ел.


* * *

Бог печально тренькает на лире

в горести недавнего прозрения:

самая большая скверна в мире —

подлые разумные творения.


* * *

Я храню душевное спокойствие,

ибо все, что больно,

то нормально,

а любое наше удовольствие —

либо вредно, либо аморально.


* * *

Жила-была на свете дева,

и было дел у ней немало:

что на себя она надела,

потом везде она снимала.


* * *

Тайным действием систем,

скрытых под сознанием,

жопа связана со всем

Божьим мирозданием.


* * *

Схожусь я медленно, с опаской,

по горло полон горьким опытом,

но вдруг дохнет на душу лаской,

и снова все пропало пропадом.


* * *

Когда мне почта утром рано

приносит вирши графомана,

бываю рад я, как раввины —

от ветра с запахом свинины.


* * *

Вульгарен, груб и необуздан,

я в рай никак не попаду,

зато легко я буду узнан

во дни амнистии в аду.


* * *

Людей давно уже делю —

по слову, тону, жесту, взгляду —

на тех, кому я сам налью,

и тех, с кем рядом пить не сяду.


* * *

У внуков с их иными вкусами

я не останусь без призора:

меня отыщут в куче мусора

и переложат в кучу сора.


* * *

Я живу в тишине и покое,

стал отшельник, монах и бирюк,

но на улицах вижу такое,

что душа моя рвется из брюк.


* * *

Первые на свете совратители,

понял я, по памяти скользя,

были, с несомненностью, родители:

я узнал от них, чего нельзя.


* * *

Покуда наши чувства не остыли,

я чувствую живое обожание

к тому, что содержимое бутыли

меняет наших мыслей содержание.


* * *

Ум – помеха для нежной души,

он ее и сильней, и умней,

но душа если выпить решит,

ум немедля потворствует ей.


* * *

Я от века отжил только треть,

когда понял: бояться – опасно,

страху надо в глаза посмотреть,

и становится просто и ясно.


* * *

В натурах подлинно способных

играет тонкий и живой

талант упрямо, как подсолнух,

вертеть за солнцем головой.


* * *

Мир совершенствуется так —

не по годам, а по неделям, —

что мелкотравчатый бардак

большим становится борделем.


* * *

Хотя под раскаты витийства

убийц человечество судит,

но жить на земле без убийства

не может, не хочет, не будет.


* * *

Естественно и точно по годам

стал ветошью

мой рыцарский доспех,

поскольку у весьма прекрасных дам

терпел он сокрушительный успех.


* * *

Я подбил бы насильнику глаз,

а уж нос я расквасил бы точно,

очень жалко, что трахают нас

анонимно, безлико, заочно.


* * *

В чистом разуме скрыта отрава,

целой жизни мешая тайком:

мысля трезво, реально и здраво,

ты немедля слывешь мудаком.


* * *

Поскольку есть мужчины и юнцы,

просящие готовые ответы,

постольку возникают мудрецы,

родящие полезные советы.


* * *

Свобода неотрывна от сомнения

и кажется обманом неискусным,

дух горечи

и дух недоумения

витают над ее рассветом тусклым.


* * *

Идея моя не научна,

но мне помогала всегда:

прекрасное – все, что не скучно,

и даже крутая беда.


* * *

То ясно чувствуешь душой,

то говорит об этом тело:

век был достаточно большой,

и все слегка осточертело.


* * *

В лени всякого есть понемногу,

а в решимости жить поперек —

и бросание вызова Богу,

что когда-то на труд нас обрек.


* * *

Чуя в человечестве опасность,

думая о судьбах мироздания,

в истину вложил Господь напрасность

поисков ее и опознания.


* * *

Посреди миропорядка

есть везде, где я живу,

и моя пустая грядка,

я сажаю трын-траву.


* * *

Так же будут кишеть муравьи,

а планеты – нестись по орбитам;

размышленья о смерти мои —

только мысли о всем недопитом.


* * *

Борьба – не душевный каприз,

не прихоть пустого влечения:

плывут по течению – вниз,

а вверх – это против течения.


* * *

Конечно, я придурком был тогда,

поскольку был упрям я и строптив,

а умный в те кромешные года

носил на языке презерватив.


* * *

На все подряд со страстью нежной,

как воробьи к любому крошеву,

слетались мы, томясь надеждой

прильнуть к чему-нибудь хорошему.


* * *

В беде, где все пошло насмарку,

вразлом и наперекосяк,

велик душой, кто рад подарку,

что жив, на воле и босяк.


* * *

Готовлюсь к уходу туда,

где быть надлежит человеку,

и время плеснет, как вода

над камешком, канувшим в реку.


* * *

Я не люблю живые тени:

меня страшит их дух высокий;

дружу я близко только с теми,

кого поят земные соки.


* * *

Я музу часто вижу здесь

во время умственного пира,

она собой являет смесь

из нимфы, бляди и вампира.


* * *

Осадком памяти сухим

уже на склоне и пределе

мы видим прошлое таким,

каким его прожить хотели.


* * *

Разгул наук сейчас таков,

что зуд ученого азарта

вот-вот наладит мужиков

рожать детей Восьмого марта.


* * *

Конечно, слезы, боль и грех

все время видеть тяжело Ему,

но Бог нас любит равно всех

и просто каждого по-своему.


* * *

Лишь на смертном одре

я посмею сказать,

что печально

во всем этом деле:

если б наши старухи

любили вязать,

мы бы дольше

в пивных посидели.


* * *

Что нес я ахинею, но не бред,

поймут, когда уже я замолчу,

и жалко мне порой, что Бога нет,

я столько рассказать Ему хочу!


* * *

Любые наши умозрения

венчает вывод горемычный,

что здесь нас точит

червь сомнения,

а после смерти —

червь обычный.


* * *

Величественна и проста

в делах житейских роль Господня:

никто, как Он, отверз уста

у тех, кто выпить звал сегодня.


* * *

Старение – тяжкое бедствие,

к закату умнеют мужчины,

но пакостно мне это следствие

от пакостной этой причины.


* * *

Меня пересолив и переперчив,

Господь уравновесил это так,

что стал я неразборчиво доверчив

и каждого жалею, как мудак.


* * *

Я изо всех душевных сил

ценю творения культуры,

хотя по пьянке оросил

немало уличной скульптуры.


* * *

Я дивлюсь устройству мира:

ведь ни разу воробей,

хоть и наглый и проныра,

а не трахал голубей.


* * *

Я времени себе не выбирал,

оно других не лучше и не хуже,

но те, кто мог бы вырасти в коралл,

комками пролежали в мелкой луже.


* * *

Я думаю – украдкой и тайком, —

насколько легче жить на склоне лет,

и спать как хорошо со стариком:

и вроде бы он есть, и вроде нет.


