Читать книгу Падшие ангелы - Илья Максимович Фролов - Страница 1
ОглавлениеСон
Чечня. 1995 год. Молодой снайпер, искусно замаскированный, лежит в «зелёнке» в своём «новом» логове и смотрит в оптику: в восьмистах метрах от него находится северный блокпост и к нему направляется на велосипеде девочка 12-13 лет. За спиной у неё висит рюкзак, который она в 20 метрах от поста снимает и перекладывает в свою правую руку. Двое бойцов на блокпосте – один у пулемёта, другой с автоматом в руках – целятся в неё и командуют, кричат, остановиться и положить рюкзак. Но она демонстративно делает круг, затем – другой и, на выходе из третьего, уже может бросить свой рюкзак в бойцов на посту.
Снайпер нажимает на спусковой крючок… Пуля входит девочке между грудей и проходит «на вылет». Она падает на спину, на асфальт, а рюкзак, взметнувшись вверх вместе с её правой рукой, так и остаётся в ней.
Белое ситцевое платьице в мелкий голубой горошек быстро обагряется кровью, кровь вытекает из-под тела, и лужа под ним неудержимо расползается – кровь выходит из девочки, как вода из пробитого резервуара, как жизнь…
Глава I.
Лёха с пронзительным криком подскочил на кровати: он был весь в поту, его подушка, простынь под ним и одеяло – промокли насквозь, а мокрый круг на простыне напоминал ему ту самую лужу из сна. Он не сразу пришёл в себя – какое-то время он потратил на понимание, где он находится и в каком времени. Через несколько секунд он узнал место и окончательно вышел из сна – этот сон уже несколько лет преследовал его и он, каким-то чудовищным образом, становился всё правдивее и яснее, чем сама явь.
Лёха отбросил одеяло, поставил ноги на пол и в изнеможении положил свою голову на правую руку: это уже в конец «высосало» из него его жизнь. На мгновение он испытал облегчение, что это всего лишь сон, но это было лишь мгновением, а реальность состояла в том, что всё это повторяется годами и будет повторяться ещё в будущем до самой смерти, до самой смерти… Даже сквозь килограммы выпитого алкоголя. Даже сквозь пятисуточную борьбу со сном. Даже…
Спать страшно, а умирать ещё страшней – там ведь не проснёшься. А может, это и будет смерть, когда Она оживёт?..
Лёха поставил греться чайник и поплёлся в ванну умываться. Он долго-долго держал своё лицо в ладонях, так, чтобы ледяная вода затекала в них и освежала опухшее лицо. Затем поднял голову и уставился на себя в зеркало:
армейский светлый «ёжик», худое угловатое лицо со шрамами – глубокими и не очень… Это лицо можно было бы принять за лицо подростка, если бы не эти шрамы. Но главное в нём – это неизменная «печать смерти», которую приносят с войны все, кому довелось убивать. На груди со стороны сердца наколоты группа крови и резус-фактор.
Он почистил зубы и вышел на кухню, налил себе чай, сел и уставился в единственное окно – такое жёлтое и засраное, будто на нём жарили чебуреки: вроде бы на улице солнце…
Он только несколько дней в городе. Снял эту кухню-прихожую и «бросил кости» – всё, приехали. С 94-го года нет покоя – 8 лет: восемь лет российской армии, миротворческих сил и иностранного французского легиона. Лёха сидел и пил свой чай, привыкая к мысли, что он, наконец-то, сам по себе и никому ничего не должен. Но радости не было: всё самое паскудное и самое сраное, что было в его жизни, следовало за ним по пятам и, возможно сейчас, стало ещё хуже, потому что ко всему прочему добавилось ещё и одиночество. И отсутствие цели.
Но рано ещё было «бить в гонг» и «вскрывать себе вены в туалете» – этот этап его жизни он мог бы назвать – возвращением. Ничто не длится вечно! А все дороги всё равно ведут – к Дому…
Он оделся в то, что носил в армии – армейскую горку и бушлат – и, особо не заморачиваясь по поводу внешнего вида, сквозь плохо освещённый, серый, вонючий и длинный коридор, с облегчением вышел на улицу.
Осень… Густые, чёрно-сине-молочные тучи на небе устали лить на землю целые тонны воды и на время взяли передышку. Лёха хлюпал по лужам и жёлтым кленовым листьям, прилипшим к асфальту, в своих иностранных удобных и не промокающих берцах и радовался тому, что он жив. Он с глубокого детства не видел Мир именно таким: простым и вечным. Просто дождь, просто осень, просто листья, которые опали сейчас первыми, после Тех – крайних – из детства. Свобода, с которой нечего делать… Ещё научиться надо жить и пользоваться этим бесценным даром.
Он шёл по серой улице, было так сумрачно, что кое-где начинали загораться первые фонари, несмотря на довольно ранний час.
«Да, эти шрамы и единственную наколку на всём моём теле – я вынес из спецназа Внутренних войск. А ещё пару ранений и контузию – но это так, уже для «кучи» … – размышлял Лёха, гуляя без цели по городу. – Мне 27 лет, и я вернулся назад – в чужой и чуждый мне город, в котором в детстве я был лишь проездом, с той лишь разницей, что мне отсюда до Родины всего 300 км по прямой…
Чувствую себя голым. Я ничего подобного никогда не видел: люди просто идут куда-то из ниоткуда, попадая в никуда… Я понимаю, что у них у всех есть семьи, свои дела, работа, но я пока что не могу понять, как можно так спокойно жить и заниматься своими делами, когда в Мире столько мест полыхает в огне… Гибнут люди… Это вопрос, конечно, риторический. Мне далеко не двадцать лет, чтобы с пеной у рта доказывать какому-нибудь студенту, что его жизнь гавно и гавном и будет, не хлебни он этой «армейской баланды», но всё же… Все они, тем не менее, говорят о войне и знают о ней несоизмеримо больше тех, кто там был.
На моём счету первая Чеченская война, второй штурм Грозного. Потом я подался в Миротворцы, считая, что там можно принести пользу, защитить кого-то от чего-то, не убивая никого. Но… «не убивая» с оружием в руках не получается, а миротворцы, вооружённые «до зубов» – это само по себе горько и смешно. Но ведь и правда должна быть «с кулаками» …
Затем, был Французский иностранный легион. «Если уж и не найти в душе Мир, то хоть заработать на войне», – подумал я и отправился в Париж. Отчасти, я был прав: куда более приятнее искать смысл жизни, когда есть что съесть. Но если вспомнить, чем я рисковал, то…сейчас я уже не так в этом уверен. Поверни время вспять – и я бы не прошёл этот путь дважды.
Сначала увезли в Африку, собственно, как и всех новобранцев. Это своего рода боевое крещение, посвящение в легионеры. Такой жопы я нигде не встречал, даже дома. Учебку проходили где-то на юге Франции, и я тогда полагал, что хуже, чем там быть нигде уже не может, но оказалось, что может… Думаю, был просто не мой «климат». Потом, после успешной «обкатки», дали отпуск месячный и вообще всё наладилось: первые деньги скрасили будни, а уж отпуск в Париже – это вообще был «улёт». Просто надо было потерпеть… Все же мы терпим что-то, просто кто-то терпит на 5 тысяч рублей в месяц, я же терпел за 1000$. И это только первый год, а потом зарплата выросла втрое, но не важно – я чудом остался цел в этой проклятой Африке и был счастлив до безумия, когда нас оттуда выдернули и увезли на большую землю. Потом была Южная Америка, пару раз летали во Вьетнам и Лаос ограниченным контингентом – чью-то там войну воевали…
Но прошло пять лет и мой контракт завершился, а заключать новый я был не намерен.
