Читать книгу Марго. Мемуары куртизанки - Игорь Шинкаренко - Страница 1

По мотивам, которые читатель поймёт в конце этого повествования, я, Марго де Оберн, решилась обнажить перед ним свою душу и описать свой жизненный путь. Надеюсь, что он будет и интересен, и поучителен.

Не по причине своего тщеславия, и ещё менее из скромности, я предаю сейчас гласности, выставляю на всеобщее обозрение те роли, которые мне пришлось сыграть во времена моей юности. Моя главная цель состоит в том, чтобы уязвить, если это возможно, самолюбие тех, кто сделал своё состояние путями, не слишком расхожими с моим, и дать публике яркое свидетельство моего признания того факта, что всё, чем я обладаю сейчас-это лишь благодаря вашей доброте и великодушию.

Я родилась на улице Сен-Поль в Париже, и именно тайному союзу честного отставного солдата и портнихи я обязана моим существованием на белом свете. Моя мать, приличная лентяйка, рано обучила меня искусству чинить и приводить в порядок подержанную одежду, выдавая её за новую, чтобы самой пораньше бросить эту работу и переложить на меня все свои профессиональные обязанности, вместе, естественно, со всеми тяготами и невзгодами этого ремесла. Едва я достигла своего тринадцатилетия, как она тотчас же надумала уступить мне свою повозку для транспортировки товара и всю практику на вполне коммерческих, а не родственных, условиях, и мне приходилось каждый̆ день давать ей отчёт о моей прибыли вместе с приличной её частью. Оказалось, что я вполне соответствую её ожиданиям, и вскоре я стала настоящей жемчужиной среди всех швей нашего квартала. Я не ограничивала моих талантов только перелицовкой старых брюк, ловко управляясь и с более сложными предметами гардероба, да плюс к тому прелестная физиономия, которой меня одарила природа-все это сделало меня самой лучшей и желанной швеёй в квартале. В окрестностях не было ни одного человека, который не хотел бы воспользоваться моими услугами. Моя тележка буквально отполировала все улицы в квартале Святого Антуана, а я стала завсегдатаем всех его шикарных домов. Именно в столь приличном обществе я и получила первые уроки воспитания и обходительности, которые потом значительно усовершенствовала в разных местах, где мне впоследствии довелось оказаться.

Моя родня передала мне не только с кровью, но и своими достойными примерами из жизни столь большую склонность к чувственным и развратным удовольствиям, что я просто умирала от желания отправиться по их стопам и испытать страсть совокупления. Следует обратить ваше внимание на то, что в силу нашего достаточно скудного достатка, правда, достаточно типичного в среде нам подобных, месье Траншемонтань (это был мой отец), моя мать и я, все мы втроём занимали на четвёртом этаже меблированного дома только одну комнату с мебелью, состоящей из двух стульев, старого шкафа, и большого гадкого убогого брачного ложа без штор и империала, второго этажа кровати, где мы спали все вместе, втроём.

По мере того, как я подрастала, сон мой становился все более чутким, и я внимательнее прислушивалась и присматривалась к действиям моих компаньонов по кровати. Иногда они раскачивали её в такт своим любовным упражнениям столь сильно, что гибкость нашего дешёвого ложа вынуждала меня следовать за всеми их движениями. Частенько при этом они исторгали из себя глубокие вздохи, перемежая их произнесёнными тихими и хриплыми голосами столь нежными словами, какие только могла им предложить их страсть. Все это приводило меня в невыносимое волнение. Неутолимый огонь полыхал во мне, я задыхалась, была вне себя от взрывавших моё тело неведомых ему ранее чувств. Я охотно сразилась бы с моей матерью за место, которое она занимала рядом со мной, столь завидовала я наслаждению, которое она испытывала в это время. Что я могла сделать в подобной ситуации? Прибегнуть к любовным утехах в одиночестве? Может быть, ведь возбуждение пронизывало меня до дрожи в кончиках пальцев. Но, увы! В реальности, у меня не было никакой возможности снять это напряжение! Всё, что я могла, можно назвать лишь детской игрой! Я себя бессмысленно изнуряла бездействием, а от этого лишь нервничала… и все было напрасно… Я становилась лишь более горячей и нервной. Я лишалась чувств от бешенства моей киски, любви и желаний… одним словом, все боги Лампсака, города, знаменитого царившем в нём развратом и своим уроженцем Эпикуром, поселились в моем теле. Ничего не скажешь, прекрасный темперамент для девушки в возрасте четырнадцати лет! Но, как говорят, хорошие собаки достойны своих предков.

Легко понять, что страсть и томление плотским грехом настолько покорили моё тело, что я стала серьёзно подумывать о том, чтобы найти какого-нибудь доброго друга, который бы смог погасить, или, по крайней мере, хоть немного утолить невыносимую жажду, иссушавшую меня.