* * *

Забыть об одиночестве попытка,

любовь разнообразием богата:

у молодости – радости избытка,

у старости – роскошество заката.


* * *

За глину, что вместе месили,

за долю в убогом куске

подвержен еврей из России

тяжелой славянской тоске.


* * *

Хоть живу я благоденно и чинно,

а в затмениях души знаю толк;

настоящая тоска – беспричинна,

от нее так на луну воет волк.


* * *

Мы стали снисходительно терпеть

излишества чужого поведения:

нет сил уже ни злиться, ни кипеть,

и наша доброта – от оскудения.


* * *

Когда я сам себе перечу,

двоюсь настолько, что пугаюсь:

я то бегу себе навстречу,

то разминусь и разбегаюсь.


* * *

Я недвижен в уюте домашнем,

как бы время ни мчалось в окне;

я сегодня остался вчерашним,

это завтра оценят во мне.


* * *

Угрюмо замыкаюсь я, когда

напившаяся нелюдь и ублюдки

мне дружбу предлагают навсегда

и души облегчают, как желудки.


* * *

Время дикое, странное, смутное

над Россией – ни ночь, ни заря,

то ли что-то родит она путное,

то ли снова найдет упыря.


* * *

Невольно ум зайдет за разум,

такого мир не видел сроду:

огромный лагерь весь и сразу

внезапно вышел на свободу.


* * *

Давно уже в себя я погружен,

и в этой благодатной пустоте

я слишком сам собою окружен,

чтоб думать о толкучей суете.


* * *

С восторгом я житейский ем кулич,

но вдосталь мне мешает насладиться

висящая над нами, словно бич,

паскудная обязанность трудиться.


* * *

Зевая от позывов омерзения,

читаю чьи-то творческие корчи,

где всюду по извивам умозрения

витает аромат неясной порчи.


* * *

Мы зорче и мягче, старея

в осенних любовных объятьях,

глаза наши видят острее,

когда нам пора закрывать их.


* * *

Сегодня – время скепсиса. Потом

(неверие не в силах долго длиться)

появится какой-нибудь фантом

и снова озарит умы и лица.


* * *

Куражится в мозгу моем вино

в извилинах обоих полушарий;

здоровье для того нам и дано,

чтоб мы его со вкусом разрушали.


* * *

В его лице – такая скверна,

глаз отвести я не могу

и думаю: Кащей, наверно,

тайком любил Бабу-ягу.


* * *

Могу всегда сказать я честно,

что безусловный патриот:

я всюду думаю про место,

откуда вышел мой народ.


* * *

Благоволение небес

нам если светит на пути,

то совращает нас не бес,

а чистый ангел во плоти.


* * *

От нежных песен дев кудлатых

во мне бурлит, как тонкий яд,

мечта пернатых и женатых —

лететь куда глаза глядят.


* * *

Не те, кого не замечаем,

а те, с кем соли съели пуд

и в ком давно души не чаем,

нас неожиданно ебут.


* * *

Люблю вечернее томление,

сижу, застыв, как истукан,

а вялых мыслей шевеление

родит бутылку и стакан.


* * *

Всегда сулит улов и фарт

надежда – врунья и беглянка,

а дальше губит нас азарт

или случайная подлянка.


* * *

Что стал я ветхий старичок,

меня не гложет грусть,

хотя снаружи я сморчок,

внутри – соленый груздь.


* * *

Душа полна пренебрежения

к боязни сгинуть и пропасть,

напрасны все остережения,

когда уму диктует страсть.


* * *

Не ведает ни берега, ни дна

слияние судьбы и линий личных,

наружная живется жизнь одна,

а внутренние – несколько различных.


* * *

Мы когда судьбе своей перечим,

то из пустоты издалека

дружески ложится нам на плечи

легкая незримая рука.


* * *

Чтобы избегнуть липких нитей

хлопот и тягот вероятных,

я сторонюсь любых событий,

душе и разуму невнятных.


* * *

Конечно, это горестно и грустно,

однако это факты говорят:

евреи правят миром так искусно,

что сами себе пакости творят.


* * *

Характер мира – символический,

но как мы смыслы ни толкуй,

а символ истинно фаллический

и безусловный – только хуй.


* * *

Бог учел в живой природе

даже духа дуновение:

если деньги на исходе,

то приходит вдохновение.


* * *

Земное бытие мое густое —

не лишнее в цепи людской звено,

я сеял бесполезное, пустое,

никчемное, но все-таки зерно.


* * *

Сижу я с гостями и тихо зверею,

лицо – карнавал восхищения:

за что пожилому больному еврею

такое богатство общения?


* * *

Есть между сном и пробуждением

души и разума игра,

где ощущаешь с наслаждением,

что гаснуть вовсе не пора.


* * *

Век ушел. В огне его и блуде

яркая особенность была:

всюду вышли маленькие люди

на большие мокрые дела.


* * *

Я друг зеленых насаждений

с тех лет, когда был полон сил

и много дивных услаждений

в тени их зарослей вкусил.


* * *

Уже давно стихов моих

течет расплавленный металл,

не сможет мир забыть о них,

поскольку мир их не читал.


* * *

Не зря читал я книги,

дух мой рос,

дает сейчас мой разум безразмерный

на самый заковыристый вопрос —

ответ молниеносный и неверный.


* * *

Я с незапамятной поры

душой усвоил весть благую,

что смерть – не выход из игры,

а переход в игру другую.


* * *

Давно уже явилось невзначай

ко мне одно высокое наитие:

чем гуще мы завариваем чай,

тем лучшее выходит чаепитие.


* * *

Еврейский дух – слегка юродивый,

и зря еврей умом гордится,

повсюду слепо числя родиной

чужую землю, где родится.


* * *

Как долго гнил ты,

бедный фрукт,

и внешне тухлый, и с изнанки,

ты не мерзавец, ты – продукт

российской черной лихоманки.


* * *

Выбрав одинокую свободу,

к людям я с общеньем не вяжусь,

ибо я примкну еще к народу

и в земле с ним рядом належусь.


* * *

Совершенно обычных детей

мы с женой, слава Богу, родители;

пролагателей новых путей

пусть рожают и терпят любители.


* * *

Хотя стихи – не то, что проза,

в них дух единого призвания,

и зря у кала и навоза

такие разные названия.


* * *

В обед я рюмку водки

пью под суп

и к ночи – до бровей уже налит,

а те, кто на меня имеет зуб,

гадают, почему он так болит.


* * *

Все помыслы, мечты и упования

становятся живей от выливания.


* * *

Дух надежды людям так угоден,

что на свете нету постояннее

мифа, что по смерти мы уходим

в некое иное состояние.


* * *

На некоторой стадии подпития

все видится ясней, и потому

становятся понятными события,

загадочные трезвому уму.


* * *

Густеет, оседая, мыслей соль,

покуда мы свой камень

в гору катим:

бесплатна в этой жизни —

только боль,

за радости мы позже круто платим.


