Читать книгу Магия абстракций - Илья Рыбалко - Страница 1

«Зачем я уехала?» – спрашиваю себя третий год подряд и всегда расстраиваюсь, когда в ту же секунду вспоминаю ответ.

В огромной Москве можно затеряться даже с розовым париком на голове. Мне нужно потеряться – может быть, так спутаются извилины под полукруглой костью, которую скрывает розовый парик, и я забуду всё, что произошло на Канонерке. А ещё запутаются те, кто ищет меня со времени побега с острова.

Вопрос «зачем я уехала» возникает обычно в бредовом состоянии, когда под париком начинают ходить мурашки. Задавать его неразумно. Раньше я проходила психотерапию. Там мы отрабатывали навык борьбы-принятия – бороться с деструктивными последствиями прошлого, которые мешают полноценно жить в настоящем, но в то же время принимать факт – плохое действительно было, прошлое не изменить. Это нормальное положение вещей. Однако сейчас былое говно уже не происходит, поэтому больше не нужно давать ему волю исподтишка портить нынешнюю жизнь. Вместо этого нужно позволить играть в голове этой полифонии – борьбе и принятию, – словно «Хорошо темперированному клавиру» Баха. Правда известно, что «Клавир» – одно из самых сложных произведений для исполнения.

То, из-за чего мне пришлось бежать с Канонерского острова, моей родины, воспоминание не такое уж давнее. На самом деле, эта история всё ещё не закончена. Розовый парик на голове тому свидетельство. У меня больше нет возможности ходить на терапию, а если бы была, вместо этого свалила бы куда-нибудь ещё дальше Москвы. Да и внешность в парике у меня довольно привлекательная, поэтому вполне можно оставить всё как есть.

С розовым каре я похожа на персонажа некоего фильма. Какого? Спросила об этом в своём закрытом Инстаграме – на меня подписаны только близкие люди, которым могу доверять. Старый друг с острова оставил комментарий, что выгляжу я как шлюха из рекламы «Азино три топора». Как можно помнить такой древний треш? Я не могу быть шлюхой даже по той причине, что ненавижу колготки в сетку.

В чужом городе я бы окончательно сошла с ума, если бы изредко не выкладывала фотки в инсту – хоть так почувствовать, что живу какую-то жизнь, а не только прячусь. Каждый раз очень тревожно, но продолжаю это делать, ведь сейчас нет рядом ни друга, ни знакомого.

Иду с работы домой. Закатное солнце почти не греет, но жар от асфальта, накопленный за невероятно долгий световой день, поднимается сквозь одежду и выпадает обильными осадками по телу. Лёгкое, но закрытое платье прилипает к спине. Пот между грудей каплями стекает вниз по животу. Чёртово лето в огромном, чужом городе.

Вспоминаю чудесный прохладный октябрь на Канонерке. Я стояла на берегу Финского залива недалеко от ЗСД. Вместо плавящего московского жара под одежду проникал прохладный ветер, сырой осенний воздух гнал свежую бодрость от кончиков пальцев до самого сердца.

Так это и происходит – любое впечатление может запустить серию воспоминаний о Канонерке. Многие скажут, что после строительства ЗСД остров стал отвратительным. Но основная часть местных считает по-другому. На Канонерке много прекрасного, недоступного чужому взгляду. Я очень любила остров. Люблю до сих пор, но вряд ли больше увижу.

Теперь вспоминаю бабушку. Её убили два с половиной года назад. Наверное, поэтому я не могла там оставаться. Кого я обманываю, совсем не поэтому. Осенние каменистые тропы южной части острова – вот настоящая причина.

Я неосознанно ускоряю шаг. При этом потею ещё сильнее, но уже не чувствую липкого платья и капелек, скатившихся до самых бёдер. Длинная прямая улица наконец завершается, я поворачиваю направо, через два дома снова направо, во двор, захожу в подъезд, забегаю в лифт (который, слава богу, ждёт внизу). Номера этажей в лифте сменяются невероятно медленно. Наконец цифра пятнадцать. Мой.