Среди многочисленной челяди домов, которые я посещала, все отдавали мне дань уважения и внимания, но я выделила среди них одного-молодого, высокого и хорошо сложенного конюха, который показался мне достойным моего внимания. Он отвешивал в мой адрес бесконечные комплименты, клялся, что ещё ни разу не потрепал по бокам своих лошадей, не подумав при этом обо мне. На что я ответила ему, что я ещё ни разу не чинила брюк, чтобы при этом ко мне в голову рысью не нахлынули мысли о месье Пьеро (так его звали). Мы очень серьёзно и бесконечно одаривали друг друга милыми шутками и комплиментами такого рода, элегантных оборотов которых я сейчас уже не припоминаю достаточно хорошо, чтобы повторить их моему читателю. Достаточно, чтобы он знал, что Пьеро и я– мы вскоре обо всем договорились, и несколько дней спустя мы скрепили нашу связь большой печатью Китиры в маленьком злачном кабачке на правом берегу Сены. Место, избранное для жертвоприношения, являло собой небольшой зальчик, украшенный столом, установленным на двух парах гнилых козел, и расставленными по краям полудюжиной разномастных стульев. Стены были украшены большим количеством непристойных иероглифов, которые с распутной любовью и прекрасным юмором обычно рисуют угольками в таких заведениях их весёлые посетители. И наш пир соответствовал, в лучшем случае, непритязательности этого алтаря любви.

Одна пинта вина за восемь су, два сыра, и такое же количестве хлеба: совсем неплохо для того, кто зарабатывал всего двенадцать су. Тем не менее, мы совершали нашу службу с таким благоговением, как будто мы только что заплатили по золотому луидору у Дюпарка, трактирщика мэрии. И не стоит удивляться этому. Даже самые грубые блюда, если они приправлены любовью, всегда прелестны.

Наконец, мы дошли до заключительной̆ стадии нашего ритуала. Затруднение состояло в том, чтобы вначале устроить наше ложе, священное любовное ристалище, на котором мне предстояло лишиться невинности. Мы пришли к выводу, со смехом и поцелуями, что следует проявить осторожность и не доверяться ни столу, ни стульям. Итак, мы решили совершить сакральный акт стоя. И вот, Пьеро меня буквально пригвоздил к стене. Ах! Великий и могущественный бог садов Приап с его вечно возбуждённым гигантским пенисом! Я была испугана, увидев размеры оружия, которым меня должны были поразить. Какие толчки! Какие атаки! Расшатанная перегородка стонала под этим необыкновенным напором. Я страдала одновременно от невыносимой боли и пожирающей меня страсти, которую эта боль вызывала. Между тем, я изощрялась изо всех моих сил, не желая, чтобы меня упрекнули в том, что мой бедный мальчик не получит ничего, кроме усталости, после столь усердной работы. Как бы там ни было, несмотря на наше терпение и мужество, нужно признаться, взаимное, мы достигли очень посредственных результатов, и я уже начинала огорчаться, что мы не можем достойно увенчать наше не только рукотворное произведение, когда заметила, что Пьеро поднёс руку к своему рту и смочил слюной свой поражающий размерами агрегат. О, Мать природа, твои тайны восхитительны! Убежище сладострастия приоткрылось, и невероятная по размерам огнедышащая головка Пьеро проникла в него. Что я ещё могу добавить к этому? Я была прекрасно, должным образом, дефлорирована, и с этого самого времени стала спать спокойно, ведь теперь уже эротические сновидения руководили моим отдыхом. Господин и мадам Траншемонтань напрасно старались, продавливая постель в своих любовных шалостях, я их не слышала больше. Наша не совсем невинная связь с конюхом длилась приблизительно год. Я обожала Пьеро, Пьеро обожал меня. Это был совершенный мальчик, которого вы не смогли бы упрекнуть ни в чем–ни одного физического дефекта. Все бы ничего, если бы только он не был нищим, игроком и пьяницей. Итак, так как между друзьями любые увлечения должны быть общими, и богатый должен помогать бедному, я была вынуждена все чаще поддерживать этого шалопая в его расходах. Как говорится в пословице, любой конюх обдерёт тебя своей скребницей, даже если будет иметь дело с королевой.

Этот парень быстро съел все мои запасы, включая повозку. Моя мать уже давно замечала приближение краха моей коммерческой деятельности, и устраивала мне по этому поводу ежедневные разносы. И вот однажды утром она узнала, что я окончательно обанкротилась, после чего, связав меня во время моего сладкого и безмятежного сна, вооружилась палкой и хорошенько отдубасила меня, залив кровью мои упругие ягодички, прежде чем я смогла освободиться. Какое унижение для взрослой девушки, вроде меня, выдержать такое бичевание! Эта показная порка неожиданно зародила во мне мысль покинуть родительский дом и испытать себя в самостоятельной жизни. И не долго думая, пользуясь моментом, что моя мать, утомлённая обязанностями палача, вышла из комнаты, я наспех оделась в мой самый лучший воскресный наряд, и сказала вечное прощай этому дому и мадам Траншемонтань. И наудачу отправилась, куда глаза глядят, и эта самая удача привела меня в Тюильри. Поначалу я обошла почти весь сад, не задумываясь о том, что я делаю и какова цель моих бессмысленных блужданий. Наконец, я присела на террасу Капуцинов. Прошла примерно четверть часа, когда дама невысокого роста, одетая довольно чисто, и благопристойного вида, присела рядом со мной. Мы поприветствовали друг друга и завязали разговор на общие для всех людей темы, которые хотят поболтать, хотя, на самом деле, им не о чем говорить друг с другом. Конечно, начали с погоды.