* * *

Обманываться – глупо и не надо,

ведь истинный пастух от нас сокрыт,

а рвутся все козлы возглавить стадо —

чтоб есть из лакированных корыт.


* * *

Финал кино: стоит кольцом

десяток близких над мужчиной,

а я меж них лежу с лицом,

чуть опечаленным кончиной.


* * *

Жизнь моя ушла на ловлю слова,

службу совратительному змею;

бросил бы я это, но другого

делать ничего я не умею.


* * *

Сотрись, не подводи меня, гримаса,

пора уже привыкнуть,

что ровесники,

которые ни рыба и ни мясо,

известны как орлы и буревестники.


* * *

Моя шальная голова

не переносит воздержания

и любит низкие слова

за высоту их содержания.


* * *

Я злюсь, когда с собой я ссорюсь,

переча собственной натуре,

а злит меня зануда-совесть:

никак не спится этой дуре.


* * *

Политики весьма, конечно, разны,

и разные блины они пекут,

но пахнут одинаково миазмы,

которые из кухонь их текут.


* * *

Уже для этой жизни староват

я стал, хотя умишко —

в полной целости;

все время перед кем-то виноват

оказываюсь я по мягкотелости.


* * *

В российской оперетте

исторической

теперь уже боюсь я не солистов,

а слипшихся слюной

патриотической

хористов и проснувшихся статистов.


* * *

Возможно, мыслю я убого,

но я уверен, как и прежде:

плоть обнаженная – намного

духовней, нежели в одежде.


* * *

Девицы с мечтами бредовыми,

которым в замужестве пресно,

душевно становятся вдовами

гораздо скорей, чем телесно.


* * *

Печально мне, что нет лечения

от угасания влечения.


* * *

Конечно, Ты меня, Господь,

простишь

за то, что не молился, а читал,

к тому же свято чтил я

Твой престиж:

в субботу – алкоголь предпочитал.


* * *

Весь век меня то Бог, то дьявол

толкали в новую игру,

на нарах я баланду хавал,

а на банкетах ел икру.

Я написать хочу об этом,

но стал я путаться с годами:

не то я крыл туза валетом,

не то совал десятку даме.

Плывут неясной чередой

туманы дня, туманы ночи…

Когда-то был я молодой,

за что-то баб любил я очень.


* * *

Где б теперь ни жили,

с нами навсегда

многовековая русская беда.


* * *

Век мой суетен, шумен, жесток,

и храню в нем безмолвие я;

чтоб реветь – я не горный поток,

чтоб журчать – я ничья не струя.


* * *

Подумав, я бываю поражен,

какие фраера мы и пижоны:

ведь как бы мы любили наших жен,

когда б они чужие были жены!


* * *

Везде, где пьют из общей чаши,

где песни звук и звон бокалов,

на всяком пире жизни нашей

вокруг полным-полно шакалов.


* * *

Да, мечта не могла

быть не мутная,

но не думалось даже украдкой,

что свобода – шалава беспутная

с уголовно крученой повадкой.


* * *

Скудеет жизни вещество,

и явно стоит описания,

как возрастает мастерство

по мере телоугасания.


* * *

Господь безжалостно свиреп,

но стихотворцам, если нищи,

дает перо, вино и хлеб,

а ближе к ночи – девок ищет.


* * *

Еще едва-едва вошел в кураж,

пора уже отсюда убывать,

а чувство – что несу большой багаж,

который не успел распаковать.


* * *

Очень я игривый был щенок,

но, дожив до старческих седин,

менее всего я одинок

именно в часы, когда один.


* * *

Везде, где нет запоров у дверей

и каждый для любого – брат и друг,

еврей готов забыть, что он еврей,

однако это помнят все вокруг.


* * *

Всецело доверясь остатку

духовной моей вермишели,

не раз попадал я в десятку

невинной соседней мишени.


* * *

Я не пророк, не жрец, не воин,

однако есть во мне харизма,

и за беспечность я достоин

апостольства от похуизма.


* * *

Купаю уши

в мифах и парашах,

никак и никому не возражая;

еще среди живых немало наших,

но музыка вокруг – уже чужая.


* * *

Как только жить нам надоест,

и Бог не против,

Он ускоряет нам разъезд

души и плоти.


* * *

Любой повсюду и всегда

чтоб не распался коллектив,

на вольный дух нужна узда,

на вольный ум – презерватив.


* * *

Я мир осязал без перчаток

при свете, во тьме и на дне,

и крыльев моих отпечаток

не раз я оставил в гавне.


* * *

У жизни множество утех

есть за любыми поворотами,

и не прощает Бог лишь тех,

кто пренебрег Его щедротами.


* * *

Старик не просто жить устал,

но более того:

ему воздвигли пьедестал —

он ебнулся с него.


* * *

Заметил я порок врожденный

у многих творческих людей:

кипит их разум поврежденный

от явно свихнутых идей.


* * *

Всего на свете мне таинственней,

что наши вывихи ума

порой бывают ближе к истине,

чем эта истина сама.


* * *

Прогнозы тем лишь интересны,

что вместо них текут сюрпризы,

ведь даже Богу не известны

Его грядущие капризы.


* * *

Я принес из синагоги

вечной мудрости слова:

если на ночь вымыть ноги,

утром чище голова.


* * *

Сопровождает запах пиршества

мои по жизни прегрешения,

я слабый тип: люблю излишества

намного больше, чем лишения.


* * *

Ешьте много, ешьте мало,

но являйте гуманизм

и не суйте что попало

в безответный организм.


* * *

Нахожусь я в немом изумлении,

осознав, как убого живу,

ибо только в одном направлении

я по жизни все время плыву.


* * *

Бог часто ищет утешения,

вращая глобус мироздания

и в душах пафос разрушения

сменяя бредом созидания.


* * *

Я знавал не одно приключение,

но они мне не дали того,

что несло и несет заключение

в одиночке себя самого.


* * *

Нет, я пока не знаю – чей,

но принимаю как подарок,

что между пламенных свечей

еще чадит и мой огарок.


* * *

Давно уж качусь я со склона,

а глажу – наивней мальчишки —

тугое и нежное лоно

любой подвернувшейся книжки.


* * *

Писал, играл, кутил,

моя и жизни связь

калилась на огне

и мочена в вине,

но вдруг я ощутил,

угрюмо удивясь,

что колокол во мне

звонит уже по мне.


* * *

По-прежнему живя легко и праздно,

я начал ощущать острей гораздо,

что время, приближаясь к вечной ночи,

становится прозрачней и короче.


* * *

Время – лучший лекарь,

это верно,

время при любой беде поможет,

только исцеляет очень скверно:

мы чуть позже

гибнем от него же.


* * *

На время и Бога в обиде,

я думаю часто под вечер,

что те, кого хочется видеть,

не здесь уже ждут нашей встречи.