И вот я здесь – стою в этой толпе. Самое удивительное для меня открытие в том, что это и есть жизнь и она всегда была такой – быстротечное время её не касается… Я словно из пробирки выброшен в море, мне холодно, грустно, одиноко… Я не хочу бежать назад в свою привычную жизнь – это было бы логически просто и очевидно. Но нет… Для слабости во мне нет места – там для меня всё кончено, а здесь я пока не знаю с чего начать идти вперёд. Но ведь и это временно…
Много раз ловил себя на мысли: чего ищу? от чего бегу? что я хотел? И не найду ответа. В юности хотелось быть полезным, приносить обществу пользу, охранять кого-то, оберегать, может даже, – быть героем. В армии это было так оголённо всё, так сильно и так ограниченно, что взрыв был всепоглощающим, сметающим всё на своём пути… Не было никакого дела под пулями арабских наёмников до всего Мира, лишь бы пережить этот день, другой день, месяц, год… И главное, чтобы твои товарищи, твои друзья и братья по оружию тоже не умерли, а дожили с тобой до светлого «завтра», которое переносилось постоянно, но не теряло своей силы.
Но они погибали. Они погибли все, а кто не погиб от рук боевиков, погиб дома в своих алкогольных и наркотических «мирах», другие просто замолчали и похоронили в себе всё, что видели, а те, кто выжили и продолжили служить и выполнять свой «долг» – с теми мне стало не по пути… Моё военное братство закончилось с последним моим похороненным другом. И я убежал, чтобы больше никем и ничем не «обрастать», убежал искать смысл жизни, спешил применить своё умение в мирных целях, но как оказалось, у оружия есть только одно призвание – убивать. Сажать картошку им невозможно.
Меня всегда раздражали фильмы или поднимаемые кем-то темы про времена, что ждут каждого солдата после войны, про синдром этот посттравматический или как его там… Ничего этого я не чувствовал. Не имел надобности ходить по группам терапии, анонимным «бывшим военным со стрясённой кукушкой» и так далее. Да в России это и не принято, но тем не менее почему никто не понимает, что любой посттравматический синдром – это затаённая ярость, а затем просто злоба на весь белый Свет. И всё, что может помочь – это спортзал с мешком для битья посередине. Долби его. Я понимаю, что те, от кого осталась половина, может, и имеют право пустить слезу, но наблюдать здоровенного мужика, плачущего навзрыд посреди сидящих «анонимщиков», жрущего таблетки горстями – это перебор.
Я не железный человек без чувств и эмоций… Но Вы никогда их от меня не увидите, друзья.
…Что же мне тут делать, а? Идти грузчиком в магазин? Пришлось бы, не будь у меня с деньгами всё нормально… Учителем в школу? Даже если и обучусь всем университетским наукам и «премудростям», то чему я смогу научить детей?.. Им не нужно это в школе… Лучше бы совсем не нужно было. Кем ещё? Врачом? Так это реально учится надо и это не та область, где можно на отъебись катиться, не считаясь ни с кем, кроме себя. Военный, мент? Ой да ну, достало… Это точно нет.
«Солдаты, возвращённые отчизне, хотят найти дорогу к новой жизни» …
Надо навестить мать в деревне. И никаких глупостей, потому что: «Жизнь проложит себе путь хочет того или не хочет это нечто, живущее во мне и называемое – Я…».
***
Он приехал на следующий день до обеда.
Этот день был субботой, и мама оказалась дома. Мама Лёшки являлась суровой женщиной, прожившей свои молодые годы с нелюбимым человеком, пьющим и поднимающим на неё руку. Семейное счастье, если таковое когда-то и было, кончилось для неё после первого прожитого сыном года – для обоих родителей этот ребёнок был ранним: ему было 18, ей 16 и хоть Лёхиному отцу и дали отсрочку от армии на год, но служить всё равно пришлось, да ещё как: «благодаря» этой отсрочке он попал в Афганистан и мать осталась одна с грудным ребёнком на руках. Родственники не помогали – её родители отвернулись от неё, не выгоняли лишь из жалости. Отец, Лёшкин дед, и куском хлеба попрекал – для него она так и оставалась «шалавой» до самой его смерти в 91-м году. Родители Лёшкиного отца временами протягивали ей и малышу руку помощи, но это было по «великим праздникам».
Отец вернулся, когда Лёшке шёл уже седьмой год: после трёх лет «срочки» в погранвойсках, он остался ещё на два года в Афгане и, как оказалось, это стало самой большой ошибкой в его жизни – «заговорённый» механик-водитель был подбит и горел под обстрелом в своём БТРе незадолго до окончания сверхсрока. Обе ноги пришлось ампутировать в несколько приёмов по самый пах из-за гниения по причине несвоевременного врачебного участия. Так он и вернулся домой – страшный, обгоревший, а на тележке сидело всё, что осталось от некогда здорового и красивого парня – «метр с кепкой».
Он запил… И Лёха не видел его трезвым с того момента и до самого своего ухода в армию ни разу. Что это была за жизнь, знает у нас каждый третий, если не второй, и если не из своего опыта, то по наслышке уж точно.
– Здравствуй, мам…
Мама выронила грабли из рук:
– Здравствуй… – только и пробормотала она.
Они встретились на улице и теперь сидели в теплой натопленной избе – Лёшка хлебал суп. Он сам того не понимая, избегал смотреть матери в глаза. Что он мог ей сказать? Кроме работы от зари до зари, пьяного отца-дебошира и её слёз, в детстве он ничего не видел. Единственной отрадой были стрельбы в тире, да рукопашные битвы «стенка на стенку» с парнями с «Зелёного клина» – района в той же деревне, только за рекой. Два моста – один бетонный, другой деревянный – соединяли две половинки одного целого.
Уходя в армию, он ни о чём не жалел и не волновался, а она не проронила ни слова, ни слезинки. Только отец пожелал ему в дорогу «быть мужиком» …
Она сидит и не спрашивает ничего. Но он ясно чувствует её взгляд на себе.