– 

Сегодня в Париже довольно тепло для этого времени года,– мягким голосом произнесла эта милая дама.

– 

Даже чрезмерно тепло, мадам.

– 

К счастью, в саду намного больше воздуха, чем в городе.

– 

Да, мадам, совершенно верно.

– 

О, мадемуазель, если бы вы знали, сколько завтра в это время народу соберётся в любимом парке парижан Сен -Клод, если погода не испортится!

– 

Безусловно, мадам, будет много народу.

– 

Но, мадемуазель, чем больше я вас рассматриваю, тем больше мне кажется, что я вас знаю. Не имела ли я удовольствие вас видеть в Бретани?

– 

Нет, мадам, я никогда не покидала Париж.

– 

В действительности, мадемуазель, вы столь походите на одну молодую особу, которую я знала в Нанте, что вполне могла вас принять за нее. Впрочем, сходство это не должно вам причинить никаких неудобств… она – одна из наиболее обходительных и благовоспитанных девушек, которых можно было когда либо повстречать.

– 

Вы очень любезны, мадам, но я знаю, что я отнюдь не столь благовоспитанна, как это необходимо в наше время, и эти ваши слова и оценка – лишь результат вашей̆ доброты. Но как бы мне хотелось оправдать ваши тёплые слова обо мне… что мне сделать в жизни, чтобы ваши слова обо мне стали правдой?– Произнося эти последние слова, у меня из груди выскользнул горестный вздох, и я не смогла сдержаться от того, чтобы не уронить несколько слезинок.

– 

Ах! Что случилось, моё дорогое дитя, – произнесла она ласковым тоном, нежно сжимая мою руку,– вы плачете? Что вас огорчает? Вас посетила чья-то немилость? Поделитесь со мной вашим горем, мой маленький цыплёнок, не опасайтесь мне открыть ваше сердце и полностью положитесь на нежность моего. Будьте уверены, что я готова вам служить во всем, что будет зависеть от меня. Давайте пойдём, мой ангел, в конец террасы, позавтракаем у мадам Ла Круа. Там вы мне расскажете о предмете вашей скорби, и может быть, я для вас окажусь гораздо полезнее, чем вы думаете.

Я не заставила себя просить дважды, поскольку не успела позавтракать, и последовала за нею, не сомневаясь, что само Небо послало мне эту даму, чтобы помочь разумным советом и не дать мне сгинуть на парижской мостовой. После того, как мой желудок посетили две чашки кофе с молоком и пара хлебцев, я простодушно призналась ей в моем происхождении и моей профессии, но, впрочем, я не была до конца искренна. Я полагала, что было необходимо осторожно переложить вину за случившееся на мою мать, всячески обелив свои поступки. Поэтому я обрисовала её в самом невыгодном свете, дабы оправдать решение, которое я приняла.

– 

Дева Мария!– Воскликнула это милосердная незнакомка,– это же самое настоящее убийство, заставить такого прелестного ребёнка, как вы, работать в таких условиях. Осудить маленькую прелестную девочку на такую каторгу… круглый год… и в стужу и в дождь, в жару и холод, скрючившись, тащить по Парижу тяжёлую повозку, чинить одежду и обувать всяких мелких людишек! Нет, моя маленькая принцесса, вы рождены не для подобной профессии: бесполезно от вас скрывать-когда люди настолько красивы, как вы, им ничего не стоит достичь в этом мире всего, и я вам ручаюсь, что если вы позволите мне руководить вами…

– 

Ах! Как вы добры мадам,– воскликнула я,– скажите, что нужно, чтобы я сделала? Помогите мне вашими советами… я исполню всё, что вы мне скажете.

– 

Итак, -продолжила она,– отныне мы будем жить вместе. У меня уже есть четыре пансионерки в моём доме, вы станете пятой.

– 

Что! Мадам,– быстро ответила я,– уж не забыли ли Вы, что я сейчас буквально нищая, и у меня нет возможности заплатить вам ни одного су в счёт первого взноса за пансион?

– 

Пусть это вас совершенно не беспокоит,– ответила она, – все то, что я у вас прошу в настоящее время, это… покорность. Впрочем, я вас привлеку к маленькой коммерции, которую мы ведём, и я вам обещаю, что если это понравится Богу, до конца месяца вы будете в состоянии не только удовлетворить меня, но ещё и оплатить ваше содержание. »

Ещё немного, и я бросилась бы с её ногам, чтобы оросить их моими слезами. Мне не терпелось присоединиться с этому блаженному обществу избранных богом существ и поселиться в этом раю. Благодаря моей путеводной звезде моё ожидание счастливой жизни оказалось невероятно коротким. На часах пробило полдень, когда мы вышли из дверей сада. Как мне показалось, нас уже ждал у входа фиакр, который лёгкой благородной рысью быстро доставил нас к одному отдельно стоящему дому прямо напротив Монмартра.

