Читать книгу Правильный Витя - Илана Ашкеназова - Страница 1

Пролог

Витя проснулся и посмотрел на часы – еще очень рано, только 6 часов. По привычке, он всё также вскакивал рано утром несмотря на то, что во всем мире буйствовала пандемия коронавируса, и все сидели по домам. Разумеется, все его уже давно звали не Витя, а Виктор Петрович, но для мамы и немногочисленных друзей он как был Витей так и остался. За плечами 40 лет стажа, скоро пенсия, а сейчас чем заняться на карантине? Ну разве что Мухтара вывести на улицу.

В соседней комнате еще спала его старенькая мама Вера Филипповна. Это ж сколько десятилетий они с мамой живут вдвоем? Ой, уже не одно. Да собственно, им вдвоем хорошо и не нужен им никто. А вот Мухтарчик им совсем не мешает – наоборот, есть за кем ухаживать и для кого жить. Где-то в Германии живет его дочка Катя, которой уже должно быть под 30. Может, Витя уже дедом стал, но разве Катька в этом признается… Давно они уже не на связи, ох, давно. Катькина мама, Маринка, наверняка ее настроила против него. Да ну ее, эту Маринку! И вообще она его не достойна: недаром Вера Филипповна в свое время с треском выгнала ее из их семьи. И больше они почти не виделись. Маринка потом увезла Катю в Германию – ну и скатертью дорога им обеим.

Чем заняться на карантине? Напялить маску и сходить на рынок, помочь маме по хозяйству и отвезти ее на машине в больницу если понадобиться. Иногда посмотреть телек, что в мире делается. Или поболтать со старыми дружками по мессенджеру. Впрочем, многие его дружки уже безвременно ушли – эх, жизнь-жестянка. Ну ладно, все равно жизнь продолжается, даже если тебе уже 60.

Он открыл свой имейл и вдруг увидел новое письмо от неведомой Катрин Шмайхель… Кто же это? Он прочел заголовок: "Здравствуй, папа". Бог ты мой, неужели это Катя? Она что, замуж вышла и сменила фамилию? Что она хотела сказать?

Глава 1. Веди себя прилично.

Вера Филипповна и Петр Григорьевич поженились вскоре после вуза. Жили они у свекрови Дарьи Павловны, которая приняла невестку тепло и ласково. Поскольку в те годы декретный отпуск длился только 3 месяца, свекровь великодушно отпустила невестку на работу, а сама взязась присматривать за малышом. Такой бабушке, как считала юная Вера, можно было доверить ребенка – она же в прошлом была заведующей детским садом, а в 55 лет вышла на пенсию.

Пока родители работали, любящая баба Даша баловала внука как могла: готовила ему вкуснейшие блюда и приговаривала: ложечку за папу, ложечку за маму и прочих родственников. Хорошо, что родни у них было мало, иначе бедному Вите пришлось бы есть через силу чтобы не огорчать бабушку. Худенький мальчуган не отличался хорошим аппетитом, и бабушка шла на хитрость: просила его съесть несколько ложек за немногочисленную родню – и хватит.

В садике на него не могли нарадоваться: какой хороший и послушный мальчик – чувствуется, что это внук Дарьи Павловны, которая, мол, не давала спуску своим подчиненным. Строгая воспитательница Людмила Сергеевна порой говорила: "Почему вы плохо себя ведете? Играть в уголке теперь никто не будет кроме Вити – он тихо сидит." Когда в садик пришла новенькая девочка Галя, Людмила Сергеевна ей сказала: "Садись, Галочка, возле Вити: он хороший мальчик, он не дерётся". Была в группе задиристая девчонка Маша, от которой никому не было покоя, и Людмила Сергеевна делилась с няней Валентиной Ивановной: "Лучше иметь двадцать вот таких (и указала на Витю) чем одну такую (и указала на Машу)."

Хотя, бывало, что Витя нарушал дисциплину за компанию: был в группе один заводила Вовка Козаков, который однажды на прогулке повёл своих друзей в парк через дырку в заборе. Обычно Витя не участвовал в таких рискованных мероприятиях, а в тот день взял да и пошел с Вовкой и еще с двумя ребятами в парк. К счастью, никто не потерялся – прохожие всех беглецов вернули в садик. В тот день на смене была молодая воспитательница Лидия Николаевна, и ей, конечно, влетело от начальства. Разумеется, влетело и Вовке как главному зачинщику. Да и Вите тоже досталось на орехи. Дома Петр Григорьевич сделал сыну внушение и пригрозил, что в следующий раз он ремня получит.

Вообще отец ему спуску не давал. Бывало, Витя упадет и захнычет. Мама и бабушка тотчас же неслись его утешать, а папа ему выговаривал: "Ну чего разнылся – ты же мужик! Держи себя в руках и прекрати распускать нюни".

Иногда Витя приносил домой плохие слова, которые слышал в садике или во дворе. Разумеется, спрашивал родителей, что сие означает. И тотчас же строгий папа ему отвечал: "Это нехорошее слово, ты его не повторяй". Мама тоже вторила папе: "Веди себя прилично!" А бабушка, которая хоть и вышла на пенсию, тоже никогда не забывала напомнить любимому внуку чтобы он не позорил её доброе имя – всё-таки в садике ее еще помнили как заведующую.