* * *

Все то же и за тридевять земель:

кишение по мелочной заботе,

хмельные пересуды пустомель,

блудливое почтение к работе.


* * *

У Бога (как мы ни зови

бесплотный образ без одежды)

есть вера в нас, но нет любви,

а потому и нет надежды.


* * *

Успеха и славы венок

тяжелой печалью прострочен:

и раньше ты был одинок,

теперь ты еще одиноче.


* * *

Развил я важное умение,

судьбе сулящее удачу:

я о себе имею мнение,

но от себя его я прячу.


* * *

Покоем обманчиво вея,

предательски время течет,

привычка нас держит сильнее,

чем держат любовь и расчет.


* * *

Ветрами времени хранимо,

вплетаясь в каждое дыхание,

течет по воздуху незримо

моей души благоухание.


* * *

Весьма, конечно, старость ощутима,

но ценным я рецептом обеспечен:

изношенной душе необходима

поливка алкоголем каждый вечер.


* * *

Былое – мелкие цветочки

на фоне будущей поры,

куда мы все в огромной бочке

бесшумно катимся с горы.


* * *

Кипят амбиции, апломбы,

пекутся пакты и процессы,

и тихо-тихо всюду бомбы

лежат, как спящие принцессы.


* * *

В соседстве с лихим окаянством

отрадно остаться изгоем,

то сном наслаждаясь, то пьянством,

то книжным беспутным запоем.


* * *

Как зоопарковый медведь,

растленный негою дремотной,

уже не в силах я взреветь

с отвагой ярости животной.


* * *

Пока течет и длится срок,

меняя краски увядания,

мой незначительный мирок

мне интересней мироздания.


* * *

Печалью душу веселя,

в журналах той эпохи нищей

люблю хлебнуть я киселя,

который был высокой пищей.


* * *

Не знаю, что в небесных высях

и что в заоблачных полях,

а тут – запутался я в мыслях,

как раньше путался в соплях.


* * *

Раскрылись выходы и входы,

но волю выдали снаружи,

и равнодушие свободы

нам тяжелее лютой стужи.


* * *

Входя на сцену из кулис,

горя огнем актерской страсти,

смотрю на зал я сверху вниз,

хотя в его я полной власти.


* * *

Повсюду, где случалось поселиться —

а были очень разные места, —

встречал я одинаковые лица,

их явно Бог лепил, когда устал.


* * *

Давно уже я понял непреложно

устройство созидательного рвения:

безденежье (когда не безнадежно) —

могучая пружина вдохновения.


* * *

При сильно лихой непогоде

тревожится дух мой еврейский,

в его генетическом коде

ковчег возникает библейский.


* * *

Езжу я по свету

чаще, дальше,

все мои скитания случайны,

только мне нигде уже,

как раньше,

голову не кружит запах тайны.


* * *

Источник ранней смерти крайне прост:

мы нервы треплем —

ради, чтобы, для —

и скрытые недуги в бурный рост

пускаются, корнями шевеля.


* * *

В России всегда

в разговоре сквозит

идея (хвалебно, по делу),

что русский еврей —

не простой паразит,

а нужный хозяйскому телу.


* * *

Вся интимная плеяда

испарилась из меня —

нету соли, нету яда, нету скрытого огня.


* * *

Только что вставая с четверенек,

мы уже кусаем удила,

многие готовы ради денег

делать даже добрые дела.


* * *

Опыт не улучшил никого;

те, кого улучшил, – врут безбожно;

опыт – это знание того,

что уже исправить невозможно.


* * *

Про подлинно серьезные утраты

жалеть имеют право лишь кастраты.


* * *

Хоть лопни, ямба от хорея

не в силах был я отличить,

хотя отменно знал еврея,

который брался научить.


* * *

Не зря из мужиков сочится стон

и жалобы, что жребий их жесток:

застенчивый досвадебный бутон

в махровый распускается цветок.


* * *

Романтик лепит ярлыки,

потом воюет с ярлыками,

а рядом режут балыки

или сидят за шашлыками.


* * *

Как метры составляют расстояние,

как весом измеряется капуста,

духовность – это просто состояние,

в котором одиночество не пусто.


* * *

Ища свой мир в себе, а не вовне,

чуть менее полощешься в гавне.


* * *

Повсюду мысли покупные,

наживы хищные ростки,

и травят газы выхлопные

душ неокрепших лепестки.


* * *

Давно про эту знал беду

мой дух молчащий:

весна бывает раз в году,

а осень – чаще.


* * *

Не раз наблюдал я,

как быстро девица,

когда уже нету одежды на ней,

от Божьего ока спеша заслониться,

свою наготу прикрывает моей.


* * *

Когда от тепла диктатуры

эпоха кишит саранчой,

бумажные стены культуры

горят или пахнут мочой.


* * *

Что многое я испытал —

лишь духу опора надежная,

накопленный мной капитал —

валюта нигде не платежная.


* * *

Обуглясь от духовного горения,

пылая упоительным огнем,

я утром написал стихотворение,

которое отнес в помойку днем.


* * *

Из рук вон хороши мои дела,

шуршащие мыслительной текучкой,

судьба меня до ручки довела,

и до сих пор пишу я этой ручкой.


* * *

Все стало фруктовей,

хмельней и колбасней,

но странно растеряны мы:

пустыня свободы —

страшней и опасней

уютного быта тюрьмы.


* * *

Сумеет, надеюсь,

однажды планета

понять по российской гульбе,

что тьма —

не простое отсутствие света,

а нечто само по себе.


* * *

Мне в уши

отовсюду льется речь,

но в этой размазне

быстротекущей

о жизни понимание извлечь

возможно из кофейной

только гущи.


* * *

Тек безжалостно и быстро

дней и лет негромкий шорох;

на хера мне Божья искра,

если высыпался порох?


* * *

Пьет соки из наследственных корней

духовная таинственная сфера,

и как бы хорошо ни жил еврей,

томят еврея гены Агасфера.


* * *

Дорога к совершенству не легка,

и нету просветления предела;

пойду-ка я приму еще пивка,

оно уже вполне захолодело.


* * *

От каждой потери и каждой отдачи

наш дух не богаче, но дышит иначе.


* * *

Едва лишь былое копни —

и мертвые птицы свистят,

и дряхлые мшистые пни

зеленой листвой шелестят.


* * *

Литавры и лавры успеха

меня не подружат с мошенником,

и чувство единого цеха

скорей разделю я с отшельником.


* * *

Цветы на полянах обильней растут

и сохнут от горя враги,

когда мы играем совместный этюд

в четыре руки и ноги.


* * *

Болванам

легче жить с болванками:

прочней семейный узелок,

когда невидимыми планками

означен общий потолок.


* * *

История мало-помалу

устала плести свою сказку,

и клонится время к финалу,

и Бог сочиняет развязку.