Влетаю в квартиру и падаю лицом в кровать. Меня укрывает желанное расслабление. Ум и тело не шевелятся. По ощущениям проходит минут десять, но когда отхожу от «комы» и беру телефон, оказывается, что прошло около полутора часов. Жуть! Плюхаюсь лицом обратно в покрывало. И тут снова ударяют воспоминания – перед глазами прохладный берег Финского залива, я стою на камнях, пальто расстёгнуто, голое тело под свободным свитером колят иголки проникающего ветра. Вспоминать дальше мозг сопротивляется, но поток прошлого скоро разломает эту баррикаду. Кого я обманываю. К чёрту маскировку. Настало время разблокировать воспоминания и попытаться понять, как жить дальше. Хватит прятаться! Что ж, нужно только начать вспоминать…

Я на каменистом берегу. Ветер чуть не сшибает с ног, так что меня разворачивает к заливу спиной. Берег с обратной стороны порос кустами. Сквозь их голые, но всё же густые ветви, я вижу мерцающий жёлто-оранжевый огонёк. Источник находится где-то в южной стороне острова. Он светит неестественно ярко – время едва перевалило за полдень, а небо наглухо затянутого тучами.

Чем дальше на юг, тем у́же становится земля Канонерки – с одной стороны её плотно прижимает Финский залив, с другой – Морской канал. В самом конце остров сходится в точку – маленький пляж, покрытый валунами, из которых неизменно торчит несколько рыбаков. Возможно, огонь где-то в районе пляжа, но, скорее всего, немного севернее, среди деревьев и кустов. Я хорошо знаю остров, поэтому уже строю мысленный маршрут к источнику света. Но это так, упражнение в топографическом ориентировании. Или нет? Я всерьёз хочу идти три километра, петляя по узким тропам и грязевым колеям, чтобы найти какой-то огонёк? Вдруг это просто костёр очередных шашлычников? Вряд ли – сегодня будний день.

Мерцающий свет гипнотизирует. Он окрашивает серый день тёплыми тонами. Ржавая октябрьская листва загорается янтарём. Даже ветер меняет направление – теперь он дует не с Финского залива, а как будто прямо из огонька. Причём становится жарким. Напоминает тот, что обдувал моё лицо, когда была в Риме шесть лет назад. Наверное, эта призрачная ностальгия побуждает меня пойти к свечению.

Грязевые колеи приходится огибать кругом по высокой траве – её сухие семена усеивают низ пальто. А запах полёгших стеблей, когда топчешь их, радует душу сильнее всего на свете. Ветер от огонька теперь едва уловим кожей, совсем не колышет пальто. При движении его свечение, словно в расхожем кадре из кинематографа, мелькает между ветвями. Странно, ведь оно не сравнится по яркости с солнцем. Чувство приятной ностальгии сменяется тревожным любопытством.

Свойство мистического трепета в том, что тебе не хочется убежать, спрятаться, а наоборот – страх двигает навстречу потенциальной или явной опасности. Это практически сексуальное удовольствие. Возможно, такое телесное ощущение сопровождало святых, когда они проходили через муки, следуя за господом.

Прогулка по южной части Канонерки всегда настраивала меня на высокие рассуждения. Хотелось мыслить абстракциями или думать о собственной жизни в масштабном ключе. Даже когда была ребёнком.

За мной некому было смотреть, кроме бабушки, потому что родители зарабатывали много денег на руководящих должностях. Иногда она отпускала меня гулять на целый день. Тогда остров был другим. Даже в частично заброшенных на сегодняшний день хрущёвках жизнь шла суетным распорядком. Позднее, когда началось строительство ЗСД, родители купили квартиру южнее, в более новом доме. Он полон жизни и по сей день.

А когда мне было десять, мы всё ещё жили в тесной хрущёвке. Одна из всех детей острова я могла уходить в места на юге – было немыслимо, чтобы кого-то из сверстников отпускали так далеко. Пару раз добиралась до самого конца – каменистого бережка с рыбаками. Никто никогда не обидел меня в пути – рыбаки и редкие туристы как будто не обращали внимания. Бабушка была уверена, что остров не причинит мне вреда. Видимо, потому что знакома с ним целых семьдесят лет.

Продолжаю путь к загадочному огоньку. Позади осталась колея, идущая по краю поля. Ступаю на пешую тропу – вокруг появляется всё больше зелёных кустов, а в промежутках между ними виден Финский залив. Так красиво! Затем перед глазами встаёт перегруженная деталями картина. Раньше я не видела ничего подобного.

Ух ты! Офигеть… Сколько же там вдалеке птиц! Сколько травы! Какое небо, залив, горизонт!