Но как же вести себя прилично когда вокруг столько соблазнов: лазить по заборам, бултыхаться в лужах, играть в казаки-разбойники. Или звякнуть в какую-нибудь квартиру – и тикать. Пока хозяева откроют дверь, Витя и компания успеют ноги унести. Еще у них было развлечение – набрать воды в пустую пластиковую бутылку из-под шампуня и брызгаться в пацанов и девок, которые тебе когда-то сделали подлянку. Правда, Витя однажды хотел брызнуть в проходящего по двору Вовку, но промахнулся и брызнул в его бабушку. Та, естественно, стала на него кричать: "Ты зачем брызгаешься? Вот нажалуюсь твоей матери!"

Витя даже не помнил, жаловалась ли Вовкина бабушка его маме или нет. Наверное, она забыла об этом, к его великой радости. А может привыкла уже к Вовкиным проделкам и не удивлялась, что другие мальчишки тоже любили побезобразничать. Право, ну что это за пацан, который тихо сидит? Тихонь ведь никто не любит. И Витя понял, что баловаться с другими пацанами можно если осторожно.

Ох и трудно ему было лавировать между требованиями строгих родителей, учителей и дворовой шпаны…

Глава 2. Ты что, лучше всех?

В школе Витя тоже не доставлял никому проблем. Пусть он не был отличником, но учился на твердые 4 и 5. Во всяком случае в третьем классе его первого приняли в пионеры. Позже избрали председателем совета отряда. Семья была очень горда им: ведь у него и бабушка, и папа, и мама были партийные, даже занимали кое-какие руководящие должности – одним словом, красное колесо продолжало крутиться в семье. Правда, он очень не любил подвергать разборкам своих друзей на совете отряда, но делать нечего – дружба дружбой, а служба службой.

Хотя однажды в шестом классе ему чуть не устроили бойкот. Все сбежали с урока в кино под предводительством того же Вовки Козакова и "атаманши" Юльки Горячевой. И только Витя остался в классе – нельзя же, мол. Ситуация была точь-в точь как в фильме "Чучело". Но в те годы того фильма и в помине не было – ведь Витины одноклассники были старше его героев лет на 10. Тем не менее, никто не любил тех, кто пытался быть лучше их. Спасло Витю только то, что классная руководительница Елена Петровна оказалась справедливой и рассудительной, не в пример Маргарите Ивановне, которая всё пустила на самотёк в фильме.

– Ребята, – сказала Елена Петровна на классном часу. – Я всё понимаю: вы устали от школы, от уроков, от строгих учителей. Я правильно говорю?

– Да, устали, – послышался голос с "Камчатки", как в шутку называли задние парты.

– Устали, говорите. А как вы думаете, вы поступили хорошо по отношению к Валентине Николаевне, что сорвали ей урок?

– Нет, – кто-то пролепетал в классе.

– Вот вы пойдете работать когда вырастете и представьте себе такую ситуацию: у вас намечается какое-нибудь ответственное дело на работе, а вам захотелось в кино. Вы точно сбежите?

– Но мы же пока не работаем, – сказал Вовка Козаков, который был главным заводилой еще с детсадовских времен.

– Да, Вова, пока что вы учитесь. А вот представьте себе, что на работе на вас рассчитывали, вам доверили, а вы взяли да и подвели людей. Ну и каково будет вашим сотрудникам?

Никто ничего не ответил.

– Молчите, значит? – продолжала свой монолог Елена Петровна. – А вы знаете, я ведь тоже устала. А если бы я сейчас встала и пошла в кино, вам бы это понравилось?

– Нет, – послышался голос в классе.

Далее Елена Петровна привела убедительные доводы почему надо быть ответственными. Заодно пристыдила тех, кто хотел объявить бойкот председателю совета отряда. На выяснение отношений ушел целый уок, но благодаря грамотной классной руководительнице конфликт замяли, а нерадивые одноклассники Вити поняли свою ошибку.

Потом его выбрали комсоргом. Точнее, Елена Петровна фактически сама его назначила на эту должность, и он вроде справлялся хорошо. Родители даже шутили: папа парторг, мама профорг, а сын комсорг. Однако многие одноклассники Витю недолюбливали. Во-первых потому что он был любимчиком у Елены Петровны, во-вторых, над ним за глаза посмеивались, что он в свои 16 лет не попробовал ни одной сигареты, ни одной рюмки, ни одной юбки. "Фу, маменькин сынок, – посмеивались девчонки. – То ли дело Лёшка Демидов, Генка Козлов или Мишка Григоренко, девки за ними косяками бегают. А Витёк тряпка".

С Витей за одной партой сидела Любка Токарева, которая пришла к ним в учиться классе в восьмом когда родители получили квартиру в их районе. Они дружили, и иногда Витя носил ее портфель когда они вместе шли из школы. Вообще, Люба ему нравилась, но только он не знал как ей об этом сказать. Как оказалось, позже, она тоже была к нему неравнодушна. А Анька Шевченко её спрашивала:

– Люба, неужели тебе нравится Витька Коростелёв? Да он же затюканный.

– Ну и что? Он нормальный пацан, просто надо его растюкать.

– Растюкать! – засмеялась Анька, которой явно понравилось это выражение. – Любка, а ты уверена, что тебе это удастся?

– Ничего, Анька, я его быстро к рукам приберу.

– А как?

– Элементарно. На свой день рождения я соберу тусовку у нас дома. Предки обещали уехать на дачу, а когда все уйдут, я Витьке предложу остаться на ночь.

– Люб, у него папаша… ээээ.... живьём съест тебя. Ты не боишься?