Он располагался между двором и садом, что, на мой неискушённый взгляд, делало жизнь его обитателей чрезвычайно приятной, и я уже мысленно благословляла то скандальное утро, когда была безжалостно выпорота своей матерью. Меня ввели в низкий зал, довольно неплохо меблированный. Вскоре его заполнили мои будущие подруги. Их кокетливые и галантные манеры, лёгкое неглиже, решительный и уверенный вид поначалу смутили меня до такой степени, что я не осмеливалась поднять глаза от пола, и только и делала, что заикалась, пытаясь ответить на их комплименты. Моя благодетельница заподозрила, что это простота моего костюма могла быть причиной такого смущения, и пообещала мне, что вскоре я буду украшена не хуже, чем эти девушки. Я же, казалось, действительно, была сильно унижена, увидев себя в платье гризетки среди людей, обыкновенное домашнее платье которых было сделано из самых красивых тканей Индии и Франции. Но была и ещё одна вещь, которая пронзала моё любопытство и немного беспокоила. Мне хотелось узнать природу коммерции, к которой меня собирались привлечь. Справлюсь ли я? Роскошь моих будущих подруг меня удивляла. Я не могла понять, как они могли осилить подобные расходы. Я была столь темной, затюканной своей предыдущей жизнью, или, скорее, происходящее со мной с утра было столь необычно и ново для меня, что самостоятельно разгадать эту шараду я была не в состоянии. Между тем, в то время как я пыталась распалить своё воображение, чтобы решить эту так называемую загадку, подали суп, и мы сели за стол. Кушанье было довольно неплохим, и для его приготовления были использованы, судя по аромату, дорогие пряности, которые, вместе с хорошим настроением пансионарок, пробудили во мне зверский аппетит. Обед плавно продвигался в направлении десерта все было прекрасно и благостно вплоть до того момента, пока две из сидящих за столом девушек вдруг не стали предъявлять друг другу претензии в неумеренном потреблении пищи. Внезапно одна из них нанесла удар кулаком по физиономии другой, на что та сразу же ответила ударом тарелкой по голове своей обидчицы. Моментально стол вместе со всеми блюдами, рагу и соусами оказался опрокинут на пол. Это было объявление войны. Мои две героини бросились друг на друга с одинаково бешеной яростью. Шейные платки, эскофьоны, манжеты,– все за одну минуту превратилось в ошмётки. Тогда вперёд решительно выдвинулась хозяйка, чтобы своей властью прекратить боевые действия. Однако, она не прибегла к ухищрениям ораторского искусства, и представила вместо этого на наш суд доказательства своего высшего умения в героическом искусстве кулачного боя, поставив одной из воюющих сторон апостроф на глазу. Между тем, две другие участницы обеда, хранившие нейтралитет до этого момента, решили, что негоже и им далее оставаться в качестве праздно любопытствующих наблюдательниц, и необходимо, чтобы потасовка выглядела красивее и стала общим делом. Я же, как любая трусиха, укрылась в углу зала, где спокойно пережидала, пока продолжалась эта драка. Это был устрашающий и, одновременно, бурлескный спектакль. Доводилось ли вам видеть сразу пять растрёпанных созданий, опрокидывающих друг друга наземь, катающихся друг на друге, кусающих друг друга, царапающихся, наносящих направо и налево удары ногами и кулаками. Сражение, казалось, никогда не закончится, как вдруг появился гризон, который сообщил о прибытии немецкого барона.

Известно, каким магическим эффектом обладает слово «господин», а ещё больше «милорд», на любую девушку в мире. При малейшем же упоминании слова «барон» любой акт враждебности немедленно прекращается. Женщины-воительницы моментально расходятся в разные стороны. Каждая наспех чинит обломки своего туалета. Все быстро вытирают лицо, подкрашивают губки, подводят глаза. И эти, ещё минуту назад решительные, безумные и безобразные физиономии восстанавливают свою мягкость и естественную безмятежность. Хозяйка быстро вышла прочь, чтобы развлечь месье барона, а девушки разлетелись по своим комнатам, дабы окончательно привести себя в порядок.

Более просвещённый и умудрённый опытом читатель уже, конечно, давно догадался, в какой дом я попала. Таким образом, чтобы расставить точки над «и», и больше не повторяться, следует только сообщить, что наша хозяйка была одной из самых лучших в своей профессии, и звали её мадам Флоранс. Когда она узнала, что о господине бароне сообщили только для того, чтобы прекратить сражение, она произнесла с довольной миной на лице:

– 

Милочка,-сказала она, целуя меня довольно чувственно в губы,– не подумайте плохо о нас в связи с этой маленькой ссорой, свидетелем которой вы были только что. Небольшое оживление в нашем замкнутом мире иногда вызывают незначительные детали. Но такие же мелочи одновременно и успокаивают. И затем. Каждая из нас более или менее чувствительна, это естественно. Впрочем, когда вы поближе узнаете этих девушек, вы будете очарованы мягкостью их характера: это – наилучшие сердца нашего мира. Их гнев тотчас же гаснет, как и минутой ранее зажжённая спичка. Все забыто в минуту. Что касается меня, то слава богу, я не знаю, что это такое злопамятность, и у меня желчи не более, чем у голубя. Но несчастье постигнет того, кто желает мне зла, поскольку я сама этого не хочу никому. Ладно, давайте оставим эти речи, и поговорим о вас. Кем бы ты ни была, моя дорогая девочка, печальный опыт жизни в нашем мире утверждает, что без денег у тебя не будет счастья. Нет денег, гласит пословица, нет и Швейцарии. Можно также сказать, что если нет денег, то нет и ни удовольствия, ни гармонии в жизни. Итак, всё в жизни достаточно просто. Невозможно жить в гармонии и любви без денег, и не признавать этого, значит обманывать себя. И ты совершишь большую глупость, если откажешься от моего предложения, которое позволит тебе обеспечить себя достаточным количеством денег, чтобы жить, получая удовольствие от жизни, а не прозябать в нищете. Тем более, что ты в состоянии это сделать. Не всем дана Богом такая возможность. И главное, что средства, которые ты будешь использовать для этого, не вредят обществу, так как иначе это было бы зло… а Бог нас хранит. Да, да, конечно, это так, моё дитя, Бог нас хранит. И у меня чистая совесть в этом отношении, и меня никто и никогда не сможет упрекнуть в том, что я причинила кому-нибудь ущерб своими действиями. Кроме того, главный принцип жизни состоит в том, чтобы все время продвигаться вперёд. Не запрещено зарабатывать на жизнь так или иначе, профессия не так важна, как важно то, чтобы ты была в ней лучшей. Тебя природа щедро одарила для того, чтобы ты стала одной из лучших среди равных тебе по красоте женщин… распутниц

и сладострастниц, доставляющих удовольствие мужчинам. Разве Бог напрасно создал тебя такой красивой? Ты должна дарить людям свои прелести, получая за это соответствующее вознаграждение. Я тебя многому научу, но ты должна слушаться меня, иначе не станешь лучшей, несмотря на свои задатки. Я знаю многих девушек в нашем мире, одарённых намного меньшими прелестями, чем у тебя, но которые сумели познать тайну, как заработать хорошие ренты! Верно, не хвастаясь, могу тебе сказать, что я нищая по сравнению с ними. Но Бог не любит неблагодарных. Не забывай никогда меня, и то, что я уже сделала и сделаю для тебя. И ещё, напоследок, запомни главное правило-нельзя, чтобы тебе надоело доставлять удовольствие.

– 

Ах! Моя госпожа, – живо ответила я ей,– надеюсь, что вы никогда не будете жаловаться на мою неблагодарность.

– 

Давайте пока оставим эту фразу без ответа,-возразила она-я часто слышала эту фразу, а потом все напрочь забывают о произнесённом когда-то. Почести и слава меняют натуру. Если бы вы знали, дорогуша, сколько девушек, восседающих сегодня в ложах Оперы и воспитанием которых я когда-то занималась, делают теперь вид, что не знают меня, вы были бы вынуждены произнести, что признание–это мужество, которого больше почти не существует в наш век. Но что бы там ни было, всегда хорошо иметь людей, которые тебе обязаны. Кстати, моя маленькая кошечка, а несомненно, она прекрасна у тебя… я в этом абсолютно уверена… была ли она обязана когда-нибудь кому–нибудь?

– 

Да только мне, мадам,– ответила я ей,– разве я могу притворяться? И кого я могла бы обязать в таких ужасных условиях, в которых жила до сих пор?

– 

Вы меня не слышите,– продолжила мадам-нужно вам сказать более вразумительно и прямо. Вы ещё сохранили вашу девственность?

От этого неожиданного вопроса я густо покраснела и выглядела, по-видимому со стороны немного смущённой.

– 

Я прекрасно вижу,-сказала мадам Флоранс,– что у вас её больше нет. Неважно… у нас есть чудесные мази, и мы вам сделаем совсем новую. Однако, было бы хорошо, чтобы вы узнали с моей помощью порядок вещей, принятых в моем доме: вы должны пройти одну церемонию, которая не должна стать для вас наказанием. Все девушки, которые предназначаются для услады мужчин высшего света, подвергаются подобному экзамену. Вы прекрасно понимаете, что продавец обязан знать всё о своём товаре.

Пока я выслушивала эту проповедь, мадам Флоранс уже задрала подол моего платья выше бёдер. Она меня покрутила вокруг оси и осмотрела со всех сторон. Ничто не ускользнуло от её взгляда эксперта и ценителя.

– 

Хорошо,– сказала она,– я довольна. Ущерб, который тебе сегодня нанесли здесь…-при этих словах она ласково погладила меня по моей попке,– не столь велик, и мы легко все исправим. У Вас, милостью Бога, одно из самых красивых тел, которые я когда-либо видела, и из которого вы сможете извлечь большие преимущества в будущем. Между тем, не достаточно быть красивой, нужно быть ещё и внимательной к себе. Одно из правил нашей профессии-не экономить на губках и полотенцах. И внешний вид… вам ещё предстоит научиться выглядеть достойно и соблазнительно в любом обществе. Идите сюда, я вам кое-что покажу, пока у нас есть время. Тотчас же она меня ввела в маленький гардероб и заставила сесть сверху на биде, дав мне первый урок чистоты. Мы использовали остаток дня в бесконечном познании других мелочей, мало существенных, чтобы на них останавливаться более подробно. На следующий день меня переодели с головы до ног, как и обещали. У меня появилось платье из цветной розовой тафты, украшенное воланами, с нижней юбкой из муслина, и часами Пинчбек из так называемого английского золота, сплава меди и цинка, в поясе. Я буквально взорвалась от счастья, восхищаясь этим новым нарядом, и чувствовала первые льстивые уколы тщеславия, смотря на себя в зеркало с уважением и восхищением.