Так я стою уже минут пять. Потом достаю плёночную камеру. Это так сложно – удержать в карточке 10х15 все составляющие единого прекрасного. Не могу решиться нажать кнопку спуска. Дыхание перехватывает, колени дрожат, но я нажимаю. Интересно, получилось ли хоть что-нибудь? Не криво ли? На всякий случай делаю фото ещё и на телефон.

Искусственный щелчок затвора как бы ставит точку на пейзаже. Теперь можно идти дальше. Эта интермедия заставила меня совсем забыть об огоньке. Где он? Всматриваюсь в нагромождение кустов и деревьев, но не вижу ни малейшего жёлто-оранжевого свечения, хотя ещё недавно оно пробивалось через все преграды, словно закатное солнце. Исчезновение огонька вызывает во мне даже больше любопытства, чем его появление. Однако могу почти со стопроцентной точностью сказать, откуда он светил.

Ухожу на юго-восток острова прочь от заросшего высокой травой берега и жёлто-зелёных кустов. Вскоре встречаю каменистый подъём. Помню его хорошо, хоть не была тут лет восемь. Я перестала ходить в эту часть Канонерки в тринадцать лет. С возрастом пропало чувство приключения от путешествия вглубь запретной для других детей природы. Вместо этого я стала пить пиво во дворах, ходить в гости, а иногда уезжать с острова на целый день. Сейчас, для жителей моего и соседних домов, Канонерка – просто один из спальных районов Петербурга. Например, их раздражает, что вечером сложно поставить машину во дворе и другие мещанские штуки. Но раньше отношение к острову было особенным, как будто он – отдельное государство, непричастное к Петербургу.

Сверху тропа стала раза в три уже – с неудобством на ней могут разойтись два человека. Скорее всего, буду встречать на пути рыбаков. Сформировалась я миниатюрной, но девочкой обходить их всё равно было проще. Какая же причудливая тропа. Будто я Арвен, мерной поступью покидающая Средиземье вместе с остальными эльфами. Изящный образ рушится, когда я начинаю спотыкаться о камни. Лучше вернуться к реальности, пока не разбила башку.

Когда концентрируюсь на том, что впереди, сразу же достаю камеру. Уклон тропы совместно с нависающими ветвями образовали будто бы вход в пещеру. А в пещерах, как известно, спят драконы. Повернула фотоаппарат и сделала вертикальный снимок.

Вдруг в глубине «пещеры», словно отозвавшись на вспышку, замелькал оранжевый огонёк. Теперь я точно его не упущу. Рвусь вперёд, камера на шнурке то и дело подскакивает и больно стукает по грудной клетке. Снимать с шеи некогда, поэтому придерживаю её правой рукой. Это немного разбалансирует тело, что опасно на каменистой тропе. Свет снова гаснет. Я торможу и пытаюсь отдышаться, опираюсь руками на колени. Шнурок с фотоаппаратом болтается перед лицом.

Чёртово пятно! Это точно мангал бухих шашлычников, который они не могут нормально разжечь – постоянно затухает. Ничего, момент всё равно значимый – я прохожу по детским местам, где не была восемь лет. Такие цвета! Кажется, в октябре я здесь не гуляла, потому что не помню ничего подобного. Дыхание понемногу восстанавливается, продолжаю путь по тропе. Выхожу на открытое пространство с редкими высокими деревьями.

Ой! Это же.. Та самая поляна! Моё волшебное место! В основном только ради того, чтобы оказаться здесь, когда-то я проделывала путь на юг. Меня будто целиком заполняла шипучая газировка, пузырьки поднимались до макушки, а затем уносили в небо из серо-голубой сахарной ваты.

Что же теперь? Чувствую некий подъём духа, на лице ширится улыбка. Я несусь по поляне, но на самом деле это она несётся мне в глаза светом и красками. С закружившейся, опустевшей от впечатлений головой, продолжаю путь по тропинке.

Неожиданно замечаю вещь, словно чуждую этому месту – обрубок дерева с внушительной дырой у верхушки, которая захватила в себя кусочек горизонта. Резко останавливаюсь, не решаясь приблизиться.

Вдруг из-за горизонта, сосредоточенного в этой дыре, за одну секунду выскакивает жёлто-оранжевое солнце (во второй половине дня! с юго-запада!). От сильнейшего шока отнимаются ноги и я падаю без сознания рядом с дырявым обрубком, а голова ударяется обо что-то твёрдое за спиной.