– Да плевала я на его папашу. И на мамашу тоже. Дураки они зашоренные. Папаша его помешан на партийной работе, а Витёк на комсомольской. Они же дальше своего носа не видят.

– И что?

– Что-что! Спасать надо пацана, иначе он так и будет всю жизнь мамку с папкой слушаться.

Любка была старше Витьки на два месяца: у неё был день рождения в феврале, а у него в апреле. Она жила с родителями, а старший брат учился в Москве. В пятницу ее родители действительно на дачу укатили на выходные, предварительно наготовив еды на весь класс, и одноклассники там дурковали до позднего вечера. Когда все разошлись, Любка закрыла дверь на щеколду и начала быстро раздеваться.

– Ну, Витёк, пойдем в спальню.

– Куда-куда? – удивился Витя.

– Пойдём, пойдём, не боись. Мне же уже 17, да и тебе тоже скоро будет столько же, скоро закончим школу. И вообще мы взрослые люди.

Глава 3. Как ты смеешь встречаться с предательницей?

Любка включила проигрыватель, и послышалась пленящая музыка – какой-то шлягер того времени. Шел 1977 год, и в те времена выпускали грампластинки не только советской эстрады, но и зарубежной. Она сказала, что это французский певец Джо Дассен, а песня называлась "Если в мире нет тебя". Далее она налила вина в бокалы и зажгла свечки. Ну как тут устоять?

Покувыркавшись под песни Джо Дассена ребята встали и начали одеваться. Витя посмотрел на часы: пол-одиннадцатого. Пора идти, а то родоки будут ругаться. Но какое же вкусное вино! Ему захотелось еще и еще, и подружка с удовольствием ему наливала. Он пил бокал за бокалом и вдруг сказал: "Любочка, я тебя люблю, выходи за меня замуж". Та ответила: "Конечно, вот закончим школу и поженимся".

Время приближалось к полуночи, и вдруг раздался звонок в дверь. Кто это мог быть? Люба посмотрела в глазок – да это же Витькин отец, начальник ее отца. Придется открыть, а то хуже будет.

– Здравствуйте, Петр Григорьевич.

– Здравствуй, Люба. Поздравляю тебя с днем рождения.

– Спасибо.

– А Витя у тебя?

– Да, сейчас он выйдет.

Подвыпивший Витя шатаясь вышел в коридор.

– Тааак… – протянул Петр Григорьевич. – Это что такое? Почему у тебя ширинка расстегнута?

– Он из туалета вышел, – нашлась Люба.

– Из туалета, говоришь? Неужели он до такой степени пьян, что штаны забыл застегнуть?

Витя густо покраснел и ничего не ответил.

– Ну чего ты красный как рак? Может между вами уже что-то произошло?

– Ну что вы, Петр Григорьевич?

– А ты молчи! Завтра же всё расскажу твоему отцу. Не забывай, что твой отец – мой подчиненный. Где твои родители?

– На даче.

– Ах вон оно что! Родители на даче, а она тут дебош устраивает.

– Петр Григорьевич, я у себя дома.

– У себя дома она! И это дает тебе право затаскивать в постель невинного мальчика? Я бы на месте Давида Соломоновича тебя бы выпорол. А ты, – обратился он к Вите, – немедленно собирайся домой. Я тебя накажу ремнем.

– Петр Григорьевич, бить детей непедагогично.

– Молчи, шалава малолетняя! – сказал он и потащил за шиворот не вязавшего лыка Витьку домой.

Хорошо, что они жили в соседнем доме, и время было уже позднее. Вроде никто из соседей не видел как всеми уважаемый парторг буквально волок своего непутевого отпрыска домой. Дома он толкнул пьяного сына на кровать, стянул с него штаны и впервые в жизни выпорол ремнем на глазах у матери и бабушки. Но тот ничего не соображал и лишь издавал какие-то нечленораздельные звуки на каждый свист ремня.

– Петя, не надо, – говорила Дарья Павловна своему разъяренному сыну.

– Петя, прекрати. Витьке скоро 17, а ты его ремнем, – увещевала мужа Вера Филипповна.

– Значит заслужил, – сказал отец. – Нечего ложиться в постель со всякими Любками.

– Как так? – ахнула Вера Филипповна.

– А вот так! – сказал Петр Григорьевич. – Если ты будешь потворствовать этому малолетнему гуляке, то потом нам с тобой придется алименты платить.

Назавтра Витя проснулся с тяжелой головой. Была суббота, и он хотел дома остаться. Тем не менее, родители и бабушка были на него очень злы и велели ему идти в школу. Хорошо, что хоть дали ему таблетку от головной боли, и вскоре он почувствовал себя хорошо. Но что это? Почему ему трудно сидеть? "Бог ты мой, неужели папаша меня вчера отходил ремнем? А почему я ничего не помню, неужели я так напился? Ну погоди, злыдень, когда-нибудь и я тебе врежу когда ты станешь старый и беспомощный", – подумал Витя. И поклялся себе, что рано или поздно он непременно отомстит своему папаше. Ну действительно, что это за дела – все гуляют, а ему нельзя. Все покуривают в компаниях и выпивают хотя бы по бокалу, а ему запрещено. Папаша ему еще классе в седьмом сказал: "Если я тебя увижу с сигаретой, я тебя изобью". Надо же, почти до 17-ти лет он его не трогал, а вчера выпорол.