«Почему я не могу поднять свои глаза и посмотреть на неё?.. – думал Лёха, пока хлебал свой суп. – Неужели этот материнский авторитет бьёт весь мой боевой опыт, будто и не было этих лет, и я снова салага?.. Смотрит и молчит. И я, должно быть, напоминаю ей отца всем своим видом и поведением, своими мимикой и жестами. Слава Богу, ноги на месте… Она не бросила его, жила с ним до конца. И я пошёл «его дорогой»: «бросил» её и ушёл вместо того, чтобы остаться и помогать… «жевать» здесь каждый вязкий день и ночь, закапывая себя заживо, не имея ни слова, ни права на что-то, кроме молчания и работы – работы «там», работы «тут», работы «сейчас», работы «потом» … А ещё какой-нибудь деревенской «Мани», которая бы «обложила» меня детьми со всех сторон и смотрела бы… Смотрела точно также, как и Она… Чем руководствовался отец, когда уходил? Нет. Не так… Чем руководствовался отец, когда не вернулся? Может, тем же? Он же целый год прожил с нами и, наверное, понял тогда то же, что и я сейчас – что это не его судьба. Однако, Судьба сурово с ним обошлась за такой дерзкий и, возможно, даже гнусный «побег» от жены и сына. Ведь хранило его Небо, пока он был срочник… Слава Богу, у меня нет детей».
–Давно приехал? – наконец произнесла мать.
–Несколько дней…
Мама покачала головой.
–Надолго?
–Не знаю… Я никуда не тороплюсь.
–Счастливый…
–Наверно.
Мама нервно разгребла шершавыми рёбрами ладоней в разные стороны крошки на столе, оставив пред собой идеально чистый пятачок.
–Прости, что не приехал на похороны отца.
–Не важно. Даже если бы ты и приехал – его точно также зарыли бы. И он бы не ожил – слава Богу.
–Он мёртв… О мёртвых либо хорошо, либо никак.
–О мёртвых либо хорошо, либо ничего кроме правды! Ты мне скажи, ты опять поедешь?
–Нет, я остаться хочу…
–Прекрасно. Только работы нет нигде, а сидеть на моей шее, как паршивцу- отцу твоему, я не позволю – не железная.
Лёха смотрел на неё и понимал, что всё кончено. Давно. С рождения. И ничего никогда не наладить – ни сейчас, ни потом. Время тут не имеет значения.
–Мне не нужны твои деньги, мам. И твоя помощь – тоже. Хотя было бы не плохо, чтобы ты хоть немного меня бы любила. Почему ты не любишь меня, мама?.. Я ведь ни в чём, ни в чём не виноват… Хочешь, я тебе денег дам?.. Хватит на тот свет ещё прихватить. Хочешь?
Она сидела, и температура кипения внутри неё должна была вот-вот зашкалить: лицо почернело, губы перекосила злобная гримаса, в глазах читался гнев, презрение, отчаяние… Лёха давно уже не видел её такой, очень давно, – с детства, но сейчас это не внушало ему дикий страх перед ней – сейчас он сидел в похожем оцепенении, но испытывал не страх, а…жалость.
–Верни мне мою жизнь назад, если сможешь, тыыы!.. – взвыла она. – Вы меня сожрали с отцом, сожрали и высрали. Я ничто!!! Ты во всём виноват, ты! Слышишь меня?!.. – Она вскочила на ноги и тыкала своим искривлённым узловатым пальцем через стол в сторону Лёхи. – Мерзавцы… Зачем ты приехал?.. – Она, обессиленная, упала на стул. – Ты его копия, понимаешь?.. Хорошо, что хоть ноги хватило ума уберечь. Ты ведь и сам не любил меня…
Лёха смотрел на неё. «Ты ведь и сам не любил меня, – говорит она. – Боже…», – думал Лёха.
–Я не просился в эту жизнь, мама. Ты сама меня родила. Я уверен, что орал, как одержимый и упирался всеми руками и ногами, чтобы не вылезать оттуда. Но ты старалась, тужилась, наверно, да? И с воплями выпихнула меня в эту пустоту. Ну кто тебя просил?.. Ты думаешь, я – живу? Моя жизнь – это моментальные снимки детства, а за ними – выжженое каменное поле, в котором я бреду, как в бреду…и не могу ничего «посадить», потому что ничего доброго не растёт на камнях…
Она сидела и плакала. «Это уже истерика», – подумал Лёха и решил здесь не задерживаться.
–Надо было задушить меня тем шарфом тогда, в спальне. Помнишь? Я промочил валенки, и ты впала в такое бешенство, будто я сделал какую-то ужасную гадость. Ты душила меня, а я болтался на одной твоей правой руке и не мог коснуться пола. И если бы с улицы тогда не заехал отец и не рявкнул, ты бы доделала… Опять отец виноват и тут, да?.. – Лёха встал из-за стола и направился к выходу. – Но я давно простил тебя, мама… И я буду любить тебя всегда только потому, что ты моя мама. Прости…
Она сидела и смотрела в пустоту. Он вышел на улицу и направился к гаражу – там, он знал, должна была стоять отцовская «семёрка». Никто не знал, кто и за какие заслуги ему её пригнал, но факт оставался фактом – она стояла в гараже, и отец точно её не покупал. Он давал некоторым своим знакомым покататься, а техосмотр делали все вместе – отец очень любил порядок и всё у него было разложено по полочкам.
Ключи от гаража висели на гвоздике, который был вбит в стену этого же гаража, только со стороны двора… Лёха открыл створки ворот и остановился на пороге – машина стояла под брезентом на берёзовых чурках, а колёса висели на стене. Он сдернул брезент и стало трудно дышать – «вековая» пыль повисла в воздухе, но сквозь неё хорошо виднелась вишнёвая «семёрка» – красотка…
«Я не знаю, что с документами на неё, – подумал Лёха, – но по деревне кататься сгодится. Потом у знающих людей спрошу о том, что есть из доков на руках – в бардачке точно лежали какие-то бумаги. – Он открыл дверь со стороны пассажира и заглянул в бардачок. – Да… На месте». – Лёха плохо понимал во всех этих технических и юридических трактатах, поэтому решил бумажную волокиту оставить «на потом». Он заглянул в бак – там было сухо, как в пустыне. Зато масло было «в норме». – «Заправим, колёса прикрутим, отмоем и пофорсим», – улыбнулся Лёха сам себе.
Он решил сходить на заправку засветло, а потом заняться всем остальным. Спустя час Лёха вернулся с двадцатилитровой канистрой и со спокойной душой принялся за «лоск»: он пропылесосил салон, помыл коврики и протёр пыль на панели управления и сзади; помыл с порошком кузов и хорошо сполоснул проточной водой из шланга; прикрутил колёса, но они оказались спущенными, а накачать было нечем – инструмент растащили «доброжелатели». Лёшка на чердаке откопал свой старый велосипедный насос и накачивал им автомобильные камеры ещё пару часов – когда закончил, спустились густые сумерки, а Лёха подумал, что не плохо бы это «упражнение» включить в подготовку армейских «спецов». Но у него всё получилось и дело оставалось за аккумулятором, который «доброжелатели» оставили – чудом ли Господним или матерью, которая могла вступит в бой с кем угодно и чем угодно избить обидчика.
Конечно, аккумулятор тоже был «мёртв», а шнура для зарядки днём с огнём не сыщешь, поэтому Лёшка изготовил свой собственный, припомнив армейские «мудрости» и проявив врождённую смекалку – проще простого.
Лёшка спустил машину на домкрате на землю – перевалило за полночь, и он собирался заночевать в машине, когда пришла мать и принесла ужин.
–Я постелила тебе в доме. И баня натоплена. Поешь… – Она поставила кастрюлю с котлетами, молоко и хлеб прямо на капот машины. – Завелась?
