Читать книгу Либретто - Илья Максимович Фролов - Страница 1
Оглавление«Избыток предосторожности
Разрушает душу и сердце
Ибо жизнь –это акт мужества».
Пауло Коэльо
Пролог.
Он сидел на кухне и ел яичницу. Еда падала ему в желудок, но он не чувствовал ни вкуса, ни запаха, а просто тупо жевал… Голова не болела, но всё его нутро сильно трясло после очередного перепоя и принятый им прохладный душ не особенно облегчил похмелье. Он уже и не помнил, когда засыпал без бутылки в последний раз. Наверное, еще в школе… семь лет назад.
Три года. Целых три года его не было в этих родных стенах, расположенных на втором этаже пятиэтажной “хрущёвки”, размером в двадцать квадратных метров.
Но это было для него то самое, что у людей называется Домом, и он был счастлив быть здесь, словно путник, нашедший тихую гавань после мучительных скитаний в сопровождении дождей и всех видов ветров и дождей, и палящего солнца.
Говорят, что ребёнок, выросший без отца, словно дом – без крыши… Он вырос и сам себе стал отцом и над ним теперь еще и настоящая крыша была. Своя…
Все это время Он был очень далеко, и в то время мысль о возвращении в этот город была сама по себе неправдоподобной: слишком опасно это было да и не за чем – прежняя жизнь развалилась, её больше не существовало, а у ветра… У ветра, как известно, дома нет.
…Бывшая жена съехала и отдала ключи его матери два года тому назад, а
ушёл он от нее три года назад, когда та была на седьмом месяце беременности. Влюбился в другую женщину так, что потерял голову совсем… Ярко горело это все, да недолго: пришлось бежать без оглядки, по дороге бросая все, что было дорого, спасая ребёнка одного человека, которому Он был очень обязан. Он не сумел сохранить жизнь этой одиннадцатилетней девочке и этот факт убил навсегда Его и без того еле дышащую душу… Сейчас, думая о бывшей жене и о том, как он с ней поступил, в нем не было ни жалости к ней, ни сострадания, ни сожаления… Он умер задолго до сего дня, а два его трехлетних малыша – мальчик и девочка – ни разу его не видели, видимо, как раз по этой причине. Но и его не тянула к Ним ни одна нить – он никогда не любил Их мать.
Три года он скитался по свету, не мог взять себя в руки, но сегодня “туман” стал наконец рассеиваться. Дождь не может идти вечно…
Это было обычное утро, серое и сраное, но оно было первым, когда он начал иметь смутное представление о том, что надо делать и как. Ему было 24 года, шел 2000 год, а за окном начинался новый день.
Глава I. Солнечное морозное утро конца ноября 1994 года резало глаза и пробирало до костей легким ветерком, забирающимся под куртки призывников. Они стояли на плацу призывного пункта и вот-вот должны были отправится в долгий путь в страну «невиданного счастья» …
Их было 40 человек. Среди этих ребят, полупьяных и полутрезвых стоял и Он-восемнадцатилетний мальчик, наш Герой, тоже в не себя от предвкушения чего-то нового, неведомого и сладким волнением щекочущего молодые нервы.
Дом остался позади… Дорогая и милая мама проводила его, изо всех сил сдерживая слёзы, но неудачно.
Даня пошёл в армию, следуя зову сердца и в погоне за мечтой. Бредя спецназом с детства, он занимался всем, чем только мог в своей деревне, чтобы эта мечта стала явью: бег, рукопашный бой, баскетбол… Зимой лыжи. Эти виды спорта развили в нем характер, дисциплину, прекрасно сложенное тело и дух. Являясь домашним мальчиком, воспитанным матерью, он был очень мягок и добр. Зеленые глаза его с оттенком карего и красивые длинные черные волосы до плеч, сбритые под ноль накануне отправки, не давали покоя многим девочкам в школе. Он был красив…
Имея большое и доброе сердце и веру в Бога, считал себя готовым ко всему и не боялся. Ничего.
Жизнь ждала молодых мужчин за порогом и они, эти воины-мальчишки, со всех ног бежали навстречу тому, что никогда не оставит их прежними.
Команда, набранная в спецназ внутренних войск, к которой принадлежал и он, стояла отдельно от прочих, и уже от холода зуб на зуб не попадал. Автобуса всё не было. Парнишка, стоящий по правую руку от Данилы, пробормотал:
– Они что, скоты, заморозить нас решили? – Ебунцово как-то тут торчать после тухлой и влажной казармы, наполненной пердежом.
Он повернул голову в сторону Данилы, улыбнулся и слегка толкнул его плечом. Данила уже не мог сдержаться, и они оба рассмеялись.
– Точно… – ответил Данила и просмеявшись протянул руку товарищу. – Меня зовут Данил.
– Вадим… – Новый знакомый пожал руку Данилы и улыбнулся открытой и какой-то загадочной, притягательной улыбкой хорошего человека. Открытые словно всему Миру большие голубые глаза его, смотрели прямо и добро и в них томился вопрос, который читался, наверное, и в глазах самого Данилы… Вопрос о том, кто мы и где, вопрос о том, куда мы идем и с кем и, главное,–зачем?.. Тонкая, пока что едва уловимая ниточка дружбы, соединила их. Данила понял, что теперь он не один и что теперь он не одинок.
– В Белокаменную едем, да? – Спросил Вадим Данилу.
– Да вроде…
– Не врубаюсь, круто это или нет…
– Это Внутренние Войска. Там можно будет сдать на краповый берет… А значит это круто.
– Да…
Вадим замолк на минуту, а затем продолжил:
– Я вообще-то не хотел служить. Просто не удалось никуда поступить, а откупиться денег не было. Да и жалко деньги отдавать какому-то жирному хряку с большими звездами на плечах. Вот и решил долг, блин, Родине отдать… Хотя, где мы так «задолжали»?
У меня брат моей матери без ног с афгана вернулся. Офицер и прочее, но без ног вдруг перестал быть нужен государству, а сидит теперь на шее у Родины, которой типа должен был. Бред…
Данил слушал его и им овладевали противоречивые чувства. Отчасти тот был прав, но эта правда как-то больно резала уши и ранила возвышенные чувства Даньки – пока еще просто мальчишки, который начитался умных книжек и смотрел на мир наивными глазами ребенка.
Вадим будто почувствовал это и, взглянув на Даньку украдкой, спросил:
– А ты «воин», да?.. Шашки на голо и рубить головы с плеч? Веришь в приказы командиров и начальников и думаешь прослыть героем Там?..
Данил молчал.
– Угадал я, значит… Послушай, ты мне нравишься. Но не лезь никуда на рожон. Я больше, похоже, знаю об этой жизни, чем ты… Наслушался и навидался последствий того, чем нас полоскать там будут. Не обижайся, брат.
– Не обижаюсь. Сейчас-то нет никакой войны…
– Пока-да. Верно?
И Вадим посмотрел на своего нового друга. В тех глазах прочиталась мировая скорбь…
Резкий вопль прапорщика с красной пропитой рожей заставил их прийти в себя. За разговором они даже не заметили, как в огромные железные ворота въехал старый видавший виды ПАЗик и, развернувшись, встал дверьми к строю новобранцев.
– Тишину поймали, блять! – Безумные глаза прапора налились кровью от напряжения голосовых связок. Данила, никогда не слышавший таких громких звуков и откровенных матов, вздрогнул, и впервые ему стало не по себе. В какой-то мере – даже страшно.
– Войны! – продолжил прапорщик. – Это – волшебный автобус. Он, – прапорщик указал на автобус пальцем, – резиновый! В него влезете вы ВСЕ!!! – И он расхохотался во всю глотку своей шутке, которую, вероятно, повторял каждый раз. – Бегом к машине – мааааарш!
И сорок молодых лбов ломанулись с визгами и криками в открытые двери автобуса. Все хотели занять сидячие места, но пацаны мешались друг другу в узких дверях и огромные сумки тормозили ребят. Матерки и крики заполнили всё пространство, это напоминало кучу малу, но Даня слышал только хохот того самого прапорщика.
Ему каким-то образом, не задев никого и не раздавив, удалось сесть у окна и поставить свою сумку на колени. Вадим же яростно работал локтями и застрял на выходе из автобуса с двумя будущими спецназовцами ВДВ. Кто- то третий валялся у него в ногах, барахтался и никак не мог встать хотя бы на коленки.
– Эй, ты! Мудила блять! Ты мне локтем чуть зубы не выбил! – рычал один из тех двух.
– А ты не суй рыло мне под локти, – отрезал Вадим. – Скажи спасибо, что при зубах остался.
И Вадим, выдернув какое-то «тело», успевшее приземлиться рядом с Данькой, и бухнулся рядом:
– Гуляй, Вася.
– Ты ахуел?!..– возмутился парняга.
– Пошёл ты… – Вадим засмеялся. – Трогай, шеф! – крикнул он водиле. К этому времени уже все, как кильки в банке, размазались кто-где.
Водитель уж было завёл свою тарантайку, как вдруг кто-то крикнул:
– Стооооой! Бойца забыли!
В этот момент через плац двое солдат несли на руках пьяного, почти невменяемого, будущего ВДВшника. Ребята приняли его в автобус, ПАЗик чихнул, дёрнулся с места и заглох.
Хохот и колкие шуточки в адрес водителя и его машины посыпались отовсюду, но и перегруз был на лицо. В третьего раза водителю все-таки удалось стронуть с места просевший автобус и весёлые «запахи» покатили на ж/д вокзал.