Как на грех, в тот день была физкультура и хочешь – не хочешь, а пришлось раздеться и надеть майку и шорты. Поэтому пацаны в раздевалке не могли не заметить полосы от ремня у него на теле. И весь класс потом шушукался:

– Представляете, Коростелёва дома высекли.

– Да он небось вчера набухался как свинья. Токарева его напоила.

– Он небось еще и переспал с ней.

– Ну и что? Может еще на свадьбе у них погуляем. А потом на крестины пойдем.

– Какие крестины, мы ж комсомольцы.

Но совершенно неожиданно случилось следующее. Токаревы получили разрешение на выезд в Израиль к каким-то липовым родственникам – событие по тем временам неординарное. На сборы им дали буквально недели две или три. Петр Григорьевич об этом и не догадался бы если бы дня через два или три после того инцидента Давид Соломонович не пришел к нему с каким-то документом для подписи.

– Значит в Израиль собрались, – злобно зыркнул глазами парторг Коростелёв на своего подчиненного. – А я-то думал, почему у вас фамилия русская, а имя и отчество еврейские.

– Да, собрались, – ответил Давид Соломонович. Ему очень не хотелось рассказывать почему он, урожденный Тайтельбаум, стал Токаревым. Но что поделаешь, советская власть вынудила его сменить фамилию еще в юности.

–Что вам там нужно?

– У нас там родственники.

– И что, они без вас никак не могут обойтись?

– А почему это вас так волнует, Петр Григорьевич?

– Вот что! Я не антисемит, наоборот, я евреев уважаю – вон сколько талантливых людей среди них: Майя Плисецкая, Аркадий Райкий, Юлий Райзман… А вот предателей Родины я не жалую.

– Погодите… – перебил его Давид Соломонович.

– Не перебивайте! Вы самый настоящий предатель Родины. Поэтому я соберу внеплановое партсобрание, и вы вылетите из партии в два счета.

– Да не нужна мне ваша партия, я положу партбилет на стол хоть сейчас, – сказал Давид Соломонович. – Жаль, что у меня его с собой нету.

– И это накануне 60-й годовщины Великой Октябрьской революции? А мы вам коммунизм строй, да? Образование вам, отдельные квартиры и всё для чего? Чтобы вы потом плюнули в лицо своей Родине, своим сотрудникам и окружающим? – негодовал парторг. – А теперь вон отсюда! Увидимся на партсобрании через две недели.

– Не волнуйтесь, через две недели у нас поезд на Москву, а оттуда на Вену.

– Скатертью дорога! – крикнул ему вслед Петр Григорьевич.

Домой он пришел мрачнее грозовой тучи и рассказал о выходках семейки Токаревых. Надо же, надумали Родину покидать.

– Вот, – сказал он Вите. – Ты переспал с предательницей Родины.

– Пап, но откуда же я знал, что ее семья подала прошение на выезд за границу?

– Витя, – сказала Вера Филипповна. – Пусть Любка катится в свой Израиль, забудь ее как тяжелый сон. Это тебя бог отвел от нее. А теперь заруби себе на носу, что до свадьбы никаких отношений. Иначе будешь воспитывать чужого дитя.

– То есть как? – не понял Витя.

– Такие вот Любки могут нагулять ребенка где-то на стороне, а потом повесить его на тебя, дурака. Ты ж у нас простофиля.

Прошло еще несколько дней. Любку с позором выгнали из комсомола с молчаливого согласия Вити. Он-то не хотел так наказывать свою подругу, но закон есть закон, против системы не пойдешь.

– Люба, – сказал директор школы. – Ты понимаешь, что твои родители предали самое дорогое, что у нас есть – Родину?

– Валентин Григорьевич, она ведь за родителей не отвечает, – пыталась за нее вступиться Елена Петровна.

– Да, не отвечает, – сказал директор. – И тем не менее собралась с ними бежать за границу.

– А что мне делать? – спросила Люба.

– У тебя еще есть шанс избежать столь тяжкого наказания, – сказал Валентин Григорьевич. – Ты можешь от них отречься. До 18 лет поживешь в интернате, потом квартиру получишь как сирота. Еще и в институт поступишь вне конкурса.

– Нет уж, спасибо, – сказала Токарева. – Я лучше уеду из этой страны.

Вскоре Любку унес поезд в Москву, а оттуда в Вену. А там на пересыльном пункте их с родителями и братом посадили на самолет, и умчались они на родину предков. Витя ее не провожал на вокзал в их городе, да и она не просила. А родители ему категорически отсоветовали портить себе репутацию – ведь КГБ бдит и вычисляет "неблагонадёжных" граждан страны. Мол, не хватало еще, чтобы Коростелёвых взяли на карандаш. Но Витя еще долго вспоминал о ней. Недаром говорят, что первая любовь умирает вместе с ее носителем. Интересно, что за всеми этими скандалами школьное начальство даже не упомянуло ее день рождения со всеми вытекающими последствиями.

Спустя много лет Люба и Витя встретятся на вечере школьных друзей, но об этом я расскажу потом.

Глава 4. В добрый путь, дорогие выпускники.

Спустя три месяца прозвенел последний звонок для 10-А класса, в котором учился Витя, и для прочей параллели. Право дать последний звонок предоставили активисту Мише Григоренко и какой-то девочке из первого класса. Миша посадил ее на плечо и прошелся вдоль десятых классов и не только. А девочка бойко трясла колокольчиком. Вот и пронеслись "школьные годы чудесные".