–Завтра посмотрим, – сказал Лёха и вытер полотенцем руки и лицо от пыли и пота. – Должна завестись… Аккумулятор зарядить надо.
Мама стояла, скрестив руки на груди, привалившись к стене, а висящая на потолке одинокая лампочка своим натужным светом вычленяла из её лица все морщины и изъяны, какие были и даже указывала на те, какие ещё будут. Она успокоилась, превратившись снова в обычную старушку, одинокую и сломанную ещё в самом начале своего становления, как женщины, как жены, как Мамы…
–Не суйся на ней в город, Лёша…
–Ты что-нибудь знаешь про неё? – спросил Лёха, уплетая котлету.
–Дело ясное, что дело тёмное. Твой отец ездил на сборы ветеранов-афганцев в город, не помнишь? Тебе лет 11 было… Ну, тогда они ещё ветеранами не были – были просто «афганцами». Ну и вот: на них там «наехали». И что там было в подробностях я, конечно, не знаю, знаю только то, что через неделю после возвращения отца домой, какие-то люди пригнали ему эту машину. Что там произошло – кто теперь узнает… Он был очень рад, так рад, как потом и разочарован – вспомнил, что ног-то нет, как ездить? Никак… Приезжали друзья-«афганцы», обкатывали её, но никто не решался спросить про продажу, хотя, наверное, хотели многие. Короче говоря, блатным языком – «отжатая» она у кого-то. Документы вроде бы в порядке, но кто знает – столько лет прошло. Вдруг сейчас в розыске?
–Да уж… Отец был, оказывается, не прост.
Мама посмотрела на сына долгим невидящим взглядом, который на миг прояснился, и сказала:
–Да… Но то немногое хорошее, что было, «смыла» монотонная река многолетнего гавна.
Лёха выпил стакан молока, поставил его на капот и прямым открытым взглядом посмотрел матери в глаза:
–Пойдём спать, мама. Я помоюсь только… Не жди меня, ложись.
–Я все эти годы ждала тебя – не могу разучиться так сразу… Ты же исчез сразу после «срочки», укатил миротворцем в свою Сербию. Только вот где ты болтался больше года, ведь она в 1998-м началась?.. – она посмотрела в сторону сына очень обиженно, но быстро опустила глаза. – А потом я получаю письмо из Франции… И тут я готова тебя убить была.
–Ты же не ответила ни на одно моё письмо…
–Я знала, где ты, и мне этого было достаточно – я злилась очень. Ты понял это после второго письма и больше не писал… Я садилась за письмо сто раз и даже написала что-то, но выкинула. Прости меня…
–Пойдём спать, мама… Утро вечера мудренее, – он обнял её за плечи, и они вместе направились к выходу из гаража. – Товарищ выключатель, разрешите разомкнуть Ваши нежные контакты?.. – обратился Лёха к выключателю и потушил свет.
–Усложняешь…
–Это армейский юмор, мам.
–Тупой.
–Согласен с каждой буквой…
Ворота со скрипом закрылись в ночи.
Глава II.
Лёха проснулся в 10:30 и, не умываясь, ринулся в гараж проверять машину. Он открутил самодельные клеммы, залил бензин в бак и, затаив дыхание, повернул ключ зажигания – движок пару раз с надрывом прокрутился, Лёха помогал ему, поджимая на педаль газа, а на третий он будто освободился и «полетел» – машина завелась.
–Даааа!.. – восторженно произнёс Лёха и, оставив автомобиль «прогреваться», пошёл в дом.
Мама собирала завтрак на стол.
–Завелась, мам!
–Отлично, – улыбнулась мама. – Умывайся и за стол.
–Хорошо! – Лёха подошёл к умывальнику, умылся ледяной водой и стал мочить зубную щётку. – Сейчас поедим и я проеду по улице туда-сюда… Посмотрим, может, что отвалится. Не дай Бог.
– Поешь… – Мама пожарила яичницу на сале и порезала маринованные огурцы, помидоры выставила в тарелке. – Ты рассол помидорный всё ещё любишь?
–Да, мам, – Лёха вошёл на кухню и сел за стол. – Люблю… Мммм!.. Яичница на сале! – Он закатил глаза. – Это просто фантастика.
– Да… Я беру поросёнка одного на зиму. – Она тоже села за стол и протянула Лёшке ложку. – Сейчас дорого всё. Если своей кормовой базы нет, то скотина тебя съест, а не ты её. А у меня её нет…этой базы… С паёв моих дроблёнку возит мне фермер – Науменко, помнишь?
–Всё ещё живой, что ли?..
–А что с ним сделается. Работает. Троих детей «на ноги» поставил, образование дал и прочее… Внуки уж большие. Он же один остался у нас из «кулаков», остальные разорились и опустились. Колхоз развалился. Остались тут только те, кто помирать собрался. Молодёжь пьёт, а это значит – нет будущего тут. А когда-то ведь было шумно… Работа была, и ребятишки бегали по улицам толпами. И ты с ними бегал… Знаешь, вот ни у кого из Вашей детской компании судьба не сложилась, Лёша…
Лёха уже заканчивал с яичницей и посмотрел на мать:
–Моя судьба не несложилась, мам. Она ещё складывается.
–Иди учится, коли деньги есть. Оставаться тут – это конец… Оставаться надо было раньше, когда колхоз был и кипела жизнь, а сейчас… Цены на всё взлетели до небес, мужики последнюю технику распродают, бросают всё, потому что не на что её заправлять. А принимают хлеб, мясо, молоко, знаешь, – за сколько? Гроши! Чтобы ты лишь бы с голоду не подох да дальше город содержал! Ленка Крюкова ездила к младшей к своей в город, на «побывку» с внуками сидеть, так говорит литр молока тут взяли за рубль, там – разбодяжили и продали – за десять. Даже не за три!.. За десять! Так что… А в райцентре только лесопилка, так с неё работяг только вперёд ногами выносят – люди держатся за работу зубами.
–Я подумаю, на кого учится. Пока отдохну, съезжу в центр – посмотрю, что там. Мне город не особо нравится – нехер там делать.
–Ты в райцентр хочешь податься?..
–Ну да. А почему нет? – Лёха уловил тревожные нотки в голосе матери. – Там и с машиной через ментов вопрос решу… И с корешами из «пучихи», может, встречусь – интересно же, кто кем стал. Может, глядя на них, и сам пойму, куда мне надо… Чего ты?
–Там просто всё совсем не так, как было… – уклончиво пробормотала мама.
–Так это везде так сейчас – не так, как было…
–Ты не понял, – сказала твёрдо мама и посмотрела Лёхе прямо в глаза. –Там наркотики. До Казахстана не далеко. И если раньше ограничивались коноплёй да опиумным сырцом, то теперь на иглу молодёжь посадили – героин в «моде». А кореша твои, вполне возможно, червей давно кормят.
–Откуда ты всё это знаешь?..