Надо отдать должное мадам Флоранс. Она была одной из наиболее талантливых аббатис Китиры, как называли хозяек публичных домов, во всём, что касалось порядка в доме и мелких деталей быта и обслуживания клиентов. Она заботилась обо всём. Помимо пансионерок, которые всегда находились в доме, чтобы не быть застигнутыми врасплох внезапным визитом, когда требовалось быстро обслужить одновременно нескольких человек, у неё также были резервные тела в городе для всяких чрезвычайных случаев. И это ещё не все: она держала магазин всевозможных платьев с невероятными расцветками и любых размеров, которые продавала за хорошие деньги всем своим бедным новообращённым девушкам, таким, как я, и это была значительная прибавка к её гонорарам.

Мадам Флоранс, опасаясь, чтобы я не потеряла даром свой товарный вид невинной девушки, сразу же предупредила своих наилучших клиентов о ценной находке, которую она сделала. Посредством столь разумной предосторожности мы не долго изнемогали в ожидании. Месье Н, президент судебной палаты, весьма пунктуальный при подобных вызовах, прибыл точно в назначенное время, в семь часов вечера, как раз тогда, когда я только что закончила мой туалет. Я увидела манерного мужчину посредственного телосложения, одетого во всё чёрное, на длинных худых ногах, прямого и неловкого. На его голове, которая поворачивалась только вместе с телом, был водружён парик с крупными буклями, посыпанный пудрой, излишек которой обильно покрывал три четверти его одежды. Добавьте к этому, что он обильно источал запах мускуса, заставляющий многих людей падать в обморок, и вы поймёте, что я подумала, увидев его… для начала моей карьеры этот господин показался мне не самым лучшим вариантом.

– 

Ах! На этот раз, Флоренция,– воскликнул он, бросая на меня взгляд,– вот то, что называется истинной красотой, прелестью, божеством. Говорю тебе совершенно искренне, ты сегодня превзошла себя. Серьёзно… мадемуазель восхитительна… да, сто пик плюс к портрету, который ты мне дала. Клянусь честью, это – ангел. Я тебе говорю правду… слово судьи… я восхищён. Но, ты же знаешь, как у нас говорят, видишь красивое, поцелуй его. Даже не знаю, с чего начать.

Мадам Флоранс, до той поры следовавшая за нами по пятам, поняла, что с этого момента её присутствие стало излишним, и незаметно исчезла, оставив нас наедине. Тотчас же господин президент, не нарушая величественность своего одеяния, уложил меня на диван, и повторно осмотрел меня, задержав свой взор на некоторых частях моего тела, и ощупывая мои наиболее тайные прелести, что сильно отличалось от того, к чему я привыкла с Пьеро.

Мне рекомендовали быть любезной… и я была таковой… и даже чересчур. Судья делал со мной то, что делают друг с другом только распутники. Кроме того, я потеряла с ним мою вторую девственность. Гримасы, посещавшие моё лицо во время этой не совсем натуральной, по известным вам причинам, операции, я сопровождала некоторыми криками и стонами, которые должны были разъяснить господину президенту-судье, что девушка, лишающаяся девственности, никак не может разделить с ним его удовольствие. Правда, нужно заметить, что для того, чтобы меня вознаградить и заставить забыть о страданиях, он вложил в мою руку два золотых луидора.

– 

Это,– сказал он,– сурерогасьон… только не рассказывайте об этом Флоранс. Я ей оплачу, кроме этого, всё, о чем мы предварительно договаривались, и для неё, и для вас. До свидания, моя маленькая королева, но позвольте… на прощание… я прежде ещё раз поцелую эту прелестную ямочку… да, и я надеюсь, что мы снова увидимся в один из ближайших дней. Да, мы обязательно снова увидимся… я слишком доволен вами и вашими хорошими манерами.

В то же самое время он вышел из моей комнаты мелкими поспешными шажками, заставляя посвистывать свои не сгибающиеся колени. Этот экземпляр мужчины, что только что побывал у меня, удивил меня до такой степени, что я не и знала, что думать. Я полагала, что или господин президент ошибся, или что это было манера людей определённого сорта браться за дело таким образом. Если это – мода,– говорила я сама себе,– надо будет попытаться стать такой же модной, чтобы пользоваться успехом у таких господ. Мне кажется, что я не деликатнее, чем любая другая. Первые испытания на любой вкус немного суровы, но не было ничего особенного, чему мне пришлось бы усердно учиться. У господина судьи мужское достоинство было отнюдь не такое большое и длинное, как у Пьеро, а ведь я уже научилась доставлять ему удовольствие, а между тем это прошло не без труда и было не так просто в начале. Я была поглощена этими интересными мыслями, когда возвратилась Флоранс.

– 

Итак!– Сказала мне хозяюшка, потирая руки,– не правда ли, что господин президент – любезный человек? Он вам дал что-нибудь?

– 

Нет, мадам, – ответила я.– Он мне сказал, что рассчитается с Вами, и мою долю отдаст вам.