После того как уехала Люба, Витя так и просидел один до конца учебного года и ощущал пустоту не только за партой, но и в душе. Нет, он не жалел о том, что у них произошло в тот вечер – спустя много лет он узнает, что Люба родилась в день Святого Валентина, день влюбленных. И надо же – именно в тот вечер вспыхнула первая любовь в его душе, за которую он поплатился отведав отцовского ремня – к счастью, это было первый и последний раз в жизни. А недели через две его возлюбленную увезли в Израиль.

А Люба даже не ведала, что ее родители получили какой-то вызов и подали прошение в ОВИР. Потом они ее поставили перед фактом, что мол так и так, надо ехать. И сказали ей, что, мол, мы решили ехать ради тебя и Юры. Ее старший брат Юра учился в каком-то институте в Москве – родители увезли и его. Ох его и пропесочили там! Но неужели сменить место жительства – это предательство?! Вот потому Токаревы поехали на Запад за свободой, со слов Давида Соломоновича и Цили Абрамовны. И потом, вон сколько людей попало в отказники, а их выпустили, это же счастье. "Так что, Любочка и Юрочка, поехали без разговоров", – сказала детям Циля Абрамовна.

По поводу Любиного отъезда Витя испытывал какие-то двойственные чувства. С одной стороны, школа не уставала призывать их "горячо любить свою Родину", а с другой… Разве люди не имеют права жить в своих странах? Литовцы живут в Литве, грузины в Грузии, киргизы в Киргизии. Они с родителями русские и живут в России, а Токаревы евреи, чего б им не уехать в страну, где живут их соплеменники? Тем более, что евреев не очень-то и жалуют в Советском Союзе. Интересно, откуда у них русская фамилия? Нет, Люба ему определенно нравилась – какая разница, какой она национальности. Но теперь ее увезли навсегда. Вот он, закон Мёрфи: стоит только с кем-то сойтись близко, так непременно жизнь разлучит.

После последнего звонка были выпускные экзамены. Первым экзаменом было сочинение. Дали четыре темы на выбор: "Онегин – лишний человек в светском обществе", "Катерина – луч света в темном царстве", "Образ Павла Корчагина в романе "Как закалялась сталь"". Все эти произведения они изучали, соответственно, в 8, 9 и 10 классах. И еще было сочинение на свободную тему "Коммунизм – это молодость мира и его возводить молодым". Глупее ничего не могли придумать?! Несмотря на то, что Витя был комсоргом, да еще и сыном парторга, убежденного коммуниста, он не очень-то и верил в эту идеологию. Но был вынужден идти в ногу с системой, ибо протестовать – себе дороже. Вон какому осмеянию подвергли Токаревых! А он так и не смог защитить свою подругу от исключения из комсомола, иначе его самого оттуда выгнали бы, только ехать ему некуда.

Немного подумав, Витя стал писать про Евгения Онегина и получил 5/5. В то время ставили двойные оценки за выпускное сочинение: одну по литературе, другую по русскому. Сочинения он всегда писал хорошо, слог у него был. И вообще голова у него была хорошая. Если бы он захотел, мог бы быть круглым отличником, но он никогда не делал из учебы культа, поэтому успевал и в кино сходить, и книгу почитать, и телек посмотреть, и пообщаться с друзьями.

Потом были другие экзамены, и наступил выпускной. Вместе с аттестатами ребятам раздали выпускные альбомы, в которых… не было фотографии Любы Токаревой, хотя она ходила в фотоателье вместе со всеми еще до своего дня рождения. Видимо дирекция школы запретила помещать фотографию "предательницы Родины" в выпускной альбом, чтобы ребята поскорее ее забыли. После торжественной части десятиклассники протанцевали короткую летнюю ночь, а под утро пошли встречать рассвет к реке, куда они летом ходили купаться. Солнце еще не взошло, но на небе уже розовели облака. Вот солнце выкатилось красным шаром из-за горизонта, и заблестела река. Настал рассвет, причем этом был рассвет их жизни, ведь 1 сентября уже они не сядут за парты в том же самом классе, а каждый пойдет своей дорогой.

Назавтра весь 10-А собрался на даче у Лёши Демидова. Витя пришел туда только ради того, чтобы не отрываться от коллектива – все-таки со многими они целых 10 лет учились вместе, а с некоторыми, включая Лёшку и Вовку, они ходили еще в детский сад. На даче было два этажа, и ребята разбрелись по комнатам. Конечно, ни о каком уединении не могло быть и речи – комнат-то мало было. Но все равно все, изрядно поддатые, вповалку завалились спать, а Витя засобирался домой.

– Коростелёв, ты куда? – спросила Юлька Горячева.

– Мне домой уже пора, – ответил он.

– Боишься, что тебя опять папаня выдерет ремнем? – спросила Анька Шевченко.

– Иди ты, Шева, знаешь куда! – проворчал он.

– Анька, ну как же ты не понимаешь, – сказал Лёшка Демидов. – Токарева уехала, теперь ему не с кем спать.

– Я с кем попало не сплю, – сказал Витя.

– Ах какие мы правильные! – засмеялся Вовка Козаков.

– Счастливо оставаться, – сказал Витя. – Чао-какао!

– Витёк, ты хоть нас не забывай, – сказал Генка Козлов. – Мы же всё-таки 10 лет вместе учились.

Витя пошел пешком по трассе, поймал такси и приехал домой не слишком поздно. Родители, как ни странно, не ругались, несмотря на то, что от него попахивало вином. Тем не менее, он был в форме. И вообще дал себе зарок больше не напиваться в хлам как у Любки на дне рождения. Интересно, как она там? Наверное учится в школе где-нибудь в Тель Авиве и не исключено, что ее посадили на класс ниже – она же не успела закончить школу в Советском Союзе. Эх жаль, невозможно ей написать.