–Так я слушаю. Кто хочет слышать, тот услышит. О чём ещё говорить старикам – только про беспредел властей. Такого ещё не было, понимаешь? Народ скоро с вилами поднимется против торгашей…
–Да некому подниматься, мам. Всех людей нормальных ещё в двадцатом веке поубивали – между двумя Мировыми войнами – одна Гражданская, затем Афган и Чечня. Я уж не говорю про репрессии и голод… А мы-то родились от тех, кто «за кустиком, да бугорком» спрятался.
–Не хочу в это верить…что не осталось Людей… И кстати, прадед твой не прятался – он героем войны был. Через Ладожское озеро боеприпасы возил. И топили его и убивали, а он до Берлина всё равно дошёл. Черед 12 лет после войны умер…
–Остались, мам, да. Только гавно, как всегда, «плавает сверху». Все эти недоноски, неучи и просто быдло однажды нас шапками закидают своими… И дальше будет только хуже. «Национальной идеей» станет ни стабильность и процветание, а выживание и помоехлебание.
–Откуда ты всё это знаешь?.. – в свою очередь спросила изумлённая мама.
–Я видел весь Мир, мам… И я хорошо учился в школе по «не точным» наукам: не надо иметь семи пядей во лбу думающему человеку, когда он видит то, что видит и умеет сравнивать и рассуждать. И делать выводы…потом…
Мама убирала со стола посуду, а Лёха выпил кофе и двинулся к выходу:
–Я на тест-драйв!
–Чего?..
–Выходи на меня посмотреть.
Лёха выехал из гаража на широкую и просторную улицу – ни асфальта, ни гравия не было – просто обычная просёлочная дорога растягивалась на двести метров в обе стороны. Ночью грязь хорошо подморозило, Лёха спокойно доехал до одного из концов улицы, развернулся и разогнался до скорости в км/ч 70 до следующего края. Развернулся на другом конце и втопил уже сотню – машина вела себя прекрасно, остервенело отбрасывая во все стороны куски сырой земли. Мама стояла у калитки и смотрела на сына. Он подъехал к ней и опустил стекло:
–Садись, поехали. Ленинская улица асфальтированная и длинная – не меньше километра.
–Я?! Я не поеду…
–Не бойся.
–Колёса отвалятся!
–Я хорошо прикрутил.
–Ну, значит ещё что-нибудь отвалится – она на пеньках шесть лет стояла…
–Да поехали, мам. Она новая, в том-то и дело, что стояла на пеньках.
–Ладно… – Нехотя согласилась мама и села на заднее сиденье.
Леха проехал главную улицу, протяжённостью в 850 метров за пять минут – некогда приличный асфальт превратился в ничто: яма на яме, ухаб на ухабе… Только последние метров 150 выдался нормальный отрезок, и Лёха снова разогнался до сотки. За концом асфальта кончалась и сама деревня – дальше были только поля да леса с деревенским кладбищем. Машина ровно гудела. Лёха сидел и смотрел в даль.
–Поехали, – через некоторое время сказала мама тихо, – я тебе могилу отца покажу…
Он был похоронен у самого края – Свечников Сергей Константинович, 11.11. 1958г. – 12.12. 1997г.
–Такой лютый мороз стоял в тот день, что мужики кирками копали могилу – экскаватор гонять такую даль из райцентра было накладно.
Они вернулись домой, и Лёха снова затопил баню – хотелось нормально, не в торопях, погреться и подумать. Переписав идентификационный номер автомобиля, он зашёл в избу и сел возле печки так же, как любил делать отец.
–Завтра я уеду, – сказал он маме. – Я тебе оставлю денег… Тебе надолго хватит. Если там меня ничего не «зацепит», то поеду в город и начну новую жизнь.
Мама села на диван в прихожей и молча смотрела в спину сына – он чувствовал её взгляд, он жёг его, как огонь.
–Будь осторожен. Приезжай…
–Теперь буду приезжать. Обещаю…
Лёха рано утром затопил печку, натаскал дров, сена корове и телку и уехал при первых лучах солнца. Мама делала вид, что спит.
***
Он вставил кассету в магнитолу и ехал по знакомым и таким родным местам: он смотрел и видел себя буквально по всюду. Так или иначе, маленьким, он был тут везде…
Через тридцать минут Лёха заехал в село, вокруг которого и формировался район. Доехав до центральной площади, он остановился и зашёл в Универмаг, купил газетку у бабульки и вернулся в машину. Ему нужна была квартира и желательно в центре – тут находился районный Дом Культуры, поликлиника и школа, а значит, именно здесь жизнь и била «ключом».
«И всё по голове», – подумал Лёха и забегал глазами по строчкам газеты «Знамя труда».
Ему повезло – сдавалась «двушка» на первом этаже двухэтажного кирпичного дома по проспекту Победы. Это было, конечно, не совсем в центре, но и не у чёрта на рогах: на машине – пару минут езды. Пешком – минут десять-пятнадцать.
Поэтому он, не раздумывая, добрался до телефонной будки, которая оказалась тут же, только через дорогу, и набрал нужный номер.
В квартире был сделан очень приличный ремонт, и проектировка в целом радовала своим «угловым» расположением: кухонное окно и окно зала выходило во двор, окно спальни – в переулок. Совмещённый санузел отделан кафелем, водонагреватель, вся мебель и кухонный гарнитур со всеми бытовыми приборами тоже были в наличии – заходи и живи. Что Лёха и сделал, заплатив сразу за два месяца. Потом он заехал в магазин и закупился продуктами так, чтобы не ходить в него каждый день – сыр, колбаса, мясо, рыба, яйца, пастеризованное молоко и прочее, что не портится в течении нескольких суток. Когда он забивал холодильник, мысли бродили в его голове, но пока не выстраивались рядком. Нет, он пока не знал, что он тут будет делать, но чувство предчувствия его не подводило никогда – что-то будет тут такое, что не оставит в стороне никого. Он посмотрел на часы – полдень. Скоро закончатся занятия в школе у первой смены…
«Надо посмотреть, кто тут есть кто и чем живёт. Посмотреть, приглядеть, «срисовать» действующие лица, одним словом, – оглядеться и, возможно, можно будет начать действовать. Мне нужна цель… Тогда здесь будет сделано много хороших дел. Мать сказала – наркотики. Надо перво-наперво в школу съездить, значит».
В час дня Лёха вышел из квартиры и закрыл за собой дверь, однако, выйти из подъезда на улицу ему помешал подозрительный шорох на втором этаже – Лёха осторожно поднялся на лестничную клетку и увидел открытый люк на крышу. Выглянув наружу, он застал двух мальчишек лет 14ти-15ти: один из них с белой пеной у рта находился в «отключке», второй пытался, видимо, ему помочь для начала спустив с крыши в подъезд. Когда мальчишка увидел Лёху, то на мгновение растерялся и бросил товарища, но затем заговорил:
–Я только клей нюхал, а этот…
–Давно он такой? – Лёха подскочил к телу подростка и пытался нащупать пульс.
–Да не знаю я…
Лёха поднял глаза на парнишку и понял, что они тут «зависали», должно быть, с восьми утра – с начала уроков. Пульс не прощупывался, но дыхание ещё было. Лёха посмотрел зрачки – они были расширены. Он перевернул мальчишку на бок, достал перочинный нож и надавил им на основание носа, затем попробовал сжать трапециевидную мышцу – подросток не приходил в сознание. Лёха снова положил мальчишку на спину.