***
Ни Данилу, ни Вадима на вокзале никто не провожал. Но к другим ребятам приехали родственники и было довольно людно. Два друга сидели рядом и сквозь запотевшее окно поезда наблюдали за провожающими… Кто-то наставлял свое чадо служить хорошо, кто-то ноги держать в тепле. Кто-то –не пить в дороге…
Красный, будто раскалённый на сковороде, диск зимнего солнца быстро катился к закату. Спустились сумерки, и до Данила медленно, но верно и неизбежно, дошло, что все это по-настоящему. Игры кончились. Обратной дороги нет. Ему безумно захотелось увидеть маму, обнять её и…вернуться – назад… Сквозь прикрытые веки закапали слезы, окно расплылось, будто в сказке. Им овладело тепло. Тепло какого-то особого рода, как бывает в детстве, когда ты нашкодишь, получишь за это по заднице и, убежав в свое убежище, вдоволь в нем наплачешься от обиды, досады и боли…
Он заснул.
– Даня, проснись… Эй … – Услышал он сквозь сон голос, но никак не мог открыть глаза. Ему казалось, что пришла мама и будет его куда-то, а он так устал и не хочет вставать… – Просыпайся, боец.
Он открыл глаза и увидел лицо своего друга.
– Что такое?.. – Даня сглотнул слюни и вытер щеку.
– Новосибирск. Надо пересаживаться, дружище.
Пока Даня спал, бойцы спецназа ГРУ вышли в Бердске. ВДВ собирались пересаживаться на поезд до Улан-Уде, а спецназ Внутренних Войск ждал поезда до Москвы.
Вновь после тёплого помещения они с сумками на горбушках оказались на морозе. Была уже ночь, но платформа, ярко освещённая фонарями, дарила иллюзию тепла.
– Блин, есть уже охота, – прошептал Данил.
– Сейчас устаканимся в поезд снова и откроем наши балабасы, – улыбнулся Вадим и его передёрнуло от холода.
– Построились! Бегом. – Высокий и стройный старлей отдал команду чётким голосом. По возрасту ему было лет около тридцати. В его сопровождении они приедут к месту службы. 13 новобранцев вытянулись в одну линию. –Так… Никого не потеряли?
Он пофамильно зачитал список, всё откликнулись: «Я!».
– Отлично. Поезд номер 1267 «Новосибирск – Москва» прямо перед вами. На нём едем дальше… Сейчас по одному проходим, размещаемся в начале вагона – там наши 14 мест. Пить двое суток до Москвы я не рекомендую, но и не запрещаю – служба раем вам не покажется, это уж точно. Но всё должно быть в рамках приличия. Кто-то начнет вести себя неподобающим образом, лично отпизжу и всю службу потом не спущу глаза с отморозка. Ясно?
– Так точно, товарищ старший лейтенант!
– По одному проходим.
Шумной гурьбой ребята заняли свои места и наконец-то разложили на столах свои провианты в общий котел. На столе появился самогон. Познакомились «поподробнее». Все были не старше 20 лет и только один оказался городской. Все остальные из деревень и сёл со всего Алтайского края.
«Самогонщик» был самый большой из всех и обладал басом, соответствующим его комплекции:
– Мужики, давайте как-нибудь покучнее. Батя самогонку гнал, – и он улыбнулся во весь рот белоснежной улыбкой доброго сельского богатыря. Звали его Илья. – У нас один воин вообще как-то на «отшибе» сидит. Надо перетянуть его. Лёха давай к нам!
Щуплый паренёк высунулся из-за соседней стенки и виновато улыбнулся:
– Я не буду, ребята… Не удобно бегать туда-сюда и пить мне не охота.
– Ладно тебе. Два метра пробежишь, не обсерешься! – Илья снова улыбнулся.
– Да неудобно правда ему, – вступился за товарища другой боец – из города который. – С гражданскими сидеть потом. Еще нажалуются… Слыхал же, что старлей сказал.
– Да понял, не дурак, – Илья посмотрел на Костю уничтожающим взглядом, но, конечно, не злым. – Но, уважаемый Алексий, если что – милости просим к нашему «шалашу». Давайте пожрём, пацаны, а?
Никто не был против. Вся провизия лежала в одной куче: тут и бутерброды были с колбасой, и жареная курица, и котлеты, и сгущёнка и всякого рода печеньки и прочие сладости с пирожками с картошкой и мясом… Зазвенели стаканы и опрокинулись за знакомство.
Даня сморщился и занюхал чьим-то пирогом с капустой:
– Я как в девятом классе на выпускном нажрался, так с тех пор и не пил эту дрянь… Стыдно было перед матерью пиздец. Поклялся тогда сам себе, что на выпускном из 11-го класса ни капли не выпью. Кое-как дождался… И не выпил.
Первые же полстакана сильно ударили по голове. Данька обмяк и откинулся на стенку. Было душно. Кому не хватило места у стола, сидели прямо на сумках, все кучкой. Илья бутылку тусанул соседям за стенкой, кто не смог влезть уже в то пространство, где сидела основная масса.
– Молодец… – Сказал Костя Данилу. – Но теперь мы солдаты. Как там сложится, кто знает?.. Я бы напился.
– Всё будет хорошо, братан… – Сказал Илья и снова налил всем. – А напиться – это правильно. Ну! Между первой и второй промежуток…уже слишком большой! – И он рассмеялся. Благодаря ему царило настроение пофигизма и уверенности. Он однозначно был душой компании.
Даня снова выпил, и по телу разлилось тепло, оно обняло его и укрыло с головы до ног. Он посмотрел на Вадима, который рассматривал фотографию какой-то девушки. Возможно, она была Его девушкой… Затем окинул Всех взглядом. Безмятежность… Вот то чувство, которое он испытывал. Безмятежность и доверие к каждому. Все были они хорошие и уже какие-то родные.
«Вот с этими людьми я буду два года, – подумал он. – И, возможно, они мне станут ближе, чем самые близкие… Всё и правда будет хорошо. Иначе и быть не может. Правда?..». Но никто не ответил ему на безмолвные его мысли. Даже и он сам.
Из сладостной полудремы его выдернул кавказский говор, их смех и гортанное произношение, акцент, который так всем знаком.
Они сидели в другом конце вагона, их было столько же, сколько и «наших», но их разговор и поведение занимало почти весь вагон. Они видимо тоже являлись призывниками и ехали куда-то к себе в часть, но гордые горцы не служат в 18 лет, они уходят в армию взрослыми мужиками, поэтому казались они слишком взрослыми, слишком большими и слишком в себе уверенными. Всё в них было «слишком». Данила не любил подобных «россиян». Ничего плохого эти люди ему не сделали, но от них исходило какое-то первобытное скотство. Даня быстро понял, что русских они терпеть не могут и относятся к ним как к грязи. А услышанное им из уст одного из них выражение «я твою маму еб…л» совершенно наполнило его отвращением к их компании.
Они пристали к двум русским девчонкам, те подсели за их столы и то, что эти мадамы так мило общаются с кавказцами, его сильно задело. Как так можно? Они же так разговаривают и совершенно не стесняются выражений? Отвратительнее этих горцев для него были только эти шалавы. Откуда они взялись в Новосибе и почему их с Кавказа не повезли в Центр напрямую, ведь так же ближе? Может, они отслужили и едут домой, но почему не в форме?
Данила не понимал, почему так, но факт оставался фактом – они были здесь. И куда бы они не направлялись, пока что приходилось ехать в одном вагоне.
Между двумя этими группами были гражданские люди и офицер спецназа ВВ.
***
Один из горцев через некоторое время все-таки заметил пристальный взгляд Данилы и вызывающе посмотрел на него через весь вагон, но Данька не отвел взгляда.
Распитие илюхиного самогона было в разгаре, и братва уже была изрядно навеселе. Только сам Илья, красный, как рак, выглядел молодцом. Вадим тоже почти не пил, Костя хоть и пил, но был почему-то трезв и Лёха, сидевший с «гражданскими», просто читал книгу.
Кавказцы посмотрели в сторону Данилы, о чём-то по-своему переговорили и самый здоровый из них детина, выглядевший лет на сорок, по имени Эльбрус, направился в сторону Данилы. Преодолев вагон своими широченными шагами за десять секунд, он остановился в полутора метрах от Данилы и всей их компании.
– Хули ты вылупился на нас, а? – пробасил он. – Куда едешь?
Начинать так разговор было стратегической ошибкой. К тому же он почему-то не понял, что все эти бравые призывники едут одной компанией, а может и понял, но считал себя суперменом и всех своих горцев тоже. А может, он подумал, что русские – это просто бараны, которые не поддержат «своего».
– Куда я еду тебя не ебёт, понял? – дерзко, смотря верзиле в глаза, процедил Даня.
– Почему ты так разговариваешь, слющай?.. Тебя кто, мама так научил разговаривать?
– А тебя «мама не учил», что плохо кому-то говорить, что ты его маму ебал?– неожиданно вошел в разговор Вадим. Оказалось, он все слышал и все знал, но, сказав свои слова, Вадим даже не посмотрел в сторону Эльбруса.
– Зря так разговариваете, – включил «заднюю» Эльбрус. – Может, в одном месте где пересекёмся.
– Не пересекёмся, не переживай, – парировал Влад. – И оставь нас в покое.
Эльбрус на мгновение задержался, смерив взглядом двух друзей и, наконец, обратив внимание, что эти двое не одни, медленно развернулся и пошел к своим.