В ту ночь ему приснилась Люба. Будто бы она пришла к нему домой, они сидели, болтали, слушали музыку и пили вино. Потом она сказала: "Витя, мы с тобой еще встретимся обязательно. Я прилечу в Воронеж". Интересно, быть ли этому? Ведь границы нашей необъятной Родины закрыты наглухо.

Глава 5. Надо, Витя, выбрать правильный вуз

После школы Витя пошел, конечно, в политех. Точнее, родители за него решили, куда ему поступать. Сначала он хотел идти в универ на филфак, ибо по русскому и литературе он всегда был первым. Недаром Елена Петровна, которая была их бессменной классной руководительницей с четвертого по десятый классы, нередко поручала ему проверять тетради. Но Петр Григорьевич, когда сын озвучил ему свой выбор, презрительно фыркнул:

– Ну что это за профессия такая – филолух! В школе, что ли, будешь на чужих оболтусов нервы тратить?

– А Елена Петровна говорила, что из меня выйдет замечательный учитель. Зря, что ли, я сначала был председателем совета отряда, потом комсоргом? Не говоря о том, что она мне одни пятерки ставила.

– Мало ли что тебе Елена Петровна говорила! – гнул свою линию Петр Григорьевич. – Она женщина, и ей место именно в школе. А ты мужчина и должен выбрать хорошую денежную специальность. Ты должен сделать карьеру в конструкторском бюро как я.

– Пап, но я равнодушен к инженерному делу…

– Болван! В политехе есть военная кафедра. Ты что, хочешь чтобы тебя на целых 2 года в армию загребли? А если ты в институте будешь исправно посещать занятия по военному делу, то по окончании учебы получишь звание офицера запаса.

Это была правда. Пусть тогда, в 1977 году, в Афганистан еще не брали ребят, но спустя два года начали их туда призывать выполнять так называемый интернациональный долг. А потом они оттуда возвращались либо покалеченными, либо в цинковых гробах. Но и без Афгана примерять солдатскую шинель было сомнительным удовольствием, поэтому Вите больше ничего не осталось кроме как подать документы в политех. И вообще спорить с отцом – себе дороже.

Политех заканчивали его родители, и оба сделали карьеру. И действительно по советским меркам их семья была обеспеченная: у них были квартира, машина и дача. Мать с отцом много работали, и Витя их почти не видел – в основном он общался с бабушкой, которая его нянчила с рождения, а потом встречала его из школы, кормила обедом, и они беседовали обо всём на свете. А родители только назидали, приказывали да запрещали, и он покорно их слушался. Или делал вид, что слушался.

В студенческие годы они продолжали следить за ним, но уже меньше чем в школе. Ничего не имели против того, чтобы их выросший сын ходил на вечеринки, но чтоб к полуночи как штык был дома. Он действительно старался приходить домой вовремя, но затаил обиду на отца, который его выпорол ремнем в 10 классе, и с тех пор у них отношения сильно испортились. Иногда Витя его слушал, а потом исподтишка делал всё по-своему.

А вообще парень он был видный – высокий статный блондин нордического типа. Его можно было принять за литовца, латыша или эстонца, хотя у них в роду вроде не было ни прибалтов, ни викингов. Девчонки на него заглядывались, но он серьезно ни за кем не ухаживал: во-первых, не мог забыть Любу уже не первый год, во-вторых, стоило ему только заикнуться, что дома родители ждут, и мама будет волноваться, те только посмеивались и приговаривали: "Хуже нет с маменькиными сынками связываться".

К тому же, после того злополучного вечера, мать ему сказала, что до свадьбы не должно быть никаких отношений, иначе придется воспитывать чужака. Интересно, бабушка Даша то же самое говорила его отцу? Вроде не похоже. Наоборот, она была всю жизнь очень дружна с невесткой, его мамой. Интересно, однако! Как же он будет себе невесту искать если мать запрещает близкие отношения с девушками?!

Ну что ж, раз не получается заводить отношения с девушками, придется "учиться, учиться и учиться". В те годы действительно было принято цитировать дедушку Ленина. Поэтому Витя из библиотек не вылезал и получал повышенную стипендию. И даже в партию вступил по настоянию родителей. "Ну вот, теперь тебе карьера в КБ гарантирована, – радовался Петр Григорьевич. – А девчонки никуда не денутся, наоборот, они еще сами будут за тобой бегать если будешь хорошо зарабатывать". А что девчонки? С кем попало Витя не хотел встречаться, да и стеснялся первым подходить к ним. Выходит, что ему нужна та, которая бы сама проявила инициативу как это сделала Люба.

– Всё еще скучаешь по этой жидовке? – спрашивал отец.

– Папа, она не жидовка, а еврейка, – парировал Витя. – Чем тебе евреи не угодили?

– Она Родину предала, а нам таких не надо. А ее папаша опозорил всё наше конструкторское бюро. Оказывается, мы там держали предателей Родины, стыд и позор!

– А что, они не имеют право жить там, где живут другие евреи?

– Но представь: там война, наркотики, безработица и арабы со всех сторон. Мы с мамой работаем, и никто нас не уволит, а на Западе бывает, что на всех работы не хватает. Да-да, безработные обречены на погибель. Небось, поди, Циля и Давид прокляли всё на свете, что увезли туда своих детей, а обратной дороги нет. Никто их теперь в Советский Союз не пустит – и поделом им!