* * *

Очень тяжело – осознавать,

что любому яростному тексту

свойственна способность остывать,

делаясь пустым пятном по месту.


* * *

От мира напрочь отвернувшись,

я ночи снов живу не в нем,

а утром радуюсь, проснувшись,

что снова спать залягу днем.


* * *

Не слабей наркотической дури

помрачает любовь наши души,

поздней осенью майские бури

вырывают из почвы и рушат.


* * *

Источник веры – пустота,

в которой селится тревога;

мы в эти гиблые места

зовем тогда любого бога.


* * *

Однажды жить решу я с толком:

я приберу свою нору,

расставлю все по нужным полкам,

сложу все папки – и умру.


* * *

Закладывать по жизни виражи,

испытывая беды и превратности, —

разумно, если видишь миражи

с хотя бы малой каплей вероятности.


* * *

У Бога нету малой малости:

нет милосердия и жалости.


* * *

Грешил я, не ведая меры,

но Богу я нужен такой:

чужие дурные примеры

всем дарят душевный покой.


* * *

С яростью и пылом идиота

силюсь я в потуге холостой

думать, что рожден я для чего-то,

а не по случайности пустой.


* * *

Непрестанно, то вслух, то тайком

я твержу к этой жизни припев:

кто садится за стол с дураком,

тот со стула встает, поглупев.


* * *

На выставках тешится публика

высокой эстетикой разницы,

смакуя, что дырка от бублика —

иная, чем дырка от задницы.


* * *

Не скованы если затеи

ни Божьим, ни будничным страхом,

рабы, холуи и лакеи

дерзают с особым размахом.


* * *

О людях вслух я не сужу,

ничьих не порчу репутаций

и даже мыслей не держу,

боясь по пьянке проболтаться.


* * *

Еврея в русский климат занесло

достаточно давно, и потому

мы местное впитать успели зло

и стали тесно родственны ему.


* * *

Глупо думать, что я лицемерю —

в этом нету нужды у паяца,

я кощунствую – значит, я верю,

над ничем невозможно смеяться.


* * *

Зачем

толпимся мы у винной бочки?

Затем,

чтоб не пропасть поодиночке.


* * *

Россия легко переносит урон

своих и ветвей, и корней,

и черные списки для белых ворон

всегда пригождаются в ней.


* * *

А псы, в те дни кишевшие окрест

(густая слежка, обыск и арест),

запомнились как некто вообще —

безликий, но при шляпе и плаще.


* * *

Нет, на бегство я не уповал,

цепи я не рвал, не грыз, не резал,

я чихал на цепи и плевал,

и проела ржавчина железо.


* * *

Увы, наш дух мечтами не богат:

на небо покаянно приплестись,

поплакаться, что слаб и виноват,

и вновь на Божьих пастбищах пастись.


* * *

В сей жизни полагаю я щитом

готовность утлый разум превозмочь,

легко почерпать воду решетом

и в ступе с интересом потолочь.


* * *

Забыв про старость и семью,

согретый солнечным лучом,

сажусь я в парке на скамью

и размышляю ни о чем.


* * *

А верю я всему покамест:

наступит светлая пора,

детей в семью приносит аист,

вожди желают нам добра.


* * *

Сон был такой: небес абориген,

в земном существовании – Сенека,

смеялся, что несчастный Диоген

и здесь напрасно ищет человека.


* * *

Несчетно разнолика наша россыпь,

делясь еще притом на племена,

и счастлива любая сучья особь

тому, что кто-то хуже, чем она.


* * *

На лицах у супружеской четы,

нажившей и потомство, и добро,

являются похожие черты —

удачной совместимости тавро.


* * *

Покоем и бездельем дорожа,

стремлюсь, чтоб суета текла не густо,

к тому же голова тогда свежа,

как только что политая капуста.


* * *

Дыша безумием экспресса,

наука правит бал земной,

и светится слеза прогресса

из абажура надо мной.


* * *

Во всем я вровень жил со всеми,

тая неверие свое,

когда искал иголку в сене,

хотя и знал, что нет ее.


* * *

Все чувства словно бы воскресли

и душу радуют мою

в часы, когда хмельные песни

пропащим голосом пою.


* * *

Как увижу бутыль —

отвожу я глаза,

отзывается стоном душа,

и шалят у замшелой души тормоза,

разум деньги считает, шурша.


* * *

Между мной и днем грядущим

в некий вечер ляжет тень,

и, подобно всем живущим,

я не выйду в этот день.


* * *

Забавно, что прозрачный сок лозы,

ласкаясь, как доверчивый щенок,

немедленно влияет на язык,

а после добирается до ног.


* * *

Ночные не томят меня кошмары —

пожар, землетрясение, обвал,

но изредка я вижу крыс и нары —

чтоб родину, видать, не забывал.


* * *

…И блудолицая девица,

со мной стремясь духовно слиться,

меня душила бюстом жарким…

Очнулся я со стоном жалким:

сон побуждал опохмелиться.


* * *

Какой сейчас высокой думой

мой гордый разум так захвачен?

О том, что слишком низкой суммой

был жар души вчера оплачен.


* * *

От всех житейских бурь и ливней,

болот и осыпи камней —

блаженны те, кто стал наивней,

несчастны все, кто стал умней.


* * *

Тщедушное почтение к отчизне

внушило нам умение в той жизни

рассматривать любое удушение

как магию и жертвоприношение.


* * *

Не жалко мне,

что жизнь проходит мимо,

догнать ее ничуть не порываюсь,

мое существование не мнимо,

покуда в нем я сам не сомневаюсь.


* * *

Поставил я себе порог —

не пить с утра и днем,

и я бы выполнил зарок,

но я забыл о нем.


* * *

Пускай витийствует припадочно

любой, кто мыслями томим,

а у меня ума достаточно,

чтоб я не пользовался им.


* * *

Стал я с возрастом опаслив:

если слышу вдруг о ком,

то бываю тихо счастлив,

что и с этим не знаком.


* * *

День вертит

наши толпы в хороводе,

и к личности – то слеп, то нетерпим,

а ночью каждый волен и свободен,

поэтому так разно мы храпим.


* * *

О мраке разговор

или лазури,

в какие кружева

любовь ни кутай,

но женщина,

когда ее разули, —

значительно

податливей обутой.


* * *

Готовясь к неизбежным

тяжким карам,

я думаю о мудрости небес:

все лучшее

Творец дает нам даром,

а прочее – подсовывает бес.


* * *

Когда уже в рассудке

свет потушен,

улегся вялых мыслей винегрет,

не ведают покоя только души,

готовя сновидения и бред.


* * *

А жалко мне, что я не генерал

с душою, как незыблемый гранит,

я столько бы сражений проиграл,

что стал бы легендарно знаменит.