– ЭЭЭЭ, уважяемый, – прекрасно спародировав акцент, обратился к Эльбрусу Илья. – Бухани! – И Илья протянул стакан.
Он, выпивший в одного в общей сложности хершовку сэма, сидел грозной уставшей кучей за столом. Но когда он предложил кавказцу выпить, это был не приветственный жест. Глаза горели и смотрели прямо и, казалось, что у Илюхи напилось тело, а не разум – он смотрел Эльбрусу в глаза так, будто хотел прожечь в нем дырку.
Задержавшись на миг, Эльбрус отчалил к своим.
– Данила, братан… – Илья пробрался через сидящие тела в Даньке и приобнял его. – Мы их всех скрутим в бараний рог! – И расхохотался, уткнувшись в его щеку носом…
– Хера ли ты пялишься на них? – С укором спросил Вадим Данилу. – Вонючки нравятся что ли?! – Даня понял по глазам своего друга, что тот крайне зол на него, но почему – никак не мог понять. Это был не просто укор, а искреннее негодование и предупреждение злой матери о том, что нельзя лезть к горячему чайнику.
– А почему Они с Ними общаются?! Что, русских нет? – В ответ загорелся поддатый Данька.
– Да и ПО ХУ Ю!!! – Сорвался Вадим. – Пускай берут у них хоть в рот! Успокойся…
– Да пошли они… – Поддержал Вадима Илья. – Нових купимь, слющай!!! Давай стакан.
Илья наполнил стаканы только Данилу, Вадиму и себе.
– Чин-Чин, как говорят французы… – И они выпили единым духом.
***
Пироги сожрали и курицу тоже. И сгущёнка пошла в ход на закусь. Половина воинов уже склеила ласты, когда пацан с фоткой «Металлики» на футболке пополз в туалет. Проводница раздала белье, свет горел только в той части вагона, где сидели горцы. «Металлист» добрался до толчка и засел там. Вадиму хотелось «по-маленькому», и он пошёл в сторону кавказцев, ведь с той стороны тоже был туалет.
Когда он поравнялся с той компашкой и до толчка оставалось пару метров, нога одного из чуркесов преградила ему путь:
– Твой сортир в другой стороне.
Вадим остановился, как вкопанный, от неожиданности. Две эти бляди так и сидели там, среди них, и теперь кавказцы решили «приопустить» и мужское население русских в этом вагоне. Вадим посмотрел сначала на преграду, затем на того, кто её создал, а затем на девушек. Они тоже смотрели на него, но, несмотря на их натянутые дебильные улыбки, в глазах читалась мольба.
– Что?.. – обратился Вадим к брюнетке и блондинке, двум вполне миловидным, молодым и даже красивым женщинам. – Что? Что Вы тут сидите, кошёлки драные?! Пизды, блять, расквасили! Пошли домой, твари!!!
Он орал на них так, что слюна брызгала изо рта. Девчонки подорвались со своих мест, чурки заблеяли по-своему и тоже вскочили. Они были и спереди, и сзади и Вадим обезопасил себя, «выключив» локтем возникшую незнакомую фигуру сзади.
Завязалась массовая драка. Тот кавказец, что преградил Вадиму дорогу ногой, кинулся в ноги и попытался повалить Вадиму на пол. Но Вадиму выставил колено и чуркес разбил себе об него нос. После первых двух удачных и неожиданных ударов, Вадим уже не мог ничего сделать в таком тесном пространстве, а только терпел, закрывая печень и зубы, от ударов, которые буквально сыпались на него со всех сторон. Вопли и крики наполнили вагон: вопили женщины, плакали дети, матерились и просили прекратить безобразие мужчины и старики.
Первым на помощь Вадиму подоспел Алексей. Производивший впечатление щуплого ботаника, он быстро развеял его о себе: крикнув не своим голосом для привлечения внимания и, заставив тем самым обернуться того самого Эльбруса, который был здоровее всех, Лёха подтянувшись за верхние лежачие места в прыжке ногой воткнул ему мощный удар в челюсть. Эльбруса не зря назвали в честь горы – он отшатнулся, но не упал. В следующее мгновение Лёха проделал тот же трюк, но на этот раз ударил в нос, чтобы тот не смог дышать сломанным носом и начал задыхаться и захлебываться собственной кровью, раз уж челюсть оказалась каменной. Это сработало. Эльбрус начал пятиться назад, сделал лишь только шаг и наступил на кого-то на полу, не удержался и всем своим двухметровым и сто двадцатикилограммовым телом упал на своих друзей, которые завалили Влада на пол и теперь били его кто чем: кто – руками, кто – ногами…
Следом за Лёхой подскочил Даня, Илья и Костя и они вчетвером начали жестоко избивать чурок. Теперь самый большой Эльбрус валялся на полу, а Вадим, высвобожденный из плена, душил какого-то Алана.
– Отставить!!! – Четкий и громкий голос командира заставил всех моментально прийти в себя. Даже мертвецки пьяные ВВшники, теперь очнулись и готовы были помочь своим товарищам. – Я сказал «отставить», бляять!!! – Старлей стоял в майке и штанах с тапочками на босу ногу.
Он ворвался в толпу и очень быстро и профессионально отделил своих бойцов от чужих, встав между ними. Теперь уже и чурки поднялись и стояли с видом уже не таких крутых пацанов.
– Они первые начали залупаться, командир… – Сказал кто-то из них.
– Кто главный? – Металлическим голосом произнес старший лейтенант.
– Мы дембеля… С Читы едем домой, в Дагестан, с пересадкой в Москве.
– Ясно, – отрезал старлей и повернулся к своим бойцам. – По шконкам, живо!
Ребята поплелись в начало вагона к своим местам. У Вадима был разбит нос и порвана кофта, но в целом он выглядел неплохо. Даня приобнял его за шею:
– Прости, брат… Приспал я…
Вадим махнул рукой:
– Да ладно, сам виноват. Накалили меня эти твари не меньше твоего. Ненавижу такое отношение к женщинам. Да и вообще к людям.
– Ну вы даете, мужчинки… – Сказал Илья друзьям. – Без меня такое замутить! Обидно так-то. А видали как Лёха хлещется? Вот это поц! Лёша! – Илюха рассмеялся и потискал уже завалившегося на верхнюю полку товарища. – Ну красавец…
– Да ерунда, – отозвался Леха. – Повезло…
– Да ну конечно, ага… Рассказывай сказки старому Илье.
Старший лейтенант остался с чурками один на один.
– Значит – так, – начал он. – У проводницы есть лёд для ваших носов, возьмёте. К моим больше – ни ногой! И они тоже не полезут. Начнется что-то снова, я вас перестреляю, Богом клянусь, даже не сомневайтесь, – и он дотронулся до кобуры с пистолетом на своем бедре. – Мне рожь, подобных Вашим, в Афгане хватило. Доступно объяснил? Или развить?
– Доступно… – ответил Эльбрус. – Но и своих предупреди, что полезут вновь, окажутся на ноже.
– Справедливо, – сказал Старлей. – А теперь всем спать. И кстати, – Старлей уходя обернулся, – почему не по форме едете?.. Дембеля же.
– В ушах жмет… – брякнул Эльбрус.
Офицер ничего не ответил и пошел к своим.
– Все выжрали? – он стоял среди пацанов, сидевших и лежавших на своих местах. – С этого момента бухать запрещено. Спалю кого-то – жестко накажу. К этим бородатым не лезьте больше без Особой причины. Нам до Москвы ехать вместе, они дембельнулись и едут домой, поэтому проблемы им не нужны и нам тоже. Ясно? – Все покивали головами… – Отбой, бойцы.
Он ушел к себе, а ребята вдруг поняли, что он классный чувак. И что он на их стороне, что бы не случилось…
Давно перевалило за полночь. И ребята спали крепким сном. Только Старлей не сомкнул глаз всю ночь до утра.
***
Данилу разбудила гитара… Играл и пел на ней тот паренек в футболке с фоткой «Металлики». Даня услышал песню, которая на момент пробуждения стала частью его сна… Грустная песня с не менее грустным мотивом, исполняемая чудесным и чистым голосом, наполнила Данилу грустью и тоской. И светлой печалью о жизни и любви, а, может, даже и смерти. Данила почувствовал, как из края левого глаза выкатилась слеза.
«Смеяться умеешь только Ты ТАК
Я Тебе завидую…
Белые крылья за спиной
Нас с тобой не выдают.
Вчера, Ты только зацени,
Всю ночь гулял на ВИЗ-е я.
А мне с района пацаны
Читали вслух Овидия.
Да, Любовь моя,
Дело идет к осени,
Мы гитар не бросили,
Петь хотели очень Мы.
Да, Любовь моя
Я знаю слова точные
Дело идет – к осени
Дело идет к осени…
Так часто мое с Тобой согласие, -
Это знак молчания.
Давай, добавим этой песне
Глубины звучания.
Пой мне, когда пойдем домой Мы
Когда пойдем домой Мы.
Помни, что мы в одной обойме
С тобой в одной обойме.
Да, Любовь Моя
Дело идет к осени,
Мы гитар не бросили,
Петь хотели очень Мы.
Да, Любовь Моя,
Я знаю слова точные.
Дело идет к – осени
Дело идет к осени.»
– А что за песня, браток?.. Твоя? – спросил Данька «металлиста».
Тот улыбнулся и положил гитару на стол.
– Нет… Это «Сансара». Дело идёт к осени.
– Это точно…
– Меня Серёгой зовут.