На этом воспоминании я обнаруживаю себя на кровати, мокрую от пота, в съехавшем на лицо розовом парике. Я закидываю руки за голову и ощупываю затылок. Трясущиеся пальцы путешествуют по рельефу выпуклых шрамов на абсолютно голом черепе.

Швыряю парик через всю комнату. Тело сотрясается от рыданий. Я – отвратительная уродка! За что?!

Сползаю с кровати, еле поднимаюсь на ноги, бреду в коридор, чтобы посмотреть в зеркало. Зарёванное, ещё и взмокшее от пота лицо. Сузившиеся красные глаза. Достаю маленькое зеркальце из комода, чтобы в отражении отражения увидеть затылок. Торчащие белые шрамы, словно черви под кожей, живут на моей голове. После потери сознания на той поляне я очнулась уже с ними. Оказалось, при падении я ударилась о дерево, поэтому сначала думала, что поцарапалась о его рваную кору. Но вскоре стало очевидно – шрамы появились изнутри, ведь кожа повреждена не была.

Так, нужно отдышаться. Тоже мне новость – лысина со шрамами. Я так уже почти 3 года живу. Последние пять месяцев скрываю её под розовым париком. До этого были рыжий, каштановый, блонд. Цветной выбрала скорее от безысходности. В остальном внешность менять не собираюсь – хочу всегда оставаться женственной. Надо принять душ. Хорошо, что завтра выходной.

Смываю с себя слои пота и слёз. Мыльные ладони с лица соскальзывают на лысину. Нащупываю ещё один шрам – на левом виске. Его природа, в отличие от остальных, мне известна. Вот чёрт, снова думаю о прошлом. Сразу приходит слабость. Нужно скорее лечь – стоять нет сил.

Очень осторожно вылезаю из ванны. Вытереться получается не до конца. С мокрой спиной и ногами, скрючившись от усталости, бреду к кровати. Снова падаю лицом в покрывало, но быстро подставляю локти. Шерстяное – голой на нём лежать неприятно. Скидываю на пол. Стоп, нужно надеть парик. Всегда ненавидела лысые головы, а теперь у самой такая. Ещё и изуродованная. Невыносимо находиться в таком виде даже наедине с собой. Где он? Ага, две розовые пряди свисают со шкафа. Далеко же я его закинула. С моим ростом придётся подставлять стул.

Болезненный двухчасовой сон делает только хуже – открываю глаза в ещё более разбитом состоянии. На этой «благодатной» почве воспоминания снова накатывают. Любопытно, когда уже погано, думать о прошлом не так тяжело. Психотерапевт говорила, что люди в депрессии легче переживают трагические события, ведь они уже готовы к худшему. Жаль, что в те времена депрессии у меня не было…

Я прихожу в сознание на прохладной земле с трещащей головой. Затылок горит и пульсирует. Нос забит. Тело промёрзло насквозь, однако продолжаю лежать – не могу оторвать взгляд от неба. Оно усыпано яркими звёздами. От этого впечатления теряю ощущение времени и пространства. Но холод берёт своё. Пытаюсь поднять туловище и затылок взрывается – будто пронзается длинными иглами. Мысли начинают проворачиваться, словно громоздкий ржавый механизм. Где я? Что произошло? Тру затылок и под волосами нащупываю маленькую выпуклость. Это ещё откуда?

Яркая луна выхватывает силуэт того самого обрубка с дырой. Начинаю вспоминать и тревога нарастает. Поворот головы даётся с трудом. Рядом со мной – дерево. Теперь всё сошлось: берег залива, ветер, огонёк, узкие тропы, запах сухой травы, мистическая поляна и эта чёртова коряга. А вырубилась я после восхода солнца. Так и ударилась о дерево. Ещё раз запускаю пальцы под волосы: ой, вот вторая, третья полоска… да их тут много! В панике ощупываю ствол – кора рваная и жёсткая. Видимо, нормально так проехалась башкой. От этого объяснения становится полегче.

Подняться на ноги получается не сразу. Всякий раз, когда валюсь на жопу, проверяю затылок. Полоски вроде как набухают. Что происходит?! Дерево точно так не могло… Паника быстро ставит меня в вертикальное положение. Скорее надо в больницу. Вот блять, сейчас же ночь! Да и ближайшая больница на Обводном канале… Пришлось бы идти пешком через тоннель, что опасно из-за машин (там недавно размазало кое-кого). Нужно ждать утра. К тому же ноющая боль в затылке стала вполне терпима.