* * *

А глубина – такой пустой

порой бывает у мыслителей,

что молча стыд сочит густой

немая глина их обителей.


* * *

Пожары диких войн отполыхали,

планету фаршируя мертвым прахом;

но снова слышу речи, вижу хари

и думаю о правнуках со страхом.


* * *

Вся трагедия жизни моей —

что судьбе я соавтор по ней.


* * *

Свалился мне на голову кирпич,

я думаю о нем без осуждения:

он, жертвуя собой, хотел постичь

эстетику свободного падения.


* * *

У меня есть со многими сходство,

но при этом – нельзя не понять —

несомненно мое первородство,

ибо все его жаждут отнять.


* * *

Чтоб не свела тоска тягучая

в ее зыбучие пески,

я пью целебное горючее,

травя зародыши тоски.


* * *

Не корчу я духом убогого,

но чужд и смирения лживого,

поскольку хочу я немногого,

однако же – недостижимого.


* * *

Хоть самому себе, но внятно

уже пора сказать без фальши,

что мне доныне непонятно

все непонятное мне раньше.


* * *

Какого и когда бы ни спросили

оракула о будущем России,

то самый выдающийся оракул

невнятно бормотал и тихо плакал.


* * *

Всерьез меня волнует лишь угроза —

подумаю, мороз бежит по коже, —

что я из-за растущего склероза

начну давать советы молодежи.


* * *

Хотя умом и знанием убоги,

мы падки на крутые обобщения —

похоже, нас калечат педагоги,

квадратные колеса просвещения.


* * *

По комнате моей

клубятся тени,

чей дух давно витает беспечально,

и с ними я общаюсь,

а не с теми,

которым современник я случайно.


* * *

Еще по инерции щерясь,

не вытерши злобных слюней,

все те, кто преследовал ересь, —

теперь генералы при ней.


* * *

За то я и люблю тебя, бутылка,

что время ненадолго льется вспять,

и разума чадящая коптилка

слегка воспламеняется опять.


* * *

Скорби наши часто безобразны,

как у нищих жуликов – их язвы.


* * *

Как раз когда находишься в зените,

предельны и азарт, и наслаждение, —

фортуна рвет невидимые нити,

и тихо начинается падение.


* * *

Наш мир – за то, что все в порядке,

обязан, может быть, молитвам,

но с несомненностью – тетрадке,

где я слова связую ритмом.


* * *

Нет, ни холстом, ни звуком клавиш,

ни книжной хрупкой скорлупой

дух не спасешь и не избавишь

от соучастия с толпой.


* * *

От каждого любовного свидания

светлеет атмосфера мироздания.


* * *

Хлеща привольно и проворно,

кишащей мерзости полна,

уже доходит нам до горла

эпохи пенная волна.


* * *

Повсюду свинство или скотство,

и прохиндей на прохиндее,

и чувство странного сиротства —

тоска по умершей идее.


* * *

Сегодня только темный истукан,

изваянный из камня-монолита,

отвергнет предлагаемый стакан,

в который благодать уже налита.


* * *

Дурная получилась нынче ночь:

не спится, тянет выпить и в дорогу;

а Божий мир улучшить я не прочь,

но как – совсем не знаю, слава Богу.


* * *

Души напрасная растрава,

растрата времени и сил —

свободой даренное право

на то, чего ты не просил.


* * *

Моя кудрявая известность,

как полоумная девица,

ушла за дальнюю окрестность

в болоте времени топиться.


* * *

Зря бранит меня чинная дура

за слова, что у всех на устах,

обожает любая культура

почесаться в укромных местах.


* * *

Всюду юрко снует воровство,

озверевшие воют народы,

и лихое в ночи баловство,

и земля не родит бутерброды.


* * *

Я исповедую мораль,

с которой сам на свете жил:

благословенны лгун и враль,

пока чисты мотивы лжи.


* * *

В душе – руины, хлам, обломки,

уже готов я в мир иной,

и кучерявые потомки

взаимно вежливы со мной.


* * *

Ох, я боюсь людей непьющих,

они – опасные приятели,

они потом в небесных кущах

над нами будут надзиратели.


* * *

Я лягу в землю плотью смертной,

уже недвижной и немой,

и тени дев толпой несметной

бесплотный дух облепят мой.


* * *

Весь день я думал, а потом

я ближе к ночи понял мудро:

соль нашей жизни просто в том,

что жизнь – не сахарная пудра.


* * *

Грядущий век пойдет научно,

я б не хотел попасть туда:

нас раньше делали поштучно,

а там – начнут расти стада.


* * *

Когда фортуна шлет кормушку,

и мы блаженствуем в раю,

то значит – легче взять на мушку

нас в этом именно краю.


* * *

Когда-то, в упоении весеннем,

я думал – очень ветрен был чердак, —

что славно можно жить,

кормясь весельем,

и вышел я в эстрадники, мудак.


* * *

Кто алчен был и жил напористей,

кто рвал подметки на ходу,

промчали век на скором поезде,

а я пока еще иду.


* * *

Духовно зрячими слепили

нас те, кто нас лепили где-то,

но мы умеем быть слепыми,

когда опасно чувство света.


* * *

Шумиха наших кривотолков,

мечты, надежды, мифы наши —

потехой станут у потомков,

родящих новые параши.


* * *

Пивною пенистой тропой

с душевной близостью к дивану

не опускаешься в запой,

а погружаешься в нирвану.


* * *

Я все же очень дикий гусь:

мои устои эфемерны —

душой к дурному я влекусь,

а плотью – тихо жажду скверны.


* * *

Не знаю, как по Божьей смете

должна сгореть моя спираль,

но я бы выбрал датой смерти

число тридцатое, февраль.


* * *

Раскидывать чернуху на тусовке

идут уже другие, как на танцы,

и девок в разноцветной расфасовке

уводят эти юные засранцы.


* * *

Безоблачная старость – это миф,

поскольку наша память —

ширь морская,

и к ночи начинается прилив,

со дна обломки прошлого таская.


* * *

Хоть мы браним себя, но все же

накал у гнева не такой,

чтоб самому себе по роже

заехать собственной рукой.


* * *

Куча у меня в моем дому

собрана различного всего,

многое – бесценно, потому

что совсем не стоит ничего.


* * *

Будь в этой жизни я трезвее,

имей хоть чуть побольше лоска,

уже давно бы я в музее

пылился статуей из воска.


* * *

Не хочется довольствоваться малым,

в молитвенных домах

не трону двери,

небесным обсуждался трибуналом

и был я присужден им к высшей вере.


* * *

Во всех веках течет похоже

сюжет, в котором текст не нужен

и где в конце одно и то же:

слеза вдовы и холм над мужем.


* * *

У врачебных тоскуя дверей,

мы болезни вниманием греем

и стареем гораздо быстрей

от печали, что быстро стареем.