– Данила я…
И Данька повернулся на другой бок спиной ко всем. Но больше он не спал, а просто никого не хотел видеть.
Глава II.
До Москвы они добрались без происшествий. На Казанском вокзале призывников забрал автобус и повёз их в подмосковный город «N». Около часа они добирались до своего места прохождения службы, затем вошли в ворота воинской части и тот самый Старлей проводил их в здание Клуба. Помимо Алтайских пацанов там оказались и с других регионов ребята. Там они построились, и перед ними возник Полковник, старый и уставший от жизни, с толстым, красным и омерзительным рубцом через весь рот от уха до уха. Полковник сказал призывникам о долге и чести и почете службы в Вооруженных силах, а уж в их Краснознаменной дивизии, так это вообще удача…
– Солдата имеет право ударить только мать! – Выступал он.
Красивые слова… Они рассыпятся уже через несколько часов и превратятся в прах, а этот отвратительный шрам на лице окажется шрамом, не полученным не в бою, как посчитал Данька, а следствием пьяной езды на мотоцикле: он нёсся и закусил провод, висящий невысоко от дороги… Но пока Данька слушал, развесив уши и всё больше и больше верил этому человеку, полагая, что с таким командиром не пропадёшь.
Когда «полкан» закончил свою политпросветительную агитационно–вдохновляющую речь, бойцов повели в солдатскую баню.
Этого полковника из отдела кадров он увидит вновь только через два года ровно на одну минуту, когда тот вручит ему билеты до дома, а все его слова не будут всю службу иметь никакого значения и окажутся фарсом.
***
Баня оказалось ледяной. А вода – только крутой кипяток, как в чайнике. Холодной не было.
Помывшись с горем пополам, призывники были отведены в каптерку и переодеты, а то, в чем они приехали, так и осталось огромной кучей валяться на полу в предбаннике.
В столовую строем их вел капитан. Худой и невысокий, он постоянно шутил и говорил, что если что-то началось, значит, оно закончится. Вечного же ничего не бывает… Поэтому не стоит волноваться. Вряд ли кто-то тогда понимал смысл его слов. Такие умозаключения чужды восемнадцати годам.
Они поднимались по крыльцу в столовую, когда услышали вопли и матерки. Войдя внутрь, все остановились как вкопанные: по обеденному залу метался человек эльбрусовской комплекции с длинной лавкой в руках, готовый ею прибить любого. Повара на кухне, словно напуганные куры, стояли на подоконниках, солдаты, у которых был прием пищи, тоже рассосались по углам и подоконникам и лишь один стол, стоящий отдельно от всех, в углу, продолжал есть да еще и покрикивали с него этому здоровяку да подбадривали, подсказывая кому в первую очередь этой лавкой надо бы отвесить. Это были «старики».
Через считанные минуты, которые, вероятно, всем и каждому в этом аду показались вечностью, в столовую залетел майор со значком дежурного в сопровождении отделения из комендантской роты. Комендачи были вооружены автоматами и спецсредствами, которые применяются милицией для устранения беспорядков. Несколько секунд спустя под прицелами автоматов и пистолета дежурного, верзила лежал мордой в пол и у него за спиной застёгивались наручники. Потом его увели…
Но это первое впечатление об армии оказалось неизгладимым. В первый день срочной службы такое было «не развидеть».
«Молодые» поели. И никто ничего не сказал ни до, ни после. Каждый думал о своём.
***
Вечером, перед отбоем, вновь прибывшие стояли в одну шеренгу на «взлётке» в расположении роты. Их было 30 человек. Илья, Костя, Серега, Данил, Вадим и Лёха держались вместе.
Двое старослужащих сержантов стояли перед шеренгой и учили «премудростям службы»: сначала словесно, потом дошло и до «прокачки». Отжались раз триста, присели тысячу… Если шла «волна» по шеренге, то есть кто-то не «вывозил» приседания, этот присед всей шеренги не считался. Если кто-то отказывался, того жестоко «пробивали» – кулаком в грудь или с ноги, но сил не жалели. Судя по тому, как били эти «деды», друзья поняли, что оба они занимались какими-то видами единоборств.
Первый был похож на башкира, не особо раскаченный, невысокого роста, но зато прыгал, как бабочка, и здорово махал ногами, второй – был шире в плечах, славянского типа, хорошо долбил кулаками. Был с ними еще и третий, но тот ни к кому не лез, а только курил на табуретке. «Башкир», пока пацаны отжимались, помочился на кого-то, до кого смог достать струей.
Пот лился градом с пацанов, а ноги стали ватными… Всё то время, что кого-то били или то время, что они «качались», Даня каждую секунду ждал, что войдет тот бравый Старлей, который вёз их сюда, и прекратит этот ад. Но никто не входил. Ни командир роты, ни его заместитель, ни дежурный по гарнизону – не было никого и, как потом выяснится– никогда. Были только эти трое уродов, на чьих плечах и держится, наверно, наша «доблестная» армия.
Старлея не было… Лишь раз он снова увидит его. В штабе. Мельком… У него была своя «война», и им он был не помощник. Все мы одиноки в нашем горе…
– А теперь, пидарасы блять, встали! Бегом встали, гандоны!!!! – Рявкнул тот, который «башкир».
Все выпрямились. У кого-то китель выправился, как юбка, у кого-то надулся на брюхе, как шар. За это полагалось наказание: этот боксер будет идти вдоль шеренги и бить как хочет и куда захочет каждого. Серега, Вадим и Даня стояли рядом в середине шеренги, Лёха там же, но через одного бойца.
Сержант начал. Илья, стоящий первым, и получил первым. Неожиданно и подло боль врезалась ему в солнечное сплетение. Будучи по природе своей большим, но добрым, ему всегда было нужно подумать, а чтобы вывести его из себя, надо было ему жестоко насолить. Илюха никак не ожидал такой несправедливости и пропустил удар…
Каждый, кому сержант отвешивал, отлетал на шконки, стоящие позади шеренги, и либо не распрямлялся, либо и вовсе не вставал с пола. Адовая очередь приближалась к друзьям. Вадим должен был получить первый, потому что стоял ближе к краю, с которого начал сержант.
– Я не буду терпеть, Даня, – прошептал одними губами Вадим. – Я ему ёбну…
Даня ответить не успел, как вдруг, «крутой пацан» наносит удар Вадиму в грудину, но получает «блок» и ответный хук справа. Развернувшись вокруг своей оси, сержантик приземлился на жопу, притулившись к стене. Если бы ни эта стена, он бы лег пластом. У курящего «деда» выпала сигарета изо рта. От неожиданности и такой дерзости «молодых» на мгновение и «Башкир» впал в ступор. Но это длилось всего секунду…
– Ах ты салага ебучая, – прорычал он и кинулся на Вадима, тут подключился Лёха, но смазал удар по этому мелкому и скользкому гавну. Зато Данькин хайкик достиг цели и уложил «башкира» на пол. На повал. Курильщик ломанулся из казармы что было сил. Наверно, за помощью, но догонять его не стали. Вместо этого толпа ребят, которые боялись и были избиты, затаптывали боксера, которой едва очнулся и тут же получил шквал новых ударов по себе. «Башкира» сгреб в охапку Илья и понес в туалет окунуть в «очко» головой.
Только пятеро просто стояли и наблюдали за этим всем затравленными глазками.
– Поучаствовать не желаем? – Пригласил их Вадим. – Что, блять, ссыте? Или нравится быть подтерашкой всякому гавну? – Но они только взгляды опустили и не ответили. – Ну ладно. Будте… Похеру мне на вас. Эй! – крикнул он разбушевавшимся духам. – Не убейте его!
На полу лежало раздавленное, но живое тело бывшего мучителя. Другая группа, «опускавшая» «башкира», возилась с ним в туалете. Он пришёл в себя и вопил из туалета, как резаный, но было поздно сначала угрожать, а затем и молить о пощаде.
Даня побежал в туалет прекратить всё это, но пацаны уже выходили:
– Он жив?
– Живой. Доигрался…
– Трибунал нам не нужен. Надо, чтобы они могли ходить и говорить, – сказал Данька и в этот момент послышался топот нескольких десятков ног на лестнице: это «старики» подняли своих «слонов» – рябят на полгода младше себя сроком службы на разборки.
– Воины! – Крикнул Вадим. – К бою!!!
И все, как один, с табуретками в руках выстроились у входа в роту. У кого снимались кроватные поручни в изголовьях или в ногах – сняли и их.
Толпа из человек двадцати завалилась в роту и остановилась на входе. Они «вооружены» были теми же предметами. Какое-то время бойцы пялились друг на друга, никто не решался ринуться в бой первым. Тишину прервал тот самый старослужащий, который убежал за помощью:
– Хули вы стоите, идиоты! Прибейте их! – Заорал он.
Но никто не тронулся с места… Вид решительно настроенных, с табуретками в руках, не собирающихся отступать «молодых» ребят, остудил боевой пыл «слоников» – в конце концов все они были «одной крови», все натерпелись беспредела и безнаказанности от этих олухов и, конечно же, никому не хотелось подставлять свою морду за них. Одно дело запугать какого-то несчастного «духа», одного и без «оружия», затравленного и уже заведомо сломленного, другое же дело противостоять прочному костяку и хорошо организованной и бесстрашной группе. Как бы то ни было, то, что произошло, произошло впервые и никто не знал, что делать.
– Нууу, блять! – Рявкнул тот же самый «дед». И в голосе его послышалось разочарование, обида и страх.