–Засунь руку ему в рот и держи язык, чтобы не запал.
–Что?..
–Ты глухой? Держи ему язык!!!
Лёха приступил к сердечно-лёгочной реанимации: он через носовой платок на каждый один вдох трижды массировал сердце, но это не помогало. Через пару минут он начал просто бить по сердцу, изо всех сил пытаясь завести измученный подростковый «мотор», но тщетно…
–Спускайся вниз, примешь его, – сказал Лёха второму наркоману. – Повезём в больницу.
–Я не поеду…
–Помоги мне его спустить отсюда и вали куда хочешь!
Они погрузили тело на заднее сиденье «Жигулей», и Лёха на скорости пролетел всё село до самого бора – там находилась ЦРБ. Лёха положил на каталку своего «пассажира», доктор начал проверять состояние пациента. Через несколько секунд доктор повернулся и посмотрел на Лёху ничего не значащим взглядом:
–Он мёртв. Давно…
Лёха опустился на корточки, но никак не мог оторвать взгляда от трупа: «не от пули он погиб, не от ножа… Не сгорел в БМП, не подорвался на мине. Просто ввёл героин…», – думал Лёха.
–Он же холодный, вы не чувствовали?.. – не унимался доктор.
–На улице холодно…
Лёха не стал никого ждать и ничего подписывать, а просто уехал. Надо было заехать в «гайцам», узнать о машине и поставить её на учёт – советские номера выдавали с потрохами. Он посмотрел на часы – время 13:45. «В школу можно наведаться теперь только часов в семь вечера, – думал Лёха пока ехал, – если наркоту «толкают» там, то это происходит скорее всего на парковке, а не внутри.
Идентификационный номер есть, осталось просто заехать в гаи и заплатить за информацию: согласится мент – хорошо, нет – тоже хер с ним. Говорить надо всегда правду – в большинстве случаев ложь до добра не доводит, поэтому, наверно, начну-ка я сразу с постановки на учёт – что лепить горбатого? Там сразу всё и вскроется, если она в розыске или по крайней мере владельца узнаю… Но припаркуюсь всё равно где-нибудь в далеке, чтобы не сцапали в случае чего. Пока так, а там посмотрим».
Он припарковался возле дома-интерната и последние триста метров до отдела ГИБДД прошёл пешком. В дежурке сидел развязного вида не по годам всё ещё лейтенант, курил и смотрел телевизор.
–Добрый день, – сказал Лёха и достал документы на машину. – У кого мне машину на учёт поставить?
Летёха даже не сразу соизволил посмотреть на посетителя: только спустя несколько секунд он всё-таки оторвался от зомбо-ящика и демонстративно смерил Лёху презрительным взглядом:
–Обед, – наконец-то «высрал» из себя он слово и упёрся локтями в стол. – До двух.
Лёха сквозь стекло смотрел на него какое-то время, делая внутри себя моральный выбор между: «а не въебать ли ему?» и «да ладно, сучок недоделанный, ради благой цели потерпим».
–Ну ладно, – спокойно сказал Лёха, – до двух обед, а после что, все на фронт идут что ли?
Лейтенант снова откинулся на своё кресло и повернулся боком, бросив:
–Третий кабинет…
В 14:05 Лёха постучал в третий кабинет и, дождавшись слова «войдите!», приоткрыл дверь:
–Разрешите?
–Да, проходите, – за столом сидел приличного вида молодой инспектор лет 30 в звании майора и смотрел на Лёху. – Присаживайтесь. Чем могу служить?
Лёха сел на стул и моментально оценил и вид, и голос, и приятный взгляд милиционера и принял решение не юлить, а рассказать всё, как есть:
–В общем, дело такое…
Рассказав десятиминутную историю внезапного появления автомобиля в гараже отца, Лёха уставился на своего ровесника, пытаясь уловить его отношение к этой истории и, по возможности, предсказать реакцию. Он рассказал всё, кроме настоящего адреса и названия деревни, где это всё происходило.
–Вы сейчас на ней? Я имею ввиду машину…
–Н-н-ет…
–Ясно… – всё понял «гаец».
–Я хорошо заплачу за постановку на учёт и новые номера, если, конечно, она не в розыске. Ну, а если в розыске, то отдам. Но только не спрашивай ничего – не заставляй меня врать.
Гаишник некоторое время смотрел на Лёху, будто оценивая его, решая, нравится ли он ему или нет. Но решение было принято положительное:
–Ладно, давай VIN…
Лёха протянул листочек, на котором был записан номер.
–Автомобиль не в розыске, – сказал инспектор через пару минут. Он немного замешкался, посмотрев в окно. – Но я не могу его поставить на учёт без договора купли-продажи или дарственной. Есть вариант тебе ездить по доверенности, но фактическим владельцем будет оставаться тот человек, на ком она оформлена.
–И кто владелец?..
–Цхавребов Алан Асланович.
–Ахуенно… – Лёха откинулся на спинку стула.
–То, что я тебе уже сказал, стоит 300 долларов. Хочешь липовую доверенность и номера – это ещё 1200…
–Не хило.
–Можешь не брать.
–Да ладно… Она мне нужна.
–Тогда давай все документы и встречаемся завтра у стадиона, часов в семь вечера, чтобы темно было уже…
Лёха отсчитал инспектору 300 долларов, пожелал ему здоровья и простился до завтра.
***
Лёха стоял в гаражах напротив школы с 7:30. Первая смена начала выходить с половины первого и до 13:20 – в бинокль Лёха вычислил поставщика и ученика, который взял товар утром. Этот ученик выглядел «старым» и потасканным для своих лет: долговязый и худющий, в нестиранных джинсах и потёртой «косухе» он выглядел как «колхозный панк». Ему, конечно же, было не больше 18-ти, но на лице его неизбежно отметились все его беспутно прожитые детские годы, слишком рано «обросшие» пагубными привычками. С ним было двое друзей, таких же, как он – без определённого возраста, с дебильными лицами и глазами, не выражающими ни одной умной мысли – они стояли поодаль и ждали, когда их главарь решит вопрос. Лёха намётанным глазом сразу выяснил кто есть кто по жестам и поведению, по движениям и выражениям лиц. Поставщик приехал на модной машине, был молод и хорошо сложен, старше школоты лет на пять-семь. В салоне виднелись ещё люди, но они не выходили.
–Это в последний раз, когда я вот так приезжаю, «Тощий», – сказал парень из автомобиля, когда поздоровался.
–А в чём дело? – спросил «Тощий»
–Сегодня в ДК встретимся вечером и я расскажу всё.
–Ну лады, – «Тощий» пожал руку поставщику и со своими друзьями скрылся в здании школы.
