Читать книгу Территория вторжения – 2 - Игорь Хохлов - Страница 1

Глава 1.

Он чувствует резкий толчок в грудь и открывает глаза. Веки поднимаются медленно, натужно, словно к ним подвешены камни. А глаза режет от боли.

Это свет. Яркий солнечный полуденный свет.

Он склоняет голову чуть в сторону, чтобы уйти от режущих глаза лучей, и перед ним из тумана выплывает помещение. Четыре стены, низкий потолок, плоский, блестящий пол. Все ровное, как отполированный камень.

Это не пещера, – ворочается в голове тяжелая мысль. А если и пещера, то очень уж странная.

Глаза немного привыкают к свету, он осматривается.

Прежде всего, свет. Это не солнце, это что-то другое. Несколько солнечных пятен на потолке, одно большое прямо над ним, одно маленькое невдалеке за толстыми прутьями. Сам он лежит на чем-то твердом и холодном. Это не камень. И не дерево. Такое же блестящее, как и вырезанное в стене возвышение там, за прутьями.

Вообще он заметил, что помещение-пещера разделена на две примерно одинаковые части – до прутьев и за ними. С единственной разницей. В его части нет ничего, кроме блестящего возвышения, на котором он лежит. Другая же заставлена всякими непонятными предметами различной формы и расцветки. Даже прутья не похожи на деревянные.

Как он здесь оказался? Что с ним случилось?

Вопросы, вопросы…

Кто же на них ответит?

Сам он ничего не помнит. Совсем ничего, кроме…

Кроме того, что он здесь не по своей воле. Если он не видел никогда такое жилище-пещеру-помещение (откуда он знает это слово – помещение?), стало быть, она не его. А если не его, то какого-то чужака. А чужаки просто так не притаскивают других чужаков.

Преодолевая боли в теле, он приподнимается. И новая боль пронзает его руки и грудь. Он опускает глаза и изумленно смотрит на себя.

Что чужак с ним сделал? Что это такое?

От рук, груди и ног тянутся тонкие жилы, сковывая его тело, спадают на пол с лежанки и лентой уходят в другую часть помещения, за прутья.

Страх и паника сковывают его сознание, холодок бежит по спине.

Чужой вытянул из него жилы! Чужой что-то замыслил с ним сделать!

Но страх, это непонятное и новое для него ощущение, быстро проходит. Откуда он вообще? Эта дрожь, это подергивание, эти пупыри по всему телу, которые он чувствует, потому что не может видеть сквозь густой мех.

Что он с ним сделал?

Нет, надо выбираться отсюда.

Если хватит сил…

А жилы… жилы оторвать! Он сможет со временем подлечить себя. Были бы кости, а жилы уж найдут себе на них место!

Он обхватывает широкой когтистой ладонью пучок жил на другой руке, зажмуривается, резко дергает…

И не чувствует ожидаемой боли!

Нет боли, лишь легкое покалывание.

Он поворачивает к себе кулак со свисающими жилками, раскрывает ладонь, приглядывается. На концах каждая еще тоньше, блестящая и острая. Он задевает ее пальцем – укол. Это какие-то шипы. Это не жилы. Хотя может и жилы, но не его. А вернее всего это какие-то неизвестные ему растения.

Голова начинает кружиться от всех этих догадок и непонятностей. И зачем ему все это надо? Это не его мир. Это не тот мир, к которому он привык, в котором жил до этого…

Так. Еще кое-что начинает проясняться. Это хорошо.

Значит, чужой еще и не из его мира.

А из какого? Из мира людей?

Да. Похоже, что так и есть.

Ну, тогда тем более надо бежать!

Бежать!

Бежать без оглядки!

Он выдергивает остальные жилки из тела, с легким довольным рыком отбрасывает прочь от себя, спускает ноги с возвышения.

Прислушивается.

Никого не слышно. Чужой ушел на охоту, или еще куда-то.

Так, он же выяснил, что это не чужой, это человек. Хотя не выяснил, конечно, а только предположил.

Он еще раз оглядывает помещение, тяжело вздыхает.

Все-таки это человек. И скорей всего не один. Они не живут по одному, всегда только стаей, огромной, как муравьи, и злобной, как волки.

Это плохо.

Лучше бы это был чужой…

Хочет встать, но чувствует чей-то взгляд. Быстро осматривает помещение и находит этот странный глаз под потолком в углу. Один, большой, продолговатый, черный и блестящий. Жуткий глаз, хотя и не настоящий. Глаз, созданный человеком.

Легкое усилие – и глаз уже не смотрит на него. Теперь это уже не глаз.

Вот теперь можно вставать. С легким скрипом лежанка под ним проминается. Голова упирается в потолок, он пригибается – еще одно подтверждение того, что это помещение сделали люди.