Вперёд вышел ещё один «старый» и спокойно произнес:
– Это беспредел – то, что вы делаете. Это не по правилам, не по традициям и не по закону. Не хотите «залупаться», как мы в свое время? Всех били! Хотите избежать закона армейской жизни и понятий? Так не будет. Должна быть иерархия, потому что это – ПОРЯДОК и ДИСЦИПЛИНА. Что будет, если все будут равны? А что будет, если все будут богаты? Это не порядок – это рай, которого не будет никогда, потому что мы – люди, а люди полны жадности, азарта, жажды власти и наживы! Тысячелетние пороки не мог победить никто, даже те, кто был и покруче Вас, так за кого Вы, блять, себя принимаете, салаги?! Хотите изменить Мир???
– Именно, – ответил ему Вадим. – И начали мы прямо с себя, а не с кого-то там за углом. Беспредел – это когда два долбаёба на протяжении двух с половиной часов издеваются над толпой пацанов, а те терпят. Потому что бояться! И этот страх дембеля – это и есть тот самый неписанный армейский закон. Этот страх заложен в нас непонятно откуда, происхождение его мне не известно, но скажу так: присесть 1500 тысячи раз я могу и днем, а не ночью, и мне не нужен кусок гавна, стоящий и ссущий в это время на меня сверху. Ты старослужащий, ты должен учить молодых СЛУЖБЕ, обращением с оружием и все такое прочее, да элементарно объяснить как подшивку пришить правильно! Порядка и дисциплины можно добиться и не издеваясь над людьми. Я знаю, что мы не в институте благородных девиц, но ведь всему есть предел, ёбаный ты в рот!.. Чему я могу научиться у тебя? А они, – Вадим махнул головой назад в сторону своих парней. – Как не отбить печень, пиная по ней всю ночь? Если только этому, то сосите Вы хуй, пацаны, – и Вадим бросил это всем, кто стоял по ту сторону баррикад. – Сами разберёмся как-нибудь. Да и вообще, толпа тут никому не нужна. Я готов прямо сейчас, лично, схлестнуться с любым и каждым из Вас, но! Один на один. Зачем нам куча разбитых рожь? Хватит и нескольких «особенных» …
Воцарилось молчание. Боксёр и «башкир» – в миру Слава и Иван – стояли на входе в спальник понурив свои буйные глупые головы…
Не сказав ни слова, «слоны» один за одним стали покидать расположение. Через пару минут уже никого не было в казарме, будто всё это было во сне.
Стояли только «наши» и те двое – гонец за помощью и его товарищ – Стас и Виктор.
– Ладно, – сказал Виктор. – Не знаю, что тут еще сказать, пацаны. Думаю, что об этом никто не должен узнать на утро. Из командиров в смысле…
Вы за ночь подшейтесь, у кого что порвано и прочее. Славян, – обратился он к своему товарищу, – скажешь кэпу завтра, что упал… Когда брился… – Витя печально улыбнулся. Слава качнул головой даже не подняв взгляда.
–Ну, значит все! Бывайте… А если честно, то Вы молодцы.
После этих слов ушёл и он.
***
А дальше… Дальше оказалось, что это учебная рота и после присяги их разберут по тем местам, где дальше будет продолжаться служба. Строевая подготовка по два часа в день, дважды в неделю стрельбы на полевом учебном центре (ПУЦ), на плацу с дубинками и щитами отрабатывали приёмы разгона демонстрантов, отрабатывались приёмы, базированные на таких дисциплинах, как самбо и дзюдо, по субботам с восьми утра до обеда проводились «заплывы» в казарме на ПХД ( парко-хозяйственный день). Кормили отвратительно: если борщ, то красная вода с куском свеклы. Если щи, то вода белая с листом капусты. На ПУЦ бегали 12 км туда и обратно и только в эти два дня в неделю еда была человеческой и по многу.
В декабре началась первая Чеченская война. Большую часть старослужащих дивизии переправили в горячую точку, остались только «духи», сержанты по одному на роту с командирами рот, учебный центр и штаб.
4-го января 1995 года, ровно через месяц после прибытия в часть, ребята приняли присягу и однажды, на очередном построении, один офицер ходил вдоль шеренги и, оглядывая каждого из ребят, для себя на руке писал: «спецназ», «разведка», «авторота»… После присяги начался специальный отбор: ребят отбирали ростом не ниже 180см и не выше 185см и обязательно хорошо физически развитых. Илью отправили во второй полк к зенитчикам и миномётчикам, Костю тоже во второй полк, только в автороту, а Серёгу – «металлиста», Данилу, Вадима и Лёху определили в спецназ. Лёха был ниже 180см, но его взяли, потому что он имел разряд по стрельбе и, видимо, случай в поезде шепнул кому надо тот Старлей. Илья тоже просился к ним… Здоровенный детина не понимал, почему его не берут в спецназ, но ему объяснили, что с его физическими данными он пригодится на снарядах, мешках, ящиках и всяких гаубицах. В спецназе такие детины не нужны –лёгкая мишень. Приказ – есть приказ…
Время пролетело незаметно в новых и нормальных условиях по сравнению с первым месяцем службы. За постоянными и каждодневными нагрузками, марш – бросками по 15км с полной выкладкой, рукопашкой, стрельбой из разного вида оружия, приёмами маскировки, высотной подготовкой, учебными штурмами зданий и освобождению заложников, внезапно наступила весна.
Война в Чечне была в разгаре, наши несли большие потери – сейчас это известно. Но тогда информация от срочников утаивалась, только не утихали разговоры, что и едва окончивших учебку бойцов, скоро бросят на замену тем, кто уехал осенью. Никто не знал, куда, но все были уверены, что это куда-то на Юг…
5 мая 1995 года, поднятых по тревоге и взявших с собой заранее собранные вещмешки, ребят построили на плацу. Командир зачитал приказ. Затем поехали в аэропорт.
Они улетали на Кавказ.
ГлаваIII.
Через два с половиной часа были уже в Моздоке, а вечером – в аэропорт Северный, в Грозный.
Встречали ребят «деды» на «Уралах» и «ЗИЛах». Полк располагался в 15 километрах от Грозного в заводском микрорайоне. Пока ребят везли по Грозному, они смотрели на разрушенные дома, трупы, валяющиеся на улице, застывшие в нелепых позах… Часто валялись просто оторванные руки или ноги или ополовиненные тела – только верх или только низ. В более – менее уцелевших жилых домах окна были завалены мешками с песком.
Даня смотрел на весь этот кошмар и не мог понять, никак не мог, что он на войне. Было внутри ощущение, будто он на машине времени переместился на 50 лет назад и оказался где-то на полях Великой Отечественной Войны, против немцев… Но это была всего лишь игра воображения, детская фантазия, которая до первого выстрела казалась милым приключением.
Ни у кого не было никакого желания что-то говорить или спрашивать –ребята наблюдали смерть.
Машины остановились возле какой-то полуразрушенной школы. В бывших классах стояли двухъярусные кровати – это было местом дислокации. Командир был на задании, поэтому встретил их сержант Виктор Бойко, девятнадцатилетний широкоплечий паренёк с грустными глазами.
Ни матрасов, ни подушек, ни одеял не было, поэтому первое, чем занялись молодые бойцы – это потащились под присмотром старослужащего собирать себе все эти необходимые вещи по разбомбленным домам.
– Местные будут на вас смотреть как на собак, – начал говорить старослужащий, который сопровождал молодых. Его звали Иван и ему было не больше 20 лет, но война наложила на паренька неизгладимый отпечаток: немытый, небритый, подстриженный наголо и постоянно чесавшийся, в затертой и вымоченной в солярке «форме», он напоминал собой пленного шведа под Полтавой. – Днем эти твари будут называть себя другом и братом, защитником, а вечером обстреляют блокпост. Так что, пацаны, держите ухо в остро и пока что делайте только то, что вам говорят и не ходите никуда далеко, тем более – по одному. Ясно?
– Ясно, – ответил Данил и едва не вывернул себе ногу, угодив в какую-то яму.
– Осторожнее. Да… И еще вши. Это просто пиздец, мужики. Моемся раз в месяц, жрать добываем сами, потому что на сухпае далеко не уедешь, да и продуктов в пункте дислокации части не бывает часто. Тут за забором школы в здании больницы стоит батальон внутренних войск, так мы иногда воруем оттуда сгущёнку и прочее…
Конечно, всё было ясно…
***
Вечером молодые представились своему командиру – капитану Шерстобитову Геннадию Павловичу. Довольно высокий, светлобородый и белозубый на фоне обветренного и потемневшего лица, кэп ничем не отличался от своего ефрейтора Вани: такой же грязный, замызганный, без знаков отличия он был похож на обычного солдата и принял пополнение по-свойски:
– Располагайтесь, пацаны. Теперь это и Ваш дом. Я – капитан Шерстобитов. Свои меня зовут просто по имени – Гена. Это, – он указал на бойца, лежавшего и читающего какую-то занюханную книгу, – сержант Витя. Вы его знаете уже. – Витя, не отрываясь от книжки, приветственно махнул рукой. – Ну а там дальше разберетесь по ходу пьесы. Субординация моя заключается в том, чтобы никто не ахуевал и делал то, что я скажу в точности так, как я сказал. Вот и все… Да, кстати, никто не знает, насколько мы здесь. С вашим прибытием уехали немногие… Я вот планирую тут до конца быть. – Он не весело улыбнулся.