– Пап, ты что, завидуешь Токаревым, что они уехали? – спросил Витя.

– Да как ты смеешь так говорить?! – взвился Петр Григорьевич. – А еще тебя в партию приняли. Впрочем, Давид тоже был в партии, а потом мы его с позором выгнали оттуда.

– Зато они мир посмотрели. Их поездом повезли в Вену. Подумай, они пол-Европы увидели из окна поезда.

– А теперь, небось, не знают как выбраться из этого сраного Израиля.

– Откуда ты знаешь? Ты что, им писал, звонил? Ну-ка признавайся.

– Прекращай хамить отцу, а то опять получишь. Хоть тебе уже за 20 перевалило, мозгов у тебя, похоже, не прибавилось. И вообще давай закончим этот разговор. Советский Союз большой – езжай куда хочешь: Прибалтика, Кавказ, Средняя Азия, Дальний Восток. Будешь зарабатывать и кататься в отпуск куда угодно. Зря, что ли, я тебя возил то в Киев, то в Ленинград, то в Крым?

– Я не хамлю, я говорю.

– Найди себе хорошую русскую девушку, а про Любку забудь. Она, небось, сейчас кусает локти, что уехала со своими родоками и осталась без аттестата. Теперь будет там всю жизнь мыть полы.

Глава 6. А в это время в Израиле…

Закончив все дела, в первых числах марта 1977 года Токаревы собрали нехитрые пожитки и отправились на вокзал. Их не провожал никто, ибо КГБ неустанно наблюдало за их знакомыми и запросто могло выловить тех, кто пришел бы на вокзал, а потом записать их в "неблагонадёжные граждане". Они добрались поездом до Москвы, а оттуда их посадили на другой поезд, следующий на Вену.

Обращались с выезжающими навсегда весьма и весьма грубо: обзывали жидами, отбирали личные вещи и толкали их. А когда поезд перевозил их, ограбленных и нищих, через советскую границу, их радости не было предела. Лишь в девяностых, когда Советский Союз приказал долго жить, к эмигрантам стали относиться гораздо лояльнее, а в семидесятых их воспринимали как самых настоящих предателей Родины.

Прибыв в свободную от коммунистического режима Австрию, Токаревы, наконец, ощутили глоток свежего воздуха, будто бы их ранее держали в каком-то душном темном помещении, а теперь они вырвались оттуда. Их привезли на пересыльный пункт в Вену, где они пробыли день или два, а потом их посадили на ночной рейс, летевший прямиком в Тель Авив. Они были просто поражены, что после грубости и хамства на советской таможне в Израиле их встречали как родных: с шариками и цветочками. Репатриантов повели в какое-то помещение, где на нескольких языках, в том числе и по-русски, было написано "С приездом на историческую родину". Там им предложили лёгкий завтрак, потом стали вызывать каждую семью в отдельную кабинку для того, чтобы оформить документы.

Пройдя недолгую процедуру оформления израильского гражданства, перед самым рассветом они поехали на бесплатном такси в гостиницу для репатриантов. А через несколько дней они сняли квартиру. Всем новоприбывшим первые полгода платят пособие, на которое вполне можно жить – не шикуя, конечно, но и не бедствуя. Так что Коростелёв-старший глубоко заблуждался, что они там голодали.

Конечно, переезд – это дело серьезное: новая страна, новый язык, другие обычаи, традиции и уклад жизни. Да и смену климата выдержать нелегко – ведь в Израиле в марте месяце уже довольно тепло, хотя иногда бывают дожди. Но в принципе Токаревы чувствовали себя хорошо, и только Люба почему-то осунулась. В один из дней они с мамой пошли в супермаркет и вместе с молоком, хлебом и другими продуктами купили какого-то печенья. Кассирша их что-то спросила на иврите, а они не поняли. Она сказала:

– Гав-гав!

– Что? – в один голос спросили по-русски Люба и Циля Абрамовна.

– Гав-гав-гав! – не унималась кассирша держа в руке пачку печенья.

"Ненормальная какая-то", – переглянулись Люба с мамой.

Когда они пришли домой с покупками, рассказали об этом эпизоде своей соседке Дине, которая приехала из Вильнюса на несколько лет раньше их. Та посмеялась и сказала, что это печенье для собак. Поскольку у Токаревых не было собаки, пришлось скормить этот деликатес бродячим псам, которые его слопали с аппетитом. А вот Цилю Абрамовну очень беспокоило состояние Любы, которая жаловалась то на слабость, то на тошноту.

– Ну вот, не успели приехать, и ты заболела.

– Я, наверное, отравилась чем-то, – сказала Люба.

– Действительно пищевое отравление налицо. Ты случайно печенье для собак не ела?

– Что ты, мама! Конечно, нет.

– Пойдем к врачу. Завтра же. Может, в поликлинике есть русскоязычный врач. В крайнем случае Дину возьмем с собой если она сможет.

Назавтра они пошли в поликлинику, и русскоязычная врач диагностировала беременность. Сказать, что и Люба, и Юра, и родители были в шоке – ничего не сказать. Но немного успокоившись решили ребенка оставить, тем более, что во-первых, аборт при первой беременности чреват последствиями. Во-вторых, в Израиле спокойнее к относятся к таким делам и никто даже не думает указывать пальцем на "бесстыжую" девушку, ведь ребенок – это благо, а не позор. Вообще в Израиле настоящий культ детей. В-третьих, самое главное, Любе теперь армия не грозила.