Это было утром, а в обед они торчали у ворот и снабжали вторую смену – совсем ещё детей лет по 10-14 – своим проклятым «зельем». У Лёхи «кипело» всё внутри – дети брали это. Много. Почти все что-то да приобретали. Лёха хотел подойти и побить эту паршивую троицу, но потом вспомнил, что этот поступок, сделанный на эмоциях, навредит всему делу непоправимо. Затем у него появилась мысль съездить за винтовкой и «пощёлкать» всю эту рванину поганую на следующий день, но и это было слишком просто и необдуманно…
Из грустных и гневных мыслей Лёху вывело одно обстоятельство: на воротах произошла стычка троицы с тремя молодыми людьми и единственной среди них девочкой. Одежда и свежие румяные лица ребят говорили о том, что они учатся, вероятнее всего, занимаются спортом и не имеют бесполезных привычек. Девочка держала за руку одного из ребят, а остальные двое выполняли роли как бы телохранителей – когда они увидели на воротах дилеров, то сразу встали по обе стороны от пары и продолжили движение, постоянно смотря по сторонам.
–О-хо-хо-хо!.. – деланным смехом американского Санта Клауса пробасил «Тощий». – Не желаете ли ширнуться, господа?
–Отвали, – парировал молодой человек с длинными волосами, собранными в хвост – он был ближе к «Тощему» и потому едва выставил левую руку вперёд в знак, говорящий, «Не подходи!».
Ребята вышли из ворот, но быстро набрать скорость им мешал поток детей, идущих в школу и два отморозка – «шестёрки» «Тощего».
–А Светочка всё хорошеет и хорошеет… – «Тощий» громко втянул воздух ноздрями, будто желая уловить запах прекрасной белокурой красавицы с телом богини любви и красоты. – А какая у неё Ж-ж-жопа-а-а, ха-ха-ха-ха!!! – покатился он со смеху от своего наблюдения. – Эй, Света, тебе если уже не в терпёж, то я тебя вы@бу! Обращайся.
Все трое недоумённо уставились на «Тощего» – хамству не было предела и с каждым годом это заходило всё дальше, но теперь… Если и сейчас смолчать, то что будет завтра???
Парень, которого Света держала за руку, вдруг отделился от неё и отчаянно вмазал «Тощему» по морде. Тот в свою очередь не ожидал такой борзости от тех, кого он вечно шпынял, и не успел закрыться от удара: удар-щелчок развернул «Тощего» вокруг своей оси, и он даже коснулся земли обеими руками, дабы не сесть на жопу, но это было лишь секундой – он быстро оправился от шока и кинулся на обидчика.
–Витя, осторожно! – крикнула девушка своему защитнику.
–Ах ты петух ебучий! – прорычал «Тощий».
Он в прыжке хотел ударить ногой Витю в грудь, но Витя «пропустил» летящую в него пятку «Тощего» и когда «Тощий» по инерции на какой-то миг оказался к Вите спиной, Витя кинулся на него сзади и обхватил его худую шею в удушающем захвате. На стороне «Тощего» было преимущество в росте в целую шею и голову – Витя со своими 175 сантиметрами просто болтался на нём. «Тощий» прижался спиной к железным воротам школы, придавив к ним Витю, и начал «окучивать» его у себя на загривке локтями по бокам то справа, то слева пока в конце концов Витя не ослабил хватку, и «Тощий» не сбросил его через себя на землю. Он, не давая передышку ни себе, ни противнику начал исступлённо топтать Виктора – длинные ноги «Тощего» не давали подняться Вите с земли, и он, лёжа на спине, пытался обороняться также – отпинываясь ногами.
–Эй ты! Ну всё, хорош! – крикнул парень с длинными волосами – его звали Валера.
–Да иди хуй нюхай! – злобно огрызнулся запыхавшийся «Тощий», не прекращая пинать Витю.
Валера зашагал к «Тощему», но ему наперерез выскочил один из тех двух бойцов – унылое гавно с перочинным ножом. Валера саданул ему разворотный удар ногой, используемый в кикбоксинге, и любитель перочинных ножей упал, как срубленное дерево, и потерял сознание. Второй друг «Тощего» просто беспомощно поднял руки и привалился к деревянному школьному забору.
–Суши колготки, чушкан, – посоветовал ему третий мальчишка из компании друзей – блондин, с волосами длиннее среднего, поднятыми при помощи лака и фена вверх и образующими на голове «творческий беспорядок». Его звали Стас и он на всякий случай прикрывал своей спиной Свету – девушку своего лучшего друга.
«Тощий» перестал пинать Витю и угрожающе сделал пару шагов навстречу Валере, однако, остановился на почтительном от него расстоянии. Витя смог подняться с земли.
–Слышь, ты, кикбоксер… У тебя яйца до колен висят, да? Не боишься без них остаться?
–А ты давай, попробуй хоть сейчас отрезать, Саша. Я тебе обещаю, этот нож у тебя в заднице окажется – поперёк.
«Тощий» по имени Саша промолчал – он только люто смотрел Валере в глаза, а Валера смотрел в его. Эта «дуэль» продолжалась несколько секунд, но «Тощий» внезапно моргнул и напряжение спало… Витя, проходя мимо «Тощего», бросил ему:
–Ещё раз заговоришь с ней – я тебя покалечу, понял? Руками не справлюсь, так я возьму что-нибудь в них и этим заколочу тебя, гнида!..
–Это типа как сейчас? – «Тощий» посмотрел сверху вниз на Витю и подошёл к своему лежащему бойцу, склонился над ним, похлопал его по щекам – тот пришёл в себя, но подняться пока не мог. – Ещё увидимся, козлы…
Драка привлекла внимание не только Лёхи, но и половины школы, включая учителей, поэтому ребята поспешили уйти домой, а Лёха, изумлённый, решил проследить за каждым из них и выяснить, где они живут.
Как выяснилось, пешком они не ходили – у Валеры была «шестёрка» и он развозил друзей по домам. Так получилось, что все жили в разных концах села: дом Светиной мамы стоял на выезде из села на город – это около двух с половиной километров до школы, Витя жил с родителями прямо противоположно Свете, только с ещё большим километражем, а сам Валера и Стас проживали за рекой в бору, по соседству, и являлись друг другу троюродными братьями. До школы от них было три километра.
Но ребята не поехали по домам, а отправились на речку: они хотели развести костёр, посидеть, отдохнуть и обсудить произошедшее. Валера на пустынной дороге скоро заметил Лёшкино преследование и сказал друзьям:
–За нами «хвост».
Витя и Света сидели на заднем сиденье. Витя повернулся и посмотрел назад:
–Не похоже на местных торчков. Ещё номера эти чёрные – бред…
–Надо остановиться и всё выяснить, – сказал Валера и включил поворот «направо», прижимаясь к обочине. – Стасян, приготовь ствол.
Стас достал из бардачка «травмат», переделанный в боевой и передал Валере. Валера остановился, но не вышел из машины – он скрытно, под курткой, правой рукой держал пистолет, готовый выстрелить сквозь дверь в случае необходимости.
Лёха не стал объезжать ребят спереди, а остановился за ними в нескольких метрах. «Что я им скажу?» – подумал он. Но он ничего не придумал сказать, кроме правды…
Лёха подошёл к «Жигулям» со стороны водителя – стекло уже было опущено и на него смотрели два мужественных и серьёзных зелёных глаза. «15-ть, – подумал Лёха про возраст. – 16-ть – это «потолок» …».