Он двигает телом, руками, чуть приседает несколько раз. Все вроде бы на месте, все работает. Только бы подкрепиться не мешало, а то в желудке пустота как в его последней пещере за темной горой.

Темной горой?

Да. Он еще кое-что вспомнил…

Темная гора. Счастье…

Сердце вновь начинает щемить. Теперь от тоски. Еще одно новое чувство. Сладкое, но в то же время ослабляющее. Тело само по себе ссутулилось, руки обвисли.

Нет!

Надо выбраться, уйти подальше, найти свою пещеру и тогда уже… тосковать.

В два шага он подходит к прутьям, толкает их рукой, пробуя на прочность, цепляет когтем.

Нет. Это не дерево. Это что-то, что сделали люди. Очень прочное.

Но разве могут его остановить какие-то блестящие палки? Он хочет освободиться, и никакие преграды ему не страшны.

Чтобы стать свободным, он преодолеет любое препятствие, даже ценой своей жизни.

Вот! Вот это правильное мышление! Это то, что еще у него осталось своего.

Он подходит к прутьям вплотную, напрягает внутреннее чутье, ловит запахи. «Слышит» недалеко людей. Один спит, двое других на пути к этому. Глаза обшаривают помещение за прутьями. Нос ему подсказывает, что в том предмете, в углу, есть еда. Мясо.

Ладони обхватывают прутья.

Глаза закрываются.

Вся энергия тела переходит в мышцы рук.

Рывок и… два прута отрываются из гнезд в потолке. Шума нет, лишь легкий хруст, потому что прутья остаются в его руках. Он аккуратно откладывает их в сторону, берется за следующие.

Теперь проход достаточный для его массивного, но изрядно исхудавшего тела.

Плавно, словно рысь, он проскальзывает через прутья, скользит к предмету с мясом. Он чует его, знает, что оно внутри, но как его достать?

Он мнет углы, цепляет когтями за все возможные выступы и… предмет просто распахивается перед ним, разломившись на две части и открыв свою светящуюся утробу.

Мясо. Холодное, как лед. Он заталкивает в рот куски, обсасывая и растопляя слюной. Это ничего, что холодное, плохо, что мало.

Еще несколько видов продуктов лежат внизу полости, он догадывается об этом интуитивно, но они оказываются несъедобны. А те, что съедобны, то не питательны.

Слегка уняв голод, он направляется в приоткрытую пасть коридора. Там выход, он чует его по слегка уловимому дуновению.

Надо еще пройти мимо людей. И их странные мертвые глаза, висящие над головой в проходе. Ну, так это не трудно.

Важно, что там, дальше – свобода.

* * *

Утречко у меня было еще то!

Я вообще-то привык рано вставать, но в этот раз пробуждение было невыносимо тяжелым, вялым, словно и не спал вовсе, а мешки разгружал. Хотя, что тут удивительного, после таких «полетов»?

Я мысленно привел себя в сносную форму, осторожно выбрался из постели, чтобы не разбудить Ольгу, на цыпочках пробрался на кухню, заварил кофе. Васька уже тут как тут, сидит у кормушки с жалобным видом, еще толще стал за лето, обжора. Пока выздоравливал после падения, отъедался, привык. Теперь здоров, но привычки свои бросать не собирается.

С горячей чашкой в одной руке и с телефоном в другой, я подошел к окну, набрал номер Глеба.

Только после пятого сигнала услышал его сонный голос.

– Ник, что случилось? Ты чего в такую рань?

– Вставай, лежебока. Спешу тебе сообщить, что ЭТО снова началось.

Я специально выделил слово «это», чтобы он без долгих объяснений понял, что я имею в виду. Но, судя по тому, как он долго спросонья соображал, акцент до него дошел не сразу. Полночи, видимо, опять со Светкой кувыркался.

– Когда? – спросил он секунд через двадцать. Голос уже бодрый, тревожный. Прямо вижу, как он, откинув одеяло, сел в кровати.

– Вчера, точнее сегодня ночью.

– Почему сразу не позвонил?

– Вообще-то сразу и звоню. Во сне это было.

– Что?

– Видение.

Он помолчал несколько секунд, слышу в трубку его дыхание.

– И что? Что делать? – в голосе его появилась растерянность и тревога.

– Ждать, – отвечаю я, – Думаю, что к вечеру все прояснится. Нужен более четкий сигнал. Я слышу его, но не вижу.

– Кого «его»? Кого ты видел?

– Как кого, монстра.

– Черт, – Глеб тяжело вздыхает. – Только монстров нам тут не хватало.

– Это ты правильно заметил. Монстров у нас тут не было с конца девятого века… до нашей эры.

– Чего? – искренне удивился Глеб, – значит, все-таки когда-то были?

