Читать книгу Лягушки энергии. Собрание квазимистерий - Игорь Жуков - Страница 1

Пустое наше дело, все пустое!

Что ни возьми – все вытекло давно.

На дудки мы годимся – первое,

второе —

на домино.

Друзья мои!

Отцы и братья!

Мы выкопаем вас

и каждому —

по паре глаз.

Подклеим, мясо нарастим

и всем бессмертие дадим,

вдохнем компрессором или мехами,

восстанете вы с петухами,

и вот неуязвимых нация —

огнеупорность и регенерация —

как души грешные из ада,

Бертран де Борн иль Фарината.

Я не желаю о бессмертии!

Иначе нет залога

моих победных шествий по Европе в ногу,

когда солдаты валятся от смерти,

и души их хватают черти.

О небессмертии молю я Бога!

Не вспоминай, скелет, о мясе и глазах,

о жидкостях, волокнах, проблесках и вспышках,

держи покрепче свой портфель под мышкой,

из черепа не просыпай табак!

Скелет – оргáн,

скелет – вселенский резонатор:

для звуков колбы, столбики и дыры,

скелет имеет сходство с сыром,

Луною и аэростатом

Вот Бонапарт летит над миром,

а Федоров идет с лопатой.

Вчера я стоял на одной ноге

и думал, как всегда, о Боге,

и мысль была столь сильна,

что я стукнулся головой о шкаф.

Я попала во вдовство:

где Ромео? – нет его.

Здравствуй, русский Арамис,

ты сюрприз и я сюрприз.

Индейцы выдергивают перья у птиц.

Оставляют мало.

Вот супружества залог(мóк).

Я заморский манускрипт,

имею печать и двоих детей,

я не женщина – цитата,

у меня скелета маловато,

забываю, что у женщин

вечно на одно поменьше.

Когда по улице сверчки высвистывали капли,

я собирал твои глаза с куста,

я их ел – род евхаристии.

Тогда я думал, что Бог – ты.

Ты и в гусли, ты и в лук,

ты известный милый друг,

худо-бедно к худобе

я тоскую по тебе.

Господи, ведь, правда, я не ошибся?

Я смотрел в небо

и видел полет руки над Вавилоном,

я служил 4 года в Порт-Артуре

и выучился считать по-китайски до ста.

Я тозе, позялуй, зенюсь на зенсине.

Ослабла диалектика внутри,

прошу я, будь же осмотри-

телен и превен-

тивен будь, а главное, душевен.

Приди ко мне —

камня на камне мы не оставим от этого города.

Я спалю его, как Нерон, не присягая Мельпомене,

я проглочу хлеб-соль вместе с ключами.

Все уже сдались и наместник – педераст.

Как ты очаровательно белёс!

Принеси мне красных роз,

принеси меня в кровать,

будем прыгать и орать.

Сделаю тебе больно.

Я пересказал одну песню.

Я пересказал другую песню.

Отсутствие тебя – одни сплошные сутки,

расстояние – 200 градусов грусти.

Я сделаю тебе больно

и буду орать от того, что тебе больно,

мы вымажемся в сперме с ног до головы

и вываляемся в сахарном песке!

Ты кто?

Пуста цыганская пещера.

Ты кто?

Я сумчатый медведь.

Я люблю тебя.

Ты тревожна,

ты ничтожна,

Валаамова Ослица,

ты опять,

ты опять,

ты опять мне будешь сниться.

ЭТО имя такое: ЛЮБЛЮТЕБЯ.

Я с тобой останусь,

покажи свой анус,

покажи свою беду,

поцелую и уйду.

Авраам без бороды

режет, режет без ножа.

Осень, осень, осень,

ОСЕНЬ!!!

Господи, помилуй!

Я только что поднялся с кровати и узнал,

что Земля стоит на трех слонах,

слоны— на черепахе,

а черепаха плывет по морю.

И я в бутылку заглянул,

и видел множество акул,

они плескали через край,

просили: – С нами поиграй

и в подкидного и в лото.

Но я ответил:– Ни за что.

Напрасно,

надо поддерживать фауну.

По крайней мере,

успокойте море!

Лишь с акулами игрой

обретешь себе покой,

только их в себя впусти,

только море проглоти.

Пускай разорвут зубастые тигры —

я не играю в азартные игры.

Любая пасть зубастая

напоминает горы,

и фауна, всегда прекрасная,

по мне гораздо лучше флоры,

а флора, хоть красива,

ужасно похотлива.

Цветы, как бабочки,

деревья – трубочки

суть знаки Эроса.

Но только олухи

равняют фаллосы

и гладиолусы.

Но только глянешь: вон пчела,

пока цветок ее питает,

в него влетает, как стрела, —

цветок бедняжку совращает,

и добродетели назло

в стволе манящее дупло,

деревья, ветви выставив свои,

скрывают, что они хуи.

Но только глянешь на зверей,

найдешь в них множество дверей,

пристроек, башен, тупиков

и возбуждающих звонков.

Их естество – в углу прижаться,

сиречь плодиться-размножаться.

О! Выпью море поскорее!..

Скорее выплюнь Одиссея!

И детский визг уже не в радость,

а нынче воск – такая редкость,

в ушах забьются пузырьки,

и я присяду от тоски.

Куница, лев и соловей —

они невиннее детей,

Господню заповедь блюдут

и в рай обратно попадут.

И я хочу родить ребенка,

но не мальчишку, не девчонку,

но не мышонка, не лягушку,

хочу родить пивную кружку.

Цветок в груди, сокол в голове.

Я знаю, что такое крылья!

Я царствую!

Профессор, я король дипсодов!

Профессор, я организатор родов!!

Вы не разбираетесь в биологии.

Не знаю, что это такое.

Биология – это способ любить.