Капитан произвел приятное впечатление в целом: спокойный, уверенный, знающий, казалось, всё на свете. За таким было не страшно… Потом собрались поужинать, чем Бог послал. В основном макароны и сухпай, но в этот вечер повезло больше – ребята накануне подстрелили корову и оставалось немного мяса, поэтому сварили суп.
Одиночные выстрелы, временами пулеметные очереди, были нормальным явлением. «Старики» особо не обращали внимание даже когда по их школе постреливали – наблюдательные пункты и блокпосты лениво отвечали на укусы боевиков – время открытых боестолкновений закончилось совсем недавно.
– Ладно, – произнес кэп после ужина. – По нарядам… На блок посту с 22-х часов «Старый» (от фамилии Старовойтов) и Михач. До часу ночи. С часу до четырех: Арчи (Артур) – ты. Возьмешь молодого с собой. Данилу Фролова. – Чернобровый и черноокий Арчи кивнул. Он был похож на еврея и был слишком высок и худ. – В четыре Вас сменят те, кто сейчас вернется: кто у нас там? – обратился он к сержанту.
– Стасян и Влад…
– Стасян и Влад… Дальше:
В Грозный на патруль идём: Я, ты Витек, отделение Яковенко и все молодые, кто прибыл. За старшего здесь оставим Кочу (Кочеткова). Комендантский час с 22-х часов, поэтому надо, чтобы порядок был. Сейчас тут уже не Сталинград, конечно, когда сидели как прослойки в торте – первый этаж наши, второй чечены, третий снова наши, а через дорогу в доме напротив – снова бородатые. Но эти гады сбривают бороды и возвращаются под видом мирных жителей, поэтому: никаких лишних движений. Они стреляют нам в спины, это может произойти в любой момент. Тихо и чётко будем работать и смотреть в оба. В темноте не увидите, но днем станет видно – у кого подбородок белый, тот и сбрил недавно бороду. Значит, валить его надо, собаку блять. Броники, каски, разгрузки, полное вооружение и боеприпасов столько берите, сколько сможете унести. Готовимся!
***
В 22:00 спецы на одном бэтере и БМП медленно ползли по разрушенному городу. На въезде в город бойцы «спешились» и шли по обе стороны улицы один за одним. Мелкий противный дождь стучал по каскам ребят. Было холодно, погода вообще была очень изменчивая: днём могла быть жара, а ночью снег, который таял днем. Ни одного огонька, ни одного фонаря… Тишина и тьма повсюду, даже кошек и собак не было ни слышно, ни видно, только звук моторов боевых машин резал ночь и дождь. Ровные шаги бойцов хлюпали по грязи.
Кэп сидел на броне – фары БТРа не горели, но кэп и сержант, который шел во главе бойцов, знали эти руины, как свои пять пальцев. Они уже шестой час колесили по городу, круг за кругом, временами останавливаясь на передышки, когда кэп нарушил тишину в эфире:
– По наводке зачистим адрес.
– Принял, – ответил Витя Бойко.
Говорить подробно было небезопасно – боевики слушали. Но метров через двести кэп стукнул по БТРу прикладом автомата, тем самым дав команду остановиться. Кэп спрыгнул с машины, Витя уже был рядом.
– Короче, смотри, – быстро зашептал командир. – Первый этаж, квартира та, что слева. 50 метров слева будет этот дом, второй подъезд. Машины оставим в стороне, как всегда, чтобы без палива. Я захожу с отделением Яковенко, Вы – прикрываете.
Бойцы быстро и в полной тишине преодолели 50 метров до цели. Вадим понял, что они проходили здесь раз десять за это время, возможно, специально, чтобы усыпить бдительность бандитов.
Двое бойцов засели под окнами, несколько проникли на лестницу, ведущую на второй этаж, и там засели на лестничной клетке. Остальные растянулись вдоль стены до выхода из подъезда. Кэп, стоя не напротив двери, а немного правее, громко постучал в дверь:
– Милиция! Проверка документов! Открывайте!
Тишина. Он стукнул еще громче. За дверью послышалось вошканье, и командир ясно расслышал щелчок затвора автомата.
– Готовьсь, пацаны…
И едва он это успел прошептать, как длинная автоматная очередь прошила дверь насквозь. Спецназ кувалдой начал ломать дверь. Кэп скомандовал по рации, чтобы подтягивался БТР. Ребята под окном начали колошматить по окнам, затянутым брезентом, но за ним были мешки с песком и пули не проникали внутрь квартиры. Зато изнутри вдруг на землю упала «Эфка». Двое спецназовцев ринулись в разные стороны, раздался хлопок и одного зацепило в ногу. Тем временем подъехал БТР и по окнам «заговорил» башенный пулемет калибра 14,5мм. От этого огня мешки с песком превращались в труху. Тем временем раненый боец со своим товарищем спрятались за машину и контролировали окна.
–Ты как, Саня? – крикнул Матвей раненому товарищу.
– Нормально, переживу.
Дверь в квартиру была сломана.
– Блять, не возьмем живыми, пацаны! – Кричал с сожалением командир. – Кидайте гранаты!
И в коридор квартиры полетели одновременно три штуки. Два высоких предсмертных вопля на разные тона приглушили выстрелы и всё стихло. БТР перестал палить по окнам – спецназ двинулся вглубь логова бандитов.
В однокомнатной берлоге мебели почти не было. А всё, что было, стало кусками дерьма из дерева. Два порванных трупа боевиков валялись в зале в разных углах: один – старик, второй – молодой парень лет 25. Сын этого старика…
– Смотри, – сказал кэп сержанту, светя фонариком и указая стволом автомата на молодого боевика. – Борода свежесбритая… Они знали, что мы заметим, вот и решили сдохнуть. Оба. – Кэп закурил. – Хороший стукач у нас. Третий раз в точку бъём благодаря ему и, главное, как быстро! Этот хуй ёбаный сколько в городе? – Он снова ткнул автоматом в труп и вопрос был риторическим. – Сутки? Может, двое от силы. Хороший стукач…
Сержант кивнул головой.
На блокпосте было тихо и спокойно. Данила и Артур сидели на своих «поджопниках» прямо на земле под прикрытием мешков с песком и хрустели макаронами. Время от времени в воздух взлетала световая ракета, озаряя руины и «зелёнку» недалеко от поста.
– Смотри и слушай, – прошептал Артур. – В этой темноте главное слушать. Любой шорох – стреляй в ту сторону, откуда он донёсся. Разбираться потом будем. Эти твари могут подползти и напасть на нас с одними ножами. А может, это будет простой ёжик, но это похуй – стреляй и не думай…
– Световые ракеты зачем? – спросил Даня.
– Ну, по той же причине… Ещё когда «наши» к нам на смену пойдут, мы увидим их благодаря свету. А ещё боевики любят «растяжки» ставить. А этот свет их отпугивает.
– Как вампиров? – произнёс Даня.
– В какой-то степени, да, – усмехнулся Артур. – Мы же их можем увидеть и убить.
В этот момент что-то хрустнуло в ночи и Артур начал палить из автомата в ту сторону, а затем и Даня стал поливать в разные стороны. Взметнулась световая ракета и озарила метрах в двадцати труп человека.
– Вдруг свой, Артур? – Прошептал задыхающийся и взволнованный Даня.
– Свои тут не шастают…– Произнес Артур ледяным тоном. – К нам лез… Головы резать, мразь.
Ребята потом слышали звуки боя в городе.
– Боевое крещение принимают товарищи твои, – прошептал Артур. – Хоть бы всё хорошо было…
– Да… – Ответил Даня.
Он не мог поверить, что ему в этой ночи кто-то хочет отрезать голову.
Надо быть вечно на чеку. Дождь пошёл сильнее, и пацаны накрылись плащ –палаткой, затаились, временами поглядывая в щели, когда ракета вновь вздымалась в небо. Несколько пуль вошло над их головами в верхние мешки с песком. Артур два раза выстрелил в ночь, чтобы обозначить, что они живы на своем посту и воцарилась тишина. Со стороны города тоже больше не стреляли. Так завершалась для «молодых» их первая ночь на войне.
***
На утро все участники ночной спецоперации спали. Они изъяли с той квартиры несколько единиц огнестрельного оружия, гранатометы и деньги. Тела отправили в комендатуру в шесть утра и кэп дал команду своим «отбой». Вадим и Данил успели обмолвиться парой слов и поделиться впечатлениями.
– Ты убил кого-нибудь? – Спросил Даня.
– Нет, не пришлось… Всё произошло быстро, я даже толком и не помню ничего, только «бах! бах! бах!» и «тра- та- та- та!» … – Он устало посмотрел на своего друга. – А ты?
– Я не знаю… Первый в ночь выстрелил Артур, а дальше мы вкруговую палили. Кто знает, кто в него попал… Но я думаю, что Артур.
– Ясно… – Вадим потёр глаза и почесался – вши успели пересесть на новеньких. – Давай спать?
– Давай…
И ребята вырубились на своих лежанках, едва головами коснулись подушек.