– Я шучу, – улыбнулся я. Но тут же ловлю себя на мысли: почему назвал именно этот век, да еще и до нашей эры? Случайно, или все же что-то тогда было, три тысячи лет назад? Что было здесь, на Западном Урале в это время? Первобытные племена? Скорей всего. А монстры могли быть в то темное языческое время, полное страхов перед неизведанными явлениями природы? Вполне, вполне…

Может, это они сейчас и вернулись?

Бред.

– Что говоришь? – слышу голос Глеба в трубке.

– Да я так, рассуждаю вслух.

– Может, тогда будешь это делать понятней, раз уж вслух?

– Могу, только не по телефону. Давай, не спеша собирайся, делай свои дела и после обеда к маме приезжай на Солнечный, мы там собираемся. К тому времени, может, еще что прояснится.

– Хорошо, понял.

В трубке поплыли короткие гудки. Я положил телефон на подоконник, продолжил пить кофе.

Вообще я мог Глебу не звонить, а связаться с ним телепатически. Для меня это больших усилий не стоит. Но почему-то чувствую себя как-то не по-человечески после таких сеансов, словно уродом каким-то, белой вороной. Одно дело осознавать свои преимущества (а иногда и недостатки), совсем другое демонстративно ими пользоваться. И всегда кажется, что использовав способности не по прямому назначению, потом, когда действительно встанет необходимость срочно концентрировать всю энергию на решении главных вопросов, ее попросту не хватит. Чушь полная, конечно.

Нет, другими способностями я пользуюсь, своим близким людям помогаю, если в этом есть необходимость. Хотя я уже убедился в том, что само присутствие их рядом со мной избавляет от многих мелких проблем со здоровьем.

Я сделал глоток, сморщился – кофе остыл.

За окном ветер гонял по дороге первые желтые листья. Солнце с востока всходит уже не так бодро как летом, и прячется на западе быстрей. Вечерами прохладнее, утром свежее.

Но своя прелесть в осени все же есть. Мне тоже нравиться осень. Но только ее золотой период, когда солнце, желтые листья, запах земли и дыма, легкая печаль на душе. А вот стоит зарядить бесконечным дождям, серым и холодным, то такая тоска поселяется в сердце, хоть стреляйся. Недаром же обострение суицида приходится именно на осенний период.

Я раздвинул шторы и посмотрел за дома, поверх деревьев, туда, где на горизонте сходятся земля и небо. Там, где-то на той стороне нашего маленького мирка зарождается зло. Оно уже близко. Темной тучей оно выплывет скоро, и вновь накроет наш маленький теплый мирок своей холодной тенью страха.

И, не смотря на то, что солнце радостно отражается от крыши соседнего дома, от этих мыслей пробирает дрожь.

В городе все стало по-прежнему. Люди вернулись в свое обычное состояние, естественно, ничего не помнят, словно все это было ночным кошмаром. Кто-то видел себя во сне тупым зомбаком, кто-то отвратительным звероидом. Но проснулись – и все забыли. Вернулись к своей прежней жизни: так же ходят на работу, так же смотрят по вечерам телевизор, так же воспитывают детей.

Лето пролетело незаметно. Город отметил юбилейную дату своего главного предприятия – металлургического завода, установил в эту честь фонтан на пруду, к августу убрал его. В общем, все идет своим чередом, жизнь продолжается.

Мне самому все труднее представить, что что-то было. Что был старик, чье незримое присутствие я постоянно ощущаю. И иногда даже слышу его наставительный голос: «Прими свой Путь и иди по нему с честью»

Что ж, я иду. Только больше ничего не происходит. Пока.

Сегодня суббота, мы собрались у мамы в доме.

Глеб приехал после обеда, мы поговорили пять минут, ничего нового я ему сказать пока не мог.

С утра мы с отцом замариновали мясо, установили мангал, и пока угли набирали жар, Глеб откопал во дворе мою ржавую штангу, весело разминался. Я смотрел через окно веранды, как он игриво тягает штангу. Он когда волновался – всегда тягал железо. Совсем не изменился.

Будто и не было никакого вируса…

Слышу, как мама и отец перепираются на кухне. Они все такие же, спорят, ругаются иногда, но несильно, потому что все равно любят друг друга.

Будто и не было за нами никакой погони, и отец не оставался в лесу…

Ольга в комнате поливает цветы. Она пока не решается переехать ко мне в Нытву, а мне теперь отсюда уезжать нельзя. Старик не обманул меня, вернул мне с «энергией» мужскую силу, и в конце зимы мы ждем пополнения в семействе…

Будто мы и не расставались с ней никогда…

Петрович снова лучший друг Серого. Они ничего не помнят, все так же спорят, так же работают в офисе на заводе. Хорошо, что раны у Серого оказались не глубокими, и помощь оказали вовремя.