– Кто отец? – спросил Юра.

– Витя Коростелёв – ты его знаешь.

– Витька неплохой парень, – заметил Юра. – Жаль, что он не приехал с нами. Правда, папаша бы его вряд ли отпустил сюда.

– Эх, вы бы видели и слышали как Петр со мной разговаривал когда я пришел к нему закрывать дела, – сказал Давид Соломонович. – Хорошо, что хоть Витька не такой.

– Это когда ж ты с ним успела-то? – спросила Циля Абрамовна.

– На своем дне рождения.

– Ах вот почему ты нас просила уехать на дачу? Ах ты балда! Тебе еще не будет 18-ти, а ты будешь с коляской гулять.

– Циля! – сказал Давид. – Ну что ты ее оскорбляешь. У нас внук будет, радоваться надо.

– И в армию Любке не надо будет идти как мне, – сказал Юра. – Хоть мне уже 20 лет, меня всё равно могут призвать. А вообще, Люба, я очень рад, что у меня будет племянник.

– Таки да. Пока твои сверстницы будут два года ходить в военной форме, да еще и по жаре, ты будешь гулять с малышом в скверике. Заодно закончишь школу экстерном, – предположила Циля. – А когда подрастет и пойдет в детский сад, ты сможешь обучиться какой-нибудь специальности.

– Конечно, мама.

– Будем рады внуку или внучке, – сказала Циля. – А пока учи иврит в ульпане, потом запишись в вечернюю школу. Говорят, тут есть школы рабочей молодёжи. Днём будешь нянчить своего ребятёнка, а вечером учиться.

Все Токаревы пошли в ульпан учить иврит, а вечером немного подрабатывали – мыли посуду в ресторане. Это понятно: пока язык не выучишь, не сможешь ни диплом подтвердить, ни обучиться новой специальности. Давид был инженером по образованию, а Циля экономистом. Юра тоже учился в московском экономическом, но родители сорвали его с 3-го курса и привезли в Израиль. Теперь он планировал продолжать учебу в Тель Авиве после ульпана, может даже во время армии. Токаревы-старшие в свои 40 с небольшим тоже собирались подтвердить свои дипломы. А поселились они в пригороде Тель Авива с красивым названием Бат Ям, что означает "дочь моря", попросту говоря, русалка. Город Русалка – вот умора!

В ноябре Люба родила сына – прямо в "день 7 ноября, красный день календаря". В тот день была 60-я годовщина Октябрьской революции, и по всему Советскому Союзу проходили парады. Разумеется, в Израиле это обычный день, ничем не отличающийся от остальных. Витька, конечно, ни сном ни духом не догадывался, что у него теперь есть сын Йонатан, ну да бог с ним. Пусть сынуля напоминает Любе об ее первой любви. "Как он там? – думала Люба. – Наверное, где-то в институте учится и по-прежнему слушается маму с папой. Если бы родители меня не увезли, у нас могла бы быть хорошая семья. Ну что ж, значит не судьба. В любом случае пусть ему там икнётся".

Иврит Люба более или менее освоила и действительно записалась в школу рабочей молодёжи. Мало-помалу сдала экзамены и получила корочку о среднем образовании. Йонатан подрос и пошел в садик. Правда, в те годы садики работали в Израиле только до двух часов, но заботливые бабушка Циля и дедушка Давид с удовольствием подменяли друг друга присматривая за внуком. Да и дядя Юра приходил из армии на выходные и нянчился с племянником. А Люба решила идти в Тель Авивский университет изучать правоведение. Конечно, учиться надо будет долго и упорно, но она справится. Тем более, что любящие еврейские родители ей всегда помогут и поддержат в трудную минуту.

Долго ли, коротко ли, но Токаревы устроились в Израиле: купили квартиру и машину, которую все водили по очереди. Давид и Циля подтвердили дипломы и пошли работать по специальности, Юра и Люба тоже выучились. Юра устроился работать в банк, а Люба в адвокатскую контору. Так что к середине восьмидесятых они уже твёрдо стояли на ногах. Йонатан пошел в школу когда ему было неполных 6 лет. У Юры уже была невеста, тоже из "русских". Люба пока себе никого не нашла, ну да ладно. У неё ещё всё впереди.

Конечно, маленький Йонатан спрашивал где его папа, и Люба честно сказала, что они с ним расстались, и он остался в Советском Союзе. Интересно, захочется ли ему потом разыскать своего папу…

Глава 7. И долго ты будешь в холостяках ходить?

Прошло 10 лет после школы. Чего только не происходило за эти годы. Витю назначили начальником отдела в конструкторском бюро, родители тоже продвинулись в карьере. А Петр Григорьевич, пользуясь какими-то льготами как партийный босс местного значения, так вообще отстроил двухэтажную дачу на их садовом участке. До того у них был небольшой домик.

В стране буйствовала перестройка, но это их не касалось: пусть, мол, себе перестраиваются – лишь бы не было войны. Они каждое лето ездили куда-нибудь путешествовать: то в тур по Золотому Кольцу России, то в круиз по Волге. И всюду Вера Филипповна и Петр Григорьевич возили с собой своего великовозрастного подростка, чтобы он хоть с кем-нибудь познакомился. Мама и бабушка только одно долдонили: "Вите надо жениться". Но что-то девицы им не очень-то интересовались видя, что он путешествует с родителями.