* * *

Сев тяжело, недвижно, прочно,

куда-то я смотрю вперед;

задумчив утром так же точно

мой пес, когда на травку срет.


* * *

В повадках канувшей империи,

чтоб уважала заграница,

так было много фанаберии,

что в нас она еще дымится.


* * *

Везде в чаду торгового угара

всяк вертится при деле,

им любимом,

былые короли гавна и пара

теперь торгуют воздухом и дымом.


* * *

Пью водку, виски и вино я,

коньяк в утробу лью худую,

существование иное

я всем врагам рекомендую.


* * *

А мужикам понять пора бы,

напрасно рты не разевая,

что мирозданья стержень – бабы,

чья хрупкость – маска боевая.


* * *

За то, что некогда гоним был

и темным обществом помят,

я не украшу лик мой нимбом,

поскольку сильно был не свят.


* * *

Есть бабы из диковинного теста,

не молкнет в них

мучительная нота:

жена и мать, но все еще невеста,

и сумрачное сердце

ждет кого-то.


* * *

Столетиями вертится рулетка,

толпа словивших выигрыш

несметна,

и только заколдованная клетка,

где счастье и покой, —

она посмертна.


* * *

У гибели гуляя на краю,

к себе не пребывали мы

в почтении,

сегодня я листаю жизнь мою,

и волосы шевелятся при чтении.


* * *

Да, специально нас не сеяли,

но по любой пройтись округе —

и мы кишмя кишим на севере,

востоке, западе и юге.


* * *

Нас увозил фортуны поезд,

когда совсем уже приперло,

везде сейчас дерьма по пояс,

но мы-то жили, где по горло.


* * *

Напомнит о помыслах добрых

в минувшее кинутый взгляд,

и вновь на срастившихся ребрах

следы переломов болят.


* * *

Настырный сон —

хожу в проходе,

на нарах курят и галдят,

а я-то знаю: те, кто ходят,

чуть забывают, что сидят.


* * *

В пыли замшелых канцелярий,

куда я изредка захаживал,

витают души Божьих тварей,

когда-то здесь усохших заживо.


* * *

Страдал я легким, но пороком,

живя с ним годы беспечальные:

я очень склонен ненароком

упасть в объятия случайные.


* * *

Тоску, печаль, унынье, грусть,

угрюмых мыслей хоровод —

не унимай, Господь, но пусть

они не застят небосвод.


* * *

Всегда в удачно свитых гнездах,

как ни темны слова и лица,

совсем иной житейский воздух,

чем в доме, склонном развалиться.


* * *

Когда устал, когда остыл

и на душе темно и смутно,

любовь не фронт уже, а тыл,

где безопасно и уютно.


* * *

В игре, почти лишенной правил,

чтоб не ослабло к ней влечение,

Творец искусно предоставил

нам пыл, азарт и помрачение.


* * *

Увы, чистейшей пробы правда,

поддавшись кличу боевому,

как озверевшая кувалда,

подряд молотит по живому.


* * *

По всем векам летит булыжник,

и невозможно отстраниться,

а за стеклом – счастливый книжник

над некой мудрою страницей.


* * *

Сейчас пойду на именины,

явлю к напиткам интерес

и с ломтем жареной свинины

я пообщаюсь наотрез.


* * *

Что было в силах – все исполнили,

хоть было жить невыносимо,

а долгий свет не свойствен молнии,

за то, что вспыхнули, спасибо.


* * *

Не зря, упоенно сопя и рыча,

так рабской мы тешились пищей:

я музу свободы вчера повстречал —

она была рваной и нищей.


* * *

Мне ничуть не нужен

пруд пейзанский,

мне не надо речки и дождя,

я колодец мой раблезианский

рою, от стола не отходя.


* * *

Что-то никем я нигде не служу,

что-то с тоской то сижу, то лежу,

что-то с людьми я не вижусь давно,

всюду эпоха, а мне все равно.


* * *

Все, что в душе носил, – изношено,

живу теперь по воле случая

и ничего не жду хорошего,

хотя упрямо верю в лучшее.


* * *

Нетрудно обойти любые сложности,

в себе имея к этому готовность:

мои материальные возможности

мне очень помогли возжечь духовность.


* * *

Вполне терпимо бытие,

когда с толпой – одна дорога,

а чтобы гнуть в судьбе свое,

его должно быть очень много.


* * *

Держусь я в стороне

и не устану

посланцев отгонять,

как нудных пчел,

враждебному и дружескому стану

я стан моей подруги предпочел.


* * *

Навряд ли в Божий план входило,

чтобы незрячих вел мудила.


* * *

Поэтессы в любви прихотливы

и не всем раскрывают объятья,

норовя про плакучие ивы

почитать, вылезая из платья.


* * *

Не потому ли я безбожник

и дух укрыт, как дикобраз,

что просто темен, как сапожник?

Но он-то верует как раз.


* * *

Нытью, что жребий наш плачевен

и в мире мало душ родных,

целебен жирный чад харчевен

и волокнистый дым пивных.


* * *

Она грядет, небес подмога:

всех переловят, как собак,

и ангелы – посланцы Бога

отнимут водку и табак.


* * *

Мы эпоху несли на плечах,

и была нам не в тягость обуза,

но, по счастью, увял и зачах

пыл пустого таскания груза.


* * *

Кто без страха

с реальностью дружит,

тот о ней достовернее судит:

раньше было значительно хуже,

но значительно лучше, чем будет.


* * *

Томит бессонница. Уснуть бы

и до утра не просыпаться;

а мирового духа судьбы —

мне вовсе по хую, признаться.


* * *

Порою мне ужасно жалко,

что льется мимо звон монет;

есть ум, энергия, смекалка,

но между ними связи нет.


* * *

На кривой не объедешь кобыле

некий дух, что везде неспроста:

есть поэзия – музы там были,

но интимные мыли места.


* * *

После юных творческих метаний

денежным тузом бедняга стал:

призраки несбывшихся мечтаний

часто воплощаются в металл.


* * *

Ясен дух мой,

и радость чиста,

снова жить я хочу и готов,

если текст мой

выходит в места,

где чужих я не вижу следов.


* * *

Книжек ветхих

любезно мне чтение,

шел по жизни

путем я проторенным,

даже девкам весь век предпочтение

отдавал я уже откупоренным.


* * *

Творцы различаются

в мире растленном

не только душевным накалом,

но службой убийцам,

но службой гиенам,

а те, кто помельче, – шакалам.


* * *

К любому подлому подвоху

идя с раскрытыми глазами,

Россия в новую эпоху

вошла со старыми козлами.


* * *

Меня оттуда съехать попросили,

но я – сосуд российского сознания

и часто вспоминаю о России,

намазывая маслом хлеб изгнания.


* * *

Люблю я этот мир порочный,

хотя вполне готов к тому,

что некто в некий час урочный

погасит свет и включит тьму.