– 

Держите,– сказала она,– вот луидор, который он мне поручил вам вручить. Я надеюсь, что это не единственное проявление его великодушия, так как мне показалось, что он крайне удовлетворён вами. Впрочем, дорогое дитя, не надо полагать, что вся наша практика будет всегда также хороша, и оплачена столь же щедро. В любом виде торговли бывает и прибыль и убытки, хорошее вознаграждение и плохое. Но кто не торгует, тот не выигрывает. И нужно помнить, что и с нашей прибыли нужно оплачивать всевозможные издержки. А ещё случаются ненужные мимолётные увлечения. Если бы не это, мы давно бы уже жили в Швейцарии или в Южной Америке. Но, терпение… скоро в Париже начнётся ассамблея духовенства, и без излишней похвальбы скажу тебе, что вы сами увидите, как потекут сюда денежки. Мой дом пользуется отличной репутацией, и у духовенства в том числе. Если бы у меня было столько же тысяч ливров, как у посещавших мой дом прелатов и аббатов вместе взятых, я была бы уже королевой. В конце концов, было бы ошибкой, если бы ты подумала, что я жалуюсь. Я имею, слава богу, где и на что жить, и вполне могу обойтись тем, что уже заработала. Я вполне могу себе позволить больше ничего не делать и отдыхать. Впрочем, нужно иметь занятие в жизни. Ибо сказано, что праздность-мать всех недостатков. Если бы каждый был занят, никто не думал бы о том, чтобы творить гадости.

В то время как мадам Флоранс декламировала мне эту сентенциозную и скучную речь, я не прекращал зевать. Она, наконец, заметила это, и отправила меня в мою комнату, порекомендовав, кроме всего прочего, церемонию биде. И все же, я не могу сдержаться, и напоследок не отдать дань уважения мадам Флоранс, которая научила меня многим вещам, которые должны знать, в том числе, и честные женщины, а не только такие, как я. Ей я обязана знакомству со столь полезной мебелью, как биде, и ещё за необычайное количество других прелестных открытий из жизни уборных комнат, и за чудесный вкус в искусстве понимать привлекательность природы, и какие невидимые на первый взгляд недостатки лица и тела необходимо исправить, и как это сделать. Все это я изучила в доме мадам Флоранс. И все это могло бы пригодиться всем добрым и честным женщинам, ведь и у них есть свой тайный запас греха, ведь не стоит притворяться и скрывать даже от самой себя, что в каждой из нас живёт немного от шлюхи, и им бы не помешало освоить несколько приёмов из нашей практики. Бог его знает, может быть тогда многие семьи были бы намного счастливее. Да ладно. Смогло ли это отступление от темы повернуть мысли моего читателя во славу нашего тела, не знаю! Я возобновляю мою историю.

Мадам Флоранс, которая произнесла только что столь красноречивую и пламенную речь против праздности, не оставила мне времени на то, чтобы в моей голове задержались дурные мысли. Буквально через несколько минут она вновь внезапно появилась перед моими глазами.

– 

Моё маленькое сердечко,– сказала она мне ласковым тоном,– у меня не было намерения вам надоедать так рано, но все ваши подруги заняты с толпой кирасир, Я испытываю угрызения совести, намереваясь вас представить одному клиенту, потому что он мало платит, а я не имею намерения использовать вас бесплатно. Но это старая практика, он ходит часто и стабильно приносит мне два луидора в неделю. Я не хотела бы его не обижать. Что вы об этом думаете? Не следует презирать два луидора, главным образом ещё и потому, что пока что вы не так много заработали.

– 

Не столь мало, как вы думаете, мадам,– ответила я ей,– если бы вы испытали то, что я испытала только что, и то, что я вытерпела (я не сдержалась и произнесла это таким тоном, поскольку чувствовала себя в тот момент чрезвычайно истерзанной, как будто мне ободрали кожу).

– 

О!– Прервала меня она, -Поверьте мне, мир состоит не только из таких суровых людей, как господин президент. Тот, кого я вам предлагаю, очень любезен, и вся ваша работа состоит в простой, немного фривольной игривости, и ничего более. Я вам гарантирую, что его ласки будут ни длинны, ни утомительны, и на этом дело будет закончено.

Мадам Флоранс, получив, наконец, моё согласие, представила меня самой неприятной, отталкивающей личности, которую я когда-либо видела. Нечёсаная квадратная голова на плечах грузчика, безумные и жестокие глаза под кустистыми бровями, широкий тройной подбородок, висящий над толстым брюхом в форме груши, поддерживаемый двумя крупными изогнутыми ногами, оканчивающимися ступнями в форме гусиной лапы. Все эти части, объединённые в точно отведённые им места, в целом составляли мерзкий портрет этого финансового любимчика мадам Флоранс. Я была так удивлена при виде этого типа, что не заметила исчезновения нашей матери настоятельницы монастыря.

– 

Итак!– Произнёс денежный друг мадам резким тоном,– мы что, находимся здесь для того, чтобы сидеть сложа руки? Чего вы там торчите, как жердь. Давайте, давайте, идите сюда, черт возьми, приблизьтесь ко мне. У меня нет досуга оставаться весь день в созерцании вашей фигуры. Меня ждут на нашей ассамблее. Быстро отправляетесь ко мне. Так, где ваши руки? Возьмите мой член. Вы что, хотите его ласкать левой рукой! Сожмите пальцы. Двигайте рукой. Вот так. Теперь немного сильнее. Остановитесь. А сейчас быстрее. Спокойнее. А теперь сожмите головку. Да. Вот тут.