На КПП жизнь текла однообразно. Днем – досмотр машин, пропуск автоколонн, ночью – борьба вслепую за жизнь. Ребят часто дергали на всякого рода «зачистки» не только в самом Грозном, но и за несколько километров от него, в соседних селах и аулах. Изымали оружие и боеприпасы, часто со стрельбой…
Лёшка со своей СВД делал успехи и не раз прикрывал пацанов на марше и при штурмах. За первые несколько дней прибывания в Чечне, он первый из молодых убил духа. А затем второго, третьего, десятого… Казалось, что он никогда не спал. Замкнулся в себе и жил своей жизнью: если были на базе, он уходил в руины и возвращался поздно или его не было сутки, двое. Капитан Гена в нём души не чаял, и всегда брал его с собой куда бы они не направлялись. Серёга – «металлист», который и без того был не особо общителен и многословен, тут вообще приуныл и частенько выпивал, напевая под гитару свои чудесные песни. Все пили…
Вадим после того, как его чуть было не накрыло миной, через пару недель, закурил.
Больше всего на его нервы действовали трупы. Временами они работали с МЧСсовцами, прикрывали их, пока те разрывали могильники и схроны, вытаскивая трупы русских гражданских людей с перерезанными глотками, отрезанными головами… Нередко попадались и дети. И всё это случилось с этими несчастными еще до начала этой войны. Чудовищный факт, не укладывающийся в голове. Чеченцы начали резать русских еще ДО войны.
Больше всего Вадиму запомнилась мумифицированная беременная женщина, с отрезанными грудями и вбитым колом во влагалище. Он блевал весь вечер после увиденного и вновь и вновь заливал это водкой. Водки было немерено. Воды не было, а водки – сколько хочешь…
Данила был весь в себе. Последнее письмо от матери он получил, еще находясь в учебке. Мама писала, что переживает и каждый день молится за него. Данила, как мог, успокаивал и про отправку в Чечню ей, конечно, ничего не написал. Тут проблемы с почтой были немалые, но когда мама получит все-таки письмо, подписанное: в/ч такая то и город Грозный, то все станет понятно… Но в этом деле лучше поздно, чем рано. Так думал Данила.
Все пацаны относились друг другу очень хорошо, они, спаянные боями и смертью, стали настоящими братьями друг для друга, но без надобности старались не разговаривать. Зачистка за зачисткой и время шло. Три недели минуло, и командир говорил, что с новой партией к ним, должно быть, приехал и сам Иисус – за это время никто не погиб и даже ранен не был, за исключением того случая в первую ночь.
Отношения с местными были напряженные, но больше всего опасались детей, потому что никогда никто не знал, что они могут выкинуть, а с оружием они рождались в руках.
В конце мая ребятам колонной пришлось выдвигаться за хлебом за 18 км от их расположения. На трех БТРах с разведкой впереди они с утра отправились в путь.
ГлаваIV.
До города, где находилась пекарня, добрались за полчаса без особых происшествий. Пока пацаны затаривались хлебом, Даня и Вадим пошли за водкой в магазинчик, находящийся неподалеку в бывшем помещении местного сельпо. Теперь там торговали водярой, самогоном самого сраного качества и даже спиртом. От любого из этих «яств» можно было получить отравление, самыми безобидными последствиями которого, мог стать понос или рвота. Но чаще всего – это была смерть, поэтому ребята брали исключительно Смирновскую.
– Пацаны, рацию возьмите на всякий случай, – посоветовал сержант Витя. – Берите всю «нашу», какая у него там есть. Мы подъедем следом за вами, как только хлеб закидаем.
10 минут спустя, ребята вошли в помещение магазина, и скрипучая тяжёлая дверь затворилась за ними, эхом оповестив, казалось, весь квартал. Всё напоминало о войне и тут, но это уже была привычная жизнь.
За стойкой стоял худосочный небольшого роста чеченец и, взглянув на ребят лишь краем глаза, спокойно продолжил заниматься своими делами – он прекрасно знал, зачем они пришли.
– Водки дай, – бросил ему Вадим, когда ребята подошли к прилавку. – Всего Смирнова, что есть у тебя. И спирта медицинского давай…
– Хорошо, уважаемый, – ответил чеченец и собрался идти на склад, но Данила остановил его вопросом:
– А где туалет здесь?
– Там, по коридору направо, увидишь, – ответил горец и скрылся.
– Пойду, отолью, брат…
– Давай, – ответил Вадим и остался ждать у прилавка.
Сортир этой дыры в заднице напомнил Даниле учебку, но был ещё хуже. Данила улыбнулся сам себе, удивившись тому, как быстро память возвратила его назад. Казалось, это было так давно… А дом? Дом был совсем далеко, так далеко, что и не правда даже.
Когда Данила возвращался назад, то услышал странные звуки за углом, там, где был прилавок. Очень странные разговоры и мольбы чеченца – продавца:
– Не убивайте его здесь, – говорил он кому-то, – ради Аллаха только не в моем магазине!
– Заткнись, сучий потрах! – чей-то грубый, властный голос оборвал чеченца. И этот акцент… Этот человек явно был арабом.
Данила высунул нос из-за угла и увидел боевиков! Их было восемь человек вместе с главарём, они стояли полукругом, а Вадим был в середине этого круга, разоруженный и беззащитный, и в затылок ему смотрел 9 миллиметровый створ Беретты.
– Да опомнитесь Вы!!! – Взмолился чеченец. – Он явно не один тут! За ним же придут и мне конец!..
Данила за углом стоял и крупные капли пота стекали с его лба на глаза и дальше вниз по горлу. Он мучительно соображал: чеченец не сказал про него ни слова, иначе бы его убили ещё в туалете со спущенными штанами. Значит, они не знают, что он здесь. А сколько их? Те, кто тут стоят, или еще на улице есть? Да какая нафиг разница! Надо бежать к своим. Вызвать по рации? Это шум… А чем стрелять? ПМ или Калаш? Если их больше десятка, от пистолета мало толку. Значит автомат. Он был в его руках на готове с заряженным подствольником.
– Ты не тех боишься, сын шакла, – всё тот же голос прогремел в полупустом помещении. – Я тебя быстрее ёбну, чем ОНИ, – и он кивнул в неопределенную сторону головой.
Данила снова высунулся и упёрся глазами в глаза своего друга – он смотрел на Данилу и безмолвно просил помощи. Времени оставалось мало, в любой момент жизнь Вадима могла оборваться. Данила принял решение: поставив автомат в режим одиночной стрельбы он вышел из своего укрытия и прицельным огнем убил вожака. Вадим молниеносно упал на пол и закрыл голову руками. Чечен тоже завалился под прилавок.
Данила шёл в сторону боевиков и безжалостно косил их, никуда не прячась, с открытого места, нагло и методично. Он положил всю стаю.
Все произошло будто во сне – Данила не ощущал себя в себе, словно это не он убивает, а кто-то чужой его руками. Когда все они лежали недвижимые, он понял, что это его рук дело. Он опустил автомат, а Вадим поднялся на колени и так и остался на них – так близко смерть к нему еще не подкрадывалась и его поразили действия Данилы: это было поразительно. Всегда поразителен результат быстро принятого решения, неожиданного и дерзкого, а, главное, – исполненного безупречно.
Замешательство Данилы длилось какой-то миг, а затем он полез к чечену за прилавок. Водка и спирт стояли на синей каталке рядом.
– Сколько их еще? – Данила направил ствол автомата чеченцу в лицо. – Ну?!
– Я не знаю, откуда они взялись, появились и всё, там, у входа на склад, сзади… Не убивай, брат… – Чеченец смотрел Даниле в глаза и тот верил ему. И был благодарен за то, что он не выдал его.
– Ладно… Нам надо уходить… – Данила вышел из-за прилавка, Влад уже стоял при своих вещах как вдруг распахнулась дверь: это братья по оружию, услышав стрельбу, прибежали на подмогу.
– Живые??? – сержант, переведя дух и осмотрев мельком обоих, выдохнул, – Слава Богу…
Досмотрев трупы, Витя забрал документы и солдатские жетоны. Все они были бородатые и один – славянской наружности, наёмник, может, русский, украинец или белорус.
– Зачётно поработали, пацаны, – хвалили другие ребята двух друзей и хлопали их по плечам.
Пока Витя собирал документы, водка была погружена в БТР, радист передал свои координаты и, в случае чего, попросил помощи на случай реального столкновения с превосходящими силами противника, у бригады ВДВ пострелять из их «Акаций» – самоходных гаубиц.
– По машинам, ребята, бегом, – скомандовал Витя и все расселись на «броне». – Ходу! – и колонна двинулась домой.
– Витёк! А че, так и оставим? – кто-то из бойцов спросил сержанта.
– Приказа не было! – Витя пытался перекричать шум мотора. – Нас мало! Понятное дело, этим заняться надо, но я доки все, кроме нашего кэпа, никому не отдам. Скажет вернуться – вернёмся. Но тут навалом кого есть и без нас, информация по рации передана, сейчас и ОМОН нарисуется и СОБР и просто «вованы» и ещё кто-нибудь… За одно. Нахуй. Мы хлеб взяли, водки взяли – задание выполнили, – Витя улыбнулся. – У каждого своя война здесь. А как вообще произошло то все?! – обратился он к друзьям.
– Это Данила их всех положил… – ответил Вадим.
– Ахуеть… Всех? Один? – обалдел Витя.
Даня молчал.
– Спасибо, братан, – и Вадим протянул своему другу руку.
Даня пожал руку и приобнял его:
– На счастье…
– Ты правда красавчик.
– Я обязательно расскажу Гене, – сказал Витя и бодро потрепал по плечу Данилу. – С первым… – Витя осекся. Хотел поздравить «с первым духом» убитым, но это не подходило, и он выкрутился:
– Эээ… Нет, с первыми восемью духами! – Витёк рассмеялся, а колонна бодро двигалась дальше.