* * *

Все, что хочешь, отыщется тут —

вонь помоев и запахи вечности,

на обочинах жизни растут

голубые фиалки беспечности.


* * *

Ни с кем не успевая поделиться,

я часто оборачиваюсь вслед:

любовь на окружающие лица

бросает мимоходом легкий свет.


* * *

Можно очень дикими согреться

мыслями, короткими, как искра:

если так разрывно колет сердце —

значит, я умру легко и быстро.


* * *

Я не был ни настырен, ни назойлив,

я свято блюл достоинство и честь:

глаза и уши зала намозолив,

я тихо плелся выпить и поесть.


* * *

Не ждешь,

а из-за кромки горизонта —

играющей судьбы заначка свежая —

тебе навстречу нимфа, амазонка,

наяда или просто блядь проезжая.


* * *

Я не люблю азарт гадания,

потом печаль, что ждал вотще,

грядет лишь то без опоздания,

о чем не думал вообще.


* * *

Все грязное, больное и гнилое,

что в рабстве родилось от унижения,

сегодня распустилось в удалое

гуляние российского брожения.


* * *

Я безрадостный слышу мотив,

у меня обольщения нет,

ибо серость, сольясь в коллектив,

обретает коричневый цвет.


* * *

Из беды, из несчастья, из горя

выходя (тьфу-тьфу-тьфу)

невредим,

обретаешь повадку изгоя,

а чуть позже – становишься им.


* * *

Ползет мой текст

весьма порой со скрипом,

корявый

от избытка низкой прозы;

Бог даст,

я напишу уже постскриптум:

жалею,

что сбылись мои прогнозы.


* * *

Небо медлит,

если даже благосклонно,

и не надо ждать от засухи дождя,

справедливость

торжествует неуклонно,

просто пару поколений погодя.


* * *

Всегда одним и тем же знаменит:

плетя с евреем рядом жизни кружево,

еврея не любил антисемит

сильнее,

чем еврей того заслуживал.


* * *

Да, уже мы скоро все там

соберемся, милый мой,

интересно только – светом

или гнилостью и тьмой?


* * *

Грустно щиплет все живое

личную струну,

даже ночью каждый воет

на свою луну.


* * *

Душа, устремляясь в гастроль

к родившейся плоти намеченной,

порой попадает на роль,

где стать суждено искалеченной.


* * *

Прикинутого фраера типаж

повсюду украшает наш пейзаж,

он даже если только в неглиже,

то яйца у него – от Фаберже.


* * *

Дешевыми дымили папиросами,

Вольтерами себя не объявляли,

но в женщине с культурными запросами

немедля и легко их утоляли.


* * *

Среди всемирного банкротства

любых высоких слов и фраз

родство душевного сиротства

любовью связывает нас.


* * *

Коварство, вероломство и корысть

игру свою ловчат настолько точно,

что глотку нынче могут перегрызть

без боли, анонимно и заочно.


* * *

Разум по ночам —

в коротком отпуске,

именно отсюда наши отпрыски,

и текут потоки малолеток —

следствие непринятых таблеток.


* * *

Попавши в сочетание случайное,

слова имеют свойство обрести

внезапное согласное звучание

у смысла в собирающей горсти.


* * *

Во мне видна уже до дна

ума канистра;

не бойся старости, она

проходит быстро.


* * *

Когда к какой-нибудь давалке

я устремляю взор непраздный,

эфир, ласкающий фиалки,

в тот миг меня грубей гораздо.


* * *

Ни в чем и никому не подражатель,

не сын и не питомец горних высей,

по духу я скорее содержатель

притона беглых слов

и блудных мыслей.


* * *

Сноровка ослабла,

похвастаться нечем,

я выпить могу

очень мало за вечер,

и тяжко настолько

в душе с бодуна,

как будто я на хуй

послал колдуна.


* * *

Блаженны те, кто не галдя,

но собственным трудом

из ветра, света и дождя

себе возводят дом.


* * *

Ткань жизни сожжена почти дотла,

в душе и на гортани —

привкус терпкий,

уже меня великие дела

не ждут,

а если ждут, пускай потерпят.


* * *

У мудрых дев – поплоше лица

и вся фигуристость – не броская,

а крутозадая девица

зато умом обычно плоская.


* * *

Кичлив и шумен, мир огромный

на страшный сон порой похож,

я рад, что в угол мой укромный

он даже запахом не вхож.


* * *

С подонством, пакостью и хамством

по пьесе видясь в каждом акте,

я все же с дьявольским упрямством

храню свой ангельский характер.


* * *

День за день устает и, вечерея,

он сумеркам приносит теплоту

печально умудренного еврея,

готового к уходу в темноту.


* * *

Загадка, заключенная в секрете,

жужжит во мне, как дикая пчела:

зачем-то лишь у нас на белом свете

сегодня наступает со вчера.


* * *

Я с утра томлюсь в неясной панике,

маясь от тоски и беспокойства, —

словно засорилось что-то в кранике,

капающем сок самодовольства.


* * *

Приличий зоркие блюстители,

цензуры нравов почитатели —

мои первейшие хулители,

мои заядлые читатели.


* * *

Вокруг супружеской кровати —

не зря мы брак боготворим —

витает Божьей благодати

вполне достаточно троим.


* * *

Я всю жизнь сомневаюсь во всем,

даже в собственном

темном сомнении,

размышляя о том и о сем,

сам с собой расхожусь

я во мнении.


* * *

Кто пил один и втихомолку,

тот век земной прожил без толку.


* * *

Бесплотные мы будем силуэты,

но грех нас обделять необходимым,

и тень моя от тени сигареты

сумеет затянуться горьким дымом.


* * *

Вкусил я достаточно света,

чтоб кануть в навечную тьму,

я в Бога не верю, и это

прекрасно известно Ему.


* * *

Не чересчур себя ценя,

почти легко стареть,

мир обходился без меня

и обойдется впредь.


* * *

Легковейная мыслей игра

кровь и смерти родит регулярно,

все хотят в этой жизни добра,

но его понимают полярно.


* * *

У памяти в углах – целебный мрак,

упрятаны туда с умом и вкусом

те случаи, когда я был дурак,

то время, когда был я жалким трусом.


* * *

Наследье рабских лет

весьма типично:

сноровка в разбегании по норам,

отвычка рисковать, решая лично,

и навык петь согласным подлым хором.


* * *

Так тяжко, словно у небес

я нахожусь уже в ответе,

а за душой – сожженный лес

или уморенные дети.


* * *

В какую ни кидало круговерть,

а чуял я и разумом, и носом:

серьезна в этой жизни только смерть,

хотя пока и это под вопросом.


* * *

Наплывы закатного света

текут на любимые лица,

уже наша песенка спета,

и только мелодия длится.


Закатные гарики. Вечерний звон (сборник)

Подняться наверх