–Заметили? – улыбнулся Лёха. – Я разведчик никакой… Да ещё с такими номерами. – Он махнул рукой в сторону своей машины и наклонился, чтобы заглянуть в салон. – Не волнуйтесь… Я хочу подружиться и рассказать Вам свою историю, после которой, я думаю, мы сможем – все вместе – очистить улицы от этого дерьма.
–Слишком дерзкое желание для нескольких секунд даже незнакомства, – сказал Валера, не спуская с Лёхи ствол. – И с чего мы тебе должны верить? Ты из их кодлы?
–Валер…– вмешалась добрым ангелом Света и дотронулась до плеча друга. – Это невероятно – слишком быстро.
–Не быстро, – ответил Валера, не отрывая взгляда от Лёхи. – Он с утра там торчал.
В воздухе повисла неловкая пауза, которую решил нарушить сам «виновник»:
–Ребят, тут вообще-то не место стоять и «отсвечивать». Поехали за мной – ко мне и я Вам всё расскажу. Я на дембеле неделю всего, недалеко отсюда моя Родина, ПТУ я здесь заканчивал в 94-м году… Поехали! Подробности будут в надёжных стенах. Я пойду к машине и не торопясь тронусь в сторону дома. Если Вы за мной не появитесь – я пойму и отстану от Вас.
Он пошёл к своей машине, а ребята переглянулись – никто не знал, как правильно поступить, но, видимо, «купил» незнакомец Свету своим открытым и добрым взором.
–Мальчишки, надо ехать за ним… – произнесла девушка.
–С какой стати? – спросил Валера и повернулся, чтобы посмотреть на неё. – С чего?
–Ты что не видишь, что он не местный? Всё в нём какое-то…другое…что ли… Не могу объяснить, но думаю, он хороший.
–Хороший? – усмехнулся Стас.
–Я чувствую, ребята! Не смейтесь… Скажи, малыш! – обратилась она к своему любимому, как к последнему, кто может принять правильное решение.
–Нам нечего бояться, – обратился Витя к Валере. – Я тоже не почувствовал в нём никакой опасности… К тому же ствол у нас на готове – ты останешься с ним на лестнице или крыльце, а мы посмотрим помещение. Если что, завалим его нахуй и дёру. Оставим Свету на это время за «баранкой» – если что, сигналить будет об опасности из вне. Ну?
–Я согласна, – сказала девушка и взяла Витю под руку.
Валера колебался. Он посмотрел на Стаса.
–Чего смотришь? Я – как ты… Но, может, всё-таки стоит рискнуть? – ответил Стас на вопросительный взгляд брата.
–Ладно… – выдохнул Валера, спрятал пистолет во внутренний карман и круто развернул автомобиль.
Лёха проехал мост через реку и до дома оставалась пара минут… Он уже успел потерять надежду увидеть машину подростков в стекло заднего вида, когда она появилась на горизонте и начала быстро приближаться. «Да… – подумал Лёха. – Молодцы, ребята».
Лёха дал проделать ребятам в своём жилище всё, что они задумали. И когда весь «официоз» был позади, Лёха вытащил кухонный стол в зал, «накрыл» на него чем Бог послал и достал пиво – из мальчишек не отказался выпить только Стас. Но через двадцать минут посиделок, до них постепенно начало доходить, что опасности и правда нет. Лёха сделал огромный бутерброд из колбасы, сыра и помидор и протянул Вите:
–Сходи, отдай девчонке своей. Сидит там голодная… Воду возьми в холодильнике – я покупал минералку себе на утро…
Ребятам стало действительно не по себе – глупо как-то уже что-то из себя воображать, осторожничать, особенно после такого жеста таинственного нового друга: стал бы он заботится о девчонке в машине… Другой на его месте о ней бы вообще, скорее всего, забыл.
–Пойду я позову её, короче… – смущённо сказал Витя и, ни на кого не посмотрев, вышел из квартиры.
Через час в ход пошло и пиво. По дому разлилась тёплая и душевная атмосфера – такая бывает, когда встречаются родственные души, а в тепле и уюте так хорошо, что Мира за окном вовсе не существует… Ребята оказались все из нормальных семей, правда, не у всех они были полные: Валера жил с отцом и у них не было мамы – она умерла три года назад от рака. Валере тогда было 12-ть. У Стаса были мать и отец, они работали и имели хороший социальный статус, но это нельзя было назвать счастливой жизнью: их постоянные склоки и ссоры угнетали Стаса, и он часто уходил из дома, благо особо никто не беспокоился, да и уходил он не дальше Валериного двора. Братья были погодками. У Светы не было отца, мама-пенсионерка одна «поднимала» дочь – четырнадцатилетняя Света оказалась младше всех своих друзей. И только у Виктора были и мама, и папа и, насколько он мог судить, они любили и уважали друг друга. Оба работали в районной поликлинике – мать терапевтом, а отец – педиатром. Мальчишки дружили с первого класса, называя себя «святой троицей». Спортивных развлечений в селе особых не было: Валера сам для себя изучал кикбоксинг, бегал за школу кроссы на районных соревнованиях; Стас любил стрелять – из тира его было не вытащить за уши, но Валера часто брал его своим спарринг партнёром, поэтому и Стас умел хорошо съездить по роже – удар у него был «поставлен». Иногда можно было увидеть его с сигаретой и если это видел Валера, то тумаками гонял брата «по кругу», где бы они ни находились в этот момент.
Витя играл в футбол и баскетбол, но везде без фанатизма, а Света очень хорошо училась и писала детские сказки и стихи про любовь… Когда два года назад они с мамой переехали и её определили в 7 «В» класс, любовь между Витей и Светой возникла молниеносно – буквально с первого взгляда. С тех пор Витя никогда больше не сидел с мальчиками, и «святая троица» тоже перестала существовать – в компании друзей появился четвёртый «номер» – Света, девушка Вити.
Друзья поведали Алексею всё о местных «воротилах»: их было два брата – одному 22, другому – тому, что был у школы – 17-ть. Старший брат чем-то занимался в городе, а младший – тут за «старшего» оставался. Их отец владел мельницей, имел паи в лесном хозяйстве, но тем не мнее оба его чада оказались не способными трудится и обучаться и ступили на «скользкую дорожку»: сначала старший, а через пару лет – и младший. Торговля процветала не из-за чумовой заселённости района и близлежащих населённых пунктов, а благодаря двум курортным зонам, до которых было рукой подать. «Тощий», несмотря на всю свою ограниченность, мечтал открыть собственную лабораторию и начать свой собственный бизнес, затем – собственный траффик, но…тут-то ему и не хватило образования. Однако же главным тормозом всё-таки являлись обилие попоек и лень…
Местная банда включала в себя от 30 до 40 человек и была хорошо моторизирована и вооружена. «Крышевал» их и снабжал товаром некий «Барон».
Лёха в свою очередь рассказал ребятам всю свою жизнь, начиная с ранних лет и заканчивая возвращением и посещением дорожного инспектора.
Витя и Света расположились на диване у стены – она лежала на его плече, Стас и Валера придвинули кресла к столу и так и «утонули» в них, разморённые едой и алкоголем, а Лёха сидел на табурете во главе стола и смотрел на спускающиеся сумерки за окном. Свет никто не хотел включать.