***
Июнь прошёл. На очередной зачистке в частном секторе, средь бела дня, разгорелась война и один боец из группы капитана Гены – погиб. Пуля угодила тому в «сферу», и шея сломалась… Дом сравняли с землей, а Даня впервые увидел смерть товарища. Провожали домой Сашку Колтакова, двадцатилетнего бойца спецназа ВВ, не дожившего до дембеля 4 месяца, всей группой и шёл дождь, будто и небо тоже оплакивало парня. Двухмесячный период «без потерь» завершился, и капитан Гена полночи просидел за письмом, адресованным матери солдата…
На Данилу пришли наградные документы «За отличие в службе» и медаль. Кэп торжественно вручил Даниле награду, пожал руку и обнял как сына. Застреленные тогда боевики оказались очень важным доказательством того, что совсем рядом, буквально под боком, начинала орудовать банда не чеченских боевиков, а арабских наемников. Пермский ОМОН с Барнаульским СОБРом в последующие дни зачистили тот район и смогли выдавить лазутчиков в лес из поселка, где дальше боевикам прищемили хвост и основательно их потрепали тульские десантники и спецназ ГРУ. В общей сложности уничтожили больше 200 духов с минимальными потерями убитыми и ранеными для себя.
Разведку в те дни не хвалили, и она не радовала. В том мало было вины разведчиков, потому что армия, прогнившая изнутри алчностью и продажностью командиров, в том числе и на самом высоком уровне, подставляла всех и каждого, а информация менялась и видоизменялась, подтасовывалась и продавалась – за деньги.
В этой атмосфере никому не было дела, как и что происходило: было ли уничтожение боевиков следствием многодневной изнурительной слежкой, разведкой, работой и прочее или просто пара пацанов, зайдя за водкой, случайно напала на след «волка» – бахнули и всё. В новостях сказали, что федеральные силы, проявив выдержку и стойкость, бандформирование уничтожили… Но для Данила это происшествие было очень важно, после него он поверил в себя и осознал, что он тут не зря, что он приносит пользу, а может даже, что он главный герой именно этого «боевика». Наверное, он им и был, а медаль стала напоминанием об этом.
За водкой в тот магазинчик ребята больше не ездили – в перестрелке хозяина убили, а лавку его сожгли до тла ко всем чертям. Это была месть боевиков за убитых товарищей: кто-то где-то кому-то шепнул, как там все было, вот и все дела. Доброго чеченца «приговорили» к смерти.
***
Весь июль месяц на позициях капитана Гены проходила настоящая снайперская война: снайпер донимал каждый раз поздним вечером либо с утра. Иногда пропадал на день или два, а затем вновь вылезал откуда ни возьмись. Лёха со своей винтовкой на базе почти не появлялся – рыскал по округе, следил, наблюдал, но ему не везло. Приходя изредка с охоты, он напивался до беспамятства и падал на свою койку. А затем исчезал так же внезапно, как и появлялся. Превратившись в «пса войны», он стал совершенно не узнаваем для Данилы. Война меняет человека, конечно, но себе он казался прежним насколько это возможно, а Лёшка откровенно пугал. Наверное, таким и должен быть снайпер, у которого было уже куча наград и он переплюнул всех «своих» по убитым бандитам. Но с этим дятлом ему приходилось возиться, и это держало его в напряжении, напряжении особом, потому что он понимал, что именно от него все ждут решения вопроса, что на нём ответственность, а у него никак не получалось. В напряжении жили все, но именно его напряжение было напряжением человека, на котором лежит ответственность за невыполненную работу. А когда погиб еще один его товарищ от рук того, кого он никак не мог «добыть», то стало совсем невыносимо.
Капитан передал информацию о снайпере командованию дивизии, прислали ребят из других войск и соединений, но ничего не помогало, пока эта сволочь сама себя не выдала – на очередном патруле кто-то заметил во дворе не убранную треногу от миномета. Зашли «в гости». Деда этого все знали – он вечно тёрся у располаги и блокпостов, интересуясь делами и настроением бойцов, новостями из дома… Не дед, а прям дедушка. Дедушка «Бом-Бом». При обыске у него и нашли эту винтовку. Привезли в расположение, немножко попытали и он все рассказал… Что специально ходил и вынюхивал, а затем стрелял в наших ребят. Его убили.
***
А Лёшки не было еще три дня. Он не верил, что тот, кого он искал, мог быть обычным стариком. К тому же «прошла» информация, что боевики посылают детей, возрастом от 9 до 12 лет, к милицейским и военным блокпостам и те, подойдя близко, кидают гранаты.
Он поднялся на небольшую высоту, предгорье, и затаился в зелени. Отсюда ему было видно свои блокпосты и вообще полгорода как на ладони. Очень долго он полз к этому месту и сильно устал. Сделав все, как надо, приготовившись и разложившись, он расслабил тело на минуту. Мысли… Он не знал, когда последний раз его голова была занята какими-то мыслями помимо войны и этого ёбаного гада, который убил-таки одного из его братьев. «Мать… Отец… Сестра… Как они там?.. А я?.. Я вернусь НАЗАД или НИКОГДА не вернусь?..». Состояние было таким, будто Лёшка пребывал под длительным и очень неприятным «кайфом». Внутри его головы всё горело огнём, а сердце, казалось, не билось вовсе. Нужна была «перезагрузка», отдых. Он прекрасно понимал, что однажды вырубится на позиции и только Бог знает, куда его это заведёт, но … Он не мог остановится. Он даже специально не мылся и не стирался, не боролся со вшами, чтобы хоть эти твари его грызли и не давали покоя.
На какое-то мгновение он, должно быть, все-таки закрыл глаза, уткнувшись носом в приклад своей «подружки» – Снайперской Винтовки Драгунова, но какая-то неведомая сила будто толкнула его в бок, заставив поднять голову и посмотреть в прицел – к блокпосту на велосипеде подъезжала девочка лет 11. За спиной болтался какой-то рюкзак.
Ребята на посту увидели её и направили в её сторону пулемет, приказав остановиться. Он всё это видел и понимал, что происходит, без слов. Но она ехала… Кто может убить ребенка? А кто сможет? Вадим, напрягшийся всеми своими конечностями и судорожно схватив пулемет? Даня с автоматом, что-то оравший ей и трясший головой в каске или Он – Лёха, снайпер с «железными» нервами? Ни у кого нет права на ошибку – ни у него, ни у них. Но если они не выстрелят, то погибнут, а он все это будет видеть и их смерть будет на его совести «в чистую». ОНИ могут НЕ выстрелить и заплатить жизнью, Он не выстрелить НЕ может, чтобы они НЕ заплатили жизнью. Решение…
Девочка была уже совсем близко, сделала круг перед блокпостом, затем другой. Рюкзачок в форме мишки соскользнул с плеч в её правую руку. Она заканчивала третий круг и вот-вот должна была повернуться к блокпосту лицом. Ещё миг и она сможет швырнуть мешок!
Лёша выстрелил… Выстрел, словно щелчок бича, разрезал воздух, и пуля вошла девочке между ее грудей. Рука с рюкзаком взмыла вверх, но он так и остался в её руке, упав рядом с головой своей мертвой хозяйки. Её глаза моргнули, она поперхнулась кровью, кашлянула и дважды тяжело с хрипом вздохнув, затихла навсегда, распластавшись на дороге в двадцати метрах от блокпоста.
Пацаны на посту попадали по углам в изнеможении… Лёшка с открытым ртом пялился в прицел, и он успел понаблюдать смерть ребёнка. Он убрал палец с курка и закрыл глаза. А затем открыл их снова, услышав выстрел: Данька стрелял по рюкзаку, наверное, хотел проверить, есть ли там бомба. Но рюкзак не взрывался… Через несколько минут, Данил решился медленно подойти к мёртвой девочке. Взяв рюкзак в руки, он открыл его. И ничего не произошло – там был хлеб, несколько шоколадных конфет и банка тушёнки…
Рюкзачок выпал из рук Данилы. Он перевел на девочку взгляд и вдруг узнал её – они шастали по одному из аулов в поисках жратвы, и именно её отец сказал ей принести им припасы. Она, отдавая именно ему нехитрый скарб, улыбнулась… Данила понравился ей… Он не знал её имени, но как он мог не узнать ее лицо?! Столько всякой параши произошло после этого, что не до воспоминаний лиц, даже и девичьих… Он упал возле трупа на колени и заплакал, заплакал так искренне, что слёзы сплошной стеной стояли в глазах, будто вся боль и скорбь, накопившаяся за эти месяцы войны, где день идёт за неделю, а месяц за год, вытекала из него со слезами.
31 июля заканчивалось. Лёшка приполз на свою койку и проспал двое суток на одном и том же – правом боку.
***
В августе несколько дней шёл штурм Аргуна. Боевики вновь прошли «незамеченными». Пацаны из ВДВ рассказывали, что иногда они видят колонны боевиков, но имеют приказ «Не стрелять» … Что это? Политика? Тысячи ребят, положивших головы здесь непонятно за что, ведь не политики. А сколько их ещё будет, этих ребят?
Стоит только зажать боевиков и реально начать перекрывать им кислород, тут же приходит директива «Пропустить», а значит, и дать уйти. И басмачи, ровными колоннами, прекрасно вооруженные и экипированные, со смехом уходят.
Данила не знал, на какой он тут срок и эта неизвестность просто убивала его. Каждодневная борьба за жизнь изматывала, а осознание того, что каждый день может стать последним, должно было бы давно убить в нем чувство страха, но не убило…