Когда это приятное для него упражнение было закончено, он мне бросил пару луидоров, и побежал с таким жаром, как будто убегал от своих кредиторов.

Когда я размышляю о жестоких и странных испытаниях, которым подвергаются совращённые девушки, я понимаю, что они не думают об этом, когда соглашаются на эту работу. В каких отталкивающих и ужасных условиях они живут. Я из этого перечня не исключаю ни жизнь каторжника, ни придворного. Действительно, что может быть более невыносимым, чем обязанность потакать капризам первого встречного во дворце: улыбаться наглецу, которого мы презираем в душе… одним словом, быть вечно покрытым маской. Пусть те, кто воображает, что наша жизнь соткана из удовольствий, поймут, как они ошибаются! И даже эти презренные рабы, живущие при большом дворе, не терпят и половины горечи и оскорблений, неотделимых от нашего ежедневного состояния. Я не пытаюсь создать впечатления, что наши страдания похвальны и заменят нам покаяние в этом мире. Нет, среди нас нет тех, кто мог бы быть достоин занять место в мартирологе, и никто не будет канонизирован. Все, что ждёт нас в конце нашей проституции, это, как ни странно, конец презрению, унижениям и оскорблениям – нашей справедливой зарплаты. Надо быть шлюхой, чтобы задуматься обо всех ужасах нашей профессии. Я не знала страха, не дрожала от ужаса, вспоминая годы юности и ученичества. А между тем, какую жалкую жизнь я влачила тогда! Теперь же я веду жизнь, которая сегодня считается триумфальной. У меня позолоченный экипаж, особняк, украшенный прелестными полотнами голландских и фламандских живописцев, мебель, лакированная Мартаном, знаменитым лакировщиком короля, такая, как я говорю, которая со всех сторон кричит о возмутительной роскоши, о необычайно извращённом и гнусном вкусе её владельца, Кто знает, кому и чем обязана хозяйка всего этого, как ей это досталось? Кто может предположить, что эта женщина была печальным предметом грязных выходок и грубости одной из самых подлых негодяек. Кто бы мог подумать, в какой разгул ударяются люди в бреду своих страстей. Мне приходилось бить других, получать оплеухи самой. Подвергаться наказаниям ради сладострастия других. Вы, должно быть, без сомнения, удивлены, зачем все это терпеть девушке, если все так отвратительно. Но не забывайте об оборотной стороне медали, что поддерживать подобный образ жизни нас заставляет настигший нас вкус распутства, скупость, лень и надежда на счастливое будущее!

В течение приблизительно четырёх месяцев, пока я жила у мадам Флоранс, я могу похвастаться тем, что прошла полный курс лекций о профессии шлюхи, и поэтому, когда я покинула эту превосходную школы, у меня уже было достаточно опыта, чтобы угодить в искусстве сладострастия любому распутнику в мире, мои знания и физические возможности не знали никаких преград.

Но однажды одно маленькое приключение переполнило чашу моего терпения и заставило меня принять ещё одно важное решение в жизни– уйти от мадам Флоранс, Вот, что случилось. Однажды в нашем милом доме случился визит группы мушкетёров, очень бойких, резвых, но не очень богатых. Вместо того, чтобы принести себя в жертву Силену, наставнику юного Диониса. Бог внушил им фантазию отдать дань Венере, богине любви и красоты. К несчастью, в доме мадам Флоранс мы в тот момент были только вдвоём с моей больной подругой, которая выпила какой-то отвар для того чтобы сбить температуру, и который привёл её в состояние полной бесполезности для употребления этими бойкими господами. Так что я оказалась только одна против всех. Я им твердила о полной невозможности удовлетворить в одиночку такую большую кампанию, но всё было напрасно, и, волей-неволей, мне пришлось им дать то, они так хотели. Я испытала тридцать яростных атак и штурмов в течение двух часов. Набожные католички, вероятно скажут, что хотели бы быть на моем месте, перенеся это испытание для спасения своей души! Что касается меня, то я весьма хилая грешница, и признаюсь, что была далека от того, чтобы терпеть и благословлять штурмующих моё тело вояк, и продолжала осыпать их всеми вообразимыми проклятиями, пока длилась эта сцена. В сущности, это было уже чересчур. Я была настолько, в буквальном смысле, насыщена, образно говоря, удовольствиями, что у меня был вид человека, страдающего несварением желудка, поэтому после этого сурового испытания мадам Флоранс прекрасно видела, что бесполезно пытаться задерживать меня в своём доме. Поэтому она согласилась на мои условия ухода, условившись предоставлять мне комнату в её доме, если мне это вдруг потребуется. Мы тепло расстались, проникшись уважением друг к другу. Я купила немного хорошей мебели, которой обставила маленькую квартиру на улице Аржентей, думая, что там я избегну полицейского надзора. Но что значит человеческая осторожность, когда судьба против нас! Завистливая клевета явилась ко мне в гости, чтобы разрушить мир моего одиночества и погубить все мои проекты в тот момент, когда я была меньше всего к этому готова.