Во мне Гоморра и Содом,

во мне парламент и дурдом,

акулы плещутся во мне,

как вишни в розовом вине.

Ну, посади Кармен в карман,

ну, заведи с Кармен роман!

Не знаю.

Я должна переодеться.

Крести, 9 и 6, 6 и 9.

9 и 6,

6 и 9.

Белой-пребелой тропой

шли слепой и глухой,

шли на охоту,

прикончить кого-то.

Ой!

Непросто мне, охотник я приличный,

лопатой расписаться в силе.

17 лет пишу пейзажи я тайком,

коль прикоснуться языком,

красный – там, где тишь да гладь,

зеленый – где едрена мать,

а черный где – вбиваю гвоздь,

а белый где – дырявлю холст.

Мой цвет предельно чист,

я, кажется, супрематист.

Я слышу, что поешь ты песнь,

и голос твой не мелок.

Как тихо здесь,

музы́ка ловит белок,

летучие могилы манят сов,

окошки открывая из кустов.

Под кустом, под кустом

тихо плачет Шарон Стоун

и об этом, и о том…

и красный шарик катится из губ ее.

Подай-ка, брат, ружье

и сам стреляй.

Красавица, не говорите АЙ,

для непременной муз острастки

из вас мне требуется краска —

так станьте розовым, а там, где голубой,

повешу баночку с водой.

одна и второй

передо мной

второй предо мной

после одна

одна и второй

после меня

Мой друг поет, протягивая длани,

он, верно, вами в сердце ранен.

Спасенья нет от всякой пьяни.

Бросается с обрыва Сфинкс,

взлетая бабочкою Икс.

Тошновато.

Тошновато.

Денег маловато.

Денег нету.

И, словно дуло пистолета,

меня смущает дискомфорт,

на грудь поставив мне ботфорт.

Да и вообще, старик я старый,

вчера пришли ко мне две пары,

при мне тряслись они вчера,

не помню, час иль полтора.

У дам были тяжелые крестьянские ноги

с толстыми щиколотками.

Я голый возле них сидел,

во все глаза на них смотрел,

но ничего не завелось

во мне, как будто я не лось.

Почто мне это говорите?

За это вы в аду сгорите.

Периклу нет в чуме нужды,

чума глядит из бороды,

моя возлюбленная Анна,

когда в Аспазии пазы

полезли наглые пажи,

как боевые тараканы.

Почто мне это говорите?

Лишь вы один мой повелитель,

вы мой божественный напарник.

Вчера меня один пожарник

всю ночь за волосы таскал,

к совокупленью принуждал,

но я, конечно, не дала,

но лишь взяла…

Казнить козла!

А я все думал: покусали б меня, что ли, —

но с малым напряженьем воли,

но вяло думал, без накала.

По телевизору муз ы́ ка грохотала.

Почто мне это говорите?

Уж лучше вы меня казните.

А что, хорошая идея.

Как идеальна эта шея!

Ее бы топором рубить

или веревкою душить.

Впрочем, кажется, то, что я рассказываю, —

способ говорить о любви к тебе.

Думал ли Генрих VIII, созерцая оргиастические

явления, о своей любви?

Нет, не думал.

Думал ли Генрих VIII, созерцая и так далее,

о том, что он заколдован?

Думал.

Так как же все-таки о своей любви?

О своей любви думать необязательно. Отстаньте

со своими вопросами. У вас катехизис

преизрядных размеров.

Это у вас.

Для листопада есть весна.

Ленива пуля, как Луна.

Король лежит под кабаном,

как пьяный лекарь под столом,

и вообще, напоминает пару киевских котлет.

Этот зверь навалился как дама или целое

                                                  королевство.

Как Франция.

Он озирал леса и долы,

бутылкам задирал подолы —

для волосатого вина

нужна всего лишь ночь одна.

Резня похожа на розу как любовь.

Я не убивал.

Натяни кожу на святого Варфоломея.

Гуляло зло с ногой добра,

я не стрелял еще, сестра,

но вижу я принцессу,

шепчу себе: прицелься.

Она природа, фона часть,

ей из ландшафта не пропасть,

столь органично естество,

что вы не видите его.

Я превращусь в облако,

и стреляй в меня сколько хочешь.

Это не кабан, это ты!

Это слон какой-то!!!

СЛОН-СЧРЕСЛ-СГУБ-СЛЕЗ

Не разбавляй вино водой,

пока король живет с сестрой,

и первый принц живет с сестрой,

и принц второй живет с сестрой,

не разбавляй вино водой,

пока король живет с сестрой,

и первый принц живет с сестрой,

и принц второй живет с сестрой…

У меня были 2 пажа,

которые подбрасывали сковородку

                                         повыше солнца,

чтобы жарить мясо.

Мне стыдно, что я потерял самое дорогое.

Я бы хотел отменить это число в календаре,

                             потому что это число смерти.

Я могу смириться с разлукой географической —

она страшно познаваема.

Но ЭТА разлука

страшно непознаваема.

Вот говорят: “Человечество спасет стыд”.

Но стыд убивает, смешиваясь с тоской.

Когда таблетку “Эсперал”

бутылкой водки заливал,

гуляли боль и тошнота

по мне и рвались изо рта,

как будто шарики стыда.

Бог посылает боли как таблетки от тоски.

Я Аттила – Божий Бич,

что вам надо, старый хрыч?

Гунны, устроим из Рима фейерверк, чтобы

                                      отгонять злых духов!

Человечество спасет вера Христова

и еще что-нибудь, на первый взгляд

                                             несущественное,

например, лягушки энергии —

звезды колен и локтей,

когда негритянский барон на сцене ломает

                                                             цыгана.

На что, по-твоему, похожа эта старушка?

Старушка как старушка.

Старушка как автомобиль трехместный,